Текст книги "Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо"

Автор книги: Анджей Выджинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

И на сей раз, поскольку дело Мерфи принимало опасный оборот, пришлось обратиться к Тапурукуаре.

Получив задание от де ла Маса, Тапурукуара направился в управление полиции.

Войдя в кабинет майора Паулино, он сообщил, что уезжает на черном «паккарде» со специальным поручением; ему нужны шофер и еще два человека, но такие, подчеркнул он, чтобы не очень смахивали на профессиональных убийц.

– Всего вас будет четверо, – сказал майор. – Зачем так много?

– Внешнее оформление предопределяет успех, – ответил Тапурукуара.

3

С аэродрома Дженерал Эндрьюс я попросил отвезти меня в гостиницу «Космос». От Бисли я знал, что там живет Мерфи. Живет? Скорее, жил.

В холле меня встретил метрдотель, сверкая двумя рядами вставных белоснежных зубов, и вместе со мной подошел к конторке портье.

– Вы из Соединенных Штатов? – спросил он.

Я сказал, что приехал из Чикаго. Он попросил документы. Когда я вручил их ему, он велел записать в регистрационной книге: Андреа Кастаньо, откуда прибыл, номер паспорта, номер визы, на сколько времени приехал… Я решил, что, очевидно, в Доминиканской Республике объявлено чрезвычайное положение, поэтому они проводят такую проверку.

– Кто вам рекомендовал мой отель, мистер Кастаньо?

– Я выбрал его по справочнику – название понравилось. А вы хотите предложить мне какой-нибудь другой?

– Я счастлив, что вы будете здесь жить, для нас это большая честь. В «Космосе» останавливаются главным образом приезжие из южных стран, но только очень богатые люди, избранное общество, уверяю вас. Бог милостив к нашей гостинице.

– А из Северной Америки здесь никого нет? – спросил я.

– Есть три джентльмена с Севера. Два торговых представителя восточно-азиатской транспортной компании и очень симпатичный американец, летчик, работающий на наших воздушных линиях.

Я сказал, что такое общество меня вполне устраивает. В Сьюдад-Трухильо я приехал надолго и буду рад встрече с земляками. Нельзя ли меня посадить во время обеда с ними за один стол?

Я изо всех сил старался скрыть удивление. Значит, Мерфи еще здесь? Он жив, его не арестовали? Может быть, он договорился с полицией? Эта невероятная новость сбила меня с толку.

– Два джентльмена из восточно-азиатской компании пользуются нашим рестораном, а мистер Мерфи здесь только завтракает, да и то у себя в комнате. Жаль, потому что он очень симпатичный человек. Его покровитель, святой Джеральд, приносит ему счастье, и он же привел его в нашу гостиницу.

– Он у себя? – с безразличным видом спросил я.

Метрдотель взглянул на доску с ключами.

– Да. Вот его машина, роскошный «ягуар», видите? – он указал в окно холла на белый автомобиль. – Стоит перед домом. Мистер Мерфи, – он оскалил в усмешке зубы, – как ребенок, не может нарадоваться на свою машину – он никогда не ставит ее в гараж, хочет, чтобы ею все любовались. Вы, северяне, очень ребячливы; впрочем, это приятная черта.

Сморщенный, как сушеная слива, неподвижный портье вынул изо рта костяную зубочистку и взглянул на моего собеседника.

– Мистер Мерфи ключа не отдал, но, мне кажется, он ушел, – сказал по-испански.

– И вы молчите? – воскликнул пораженный метрдотель. – И я ни о чем не знаю? Зады у вас к стульям приросли, что ли? Банда вонючих лентяев!

Внезапно он повернулся в мою сторону.

– Вы знаете испанский?

Я беспомощно развел руками: – Ни слова.

– Как только этот тип поднимется наверх, немедленно соедини меня с сеньором де ла Маса. Нет, погоди. О, небо! Соедини меня с дежурным по третьему этажу. – Он опять поглядел на меня. – Простите, одну секундочку, мистер Кастаньо… – произнес он по-английски.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – ответил я и уселся в кресло в глубине холла.

Метрдотель схватил телефонную трубку:

– Нино, ради бога, проверь, у себя ли мистер Мерфи?

После небольшой паузы он снова заговорил:

– Ключ внутри? Возьми свой и открой дверь. Перекрестись и погляди, что там делается.

– Идиот, – дожидаясь ответа Нино, набросился он на портье, – паршивый осел святого Лойолы! Тебе известно, чем это может кончиться? И не рассчитывай на чудо! Ты, грязный подонок, будешь гнить в тюрьме, а не я. Знаешь, что я могу про тебя сказать? Что ты был в сговоре с этим типом, понимаешь? Когда он уходил, ты молчал, потому что вы с ним заодно. Вот как я могу с тобой разделаться!.. Святая Мария и ее благословенный покровитель Иосиф не позволят, чтобы я один за все расплачивался. Я слежу за тем, что мне приказано… А ты, гаитянская дрянь, вонючая падаль, на которую даже стервятник не польстится, аргентинская гнида…

Проклятия усложнялись, становились все изощреннее, однако портье, очевидно, привыкший к терминологии и южному темпераменту своего шефа, сидел неподвижно, ковыряя в испорченных зубах костяной зубочисткой.

– Что? – закричал в трубку метрдотель. – Его нет в номере? Ты все обыскал? А ключ был в замке и дверь захлопнута? О! – завопил он. – Пусть вскроются раны Иисусовы! Пусть скрючит от ревматизма суставы всех святых! Пусть дикий торнадо сдвинет высочайшие вершины Сьера-де-Монте-Кристи и обрушит их на набитую дерьмом голову этого дурня! – ткнул он телефонной трубкой в равнодушное лицо портье, вытирающего костяную зубочистку об отворот форменной куртки. – Займись этим джентльменом, – указал он на меня и выбежал из холла.

– Что случилось? – спросил я портье.

В ответ тот постучал зубочисткой себя по лбу.

– Он слегка тронутый… – сказал портье и, посмотрев на план гостиницы, добавил: – Я вам дам прекрасную комнату на втором этаже, ее вчера освободил начальник штаба армии сеньора Перона. Я хотел сказать: бывший начальник штаба, бывшей армии, бывшего сеньора Перона. Что вы будете у нас делать?

Я объяснил, что являюсь ассистентом известного археолога и историка искусства доколумбовской эпохи профессора Олджернона де Кастельфранко, и попросил портье, чтобы тот приготовил для меня адреса фирм, торгующих археологическим и туристическим снаряжением. Кроме того, я спросил, через какое бюро можно нанять около тридцати рабочих, необходимых для организации экспедиции профессора Кастельфранко.

– Ваша помощь, – добавил я, – значительно облегчит мне подготовительную работу, – При этом я положил на стол двадцать песо.

Портье внимательно меня слушал. Увидев деньги, он проворно сунул их в маленький ящичек.

– Хорошо, пожалуйста, – сказал он, – я приготовлю вам такой список. Меня это очень интересует. Наверно, профессор надеется сделать какие-нибудь открытия?

– Профессор Кастельфранко уже изучал кубинские раскопки и уверен, что найдет у вас следы влияния культуры майя и ацтеков. Ла-Эспаньола, вероятно, находилась в сфере мексиканской цивилизации в период ее наибольшего расцвета от 1500 года до нашей эры до 1500 года нашей эры.

Портье указал зубочисткой на огромный портрет Трухильо.

– Стало быть, его интересует цивилизация, возникшая за три с половиной тысячи лет до начала эры Трухильо.

– Около того, – сказал я. – Но ни у нас, ни в Мексике не признают календаря, созданного генералиссимусом Трухильо.

Портье понимающе подмигнул.

– Смешно это, верно?

– Что смешно? – переспросил я.

– Кажется, у вас есть чувство юмора, – ответил он, понижая голос и делая вид, будто подозрительно оглядывается по сторонам.

Я понял, что все это он проделывает с чисто провокационной целью.

– Я никогда не нахожу ничего смешного в обычаях и правилах, установленных в какой-нибудь стране. Сюда я приехал как ученый, а не как политический обозреватель или корреспондент Ассошиэйтед Пресс. Существуют племена, в которых хозяин дома, приютивший на ночь чужого человека, кладет его в постель с собственной женой или дочерью. В японских гостиницах горничные купают постояльцев. Я не вижу в этих обычаях ничего смешного.

– Вы, должно быть, начитались всякой всячины о нашей стране? Некоторые слухи преувеличены, но в целом, в общих чертах…

– Поверьте, – ответил я, – меня гораздо больше интересует культура, существовавшая до Колумба. Три тысячи лет назад тоже были политики и тираны, совершались убийства из-за угла и заключались военные союзы, на сцене появлялись завоеватели, честолюбивые генералы и ограниченные правители. И что от них осталось? Ничего. Со времен же культуры тотомаков сохранились великолепные скульптуры, ничуть не изменившиеся за тридцать веков. А что осталось от культуры гитлеризма? Мусор, барахло. И именно по ним будут когда-нибудь оценивать его время.

– Все это верно. Однако, судя по вашим словам, вы намекаете, что от эры Трухильо тоже останется один мусор.

– Я не знаю вашего современного искусства.

– Наши произведения искусства и смотреть противно, и читать невозможно. Верно?

Он, несомненно, пытался меня спровоцировать. Я ответил:

– Это ваше внутреннее дело. Наш президент не вмешивается в искусство, потому что разбирается в нем не больше, чем обычный дилетант. Он и не пытается выступать в роли эксперта: у него нет никакого желания стать посмешищем.

– А Трухильо стал посмешищем. Вы это хотели сказать?

– Я хотел сказать и повторяю беспрерывно с самого начала нашей интересной беседы, что меня занимает исключительно существовавшая до Колумба цивилизация, охватывающая культуру стольких различных родов, племен и народов, что даже пятисот лет жизни не может хватить для ее познания. У меня нет времени заниматься политикой или рыться в необъятной свалке современного искусства. Только это я и хотел сказать.

4

Из Управления полиции они поехали на черном «паккарде» на Пласа-дель-Конгрессо и остановились в боковой улице. Полицейскому, стоящему там на посту, велели отойти. На Пласа-дель-Конгрессо жила Моника Гонсалес, и из ее квартиры гитарист с квадратной челюстью должен был привести Мерфи. Но прошел час, а Мерфи все не было.

Шофер, не переставая, ругался: слишком долго приходится ждать. Тапурукуара только усмехался. Всем этим людям, с которыми он работал, никогда не хватало времени, вечно они спешили. Куда? Зачем? Вот он при любых обстоятельствах оставался совершенно спокойным, никогда не выходил из себя. Человеку, который знал так много, как он, не могло быть скучно. И Тапурукуара снова и снова принимался систематизировать события, отбрасывая подробности, потерявшие с годами значение.

– Такому старику, как ты, – сказал шофер, – всегда все безразлично. Вот ты и можешь спокойно ждать.

Ему действительно все было настолько безразлично, что он даже не счел нужным ответить шоферу. Он сидел возле него, завернувшись в грубое одеяло, и предавался размышлениям…

Он был старый, как мир, и, как говорил о нем полковник Аббес, не менее растленный. Но он был кем-то, он мог бы быть сегодня вождем своего племени, если бы оно существовало. Аббес же был никем, и лишь доминиканский режим сделал его кем-то, дав ему деньги и власть над людьми. Только таким образом Трухильо получил полную власть над Аббесом, превратив его в фанатичного приверженца «божества».

А Тапурукуара знал, как генералиссимус стал божеством.

– Их еще нет, – сказал шофер. – Так и ночь кончится, а они не придут. В карты небось играют, или еще чем занимаются… Может, ты их оттуда вытянешь?

Тапурукуара не шевельнулся. Он думал о том, как создавалось божество.

…24 октября 1891 года на южном берегу острова в нищей деревушке Сан-Кристобаль, названной впоследствии вторым Вифлеемом, родился Рафаэль Леонидас Трухильо и Молина. Он был четвертым из одиннадцати детей доминиканского крестьянина, который промышлял воровством скота, а в конце жизни стал скромным почтовым служащим. От Рафаэля никто не ждал ничего хорошего. Одно время он пас коров, потом отирался в портах, работал ночным сторожем. Шестнадцати лет он научился читать и писать, и тогда отец решил обучить его профессии телеграфиста. Но это занятие пришлось Рафаэлю не по вкусу, и он в течение некоторого времени служил разносчиком телеграмм, пока не попал в тюрьму за подлог. Несколько лет спустя он появился на большой сахарной фабрике в роли начальника частной полиции хозяина.

Рафаэль Леонидас был ровесником Тапурукуары. В 1916 году, когда на Сан-Доминго высадилась американская морская пехота, ему было двадцать пять лет.

Армия США прибыла на остров в соответствии с заключенным в 1907 году с Доминиканской Республикой соглашением, по которому Штаты получили право финансового контроля и организации военной интервенции. Поскольку Республика перед уплатой своих американских долгов сделала кое-где новые займы, появился предлог для оккупации острова. Американцы, на деле заботясь о сохранении собственных капиталовложений, заявили: «Мы пришли научить вас демократии».

А Тапурукуара помнил, как в 1801 году на том же самом острове, окутанном дымом пожаров и залитом кровью, две стоящие лицом к лицу армии бросились в атаку с пением «Марсельезы»…

В 1916 году он поступил в распоряжение капитана Г. С. Кнаппа. Почти в тот же день безработный пастух и бродяга Рафаэль Леонидас Трухильо при посредничестве своего дяди Теодуло Пиньо Шевалье встретился с майором Мак Лином и был принят к нему на службу; в возглавляемых майором карательных экспедициях, действовавших на западе Эспаньолы, он принимал участие в качестве проводника и посредника.

«Трухильо прославился тогда своей жестокостью», – писал много лет спустя американец Уэллес. Тапурукуара знал, какие зверства прославили Рафаэля Леонидаса Трухильо; он был в ту пору агентом капитана Меркля, который установил такой страшный террор, что военным властям пришлось арестовать его за собственноручные убийства. Если бы капитан Меркль не покончил с собой перед началом судебного разбирательства, военному суду ничего не стоило бы дознаться о «подвигах Трухильо»… А Трухильо мог бы кое-что рассказать о самоубийстве капитана в камере… Но это относится к тем фактам, о которых он никогда никому не расскажет.

Тапурукуара доносил американской разведке о ходе многих экспедиций, в которых принимал участие Трухильо. Их целью была не только борьба с партизанскими отрядами, но также вербовка в доминиканскую полицию и армию, которую собирались организовать американцы. Экспедиции порой превращались в открытую борьбу с мирным населением.

В 1919 году Трухильо поступил в военную школу, руководимую американцами. После двух лет обучения он получил звание младшего лейтенанта и прекрасную характеристику от своего начальства. В 1922 году он стал лейтенантом, в 1924 – капитаном. Он тогда служил в Эм Пи, американской военной полиции.

Тапурукуара все еще оставался скромным агентом разведки, когда в 1926 году, в связи с раскрытием заговора против оккупационных властей, Трухильо стал полковником Национальной доминиканской полиции. Тогда и произошло его знакомство с Тапурукуарой. Ум и образованность самоучки-индейца раздражали Трухильо, но его беспощадность и холодная, словно прирожденная жестокость привлекали будущего диктатора.

Следующий год застает Трухильо уже в чине генерала. Проходит еще один год, 1928-й, и Рафаэль Леонидас Трухильо и Молина по предложению старого Орасио Васкеса, первого президента Доминиканской Республики после восьмилетней оккупации острова Соединенными Штатами, становится начальником штаба армии и быстро выдвигается в бригадные генералы. К этому времени ему исполняется тридцать семь лет. Через два года он подставит ножку одряхлевшему президенту.

23 февраля 1930 года скромный агент доминиканской полиции Тапурукуара принимает участие в подготовке зародившегося в Сант-Яго тайного мятежа, цель которого пока не была ясна посторонним наблюдателям. Предварительно договорившись с Трухильо, Тапурукуара долго беседует с Рафаэлем Эстрелла Уреньей, после чего Уренью объявляют руководителем антиправительственной оппозиции. По приказу Трухильо усиливаются гарнизоны в Санто-Доминго, Сант-Яго-де-лос-Кабальерос, Пуэрто-Плата и некоторых других больших городах. Армия принимает участие в заговоре. Передвижения войск вызывают тревогу.

Президент Орасио Васкес и американские дипломаты проводят несколько бесед с начальником штаба армии – Трухильо. Создавшееся положение их беспокоит. Но Трухильо каждый раз заверяет их, что он вовсе не пытается уклониться от контроля правительства и даже не думает противопоставлять свою армию официальной гражданской власти.

– Свою армию? – с тревогой спрашивает президент Васкес, – Свою или доминиканскую? Прошу не забывать, что это я назначил вас начальником штаба.

– Армия должна безоговорочно подчиняться верховному главнокомандующему.

– То есть вам?

– Да. И только тогда она сможет подчиняться Республике.

– Какую роль играет Рафаэль Эстрелла Уренья? – спросил представитель США.

– Насколько вы знаете, он стоит во главе мятежников, – ответил Трухильо.

– Вы его поддерживаете?

– Я поддерживаю официальное правительство.

– А Уренью?

– На его стороне некоторые офицеры.

– Нам стало известно, что штаб армии сотрудничает с мятежниками и связан с оппозицией. Как вы это объясняете?

– В сложившейся ситуации изменение состава штаба армии означало бы крушение Республики, – ответил Трухильо. – Только так я могу это объяснить.

– Что же вы предлагаете?

– Я не являюсь представителем оппозиции, господин президент.

– Но вы ее поддерживаете. Давайте играть в открытую.

– Это мои личные и бескорыстные симпатии. Армия поддерживает законное правительство.

– Будем говорить откровенно, – сказал Васкес, поняв наконец, что Трухильо его предал, – Вас устроит, если я, как президент Республики предоставлю Уренье портфель министра внутренних дел? Таким образом, вы получите возможность пользоваться неограниченным влиянием.

Сделка была заключена.

Это произошло 28 февраля 1930 года. 2 марта доминиканский парламент принял отставку обманутого президента Васкеса. Васкес знал, чем грозит ему участие в борьбе за власть с Трухильо и отказался от этой борьбы. Он был уже стар и хотел еще пожить на свете. Однако перед парламентом он поставил условие: организовать всеобщие выборы без ограничения кандидатур, исключив из списка кандидатов лишь двух лиц – вице-президента Республики Альфонсеса и генерала Трухильо. Сделка, которую поддержала миссия США, успокоила общественное мнение, опасавшееся прихода к власти хунты. 3 марта, согласно конституции, функции временного президента принял министр внутренних дел Эстрелла Уренья, Тапурукуара знал больше, чем пресса и общественное мнение, больше, чем Эстрелла Уренья и американская миссия. Он знал ровно столько, сколько – как утверждали позже – разведка США…

Трухильо призывает верных людей. Перед ним предстают: майор Гарсиа Аббес, капитан Мигель Анхело Паулино и Тапурукуара в числе еще нескольких заговорщике, впоследствии убитых по приказу Трухильо.

Трухильо заявил собравшимся, что назрела необходимость спасать Республику. Исключение его из числа кандидатов в президенты может вызвать мятеж. Он воскликнул: «Армия никогда с этим не согласится! Нужно спасать страну, мир, демократию и свободу!» – и избрать его, Трухильо, президентом Республики.

Тапурукуара усмехнулся: он вспомнил две «Марсельезы»…

Гарсиа Аббес высказал опасение, что наибольшие шансы на приближающихся выборах окажутся у Рафаэля Эстрелла Уреньи, временного президента, которому в огромной степени обязан своей поддержкой Трухильо. А этого допустить никак нельзя.

– Нужно к нему осторожненько подобраться, – ответил Трухильо. Свои мысли он выражал в присущей ему фамильярной манере. – Мы и не таких умников сажали на место, почище его попадались фрукты, да и тем подставляли ножки. Нам выкинуть подобный номер – раз плюнуть, верно, господа?

– До выборов остается всего два месяца, – отметил Мигель Анхело Паулино. – Они назначены на шестнадцатое мая. Может быть, стоит их перенести?

«Капитан городской полиции переносит срок выборов президента Республики! – подумал Тапурукуара. – Да, это позабавней, чем те две «Марсельезы». Вслух же он сказал:

– В нашем распоряжении два месяца, то есть на месяц больше, чем надо.

– Как ты это себе представляешь? – спросил кто-то.

– Так же, как и вы, – ответил Тапурукуара. – Если в течение месяца мы будем убивать по сто человек в день, то за тридцать дней уничтожим три тысячи противников кандидатуры генерала. Мы можем убивать ежедневно и по двести человек. В итоге получаем: шесть тысяч трупов и шестьсот тысяч перепуганных людишек.

– Будем убивать, – повторил Трухильо. – В этом – единственное спасение для Республики. Надо убивать, чтобы захватить власть, и убивать, чтобы ее удержать. В этом я не сомневаюсь. И я буду убивать. Я один могу спасти Республику.

Тапурукуара продолжал:

– Для начала достаточно. А что там люди будут бросать в урны, это наше дело, лишь бы что-нибудь бросили. Уж мы оттуда вынем только то, что понадобится господину генералу.

– Тапурукуара, – сказал Трухильо. – Ты будешь начальником доминиканской полиции.

– Нет, – сказал Тапурукуара. – Начальник полиции нужен только одному главе правительства. Это фигура временная и неповторимая, как улыбка Джоконды. Глава следующего правительства в первую очередь ликвидирует начальника полиции и назначит нового, потому что хот помог ему захватить власть, а предыдущий его преследовал и с легкостью мог повесить. А умный шпик необходим любому начальнику полиции и любому главе любого правительства…

Так началось превращение генералиссимуса в божество.

…В темноте раздались шаги. Со стороны Пласа-дель-Конгрессо приближались две тени: Мерфи и гитариста.

Тапурукуара вылез из автомобиля. Обменявшись несколькими словами с гитаристом, – в свете уличных фонарей его огромная челюсть казалась чудовищной, – он указал Мерфи место на заднем сиденье между двумя мужчинами.

– Они едут туда же, куда собираетесь вы, – сказал он. – Я проводник. Мы подкупили шофера правительственной машины, чтобы нас никто не мог задержать. Мы всегда так ездим. Остальное вам известно; дорогу вы видели на карте.

– Я знаю, – ответил Мерфи и протянул ему пачку денег.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Тапурукуара и обратился к шоферу: – Поехали. Ты знаешь куда.

5

Я перестал обращать внимание на коварные вопросы портье «Космоса».

– Где метрдотель? – спросил я.

– Сейчас вернется. Вы увидите забавное зрелище. Очень будет смешно.

В дверях, ведущих в служебное помещение, появился метрдотель. Наверно, целую минуту он стоял, ухватившись за дверную ручку и уставившись на равнодушного портье, словно пытаясь его загипнотизировать. Меня он попросту не замечал.

Наконец, он сдвинулся с места и, медленно ступая на цыпочках, пошел, как лунатик, отмеривая шаг за шагом; если бы не барьер, отделяющий конторку портье от холла, он наверняка повалился бы на нее.

– Альварадо, – сдавленным голосом произнес он, – Альварадо…

Портье, которого звали Альварадо, сунув в рот зубочистку, глядел в огромное окно холла.

– Альварадо, – патетически воскликнул метрдотель, – Альварадо, ради всех святых ответь, почему ты мне ничего не сказал?

Альварадо прикрыл глаза и кончиком языка передвинул зубочистку из левого уголка рта в правый.

– Майор Мигель Анхело сказал мне, – продолжал метрдотель, – что ты уже звонил ему, что он уже все знает, что они его ищут, что я напрасно тревожусь, что в отеле «Космос» все в порядке и я зря морочу им голову… Трижды заклинаю тебя во имя святого покровителя всех гостиниц мира…

– Ну так чего вы хотите? – проворчал Альварадо.

– Я? Я чего-нибудь хотел? Да ничего подобного, я хочу только знать, как идут дела в «Космосе». Разве я вообще что-нибудь говорил? Или на кого-нибудь жаловался? Разве я бранился, разве я осмелился сказать тебе хоть одно дурное слово? Альварадо, пусть все святые младенцы и святые девы…

Кинув, наконец, на меня более осмысленный взгляд, он вспомнил о моем существовании.

– Альварадо, позвони бою, пусть отведет мистера в номер. – И обратился ко мне по-английски. – Комнату я вам дал – первый класс. Сейчас придет отличный бой Эскудеро. Он проводит вас в номер и поможет распаковать чемоданы. Когда бы вы ни позвонили, к вам всегда явится тот же бой. Он уж будет знать, что вы любите и чего не любите. Вы останетесь им довольны. Это набожный и исполнительный бой.

Об Эскудеро мне рассказывала Гарриэт.

6

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Тапурукуара Мерфи, засовывая в карман пачку денег.

Захлопнув за Мерфи дверцу заднего сиденья, он, прежде чем сесть рядом с шофером, окинул взглядом машину. Экипаж смерти – так назывался тот красный «паккард», на котором он ездил в 1930 году, самый знаменитый автомобиль в истории Доминиканской Республики. О том, что ему придется ездить на красном «паккарде», Тапурукуара узнал на совещании у генерала Трухильо – тогда диктатор был генералом, – на том самом совещании, о котором он вспомнил, пока поджидал, закутавшись в грубое одеяло, гитариста и Мерфи.

– Поехали, – сказал Тапурукуара шоферу. – Ты знаешь куда. На Асуа.

«Паккард» рванулся вперед. Теперь, от всего отключившись, можно заняться систематизацией хаотических, с виду полных случайностей исторических событий…

– Я со своими людьми, – сказал Аббес на том совещании у Трухильо, – займусь Уреньей и уж постараюсь, чтобы он сам отказался баллотироваться в президенты. Уверяю вас, Уренья сделает это с радостью. Паулино будет держать город в страхе перед арестами. Тапурукуара примет командование над «экипажем смерти». По приказанию господина генерала мы приготовили красный бронированный «паккард», из которого ты будешь обстреливать людей, собирающихся на улицах группами, митинги оппозиционеров, подозрительных прохожих.

Жребий был брошен.

Предвыборная кампания началась с атаки на Уренью: у него похитили машины, на которых он ездил на встречи с избирателями, все его выступления в печати были конфискованы, окна в доме выбиты. Ежедневно Уренью преследовали издевательскими напоминаниями о том, что Трухильо – его покровитель и что только Трухильо может стать президентом. Вмешательство Госдепартамента не произвело впечатления на генерала Трухильо. Он продолжал утверждать, что не имеет к этой травле никакого отношения и не является вдохновителем хулиганских выходок, однако народ, по-видимому, мечтает именно о таком президенте, как он, Рафаэль Леонидас Трухильо.

А апреле Эстрелла Уренья уже был «готов»: он согласился баллотироваться на вице-президента и сам предложил на пост президента Республики, «единственного человека, соответствующего этой высочайшей должности», – генерала Трухильо.

Атмосфера накалилась: банды пистольерос по приказу капитана Мигеля Анхело Паулино грабили город, устраивали облавы и обыски, арестовывали тысячи людей. Ежедневно погибали или таинственным образом исчезали сенаторы и министры, журналисты, землевладельцы, руководители профсоюзов, студенты, люди, подозреваемые в левых убеждениях…

Тапурукуара и несколько пистольерос разъезжали на красном «паккарде» по перепуганному городу, кружили по улицам, строча из ручных пулеметов. «Экипаж смерти» сеял смерть и ужас, держал в страхе весь город. Пистольерос грабили магазины и стреляли в окна, поджигали дома и следили, чтобы их обитатели сгорели живьем.

Тапурукуара помнит, как Комиссия контроля над выборами выразила протест против кровавых злодеяний сторонников Трухильо. Тогда несколько членов этой комиссии были убиты, а остальные сложили свои полномочия. Парламент созвал новую Комиссию контроля, но оппозиция подвергла сомнению законность этого решения. Трибунал конституции поддержал оппозицию, и Тапурукуара знал, почему он так поступил: у ворот здания, где заседал Трибунал, стоял красный «паккард»…

Парламент еще пытался бороться с беззаконием – в связи с решением трибунала он апеллировал к Верховному Суду. Пятнадцатого мая, когда Верховный Суд должен был утвердить решение первой инстанции и узаконить деятельность новой Комиссии по выборам, капитан Мигель Паулино со своими людьми ворвался в зал заседаний. Комиссия была не нужна Трухильо. Судьи, спасая головы, прятались по углам или пытались удрать, под градом пуль выскакивая из окон. Один из них переоделся в женское платье… А на улице беглецов ждал красный «экипаж смерти».

Запуганные организации и парламентские группы взяли обратно свои кандидатуры.

В списке остался единственный кандидат – генерал Трухильо.

Несколько дней спустя Госдепартамент получил сообщение о том, что поданное за Трухильо число голосов значительно превышает количество избирателей. «Оно вдвое больше общего количества отданных голосов». Но Трухильо это не смутило; он знал, что значит обладать властью, и яростно ее добивался.

Тапурукуара помнил, как через год после объявления результатов выборов Трухильо приказал арестовать всех остальных кандидатов. Первый кандидат оппозиции Федерико Валаскес был убит. Второй кандидат, Моралес, убежал в Пуэрто-Рико, где на него был организован ряд покушений. Погиб покинувший Республику поэт Вихилио Мартинес Рейна. Министр финансов из правительства Васкеса был убит двумя выстрелами из «экипажа смерти», когда он выходил из кино.

Тапурукуара стрелял без промаха. Обладание прекраснейшими девушками не приносило ему такого упоения, как то мгновение, когда он прищуривал глаз, ища мушку в прорези прицела, когда сверкала вспышка и пространство разрывал звук выстрела, когда настигнутый меткой пулей удивленный и испуганный человек, скорчившись и попытавшись сделать несколько шагов, падал на землю.

…Взять, например, историю генерала Ларанкуэрта, в первом году эры Трухильо…

10 июня 1930 года популярный генерал Ларанкуэрт, руководитель Прогрессивной партии, организовал партизанские отряды. Правительственные войска выследили и окружили бригаду генерала. Произошла встреча Аббеса и Ларанкуэрта. Аббес, убеждая генерала отказаться от боя, обещал ему от имени Трухильо полную личную безопасность и неприкосновенность. Ларанкуэрт прибыл в столицу, Трухильо приветствовал его у всех на глазах. Когда Ларанкуэрт отправился в гостиницу, Тапурукуара получил секретное задание от Трухильо. Он выполнил его в тот же вечер: в гостинице, где остановился генерал, неожиданно погас свет и раздалось несколько выстрелов. Когда неполадки были исправлены, обнаружилось прошитое пулями тело Ларанкуэрта.

Доминиканская печать писала: «Несмотря на благородство, проявленное Трухильо по отношению к побежденному врагу, возмущенные патриоты, очевидно, совершили покушение, не будучи в силах примириться с мыслью, что в столице пребывает враг народа, свободы и демократии, генерал Ларанкуэрт». Доминиканцы читали и молча глядели друг на друга; посторонний наблюдатель ничего не смог бы прочесть в их глазах. Тапурукуара же прекрасно умел отличать такие взгляды от всяких других.

…Он усмехнулся в окружающей его темноте… Две «Марсельезы». Две враждебные армии, стреляющие друг в друга с песней о свободе и ненависти к тиранам…