Текст книги "Sex под запретом (СИ)"

Автор книги: Анель Ромазова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

= 31 =

9:30

Василискина: «Ты куда пропала?»

10:15

Василискина: «Ты помнишь про пикет у мэрии?»

10:27

Василискина: « Если Орловский тебя убил – позвони, я сдам его в полицию».

11:45

Василискина: « Я взяла ключ от подсобки в ДК. Забрала костюмы. Написала всем, что встречаемся в час, а выдвигаемся в два».

12:00

Василискина: « Я с тобой больше не разговариваю 💩»

12:01

Василискина: « Орловскому сломали нос. Узнаю, кто – стану его фанаткой и буду пожизненно слать ему цветы 🥳🤩»

12:03

Василискина: «КУДА ТЫ ПРОПАЛА?!! 😱🥶»

Лавина сообщений от Ирискиной, моментально стряхивает остатки сна. Я проспала всё, что можно проспать. Амина в домике нет. Достаточно поводить глазами, чтобы в этом убедиться.

Знала бы Василиса, как она права.

Я пропала вчера. Пропала в руках Амина, забыв обо всём. О лекциях, о его матери, о разоблачающей статье. Ну а в пикете я, в любом случае, уже не стала участвовать. После вчерашнего.

После долгого и утомительного секса, когда меня всю-всю зацеловали, облизали и… много всего было.

Я сбилась со счёта, сколько раз за ночь кончила, рассыпа́лась и сколько всего умопомрачительного позволила с собой провернуть. Интимным мышцам приходится несладко. Чувствую себя, как после похмелья. Нет, голова не болит. Не тошнит. И во рту не кака. Я вся насквозь пропахла Амином и между ног запретно потягивает.

Выставляю ногу из-под тёплого одеяла, как термометр, проверяя температуру в помещении. Обогреватель Амин отключил. Грелись мы иным способом. Телом к телу. Жара стояла, как в тропиках. Температура переваливала за сорок, и влажность стихийно повысилась.

Утро на контрасте зябкое, за бортом тёплой постельки прохладно, поэтому тащу её на себе в ванную, замотавшись в толстенное покрывало, якобы в вигвам. Одна голова торчит. Заглядываю в зеркало над раковиной, и в него вселился злой дух, портящий девушкам настроение по утрам.

Спасите меня кто-нибудь. Я лохматая, и это жесткач. Пройтись по кудрям расчёской – никакой не выход. Я стану похожа на одуванчик полевой. Якобы меня смачно током шарахнуло. Без специального разглаживающего спрея, мою копну разве что смочить, а в скобках и шрифтом помельче (побрить на лысо). Они меня достали уже. У нас с волосами борьба не на жизнь, а на смерть, кто кого доведёт до ручки первый – уже не подскажу. Либо я их спалю однажды утюжками, либо они мне сломают психику.

Не тем я заряжаюсь утром. Настрой плавает по кругу, возвращаясь к исходной точке.

У Василисы прощение за кидалово с пикетом, вымолить не так сложно. С лекциями, пусть я и пропускаю второй день своей учёбы, как бы к патовому обвалу оценок не приведёт. У меня семьдесят процентов предметов проставлено автоматом. Я очень быстро наверстаю пропуски, и не парит, что странно.

Статья – Амин. Амин – статья.

Уповать, что обойдётся – можно, но не нужно. Впрочем, кто такой Борзый Фил? Как журналист он не раскручен. В блогах не светится.

Внештатный сотрудник местной газеты, вряд ли как-то подгадит карьере Нелли Артуровны Костровой. Сколько таких статей было и сколько их ещё напишут. Я совершенно зря сжираю себя. О гневных писульках очередного неудачника на журналистском поприще никто не вспомнит через три дня.

Но я об этом буду помнить, глядя Амину в глаза.

Я ему призна́юсь. Сама. Так правильно и честно. Про Лекса тоже расскажу.

Кстати, о Лексе. Ему вчера перепало по моей вине. Да, он дурак, а с дураков и спросу нет, но убедиться: как у него со здоровьем, всё же требуется. Мозгов и так у него с детский кулачок, а ревнивый Костров запросто мог чего-нибудь стряхнуть или нарушить.

Чищу зубы пастой из одноразового тюбика и такой же щёткой. Строчу Орловскому:

«Живой?»

Три плавающие точки в мессенджере появляются мгновенно. Орловский и телефон – всегда единое целое.

Лекс: «Спасибо за заботу. Ты с ним?»

Купон на моё сострадание Лекс не заслужил. Как одногруппница я свою миссию выполнила. С кем я и где – его не касается, а ещё слабо верится в его чувства. Переключаюсь на иконку Василисы и печатаю, что у меня лихорадка, и ведь почти не вру, а не договариваю – лихорадка у меня любовная.

Уткнувшись в экран, перешагиваю через порог. Бездумно ахаю, пойманная врасплох и с поличным, за перепиской с конкурентном в звании чемпион.

Лекс – чемпион дебильных подкатов.

Амин – чемпион по всем видам спорта и чемпион мира по эротическим.

Лёгкая щетина обрамляет брутальный, словно высеченный из камня подбородок. Порочная улыбка крепится на его губах. Радужки цвета самого крепкого кофе, пробуждают ту самую энергию, которая шатала ночью и не давала спать.

Жмусь к стенке, подняв обе руки, и, как дезертир готовлюсь к расстрелу.

– Пиздец какая ахуенная, – с нахрапа поражает моё трепещущее сердечко.

Я?

Это он обо мне?

Может, я горничную, надраивающую душевую кабину, упустила из виду. И он залип на неё.

Заловив меня как того зайца, обхватывает под попу, приподнимает и держит над собой столбиком. Обнимаю за шею, растянувшись искрящей улыбкой, затем прикладываюсь лбом ко лбу. Но ему мало.

– Испугалась? – посасывает мою нижнюю губу. Языком обводит обе.

– Чего? – впиваюсь в его верхнюю. Задеваю своим его язык.

– Что я бросил тебя одну. В лесу. Без одежды.

– Но ты же не бросил.

Буря неизбежно подхватывает. Сахарная патока течёт вместо крови. Губы покалывает от долгоиграющего поцелуя. Нерасторопного. Протяжного. Влажного.

Амин несёт меня на кровать. Опрокидывает.

– Предлагаю задержаться здесь до завтра…или до послезавтра. Только ты и я, в парке как раз выходной, – старательно сгущает голос, нагоняя зловещую атмосферу.

А у моих серых клеток и так выходной и больничный. Никак они не хотят соображать или подтолкнуть распечатать рот, чтобы начать каяться в содеянных глупостях.

– Я не против, но…, – побродить в этно-парке – заманчивое и соблазнительное предложение. Как отказаться, когда пристально нацеленные глаза уже всё за меня решили.

– Никаких «но». тёплый костюм, кроссовки. Я всё купил, – объявляет чарующим и предупредительным тоном.

Подобрать слова, хотя мне это всегда давалось легко, не получается. Всё усложнилось. Моей статьёй. Лексом и….начинать нужно с малого и как мне видится, самого безопасного.

– Орловский заказывает у меня курсовики, а вчера произошло недоразумение....эмм..

– Ты встретилась с ним вся такая красивая, и у него сорвало хотелку, – завершает за меня.

– Дада, всё так и было, – выхватив суть, Амин попадает в яблочко.

Кому нужны подробности, где Орловский нанят мной для раздраконивания – поднимете руки. Нет таких. Я свои ладошки натираю о потрясные бицепсы.

Амин раскрывает мой шалаш из одеяла, с прищуром пожирая взволнованные телеса и твердеющие от холода соски.

Вот и поговорили.

С Костровым, собственно, как и костром – любоваться можно вечно. Вот он избавляется от футболки, являя моему восхищённому взгляду, позолоченный загаром торс. Быстро разбирается с моими трусиками, а я расстёгиваю его ремень в той же голодной спешке. Металлическая пуговица, туго замурованная в отверстие, пытается мне помешать. Амин приходит на помощь моим неловким пальцам, одновременно распуская молнию и надрывая упаковку презерватива зубами.

Зрачки Амина сверкают опасным аметистовым блеском, но большего и не нужно, чтобы захотеть того же.

– Быстрей, – выпихиваю прихваченным возбуждением голосом. Провожу сухим языком по губам, не смачиваю, а проветриваю лёгкие. Там скопилось что-то невозможно жгучее, оно мешает полноценно вдохнуть.

Полупрозрачный латекс натягивается большой кистью с проявленными сухожилиями на высвобожденный, стоячий и очень твёрдый член. Сама не замечаю, как отдельные части тела начинают жить своей жизнью.

Глаза смотрят в упор на тёмную дорожку коротких волос, сбегающую к выбритому паху. Пальцы мои самопроизвольно катятся по склону живота к влажным и набухшим складкам. Растираю загрубевший клитор.

– Чёрт! Не останавливайся, – глухо режет Амин, наблюдая, как я размазываю смазку ниже и погружаю пальчики во влагалище. Как бы это ни было пошло, но это прекрасно. Я впервые прикасаюсь к себе так интимно.

– Амин, я…ужасно мокрая, – это не мой голос звучит, а подселившейся плохой девчонки.

Костров, зажав член у основания, машинально натягивает резинку, которая по впечатлениям сейчас лопнет на его вздыбленной внушительности. Глаз не отрывает от моих пальцев, утопающих в вязком сиропе. Как они гуляют по кругу между складок, задевают клитор и надавливают.

– Покричишь для меня, – высекает Амин и летит на меня ястребом.

Вклинивается. Поражает, ворвавшись в меня резко и на всю длину. Сцепляемся губами, проехавшись по матрасу к изголовью кровати. Собранная в гармошку простынь, давит на спину комками.

Обескуражено глядя в его глубокие тёмные глаза и вопреки заявленному напору, Амин толкается плавно и чувственно. Шлепки наших тел друг о друга идентичны тем, что мы производим губами.

Это такое сумасшествие. Вибрации внутри меня разрастаются, становится страшно, что я их не выдержу. Рассыплюсь, как лачуга бедного художника на берегу моря, пострадав землетрясением, и меня смоет в океан, предварительно разломав на щепки, а в моём случае на атомы, молекулы и прочую незаметную белиберду.

Фригидность мне не грозит, зато нимфомания чешет в мои объятья полным ходом. Вкусив запретный плод, трескай его, пока не лопнешь. Как-то так получается, да?

Чувственная атака моего сжимающегося влагалища сменяется самым, что ни на есть, драть. Толчки становятся грубее. Прерывистей. Я едва успеваю давиться всхлипами, на крики попросту объёма моих лёгких не хватает.

Настолько непредсказуемо, как вышагивать по тонкому льду. Одно неверное движение и ты падаешь в обжигающий поток. Мой поток несёт меня в измерение, где я впиваюсь ногтями в шею Амина. Сжимаю дрожащими в сладкой судороге внутренними мышцами гранитный ствол, дальше несусь в тоннель навстречу яркому свету, уже краем сознания ощущая финальные фрикции. Утробный рык. Тяжёлую отдышку, воспламенившую мой лоб.

Были в истории случаи, когда девушка теряла сознание во время полового акта. Вот и я, безвольно поддаюсь, когда Амин перекатывается и затаскивает мою вялую тушку на себя.

– Ты космос, Лийка. Фантастика. Мне ни с кем, так круто не было,– тискает мою попу.

Чувствую, как подо мной колышется горячее тело, и отзываюсь каждым нервом. Мне с ним реально хорошо. Оттягиваюсь, помогая члену плавно из меня выскользнуть. Амин, просунув между нами руку, стаскивает презерватив, касаясь не опавшим органом моего пупка.

Задрав голову, опознаю пространство. Он бережно срывает поцелуй.

– Я бы по парку прогулялась, – скребу ноготочком Амина по груди и просительно вглядываюсь.

– Тогда идём тебя кормить и выгуливать. У кривого дуба беседка клёвая, на свежем воздухе поедим.

– Я же не собака, – возмущаюсь, хоть и ломанным голосом, первой частью его предложения. Вторая меня приводит в экстаз.

Кривой дуб – место с историей. Раньше парка не было, стоял непроходимый ленточный бор. Откуда там взялся огромный дуб, никто не знает, но если вкратце доносить городскую легенду, положив в дупло записку – получишь всё что хочешь. Условие одно, просьба должна идти от чистого влюблённого сердца. В целом бредни, я как прагматик в них не верю.

– Нет, но про поводок я задумываюсь, – неожиданно вставляет.

Эй! Я жду горячих признаний, а не упрёка, но я не готова затевать перепалку – понимаю сейчас.

– Это почему? – спрашиваю смиренно, что редко со мной случается.

– Потому что ты творишь всякую фигню, – вздыхает.

Немного обидно, но он прав. Оставляю при себе бубнёж, что до встречи с ним, фигню я не творила и ею не страдала, вела себя, как мышка тихо и грызла гранит науки.

На ощупь отыскиваю трусики, в самом начала успев зафиксировать их полёт и приземление. Переползаю через Амина, сажусь на край кровати и натягиваю предательски сваливающую с моей задницы детальку. От провокационного шлепка она также не спасает.

Оборачиваюсь, показывая нахально ухмыляющемуся Кострову язык.

– Вещи в сером пакете, – подсказывает, когда зависаю в думах, в каком из двух лежит спортивный костюм.

Мысли мои блокируются от тревожных вспышек. Меня мучит совесть, пока я не сброшу камень с души – покоя мне не видеть.

Амин съездил рано утром в торговый центр и купил мне одежду. Мелком заценив бирку, ставлю ему не только лайк, а благодарю, стоя на коленях. Мой любимый темно-бирюзовый цвет. Мой размер у костюма, облегчённого жилета на синтепоне. Достаю кроссовки и, мало того, что они известного бренда, так ещё и идеально садятся на стопу.

Назвав Амина мечтой, я не погорячилась.

Из контейнеров во втором пакете пахнет аппетитно. С термосом все ясно. Кофе или чай. Пустой желудок бурчит. Прикрываю один глаз, постеснявшись громкого звука, издаваемого моими внутренностями.

– Ты стащил еду у бедных животных из контактного зоопарка? – усмехаюсь.

Амин тянет с вешалки куртку. Кожа скрипит, а он растягивает уголки губ, играя бровями.

– Тебе капуста. Мне морковка, – с этими словами открывает дверь.

Свет. Яркий свет. Жмурюсь, будто житель подземелья, пробуривший дыру и получивший ожог роговицы.

– В моём возрасте от капусты, уже ничего не вырастет, – шутливо отбиваюсь от нелепицы про капусту и её чудодейственные свойства. Кому не дано иметь пышные сиськи, тем не дано.

Выскакиваю до того, как вздёрнутые ладони затащат меня обратно. Вибрирующий телефон сносит игривое выражение на лице Амин. Застопорившись в дверях, вытаскивает его из кармана, становясь пугающе серьёзным. Не забавно ошеломлённым, а мужественно-наряженным.

– Странно, зачем мне звонит Глеб, – рассуждает риторически, прикладывая телефон к уху, – Да….В смысле, мать в больнице…В какой?….Нет, статью не читал, сейчас гляну.

Отключившись, свайпит экран и вчитывается.

Господь всемогущий!

У него такое лицо, словно готовится кому-то позвоночник вырвать голыми руками. Сердце моё, конечно, сперва обливается кровью, а уж после замершим снегирём падает под ноги и там лежит бедолажное, без единого стука.

– Вот,блядь, урод! – Амин страшен в гневе.

– Кто? – протолкнув, торчащий поперёк горла, комок, ворошу мыском кроссовка сухую листву. Прячу побледневшую и виноватую моську. Я не страус. Песка нет. Тыкаться головой некуда, хоть и хочется.

– Борзый Фил. Я эту тварь по стенке размажу, – палит агрессивно, лишая меня сомнений, что именно так Амин и сделает.

Прогулка с пикником отменяется. Я не трус, но я боюсь до дрожи в коленях.

= 32 =

Дайте мне кто-нибудь выпить живой водицы или не стесняйтесь, нахлестать по щекам, чтобы я отмерла и перестала олицетворять, лупающую глазами, статую раскаяние.

– Солнышко, сорри, но мне придётся тебя кинуть, – Амин сгребает меня объятия, растирает лопатки, снимая окутавшую с ног до макушки немоту.

Кидай, можешь даже залепить пинка, чтобы я шмякнулась потерянным лицом в грязь. Ведь я, не побоюсь этого слова, самая настоящая мразь.

Его мама по моей вине попала в больницу. А если у неё случился инфаркт или инсульт. Сорок три года ещё не старость, но всё возможно. Должность у неё нервная.

Я мразь! Какая же я мразь!

– Не извиняйся, я понимаю…мама. В общем, едь и обо мне не думай, – стискиваю руками его футболку, забираюсь под куртку , перехватывая поперёк торса.

– Так не пойдёт. Я отвезу тебя домой, а ещё лучше дождись меня здесь, – Амин не специально, но заставляет меня чувствовать себя ещё хуже.

Открываю рот, закрываю. Нет, шокировать его в кубе может только монстр, а я лживая мразь. Если с его мамой всё печально, то я должна об этом знать.

Я обещаю до конца своих дней за ней ухаживать, стать личной сиделкой, ходилкой , водилкой, девочкой для битья. Да, кем угодно, лишь бы всё обошлось. Я даже согласна взять ответственность за махинации и сесть в тюрьму, пусть только не случится ничего страшного или непоправимого.

Тьфу, тьфу, тьфу!

На пробившем позвоночник страхе то молюсь, то опускаюсь до суеверия.

– Амин, возьми меня с собой в больницу. Узнаем, что с твоей мамой всё в порядке, – делаю на этом акцент, закрепляя и убеждая себя, всё, правда, в порядке, – Потом ты останешься, а я вызову такси…я тоже за неё волнуюсь, как за свою, – тараторю взахлёб, пока мы в обнимку берём курс к воротам.

– Ты уникальная, Лийка, – чмокает в висок, затем в макушку.

Поджимаю губы.

Я уникальная. Уникальная мразь. Господи, забери мои мозги и дай другие полегче. Эти пухнут и буквально взрываются.

– Я обычная, Амин, – корректирую свой психологический портрет до уровня норм.

Все мы люди не идеальны и имеем право ошибаться, на что моя, растущая в геометрической прогрессии совесть, громко рявкает: заткнись и не оправдывайся.

Пока мы едем в медицинский центр, к мрази присоединяется иуда, ободряюще улыбающийся боженьке – Амину.

Он забирает мою руку с колен, переплетает пальцы и водит губами по тылу ладони, потом кладёт их между кресел и держит так, всю дорогу.

Плакать хочется, аж веки щиплет, но если я зарыдаю, случится конкретный ахтунг. Начнутся расспросы, что же пробило меня на слезу, а потом моё сердце не выдержит и я, вместе с Нелли Артуровной, слягу в реанимацию.

О! Боже! Боже! Боже! Нет!

Она просто почувствовала себя нехорошо и решила провериться. Женщина следит за своим здоровьем, поэтому она так хорошо выглядит, что ей больше тридцати пяти не дашь.

Стройная фигура, ухоженные каштановые волосы, которые, не доведи господь, поседели от стресса, организованного Филом Борзым, бессовестно щёлкающим кадры своим дерьмовым фотоаппаратом.

Тебе было бы приятно, если бы вчера кто-то клацал вспышкой, когда Амин делал с тобой возмутительно приятные вещи?

Жар ударяет хлёсткой пощёчиной по всей коже, сто́ит вспомнить, а следом представить, что нас кто-то снимает.

То –то же!

До самой клубнички я не добралась, но кадры получились предельно откровенные, с упором на лица, но это же ничего не меняет. Их уже выложили в сеть и захейтили.

Сердце останавливается синхронно с заглохшим мотором. Давлю глаза на корпус платной клиники. Озябнув и не понимая почему, мы затормозили возле травматологии.

Час от часу ведёт к катастрофе.

Помимо всех предполагаемых диагнозов, новый становится финальным гвоздём к моей фотке на доске позора и стыда.

Я настолько боюсь давать ход своим мыслям, что на инстинкте, в поисках защиты от само́й себя поворачиваюсь. Висну у Амина на шее, лбом прижимаясь к его плечу.

– Солнце, ну ты чего? Не хочешь идти, я не заставляю. В машине меня подожди.

Вот я, конечно, сраная истеричка.

Опять думаю только о себе. Мне страшно, да. Амин тоже переживает за мать, а она, может быть, лежит в коме, переломав себе кучу костей. Шла по лестнице на каблуках, читала новости, а потом пересчитала все ступеньки и получила черепно-мозговую травму.

Заберите для пересадки мои сердце, печень, лёгкие. Выкачайте всю кровь и отдайте ей. Где надо подписать согласие, я всё подпишу.

– Со мной всё нормально, но я впечатлительная. Больницы и..сам понимаешь, – отрежьте мне язык и выбросьте голодным собакам, чтобы никогда не врал.

Амин приподнимет за подбородок, чмокает по-быстрому в губы, посматривая с выразительным довольством.

– Няшка, – потягивается всем телом, а я не в силах себя от него оторвать.

Как же мне разрубить тугой узел, перетянувший мои внутренности. Мы выйдем из машины и больше с ним никогда не пересечёмся. Разве что в суде, где он посмотрит на меня волком, мечтающим перегрызть мою тоненькую глотку.

Может, ему сразу объявить, что и без помощи, захлёбываюсь внутри слезами и горечью?

Потихоньку снимаю с него непослушные руки, потому как он сам этого не делает. Ласково массирует затылок и принюхивается к волосам, но натянутая мускулатура показывает поторопиться и не разводить драму.

Перемещаюсь взглядом на лобовое стекло, вздрогнув и впав в стопор. Машина Глеба Лебедева стоит прямо перед нами. Он тот самый великий и могучий любовник Нелли Артуровны и он женат, но не на ней, а свою связь они не афишируют. Скажу поболее: Свои интрижки они тщательно скрывают. Своё состояние он сколотил на криминале, но это неподтвержденные фактами слухи, которым я склонна верить.

Нам с Амином категорически запрещено сближаться, но я каким-то чудом профукала все предзнаменования. Светка не зря вклинилась своими выдумками. Это был очевидный знак от вселенной, дать заднего ходу и не загонять себя в тупик.

Плохи мои дела. Так плохи, что выход у меня один. Повесить камень на шею и нырнуть в речку.

Лебедев нервно докуривает одну сигарету, сбрасывает окурок и тушит его носком лакированного ботинка. Достаёт вторую , двигая мощными челюстями, сминает пачку огромным кулаком, якобы это моя шея.

Амин выходит из машины, а следом за ним с видом страдальца, который не увидит больше света, выползаю я.

– Как она? – обменявшись крепким рукопожатием, Лебедев удостаивает меня коротким взглядом.

Костров не глядя, находит мою ладонь, тянет себе в карман, машинально перебирая и поглаживая пальцы. Мне легче и не легче. Перед глазами мотают карусели, а каждый вдох даётся с трудом.

– Амин, я не знаю, как тебе сказать. В это сложно поверить, – протянув ладонью по лицу, стирает каменное выражение, становясь простым смертным разбитым тревогой и волнением, – Неля она…Неля…

Голос Лебедева слышится тише и тише, как будто вертолёт поднимает его в небеса, грохоча лопастями, а я скатываюсь ниже к земле. В уютное темное безвременье.