Текст книги "Дитя любви"
Автор книги: Анджела Дрейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Девушка покосилась на него. Красивый мужчина, привыкший командовать. И фигура потрясающая. Она не вглядывалась в него, а потому не успела заметить, что лицо Рафаэля было полно теплоты и искренности. В данную минуту она думала только о Сатире, поэтому все имевшее отношение к Эмилио вызывало у нее досаду.
– Мне не нужна ваша помощь! – отрезала Алессандра. – По правде говоря, – обернулась она, уже сбежав по трапу, – меньше всего на свете я нуждаюсь в помощи кого-либо из Савентосов!
ГЛАВА 2
3а двести миль от ипподрома, в самом центре некогда процветавшего английского промышленного севера, шло другое соревнование, ничем не напоминающее конкур. Но и здесь дело шло к финалу.
Лидский конкурс пианистов, проходящий раз в три года, – один из самых престижных в мире. Молодые дарования со всего мира борются за возможность блеснуть на сцене ратуши – старейшего общественного здания, охраняемого двумя каменными львами.
Считается, что лишь лучшие оркестры и дирижеры достойны аккомпанировать подающим надежды молодым виртуозам. В этот вечер такой чести удостоился Тюдорский симфонический оркестр под управлением его художественного руководителя и дирижера Сола Ксавьера.
Дирижер стоял лицом к музыкантам. Казалось, его длинные, чуткие руки извлекали из них музыку с невидимой глазу мощью, которая была сродни чуду. Высокий и стройный, Ксавьер стоял совершенно прямо, почти неподвижно, но руки его летали плавно и грациозно, как у балерины. Правая рука мягко двигалась, задавая темп, а левая парила в воздухе, указывая оркестрантам каждое вступление, громкость и продолжительность звучания.
Сидевшие в зале знатоки наслаждались малейшим движением Ксавьера, любой музыкальной фразой и тем необычным сплавом силы и легкости, который позволял ему полностью контролировать оркестр. Зрительницы тихо вздыхали, покоренные мужским обаянием дирижера.
– Сколько ему лет? – спрашивали они друг друга, не веря собственным расчетам: выходило, что Ксавьеру уже за шестьдесят…
– Боже мой! – прошептала коллеге одна известная своим цинизмом журналистка. – Я никогда не замечала, как он хорош! – Она задумчиво помолчала. – Говорят, жена моложе его на двадцать лет, но со дня свадьбы ни разу не посмотрела на другого мужчину. Обычно я называю таких мужиков «совершенный экземпляр», но этому мену придется придумать что-то другое, – пробормотала журналистка и снова как загипнотизированная уставилась на великого дирижера.
Концерт шел своим чередом. Аудитория восторженно внимала произведениям великих композиторов. Звучала музыка Шумана, Брамса, Бетховена… Заканчивалось выступление небесно-поэтической, эфирно-прозрачной музыкой Чайковского. Ксавьер дирижировал, молодой пианист склонялся над инструментом, капли пота стекали по его лбу и падали на слоновую кость клавиш.
Руки Тэры Ксавьер спокойно лежали на руле. «Ягуар», начиненный последними достижениями автомобильной конструкторской мысли, бесшумно летел вперед, словно сам по себе. Скорость составляла сто двадцать километров в час. Дорога лентой стелилась под колесами машины. До Лидса оставалось меньше часа езды.
Алессандра сидела рядом с матерью как каменная. Казалось, жизнь оставила ее. Страшным усилием воли она запретила себе думать о событиях последних часов и погрузилась в воспоминания двухлетней давности, ища счастливые минуты. Увы, все было тщетно.
Тэра посмотрела на дочь. Они молчали уже больше часа. Матери ужасно хотелось разрушить стену, которой окружила себя Алессандра. Она жаждала помочь своей девочке. Но как это сделать? В таких случаях обычно говорят: «Все пройдет, дорогая. Боль исчезнет, время лечит самые тяжелые душевные раны…» Но, погруженная в свое горе, Алессандра с раздражением отмахнется от этих банальностей. Она так нетерпима, так независима… Любит все делать по-своему и бороться в одиночку. На жалость к себе у нее никогда не оставалось времени.
Тэра понимала, что для Алессандры, которой недавно исполнился двадцать один год, случившееся стало первой по-настоящему тяжелой и горькой потерей. Несчастье дочери ранило ее как бритва. Тэра только что встретила свой сороковой день рождения и вступила в тот возраст, когда начинают сознавать, что вернуть человека к жизни может только жизнь. Конечно, боль Алессандры пройдет, стремление к радости постепенно рассеет скопившийся в душе мрак.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – неожиданно вырвалось у Тэры. Она тут же спохватилась и поморщилась: вопрос был бестактным.
Алессандра повернулась к матери. От отца она унаследовала глаза – холодные, серые, с темно-синими искрами. Девушка медленно окинула взглядом маленькую, изящную фигуру матери и слегка кивнула.
– Хорошо… – повторила она. – Да, конечно.
– Мои любимые женщины! – приговаривал Сол, с бокалом шампанского пробираясь через толпу собравшихся на прием в ресторане на первом этаже лучшего отеля Лидса. Он торопился навстречу жене и дочери, ожидавшим у дверей. – Ну вот, – улыбнулся он, обняв хрупкие плечи Тэры, – вот вы и опять со мной, живые и невредимые! – Сол нагнулся и нежно поцеловал жену. Затем он глянул на строгое, красивое лицо дочери и спросил: – Есть победы, о которых стоит рассказать? Спортивные, конечно… – Его улыбка была мягкой, но ироничной. – Я забыл, что другие триумфы тебя не волнуют.
– Я выиграла кубок в конкуре, – ответила Алессандра. – Как тебе такая победа?
– Отличная новость! Просто замечательно! – Он слегка нахмурился. Похоже, что-то случилось.
– Я тоже так думаю. Сама удивилась, когда выиграла. Честно говоря, на победу я не рассчитывала. – Алессандра резко отвернулась, не выдержав пристального взгляда отца. – Я бы хотела слегка привести себя в порядок, прежде чем присоединиться к толпе твоих поклонников, – прошептала она и быстро вышла из зала.
Сол посмотрел ей вслед, повернулся к жене и вопросительно поднял брови.
– У Сатира случился сердечный приступ, – пробормотала Тэра. – Он умер.
– Боже милостивый!
– Все случилось мгновенно. – Тэра сморщилась: воспоминания об ужасном событии все еще были слишком яркими.
Сатир спокойно стоял в стойле, держа на весу больную ногу. Тэра с волнением слушала рассказ девушки-конюха о сумасшедшем прыжке Сатира через ворота. Вдруг лошадь без всяких видимых причин камнем рухнула на пол коневозки и застыла в неподвижности. Когда Сатир попытался поднять голову, послышался звук, от которого у Тэры застыла кровь в жилах. Он шел откуда-то из груди – жуткий, булькающий, хриплый стон. Затем голова коня со стуком упала на пол.
Немедленно послали за ветеринаром. Она подняла веко лошади, и Тэра увидела, что глаз уже покрылся голубоватым стеклянным налетом.
– Алессандра была при этом? – спросил Сол.
– Нет. К сожалению. Она отправилась поговорить с кем-то из спортсменов. Ее разыскали только через несколько минут.
Ксавьер вздохнул.
– Наверное, шок был ужасным…
– Да. – Они немного помолчали, понимая друг друга без слов, вспоминая совместно пережитые несчастья и думая о будущих испытаниях, которые еще предстояло одолеть.
Тэра заметила, что гости начинают обращать на них внимание. После победителя конкурса Сол был второй по важности фигурой на приеме.
Его временное, хотя и недолгое отсутствие было сразу замечено.
– И что же нам с ней делать? – задумчиво спросил Ксавьер, не обращая внимания ни на толпу, ни на свои светские обязанности.
Тэра подняла глаза. Печальная улыбка на миг осветила ее лицо.
– Сомневаюсь, что она позволит нам что-то сделать. Она должна пережить горе сама. Ты ведь тоже всегда так делал, Сол. А она твоя дочь.
Алессандра плеснула холодной водой на щеки и лоб и распустила тугую косу, в которую всегда заплетала волосы перед соревнованиями. Тяжелая густая волна упала на лицо и шею.
Девушка наклонилась к зеркалу и принялась внимательно разглядывать свое отражение. Она выглядела почти естественно, но на самом деле чувствовала себя как в тумане, разбитой и измученной. Однако зеркало не хотело отражать ее состояние. Просто лицо было немного бледным. Странно… Ей хотелось видеть более серьезные следы своих переживаний.
Ну что же, зато не будет проблем с подготовкой к приему – приличия соблюдены. Она знала, что родители не станут лезть к ней в душу, а остальные и не догадаются о том, какая с ней стряслась беда. Никто не ворвется в ее внутренний мир, никто не будет топтаться на свежей могиле Сатира.
При мысли о лошади слезы навернулись на глаза Алессандры. Она позволила двум-трем слезинкам скатиться по щекам, а потом глубоко вздохнула. Скоро девушка успокоилась, вытерла глаза, одернула на бедрах длинное обтягивающее вечернее платье кремового цвета и спустилась в зал.
– Видите ли, я много лет изучал жизнь Чайковского, – с воодушевлением сказал победитель конкурса, ловко отправляя в рот кусочек холодного мяса. На вид ему было под тридцать. Светло-каштановая шевелюра пианиста сильно курчавилась. Он выглядел как-то странно – слишком невинно и немного не от мира сего. – Я прочел больше двадцати его биографий. И, можете себе представить, каждый автор излагает его жизнь по-своему!
– Потрясающе! – механически отозвалась Алессандра, гадая, как этот человек может есть мясо и одновременно рассуждать о единственно верном подходе к проблемам интерпретации музыки великого русского композитора.
– Он был очень сложным человеком, – торжественно провозгласил музыкант. – Его одолевали недуги.
– «Муж скорбей, изведавший болезни», – уронила Алессандра. Ей было любопытно, узнает ли этот виртуоз цитату из Ветхого Завета, так созвучную генделевскому «Мессии». Не узнал.
– Муж скорбей, – повторил он. – Да, это отличное определение. Точное и прекрасно сформулированное. – Пианист посмотрел на Алессандру с новым интересом. – Видите ли, – сказал он, подцепляя еще один кусок мяса и пускаясь в очередной монолог, – нужно знать истоки музыки, чтобы исполнять ее с подлинным чувством. Вы следите за ходом моей мысли? – Он уставился на девушку. Его и без того большие глаза стали похожи на два огромных сияющих круга.
О, все это мне слишком хорошо известно, с долей раздражения подумала Алессандра. Она выросла в утонченной музыкальной атмосфере и не раз терпеливо выслушивала подобные монологи. У нее сложилось впечатление, что этот по-настоящему талантливый человек живет только искусством и готов во имя него нести свой крест. Так же, как и она.
Он продолжал говорить и жевать. Алессандра старалась проникнуться к нему сочувствием. Она на собственном опыте убедилась, что музыка это каторжный труд. До концерта чувствуешь слабость и дрожь в коленках, а когда все остается позади, ощущаешь зверский голод. Точь-в-точь как после выступления в конкуре.
– Видите ли, – продолжал музыкант, вдохновленный успехом, вкусной едой и вниманием красивой молодой женщины, – вы не можете исполнять музыку с истинным чувством, если не понимаете душу и мысли композитора…
Силы Алессандры иссякли. Сейчас она была не в состоянии рассуждать о душе и мыслях Чайковского или любого другого из нескончаемой вереницы покойных корифеев музыки, которые составляли большую часть ее детства и отрочества. Она уставилась на собеседника, стараясь изобразить заинтересованность. Еще немного, и ее глаза не выдержат напряжения и провалятся в голову, как в уличных игровых автоматах сбитые разноцветные апельсины и яблоки.
Хотелось домой, где можно будет лечь и долго-долго плакать в темноте, пока, наконец, не станет легче.
Подошла мать и избавила ее от общества философствующей музыкальной звезды. Алессандра мужественно шла за Тэрой, раскланиваясь и обмениваясь приветствиями со знакомыми. Девушка чувствовала такую слабость, что едва не падала. Внезапно она заметила, что переминается с ноги на ногу, как скучающая лошадь. Это сравнение пришло Алессандре на ум, когда она слушала веселую болтовню музыкантов Тюдорского филармонического оркестра. Кто-то бросил:
– На каком бы инструменте оркестранты ни играли, одинаково хорошо они дуют только в свою дуду!
Около полуночи к ней подошел отец и увел от лысого тенора, прожужжавшего Алессандре уши рассказами о своих былых триумфах.
– Домой, – прошептал он, ведя дочь к дверям. – Мы выполнили свой долг.
В коридоре их ожидала Тэра. Она набросила на плечи дочери легкую кашемировую шаль. Ощутив прикосновение прохладного ночного воздуха, девушка с наслаждением закуталась в теплую ткань. Внезапно ее затрясло: она чувствовала то жар, то леденящий холод.
Ксавьер сел за руль «ягуара», и через полтора часа они прибыли в Оксфордшир.
Алессандра вышла из машины и посмотрела на большой старинный дом в стиле Тюдоров. Здесь она прожила всю свою жизнь. Слезы опять навернулись на глаза. Она вспомнила, как вчера уезжала отсюда, полная надежд и планов, как договаривалась о месте в конюшне, как грузила в коневозку Сатира…
Она лежала в постели, уставившись сухими глазами в темноту и ожидая рассвета. Алессандра знала, что в мировом порядке лошади не так важны, как люди. Знала она и то, что родители изо всех сил пытаются понять и разделить ее чувства, но сомневалась в их способности к сочувствию. Отец и мать всегда поглощены лишь музыкой и друг другом. Где им понять, чем был для нее Сатир? Конь был ее единственным другом, она заботилась о нем, как мать заботится о своем ребенке.
Алессандра знала, что ей повезло: родители богаты и достаточно щедры, чтобы купить ей новую лошадь. Но животное так же неповторимо, как и человек. Второго Сатира больше не будет.
Ей очень хотелось заплакать так, чтобы задохнуться от рыданий и выплеснуть хотя бы часть боли. Но слезы, которые весь вечер просились на глаза, теперь упрямо не приходили. Только под утро она забылась тяжелым тревожным сном.
Выло уже одиннадцать утра, когда ее разбудил деликатный, но настойчивый стук в дверь. Она с трудом села. В голове еще роились ночные кошмары: черные мотыльки, зловещие летучие мыши… и темные лошади.
В комнату вошел отец и поставил на столик чашку и чайник. Алессандра наблюдала за паром, струившимся из носика и тонкой спиралью поднимавшимся в воздух. За окном вовсю светило холодное сентябрьское солнце.
Девушка сжалась: ее с новой силой охватили воспоминания и с ними пришла боль.
– Как ты? – спокойно спросил стоявший у кровати отец.
– Все в порядке, – принужденно ответила Алессандра.
Прохладная рука Сола коснулась лба дочери.
– Мы беспокоились. Вчера ты продрогла и могла простудиться.
Она покачала головой.
– Я здорова. – Девушка подняла глаза и сухо спросила: – Посидишь со мной, или тебе снова пора улетать на какое-нибудь важное мероприятие?
Его глаза сверкнули из-под полуопущенных век.
Дочь невесело усмехнулась. Значит, она угадала.
– И куда же теперь? Париж, Мюнхен, Нью-Йорк? – Отец работал на износ. Семь дней в неделю, пятьдесят две недели в год, если считал это необходимым.
– Вена.
– Вот как? – Она потянулась за чашкой и сделала глоток какао.
Отец всегда готовил его сам, и делал это превосходно. Идеальное соотношение какао и молока и щепотка кофе для вкуса. Сол все делал изумительно… если находил для этого время.
– Я задумал новую серию видеозаписей, – объяснил он. – Идея такова: подписать контракты с ведущими исполнителями мира на участие в фильмах, где они будут давать свою трактовку шедевров и показывать их.
– То есть раскрывать профессиональные секреты?
– Угу. Таков замысел.
– Ново. Наверное, это будет стоить немалых денег.
– Да уж. Поэтому начальный этап программы придется финансировать мне самому.
– Гм… Тогда не стоит тратить на меня красноречие. Ведь тебе предстоят жаркие бои? Смотри, не опоздай на самолет.
Сол довольно усмехнулся. Он обожал эти словесные перепалки. Но сегодня утром, войдя в спальню Алессандры, он засомневался, что сумеет пробить брешь в стене иронии и напускной храбрости, которой окружила себя дочь. Увы, она предпочитает, чтобы ее оставили в покое. Дочь похожа на него.
– Алессандра, – обратился он к ней, – как только у тебя будут силы подумать о другой лошади, мы с радостью поможем тебе. Чего бы ты ни пожелала…
С девушки словно содрали кожу. Она попыталась скрыть свою боль. Рано он начал этот разговор. Слишком рано.
– Позволь дать тебе маленький совет, – продолжил он. – Не затягивай это дело.
Она опустила голову и потянулась за спасительной чашкой.
– Спасибо.
– Сейчас в твоей жизни образовалась огромная пустота. Ты понимаешь это, правда? – мягко, но настойчиво промолвил Сол. – Я говорю не только о потере Сатира. Ты закончила учебу. Пора решать, как жить дальше.
Алессандра облизнула губы. Ясно, к чему он клонит. Все тот же вопрос, только теперь он вырос до угрожающих размеров. В чем ее будущее? В музыке… или в чем-то совсем другом? После вчерашнего успеха в конкуре она твердо решила уйти в спорт и намеревалась заявить об этом родителям. Музыкальная карьера не для нее. Надо будет найти владельца лошади, которая поможет ей стать профессионалом высокого класса. А после окончания спортивной карьеры она могла бы завести небольшую собственную конюшню для тренинга конкурных лошадей. Но сейчас… Сейчас она чувствует себя полностью опустошенной. К душевной боли примешивается ужасающая апатия.
– Ты прав, – ответила она отцу.
Он посмотрел на часы.
– Едва ли сейчас мы сможем прийти к разумному решению. Но через несколько дней я вернусь и мы серьезно поговорим. Идет?
Она кивнула.
– Где мама?
– Летит в Амстердам. Вечером дирижирует молодежным оркестром. Будет дома завтра после обеда.
– Понятно. – Еще один трудоголик.
Он встал.
– Зато миссис Локтон на месте. Уже готовит тебе к завтраку что-то вкусное.
Алессандра снова кивнула. Отец уже сказал все, что хотел. Мысли Сола были далеко отсюда – в той стране, где ему придется вести важные переговоры.
Он наклонился и поцеловал дочь в лоб. Алессандра ощутила желание прижаться к отцу, но подавила этот порыв. Когда Сол тихо закрыл за собой дверь, девушке вдруг пришло в голову, что единственным существом, которое она обнимала за последние два года, был Сатир.
Она допила какао, встала и подошла к окну. Недавно купленный отцом черный «порше» отъезжал от дома, оставляя за собой стелившийся по гравию белый дымок.
На несколько секунд ею овладело чувство одиночества. Потом Алессандра приказала себе не киснуть, приняла душ и оделась.
Внизу, в большой кухне, которая тоже могла считаться произведением искусства, миссис Локтон шинковала морковку и лук. Она жила в соседней деревне и каждый день приходила готовить и убирать дом. Эта женщина работала у Ксавьеров еще до рождения Алессандры. Она давно стала бабушкой, и Алессандра подозревала, что старушка многое повидала. Та только смеялась в ответ. Откуда? Ведь она покидала Англию лишь раз в жизни.
Миссис Локтон подняла глаза и улыбнулась.
– Мне очень жаль Сатира, – просто сказала она.
– Спасибо, – ответила Алессандра, со вздохом усаживаясь рядом.
Нож ритмично поблескивал в лучах солнца. Движения рук пожилой женщины были удивительно точными.
«Всегда здесь, рядом с тобой» – вспомнила Алессандра слова отца, говорившего о себе и матери. Увы, это неправда. Находиться рядом с дочерью они просто не могли. Всегда рядом была только миссис Локтон. Но сегодня и она уйдет домой, к собственной семье. Вот только приготовит ланч.
Алессандра подумала о том, какой долгий и пустой день ее ожидает. Раньше она оседлала бы Сатира и отправилась на прогулку…
Миссис Локтон не спускала с девушки глаз. Она нежно любила своих хозяев Тэру и Сола, но в глубине души осуждала их – она считала, что сегодня кто-то из них должен был остаться с дочерью.
А может, и нет. Алессандра не из тех молодых женщин, которые теряют голову при малейшем отклонении от привычного уклада. Чужая забота только выведет ее из себя. Она не любит опеки. А миссис Локтон по своим детям знала, что это величайшая ошибка, которую только могут совершить современные родители.
– Я поджарю на ланч утку, – сообщила она Алессандре. – На гарнир – овощи с огорода и вишневый соус. Как, подойдет?
Голос пожилой женщины вернул Алессандру из той дали, в которую ее занесли мысли.
– Утку? Да, отлично. Обещаю съесть ее целиком. Вы же знаете, я не из тех, кто прячется в угол и голодает.
Миссис Локтон улыбнулась и опять занялась овощами.
В положенное время утка предстала перед Алессандрой и внешне встретила самый любезный прием.
Однако после ухода миссис Локтон девушка едва проглотила пару кусочков нежной грудки. Она отложила вилку и нож, оперлась подбородком на руки и застыла в неподвижности. Кот Аллегро, издали наблюдавший за хозяйкой, решил, что настал подходящий момент для атаки на стол. Он неслышно подкрался к тарелке, посмотрел на хозяйку и начал есть.
– Вор, – пробормотала Алессандра, равнодушно глядя на кота. – Как ты себя ведешь? Будь здесь отец, тебя бы вышвырнули за дверь.
Аллегро и ухом не повел. Он продолжал трапезу даже тогда, когда зазвонил телефон и Алессандра быстро встала из-за стола.
– Слушаю, – промолвила она со слабой тенью вызова. Так же говорил по телефону ее отец.
Последовала короткая пауза.
– Это мисс Алессандра Ксавьер? – наконец прозвучало в трубке.
Взгляд Алессандры стал напряженным. Она склонила голову и слегка нахмурилась. Этот глубокий, сочный голос с легкой ленцой… Она слышала его всего несколько минут, но не могла ошибиться.
– Мистер Рафаэль Савентос?
– Да. Прошу прощения за неожиданный звонок. Надеюсь, я не оторвал вас от обеда с родителями?
Что за церемонии, подумала Алессандра.
– Нет, – вслух сказала она.
– Мисс Ксавьер, я узнал, что ваша лошадь неожиданно умерла.
– Да! – отрезала она, давая понять нежелательность разговора на эту тему. Но Рафаэль рискнул ступить на запретную территорию.
– Я очень, очень сожалею.
– Спасибо.
– Мисс Ксавьер…
– Алессандра.
– Мисс Ксавьер, я должен сказать вам, что чувствую определенную ответственность за случившееся.
– В самом деле? Вы себе льстите.
– Пожалуйста, сначала выслушайте то, что я должен вам сказать. Я понимаю, почему вы так сердитесь на меня.
– Скорее на вашего племянника, – холодно заметила она.
– В нашей семье чтут традиции, мисс Ксавьер. И в соответствии с ними я отвечаю за племянника.
– Тогда Бог явно наказал вас за грехи, – бросила она и тут же устыдилась своей грубости.
– То, как он повел себя с вами после соревнований, извинить невозможно. Когда мне рассказали об этом, я едва не сгорел со стыда.
– Вы? Как интересно… По-вашему, то, что сделал ваш отвратительный племянник с моей лошадью – кстати, может, и не нарочно, – хуже того, что он чуть, не забил насмерть своего собственного несчастного коня? Я правильно вас поняла? – Ее гнев обрел новую силу. Подумать только, ни тени сожаления! – Я что-то не припомню, чтобы вас возмутило его обращение с Оттавио, мистер Савентос!
Последовало напряженное молчание.
– Что мне сделать, чтобы вам стало легче? Я понятия не имел о том, что произошло перед смертью Сатира. Мне сообщили подробности всего полчаса назад. Я бы хотел возместить вам ущерб…
– Черт побери! – взорвалась Алессандра. – Как вы посмели думать, что можете возместить мне потерю Сатира? Я лю-би-ла его, вам понятно? – Тут голос девушки сорвался, и слезы, которых она так страстно и безуспешно жаждала ночью, хлынули из глаз. Они текли по щекам и подбородку, капали на телефонную трубку… С трудом проглотив комок в горле и изо всех сил стараясь говорить спокойно, она быстро извинилась перед Рафаэлем и положила трубку.
Алессандра выплакалась, умылась холодной водой, подошла к окну и стала бездумно следить за суетливыми движениями маленькой птички.
Та деловито прыгала между золотистыми листьями, которые упали с начавшего желтеть конского каштана.
Аллегро, сытый и довольный жизнью, вскочил на подоконник и потерся о ее руку. Она с отсутствующей улыбкой погладила нежную шерстку за его ушами.
Затем она медленно взяла трубку и соединилась с телефонной станцией. Ее интересовал номер, с которого только что звонили.
