Текст книги "Брак по контракту со злодейкой (СИ)"

Автор книги: Ангелишь Кристалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Тогда я слушаю, – тихо ответил он и приблизился. – Только без спектаклей. Вчера вы уже исчерпали аванс на театральные жесты. Я не люблю играть вслепую.

Он остановился почти вплотную – достаточно близко, чтобы чувствовалось тепло его тела, но не настолько, чтобы можно было обвинить в фамильярности. Давление исходило от него не словом, а самим фактом присутствия – властного, уверенного, слишком сильного. Его рост, взгляд, манера говорить – всё в нём подчиняло. А молчание, что повисло в воздухе, било сильнее любого обвинения.

Я выдохнула, медленно, стараясь не выдать дрожь, что скользнула вниз по позвоночнику. Колени подрагивали, но платье надёжно скрывало слабость. Влажные ладони спрятала в складках юбки, сжала пальцы в кулаки, будто от этого могла обрести устойчивость. И всё-таки подняла глаза, посмотрела без вызова, но и без попытки отступить.

Он стоял так близко, что я ощущала, как воздух между нами меняет плотность. В нём не было грубости – лишь точный, продуманный напор, как будто он делал единственный возможный ход в тщательно выверенной партии.

– Ну? – голос был низкий, почти мягкий, но от этого только страшнее. – У вас есть ровно один шанс. И я всё ещё не уверен, что вы его не потратите зря.

Я прикусила щеку изнутри, чувствуя, как по коже пробегает холод. Он здесь не для вежливого утреннего визита. Он пришёл понять, представляю ли я хоть какую-то ценность. И если нет – исчезну из его поля зрения, как пыль с лакированного сапога.

Я сжала челюсть, стараясь держаться. Герцог слишком близко и слишком опасен, в любой момент может выхватить свой любимый кинжал и убить меня прямо на месте, стоит сделать неверный шаг на минном поле. Всё внутри кричало: беги. Но разум напоминал – я сама начала столь опасную аферу. Теперь нельзя сделать ни одного неверного шага.

– Я не собираюсь выкладывать всё сразу, это было бы неразумно с моей стороны…– сказала негромко. – Я знаю, где его искать и, возможно, даже как к нему добраться. Но говорить вслепую – глупо. Я не прошу доверия, прошу сделки. Мне нужна защита. И возможность остаться вне политических браков и угроз. А вам – информация, которую так просто не найти.

Лицо герцога не изменилось, но в его взгляде мелькнул проблеск чего-то иного. Интерес? Недоверие? Презрение? Я не успела понять, он уже снова скрыл всё под маской ледяного спокойствия.

– Приятно знать, что вы хотя бы осознаёте разницу между смелостью и глупостью, – произнёс аристократ спокойно.

Ни улыбки, ни раздражения, ни проблеска эмоций, которые могли бы дать понять на верном ли пути. Лишь усталый, ледяной интерес, будто я была одной из сотен интриганок, от которых не ждут ничего, кроме очередной пустой игры.

Выдержала паузу, тщательно продумывая свои следующие слова и уже мысленно ставя крест на удачной сделке с монстром, что так умело мной пытается манипулировать. Я подняла подбородок, стараясь выглядеть уверенной и не упасть в своих глазах слишком низко. Мне уже по горло хватило чувства страха перед человеком с огромной властью, а ведь он даже не пытался показать передо мной своё истинное лицо, которое всегда является его врагам.

– Мне известно, где может находиться один из ключей к артефакту, – бросила наконец. – Я не уверена, что он подлинный, но уверена, что вам будет это интересно.

– Мне? – Вэлмир чуть вскинул бровь, словно только что услышал глупость, на которую даже не рассчитывал. – Почему не тем, кто гоняется за ним открыто? Уж не надеетесь ли вы, что я, в отличие от них, не предам?

– Надеюсь, что вы – разумнее. У вас другая мотивация, в отличие от большинства.

– И вы, конечно же, её знаете?

Я чуть улыбнулась – уже почти по-настоящему. Он попался. Не полностью, но зацепился за наживку.

– Я наблюдательная.

Он смотрел на меня долго. И, что самое пугающее – не отводил взгляда, будто копался в сознании, примерял на меня нечто, чего я ещё не понимала.

– Хорошо, – наконец произнёс герцог, обойдя меня и снова посмотрев в окно сада. – Тогда скажем так. Я не стану вас трогать пока то, что вы предлагаете, не окажется пустышкой. Взамен вы не будете пытаться обмануть меня, юлить, тянуть время. Вы играете ва-банк, но правила здесь ставлю я.

– А если я нарушу их?

Он медленно повернулся, от чего стало не по себе.

– Тогда вы очень быстро узнаете, почему от меня бегают даже те, кто не боится короля. И сейчас вам придётся отыгрывать роль моей невесты, раз уж ваш бывший жених теперь уверен в нашей связи.

Глава 7

Земля ушла из-под ног, а разум будто оглушило от шока. В висках звенело, в груди неприятно сжалось, будто изнутри ударили чем-то тяжёлым. Глаза сами собой распахнулись от невозможности поверить в услышанное. Я не сразу поняла действительно ли он произнёс это вслух, или мой мозг, добитый бессонной ночью, решил добавить драматизма. Но слова продолжали звенеть в ушах, будто кто-то разбил стекло в полной тишине. «Роль моей невесты». Он сказал это без намёка на усмешку, без угрозы, без яда – просто и спокойно, как диктуют приговор. Как озвучивают решение, которое уже невозможно обжаловать.

Это даже не была угроза. Это было хуже. Это – необходимость и последствие. Новая цепь, застёгнутая на горле, только тонкая и дорогая, как полагается приличной невесте. Я почувствовала, как в желудке стянулось от подступающей тошноты. Холод под кожей, страх даже на кончиках пальцев, а ещё боль где-то в глубине души и зарождающаяся, медленно нарастающая злость.

Потому что он безоговорочно прав. Вчера я сама, своими руками, с улыбкой на лице сожгла все мосты. Сказала почти прямо в лицо Луиджи, что я влюблена в другого и для него в моём сердце нет места. Разорвала свою единственную броню столь глупым способом. Сбросила цепь и, как идиотка, тут же подставила шею под новую, но уже более изощрённого и опытного аристократа, знающего своё дело.

А сегодня мне хватило ума потребовать невозможного, хотя стоило дважды подумать прежде чем озвучить вслух. Исключение из политических браков. Право быть свободной, разорвать правила высшего света, которым подчиняются даже те, у кого в жилах кровь королей. И ведь всё ещё удивляюсь, почему он решил так просто и быстро закрыть мне эту лазейку?

Дура. Ну конечно. Кто же ещё.

Я не могла пошевелиться от осознания полного краха. Воздух застрял в горле, будто я разучилась дышать. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. В груди поднималась тяжесть – медленно, неотвратимо, как прилив перед штормом. Сердце сжалось в судороге, а разум отчаянно пытался вбить в себя утешительное: я ослышалась. Это бред, сон, ошибка! Он не мог. Такой, как герцог Делавьер, не мог сказать подобное вслух. Точно, не той, кого считают капризной, эгоистичной, не заслуживающей даже шанса быть всерьёз воспринятой.

Первые секунды прошли в оглушающей тишине. Я стояла, как статуя, не моргая, не двигаясь. А потом пришёл страх. Он разлился по венам ледяным ядом, парализуя всё. Следом – злость. Яркая, колючая, обжигающая. На себя – за глупость, на него – за этот голос, лишённый эмоций, за фразу, брошенную как вызов. На весь проклятый мир – за то, что снова вышел из-под моего контроля.

А после – боль. Не та, что причиняет тело. Глубже. Противная, унизительная. Как будто мной воспользовались. Как будто меня без спроса поставили в позицию, где даже голос – не мой. Где за меня всё решили, а потом с лёгкой полуулыбкой выдали это за щедрость.

– Простите… – хрипло выдавила я, как только смогла перестать дрожать и снова заставить себя дышать. – Что вы только что сказали?

Он не ответил сразу и даже не обернулся. Просто продолжал стоять у окна, будто рассматривал не сад, а последствия собственной воли. Его фигура казалась чужой, вытесненной из мира, где живут люди. Неподвижной. Театрально спокойной. Ни одного жеста, который говорил бы о сожалении. Ни оправданий, ни попытки смягчить обстоятельства. И зачем? Он не просил. Он констатировал. Он изменил правила – потому что имел на это право.

Я медленно выдохнула, будто выталкивая из себя ледяной ком в горле. Постаралась взять себя в руки, вернуть остатки контроля, хотя бы в выражении лица. Сделала шаг назад – не физически, а внутри. И позволила себе надеть маску. Спокойствие. Отстранённость. Безмятежность. Хрупкие доспехи, но другие сейчас были недоступны. Хоть видимость достоинства – уже победа.

– Я предлагаю брак по контракту, – пояснил он ровно, почти с равнодушием.

– Вы в своём уме? – выдохнула я, скорее хватаясь за вопрос, чем действительно ожидая ответа. – Это всё? Угроза, сделка… и жених, как побочный эффект?

Он всё же обернулся. Медленно, как всегда, будто мир сам обязан подстраиваться под ритм его решений. В его взгляде не было ни смущения, ни раздражения. Только спокойствие и едва уловимая тень удовлетворения – словно он удачно поставил фигуру в нужную точку и теперь просто наблюдает, как она осознаёт свою новую роль в чужой игре.

– Не жених, – лениво уточнил он. – Спаситель. Пока ещё добровольный.

Слова прозвучали не громко, но в них ощущался стальной приговор. Ни капли теплоты. Ни жеста, за который можно было бы зацепиться. Спаситель. Добровольный. Звучит почти как «временно терпящий твоё существование».

Я почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой узел. Никакой надежды на паритет. Никаких иллюзий. Только чёткие правила чужого договора, где мои желания – лишь мелкий шрифт внизу страницы. И что теперь? Покорно опустить голову, принять спасение, купленное ценой своей свободы – и стать марионеткой в чьей-то чужой политической игре? Это был не тот исход, на который я надеялась.

– Благодарю за спасение, ваша светлость, – выдавила я, с трудом удерживая дрожь в пальцах и гнев в голосе. – Но, быть может, вы всё же объясните, зачем вам этот фарс? Или это тонкая месть за вчерашний спектакль в саду?

– Месть – привилегия тех, кто слишком много чувствует, – холодно бросил он. – Я предпочитаю рациональность. Сейчас вы – слишком выгодная фигура, чтобы позволить себе роскошь упустить. А мир уже видел нас вместе. Назад дороги нет. Ни для вас, ни для меня.

Я на миг прикрыла глаза. Так хотелось рассмеяться – горько, с надрывом, почти истерично. Но что-то внутри сдержало. Наверное, именно та часть меня, которая отчаянно цеплялась за здравомыслие и инстинктивно понимала: один неверный жест – и остатки моей свободы рассыплются прахом.

Я снова посмотрела на него внимательно и в упор. И всё, что смогла найти в его взгляде, – это бесконечная тьма. Лёд и безмолвное превосходство. Он был создан не для того, чтобы смотреть на людей – он умел лишь просчитывать их, расставлять, как фигуры, и направлять к тем точкам, где они приносили наибольшую выгоду.

– Значит, теперь я ваша невеста? – спросила я сухо, как будто читала выдержку из деловой переписки. – Или просто удобная маска на случай, если кому-то вздумается задать лишние вопросы?

Аристократ сделал шаг. Один – но этого оказалось достаточно, чтобы в горле застрял воздух. Блондин подошёл ближе, остановившись так, что между нами не осталось ничего, кроме нескольких дюймов и той самой невидимой границы, которую он разрушал с пугающей лёгкостью. Его взгляд был холоден – не просто безразличен, а клинически точен, как у врача, осматривающего пациента, которому не суждено дожить до утра… но который всё же подлежит лечению по долгу присяги.

Меня бросило в озноб. Будто кто-то сорвал с меня все одеяла и выдернул из-под ног ковёр. Температура в комнате, казалось, резко упала, а вместе с ней – и ощущение контроля. Всё моё подсознание кричало: «опасность». Сердце колотилось так, что в ушах зазвенело. Я знала – знала всеми фибрами, что именно с ним сравнивали бы пришествие дьявола, если бы ад решил носить форму безупречного аристократа.

– Это зависит от того, насколько хорошо вы сыграете свою роль, леди Эйсхард, – его голос был тихим, почти ласковым, когда он наклонился к самому уху. Но слова хлестнули, как ледяной ветер, хотя кожу обожгло тёплым дыханием. – Если убедительно, вы станете больше, чем просто хранительницей тайны. Если нет… останетесь той, кем были всегда – девушкой, полезшей слишком высоко и нашедшей свою смерть по чистой случайности.

Мои губы чуть дрогнули, глаза расширились от столь прямой угрозы, и я с трудом удержалась, чтобы не отшатнуться. Он не прикасался – и не нужно было. Всё вокруг словно сжалось, потеряло равновесие. Казалось, пол под ногами вот-вот треснет, обнажив пропасть.

– Тогда дайте указания, чего именно хотите от меня, ваша светлость, – произнесла я тихо, но твёрдо, не пряча укола в голосе. – Я буду усердно играть роль вашей невесты, но не надейтесь, что забуду, кто начал эту постановку.

Он почти незаметно усмехнулся. Едва дрогнули уголки губ – и этого хватило, чтобы я поняла: он доволен. Нет, не просто доволен – он празднует победу. Внутренне, без фанфар, но с тем ледяным торжеством, которое бывает у людей, просчитавших чужой проигрыш заранее.

Он знал, что мне некуда отступать. Знал, что выбить у него покровительство – значит отрезать себе путь к прежней свободе. Вэлмир Делавьер, хищник в мундире, прижал меня к стене условий, откуда не было выхода – и сделал это не силой, а хладнокровием и логикой, которые неоспоримы. Я – его невеста. Его мнимый выбор и, похоже, необходимое прикрытие.

– Вот и договорились, – сказал он с тем самым выражением лица, которое у других вызывало восторг, а у меня – желание исчезнуть.

Его фирменная улыбка скользнула по губам, и в следующую секунду рука коснулась моей талии. Я не успела отшатнуться. Он притянул меня к себе – быстро, без борьбы, будто это было самым естественным в мире жестом. Я оказалась прижатой к его груди, и холодный шок пронёсся по телу, хотя ткань между нами была тёплой и дорогой. Сердце забилось ещё сильнее.

– Не откажетесь приступить к своим обязанностям прямо сейчас, моя дорога невеста? – негромко спросил он, склонившись ближе к моему лицу. В его голосе звучала вежливая насмешка, обёрнутая в шелк и яд. – Ваши родители уже здесь. Думаю, им не стоит знать подробности… наших настоящих отношений.

Его слова ударили сильнее, чем я ожидала, смешав в груди тревогу, злость и растерянность. Я была уверена, что впереди ещё останется немного времени, чтобы собраться с мыслями, выстроить оборону и продумать каждый шаг. Но он уже собирался выставить нас перед моей семьёй как нечто очевидное и давно утверждённое – факт, от которого невозможно откреститься ни правдами, ни неправдами. Он не дал мне передышки, не позволил хотя бы внешне подготовиться, чтобы история выглядела цельно, без трещин. Вместо этого просто взял и окунул с головой в новую партию, правила которой знал только он.

Я замерла, отчаянно пытаясь понять, шутка ли это, но он даже отдалённо не был похож на человека, знакомого с гранями юмора. И в тот момент, когда в его голосе не нашлось ни намёка на иронию, смысл последней фразы ударил окончательно. Родители уже здесь и через несколько мгновений застанут нас в двусмысленном положении, которое он, без сомнения, обернёт себе на пользу. Они вернулись раньше, чем я могла предположить. Мой желудок болезненно сжался, а внутри всё перевернулось, будто сама земля сменила подо мной опору.

С одной стороны, появление родителей могло стать спасением, ведь при них он вряд ли позволит себе ту же холодную давку, что минутой ранее. С другой – я прекрасно знала, что в их глазах любое его слово окажется весомее моих протестов, а само наше положение уже играло против меня. Попробуй я оправдаться или отпираться – это будет выглядеть как жалкая попытка скрыть правду, а слова Луиджи, который не преминет распустить язык о вчерашнем инцеденте, станут последним гвоздём в крышку моего гроба. Вэлмир же, без сомнения, подаст всё так, что у матери и отца даже тени сомнения в нашей «помолвке» не возникнет.

Герцог, с откровенным удовольствием наблюдая за моей реакцией, снова склонился ближе, удерживая меня на месте своей тяжёлой ладонью, будто проверяя, насколько далеко я готова зайти в этой игре. Я покосилась на его шею, всерьёз прикидывая, где именно находится сонная артерия, и хватит ли мне сил, чтобы вырубить этого надменного аристократа хотя бы на пару минут. Его привычка склоняться так близко пугала и бесила одновременно. Такими темпами раздражение рано или поздно пересилит страх – и в один прекрасный день я действительно прихлопну его, как муху.

Меня и без того бесило, что чувствую себя мышью перед удавом, уже сомкнувшим кольца вокруг и с каждой секундой сжимающим пространство. Это было новое, липкое, отвратительное чувство ужаса – перед человеком, который ещё даже не успел причинить вреда. И в то же время он касался меня осторожно, почти бережно, будто боялся случайно сломать или причинить по неосторожности боль. От этого диссонанс становился ещё сильнее, а в голове вертелся лишь один вопрос: как окружающие не замечают прогнившую до основания натуру объекта своих восторгов? Хотя… розовые очки не видят трещин, пока их не разобьют намеренно и с силой.

И почему меня угораздило связаться с человеком столь опасным и непредсказуемым ещё до того, как он встретил главную героиню этой истории? Возможно, тогда я осталась бы для него всего лишь случайной фигурой на заднем плане, не стоящей пристального внимания. Но теперь – я его «невеста». И, похоже, это решение уже высечено на камне. Он больше не интересуется сведениями об артефакте, даже не пытается проверить подлинность моих слов. Вэлмир Делавьер будто намеренно отложил всё остальное, чтобы сосредоточиться на одной цели. И эта цель – я. Его цепкая хватка уже сомкнулась, и он не собирается разжимать когти.

– Всё, что мы покажем сегодня, – лишь фасад, – почти невесомо прошептал блондин, а его пальцы скользнули чуть ниже допустимого, задержавшись на талии. – Настоящий дом, в котором вам придётся жить, вы увидите позже. И, возможно, решите сбежать… но будет поздно.

От этих слов дыхание перехватило, будто над головой медленно опустилась огромная когтистая лапа, готовая раздавить одним движением. Хотелось оттолкнуть его, отвернуться, перестать видеть эти чёрные, равнодушные глаза, но он держал слишком близко, не позволяя сделать даже шага назад. Внизу уже звякнули бокалы, загудели голоса – шум приближался.

Сердце сбилось с привычного ритма, словно начало отсчитывать последние секунды до момента, от которого уже не будет пути назад. Я едва набрала в грудь воздуха, чтобы возразить навязанному жениху, как дверь в гостиную тихо приоткрылась, а в проёме появился дворецкий. Его взгляд скользнул по нам – и в нём не промелькнуло ни тени удивления, напротив, лишь спокойное понимание, будто подобные сцены для него привычны.

– Ваша светлость, – почтительно произнёс он, обращаясь к герцогу, – граф и графиня Эйсхард уже вернулись и направляются сюда.

– Отлично, – холодно произнёс Вэлмир, даже не удостоив дворецкого взглядом. Лишь после перевёл глаза на меня, и от этого взгляда внутри всё сжалось. – Идеальное время для представления. Вы же их так любите, не так ли?

Паника и злость поднимались одновременно, словно соревнуясь, кто возьмёт верх. Я не успела ни собраться, ни придумать, как встретить родителей, а он уже готов был преподнести всё как свершившийся факт. Мысли путались, сердце било гулко и неровно, и я понимала – через несколько секунд дверь откроется, и всё решится за меня. Лица, которые я увижу, будут уверены: их дочь нашла безупречную партию. Истина же останется за кулисами, надёжно скрытая за ледяным фасадом, который он так умело выстроил.

Дверь распахнулась, и в гостиную вошли хозяева дома – элегантные, как всегда, будто вернулись не с дороги, а прямо с торжественного приёма. Мать замерла на пороге, мгновенно отметив, что герцог стоит слишком близко, его ладонь всё ещё на моей талии. Её бровь вопросительно приподнялась, но в глазах читалось не осуждение, а тихое ожидание объяснений. Отец же не выказал ни капли удивления – взглядом быстро оценил обстановку и, как мне показалось, что-то одобрительно отметил про себя.

– Вэлмир Делавьер, – произнесла графиня Эйсхард с особой интонацией, в которой тонко переплелись почтение и неподдельный интерес. – Не ожидала встретить вас в нашем доме в столь ранний час.

– А я как раз собирался познакомиться с вами ближе, – безупречно отозвался он, не убирая руки и чуть сильнее притянув меня к себе, словно подобная близость была естественной и привычной. – Вчера вечером леди Эйсхард дала мне понять, что наше знакомство стоит развивать.

Я застыла, чувствуя, как в груди поднимается протест, но позволить себе сорваться при родителях было бы самоубийством. Он играл роль безупречного жениха – ровно, уверенно, с лёгким оттенком заботы, который казался почти искренним. И чем дольше он говорил, тем отчётливее я понимала: я полностью в его руках, а каждая моя попытка вырваться будет выглядеть как каприз или глупость.

Мать, едва заметно приподняв бровь, перевела взгляд на меня, и в её глазах мелькнуло довольство, которого я всегда опасалась в любом близком – как будто все её тщательно выстроенные планы вдруг начали складываться сами собой, без её участия. Отец же оставался непроницаем, но я видела, как за этим спокойствием уже прячется холодный расчёт: он просчитывал выгоду от союза, ведь имя Делавьера открывает двери, к которым даже ему самому удавалось достучаться далеко не всегда.

– Это неожиданная новость, – произнесла графиня, и голос её стал мягким, почти певучим, но в глазах блеснуло что-то хищное. – Полагаю, это объясняет, почему ты так внезапно разорвала отношения с Луиджи… и выглядишь иначе, чем обычно, Эления.

Я сжала пальцы в складках платья так, что костяшки побелели, боясь, что дрожь выдаст моё истинное состояние. Мать умела считывать эмоции по мельчайшим движениям, а я, в отличие от Вэлмира, врала бездарно и неловко.

– Мы ещё не успели рассказать всё, – произнёс герцог за меня, и его спокойный, уверенный тон сжал меня в тиски так, что даже дыхание стало мерным и осторожным. – Думаю, за завтраком будет удобнее всё обсудить.

– Разумеется, – кивнула мать, не сводя с нас изучающего взгляда, словно уже составляла в уме первую главу своей собственной версии этой истории. – Дворецкий, подайте завтрак в малую столовую.

Спустя пару минут любезных разговоров, в которых я старалась не участвовать, мы направились завтракать. Я шла рядом с ним, ощущая, как каждое его движение откликается во мне, будто между нами натянулась невидимая, тугая нить, готовая в любой момент впиться в кожу. Мать шла впереди, отец – чуть позади, и я всё острее понимала: я в западне, из которой нет выхода. Для них мы – безупречная пара, сдержанные, благородные, словно из семейного портрета. Но под этой внешней гармонией горела стена из огня, и любое прикосновение к ней грозило спалить меня дотла. И пламя это только разгорается – подпитанное моим страхом, гневом и ненавистью.

Герцог двигался спокойно, почти лениво, но за этой размеренностью чувствовалась выверенная власть. Каждый жест – лёгкий поворот головы, едва заметная улыбка, уверенный шаг – говорил о человеке, который не просто держит ситуацию под контролем, а считает её уже решённой.

За дверями столовой я позволила себе единственный короткий вдох свободы, прежде чем на лице снова застыла холодная маска. Он обернулся и чуть наклонился ко мне, что б его слова уже в привычной манере упали на ухо, как тяжёлые капли:

– Не забудьте, леди Эйсхард… теперь это не игра.

Не дожидаясь моей реакции, он распахнул дверь и, с видом законного хозяина, шагнул внутрь, оставляя мне лишь роль послушно следовать за ним. В нос ударил аромат свежего хлеба, пряных трав и сладковатого вина, но все эти запахи не перебивали горького привкуса предстоящего разговора.

Столовая сияла утренним светом, пробивавшимся сквозь витражи, и всё выглядело так идеально, что казалось – даже воздух здесь подчиняется правилам приличия. Мать уже заняла место во главе стола, отец расположился справа, а для нас с Вэлмиром, разумеется, оставили соседние кресла. Он подвёл меня к моему месту с таким видом, будто делал это ежедневно, и всё во мне кричало, что это начало долгой, мучительной партии, из которой не выйти, не заплатив сполна.

Я опустилась на своё место, чувствуя, как взгляд матери прожигает меня насквозь – в нём смешались одобрение, неподдельный интерес и тень удовлетворённого ожидания. Отец же смотрел иначе – холодно, выверяя каждый мой жест, словно проверял, насколько уверенно я держусь в новом для себя положении.

Вэлмир сидел рядом, и от него исходило то тихое, но ощутимое давление, которое невозможно игнорировать. Он наблюдал за мной с пристальностью хищника, что уже загнал добычу в угол и лишь выбирает момент, чтобы нанести решающий удар. Убедившись, что мне некуда отступить, он устроился так, будто именно здесь – за этим столом, в этом доме – всегда находился центр его власти.

Он взял бокал, но не сделал и глотка, лишь медленно поворачивал его в пальцах, давая понять, что собирается заговорить. Движение было нарочито неторопливым, как у человека, которому принадлежит право диктовать темп разговора.

– У нас с вашей дочерью есть новости, – произнёс он безупречно вежливо, и в этот момент я поняла, что он окончательно перехватил инициативу, лишив меня возможности вставить хоть слово. – Вчерашний вечер оказался… неожиданным для нас обоих, но результат, полагаю, будет для вас приятным.

Мать едва заметно подалась вперёд, словно уже уловила в его тоне предвестие чего-то значительного, – пока ещё непонятно, станет ли это для неё долгожданной радостью или неожиданным ударом. Отец лишь слегка приподнял бровь, но в его взгляде мелькнуло внимание человека, который мгновенно начал сопоставлять слова герцога с событиями вчерашнего, мягко говоря, не самого удачного вечера.

Я же, сжав пальцы в замок под столом так сильно, что побелели костяшки, невольно вжалась в спинку кресла, предчувствуя, что каждое его следующее слово будет как гвоздь, всё крепче и крепче прибивающий крышку моего будущего. Как бы сильно граф и графиня ни любили свою дочь, вряд ли они рискнут отказать самому герцогу, особенно если на кону стоит брак, который способен открыть двери, недоступные даже для их положения.

Сердце глухо ударило в рёбра, а противный ком подступил к горлу и, казалось, намеренно закрепился там, мешая дышать. Но это было не поводом тонуть в отчаянии – наоборот, внутри что-то упрямо цеплялось за остатки холодного рассудка. Я бросила на навязанного жениха взгляд, полный скрытой злости, и убедилась, что он уже готов продолжить. Ровный, безупречно выверенный голос зазвучал вновь, и в этой спокойной интонации, обтянутой сталью, каждая фраза превращалась в приговор.

– Мы приняли решение, которое, надеюсь, вы поддержите, – произнёс он с той выверенной паузой, что превращала простые слова в почти неоспоримый вердикт. – Леди Эйсхард согласилась на нашу помолвку. С учётом недавнего конфликта с наследником Уинтерли, стоит поспешить и дать понять всем, что рука и сердце вашей дочери уже принадлежат другому. Все возможные последствия и осуждения я беру на себя.

Мать на миг застыла, будто между вдохом и выдохом возникла пропасть, но уже в следующую секунду её губ коснулась лёгкая, почти победная улыбка – как у человека, чьи планы начали складываться сами собой. Отец, напротив, не выказал ни тени удивления – его короткий кивок был слишком спокойным, словно он уже заранее знал, чем всё закончится, и просто дождался, когда всё озвучат вслух.

А я… я почувствовала, как стул подо мной стал твёрдым камнем, ледяным и чужим, а воздух в столовой сгустился, как вода, в которой меня погрузили с головой. Каждый вдох давался с усилием, сердце билось тяжело и гулко, и казалось, ещё немного – и его стук услышат все за этим столом.

Мать чуть склонила голову набок, изучая нас так, будто пыталась выловить из воздуха малейший намёк на фальшь, но в её глазах уже горело довольство. Она видела не картину вынужденной сделки, а витрину «удачного союза», которым можно блеснуть на каждом приёме.

– Я хочу услышать вашу историю, – произнесла она тем тоном, в котором сплелись и любопытство, и желание убедиться, что перед ней действительно пара. – Как всё началось?

Вэлмир даже не удостоил меня взглядом. Его ответ звучал ровно и без единой заминки, словно он репетировал каждое слово: вечерняя прогулка в саду, случайная беседа, общие взгляды на важные вопросы… Он вплетал ложь в такую безупречную ткань, что она начинала походить на истину, а каждое сказанное им слово будто вживляло в окружающих нужную ему картину.

Я сидела молча и изредка кивала, позволяя его голосу заполнять пространство, и чувствовала, как внутри всё сжимается. Каждое его слово, произнесённое с той безупречной уверенностью, будто он действительно верил в собственный вымысел, ложилось тяжёлым камнем на грудь. Я хотела возразить, вставить хоть малейшую правду, но понимала – в глазах родителей это выглядело бы не как опровержение, а как неумелая попытка отшутиться. Любая тень сомнения с моей стороны разрушила бы созданный им фасад, а вместе с ним – и мою иллюзорную «защиту».

Пальцы под столом впились в ткань юбки, пока я сохраняла на лице ту самую холодную маску, которую он, вероятно, ждал от меня. На каждом вдохе хотелось сорваться, сказать, что всё это не более чем ловушка, но я ясно видела довольный взгляд матери и просчитывающий каждое слово отца. Они уже приняли этот союз. А значит, любое моё возражение будет встречено как каприз, а не как крик о помощи.

– И с того вечера, – закончил Вэлмир, бросив на меня короткий, но многозначительный взгляд, – я понял, что не собираюсь отпускать леди Эйсхард.

В столовой повисла тишина. Мать смотрела на нас так, будто её только что осчастливили лучшей новостью года. В её глазах читалось то самое удовлетворение, которое всегда означало: спорить бесполезно, она уже видит перед собой идеальный исход. Отец лишь слегка кивнул, но в этом жесте было больше одобрения, чем в сотне слов – он уже сделал выводы и принял решение.

– Что ж, – мягко произнесла графиня, и в её голосе звенела скрытая победа, – тогда у нас нет причин откладывать объявление.

Я почувствовала, как холодная волна прокатилась по спине. Откладывать. Объявление. Эти слова звучали, как приговор, и по их лицам я поняла – всё, что должно было быть обсуждено между мной и герцогом наедине, теперь окончательно вышло за пределы моего контроля.

А он… он просто откинулся на спинку кресла и с едва заметной тенью улыбки, которую видела только я, наблюдал за моей немой капитуляцией. Если бы кто-то в этот момент заглянул мне в глаза, то понял бы: из ловушки, в которую я попала, выхода больше нет.