Текст книги "Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо"

Автор книги: Анджей Выджинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

«На брошенных когда-то костях, – размышлял Тапурукуара, – остается все меньше очков. Не будет мира в Республике. Приближается грозный торнадо, но Трухильо не знает, с какой стороны он придет. Страшное предчувствие таится в атмосфере города, висит в воздухе: в любую минуту может произойти взрыв…»

…Тапурукуара и не заметил, как дошел до управления полиции.

Он направился прямо в кабинет Аббеса и, не успев еще приблизиться к столу полковника, произнес:

– Не вышло.

– Почему?

– У Этвуда превосходный осведомитель. Новую версию он разгромил так же, как предыдущую.

– Может быть, они уступят? Неужели они не хотят пойти на компромисс?.

– Этвуд не соглашается ни на какие переговоры. Он приехал сюда по поручению Госдепартамента в качестве руководителя комиссии для выяснения обстоятельств смерти Мерфи. Ничто больше его не касается.

Сегодня он собирается передать в Вашингтон информацию о ходе этого дела.

– Прелестно. Что же ты предлагаешь?

– Уничтожить их осведомителя.

– Ты напал на след? Подозреваешь кого-нибудь?

– Пока мне известны только результаты его деятельности. Но я займусь им сам.

– Они слишком быстро разобрались в истории с акулами. Ты ведь отвел «ягуара» и через полчаса после возвращения в Трухильо явился к Этвуду, который уже оказался предупрежден. Очевидно, кто-то ехал следом за вами и, как только машину бросили над Бухтой Акул, умудрился все рассмотреть и вернуться в город раньше или сразу же после вас.

– За нами не ехала ни одна подозрительная машина. По пути нас перегнало несколько разных автомобилей, но ни один из них не шел позади.

– Все это прелестно, Тапурукуара, однако чудес не бывает.

– Бывать-то они бывают, но всему приходит конец, полковник. Я найду их осведомителя и уничтожу его.

– Прелестно. Только Этвуд снова подымет шум.

– Этого как раз можно не бояться. Тот, кто находится здесь нелегально, человек новый. Только такой человек мог проехать возле нашего джипа, всех остальных я немедленно узнал бы. Если он прибыл сюда нелегально, он может так же нелегально погибнуть. Дипломаты в подобных случаях предпочитают не вмешиваться.

Аббес расстегнул верхние пуговицы кителя, распахнул ворот.

– Тапурукуара, – спросил он, – что сейчас поделывает Октавио де ла Маса?.

– Все исполнено так, как вы хотели, господин капитан: обошлось без ареста и без стрельбы. Утром капитана вызвали на аэродром. По дороге на его такси налетел возвращающийся с аэродрома бензовоз. Водитель и де ла Маса погибли на месте.

– Прелестно. А что вы приготовили для прессы? Это важно, поскольку мы не станем в связи с Этвудом менять последнюю версию смерти Мерфи. Никто не может знать о смерти де ла Маса по пути на аэродром. Для нас и для них – он повесился в тюрьме.

– Майор Паулино сообщил прессе, что в результате автомобильной катастрофы погибли водитель и его пассажир Альберто Комо.

– Это кто такой?

– Молодой студент, который во время каникул связался с эмигрантами. Вчера он вернулся из Пуэрто-Рико, и нам пришлось его ликвидировать. Только в газетах надо писать, что такси, в котором погиб Комо, ехало с аэродрома, а не на аэродром. И соответственно изменить направление движения бензовоза. Господин полковник, Этвуд ждет ответа.

– Подождет… Сейчас я позвоню генералу и скажу тебе, с чем идти к Этвуду… Тапурукуара, а ты никогда не чувствуешь себя усталым от всего этого?

– Нужно избегать женщин, есть мало мяса, пить много молока, спать семь часов и иметь при себе пистолет, который не дает осечки.

– Прелестно. А это убийство? История с де ла Маса? Он оказал нам немало услуг и видишь, чем все кончилось. Ты ничего не чувствуешь, занимаясь этой мокрой работой, у тебя не возникает отвращения к самому себе? Знаешь, всякие такие вещи…

– Я не понимаю вопроса, полковник. Что вы имеете в виду?

– Я – доволен тобой, Тапурукуара.

15

Я остановил пленку, на которой Гордон записал беседу Этвуда с Тапурукуарой.

– По вашей просьбе, – сказал Этвуд, – мы сфотографировали Тапурукуару. Пожалуйста, – он протянул мне несколько снимков.

Взглянув на иссеченное морщинами лицо с индейским носом и круглыми глазами, увенчанное соломенной шляпой, я убедился, что именно этого человека я увидел на Пласа-Либертадор-Трухильо за рулем «ягуара».

– Спасибо, – сказал я, возвращая фотографии, – они имеют для меня огромное значение и многое объясняют. Как вам удалось сделать снимки?

– Вы подали великолепную идею. Наш человек прикрепил к глазку в дверях посольства объектив фотоаппарата. Тапурукуару сфотографировали, когда он в условленный час поднимался по лестнице. Судья ничего не заметил.

– А известно ли вам, что Тапурукуара вовсе не судья? Я просмотрел телефонную и адресную книги, проверил список доминиканских судей.

– Вы думаете, он назвался вымышленным именем?

– Я разыскал такую фамилию, довольно редкую даже для здешних мест, и побывал у дверей его квартиры. На визитной карточке, прикрепленной к двери, под фамилией стоит единственное слово: «Пенсионер». Я считаю, что Тапурукуара – один из самых выдающихся агентов тайной полиции Трухильо. Это наш противник номер один.

– Благодарю за предостережение. А вы-то сами чувствуете себя в безопасности?

– Я никогда не чувствую себя в безопасности. С тех пор как вся наша наука и даже социология свои усилия сосредоточила на разоблачении человека и ограничении его свободы, с тех пор как она поставила его в зависимость от техники, создала возможность массового уничтожения людей и стала все глубже проникать в его личную жизнь, – человек не может чувствовать себя в безопасности. Мои доминиканские приключения – только эпизод, который, пожалуй, помогает забыть об общей угрозе.

Зазвонил один из телефонов на письменном столе.

– Мистер Этвуд? – спросил женский голос, – С вами будет говорить генерал Эспайат.

Этвуд трижды нажал лежащий на столе звонок, давая секретарю сигнал включить в соседней комнате магнитофон, и протянул мне вторую трубку; телефон, по которому он разговаривал, был соединен с другим аппаратом.

Я услышал голос генерала Эспайата:

– Приветствую вас, сенатор, от всей души приветствую. Как вы себя у нас чувствуете?

– Все было бы отлично, если бы не затруднения с…

– Знаю, знаю, и нам это чрезвычайно неприятно.

– Я сказал вашему представителю, что мы настаиваем на разговоре с капитаном де ла Маса, обвиняемым в убийстве Мерфи.

– Я не возражаю, однако, все произошло именно так, как мы предполагали, сенатор. Мистер Мерфи был гомосексуалистом. Мы нашли свидетеля – это бывший бой Мерфи, черный мальчик Эскудеро. Мы можем немедленно связать вас с ним. Эскудеро утверждает, что мистер Мерфи несколько раз приводил к себе в номер мальчиков и даже его принуждал, платя за молчание двадцать песо. Я полагаю, комиссия захочет выслушать этого наиболее осведомленного свидетеля. Думаю все же, что вы предпочтете первый вариант смерти.

– Господин генерал, – ответил Этвуд, – может быть, мы покончим с первым вопросом, а затем вернемся к тому, о чем вы начали говорить. Это значит…

– Зачем, если мы договорились, что обе стороны будут придерживаться первой версии?..

– Об этом мы еще не договорились. Нам хотелось бы побеседовать с Октавио де ла Маса.

– Разве я вам еще не сказал, что Октавио де ла Маса покончил жизнь самоубийством у себя в камере?

– Нет, это поразительно!

Я схватил лежащий на столе блокнотик и, написав на нем несколько слов, подсунул Этвуду.

Этвуд прочел записку.

– Господин генерал, – сказал он, – позвольте, я передам трубку моему секретарю, который занимается формальной стороной проводимого расследования.

– Пожалуйста.

– Слушаю вас, господин генерал, – сказал я.

Генерал Эспайат, не зная, что я слышал начало его разговора с Этвудом, повторил все еще раз.

Я спросил:

– Вы разрешите осмотреть тело самоубийцы?

– Думаю, что серьезных препятствий не окажется… Впрочем, мне нужно посоветоваться: это не входит в мою компетенцию.

– Мистер Этвуд, – сказал я, – хотел бы вас предупредить, что мы располагаем фотографией капитана Октавио де ла Маса; поскольку речь идет об установлении идентичности…

Генерал заметно начал нервничать:

– Ну, не знаю, не знаю, что из этого выйдет… Если тело самоубийцы еще не сожгли в крематории, все будет в порядке.

Я понял, что напал на твердый орешек, однако моя выдумка с фотографией явно произвела впечатление. Я решил раскрыть еще одну карту.

– Господин генерал, – сказал я, – я не собираюсь подвергать сомнению что бы то ни было здесь услышанное, однако, насколько мне известно, в стенах камеры Октавио де ла Маса, как, впрочем, и в остальных камерах тюрьмы, нет никаких крюков или выступов, на которых можно повеситься. Мне также известно, что заключенные не имеют доступа к окнам и глубоко врезанным решеткам, да и окна находятся под постоянным наблюдением охраны. А поскольку у дверей нет ручек…

– Не знаю, господин секретарь, – насмешливо и несколько язвительно произнес генерал, – мне не довелось сидеть в этой тюрьме. Любопытно, видели ли вы ее сами или кто-то вас столь подробно информировал? Я передаю то, что услышал от начальника тюрьмы. В любую минуту он может подтвердить мои слова. Вот и все.

– Не сомневаюсь, господин генерал. Но есть еще один пункт, с которым вряд ли согласится госдепартамент. По правилам у заключенных отбирают не только пояса от брюк и галстуки, но даже шнурки. На чем же повесился пришедший в отчаяние капитан?

– Мне кажется, – раздраженно бросил генерал, – что эти идиоты оставили ему подтяжки. Да-да, насколько могу припомнить, так я и слышал.

– А к чему он их прицепил?

– В настоящий момент не могу вам сказать…

«Отлично, – подумал я – откроем вторую карту».

– Господин генерал, – сказал я, – мне, конечно, совершенно безразлично, однако, только что у меня появилось еще одно сомнение. Итак: по имеющимся у нас сведениям капитан де ла Маса, как большинство летчиков, никогда не носил подтяжек…

– Это уже слишком, – сердито прервал меня генерал. – Я вас не виню, я понимаю, что вы, как эксперт комиссии по делам расследования, должны представить в госдепартамент отчет. Однако сбор подобного рода информации нелегальным путем…

Я не слишком любезно перебил его:

– Господин генерал, мы жаждем получать всю информацию исключительно легальным путем. Однако нам это не удается. Вначале нас угощают басней об акулах; вы знаете, что это была выдумка. Мы хотим увидеть труп Мерфи и узнаем, что его нет, он исчез. Хотим говорить с человеком, арестованным по подозрению в убийстве Мерфи, и узнаем, что во время следствия это невозможно. Когда выясняется, что мы имеем на это право, нам сообщают, что он покончил жизнь самоубийством. Когда мы хотим увидеть тело самоубийцы и сравнить с фотографией, мы узнаем, что его, не занося в тюремный морг, сожгли в крематории. Мы знаем, что Мерфи был отчаянным бабником, а вы делаете из него гомосексуалиста. Господин генерал, меня и мистера Этвуда уполномочили добросовестно выполнять наши задания. И несмотря на всю нашу симпатию к вам лично и уважение к генералиссимусу Трухильо, мы не можем пренебрегать чувством долга.

– Попросите, пожалуйста, господина сенатора.

Этвуд, слышавший разговор, кивнул. Он улыбался.

– Я слушаю, господин генерал, – сказал он.

– Ваш секретарь чересчур взволнован, – шипел генерал – чтобы с ним можно было разговаривать. Вопрос настолько ясен, что у комиссии не должно больше возникать сомнений.

– К сожалению, как и раньше, сомнения возникают непрерывно, от начала до конца.

– Я понимаю ваше положение. Но я хотел бы сообщить вам, господин сенатор, что Октавио де ла Маса, ближайший друг и поверенный мистера Мерфи и в то же время его убийца, перед самоубийством оставил письмо, в котором признался в совершенном преступлении, не указав, однако, места, где спрятан труп. Мы бросили всю нашу полицию и всех собак на поиски.

– Я полагаю, вы передадите нам это письмо?

– Безусловно. И я лично стремлюсь вас заверить, что правительство Республики приложит все усилия для завершения этого столь неприятного для нас дела.

– Мы будем вам очень признательны, – сказал Этвуд.

– Мне кажется, – ответил генерал, – что, прочтя письмо де ла Маса и выслушав боя Эскудеро, вы с удовлетворением примете первую версию о гибели в Бухте Акул. Вот и все. До свидания, спасибо.

Генерал Эспайат повесил трубку.

Мы с Даниэлем Этвудом сделали то же самое. И, наверно, подумали об одном и том же.

– Теперь нас посадят на мель. Они могут настаивать, что письмо самоубийцы с признанием в убийстве – достаточное доказательство. Ответственность за убийство и укрывание тела Мерфи полностью ляжет на мертвеца. После нескольких наивных попыток они проявили поистине дьявольскую хитрость. Они могли вынудить его написать это письмо. Вы видите какой-нибудь выход?

– Надо немедленно связаться с третьим членом экипажа, с которым, как мне известно, Мерфи был на «ты» уже в первую ночь, проведенную в Сьюдад-Трухильо.

– Мы собираемся заявить, что Мерфи погиб только потому, что был свидетелем похищения профессора Галиндеса. С этим в конгрессе выступит сенатор Чарльз Портер.

– Подождите до завтра. Я воспользуюсь одной возможностью, на которую мне указал майор Бисли. Если Тапурукуара принесет письмо самоубийцы, вы, прочитав его и не выпуская из рук, встанете и скажете господину судье, что в соседней комнате стенотипистка снимет копию. Там вас должен ждать человек с фотоаппаратом, который сделает несколько очень хороших фотокопий. Если Тапурукуара захочет оставить оригинал письма, тем лучше. Однако, я полагаю, он откажется это сделать. Настаивать не стоит, фотокопии будет вполне достаточно.

16

Тапурукуара появился перед Этвудом с широкой улыбкой, которая, как он знал, выражала скорее злорадное удовлетворение, чем дружелюбие. Ему интересно было знать, скомпрометируют ли себя его доверители и на сей раз. Происходящая игра его забавляла, а о хорошей репутации своих хозяев он не заботился. Ловкость его противника, работающего на Этвуда, задевала Тапурукуару лишь из профессионального самолюбия. Он обошел все гостиницы, но ни в одной не обнаружил человека, про которого можно было бы сказать, что тот работает на Этвуда. Несколько членов комиссии, вероятно, агенты разведки, жили на территории посольства. Они бродили по городу, вертелись в разных местах, всюду что-то разыскивали, вынюхивали, однако не составляло труда выяснить, чем они занимаются. Оставался еще секретарь Этвуда, тот самый, который разговаривал с генералом Эспайатом. Он-то и мог быть опасным противником Тапурукуары.

– Никогда еще я не приходил к вам в таком прекрасном настроении, – сказал Тапурукуара. – Наконец-то у меня в руках это письмо; видите ли, в какой-то момент были подозрения, что оно исчезло из дела. Однако такое бесспорное доказательство, способное полностью ликвидировать досадное недоразумение, не может у нас пропасть.

– Садитесь, пожалуйста, господин судья, – ответил Этвуд.

Тапурукуара сел, но письма из кармана не вынимал.

– По ознакомлении с содержанием этого потрясающего послания я испытал беспредельное облегчение, – сказал он. – В письме даже указано, где находится труп Мерфи.

– Это становится интересным, господин судья. А генерал Эспайат ничего не сказал о такой важной детали.

– Начальник тюрьмы, передавая генералу содержание письма по телефону, не придал значения этой детали, поскольку не знал, что вас больше всего интересует. Для него был важен лишь факт признания самоубийцы в совершенном преступлении, вокруг которого создалась такая двусмысленная атмосфера.

– Пожалуй, я не принимал участия в создании такой атмосферы.

– Признаюсь, в известной степени это моя вина. Меа кульпа, как говорят христиане.

– Вы католик?

– Я не могу быть католиком, у меня уже пятьсот лет нет богов. Когда-то на этой земле были боги; они управляли молниями и вихрями, делали землю плодородной и осыпали деревья плодами; они вызывали дождь или засуху, благословляли семя мужчин и приносили женщинам легкие роды. Мы говорили с нашими богами, господин сенатор. Но Колумб привез испанских католиков, и те убили наших богов. От избытка усердия они убили даже своего бога, с которым сюда приплыли.

– Однажды, – продолжал Тапурукуара, – на нашей земле появились две огромные армии, и солдаты обеих армий, вспарывая друг другу животы и раскалывая черепа, пели «Марсельезу». Тогда умер последний бог, и с этого часа слова потеряли смысл; с тех пор ни один человек не может по-настоящему понять, о чем говорит другой. Уже пятьсот лет нигде не существует богов – ни здесь, ни на любой другой земле.

– Я могу согласиться с тем, что некоторые слова потеряли смысл, господин судья. Об этом свидетельствует хотя бы дело Мерфи.

– Я открыл вам только мои собственные убеждения. Наша страна католическая…

– Я видел эту надпись: «Бог и Трухильо».

– Трухильо и Бог, верно, – сказал Тапурукуара. – Я намеренно переставил слова, поскольку теперь богов заменяют люди. Если генералиссимус хочет уладить какие-нибудь дела, он обращается не к богу, а к папе.

Тапурукуара несколько раз взмахнул рукой над письменным столом.

– Вы тоже не спрашиваете у бога о смерти Мерфи, а имеете дело со скромным судьей… Эта история принесла нам новые неприятности – мы потеряли прекрасного летчика. Октавио де ла Маса был отличным пилотом и, кроме того, благородным человеком, обладающим множеством замечательных гражданских добродетелей, о чем свидетельствует хотя бы смиренное признание в преступлении, спровоцированном, впрочем, самим мистером Мерфи.

– Вы упоминали о том, что тело нашлось…

– Де ла Маса все объяснил. Он вынужден был убить Мерфи, защищаясь от его приставаний. Не зная, что делать с трупом, он отвез его в Бухту Акул и бросил прожорливым чудовищам.

– В таком случае ему пришлось ехать на машине Мерфи. Как же он вернулся в город, если оставил автомобиль в бухте?

– Может быть, он остановил какую-нибудь машину, едущую в сторону Сьюдад-Трухильо…

– Неужели он был настолько неосторожен?

– …либо, – продолжал Тапурукуара, – он скрывался в окрестностях, где его и выследила наша полиция.

– Господин судья, вы ведь признали, что версия с акулами была вымышлена для того, чтобы избежать компрометации Мерфи. Меня беспокоит, что с такой жонглерской ловкостью и легкостью…

– Я потому и сказал вам вначале, что чувствую себя виновным в создании несколько двусмысленной ситуации… Под влиянием ваших слов я согласился с предположением, что «ягуара» позднее подбросили в Бухту Акул. Однако генерал Эспайат этого никогда не говорил.

– Генералу Эспайату очень удобно беседовать со мной через посредника. Он получил возможность отказываться от каждого неверного хода.

– Предположение такого рода больше не имеет значения ни для вас, ни для меня. – Тапурукуара полез во внутренний карман пиджака. – Пожалуйста, вот письмо; в нем вы найдете ответ на любые сомнения. Письма мертвых не лгут. Человек, покончивший самоубийством, не станет лгать, поскольку он уже не боится людей. Ложь – одно из немногих защитных средств живых. Предназначенным для сжигания трупам такая защита не нужна. Но вы меня не слушаете…

Этвуд читал письмо де ла Маса.

– Национальная доминиканская полиция, – продолжал Тапурукуара, – глубоко сожалеет о том, что не сумела предотвратить ни убийство мистера Мерфи, ни самоубийство капитана де ла Маса.

Этвуд кончил читать и, положив письмо на стол, прикрыл его рукой.

– Письмо останется у нас? – спросил он.

– Оригинал – а это именно он – должен храниться среди бумаг, имеющих отношение к данному делу, – ответил Тапурукуара, протягивая руку за письмом.

Этвуд прикоснулся к звонку. В задней стенке кабинета отворилась дверь, и вошла рыжеволосая девушка в синем костюме. Этвуд передал ей письмо де ла Маса.

– Сделайте, пожалуйста, три экземпляра.

Рыжая «Девушка вышла.

– Это займет всего несколько минут, господин судья.

Тапурукуара торопливо извлек из кармана конверт.

– Не стоит беспокоиться, мистер Этвуд. Пожалуйста, вот копия; мы можем немедленно сравнить ее с оригиналом.

– Одна копия? – спросил Этвуд, протягивая руку за конвертом, и при этом подумал, как хорошо он поступил, вызвав секретаршу и не предупредив Тапурукуару, что собирается сделать копию.

– Одна.

– Ну ничего, – сказал Этвуд. – Нам нужно несколько копий – для госдепартамента, для ОАГ и для комиссии.

– Можно с этой… – перебил Тапурукуара.

– Копии лучше снимать с оригинала.

– И в самом деле, – сказал Тапурукуара, с беспокойством поглядывая на дверь, за которой скрылась рыжая девушка. Он дорого заплатил бы, лишь бы увидеть, что там делается с письмом де ла Маса.

Тапурукуара подумал, что Этвуд провел игру безошибочно, однако, не сомневался, что идея принадлежала не Этвуду; конгрессменам такие мысли в голову не приходят. Секретарь? Нужно будет немедленно установить его фамилию по списку виз членов комиссии. Вероятно, это он велел сделать фотографию Тапурукуары, ту самую фотографию, которая позволила следить за ним, Тапурукуарой, когда он проверял регистрационные книги в гостиницах.

– Генерал Эспайат, – сказал Тапурукуара, – считает дело об исчезновении американского летчика окончательно выясненным и просит, чтобы комиссия госдепартамента также его прекратила.

Рыжая девушка вошла, не постучав, и положила письмо на стол Этвуда.

– Официальный ответ мы дадим завтра, господин судья. Я должен посоветоваться с послом и остальными членами комиссии.

– Я позволю себе посетить вас завтра в десять. Надеюсь, что в этот Момент мы с вами с огромным облегчением и чистой совестью сбросим с себя бремя столь серьезной ответственности. Генерал Эспайат мечтает завтра или послезавтра дать банкет в честь комиссии госдепартамента.

Этвуд встал.

– Мы польщены, господин судья…

Тапурукуара тоже встал.

– Что касается интересующих комиссию останков капитана де ла Маса, ваш представитель может осмотреть в тюремной часовне урну с его прахом.

17

Я заметил, что кто-то рылся в моих вещах в шкафу и в чемодане. Ничего компрометирующего у меня не было. В портфеле, где царил полнейший беспорядок, лежали только планы археологических работ профессора Кастельфранко.

Я догадался, что обыск прошел не без участия Эскудеро. Еще раз тщательно осмотрев бумаги и содержимое чемодана, я обнаружил несколько чешуек перхоти. Значит, я прав: воротник голубой куртки боя был постоянно обсыпан перхотью. Видимо, он сам или еще с кем-нибудь копался в моих вещах. Уж не Тапурукуара ли здесь побывал? Я вспомнил жемчужину в отвороте его пиджака, отчетливо заметную на снимке, сделанном через глазок двери посольства. Она не давала мне покоя, казалось, я уже видел в чьем-то галстуке точно такую жемчужину… Но я никак не мог вспомнить, у кого это было, и единственное, что мне оставалось, – прибегнуть к испытанному методу: сосредоточенно думать об одном и том же в надежде, что деталь сама всплывет в памяти.

В ресторане гостиницы я поел карибских крабов и выпил бокал кастильского «Вальдепенас». Еще наверху я позвонил Эскудеро, но вместо него явился другой бой. В зале я огляделся по сторонам, но там его тоже не было. Очевидно, он отправился в управление полиции с сообщением о результатах обыска. Наконец-то и для него нашлось дело.

Я заехал в посольство. Этвуд кратко передал мне содержание своей беседы с Тапурукуарой и вручил фотокопию письма де ла Маса.

– Как зовут вашего секретаря? – спросил я.

– Мартин Гордон. Он очень исполнителен, но чересчур застенчив. Я не советую вам обращаться к нему за помощью.

– Я хочу только в случае некоторых чрезвычайных обстоятельств воспользоваться его фамилией.

– А не лучше ли придумать какую-нибудь другую фамилию?

Нет. Мне нужна занесенная в картотеку представленных в последнее время виз фамилия человека, который уполномочен интересоваться делом Мерфи. Их, безусловно, поразила наша осведомленность, благодаря которой мы опровергли поочередно все варианты смерти Мерфи, и они несомненно, ищут источник информации.

В моей комнате уже был обыск.

– Вас это не тревожит?

– Пока нет.

– Я узнал от Ван Оппенса, что весь персонал гостиницы, в которой вы живете, связан с полицией.

– То же самое можно сказать о любой доминиканской гостинице, о ресторанах, клубах и так далее. Эра Трухильо существует не потому, что народ обожает генералиссимуса. Причину ее существования лучше всего знает полиция.

Этвуд сказал:

– Мистер Уинн, мы должны тщательно избегать комментариев и не высказывать своего мнения относительно истории Доминиканской Республики. Нас интересует исключительно убийство Мерфи.

– Такая позиция госдепартамента, – ответил я, – также является одной из причин существования эры Трухильо. Но можете быть спокойны, я не поведу доминиканцев в атаку на дворец диктатора.

– Мне также сообщили, что бой, который вас обслуживает, работает на полицию. Его зовут Эскудеро.

– Я знаю. Больше того, он прежде был боем Мерфи, когда же я его спрашивал, он все отрицал. Именно этого маленького негодяя Тапурукуара избрал свидетелем против Мерфи.

– Мы не станем его допрашивать.

– Да, этим предложением следует пренебречь. Что касается вашего секретаря, Гордона, то я хотел бы, чтобы он пока не выходил из посольства.

– Он охотно согласится. Могу ли я узнать, что вы собираетесь делать с копией письма де ла Маса?

– Я скажу вам об этом сегодня же, но не теперь.

– А вы успеете? Уже поздно.

– Должен успеть. У меня несколько встреч почти в одно время в разных концах города. Небольшой реактивный самолет оказался бы кстати.

– Может быть, вы все же согласитесь принять какую-нибудь помощь? Ван Оппенс считает также…

– Спасибо, мистер Этвуд. Разведка сообщила вам несколько важных сведений. Например, что де ла Маса пил охен в кафе «Альмендра» или что Эскудеро связан с полицией. Для вас это ценная помощь, я же в ней не нуждаюсь.

– Поступайте, как знаете. А деньги вам нужны?

– О деньгах мы поговорим по окончании этого дела. Пока же я только попрошу вас с завтрашнего дня забронировать по одному месту во всех самолетах «Пан-Ам», летящих в Нью-Йорк через Майами.

– В течение скольких дней?

– Двух.

Я хотел выйти, но Этвуд задержал меня.

– Еще одно. Мне сообщили, что Тапурукуара обходит поочередно все гостиницы в Сьюдад-Трухильо и проверяет, кто в них остановился и с каких пор живет. Он побывал и в «Космосе». Его узнали с помощью сделанных по вашему поручению снимков. Тапурукуара – важная фигура в доминиканской Special Secrete Services[8]8
  Особая секретная служба (англ.).


[Закрыть]. Как видите, люди Ван Оппенса знают немало… Однако в отношении вещественных доказательств я рассчитываю на вас. Только на вас, мистер Уинн. Будьте осторожны… Очень прошу вас, будьте осторожны.

Я подумал, что Этвуд играет роль нерешительной девушки, опасающейся последствий сближения с любовником, но обещал соблюдать осторожность…

18

Бисли решил поехать в Линден. Он захватил с собой составленный дорожной полицией план того участка шоссе, на котором разбился автомобиль Тена. Узнав, что свидетелем катастрофы был дорожный мастер, отвечающий за состояние этого участка, Бисли остановился у его домика, при котором помещалась бензоколонка.

– Так точно, я видел, – сказал дорожный мастер, прикладывая к военной фуражке протез в кожаной перчатке. – Я услышал шум, выбежал на дорогу и все видел. Большой мебельный фургон даже на секунду задержался возле смятого автомобиля Тена, но как только шофер меня заметил, он дал газу и отъехал. Номера у фургона не было. Мне кажется, они специально убрали свой регистрационный номер, а когда с этим парнем было покончено, остановились немного подальше и снова прицепили. Я служил в Эм Пи, когда мы выкуривали немцев из Франции, и многое повидал, да и немало наслышался о подобных штуках…

Бисли продолжал выяснять подробности. Полиция штата передала федеральной полиции список близких Освальду Тену людей, адрес его жены. Беседа с этой женщиной ничего не дала, так же как и несущественные детали, полученные от нескольких других лиц. Только Марта Коллинз, которую Бисли отыскал в Утике, подтвердила, что Мерфи не фантазировал, рассказывая Гарриэт об убийстве Тена.

– Я верю, – говорила Марта, – что все произошло именно так, как вы рассказываете. Освальд погиб по моей вине, я никогда себе этого не прощу, никогда… Я умоляла его найти Джеральда. Освальд был старым другом нашей семьи, он никогда ни в чем мне не отказывал.

– Вы давно знали Джеральда?

– Я впервые встретила его в Нью Фейр Хэвен. Это было огромным событием в моей жизни. Я и не подозревала, что женщина может быть так счастлива. Мне пришлось срочно вернуться в Утику, Джеральд должен был ждать меня, но внезапно исчез. Я получила от него только одно письмо, еще из Нью Фэйр Хэвен, но он и не думал писать, что бросает меня. Он должен был ждать.

– Можно взглянуть на это письмо?

– Его никто не увидит, письма Джеральда я не покажу никому. Но вы можете мне верить. Освальд отправился его искать. Он был адвокатом и знал много разных людей, в том числе преступников, и, должно быть, от них в каком-то подозрительном баре «Колорадо» узнал, что Джеральд пил там несколько дней подряд и что никому не известный рыжий тип говорил с ним относительно найма самолета в Линдене.

– Это важная деталь, мисс Коллинз.

– Для вас… Освальд вернулся в Утику и рассказал мне об этом. Я упросила его немедленно ехать в Линден. Он согласился, но предупредил меня, что нигде больше искать Джеральда не будет, что это последняя попытка, Так как дело не чисто. И не вернулся оттуда. Остальное я узнала из газет… Джеральд жив?

– Нет, мисс Коллинз.

– Я знала, что так кончится: оба мертвы.

Она произнесла эти слова тупо, с какой-то горестной обреченностью, которая сказала Бисли о чувствах Марты больше, чем самые безудержные рыдания.

В баре «Колорадо» Бисли, как и ожидал, ничего не узнал. Никто никогда не видел рыжего мужчину, никакой Мерфи не пил здесь в течение нескольких дней, они ничего не знают и знать не хотят. Бисли понял, что у Тена здесь было гораздо больше шансов, чем у него, и отказался от дальнейших поисков.

Он выяснил уже немало подробностей, подтвержденных показаниями свидетелей, однако построенное на уликах и фактах сооружение могло рассыпаться из-за отсутствия важнейшей, основной, скрепляющей детали: доказательства того, что Мерфи вылетел с телом профессора де Галиндеса. Располагая таким доказательством, можно было почти автоматически присоединить к делу еще три убийства: Лоретты Флинн, ее отца и Освальда Тена. Исчезновение или смерть Мерфи явились бы последним аргументом: убийцы либо вдохновители этих убийств таким образом избавились от главного свидетеля.

Теперь все зависело от Этвуда, от его изворотливости и способности твердо отвергать подсовываемые ему наглые объяснения. За Уинна Бисли не беспокоился, он знал, что тот не вернется с пустыми руками, и даже если с ним что-нибудь случится, сумеет передать все необходимое.