Текст книги "Вторая жена"
Автор книги: Анджела Арни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
– Ты сентиментальный балбес, – улыбаясь сказала Фелисити.
– Знаю. Но мне хотелось, чтобы они поладили. Хотя бы ради Джейкоба. Началась эта история не лучшим образом, а теперь у них появится возможность взять новый старт.
Фелисити откинулась на спинку уютного старого кресла.
– Думаешь, у них получится? Смогут они ужиться?
– Кто знает? – Тони красноречиво пожал плечами. – Все зависит от них самих. А мы можем только надеяться и слегка подталкивать их в нужном направлении.
Фелисити засмеялась.
– Слегка? По-моему, ты дал им изрядного пинка!
Тони улыбнулся и сказал:
– Вернемся к тебе. Как только пройдет шок от сокращения, ты сможешь заняться тем, что советуют Оливер и Айрин: работать на дому по договору.
– Не знаю, смогу ли я работать. Мне нужно будет приглядывать за ребенком, – сказала Фелисити, снова впадая в мрачность. Ей вспомнились пеленки, бессонные ночи и гора приспособлений для стерилизации и наполнения бутылочек. – Кстати, ты мог бы подождать и сначала сказать о результатах анализа мне.
– Извини, но мне показалось, что ты хочешь, чтобы об этом знали все. – Ничуть не пристыженный, Тони продолжил: – Как бы там ни было, ребенок тебе не помешает. Весь вопрос в том, сколько времени ты сможешь этому уделять. Решай сама. – Он посмотрел на хмурое лицо Фелисити и подмигнул. – Милая, я тебя хорошо изучил. Ты взбесишься, если останешься без умственной работы.
Внезапно Фелисити представилась восхитительная картина: она целыми днями сидит и ничего не делает. Ни о чем не думает, не ударяет палец о палец и не только не бесится, но купается в блаженном забвении. Однако после того, как Тони с энтузиазмом описал ожидающую ее карьеру, говорить о своих мечтах не имеет смысла.
Тони продолжил:
– Но важно помнить, что тебе не придется работать как сумасшедшей ради денег. Ты можешь делать то, что тебе нравится, а заработанные деньги станут твоей премией. Свое выходное пособие можешь положить в банк или сделать с ним все, что тебе хочется. Например, приберечь на черный день.
Фелисити помолчала, а потом ответила:
– Несправедливо, что ради меня мальчики должны принести такую жертву. – Это была правда. Она давно волновалась за Филипа и Питера. Переход из школы в школу мог свести на нет все, чего она добилась, пытаясь найти общий язык с пасынками. А вдруг они возненавидят ее за то, что их жизнь в очередной раз полетела кувырком и им пришлось бросить привычную школу? – Ты уверен, что они действительно этого хотят? – с сомнением спросила Фелисити.
– Абсолютно. Это ничуть не изменит ваши отношения, – мягко ответил Тони, словно подслушав ее мысли. – Наоборот, укрепит семью, потому что они будут здесь каждый день, вместо того чтобы приезжать только на уик-энды.
Фелисити подумала, что, если они действительно будут здесь каждый день, хлопот у нее сильно прибавится, но промолчала. Сказать это вслух было бы черной неблагодарностью. Перед ней опять простиралось будущее, и оно опять было не таким, каким ей представлялось.
Хилари и Аннабел сидели на кровати в спальне Хилари и жевали яблоки. Мальчишки валялись на полу и соревновались, кто из них дальше щелчком отшвырнет зернышко: свои яблоки они уже съели. Дисковый проигрыватель был включен на полную громкость: известный рок-певец пел о том, что не следует вырубать деревья, а нужно беречь мир для всех бедных людей.
– Ему легко спасать мир, – хмуро сказал Филип. – Он миллионер.
– Наверно, он забыл, что значит быть бедным, и даже не помнит, как выглядит дерево, – свысока сказала Аннабел. – Что с него взять, он всего лишь рок-певец. – В последнее время она открыла для себя классическую музыку и полюбила Малера.
– Я думаю, что он хочет добра, – сказал Питер, как обычно пытавшийся во всем видеть положительную сторону.
– Ага! Так же, как и ты. Не понимаю, почему ты согласился уйти из школы святого Бонифация. – Филип перевернулся на спину и выплюнул семечко, вложив в это дело все свои силы.
– Ты сам сказал, что хочешь уйти.
– Знаю. Но я не думал, что ты меня поддержишь. Я сказал папе, что мы можем подумать об уходе, а тебя дернуло за язык. И вот теперь мы здесь, бывшие клевые ребята от святого Бонифация, а в будущем простые уэстгэмптонские парни.
– Ученики уэстгэмптонской школы, – поправила его Хилари. – Ты забыл, что эта школа совместная?
– Мало нам местных болванов, так еще придется сидеть вместе с девчонками.
– Сам ты болван! – Хилари швырнула в него огрызком яблока и спрыгнула с кровати. – Я пойду читать.
– А разве ты умеешь? – съязвил Филип. Хилари разозлилась.
– Умею! – крикнула она и хлопнула дверью так, что затряслись стены.
– Эй, что у вас там? – громко спросил Тони, поднимавшийся по лестнице.
– Ничего! – быстро ответил Питер, знаком прося Филипа помолчать.
– Ваше «ничего» очень шумное.
Приход Тони заставил мальчишек утихнуть, но Аннабел чувствовала, что атмосфера начинает накаляться.
Хилари вернулась в спальню веселая, как будто ничего не случилось, и принесла с собой журнал, посвященный путешествиям.
– В конце года нас кое-что ждет, – сказала она.
– Что именно? – спросила Аннабел.
– Неужели ты забыла? Мы проведем в Америке рождественские каникулы. Мама пообещала это на похоронах Венеции и пригласила тебя тоже. На это пойдет часть денег от продажи домика Венеции. Мы совершим путешествие, и Пирс тут будет ни при чем. Потому что это будут ее деньги, а не его.
Уголок рта Питера приподнялся, и даже Филип немного повеселел.
– Это будут наши последние большие каникулы перед подготовкой к экзаменам, – сказал он. Внезапно Филип решил, что ему и в самом деле следует радоваться. – Гей-гей! – крикнул он. – Слава Богу, мы улетим и не будем слышать разговоров об этом новом отродье!
– Ты мерзкий тип, – упрямо возразил Питер. – Какое же это отродье? Это будет симпатичный малыш.
– Тьфу! – одновременно сказали Аннабел и Хилари, а потом расхохотались.
– Мы шутим, – сказала Аннабел. – Конечно, он будет таким же славным, как все маленькие. Но Америка – это действительно интересно.
– Да, – задумчиво кивнул Филип. – Мама просила, чтобы мы сами составили маршрут. Можно взяться за это прямо сейчас. В Уэстгэмптоне открылось киберкафе. Можно съездить туда, выйти в Интернет и найти интересные места, куда мы хотели бы попасть. – Он сел и прижал колени к груди. – Будет здорово увидеть маму без этого противного Пирса.
– Интересно, какая она, Америка… – сказала Хилари.
– Точнее, Калифорния, ~ поправил ее Питер, который любил, чтобы все было правильно.
Девочек идея насчет Интернета не вдохновила, и они нашли старый атлас, стоявший на полке между школьными учебниками Хилари. Его достали, и остаток дня все четверо провели за спорами о том, какое место в Калифорнии самое интересное.
Саманта взяла тележку. Толкая ее перед собой, она подошла к карусели и попыталась снять с нее тяжелый чемодан. Перед вылетом из Англии она не звонила Пирсу, но была уверена, что он встретит ее в зале ожидания лос-анджелесского аэропорта. Во всяком случае, надеялась на это, потому что усталость, одолевавшая ее после аборта, стала непреодолимой. Саманта с трудом переставляла ноги, и мысль одной ехать в Малибу угнетала ее.
Пройдя таможенный и иммиграционный контроль, она стала искать глазами Пирса и тут же увидела его. Знакомая стройная, элегантная фигура в светлом летнем костюме. Он разговаривал со смуглым молодым человеком испанского типа, очень… Саманта поискала подходящее слово, но нашла только одно – смазливый. Да, именно так. Молодой человек был смазливым и, судя по его виду, богатым. С первого взгляда было видно, что его одежда от модного дизайнера и стоит целое состояние.
Она помахала рукой. Пирс лениво поднял руку, показывая, что видит ее, сказал еще несколько слов смазливому юноше, а потом подошел и помог Саманте толкать тележку.
– Познакомься с Риком, – сказал он, представляя ей смуглого молодого человека.
Рик улыбнулся. Эта преувеличенно широкая самоуверенная улыбка почему-то заставила Саманту занервничать.
– Счастлив познакомиться с вами, – сказал он. – Судя по тому, что я слышал о вас от Пирса, мы поладим.
Саманта не могла понять, зачем им ладить. Неужели Пирс не мог встретить ее один? Ей хотелось остаться с ним вдвоем.
– Я ужасно устала, – сказала она Пирсу, намеренно игнорируя Рика и надеясь, что тот поймет намек и уйдет. – Наверно, из-за разницы во времени. Скорее бы оказаться дома и поспать!
– Никогда не видел человека, который бы прилетел из Англии и страдал от разницы во времени. Что это с вами? – неучтиво спросил Рик. – И на сон можете не рассчитывать: сегодня у нас вечеринка.
– Суаре, – поправил Пирс, оборачиваясь к нему со снисходительной улыбкой. – Приятный вечер с культурной программой.
– Вечно вы, европейцы, придумываете хитрые слова. Вечеринка и есть вечеринка.
В зале стоял такой шум, что у Саманты звенело в ушах. Она испытывала странное чувство, как будто стоит в стороне и наблюдает за женщиной, которой является она сама, разговаривающей с двумя совершенно незнакомыми мужчинами.
Пирс взял ее сумку и стал пробиваться сквозь разношерстную толпу отпускников – толстых женщин в бермудах, пожилых мужчин в шортах и панамах – и иностранных гостей, к которым принадлежала и Саманта. Ей хотелось спросить, кто такой Рик и что он имел в виду, когда сказал: «У нас вечеринка». Но Пирс шагал впереди, так что сделать это она не могла. Выйдя в раздвижную стеклянную дверь зала ожидания, Пирс подошел к длинному белому лимузину. Оттуда выскочил шофер в форме и открыл им дверь.
– Это машина Рика, – сказал Пирс и отдал багаж шоферу. Тот положил вещи Саманты в багажник.
– Ничего тачка, правда? – улыбнулся Рик и нажал на кнопку встроенного бара. – Что будем пить? «Манхэттен», мартини или старое доброе шотландское?
– Ничего, – сказала Саманта. Она чувствовала себя больной, усталой, но больше всего сбитой с толку. – Пирс, я хочу только одного: поскорее оказаться дома. Как ни крути, а полет был долгим и утомительным. – Она посмотрела на него, ожидая любви, сочувствия и понимания.
Неужели Пирс забыл про аборт, единственную причину ее путешествия в Лондон, и про внезапную смерть Венеции, из-за которой она задержалась? Саманта слегка наклонилась и заглянула ему в лицо. Их взгляды встретились, а затем Пирс быстро отвернулся. Все молчали, и тревога Саманты усилилась. Шофер вывел машину с территории аэропорта и свернул на шоссе. День был жаркий. Лос-Анджелес, как обычно, окутывал смог, и закатное солнце, напоминавшее глаз с бельмом, заливало небо красноватым сиянием. Саманта опустила веки. В Малибу воздух чистый, и ветер с моря долетает до самых гор Санта-Моники. Там ей будет лучше. Когда они приедут, можно будет поговорить с Пирсом и избавиться от этого Рика. Впрочем, судя по его словам, придется ждать окончания заранее созванной дурацкой вечеринки. Наверняка это имеет отношение к журналу Пирса.
Сквозь ресницы Саманта следила за тем, как Рик наливает себе виски. Его огромные золотые часы отбрасывали отблески во все стороны. Странно… Этот юноша ничем не напоминал людей, с которыми Пирс обычно водил дружбу. В стакане звякал лед. Динь-динь. Динь-динь. Наконец Рик пробормотал:
– Слушай, Пирс, хватит тянуть волынку. Черт побери, ты должен ей сказать.
Саманта широко открыла глаза. Слова Рика прозвучали как гром среди ясного неба, но она ничего не поняла.
– Что сказать? – спокойно спросила она. Пирс впервые посмотрел ей прямо в глаза и после короткой заминки произнес:
– Что мы с Риком любим друг друга, что теперь живем вместе и что с тобой я расстаюсь.
– Но вы можете жить с нами, пока мы не найдем что-нибудь другое. – Рик наклонился вперед и чарующе улыбнулся ей. – Если бы вы были сделаны из другого теста, я предложил бы вам жить втроем. Это могло бы быть забавно. Но я вижу, что вы из другой оперы.
– Да, из другой, – ледяным тоном ответила Саманта.
Рик подлил себе виски и добавил льда.
– Мы скоро уедем из дома в Малибу. Я положил глаз на особнячок в Беверли-Хиллс, принадлежащий одной старой кинозвезде. Он битком набит штучками в стиле «арт нуво», привезенными из Парижа. Пирс будет прыгать от радости.
Наступило новое молчание. Долгое молчание, во время которого Саманта пыталась придумать, что делать, и справиться с отвращением, которое становилось все сильнее. Она посмотрела на Пирса. Этот мужчина занимался с ней любовью, заставил ее испытать счастье и почувствовать себя женщиной. Ради этого мужчины она бросила мужа и детей и собиралась прожить с ним до конца жизни. Этот мужчина заставил ее ожить и помог стать самой собой. А теперь выясняется, что он не тот человек, за которого она его принимала. Он не любит ее. Теперь он занимается любовью с другим. Причем не с другой женщиной – это бы еще куда ни шло, – а с мужчиной. С мужчиной! С мужчиной!
Она почувствовала приступ тошноты и вдруг разозлилась. Так разозлилась, что чуть не лопнула. Пирс втоптал их отношения в грязь, и Саманта возненавидела его. Почему он не мог полюбить другую женщину? По крайней мере, это было бы нормально. Она с этим справилась бы. Но соперничать со злобным смазливым мальчишкой, сидящим напротив? Она наклонилась и ударила кулаком по затененному стеклу, отделявшему их от шофера. Удары становились все сильнее, чаще, и Саманта поняла, что у нее началась истерика. – Ради Бога! Что ты делаешь? – воскликнул Пирс. – Держи себя в руках. Вспомни о достоинстве!
Гнев Саманты вырвался наружу, как лава из вулкана. Справиться с ним было невозможно.
– Достоинстве? – Она слышала свой голос словно издалека. – Не говори мне о достоинстве! По-твоему, спать с мужчиной достойно? Мне противно думать об этом! Думать о том, что я позволяла тебе прикасаться ко мне. Ты отвратителен. Отвратителен! – Она шарахнулась от Пирса как от жабы или паука.
– Да вы гомофоб, дорогая леди, – протянул Рик. – Вы нуждаетесь в образовании.
– Не смейте говорить мне, в чем я нуждаюсь! – крикнула Саманта. – Я могу думать все, что мне нравится! И думаю, что это противоестественно и омерзительно. Совершенно омерзительно!
– Ну что ж, – холодно сказал Пирс. – Из твоих слов следует, что ты не хочешь жить с нами. Даже временно.
– Верно, черт возьми! – ответила Саманта. – Поэтому немедленно выпусти меня из этой машины.
Рик взял трубку интеркома и протянул ее Саманте. Та вырвала у него трубку и нажала на кнопку.
– Да, сэр. – Голос шофера, тихий и невозмутимый, помог Саманте успокоиться.
– Пожалуйста, когда доедете до Малибу, остановитесь у первой же приличной гостиницы, – сказала она, пытаясь справиться с дрожью в голосе.
– Я оплачу счет за отель, – сказал Пирс. – За первый месяц, пока ты не снимешь себе что-нибудь подходящее.
– Пошел вон! – прошипела Саманта со злобой, поразившей ее саму. – Я скорее умру, чем возьму от тебя хотя бы пенни!
– Ты можешь пожалеть о том, что отвергла мое предложение. – Холодный, бесстрастный голос, который она когда-то так любила, теперь заставлял Саманту корчиться от отвращения. – Америка очень дорогая страна. А Калифорния в особенности.
– Есть вещи и подороже, – ответила Саманта. – Например, мое достоинство.
Будь Венеция жива, она бы гордилась ею.
ГЛАВА 18
Конец ноября выдался морозным. Фелисити стояла в очереди к кассе и улыбалась малышу, сидевшему перед ней в тележке. Он улыбнулся в ответ влажной слюнявой улыбкой и уставился на нее любопытными светлыми глазками-бусинками. Малыш был очень круглый. У него все было круглое. Круглая голова, пухлые круглые ручки с ямочками, маленькое круглое тельце, закутанное от холода как кокон. Он сбросил с себя ботинок и, уверенный во внимании публики, с видимым усилием снял носок и просунул пальчики в решетку тележки. Затем носок был торжественно преподнесен Фелисити. Та взяла его, улыбнулась и передала благодарной матери малыша.
– Спасибо. – Женщина сунула носок в карман и выудила ботинок со дна тележки. – Он всегда это делает. Всего одиннадцать месяцев, а уже чистое наказание.
Мать отвернулась; подошла ее очередь. Девушка у сканера работала как безмозглый автомат: она бросила на хлеб картошку и консервные банки. Свежий хлеб превратился в плоскую лепешку, а картошка высыпалась из пластикового мешка. Молодой матери пришлось поспешить к другому концу конвейера, чтобы рассовать по сумкам быстро росшую гору банок, бутылок и пакетов.
Фелисити снова переключилась на малыша, сосредоточенно трудившегося над вторым ботинком, и подумала, будет ли ее ребенок «чистым наказанием», когда дорастет до одиннадцати месяцев. Ответом ей стал легкий трепет в животе; это задвигался Джонатан. Она обвела взглядом кричащее красно-золотое рождественское убранство, украшавшее проходы, и прислушалась к звучавшим по радио рождественским гимнам. Прежде она ненавидела эту суету, но теперь, стоя в магазине, битком набитом людьми, покупавшими продукты к Рождеству, чувствовала себя спокойной и удивительно счастливой. С тех пор, как она ушла из «Дикенс букс» и превратилась только в жену и мать, прошел целый месяц, но она еще не скучала ни дня.
– Это ненадолго, – мрачно сказала ее мать, которая провела в Черри-Триз прошлый уик-энд. – Когда я была беременна, мне было очень скучно. Я ходила на все лондонские спектакли и выставки. И даже по несколько раз.
Фелисити рассмеялась.
– Я не ты, – напомнила она. – Во-первых, я живу не в Лондоне; во-вторых, у меня есть семья, о которой нужно заботиться. У тебя такого не было. Ты только ждала моего появления на свет.
– Да, но эти дети не твоя семья, – бестактно и еще более мрачно ответила Айрин. Она хандрила, потому что сильно тосковала по Венеции, но не признавалась в этом ни себе, ни кому-нибудь другому. Истина заключалась в том, что смерть Венеции напоминала Айрин о том, что и она не вечна. Но об этом она думать не желала. – Это семья Саманты, а вовсе не твоя, – решительно добавила она.
В этот момент Фелисити захотелось задушить мать. Однако она частично догадывалась о причинах необычно подавленного и угрюмого настроения Айрин, а потому сдержалась.
– Мама, ты опять ошиблась, – мягко ответила она. – Они мои. Я собрала эту семью по кусочкам, как могла. Саманта дала мне добро.
И только теперь Фелисити, стоявшая в супермаркете и собиравшая продукты в конце конвейера, спохватилась, что Саманта не пишет. Рождество приближается, а о билетах на самолет для детей ни слова. Может быть, письмо затерялось на почте? Нужно будет позвонить Саманте сразу по возвращении домой.
Но звонка не потребовалось. В Черри-Триз лежал на столе длинный белый конверт с голубыми наклейками авиапочты и марками США, доставленный вечерней почтой.
– Можно взять эти марки для нашего альбома? – спросил Питер. – Конечно, когда ты закончишь читать письмо, – вежливо добавил он. Фелисити улыбнулась ему. Этого мальчика было легко любить. Питер не был подлизой, как часто называл брата Филип, и он не старался нравиться. Просто ему были свойственны врожденные доброта и учтивость. Фелисити часто думала, что если бы он пошел по стопам отца, то стал бы очень хорошим врачом.
– Не нужны они нам, – небрежно сказал Филип. – Когда мы улетим отсюда, то сможем накупить кучу таких марок. Я думаю, это мама прислала нам билеты. – Хотя общаться с Филипом в последнее время стало значительно легче, временами он был очень колючим и даже враждебным. Фелисити, понимавшая, что он все еще чувствует себя очень неуверенно, старалась делать на это скидку. Правда, иногда это удавалось ей с большим трудом.
– Думаю, так оно и есть. – Фелисити взяла письмо, положила его на валлийский шкафчик и поставила на пол покупки. – Я прочитаю его, как только разгружу сумки. А вам советую заняться уроками. Постарайтесь закончить их к ужину.
– Я думал, что почтовые марки более ценные, – сказал Питер Филипу, когда они поднимались по лестнице.
– Только не американские. Это барахло.
Фелисити рассмотрела конверт, решила, что ничего неожиданного там нет, и занялась покупками. Она начала раскладывать продукты. Недавно выяснилось, что эта работа доставляет ей удовольствие. Фелисити гордилась тем, что кладовка стала выглядеть намного аккуратнее. Трейси в шутливом ужасе разводила руками, но Фелисити действительно начала находить вещи, которые искала. Более того, теперь она не сталкивалась с присутствием полудюжины пакетов чего-то одного и полным отсутствием другого, как правило нужного в данный момент. Например, несколько месяцев назад, заправляя салат, она нашла семь бутылок уксуса и ни одной бутылки масла.
Когда все банки и пакеты были разложены по полкам и дверь кладовки закрылась, Фелисити заварила чай и села в удобное кресло у окна, чтобы на досуге прочитать письмо Саманты.
Фелисити прочитала его дважды, потом сняла очки, сложила письмо и уронила его себе на колени. Она сидела, покачивая очками, и смотрела в пространство. Письмо Саманты было коротким, но в нем содержалась настоящая бомба. Фелисити ощущала досаду. На ее плечи снова ложились чужие проблемы. Но письмо было адресовано ей. Не Тони. Не детям. Саманта ждала, что Фелисити все расскажет детям сама. Трудность заключалась в том, как и когда это сделать.
Впрочем, все решилось само собой, когда на кухню ворвались Питер и Филип.
– Мы умираем с голоду! – заявил Филип. – Правда, Питер? – Стоявший позади брат кивнул. – Можно взять что-нибудь, чтобы дожить до ужина? – Не ожидая ответа Фелисити, он открыл холодильник и заглянул внутрь. – Ура! От ланча остались лишние жареные куриные ножки!
– Они не лишние, – возразила Фелисити. – Я собиралась пустить их в дело.
Филип придирчиво осмотрел тарелку и даже заглянул под пленку, прикрывавшую ножки.
– Только шесть. Недостаточно, чтобы сделать что-нибудь стоящее, – сказал он. – Но достаточно для нас. Нам с Питером по две, а девочкам по одной.
Фелисити сдалась. Не следует всегда быть строгой. Особенно когда предстоит сообщить плохую новость.
– Ладно. Позови девочек. Мне нужно кое-что сказать вам всем.
Питер посмотрел на письмо, лежавшее у Фелисити на коленях.
– Это про наше путешествие в Америку, да? – радостно спросил он.
– Да, – промолвила Фелисити. Где взять смелость, чтобы сказать им? Но дело было не в смелости, а в необходимости. На содержание письма она повлиять не могла, оставалась только форма. Она решила, что с ними нужно говорить бережно и участливо, как бы трудно это ни было.
На кухню пришли девочки, и Филип сунул им по ножке и булочке. Все дружно накинулись на еду, и воцарилось молчание.
– Ты хочешь рассказать, что написала мама? – спросила Хилари.
– Да, – ответила Фелисити, разворачивая письмо и надевая очки. – Я вам его прочитаю. – Она начала читать, стараясь, чтобы голос звучал ровно и уверенно. Каждое слово произносилось четко, чтобы не возникло непонимания.
«Дорогая Фелисити! Пишу вам, поскольку то, что я хочу сказать, очень трудно и написать об этом детям я не могу. Дело в том, что я не в состоянии принять их на Рождество, как обещала. Причин много, но главная состоит в том, что Пирс ушел от меня и я теперь одна. Мне пришлось переехать в квартиру поменьше. Сейчас у меня все вверх дном, нужно уладить финансовые дела и все остальное. Я знаю, что дети будут очень разочарованы, и прошу у них прощения. Но случившееся не в моей власти. Я ничего не могу сделать. Пожалуйста, передайте детям, что я их люблю и что они скоро обо
мне услышат.
Ваша Саманта».
Фелисити сложила письмо, сняла очки и стала ждать бури. Но она так и не наступила. Последовало молчание, а потом Филип проворчат:
– Эту хваленую Америку сильно переоценивают. Мы так и думали.
– По крайней мере, рядом с ней уже нет этого противного Пирса. – В голосе Питера звучали слезы. – Надеюсь, у нее все в порядке. Трудно оказаться одному в чужой стране.
– Я уверена, что у нее все в порядке, – сказала Фелисити. – Просто ей нужно во всем разобраться и уладить свои дела.
– Она могла бы вернуться в Англию, – сказала Хилари. – Но держу пари, что она этого не сделает.
– Пока рано, – ответила Фелисити. – Наверно, она еще сама не решила, что делать. Может быть, она думает, что вы прилетите позже и это только отсрочка. Нужно будет связаться с ней.
– Мы никогда не полетим в Америку, – равнодушно сказал Филип. – Пойдем, Питер. Повозимся полчасика с мотоциклами. – Мальчики поднялись и вышли из кухни.
– Я еще не доделала уроки, – дрогнувшим голосом произнесла Хилари. – Пойду наверх. Фелисити не ответила. Что она могла сказать? Аннабел задержалась.
– Думаешь, она просто отложила наш визит? – спросила дочь.
Фелисити снова посмотрела на письмо и тяжело вздохнула.
– Не знаю, Аннабел. Просто не знаю. Аннабел встала со стула.
– Они ужасно расстроились, – сказала она. – Но пытаются не показать виду.
– Я понимаю. – Фелисити покачала головой, сердясь на Саманту и на ее непостоянство. – Прекрасно понимаю.
Аннабел наклонилась и робко положила руку на плечо матери.
– Я рада, что ты моя мама, – тихо сказала она, быстро ретировалась из кухни и вслед за Хилари ушла наверх.
Во время ужина царившая на кухне атмосфера подавленности была такой густой и плотной, что ее можно было мешать ложкой. Молчание, продолжавшееся не менее десяти минут, нарушалось лишь репликами типа «пожалуйста, передай соль» или «можно взять еще один кусок хлеба?». Хилари и Аннабел только ковырялись в тарелках и почти ничего не ели. Аппетит мальчиков не изменился. Как обычно, они сосредоточенно уминали все, что было на столе. Разница заключалась лишь в том, что не было оживленной перепалки, обычно сопровождающей каждую трапезу. Иногда от шума у Фелисити начиналась головная боль, но тишина, стоявшая за столом сегодня вечером, была во сто крат хуже.
Как только ужин закончился, дети молча вышли. Тони поднял брови, прося Фелисити ничего не говорить, пока кухня не опустеет, а потом выпалил:
– Она могла бы ради приличия предупредить нас заранее! Отменять визит детей за несколько дней до его начала – это настоящее свинство!
Фелисити подошла к валлийскому шкафчику и достала письмо Саманты.
– Не стоит так осуждать ее, – сказала она. – Человеку, которого бросили, приходится нелегко.
– Это ты говоришь мне? Человеку, которого она бросила?
Фелисити подняла глаза и нахмурилась.
– Ты все еще горюешь из-за этого? Если так, то мои попытки утешить тебя оказались не слишком удачными.
Тони немного помолчал, а потом смущенно улыбнулся.
– Я не горевал об этом с того дня, как встретил тебя, – сказал он. – Честно говоря, Саманта оказала мне большую услугу, что ушла. Но мне трудно жалеть ее за то, что Пирс нашел кого-то другого. Поделом ей. И я действительно думаю, что она могла бы известить нас раньше.
– Она находится в другой стране, со всеми вытекающими отсюда последствиями, – напомнила ему Фелисити. – Ничего удивительного, что она не написала раньше. Нелегко разобраться с домом, работой, а самое главное – с деньгами.
– Но она могла позвонить и предупредить детей, что ее планы изменились.
– Могла, – согласилась Фелисити и призадумалась. Почему Саманта этого не сделала?
Она перечитала письмо, но не нашла и намека на то, почему Саманта так долго молчала. Просто сухое напоминание о том, что Пирс ушел от нее к кому-то другому, без упоминания имени женщины. Впрочем, если подумать, это вполне понятно. Фелисити и сама не стала бы называть имя своей соперницы. Но в письме не упоминалось и о новой работе Саманты, хотя она нуждалась в ней, если осталась без помощи Пирса. По-настоящему важна была лишь туманная фраза о необходимости уладить свои финансовые дела. Фелисити еще раз прочитала письмо и убедилась, что о новой работе там не было ни слова. Единственной достоверной информацией, не считая упоминания о том, что Пирс ее бросил и что дети приехать не могут, был только новый адрес в верхней части конверта.
На следующее утро Трейси прибыла в Черри-Триз на велосипеде. Это значило, что Сэм дома и, наверно, поехал с Джейкобом в магазин. Когда он делал это, Трейси садилась на велосипед. Фелисити улыбалась. Тони совершил лучшее доброе дело года. Казалось, у Трейси и Сэма все хорошо. Конечно, судить рано, еще успеют поссориться. Но можно надеяться, что к тому времени они достаточно привыкнут друг к другу и сумеют разобраться сами. Точнее, что это сумеет Трейси. Фелисити и Тони заметили, что после переезда Сэма она стала намного более властной и обрела уверенность в себе. А Сэм, надо отдать ему должное, ничуть не возражал против ее лидерства.
– Потому что им всю жизнь командовала мать, – сказал Тони. – Трейси просто заменила ему миссис Эпплби.
– Убирайся вместе со своей дешевой психологией! – засмеялась Фелисити.
– Об этом говорится во всех научных трудах, – серьезно ответил Тони.
Только теперь Фелисити поняла, что муж, скорее всего, прав. Она следила за Трейси. Та поправилась, выцветшие розово-зеленые волосы выбивались из гребня, а кольцо в носу исчезло. Иными словами – хотя Фелисити не осмелилась бы сказать их вслух, чтобы не вызвать обратной реакции, – Трейси начала походить на обычную молодую мать. И теперь, когда Фелисити перестала ездить в Лондон и все время была дома, они могли вволю посплетничать.
– Конечно, – сказала Трейси, услышав новости. – Видала я таких типов. Держу пари, я знаю, к кому он ушел. Я всегда подозревала, что этот болван педик.
– Педик? Трейси! Что за старомодное выражение? – Однако слова Трейси навели Фелисити на новую мысль.
– Да, в таких делах я старомодна, – сказала Трейси. Ее чопорный тон разительно не соответствовал разноцветному петушиному гребню.
При виде ее возмущения Фелисити невольно улыбнулась, а потом медленно сказала:
– Знаешь, это не приходило мне в голову. И Тони тоже. – Но она тут же засомневалась. – Не могу поверить, что он ушел к…
– Другому мужчине? Поверьте мне, я знаю. Я с первого взгляда поняла, что он бисексуал. Когда этот тип приезжал сюда снимать фильм, он ухлестывал не только за Самантой. Видели бы вы, как он по вечерам в пивной строил глазки своему оператору! Тогда я работала там барменшей несколько часов в неделю. Когда находишься за стойкой, видишь многое.
Фелисити покачала головой.
– Наверно… И все же трудно свыкнуться с этой мыслью. Это так неестественно.
– Держу пари, что я права. А почему бы вам не позвонить Саманте? Там еще вечер, правда? Наверно, она дома.
Соблазн был велик. Трейси, изо всех сил драившая плиту, не отставала, и в конце концов любопытство пересилило.
– Ладно. Но ведь я не смогу спросить ее прямо…
– Почему?
– А как я это сделаю? Вещь деликатная.
– Тогда это сделаю я, – сказала Трейси, и Фелисити тут же вспомнила свою мать. Иногда Трейси казалась копией Айрин Хоббит, только моложе и стройнее.
– Нет, невозможно. Но я спрошу, как у нее дела, и узнаю, отменяется ли поездка или только откладывается. Мне действительно нужно это знать, потому что она ничего конкретного не сообщила. Может быть, она примет их на Пасху.
