Текст книги "Вторая жена"
Автор книги: Анджела Арни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
Она передала ему бумажку в пять фунтов, закапав при этом стойку.
– Плачу за две недели для начала. Он принял деньги, вытер стойку и вручил ей сдачу.
– Сомневаюсь, что кто-нибудь откликнется. Было бы намного проще, если бы вы позволили мне позвонить миссис Бальфур. – Блеск голубых глаз Фелисити заставил его осечься. – Ну что ж, я думаю, вам лучше знать. – Однако, если судить по тону, он в этом сильно сомневался.
Всю обратную дорогу Фелисити кипела от негодования. Когда она добралась до дому, то была в таком состоянии, что ее раздражало все на свете. Черри-Триз! Вишневые деревья. Что за дурацкое название, подумала она, глядя на белую надпись над воротами. Брызги летели из-под колес во все стороны. Тут и в помине нет ни одной вишенки! Но потом Фелисити ощутила угрызения совести. Она всегда говорила Тони, что это название ей нравится. А когда-то давным-давно здесь действительно росли вишни. Она обуздала гнев, напомнив себе, что все нужно рассматривать в перспективе.
Телефон зазвонил в тот момент, когда она отпирала входную дверь. Фелисити опрометью бросилась на кухню и схватила трубку. Это был Оливер Дикенс, часто приходивший в офис по выходным: тут был его второй дом.
– Я только хотел узнать как дела, – сказал он. – Подгонять не буду.
– Я знаю, что опаздываю, – устало ответила Фелисити.
– Не переживай. – Бесплотный голос босса, доносившийся из Лондона, был спокойным. Ему хорошо, мрачно подумала Фелисити. Не нужно выходить на дождь, мерзнуть и стоять в промокших туфлях. – Я хотел узнать, – мягко сказал он, – успела ли ты составить резюме на те четыре рукописи, которые были высланы тебе неделю назад.
– Я уже отправила все предыдущие рукописи и две из четырех, о которых ты говоришь, – ответила Фелисити. Неужели Оливер сделает ей выговор? Она этого не вынесет. – Ничего стоящего, – резко добавила она.
– Серьезно? – удивился Дикенс.
– Ничего. Первая рукопись – эротические фантазии какого-то мужчины о том, что было бы, если бы он с помощью телекинеза оказался на планете, обитателями которой являются одни сексуально неудовлетворенные женщины. Все голые, с огромными грудями, сражающими мужчину наповал, и с роскошными кудрями на лобике, длина которых составляет десять сантиметров.
– Наверно, ты хотела сказать «на лобке», – мягко поправил ее Оливер.
– Нет, не хотела. Этот ужасный человек всюду пишет «на лобике».
– О Господи… – Оливер ненадолго умолк, переваривая услышанное, а потом хихикнул. – Ну а вторая? – с надеждой спросил он.
– Ты имеешь в виду рукопись Мелиссы Бродбент, – угрюмо сказала Фелисити.
– Да, на эту женщину у меня были большие надежды. Неужели я буду вынужден и ей писать письмо с отказом? Она такая милая.
Ох, Оливер, почитал бы ты эти рукописи сам. Но Фелисити знала, что это безнадежно. Он судил о людях по внешности и по тому, нравится ему человек или нет. Однако она слишком хорошо знала, что самые симпатичные люди пишут хуже всех. Впрочем, это его трудности. Она читает, он пишет письма с отказами, вот и все.
– Чушь зеленая, – сказала она, решив, что жесткость пойдет Оливеру только на пользу. И Мелиссе Бродбент тоже. – Муж героини – член парламента, который не только ненавидит ее и всех остальных, но в довершение ко всему занимается темными делишками и переодевается женщиной.
– Звучит интересно, – сказал Оливер. – Книги о политических скандалах всегда в моде. А почему тебе не понравилось?
– Потому что это не интересно. На каждый кризис, возникающий то и дело, героиня реагирует одинаково: бежит на кухню и начинает печь ячменные лепешки. Меняется только одно – рецептура лепешек. Ей бы поваренные книги писать, а не романы. – Один из котят Афродиты начал взбираться по шторе с упорством заядлого альпиниста. Фелисити попыталась поймать его, но он ловко забрался еще выше. В результате Фелисити потеряла равновесие и уронила телефон. – О черт… Оливер, ты меня слышишь? – Она подняла аппарат.
– Да, дорогая, – сказал Оливер. Настала долгая пауза, во время которой Фелисити с тревогой следила за перемещениями котенка. Тот осторожно забрался на карниз и теперь пытался пройти по нему. А затем босс спросил: – Тебя там многое отвлекает?
– Ты прав. – В подтверждение ее слов перед домом со скрежетом остановился «лендровер». Фелисити выглянула в окно. Это была Алиса Эпплби. У Фелисити сжалось сердце. О Господи, почему именно сейчас? От нее всегда так трудно избавиться.
– Я так и думал, – сказал Оливер. – Потому что ты всегда читала очень быстро, а теперь нет.
Скажи спасибо, что я вообще что-то успеваю, была готова ответить Фелисити. Но Оливер, который, слава Богу, не догадывался о том, что к дверям Черри-Триз приближается Алиса Эпплби, предложил:
– Почему бы тебе не приезжать в Лондон на пару дней в неделю? Ты могла бы ночевать у матери и занять свой старый кабинет, где тебя никто не будет тревожить. Разве что Джоан принесет чашку кофе.
– Звучит заманчиво. – Фелисити следила, как зеленые туфли Алисы Эпплби методично топчут грязный гравий подъездной аллеи. Громко и протяжно зазвенел колокольчик. И тут Фелисити приняла решение. Она вернется в Лондон. Нужно уехать. Семь бед – один ответ. – Конечно, я еще поговорю с Тони, но уверена, что он возражать не станет. – Она скрестила пальцы свободной руки. – А Аннабел все равно рано или поздно придется привыкнуть к самостоятельности. Я еще позвоню тебе. Обещаю.
– Договорились. – Оливер положил трубку.
Колокольчик зазвенел опять. Котенок, добравшийся до середины скользкого карниза, потерял равновесие и сорвался. Шмяк! Он приземлился на пол.
– Одна из твоих девяти жизней кончилась, – сказала ему Фелисити.
Подобрав котенка, она осмотрела пушистый комочек. Похоже, суровое испытание ничуть не повредило котенку. Он шустро вцепился в нее и зажужжал, как колесо точильщика. Зверек был настроен решительно, и Фелисити пошла с ним открывать дверь. Теперь предстояло в рекордно короткий срок избавиться от Алисы Эпплби.
ГЛАВА 8
Дождь шел и в Лондоне. Венеция проснулась от стука капель в окно спальни. По тротуару с грохотом катилась подгоняемая ветром консервная банка. Слышалось посвистывание чаеварки. Шел десятый час, но Венеция специально поставила таймер на более позднее время, потому что в последние дни ей лучше всего спалось перед рассветом. Венеция неловко заерзала; по утрам у нее всегда ныли кости. Саманта говорила, что ей следует купить новую кровать, но Венеция не могла себе этого позволить. Единственными деньгами, которые у нее оставались (не считая еженедельной пенсии по старости), были деньги, отложенные на похороны, а их Венеция тратить не хотела.
– Я хочу устроить пышные проводы, – говорила она Саманте. – На широкую ногу.
Саманта нетерпеливо вздыхала, как часто делала в последнее время, и отвечала:
– Не понимаю, почему тебя так волнуют эти похороны. Можно подумать, что ты их увидишь.
Венеция не отвечала. Может, тебе и все равно, что думают обо мне люди, но мне нет. Похороны будут моим последним появлением на публике, и для меня это важно, хотелось сказать ей.
Но если бы она так сказала, это наверняка привело бы к новой ссоре, в которой не было смысла. Она смирилась с тем, что Саманта, всегда думавшая только о себе, сейчас стала еще большей эгоисткой. Казалось, внучку интересует только ее новая жизнь, и ничего больше. Поэтому Венеция предпочитала молчать о похоронах, отсутствии денег и даже о том, что она давно не видела правнуков. Это удручало Венецию сильнее, чем она смела признаться даже самой себе. Она потянулась к чаеварке, налила себе чашку крепкого свежего чая и вынула два бисквита из жестяной коробки, стоявшей на краю подноса. Чаеварка всегда напоминала ей о Тони и Черри-Триз. Несмотря на уничижительные отзывы о Нью-Форесте, поездки за город втайне нравились Венеции, и теперь она скучала по ним. С возрастом Лондон все сильнее вызывал у нее клаустрофобию и тоску по открытым пространствам. Ее часть Ноттинг-Хилла становилась все теснее; задние дворы, на которых прежде выращивали овощи, были забиты автомобилями, требовавшими ремонта, разобранными или просто брошенными ржаветь. Зеленым оставался только ее собственный садик. Конечно, здесь уже не было овощей; только газон, за которым легче ухаживать. Она еще могла позволить себе заплатить жившему по соседству Лерою за стрижку травы. Он дела это летом, раз в месяц, и то после неоднократных напоминаний. По улице летел мусор, образуя не видный отсюда курган у стены, отгораживавшей квартал от оживленной магистрали. Когда Венеция переехала сюда, такого не было. Зато были приличные магазины, пекарни, зеленные и мясные лавки, замечательная бакалея, торговавшая свежим маслом, большими головками сыра и сушеным горохом, который можно было зачерпнуть и насыпать в пакет из коричневой бумаги. Теперь здесь можно было купить только затхлое масло в жестянках и невкусный, заранее нарезанный хлеб. Лавки, торговавшие навынос итальянскими, индийскими и американскими продуктами быстрого приготовления, были не в счет. Раньше машину имел далеко не каждый; теперь же в любой семье имелось по три-четыре автомобиля, так что было трудно найти промежуток между припаркованными машинами, чтобы перейти улицу. Венеция никогда не могла понять, почему одни автомобили стоят на задних дворах, а другие на улице. Она спрашивала Лероя:
– Зачем людям столько машин?
– Старушка, – отвечал Лерой, – если тебе подворачивается возможность совершить сделку, ты ею пользуешься, вот и все. – У самого Лероя два автомобиля стояли на улице, а три – в саду.
– Мусорные крысы, – говорила ему сердитая Венеция. – Вы мусорные крысы, все до одного.
Но Лерой не обижался. Он никогда не обижался. Только смеялся и говорил:
– Такова жизнь, старушка. Такова жизнь.
Венеция думала, что так оно и есть. Она была старомодна и не интересовалась быстро менявшимися современными вкусами. Такова цена старости. Пожилой человек всегда оглядывается назад, потому что будущее непредсказуемо и пугающе коротко. Она оторвалась от жизни и отрывалась еще больше, оттого что почти не видела детей. Близнецы и Хилари более или менее поддерживали ее связь с окружающим миром, но, после того как Саманта сошлась с Пирсом, Венеция их почти не видела. Она хотела сказать Саманте, что скучает по ним, и попросить ее разрешить правнукам приходить почаще, но этого не позволяла гордость.
Она продолжала молчать и гадать о причинах. Может, Саманта обиделась на то, что Венеция высказала свое мнение о Пирсе, может, сам Пирс невзлюбил ее. Он знал, что Венеция не одобряет решения Саманты, а старуха с первого взгляда поняла, что такие люди обожают осуждать других, но не терпят, когда осуждают их самих.
Сев на кровати и подсунув под спину гору подушек, Венеция вынула из стоявшего на тумбочке стакана вставные челюсти и надела их; нужно было чем-то жевать бисквиты. Она снова задвигалась, пытаясь сесть поудобнее. Новый матрас действительно требовался, и Венеция внезапно решила, что дело того стоит. Однако для этого нужно было что-то продать. Но что? Проблема была сложная. Весь дом был заставлен массивной темной мебелью, привезенной из Йоркшира. Она обвела взглядом спальню. Нет, мебель слишком тяжелая; ей нужно то, что можно унести, взять с собой на Портобелло-роуд и попросить совета у Айрин Хоббит. Рынок работал только по субботам (к неудовольствию туристов, которые приходили туда и в другие дни, надеясь увидеть эту достопримечательность), но сегодня как раз была суббота. Венеция решила посетить киоск Айрин. Она выпрямилась, в глазах появился блеск. Сегодняшний день пройдет не напрасно.
– Ку-ку!
Фелисити подавила стон. Алиса Эпплби уже в доме!
– Дверь была не заперта, и я позволила себе войти, – объявила Алиса.
– Понятно, – с неодобрением ответила Фелисити. Предательница Пруденс весело скакала вокруг и махала хвостом в знак приветствия. Мерзкая собака. Какой смысл помнить о ее еде, если она не выполняет свои обязанности и не отваживает непрошеных гостей?
Однако недружелюбная реплика Фелисити отскочила от необъятной груди Алисы Эпплби как горох от стены.
– Привет, Пруденс! – оглушительно воскликнула она. – Славная девочка. Сидеть! – Фелисити с изумлением следила за поспешно севшей Пруденс и решила запомнить приказной тон Алисы. Впрочем, она боялась, что весь секрет заключается в зычности голоса. Тут Алиса увидела котенка, которого Фелисити несла под мышкой. – Какой чудесный мальчик! Как его зовут?
– Кот номер три, – бросила Фелисити. – У меня не было времени окрестить его. Слишком многое отвлекает.
– О Боже, – сказала Алиса, отказываясь понимать намек и вслед за Фелисити проходя на кухню.
На столе стояли остатки их спартанского завтрака. Удивительно, думала Фелисити, глядя на эту сцену, что такое мизерное количество еды может создать столько беспорядка. Когда они вошли, Афродита, залезшая на стол и лизавшая масло, спрыгнула. Фелисити надеялась, что Алиса ничего не заметила, но подозревала, что от гостьи не укрылось ничего. Вся кошачья семья теперь обитала в доме на законных основаниях. Отчасти потому, что они были очаровательны (хотя Фелисити в этом не признавалась), отчасти потому, что ей не хватило времени отнести кошек в приют. Тем более что против этого решительно возражали Аннабел и Тони.
– Они будут скучать по нам, – ныла Аннабел. – У них нет другого дома, кроме нашего.
– У нас много места, – говорил Тони. – Нет нужды выгонять их.
Вот так они и остались. О белье Тони можно было забыть.
Фелисити поставила кота номер три на пол. Если повезет, то Алиса Эпплби споткнется об него, сломает ногу и на время перестанет совершать визиты, злобно подумала она. Тем временем Алиса сняла мокрый плащ, закапавший весь пол, и бесцеремонно бросила его на спинку стула. Неужели Алиса не заметила, что она занята? Видимо, нет. Поэтому Фелисити подошла к сосновому валлийскому шкафчику, который сначала возненавидела, но потом решила держать в нем свою работу, и вынула три рукописи, приготовившись отнести их в столовую-кабинет. У нее теплилась слабая надежда, что после этого Алиса Эпплби уйдет.
Она обернулась и увидела, что незваная гостья заглянула в раковину и вздрогнула при виде обгоревшей кастрюльки с яйцами.
– Прошу прощения за беспорядок, – сказала Фелисити. – Я хотела бы взмахнуть волшебной палочкой и пожелать, чтобы все отмылось и само стало на места.
– О да, – понимающим тоном ответила Алиса. – Теперь мне ясно, почему вы поместили объявление, что ищете помощницу. Не волнуйтесь. Скоро все будет в порядке. Миссис Бальфур вернется немедленно, и у вас появится масса свободного времени. Она очень дотошная женщина. Залезет в каждую щель. – Алиса указала на кипу бумаг, которую держала Фелисити. – И живо избавит вас от этого хлама. Отправит на помойку в мгновение ока. В доме будет так чисто, что вы сможете есть на полу.
– Предпочитаю стол, – ледяным тоном ответила Фелисити.
– Шутка! – громко ответила ничуть не смутившаяся Алиса.
Фелисити молчала, но выходила из себя. Чем больше людей говорило о миссис Бальфур, тем больше она ненавидела эту незнакомую ей женщину.
– Этот хлам, как вы выразились, – она показала на рукописи, – моя работа на сегодня. Это не шутка. Я служу в издательстве и зарабатываю этим на жизнь.
– Серьезно? – На Алису Эпплби это не произвело никакого впечатления. Ее больше волновал царивший вокруг беспорядок. Краем глаза Фелисити увидела, что Афродита прошмыгнула мимо дремавшей Пруденс и направилась к своему логову в бельевом шкафу. Алиса тоже заметила кошку и неодобрительно фыркнула. – Ничего, миссис Бальфур вычистит все это, не успеете вы и глазом моргнуть.
Фелисити, которая хотела, чтобы дом только убирали, а не вычищали, почувствовала, что ее терпение лопнуло.
– Конечно, я поговорю с миссис Бальфур, если она откликнется, но…
– Поговорите? – поразилась Алиса. – Но здесь, в Оукфорде, все делается только по рекомендации. Мы прекрасно знаем, кто для чего подходит. Так что ни в объявлениях, ни в разговорах нет нужды.
– Алиса, – решительно сказала Фелисити, – это я дала объявление, и это я буду разговаривать с людьми. Чем могу быть полезна?
Гостья тяжело опустилась на кухонный стул, отодвинула в сторону остатки завтрака, поставила на стол свою объемистую сумку и вынула оттуда записную книжку.
– Ну, моя дорогая, – бодро сказала она, – возможно, в объявлении и был какой-то толк. Потому что только я его увидела, как сказала себе: ага! Теперь у Фелисити Хьюз появится свободное время, а более подходящего человека для организации новой группы матерей и маленьких детей, которая будет работать утром по вторникам и четвергам, нам не найти. – Фелисити открыла рот, чтобы возразить, но Алиса с жаром продолжила: – Конечно, у нас уже есть два опытных специалиста для занятий с годовалыми детьми, но нам нужен человек, который будет варить чай, кофе и беседовать с матерями. Некоторые из них испытывают сильный стресс.
– Как я, – сказала Фелисити.
– Да, милая. – Алиса не слушала, она просто ставила галочки в своей записной книжке. Настоящий паровоз без машиниста, подумала Фелисити. Кто-то отправил его от станции, но остановить некому.
– Стресс, – громко повторила Фелисити, – у меня. Это я ощущаю стресс.
– Вы! – Это подействовало. Паровоз остановился. – Стресс! Как это? Жизнь в Оукфорде спокойная, мирная и безоблачная. Тут ничто не может вызвать стресс.
Фелисити начала подозревать, что Саманта сбежала отсюда из-за Алисы Эпплби, а не из-за разногласий с Тони. Это было бы неудивительно, злобно подумала она. Теперь понятно, почему Саманта участвовала в таком количестве комитетов: этой особе невозможно сказать «нет». Алиса могла бы оторвать Гибралтарскую скалу от ее испанского подножия.
– Если тут так тихо и мирно, то почему испытывают стресс матери, о которых вы говорите? – спросила она. Саманта могла сдаться, но Фелисити поклялась себе, что не сделает этого.
– Потому что они другие. Из других социальных групп, – сказала Алиса так небрежно, словно это все объясняло, а затем вернулась к своей книжке и непонятным галочкам. – У представителей низов всегда существуют проблемы.
Фелисити чуть не лопнула от злости. Возмутительный снобизм!
– Алиса, у представителей всех социальных групп одни и те же трудности. Может быть, у вас их нет. Если так, вам крупно повезло. Но у меня они есть. И одна из них заключается в том, что я не считаю Оукфорд тихим и мирным местом. Скорее наоборот. Я ничего не успеваю делать, потому что мне все время мешают.
– Серьезно? – удивленно спросила сбитая с толку Алиса.
– Вот почему я хочу нанять человека, который взял бы на себя всю домашнюю работу, включая хождение по магазинам. Я хочу вернуться в Лондон и работать там всю неделю.
– О небо! – Стул зловеще крякнул: объемистая Алиса откинулась на его спинку, чтобы лучше видеть Фелисити. – А что скажет на это бедный Тони?
Бедный Тони! Это выражение взбесило Фелисити. С какой стати ему сочувствовать? Ведь это она разрывается между работой, домом и семьей! Фелисити обиженно уставилась на Алису Эпплби. Той никогда не приходилось разрываться на части; может быть, именно поэтому она и заполняла свою жизнь всякими комитетами. Но говорить об этом не стоило. Как и признаваться в том, что Тони еще ничего не знает. Поэтому она решила прибегнуть к невинному обману.
– Вообще-то Тони думает, что это замечательная мысль. Он понимает, что мне нужно пространство для работы. Для творчества.
– Пространство! Творчество! – Алиса нахмурилась, и Фелисити поняла, что эти понятия ей незнакомы.
– Да, – сказала Фелисити. – Пространство – это одиночество, в котором я нуждаюсь вот для этого. – Она положила рукописи на шкаф и похлопала по ним. – Это плоды фантазии людей, которые нуждаются в моей помощи.
– Вы имеете в виду книги? – с сомнением спросила Алиса.
– Если повезет, некоторые из них однажды станут книгами, – сказала Фелисити. – А сейчас могу я предложить вам чашечку кофе на прощание? – Она подняла кофейник и вылила остатки в кастрюльку со сгоревшими яйцами. – Думаю, я смогу найти где-нибудь две относительно чистые чашки.
Алиса наконец поняла намек, сунула записную книжку в сумку и поднялась. – Нет, спасибо. Мне лучше уйти и оставить вас в одиночестве. – Она подошла к двери, но обернулась и снадеждой спросила: – Вы уверены, что не сможете взять на себя хотя бы одну группу?
– Абсолютно, – решительно ответила Фелисити.
Ровно в полдень Венеция заперла за собой дверь, протерла перчаткой бронзовый молоток и решительно направилась на Портобелло-роуд. Она держала в руках пластиковую сумку со свертком, тщательно упакованным в коричневую бумагу. Венеция еще не решила, что именно она скажет Айрин Хоббит, и надеялась застать ее в киоске одну. Нужно убедить Айрин купить ее фарфор. Сделка будет выгодной, если она сумеет приобрести обещанный себе новый матрас. Венеция даже остановилась у витрины магазина, вывеска которого кричала: «Кровати! Кровати! Кровати!».
Хозяин-азиат вышел наружу. Он был маленький, меньше Венеции, и очень старался ей понравиться.
– У нас отличные кровати, – сказал он. – Просто отличные. Пожалуйста, войдите.
– Не сейчас, – ответила Венеция. – В данный момент я не могу позволить себе кровать.
– Тогда взгляните. Кровати хорошие. И у нас дешево. Очень дешево.
– Может быть, позже, – сказала Венеция.
– Клянусь, более выгодной сделки вы не совершите во всем Лондоне. Я лично гарантирую вам, что на моих кроватях хорошо спится. Я вас не обманываю.
Венеция посмотрела на него. Взволнованный маленький человечек, старающийся сделать ей приятное и еще более старающийся что-нибудь продать. В задней части магазина стояли двое ребятишек, серьезно смотревших на нее шоколадными глазенками, и молодая женщина в ярко-розовом сари. Одна продажа могла означать для них дневное пропитание.
Она улыбнулась и сказала:
– Я знаю, что вы не обманщик, и непременно приду. Но сначала мне нужно получить деньги.
Сказав это, она повернулась и продолжила путь к киоску Айрин.
Брезентовый полог над входом в киоск пропитался водой и выгнулся, напоминая брюхо кашалота. Айрин боялась, что он протечет. Она сидела на табуретке за столом-стойкой, заваленным всякой всячиной, пила черный кофе и ела сандвич с ветчиной. Со своего наблюдательного пункта на вершине холма она видела приближение Венеции. Айрин узнала ее с первого взгляда. Высокая старуха под зонтиком шла так быстро, как ей позволяли возраст и крутизна холма. На ней был развевающийся плащ, тонкие седые волосы были собраны в старомодный тугой пучок, из которого не выбивалась ни одна прядь. Когда Венеция подошла ближе, Айрин увидела, что она держит большую пластиковую сумку.
Старуха хочет что-то продать мне, подумала Айрин, и у нее сжалось сердце. Наверняка куча хлама. Когда люди держат сумки так, как это делала Венеция, обычно этим и кончается. Но самое трудное – отказать им и при этом не обидеть. С перекупщиками Айрин не церемонилась. Это было неотъемлемой частью ее бизнеса. Но обычные люди совсем другое дело. Венеция подходила все ближе. Она не была обычной женщиной, но не была и перекупщицей. Айрин чувствовала себя неуютно, если не могла отнести человека к какой-нибудь определенной категории.
Она стерла крошки с губ, поднялась и стала ждать посетительницу. Айрин разговаривала с Венецией всего несколько раз и пришла к выводу, что старуха ей не слишком нравится. В Венеции было что-то пугающее. Возможно, это называется аристократизмом, который она умудрилась сохранить, несмотря на бедность. Во всяком случае, в присутствии Венеции Айрин ощущала себя человеком второго сорта. Естественно, это не доставляло ей никакого удовольствия. Тем более что она к этому не привыкла.
– Добрый день, миссис Уидлшир, – слегка взволнованно сказала она, поскольку была готова уйти в глухую защиту.
– День? – Венеция слегка удивилась, но потом сказала: – Да, наверно. Я была занята, пропустила ланч и даже не подумала о времени. Кстати, называйте меня Венецией, как делают все остальные.
Айрин продолжала стоять, чувствуя себя слегка неуютно. Спросить или подождать, пока Венеция сама скажет, зачем пришла?
– Ужасная погода, – наконец сказала она. – Не выпьете чашечку кофе?
– Да, пожалуйста, – отдуваясь, промолвила Венеция. Подъем на холм, даже не очень высокий, отнял у нее все силы, и, когда Айрин указала на только что освобожденный ею табурет, благодарная старуха села. – Наверно, глупо было выходить в такой холодный и дождливый день, но, как только я приняла решение, мне захотелось его выполнить.
– Да? – спросила Айрин, ожидая, что будет дальше, и гадая, что именно находится в пластиковой сумке, которую Венеция все еще прижимала к своей костлявой груди.
– Мы с вами знакомы благодаря тому, что члены наших семей связали свои жизни, – начала Венеция. – Я знаю, что не права, но все еще считаю Тони своим зятем, хотя теперь он женат на вашей дочери.
– Я думала, что Саманта окончательно и бесповоротно разорвала этот брак. Разве она не сама ушла от Тони? – сухо сказала Айрин, показывая, что не даст Фелисити в обиду.
Венеция кивнула и произнесла:
– Но расторгнуть брак окончательно и бесповоротно нельзя, не правда ли? Особенно когда у людей есть дети. – Она вздохнула и добавила: – Но тут я ничего не могу поделать.
– Да, конечно. – Айрин ощутила укол жалости. Видимо, старуху очень огорчает этот развод.
– Я переживаю из-за детей, – сказала Венеция, подтверждая догадку Айрин. – Молю Бога, чтобы они были счастливы. – Тут последовала пауза, после которой Венеция нерешительно спросила: – Ваша дочь… добра?
Укол жалости превратился в порыв, сила которого удивила саму Айрин. Она быстро догадалась, что причина заключается в разнице их возраста, составлявшей двадцать с лишним лет. Для людей поколения Венеции развод был еще более неприемлемым, чем для ее собственного. Старая леди должна была очень болезненно переживать раскол семьи.
– Она действительно добра, – сказала Айрин мягко. – Я уверена: как только ваши внуки узнают Фелисити, они поладят с ней и будут счастливы. По крайней мере, настолько, – поправилась она, – насколько могут быть счастливы дети из разбитой семьи. – Она открыла термос, налила чашку кофе и подала ее Венеции.
– Надеюсь. – Венеция тяжело вздохнула, сделала глоток, потом тряхнула зонтиком и расстегнула верхнюю пуговицу плаща. После этого она взялась за пластиковую сумку и достала из нее фарфоровое кашпо с крышкой и подставкой. – Я подумала, что, может, вы сумеете это продать. Но отнюдь не уверена, что это возможно.
Слова были сказаны торопливо, и Айрин поняла, что Венеция смущена. Внезапно пугающая аристократка превратилась в старуху, которой нужны наличные. Айрин вынула из-под стойки другую табуретку, села рядом с Венецией и положила фарфор к себе на колени.
– Красивая вещь, – сказала она, тщательно рассмотрев составные части, которые были в идеальном состоянии. – Колбрукдейл. Не слишком редкая, но необычная. Какая сумма вас устроила бы?
– Которой хватило бы на новый матрас, – ответила Венеция. – Фунтов девяносто – сто.
Бедняжка, подумала Айрин. Наверно, старуха не раз продавала вещи жившим неподалеку перекупщикам по цене того, что было ей необходимо в данный момент.
– Эта вещь стоит намного дороже. Минимум двести пятьдесят. Советую вам выставить ее на аукцион. На вашем месте я так и поступила бы.
Но Венеции это не понравилось.
– Аукцион? – недовольным эхом повторила она. – Но если я выставлю ее на аукцион, денег придется ждать несколько месяцев.
– И к тому же платить комиссионные. – Айрин немного подумала и приняла решение. – Вот что я вам скажу… Сейчас я заплачу вам двести пятьдесят фунтов, а в середине лета, когда будет наплыв американских туристов, выставлю его в своем киоске. Если выручу больше, то верну вам разницу.
– Но тогда вы не получите никакой выгоды. Мне не нужна благотворительность.
– Это не благотворительность. Я ничего вам не даю. Только то, что и без того ваше. Но Венеция упрямилась.
– Вы останетесь без прибыли.
– Если я один раз продам вещь без прибыли, это меня не разорит, – авторитетно заявила Айрин, в ту же секунду поняв, что ничего подобного она до сих пор не делала. Уж не впадает ли она в старческий маразм? – Кроме того, мы, вдовы, должны держаться вместе. Если понадобится, вы тоже когда-нибудь окажете мне услугу.
Венеция грустно улыбнулась.
– Да, конечно.
– И еще одно, – услышала Айрин собственный голос. – Если вы снова захотите что-нибудь продать, приносите сюда. Я оценю вещь и выставлю ее у себя в киоске. А за это вы, если будет время, на часок-другой замените меня за прилавком. – Это предложение было продиктовано опасением оскорбить гордость Венеции.
С этого предложения, сделанного экспромтом, началась их тесная дружба. Венеция приносила в киоск на Портобелло-роуд кое-какие вещи, но ценнее всего было то, что она приходила сама. Хотя Айрин не рисковала оставлять ее надолго, но вручила Венеции прейскурант с минимальными ценами и позволила ей торговаться с туристами. Оказалось, что старуха делает это виртуозно. Айрин всегда быстро уступала, доходила до определенного уровня, после чего упиралась, Венеция же редко позволяла сбивать цену.
Айрин часто говорила ей:
– У вас следовало бы поучиться моим помощницам. Если бы все работали так, как вы, я была бы миллионершей.
Венеция лучилась от гордости. Теперь ей жилось намного веселее. Ее жизнь стала более интересной; она любила суету и дух товарищества, царившие на рынке раз в неделю, а в остальное время очень тихом. Она стала носить на голове цыганский платок, который на Портобелло-роуд выглядел вполне естественно, хотя и не слишком сочетался с тугим пучком седых волос.
В тот день, когда Венеция продала Айрин кашпо и купила новый матрас, Тони вернулся с дежурства чрезвычайно расстроенный. Он решил подождать, пока Фелисити сама не сообщит ему новость, но, когда жена рассеянно поздоровалась и подставила ему щеку для поцелуя, продолжая торопливо чистить картошку к обеду, Тони не смог сдержаться.
– Что это за разговоры о твоем возвращении в Лондон?
Фелисити была к этому готова. Алиса явно не теряла времени.
– Скажи, в чем заключаются эти разговоры, и я скажу, правда ли это, – спокойно ответила она.
– Ну что ж… – Тони понуро ссутулился и сел за кухонный стол. – Ты возвращаешься работать в Лондон. Как я догадываюсь, это означает, что мне придется остаться здесь один на один с твоей дочерью. Конечно, если ты не захочешь увезти ее с собой. Так что дело идет к новому разводу. – Он тяжело вздохнул, немного помолчал, а потом сказал: – Ты ведь не собираешься бросить меня?
Фелисити хотела быть строгой и деловитой, но Тони выглядел таким убитым, что она смягчилась. Бросив картошку, она подбежала к мужу и обвила его руками.
