Текст книги "Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо"

Автор книги: Анджей Выджинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– У тебя хорошая память, – сказал водитель, – Я никогда так точно не запоминаю приказаний. Но я бы не стал рисковать, ты же знаешь, что они могут сделать, если он потеряется и нам не удастся его прикончить. С нами что они могут сделать? Слыхал, как поступили с де ла Маса? Ну, а я все знаю. Я сам вел эту цистерну с аэродрома.

«Мерседес» затормозил на Пласа-дель-Конгрессо.

Мужчина, которого им предстояло убрать, вылез из машины и скрылся в воротах.

«Кадиллак» остановился рядом с «мерседесом».

– Здесь? Так близко?

– Ты ни черта не понимаешь. Да он никогда больше не увидит свою машину. Мы снимем его в воротах. Лучшего места, чем такие темные ворота, и не придумаешь.

– Садись-ка в его «мерседес», – обратился этот же агент к водителю, – на всякий случай, чтобы чего не вышло. А мы подождем в воротах, пока он выйдет, и сделаем все, что полагается. Потом ты вылезешь, мы перенесем его в «мерседес» и подожжем машину. Отцепи его канистру с бензином и все приготовь. Ты сидишь за баранкой уже двадцать лет – должен знать, как это делается.

Он громко расхохотался, решив, что неплохо сострил. Однако ни водитель, ни другой агент его не поддержали и не засмеялись, старательно избегая его взгляда.

Они знали, что в один прекрасный день сгорят сами. Свидетели и исполнители представляют наибольшую опасность.

39

Во флигеле дома на Пласа-дель-Конгрессо на третьем этаже я нашел квартиру Моники Гонсалес и позвонил.

За дверью не стали ни о чем спрашивать, никто не поглядел в глазок. Просто дверь распахнулась, и я увидел Монику в тонком поношенном халатике с веером в руке.

– Это вы? – усмехнулась она, ведя меня в глубь квартиры. – Мне следует рассматривать ваш визит как реванш за то, что я разыскала вас в «Космосе»?

– С небольшой поправкой: я достал ваш адрес не в управлении.

– Вы злорадствуете?

– Меньше, чем по поводу ареста профессора Кастельфранко.

– Не понимаю. Разве профессор арестован?

– Вы знаете больше, Моника.

– Я не получала приказа сообщать вам все, что мне известно.

– Сегодня на аэродроме арестовали профессора Кастельфранко. Только вы одна знали, что Кастельфранко приедет по заданию разведки. Рассказав вам о нем, я хотел только проверить, сумеете ли вы удержать это при себе или тоже постараетесь отправить его на тот свет. Будь профессор на самом деле связан с разведкой, он бы неминуемо погиб. Наша разведка тоже частенько занимается грязными делишками, но на этот раз, как вам прекрасно известно, мы стараемся получить доказательства целого ряда страшных преступлений. А вы стали на сторону убийц. Меня интересует только это и ничего больше.

– Кто-то еще должен был знать… это невероятно…

– Никто ничего не знал, потому что я все выдумал. По приглашению исторического отдела вашего университета приехал настоящий профессор, бывший приятель Муссолини, близкий знакомый семьи Трухильо. Я солгал вам потому, что хотел проверить свои догадки. Только вы знали басню о секретной миссии профессора.

Моника медленно опустилась на стул, закурила сигарету. Она продолжала оставаться поразительно спокойной.

– А вы оказались опаснее, чем я предполагала.

– По вашей вине погиб Ральф Баллок, старик сторож с аэродрома Эмитивилль. Только вы знали, что я ищу название аэродрома.

– Не может быть, чтобы вы ни с кем больше это не согласовывали, ведь не я одна…

– Нет, вы одна. Я согласовал способ передачи этого сообщения, но только после того, как все узнал. А в это время за Баллоком уже следили. Его убили вы.

– Вы не можете себе представить, в каком я положении… Я не стану ничего отрицать: вам, по-видимому, все известно. Может быть, вы даже получили приказ из Центра проверить меня и разоблачить; я давно с этим смирилась. Или они, или вы. Я предпочитаю вас, они мучают.

– Зачем вы вели двойную игру?

– Я работала для вас потому, что я ненавижу всех их, ненавижу Трухильо, ненавижу его семью и его полицию.

– А почему вы на них работали?

– Потому что я их боюсь. Если бы не они, я была бы сегодня первой балериной обеих Америк. Они отняли у меня эту возможность и хотели убить. Я жива только потому, что согласилась на них работать… Что вы хотите со мной сделать?

– Еще не знаю. Где вы храните передатчик?

– У моего гитариста, но он живет за городом…

– И он знает, что вы работаете на обе стороны?

– Он работает вместе со мной… У вас есть револьвер?

Револьвера у меня не было, я оставил его Гарриэт. Я сказал:

– Даже два.

– Выбросьте их перед уходом. Они следят за вами и, без сомнения, видели, как вы сюда вошли. Они обыщут вас на улице и арестуют под предлогом хранения оружия. Им о вас известно все или почти все. Они знают, что вы оглушили старого Тапурукуару.

– А я-то думал, старик хоть немного расхворается.

– Тапурукуара самый выносливый человек в полиции. Потому-то так быстро и нашелся «паккард», на котором вы скрылись. Если бы вы оставили ключик в замке зажигания «форда», Тапурукуара догнал бы вас и убил…

– В этой смерти вы тоже были бы повинны. От вас полиция узнала, что я собирался прийти в «Гавану». А затея с письмом де ла Маса и с Манагуа?..

– Я вынуждена была так поступить. Когда сидишь в западне и всеми силами пытаешься уцелеть, выбирать не приходится. Только обреченные на смерть в состоянии понять подобное чувство. Вы не знаете – да и откуда вам знать, – как приговоренные цепляются за жизнь. Я приговорена, может быть, потому…

– Я не верю такой смеси подленькой философии с дешевой психологией. Каждый из нас приговорен, каждый в каком-то смысле невинен, каждый раньше или позже умрет, но все это не оправдывает преступлений, особенно политических.

– Иначе я не могу этого объяснить. Что вы хотите со мной сделать?

– У вас есть какое-нибудь оружие?

– Даже два вида. Яд в ампуле, который я получила в Центре, и пистолет.

– Где?

– В зеленой сумке, на подзеркальнике, позади вас.

Я открыл сумочку и нашел в ней маленький пистолетик, инкрустированный слоновой костью и серебром. Он был заряжен. Я спрятал его в карман.

– Ампула вставлена в губную помаду, которой я не пользуюсь, – сказала Моника. – Ее ничего не стоит разгрызть, когда мажешь губы. Собственную смерть я представляю себе именно так.

Я протянул ей помаду в серебряной оправе.

– Я полагаю, вы поставили обеим сторонам по крайней мере по десятку жертв.

– Как бы мне хотелось сейчас заплакать! Но я не могу, поверьте… Вы позволите мне одеться? Не хочется умирать в таком тряпье… Не беспокойтесь, я знаю, что проиграла… В течение уже многих дней я просыпаюсь с мыслью, что это произойдет именно сегодня. Так было и нынешним утром. И вот, оказывается, я угадала… Я переоденусь при вас, вы будете последним мужчиной, который увидит мое тело.

Я отвернулся; послышался шелест белья и платья. – Все, – через минуту сказала она. – Я надела лучшее платье… Выходит, последним меня видел без платья Джеральд. Он не спал с Гарриэт, вы знаете? Он приходил ко мне, и за неделю до его смерти мы были вместе последний раз. Мерфи оставлял Гарриэт на потом, он хотел произвести на нее хорошее впечатление…

– Да, – сказал я, – он был весьма порядочный парень. Я всегда твердил это Гарриэт.

– Тапурукуара хотел убить и Гарриэт. Ее искали в Буэнос-Айресе и Майами.

– Он и меня хотел убить, кстати, при вашей помощи.

– Он всегда осуществляет свои намерения, не забывайте. Что вы хотите со мной сделать, мистер Кастаньо?

– Все еще не знаю, сеньорита Гонсалес. Если б знал, давно бы сделал и ушел отсюда. У меня мало времени.

– Ровно столько, сколько потребуется, чтобы дойти отсюда до ворот. Там вас ждут. Дать вам мою помаду с ампулой?

– Мне что-то не очень нравится грызть такие ампулы.

– И я бы не смогла решиться…

– Вы, что же, думаете, за такие номера не надо расплачиваться? Если бы я работал для вашего Центра, мне следовало бы вас застрелить. Но я на них не работаю, и у меня нет желания вас убивать. Вы знаете телефон Тапурукуары?

Она назвала номер.

Я соединился с Тапурукуарой.

– У телефона, – сказал он, – алло!

– Сеньор Тапурукуара! Добрый вечер, – сказал я по-испански, – Я хочу вам сообщить, что ваш агент Моника Гонсалес работает для нью-йоркского разведывательного центра; ее регистрационный номер РД 112С. Коротковолновый передатчик хранится у гитариста, который аккомпанирует ей в «Гаване». В настоящий момент она собирается бежать. Вы должны ее задержать.

Тапурукуара выругался. Не зная, с кем говорит, он сказал:

– Я это подозревал… Но откуда же я теперь возьму людей?

– Вы можете снять их из-под дома Моники Гонсалес. Они внизу.

– Они там ждут того… – заколебался он.

– Он уже ускользнул. Ждать больше некого. Приезжайте немедленно.

– Кто говорит? Откуда? Где вы находитесь? Алло! Алло!

Я повесил трубку.

Моника сказала:

– Я должна была прийти сегодня в «Космос» и показать им вас. Вы ввели их в заблуждение, казалось, что Гордон действует, не покидая посольства. Но его просто там нет. И я указала на вас. Убейте меня, потому что они будут меня мучить…

– Вы этого не допустите.

– Я должна разгрызть ампулу?

– Я отдам вам пистолет. Оставьте входную дверь открытой и не выходите на звонок. Ждите здесь, за шкафом, направив пистолет на дверь. Когда войдет Тапурукуара, – если вы не ответите на звонок, он наверняка войдет первым, – вы выпустите в него всю обойму. Тогда агенты вас застрелят. Не так уж это страшно. Из-за вас тоже стреляли в людей. Верно? Пришло время расплатиться самой…

– Я никак не могла себе раньше представить, как это бывает, когда нужно умереть. А теперь знаю.

– Ваше время пришло. Но у вас есть возможность умереть с пользой. Простите меня за откровенность. Можно еще раз позвонить? Вам все равно не придется платить по счетам.

Моника усмехнулась: она все еще была спокойна.

– Ни за квартиру, ни налоги за этот месяц. Вот, пожалуй, единственное утешение.

Я позвонил Этвуду. Он сам подошел к телефону.

Я попросил его через час приехать за мной в управление полиции…

– Зачем я туда иду? Я полагаю, что вскоре буду арестован… Нет, без оружия, без единого доказательства против меня. Ни посольство, ни комиссия не будут скомпрометированы… Еще одно: сегодня вечером на аэродроме Дженерал Эндрьюс доминиканская полиция арестовала профессора Кастельфранко.

– Вы шутите! Но почему?

– Они получили ложное донесение о том, что сегодня из США прилетает человек с документами профессора, который на самом деле является крупнейшим шпионом разведки и собирается организовать в Республике диверсию.

– А мы тут страшно беспокоимся из-за отсутствия известий от профессора Кастельфранко. Госпожа Трухильо звонила нам уже два раза и спрашивала о нем. Каким образом его могли арестовать?

– Все аресты, естественно, согласованы с господином Трухильо. Его полиция может представить полную информацию.

– У меня как раз сидит генерал Эспайат, и мы наконец-то начинаем находить общий язык. Мне, вероятно, назовут имя водителя санитарной машины, на которой Галиндеса привезли в Эмитивилль. Генерал Эспайат считает, что его похитили члены какого-то тайного общества.

– Финансируемого генералиссимусом Трухильо.

– Но у нас нет никаких доказательств, которые можно было бы представить суду. Мы должны довольствоваться тем, что раздобыли здесь и что обнаружено в Нью-Йорке… Где мисс Клэр? Ей ничего не грозит?

– Она в безопасности. Ну, мистер Этвуд, пора кончать. Если генерал Эспайат у вас, пусть даст приказ об освобождении профессора Кастельфранко и его ассистента Андреа Кастаньо, которых задержали по недоразумению в результате провокации. Оба имени должны быть названы в одном письме в управление полиции, как относящиеся к одному делу, и адресовать письмо майору Паулино.

– Я тотчас же расскажу обо всем генералу.

– Это исключено, мистер Этвуд! Я еще не арестован. Прошу вас, через час выйти из комнаты, где находится генерал Эспайат, под предлогом, будто вам принесли срочное донесение. Вернувшись, вы скажете ему об этом аресте и потребуете вмешательства. В дружеских дипломатических беседах такие мелочи улаживаются молниеносно, особенно когда предметом вмешательства является друг семьи генералиссимуса.

– А если вас не арестуют?

– Тогда в течение часа я вам позвоню, и придется спасать одного профессора.

– Согласен. Но я вас очень прошу, даже настаиваю и требую, чтобы вы ничего не предпринимали в связи с известным делом. Оно кончено. Усыпите свою совесть до момента отлета. Прошу вас прекратить всякую деятельность. Произошли очень важные события.

– Пускай в них разбирается кто-нибудь другой. Благодарю вас, мистер Этвуд.

Спокойствие Моники Гонсалес меня поражало. Она сидела у стола, подперев голову сплетенными руками, и смотрела на меня.

Я вынул перочинный ножик и перерезал телефонный провод.

– Вы великолепны в своем двуличии, – сказала она. – У меня есть предложение: останьтесь здесь и вместе со мной выстрелите пару раз в Тапурукуару. Вы тоже должны свести с ним кое-какие счеты.

– Меньше, чем с вами. И я никогда не играл со смертью так, как вы.

– Мне все равно пришел конец, независимо от вашего приговора. Раз Кастельфранко оказался приятелем семейства Трухильо, за его арест я могу заплатить только своей головой.

– Да, и я так думаю… Вы случайно не знаете, почему в городе неспокойно?

Время от времени раздавались взрывы, усиливаемые эхом пустынных улиц, рев моторов, шаги патрулей; порой до нас долетали отголоски отдаленной стрельбы.

– Кажется, совершено покушение или только попытка покушения на какого-то сановника. Но такой паники давно не было. Готовится что-то ужасное, и этим ужасом охвачен весь город. А может быть, что-то уже произошло.

Я подошел к открытому окну и выглянул во двор – там маячили две тени. Где-то рядом взревел и затих мотор; это у передних ворот тормозил разогнавшийся автомобиль. Я понял, что приехал Тапурукуара и что именно он приблизился к двум теням, притаившимся под сводом внутренних ворот дома, и заговорил с ними. Я сказал:

– Через минуту вы сможете начать. Станьте за шкафом и ждите, пока они войдут в комнату. Стреляйте, когда они будут совсем близко. Из этой игрушки можно попасть в цель только на расстоянии нескольких метров.

Разговаривая с Моникой, я ни на секунду не спускал глаз с трех теней во дворе. Я решил, что Тапурукуара приехал один. Если он никого не оставил у передних ворот, я спасен. Он приехал потому, что испугался моего звонка, – ему мог устроить проверку кто-нибудь из контрразведки. Моника находилась у него в подчинении, и Тапурукуара отвечал за нее как начальник оперативной группы или отдела по специальным заданиям. А может быть, и сам он был связан с иностранной контрразведкой?

Я положил револьвер Моники на подоконник.

– Пора, Моника. Возьмите его. Хорошо, что вы спокойны. Если вам удастся захватить их врасплох и выстрелы попадут в цель, кто знает, не сможете ли вы прорваться и убежать…

– А я не хочу убегать, – сказала Моника. – С меня хватит, довольно. Вы понимаете, что значит довольно?

Три тени во дворе пришли в движение, и я догадался, что совещание окончено. Я открыл дверь на площадку, поднял собачку автоматического замка и прикрыл дверь за собой.

Едва я успел подняться этажом выше и прижаться к стене в неглубокой нише, как на лестнице послышались шаги. Люди шли очень осторожно. Скрип стих у дверей Моники. Кто-то громко постучал. Еще раз. Тишина. Снова стук, уже более громкий. И, наконец, удар кулаком.

– Здесь есть звонок, – раздался приглушенный голос.

Я услышал резкий прерывистый звонок. И через мгновение громкий шепот:

– Открыто…

– Паскуда! – выругался кто-то. – Небось удрала вместе с янки.

– Да, они могли вылезти в окно и спуститься по водосточной трубе с той стороны. Там никто не сторожит.

Я совсем забыл об этой трубе и из двух возможных вариантов бегства выбрал наиболее рискованный. Может быть, после того, как я вышел, Моника убежала? Она была у меня в руках до самого последнего мгновения, но кто знает…

Кто-то толкнул дверь. Шепот и дыхание стихли, очевидно, все трое вошли внутрь.

И тут же раздались три выстрела, громкий крик, еще два выстрела, за ними еще один… По звуку я узнал калибр пистолета Моники, а по количеству выстрелов понял, что она расстреляла уже всю обойму. Последний, шестой, выстрел только на долю секунды опередил несколько торопливых очередей автоматического пистолета и беспорядочных выстрелов крупнокалиберного револьвера. Все это я услышал уже внизу, в подъезде, пока Моника стреляла, я бегом спускался по ступенькам.

Крадучись, я пересек двор и остановился в тени первых ворот, выходящих на Пласа-дель-Конгрессо. В нескольких метрах от меня стояли три автомобиля: мой, Тапурукуары и «шевроле» агентов. За рулем моего «мерседеса» сидел какой-то человек.

Медленно, шаг за шагом я пробирался вдоль стены, постепенно удаляясь от автомобилей. Когда человек за рулем поворачивал голову, очевидно, оглядывая улицу, я замирал.

Внезапно на небе вспыхнуло несколько ракет, послышался шум моторов, и я увидел пикирующие самолеты; они летели очень низко, почти касаясь крыльями самых высоких домов. Последние несколько дней эти самолеты летали над всей территорией Республики.

При виде ракет я решил, что человек в «мерседесе» непроизвольно подымет голову вверх. Так и случилось. Я пробежал несколько шагов и снова замер. Передвигаясь таким образом, ни на секунду не переставая бояться, что в любой момент из ворот может вынырнуть Тапурукуара или кто-нибудь из уцелевших в перестрелке с Моникой агентов, я добрался до ближайшего угла. Только я собрался пуститься бегом, как увидел прямо перед собой шагающих вдоль стен по обеим сторонам улицы солдат с винтовками в руках. Несколько человек шло по середине мостовой. Они меня заметили.

Я услышал крик: «Стой!» – и приказание поднять руки. Пришлось остановиться и поднять руки.

Подошел начальник патруля. Солдаты с обоих тротуаров направили на меня дула винтовок. Я сказал, что я иностранец, вручил им паспорт и назвал гостиницу, в которой остановился. Офицер показал паспорт одному из солдат и велел позвонить из стоящей рядом телефонной будки и проверить.

– Что вы здесь делаете? – спросил он и ощупал меня в поисках оружия. – Объявлено чрезвычайное положение. В это время ходить запрещено.

– Я ничего не знал. Я весь день провел в гостинице и только что вышел. Что-нибудь случилось?

– Обо всем, что случится, вы прочтете в завтрашних газетах.

Из телефонной будки вышел солдат.

– Капитан, – сказал он, – все совпадает: номер комнаты и номер паспорта. Он живет в «Космосе».

С Пласа-дель-Конгрессо до нас донесся звук заводимого мотора автомобиля. Капитан вернул мне паспорт.

– Капитан, – сказал я, – не могли бы вы выделить солдата проводить меня в гостиницу?

– Я не имею права ослаблять патруль.

– Вы можете это сделать под предлогом проверки, живу ли я действительно в «Космосе»; к тому же меня, как иностранца, следует охранять.

С этими словами я сунул ему в кулак деньги.

Капитан кивнул солдату, который разговаривал по телефону.

– Проводишь этого сеньора в гостиницу.

Мы шли довольно быстро. По дороге нам все время попадались полицейские и военные патрули, но никто и не подумал задерживать штатского, шагающего в сопровождении солдата. Мы беспрепятственно добрались до ворот гостиницы. Я подумал о Гарриэт, сидящей возле Эскудеро с заряженным револьвером, и о том, что надо немедленно позвонить Этвуду и сказать, что я избежал ареста.

Перед входом в «Космос» стояло двое мужчин. Один из них загородил мне дорогу.

– Сеньор Кастаньо? – обратился он ко мне.

– Не хотелось ли бы вам с нами пройтись? – спросил другой.

– Мне очень некогда, – сказал я и попытался проскользнуть мимо них. Наверху ждала Гарриэт.

– Поторапливайся, – сказал первый, подтолкнул меня в направлении открытой полицейской машины и еще что-то крикнул удивленному солдату.

40

Майор Мигель Анхело Паулино вскочил с кресла и уступил место входящему в кабинет полковнику.

Аббес сел за письменный стол. У него был землистый цвет лица, вытаращенные от страха и волнения глаза были обведены синими кругами.

– Где этот человек?

– Я отправил его на перевязку. У него прострелено плечо. Кроме того, я послал врача в квартиру Гонсалес, сейчас он туда поедет. Выскочивший живым из этой бойни агент рассказал, что автоматная очередь разнесла Монику на куски. Тапурукуара получил пулю в грудь, в живот и в шею, когда нагнулся. Он мертв. У другого агента, одного из тех, кто следил за Гордоном, в двух местах прострелено легкое. Из этой игрушки, – он указал на лежащий на письменном столе маленький пистолетик, инкрустированный серебром и слоновой костью, – она выстрелила шесть раз. И шесть раз попала.

– Прелестно. Но я все-таки ничего не понимаю. Какая-то сумасшедшая история. Гонсалес работала превосходно. Зачем только Тапурукуаре понадобилось туда ехать? Кто ему приказал?

– Может быть, Моника вызвала его по телефону?

– Зачем?

– Оба агента – тот, что уцелел в перестрелке, и тот, который ждал в «мерседесе», – рассказывают, что они остановились у ворот дома Гонсалес, потому что туда вошел Гордон. Неожиданно явился Тапурукуара. Одного из этих парней он оставил внизу возле машины, а двоих взял с собой.

– Но ведь ты велел Монике продолжать поддерживать связь с Гордоном. Могла она сама дать ему свой адрес?

– Не знаю. Она разговаривала с ним днем в «Космосе» и принесла оттуда несколько важных известий. Во-первых, она узнала, что Гордон живет в гостинице под именем Андреа Кастаньо. Во-вторых, сообщила сенсационную новость о Кастельфранко, которого мы сняли сразу же после приземления на аэродроме; он, кстати, упорно твердит, что он настоящий профессор… Загадочная история, господин полковник. А та, с капитаном де ла Крус…

– А что еще он может говорить? Подтвердить, что он шпион? Смешно. Ты слишком многого требуешь от работников разведки.

– Мнимый профессор утверждает, что он друг семьи генералиссимуса. Может быть, настоящий Кастельфранко действительно с ними знаком, но я голову даю на отсечение, что у этого типа всего лишь документы профессора. Но ничего, мы его немножко пощекочем, тогда сразу размякнет. Надо бы еще сегодня начать… А в том деле, капитана де ла Крус… Вы…

– Да пропади все пропадом! И как раз в такой день!

– Эта история может быть связана с тем, что произошло вчера…

– Возможно… Кто такой Кастаньо?

– Наверно, Кастаньо и есть Гордон. Мы знаем всех людей, которые входят и выходят из посольства, но никто не видел никакого Гордона. Зато Кастаньо видели.

– И я так считаю. Операция с участием Гордона и Кастельфранко была задумана с большим размахом. Поэтому я и не понимаю, что Монике взбрело на ум! С ее помощью мы парализовали деятельность целой группы – и вдруг такой эпилог…

– Должно быть, кто-то неверно информировал Тапурукуару. Я знаю только, что ему позвонили, и он немедленно поехал к Монике. О содержании разговора он никому не рассказывал.

– Жаль старика, – сказал Аббес. – Выдающийся был человек, исключительной силы характер. Благодаря ему мы увидели, какое действие оказывают на людей великие идеи генералиссимуса, насколько они их потрясают и на какие поступки вдохновляют. В нашей Республике следует говорить не «верный как пес», а «верный как Тапурукуара». Больше того, Мигель, я бы сказал, что его смерть и смерть Моники символичны. Они оба погибли именно теперь…

– Да, господин полковник, это поистине символическая гибель. Я слышал, что женщины какого-то индейского племени бросались в пылающий костер, на котором сжигали их умерших или погибших мужей… А как обстоят дела с капитаном де ла Крус?

В кабинет со всех сторон то и дело долетали крики и стоны истязаемых людей. Под окнами грохотали подкованные сапоги, на лестницах раздавались тяжелые шаги. Во всем здании беспрерывно трещали телефонные звонки, перекликались друг с другом полицейские. Со двора время от времени доносились отголоски отдельных выстрелов… В городе строчили пулеметы.

– Ну и ночка, – сказал полковник Аббес. – Ну и ночка, ну и ночка, – тупо повторял он. Потом взглянул на майора. – Ты хотел о чем-то спросить?

– О подробностях трагедии, конечно, если можно, господин полковник. О деле капитана де ла Крус… Я тяжело это пережил, такой болезненный удар…

– Что ж, – сказал Аббес. – Он жил, как герой, и погиб, как герой. Когда черный «паккард» преградил им путь, генералиссимус, несмотря на полученные раны, выскочил из машины и открыл огонь по этим мерзавцам. Де ла Крус пытался заслонить его своим телом, но упал сам с пятью пулями в груди. Прежде чем потерять сознание, лежа на шоссе, он успел увидеть, что генералиссимус застыл, как мраморное изваяние, и стоит под градом пуль, не падая на землю. Заговорщикам пришлось выстрелить двадцать семь раз, чтобы обезоружить генералиссимуса… Представляешь себе? Двадцать семь пуль! В этом есть что-то сверхъестественное.

– У них-то потери были?

– Не знаю. Откуда я могу знать? Странный вопрос. Конечно, были, раз стрелял генералиссимус. Несколько человек он, без сомнения, убил, а единственный уцелевший увез на черном «паккарде» трупы остальных бандитов и где-то их выбросил.

– На черном «паккарде»?

– Да. Но смотри помалкивай, не забывай, что о смерти генералиссимуса знают всего пять человек в Республике. Машину мы нашли на вилле генерала Диаса. В багажнике лежало тело генералиссимуса… Какое ужасное зрелище! Я не забуду его до конца своих дней. Мигель, ты не представляешь, как это было страшно… Я – солдат и видел немало смертей. Но там, в багажнике…

– Неужели генерал Диас оказался настолько безрассуден, что оставил машину возле своей виллы? Это же безумие.

– А где он должен был ее оставить? Капитан де ла Крус узнал генерала среди участников нападения. Мне все ясно. Покушение организовал Диас.

– Де ла Крус еще жив?

– Наверно, нет. Мигель, то, что я видел в багажнике, так страшно…

– В какой форме будет объявлено это трагическое известие?

– Понятия не имею. Республика еще не знает о смерти нашего отца и благодетеля. Завтра Рамфис скажет, что нужно делать. Я сразу же позвонил в Париж и сообщил Рамфису о смерти его великого отца. Он нанял самолет Эр Франс за двадцать восемь тысяч долларов и спустя полчаса уже летел к нам. Он не оставил нас в такую тяжелую минуту… А тут еще эта идиотская история с Мерфи. Генерал Эспайат должен был как-нибудь все уладить – таково было последнее поручение спасителя родины… Ты слыхал уже, что Рамфис по приезде отправился в тюрьму и быстро опустошил несколько камер…

– Многие из заключенных были арестованы задолго до покушения…

– Вот и прелестно. Разве это имеет значение? Ни малейшего, Мигель.

Раздался телефонный звонок. Аббес небрежно указал майору на аппарат. Тот снял трубку.

– Да, майор Паулино… Что? Давай его сюда!

Он повесил трубку и обратился к Аббесу.

– Попался этот шпик.

41

Меня привели в кабинет майора Паулино, предупредив, что там ждет сам полковник Аббес.

Я догадался, что человек за письменным столом, нервно похлопывающий волосатой рукой по стеклу, и есть Аббес. Рядом сидел, очевидно, майор Паулино.

– Вас зовут Мартин Гордон, и вы являетесь секретарем руководителя комиссии государственного департамента? – спросил майор.

– Мне кажется не совсем удобным, – сказал я, – что вы сидите, а я стою.

Майор взглянул на полковника.

– Можно сесть, – не слишком любезно пробормотал Аббес.

– Вас зовут Мартин Гордон, – повторил майор.

Я бросил на письменный стол свой паспорт.

– Ничего подобного. Я сразу понял, что произошла ошибка, и пытался втолковать это двум идиотам, которые меня задержали.

Полковник перелистал паспорт.

– Попрошу вас не называть сотрудников доминиканской полиции идиотами, – сказал майор. – Почему вы оказали сопротивление?

– Потому что никто не имел права арестовывать меня без причины.

– Вы злоупотребили нашим гостеприимством. Кроме всего прочего, вы обвиняетесь в избиении судьи.

– Я хочу получить очную ставку с этим судьей.

Я уже знал, что Тапурукуары нет в живых. Только что, когда я ждал в приемной, один из офицеров сказал товарищам: «Тапурукуара получил от нее три конфетки и все попали в цель».

Майор снова переглянулся с полковником.

– Хорошо. Устроим очную ставку, – отозвался Аббес. – Почему Гордон избил судью?

– Я сам бы охотно его побил, если бы он ходил за мной по пятам. Я обычно так и поступаю с теми, кто следит за мной без моего согласия. Но на сей раз ничего подобного не случилось: я никакого судью и в глаза не видел.

– Почему вы выдавали себя за Мартина Гордона? С какой целью? – выспрашивал майор. – Вы также обвиняетесь в том, что пытались завербовать для работы в коммунистической разведке сеньориту Монику Гонсалес. Так она нам сообщила.

– В письменном виде? Нет? Прошу очной ставки с сеньоритой Гонсалес. Все это ложь. Меня зовут Андреа Кастаньо, и здесь я по поручению своего начальства занимался подготовкой археологической экспедиции профессора Олджернона де Кастельфранко.

– Кастельфранко – опасный шпион.

Я взглянул на полковника, который, видимо, стесняясь своего плохого английского произношения, не подавал голоса.

– Господин полковник, это сущая чепуха. Кто вам сказал? Кастельфранко – старый друг семьи генералиссимуса.

– Он тоже так говорит. Но этого недостаточно, чтобы ему поверить. Вы оба работаете на большевистскую разведку.

– Когда вы, наконец, начнете разговаривать серьезно? – обратился я к майору. – Мне не десять лет, и, кажется, мы с вами не соревнуемся в выдумывании обвинений. Я не собираюсь принимать участия в этой детской игре. Вы ничего не можете мне сделать. Вы отлично знаете, что после убийства вашей полицией американского летчика, исчезновение гражданина США произведет большое впечатление на госдепартамент.

Майор злобно усмехнулся.

– Никто не говорит, что вы исчезнете. Мы сфотографируем ваш труп или даже выставим его для публичного обозрения. Найдутся люди, которые присягнут, что по наступлении полицейского часа вас трижды окликали, но вы убегали и отстреливались. У них было полное право убить вас. Если мы этого не сделали, то только потому, что хотим кое-что от вас услышать. Вы, между прочим, обвиняетесь в тройном убийстве, совершенном в квартире сеньориты Гонсалес, где вы в это время находились. Вы должны уважать законы нашей страны; не мешайте же и нам сохранять к ним уважение и проводить допрос по всем правилам.

– Вы все-таки продолжаете играть в жмурки. В вашей стране господствует полиция, а не закон. Страх и террор здесь значат в сотни раз больше, чем закон. Вы и меня только что пытались запугать нелепыми обвинениями и угрозами.

Я перевел дух, недоумевая, почему меня не прерывают. Не глядя друг на друга, они внимательно слушали и теперь ждали продолжения.

– Можете говорить еще, – сказал полковник.

И я продолжал говорить. Тут мне пригодилось все, что я прочел в книгах и брошюрах, полученных от Флинна, и то, что было собрано в папке с вырезками, и что я нашел в куче газет, которые вчера мне дал просмотреть Этвуд.