Текст книги "Вторая жена"
Автор книги: Анджела Арни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
– Бедная девочка. – Фелисити всегда чувствовала, что эксцентричная внешность Трейси была скорее защитной реакцией, чем пристрастием к идеям хиппи. Теперь она была в этом уверена. – Алану следовало бы вразумить жену, – упрямо сказала она. – Просто смешно, до чего некоторые боятся семейных ссор.
Тони улыбнулся.
– Алана не назовешь храбрецом. Фелисити вложила руку в руку Тони и погладила пальцем его сухую ладонь.
– Многим людям живется трудно. Слава Богу, что к нам с тобой это не относится. Тони был более осторожен.
– Не искушай судьбу, милая, – сказал он. – Никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом.
– Не будь таким пессимистом. – Фелисити успокоилась. После появления Трейси, облегчившей ее бремя, она чувствовала, что справится со всем остальным. В конце концов, она справлялась и в одиночку. Не притворяйся, визит детей Тони, матери и Венеции не доставил тебе никакого удовольствия, прошептал ей внутренний голос. Быть второй женой не так уж трудно, нужно только освоить правила игры и соблюдать их. Теперь ее не тревожила даже мысль о том, что дети Тони проведут в Черри-Триз половину летних каникул. Подумаешь, всего половину. Три с половиной недели. С этим она справится. – Ничего плохого с нами уже не случится, – сказала она.
ГЛАВА 11
– Тебя спрашивает Саманта Хьюз. – Айрин передала трубку дочери.
Фелисити взяла ее и слегка нахмурилась. Что нужно Саманте на этот раз? Чтобы она снова взяла детей? Нет, глупо. Сейчас середина недели. Мальчики в закрытой школе, а Хилари – в дневной школе Сент-Джонс-Вуда.
– О Господи, – еле слышно пробормотала Фелисити.
– У меня дурное предчувствие, – прошептала мать и драматически покачала головой.
У меня тоже, подумала Фелисити, но, не желая признаваться в этом, сказала:
– Мама, твоя беда – слишком развитое воображение. – Она сделала паузу, тяжело вздохнула и спросила: – Саманта? Чем могу служить? – Она говорила деловым тоном, которым интуитивно пользовалась, общаясь с бывшей женой Тони.
Во время молчания, продолжавшегося долю секунды, Фелисити посмотрела в большое зеркало и с завистью подумала о поразительной стройности Саманты. Несколько килограммов, потерянные Фелисити в Черри-Триз, вернулись, когда она стала работать в Лондоне. Она сидела не разгибая спины, читала и грызла бисквиты, а это отнюдь не способствовало сохранению фигуры. Утешало Фелисити только одно: Тони говорил, что ему нравятся ее пышные формы.
– Я хотела пригласить вас на ланч, – прозвучал юный, слегка задыхающийся голос Саманты. – Как насчет сегодня? Мне очень нужно побеседовать с вами, но разговор явно не телефонный.
В мозгу Фелисити прозвучал сигнал тревоги. Саманта представляла собой угрозу. Угрозу ей самой, ее новой жизни и ее браку. Это предчувствие жило в ней всегда, но было загнано в подсознание. Фелисити не смела и заикнуться о нем, боясь, что Тони поднимет ее на смех или, хуже того, решит, что она ревнивая истеричка. Иными словами, которыми тут же воспользовалась бы Айрин, если бы узнала ее мысли, типичная вторая жена.
– О чем? – осторожно спросила она. – Есть проблемы с детьми?
На мгновение Саманта ощутила угрызения совести. Можно ли считать проблемой желание избавиться от детей? Нет, решила она. В конце концов, это всего лишь временно. Никто не сможет возразить против этого. Но с Фелисити нужно быть откровенной, так будет честнее. И Саманта решила быть честной. В этом отношении она отличалась от Пирса. Его бы это не беспокоило. Он сказал только одно: избавься от них. Он имел в виду детей. Но Саманта чувствовала, что обязана объяснить Фелисити свои мотивы.
– Нет, проблем нет, – сказала она. – Но я должна поговорить именно с вами, а не с Тони.
Поскольку Фелисити тоже предпочитала, чтобы Саманта говорила с ней, а не с Тони, они встретились в итальянском ресторане, за столиком под зонтиком. Выбранный Самантой ресторан находился неподалеку от Кембриджской площади. Судя по месту расположения, цены здесь были чудовищные. Обе сидели молча, ждали, пока принесут заказ, и крутили в руках бокалы – Фелисити с белым вином, Саманта с минеральной водой. Стоял жаркий июньский день, и Фелисити чувствовала, что шелковая блузка начинает прилипать к телу и скоро промокнет от пота. Наверно, было бы лучше сидеть в зале. Но она сама выбрала веранду и теперь потела, в то время как Саманта была холодной, словно огурец из поговорки. Досада Фелисити возрастала. Когда же Саманта скажет, что ей нужно? Спросить прямо или начать со светской беседы? Она сделала еще один глоток вина и выбрала беседу.
– Забавно, не правда ли? – сказала она. – Стоит выглянуть солнцу, как мы, британцы, считаем, что должны слиться с природой и непременно сесть снаружи. А потом жалуемся на жару.
– Да, – сказала Саманта. Уголки ее рта слегка приподнялись. Фелисити подозревала, что это улыбка, но до конца уверена не была.
Подошел официант и шикарным жестом поставил на стол две тарелки с зеленым салатом-ассорти. Ковыряя вилкой пучок тугих листьев, Фелисити ждала, пока Саманта расколется, как сказала бы Айрин, и следила за мужчиной, проходившим мимо. Как видно, он тоже был солнцепоклонником, потому что облачился в футболку с короткими рукавами, длинные шорты, очень тесные в шагу, и в сандалии. Был ли он горожанином, помешанным на загаре, туристом из провинции или другой страны? Нет, не из другой страны. Наверно, так плохо одеваться могут только англичане. Видимо, солнце ударяет им в голову, предположила Фелисити. Она попыталась представить себе Тони, одетого подобным образом, но не смогла. И на том спасибо. Фелисити нетерпеливо покосилась на Саманту. Вновь возник официант и поставил перед Фелисити печеные каннелони, благоухавшие маслом и сыром, а перед Самантой – кусочек белой рыбы, украшенный несколькими оливками. Женщины продолжали молчать.
– Теперь я понимаю, почему вы такая стройная, а я нет, – сказала Фелисити, посмотрев сначала на каннелони, а потом на рыбу, которая выглядела не слишком аппетитно. – Вы на диете?
– Нет, – ответила Саманта.
Последовало новое молчание. Обе наблюдали за матерью с двойной коляской, пытавшейся преодолеть трещину в тротуаре.
– Бедняжка. Не хотела бы я оказаться на ее месте, – заметила Фелисити.
– Ну, мои дети уже выросли из пеленок, – решительно сказала Саманта и торопливо добавила: – В Калифорнии такое солнце светит всегда.
– Охотно верю. – Фелисити опешила. Ради Бога, какое отношение Калифорния имеет к жарким, переполненным людьми лондонским улицам?
– Там всегда едят на верандах.
Мимо проехал микроавтобус, изрыгавший ядовитые выхлопы, на Кембриджской площади истерически завывала «скорая помощь», пытаясь вырваться из пробки. Фелисити начала обмахиваться салфеткой, пригладила локоны, которые утром вздымались как перо страуса, а теперь липли ко лбу, и с тоской подумала о личном респираторе. Она посмотрела на Саманту, возмутительно собранную, не ощущавшую жары, ничуть не потевшую, все еще ковырявшую свою рыбу, но не проглотившую ни кусочка. У Фелисити лопнуло терпение.
– Мы встретились с вами только для того, чтобы поговорить о погоде в Калифорнии и о том, что ваши дети выросли из пеленок? – спросила она.
Саманта утратила хладнокровие и слегка оживилась.
– О Боже, – вздохнула она. – Пирс предупреждал, что сказать вам это будет нелегко.
– Что сказать? – потребовала Фелисити, начиная понимать, что предчувствия ее не обманули. В этом ланче есть что-то абсурдное, подумала она.
– Что детям придется примерно год прожить с вами и Тони, потому что мы с Пирсом уезжаем в Калифорнию.
– Детям! Вашим детям со мной?! Целый год! – В ушах Фелисити эхом прозвучали слова, сказанные ею Тони только сегодня утром, перед отъездом: «Ничего плохого с нами уже не случится».
– Вы расстроены. – Саманта вздохнула, намекая на то, что она считает реакцию Фелисити совершенно неразумной.
Фелисити пыталась быть объективной, спокойной, хладнокровной и главное разумной. Она взвесила все «за» и «против». Тони будет прыгать от радости, сомневаться не приходится. В то время как она сама… что? Прыгает от радости? Конечно нет. Ошеломлена. Точнее, поражена ужасом. Внезапно она ощутила прилив жалости к детям. Каково им будет, когда они узнают, что их мать улетает в Америку? Год для подростков – целая вечность. Как они уживутся с отцом и его новой женой?
– Я не говорила, что расстроена, – осторожно промолвила она.
Саманта печально покачала головой, и это действительно расстроило Фелисити. Вопреки всякой логике Саманта заставляла ее ощущать чувство вины, поскольку Фелисити не кричала от радости при мысли о том, что пасынки и падчерица год проживут у нее.
– Этого и не требуется, – сказала Саманта. – Ни одна женщина в здравом рассудке не захочет взять на себя заботу о чужих детях. Даже если речь идет о двенадцати месяцах. Так сказал Пирс.
Фелисити изумилась.
– В самом деле? И тем не менее вы все-таки хотите, чтобы я взяла их?
– О да. Пожалуйста, – серьезно сказала Саманта. Потом она тяжело вздохнула, изящно поднесла ко рту вилку с кусочком рыбы и начала есть.
– Но как вы можете? Как вы можете уехать и бросить их?
Фелисити смотрела на Саманту, пытаясь понять эту элегантную женщину, сидевшую напротив. Женщину, которая боролась с мужем за опеку над детьми, получила ее, а теперь собирается бросить их на год. Фелисити подумала о своих сложных отношениях с дочерью и поняла, что никакие ссоры и трудности не заставили бы ее расстаться с Аннабел. Даже Тони. Фелисити знала: если бы пришлось выбирать между Тони и Аннабел, она бы сделала выбор в пользу дочери. Выражение лица Саманты продолжало оставаться серьезным. Казалось, она хотела убедить Фелисити в своей искренности.
– Наверно, я действительно такая, как говорит обо мне Венеция, – медленно проговорила она, и Фелисити почудилось, что в ее голосе звучат слезы.
– Какая? – Фелисити насторожилась: ей предстояло выслушать исповедь.
– Матерински неполноценная.
– Ах вот вы о чем? Ну, такое время от времени случается со всеми. – Фелисити почувствовала абсурдное желание утешить Саманту. – Это еще не причина, чтобы покидать детей.
Саманта перегнулась через стол и посмотрела Фелисити в глаза.
– Для меня это причина, – внезапно рассердившись, сказала она. – Вполне достаточная причина. Я хочу начать новую жизнь и стать самой собой. Вам хорошо. Вы другая. Вы умеете ладить с детьми. А я нет. Как мать я безнадежна.
– Вы были идеальной матерью. Все только и твердят об этом, – с горечью сказала Фелисити и, помедлив, добавила: – Включая Тони.
Губы Саманты тронула слегка тщеславная улыбка.
– Мне удалось провести всех, кроме Венеции. Я все делала правильно, но только потому, что это было правильно. А на самом деле все это время не испытывала к детям никаких чувств. – Она помолчала, а потом задумчиво продолжила: – Попытайтесь понять меня. На самом деле я люблю их и ощущаю свою ответственность, но знаю, что с Тони и вами им будет намного лучше. Этот год должен стать для них очень важным.
– Иными словами, им будет лучше, если вы получите возможность делать то, что вам нравится. – Фелисити прищурилась. Будь она проклята, если позволит Саманте облегчить совесть.
– В каком-то смысле это правда. – Саманта опустила глаза и действительно почувствовала себя неловко.
– А что вы сделаете, если я топну ногой и скажу, что не хочу держать их в Черри-Триз дольше заранее оговоренного срока?
– Мы с Пирсом решили, что во время каникул подыщем им приемных родителей, а потом отдадим Хилари в закрытую школу.
– О! – только и произнесла Фелисити. Жалость, которую она испытывала к Саманте, тут же исчезла, и та сморщилась, увидев ее возмущенное лицо.
– Я знаю, о чем вы думаете, – быстро сказала она. – Что я бессердечная сука. В каком-то смысле вы правы. Но я сожгла свои корабли, когда ушла к Пирсу. Я не могу вернуться к Тони.
Тут они были заодно.
– Конечно, не можете, – ответила Фелисити. – Это бесспорно.
– Так вы согласны?
Фелисити допила вино и знаком попросила официанта принести ей еще один бокал. Бежать было некуда, но Саманте этого знать не следовало.
– Я должна поговорить с Тони, – сказала она. – Но если дети приедут к нам, то будут должны хорошо себя вести.
– Будут! – с жаром заверила Саманта. – За это я вам ручаюсь.
Но Фелисити одолевали сомнения. Уик-энд под присмотром прабабушки – это одно. Но если представление, устроенное ими на свадьбе, что-то значит, им придется радикальным образом измениться. Иначе ничего не получится. Конечно, Тони согласится, и она не сможет, осудить его. Но при мысли о том, что Черри-Триз будет целый год набит подростками, у нее сжалось сердце. Легко Саманте говорить, что она умеет ладить с детьми. Сама Фелисити в этом сильно сомневалась.
Когда Саманта вернулась домой, Пирс сидел в их кабинете и набирай на компьютере статью о домах Национального треста, подбирая нужные фотографии и окружая их колонками текста.
– Ну, что она сказала? – спросил он, не поворачивая головы.
Саманта знала, что на самом деле Пирсу это неинтересно. Ему важен результат.
– Спросила меня, как я могу бросить детей на такой долгий срок.
Пирс засмеялся и начал стучать по клавишам, не сводя глаз с экрана.
– И что ты ей ответила?
Воспоминание об этом заставило ее вспыхнуть. Фелисити могла считать Саманту бесчувственной, но это действительно причиняло ей боль. Признать свою материнскую и женскую несостоятельность было нелегко и в то же время доставляло странное утешение.
– Я сказала ей правду. Сказала, что хотя люблю своих детей, но не смертельно. И поэтому мне не так трудно с ними расстаться.
Пирс отвел глаза от экрана и недовольно проворчал:
– Зачем тебе понадобилось так говорить? Это создает отрицательный образ.
Саманта не понимала, как правда может быть отрицательной, но спорить не стала.
– Она согласилась взять их. А это главное. – На самом деле все было не совсем так, но очень близко к истине. В глубине души Саманта была уверена, что Фелисити и Тони действительно возьмут детей.
Пирс повернулся к экрану.
– И когда состоится передача?
– О точной дате мы не договаривались.
Досада Пирса стала еще заметнее. Он любил, чтобы сделки выполнялись как можно раньше. Медлить было не в его натуре.
– Неважно, – решительно сказал он. – Детям нужно сказать об этом немедленно. Кто это сделает?
Саманта повернулась к Пирсу и улыбнулась.
– Ты, – сказала она, пытаясь побороть внезапно вспыхнувшее чувство вины.
Отъезд Пирса и Саманты очень удачно совпал с началом летних каникул. Фелисити отпросилась с работы, испытывая при этом лютый гнев. Саманта не пожелала провести с детьми ни одного лишнего часа. Фелисити была в этом уверена, хотя Тони утверждал, что это всего лишь совпадение. Тони не видел лица Саманты в тот момент, когда она признавалась, что не любит собственных детей, но Фелисити не хотела злоупотреблять ее откровенностью. Тони заехал за детьми в аэропорт и привез их в Черри-Триз сразу после прощания с матерью, улетевшей в Штаты.
Они были мрачными, несчастными, и Фелисити невольно пожалела их. Все трое выглядели никому не нужными и, как была уверена Фелисити, чувствовали себя соответственно. Троица топталась на подъездной аллее, словно боялась войти в дом, и Тони пришлось возглавить шествие.
– О Господи! В Хитроу произошла очень неловкая сцена, – еле слышно прошептал он Фелисити. – Этот Пирс – высокомерный ублюдок. Он смотрел на меня так, словно я выполз из ближайшей выгребной ямы.
Фелисити обратила внимание на мужа и поняла Пирса. Бедный Тони приехал в Хитроу сразу после тяжелого ночного дежурства, чтобы оказаться с детьми в тот момент, когда мать исчезнет из виду. Поэтому его рубашка и брюки были мятыми, волосы взлохмаченными, а подбородок покрывала золотистая щетина длиной в добрый сантиметр. На других мужчинах щетина смотрелась бы так, словно это задумано специально, но Тони она придавала очень непрезентабельный вид.
Фелисити сочувственно потрепала его по руке и спросила:
– Как они? – Она выглянула в дверь. Дети кучкой стояли у крыльца, поставив на землю рюкзачки со своими сокровищами. К отличавшей всех троих нездоровой полноте добавились немытость и нечесанность. Они выглядели отверженными. Впрочем, так оно и было. Дети не соответствовали новому образу жизни их матери. Никому бы и в голову не пришло, что их мать очаровательная Саманта, подумала Фелисити.
Тони тоже посмотрел на них.
– Думаю, с ними все в порядке. Было видно, что Пирс не может дождаться начала посадки, чтобы избавиться от них, да и Саманта вела себя немногим лучше, хотя сумела выдавить несколько крокодиловых слезинок для пущего эффекта.
– Я уверена, что слезы были настоящие, – сказала Фелисити, надеясь, что это действительно так. Но она сама не знала, кого защищает: Саманту или детей. – В конце концов, это ее дети, а она улетает в другую страну. Теперь между ними будут тысячи миль.
– С какой стати ты за нее заступаешься? – выпалил Тони. Он очень устал и был настроен против Саманты.
Фелисити пыталась быть справедливой и непредвзятой.
– Потому что она им мать. Дети должны любить ее, а она их. Вспомни, ведь когда-то она была твоей женой и ты тоже любил ее.
Тони шумно вздохнул, и Фелисити поняла свою ошибку. Не следует напоминать человеку то, что он всеми силами старается забыть. В этот момент дети гурьбой двинулись к входной двери.
– Надеюсь, что все как-нибудь утрясется, – мрачно сказал он.
Фелисити пристально посмотрела на мужа. С чего это вдруг он так нахмурился? Он не мог их дождаться. До сих пор хмурилась только она сама. А сейчас казалось, что они поменялись ролями.
– А почему нет? – спросила она. – Мы все нормальные, культурные люди. И должны суметь стать одной семьей.
Но Тони, видевший все в черном цвете, прошептал в ответ только одно:
– В среднестатистической семье нет ничего нормального и культурного.
Если бы дети находились подальше, Фелисити обозвала бы его фаталистом, пессимистом и мокрой курицей. Именно в таком настроении она сама пребывала в последние дни. Уж не заразны ли эти чувства? Но не успела она открыть рот, как дети буквально ворвались в дверь.
Филип и Питер, попытавшиеся войти одновременно, зацепились рюкзаками и застряли. Фелисити устремилась вперед, готовая посоветовать им снять рюкзаки, но тут мальчики освободились и вылетели в холл, как горошины из стручка.
– Мы пойдем прямо к себе в комнату, – объявил Филип тоном, до боли напоминавшим тон, которым Пирс разговаривал с садовником. – Едва ли она осталась прежней, так что нам придется многое переделать. – Он протопал мимо Фелисити, не глядя ни вправо, ни влево; Питер был готов последовать за ним.
Сочувствие Фелисити увяло и умерло преждевременной смертью.
– Комната осталась точно такой же, как была при вас. Никто к ней не прикасался. Но переспорить Филипа было трудно.
– Значит, там грязно. Нам придется несколько часов вытирать пыль и работать пылесосом. Пошли, Питер.
Фелисити разъярилась. Одним прыжком она одолела несколько ступенек и преградила путь очень удивленному Филипу.
– Милая, должно быть, в тебе есть скрытый ген кенгуру! – Тони засмеялся, но тут же умолк, когда на него устремились объединенные гневные взгляды Филипа, Питера, Хилари и Фелисити.
Если он пытался таким образом разрядить обстановку, то потерпел полное фиаско. А Фелисити была слишком разгневана, чтобы помогать ему.
– Послушайте, вы, – сказала она, обращаясь ко всем троим. – Я знаю, вы расстроены, и мне вас жаль. Но это не моя вина. Я делаю все, что в моих силах, и вы можете хотя бы попытаться облегчить жизнь всем нам!
– Зачем? – раздался сверху голос Аннабел. Девочка оперлась о перила и сердито смотрела на компанию, собравшуюся в холле.
– Чтобы мы сумели стать одной большой счастливой семьей, – повторила Фелисити слова Тони. Но сейчас это прозвучало скорее как объявление тотальной войны.
– После дождичка в четверг! – Мрачная Аннабел оставила свой пост, вернулась к себе в спальню и хлопнула дверью.
Фелисити открыла рот и тут же закрыла его. Ссориться еще и с Аннабел не имело смысла. Во всяком случае, сейчас.
– Ступайте наверх, – устало сказала она. – В ваших комнатах чисто. Они остались такими же, какими были при вас. Распаковывайте вещи, а когда закончите, спускайтесь на кухню, выпейте что-нибудь и съешьте по куску торта. Потом можете делать что угодно до обеда. Есть будем в семь часов на кухне.
– На кухне?! – Хилари умудрилась вместить в два слова ужас, неодобрение и аристократическое высокомерие одновременно. Но это не помогло.
– Да, – решительно ответила Фелисити. – На кухне. Столовая временно стала моим кабинетом. Я работаю там, когда не езжу в Лондон.
– Я так и знал, что не все осталось по-прежнему, – буркнул Филип.
– Мы привыкли обедать как положено, – коварно заявила Хилари.
Потом, когда все разошлись по своим спальням и вновь восстановился мир, мрачная и сердитая Фелисити спросила мужа:
– Что особенного в обеде на кухне? Вы что, при Саманте каждый вечер устраивали официальный обед в столовой?
– Саманта очень заботилась о таких вещах, – ответил Тони. – Она говорила, что детей нужно приучать к хорошим манерам. Мы почти каждый вечер пользовались столовым серебром и ставили на стол свечи.
К вящей ярости Фелисити, он говорил об этом слегка самодовольно.
– Неудивительно, что она не могла дождаться, когда убежит отсюда, – ядовито сказала Фелисити.
Лицо Тони приобрело удивленное и обиженное выражение. И Фелисити захотелось ударить его еще больнее.
– Не думаю, что это имело отношение к ее отъезду, – упрямо сказал он. – Но я не возражаю против кухни. Я уже привык к этому.
– И слава Богу, – склочно ответила Фелисити. – Потому что если кто-нибудь думает, что я буду сновать взад и вперед с блюдами, то жестоко ошибается. – Она сделала паузу и вонзила в него нож: – Бедная Саманта. Теперь понятно, почему она сбежала отсюда со всех ног.
Но у Тони тоже был припрятан нож за пазухой.
– Саманта хорошо знала свое дело. У нее все было готово уже днем, так что вечером никуда не нужно было торопиться.
Не успев осознать этого, Фелисити ринулась в атаку. Произошло именно то, чего она боялась: прибытие детей спровоцировало ссору между ней и Тони.
Она услышала собственный голос, резкий и неприятный:
– Плевать я хотела на Саманту! Ты хочешь сказать, что она совершенство, а я нет?
Тони, надо отдать ему справедливость, кричать не стал.
– Конечно нет, – сказал он.
– И хорошо делаешь! Потому что, прежде чем ты начнешь петь дифирамбы всем остальным достоинствам твоей бывшей супруги, позволь напомнить тебе, что она без всякого сожаления покинула эту сельскую идиллию, а сейчас улетела в Америку, бросив детей на год. Детей, о которых придется заботиться мне, хотя они и не мои. Какой бы стервой я ни была, ты можешь быть уверен в одном… – Фелисити выдержала паузу, сделала глубокий вдох и драматически сказала: – Яникогда не брошу своего ребенка.
– Правильно. Всыпь ему как следует! – крикнула Аннабел, снова перегнувшись через перила. Впервые за все это время Тони разозлился.
– Иди в свою комнату! – крикнул он глядя вверх. – И не встревай в чужие разговоры!
– Маме нужна моя поддержка. Нас только двое, а вас вон сколько!
Фелисити застонала и покачала головой. Меньше всего на свете она хотела, чтобы Тони с Аннабел стали врагами.
– Не говори глупостей, – услышала она резкий голос Тони. – Никто ни с кем не воюет. Мы с твоей матерью можем слегка поспорить, но это вовсе не ссора.
– Тони прав, милая, – сказала Фелисити, внезапно почувствовав усталость. – Иди к себе. Все в порядке.
– Гм! – Хлопнувшая дверь сказала обоим, что об этом думает Аннабел.
Вернувшись на кухню, Фелисити открыла холодильник, вынула бутылку белого вина и налила себе полный бокал. Краем глаза она заметила, что Тони смотрит на нее с большим неодобрением.
– Я знаю, что до вечера еще далеко, но мне это необходимо.
Тони ласково обнял ее за плечи.
– Из-за чего мы ссоримся?
На секунду Фелисити почувствовала искушение сказать ему: из-за того, что ты притащил в Черри-Триз трех вредных детей, и из-за того, что ты бестактный идиот. Но она посмотрела на мужа, увидела в его глазах неподдельное чувство и поняла, что несправедлива по отношению к нему. Это не его вина (хотя, конечно, он мог бы быть и потактичнее) и, видимо, не вина детей. Они чувствуют себя брошенными. Им плохо, а бить лежачего нечестно.
Она сделала глоток вина и неохотно улыбнулась.
– Не из-за чего, а из-за кого. Из-за Саманты. Тони вынул из буфета бокал и тоже налил себе вина.
– Давай присядем на минутку. – Он подтолкнул Фелисити к креслу у окна, и оба опустились в него. Откинув голову на подоконник, Тони обнял Фелисити, сделал глоток и закрыл глаза. – Я совершенно измотан, – пробормотал он.
Фелисити почувствовала себя виноватой. – Извини, что я на тебя накричала. Я забыла, что въедливые пациенты полночи не давали тебе спать. – Она посмотрела на усталые морщины, окружавшие его глаза и рот. Морщины, которые она должна была заметить раньше, но не заметила. – А потом ты вернулся домой, к еще более въедливой семье, – мягко закончила она.
– Все нормально, – сказал Тони, обнял ее и вдруг улыбнулся. – Честное слово, стоило повздорить, чтобы увидеть, как ты сиганула по лестнице и нагнала страху на бедного старину Филипа!
Это воспоминание заставило Фелисити хихикнуть.
– Он сам нагнал на меня страху. Если бы я успела подумать, то никогда не отважилась бы на такое.
– Значит, на повторение рассчитывать не приходится?
– Во всяком случае, не в ближайшем будущем. – Фелисити сделала глоток вина и смочила горло, думая о том, что произошло за последние полчаса. – А мы действительно среднестатистическая семья?
– Абсолютно. По всем параметрам, – ответил Тони. – Второй брак. Пасынки и падчерицы, трудности в поведении и так далее. Все как у нас.
Фелисити задумалась.
– Звучит немного угнетающе, – заключила она. Тони выпрямился и посмотрел на нее.
– Мы не должны ссориться из-за детей, – сказал он. – Обещай мне, что этого не будет.
– Обещаю, – повторила Фелисити, думая, что сдержать слово будет нелегко, но она постарается. – Нам обоим придется соблюдать осторожность. Все дети упрямые, колючие, и это неудивительно. Прежде чем договориться о правилах игры, я предлагаю оставить детей в покое на пару недель и дать им освоиться. Лично я буду считать до десяти, прежде чем ответить тому, кто разозлит меня.
– Включая меня? – спросил Тони, улыбаясь уголком рта. Фелисити поцеловала его в ответ, и Тони с жаром вернул ей поцелуй. Потом обнял ее за шею и прижался лбом ко лбу. – Ох… – простонал он. – Если бы я не так устал, мы могли бы лечь в постель.
Фелисити состроила гримасу.
– Что? В доме, полном детей? Нет уж, спасибо!
– Но мы женаты.
– Кроме того, сейчас день.
Тони откинул голову и изумленно посмотрел на нее.
– С каких пор это стало иметь значение?
– Дети бывают ужасно стыдливыми, – сказала Фелисити, вспомнив точку зрения Аннабел. – Нет, милый, иди и ложись. Тебе нужно поспать. Вот и спи.
Как только Тони поднялся наверх, Фелисити вынула большой фруктовый торт, испеченный Трейси, заварила чай и позвала детей.
Аннабел осталась в своей спальне, но остальные спустились. Они пили чай и молча ели торт, несказанно раздражая Фелисити. Но она сдерживалась, помня свою клятву считать до десяти, и оставалась на кухне, борясь с желанием уйти в столовую и закончить наполовину прочитанную рукопись. Рукопись была хорошая и при соответствующем маркетинге могла стать бестселлером. Если бы подготовленная ею книга попала в список бестселлеров, это стало бы исполнением ее заветной мечты. – Вы сами испекли этот торт? – Хилари отрезала себе еще один кусок.
Все еще думая о потенциальном бестселлере, Фелисити машинально сказала:
– Да. – Она тут же спохватилась, но поняла, что гордость не позволит ей пойти на попятную и сказать, что торт испекла Трейси.
– Очень вкусно, – тихо сказал Питер.
Фелисити посмотрела на мальчика. Какое у него серьезное лицо и добрые карие глаза. Такие же, как у Тони. А лицо действительно печальное. У Фелисити снова заныло сердце. Жизнь неласково обошлась с этими детьми. Сначала родители спорили за них, потом они уехали в Лондон с матерью, которой были не нужны и которая бросила их при первой возможности.
– Наша мать, – громко сказан Филип, – превосходно готовит.
Филип – большой мастер ставить палки в колеса, едва я начинаю испытывать ко всем троим добрые чувства, подумала она. У этого мальчика глаза ярко-голубые, полные нескрываемой враждебности.
– Ее наградили голубой лентой в рамке. А у вас есть такая? – Фелисити обратила внимание, что Хилари, несмотря на свой юный возраст и тучность, пыталась говорить агрессивным тоном леди Тэтчер.
– Я никогда не училась кулинарии, – услышала Фелисити свой оправдывающийся голос.
– Даже в школе? – высокомерно спросил Филип.
– Вместо домоводства я изучала латынь. А если хочешь знать правду, то этот торт испекла Трейси. Не я.
– Ха! – Хилари утратила интерес к этой теме и вышла из-за стола. – Я возьму Белые Носочки и немного прокачусь. Не думаю, что на нем часто ездили.
– Ни разу, – сказала Фелисити. – Ни я, ни Аннабел не ездим верхом.
Хилари вышла из кухни, бормоча:
– Готовить не умеет, ездить верхом не умеет. Фу!
– А мы пойдем на конюшню к своим двухколесным друзьям, – сказал Филип.
– К кому? – Дети, велосипеды и дороги являлись Фелисити в кошмарных снах. Однажды в Лондоне она сбила мальчика на велосипеде и так и не смогла этого забыть, хотя мальчик отделался синяками и царапинами.
– Это мотоциклы. Не велосипеды. И мы не будем ездить на них по дороге, – мрачно заявил Филип.
Питер почувствовал жалость к смущенной Фелисити.
– Мы ремонтируем старые мотоциклы и самокаты с моторчиком, а потом продаем их, – объяснил он. – И как раз чинили один такой перед отъездом. – Он неохотно улыбнулся, пошел следом за Филипом, но обернулся и серьезно сказал: – Вам не нужно было говорить про торт.
У Фелисити вытянулось лицо.
– Я знаю. Но во мне проснулась совесть, и я решила, что лучше быть честной.
Наградой ей стала его широкая улыбка. Фелисити посмотрела вслед Питеру и решила, что с ним будет легко поладить. А со временем, может быть, и полюбить. Когда все ушли, на кухню спустилась Аннабел и отрезала себе огромный кусок фруктового торта.
У Фелисити появилась идея.
– Ты все еще на моей стороне? – с улыбкой спросила она.
– Можешь не сомневаться, – ответила Аннабел с полным ртом и подозрительно покосилась на мать.
– Тогда вот что. Что ты скажешь, если мы вместе приготовим шикарный обед на вечер? Давай удивим их всех. Заставим сесть и подумать, что вернуться в Черри-Триз совсем не так плохо.
– Мне это не нравится, – сказала Аннабел. – Я не хочу, чтобы они здесь оставались.
