Текст книги "Вторая жена"
Автор книги: Анджела Арни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
– Но не того вкуса, о котором думали Саманта и эта надутая мисс Уайли, – сказала Айрин. Тем временем дети нестройно запели «Желтую птичку».
– Замолчите! – хором сказали Тони и Фелисити.
– Да, проводы были хорошие, – задумчиво продолжил Тони, преодолев пробку на Риджентс-парк и свернув к Примроуз-Хилл. – При всей своей эксцентричности Венеция была очень методична. Оставила конверты молочнику, мусорщикам и даже мистеру Пателю из минимаркета. Бьюсь об заклад, они удивятся.
На мгновение наступило молчание, прерывавшееся только шумом встречных машин. Все задумались, а потом Айрин сказала:
– Может быть, и нет. Век благородства еще не прошел. Он будет длиться, пока такие люди живут в городах и в деревне. Проявление благодарности для них кое-что значит.
– Вы думаете, она именно поэтому сказала, что нам можно взять что-нибудь на память? – спросила Хилари. – Потому что была нам благодарна?
– Да, но не только. Главным образом потому, что она вас любила, – сказала Фелисити, думая, почему Венеция не завещала свой домик правнукам. Эти деньги, положенные в банк, могли бы очень пригодиться им в будущем. Но оказалось не так: дом со всем содержимым достался Саманте, а детям было позволено взять из него все, что им захочется.
Но дети еще не достигли того возраста, когда ценят материальное, и не взяли ничего дорогого. Мальчики выбрали альбом со старыми марками, Хилари взяла фарфоровую фигурку лошади, а вдохновленная ее примером Аннабел взяла парную к ней. Фелисити же, смущенная лицезрением пожитков Венеции, которые выносили из другой комнаты Саманта и мисс Уайли, не захотела брать ничего. Это зрелище напомнило ей распродажу с молотка. Но Саманта настояла на том, чтобы она взяла пару старинных серебряных серег с аметистами в виде капелек.
– Возьмите, – сказала она. – Иначе я продам их вместе со всем остальным. Они не для меня. Я никогда не буду их носить.
– Но я не могу, – сказала Фелисити. – Венеция не была мне родней.
– Не будь дурой, – прошипела ей на ухо Айрин. – Они очень красивые и стоят целое состояние.
– Пожалуйста, – повторила Саманта. – Венеция хотела бы, чтобы вы взяли что-нибудь. Вы всегда ей нравились. – Она посмотрела Фелисити в глаза, и ту снова поразила ее пепельно-серая бледность. Ей показалось, что Саманта серьезно больна. – Я думаю, – сказала Саманта, – что к вам она относилась гораздо теплее, чем ко мне. Чувствую, что в последнее время она желала, чтобы я была такой, как вы.
– Ерунда, – сказала Фелисити. – Венеция любила вас.
– Да, любила. Но на самом деле я ей не нравилась. Это большая разница. Примерно так же я отношусь к собственным детям. Любовь и одобрение не всегда идут рука об руку, хотя все думают, что это так. Фелисити скрепя сердце взяла серьги, но радости не ощутила. Ей казалось, что Саманта не слишком нравится и самой себе. Но тут она ничего не могла поделать. Каждый рождается тем, кто он есть. Таинственная жизненная сила прорывается наружу и принимает ту или иную форму. Но ее внутреннюю сущность не может изменить ничто на свете. Эта мысль угнетала ее.
Тони выбрал старинное бритвенное зеркальце в рамке из красного дерева и такой же маленький поднос с чашечкой «Ройял Далтон» и помазком.
– Надеюсь, он не станет им пользоваться, – сказала Айрин Фелисити. – Эти старые барсучьи помазки ужасно воняют. – А затем, когда Саманта предложила что-нибудь взять и ей, накинулась на то, о чем мечтала со времени знакомства с Венецией: ящик для рукоделия на длинных веретенообразных ножках, со стегаными гнездами для ткани, иголок, ножниц и прочего.
– Мама! – Фелисити была шокирована. Она видела такие ящики на аукционах и знала, что они стоят тысячу фунтов, а то и больше. – Это слишком ценная вещь!
– Саманта сказала: берите что хотите, – упрямо ответила Айрин.
– Венеция была бы рада, если бы знала, что ящик попадет к вам, – сказала Саманта. Потом она подошла к Лерою и попросила его тоже взять что-нибудь на память. Счастливый Лерой унес с собой патефон и пачку пластинок на семьдесят восемь оборотов.
– А что будет с домиком? – спросил Филип, когда они наконец уехали, положив сокровища Венеции на заднее сиденье, между девочками и Айрин. С ящиком для рукоделия возникли сложности, и в конце концов Фелисити поставила его к себе на колени.
– Думаю, твоя мать продаст его, – со вздохом ответил Тони.
– Да, и на эти деньги купит нам билеты в Америку, – подхватила Хилари.
– Не слишком рассчитывай на это, – сказал ей Тони.
– Но она обещала! – заупрямилась девочка. – Она сама сказала: «Когда я получу деньги Венеции, вы сможете прилететь ко мне в Америку. Мы увидимся на Рождество».
– Гм! – только и ответил Тони.
Фелисити снова невольно подумала о деньгах и о том, как было бы хорошо, если бы Венеция оставила детям хотя бы часть наследства. Тогда Фелисити не пришлось бы ломать себе голову, как совместить работу с заботой об унаследованном ею семействе и возможном будущем ребенке. Ей уже сейчас было трудно платить Трейси, а если придется нанять няню. Нет, она будет вынуждена работать на дому. Фелисити выпрямилась, насколько позволял стоявший на коленях ящик, и запретила себе даже думать об этом. Она не уверена, что беременна. У страха глаза велики.
– Эти деньги нам очень пригодились бы, – пробормотал Тони себе под нос, вторя ее мыслям. Внезапно муж повернулся к ней и блеснул зубами. – Ладно… Нам поможет прибавка, которую месяц назад дал тебе старый Оливер Дикенс. А если возникнут непредвиденные расходы, я всегда смогу получить пару дополнительных дежурств в больнице. – Значит, у нас туго с деньгами? – спросил Филип, наклонившись вперед.
– Нет, – сказал Тони.
– Да, – одновременно ответила Фелисити. Пусть дети знают, что деньги с неба не падают, а зарабатываются в поте лица.
Айрин, не любившая публичного обсуждения финансовых вопросов, резко сказала:
– Филип, сядь, пристегнись как следует и не слушай чужие разговоры. Это невежливо.
– Ба, но ты только это и делаешь, – вставила Аннабел.
– Потому что я старше. – Странная логика матери заставила Фелисити улыбнуться. – А вы там сидите тихо, если не хотите вывалиться наружу.
– Не понимаю, – шепнул Питер Филипу. – Почему детям слушать чужие разговоры нельзя, а взрослым можно? – Он увидел, что глаза Айрин блеснули, и умолк.
Но Филип молчать не собирался.
– Вот что я тебе скажу, – громко провозгласил он. – Мне все равно, туго нам или нет. Мы свой альбом с марками не продадим!
– Никто и не собирается вас просить об этом, – резко ответила Фелисити. Почему Тони так неосторожен? Зачем он заговорил о деньгах?
Тони припарковался в нескольких метрах от дома Айрин.
– Зайдете на чашку чая? – спросила она, с трудом выбираясь наружу. – И вы, дети, тоже. Понесете мой ящик.
– Да! – Мальчики вскочили с мест и понеслись к дому, прежде чем Тони и Фелисити успели открыть рот. Они любили маленький домик, забитый старинными вещами, и обожали «чердак древностей», куда устремлялись сразу же, как только приезжали в гости.
– Только ничего не трогать! – крикнула вслед Айрин, когда они затопали по ступенькам.
– Ладно! – хором ответили близнецы.
– Тронут. Они всегда это делают, – сказала Хилари.
– Конечно, тронут. Они же мальчишки. – Айрин подняла с коврика вечернюю газету и прошла на кухню. – Мальчишки лазают всюду, но когда превращаются в мужчин, обо всем забывают, становятся однодумами и лежебоками.
– Вы не любите мужчин? – с любопытством спросила Хилари.
– Конечно, люблю, милая. – Она бросила газету на буфет. – Но в малых дозах.
– А как же ваш муж? Тот, который умер. Это была малая доза?
Айрин улыбнулась Хилари и слегка задумалась, наливая чайник.
– Да, – наконец решительно подтвердила она. – Достаточно малая.
– А разве ты не рада, что я у тебя единственная внучка? – спросила Аннабел, не слишком довольная приятельскими отношениями, возникавшими между Хилари и Айрин. До смерти Венеции девочка делила семью на две части. У Хилари и мальчиков была Венеция, а у нее – Айрин. Но сейчас все выглядит так, словно Хилари покушается на ее собственность.
Айрин улыбнулась и ответила:
– Принеси-ка праздничный сервиз. Тот, который с розами. – Она смотрела вслед Аннабел, которая была такой же высокой и худенькой, как Хилари, но почему-то казалась более плотной. Как она похожа на мать, с любовью подумала Айрин. И обе одинаково взволнованы. Она подумала, что знает причину тревоги Аннабел. Ревность, простая и незамысловатая, так что особенно беспокоиться не о чем. Вот Фелисити – другое дело. Чем она так озабочена?
– Ба, ты мне не ответила, – мрачно напомнила Аннабел, ставя сервиз на поднос.
– Нет, – ответила Айрин. Она пыталась что-то придумать, но в конце концов решила, что лучшая политика – это честность. – Потому что ты и сама знаешь ответ. Теперь ты не только моя. Раз уж ты вошла в семью Тони, у меня тоже появилось право стать ее небольшой частью.
– Но ты моя бабушка, а не их.
– Мы ее не украдем, – сказала Хилари. – Просто хотим, чтобы ты немножко поделилась с нами.
– Очень разумно, юная леди. – Похвала заставила Хилари вспыхнуть от гордости, а Аннабел – помрачнеть еще сильнее. Айрин кивнула внучке. – Иди сюда. – Аннабел поставила поднос на стол и подошла к бабушке. – Аннабел, – мягко сказала Айрин, – запомни и никогда не забывай: у любви и привязанности предела нет. Это единственная вещь в мире, которая никогда не кончается. Ее можно растягивать сколько угодно, а останется столько же.
– Едва ли так думают все, – засомневалась Аннабел.
Хилари согласилась с ней.
– Может быть, вы умеете растягивать свою любовь, но остальные нет, – сказала она. – Взять хоть мою мать. Как только появился Пирс, ее любви на нас не хватило.
Проблема была серьезная. Айрин немного помолчала, а потом ответила:
– Может быть, некоторые люди просто не умеют выражать свою любовь. Так же, как некоторые не могут пользоваться своим телом. Тут уж ничего не поделаешь. Я не думаю, что мать вас не любит. Любит, но немного по-своему. – Она сомневалась, что Тони одобрит ее слова о том, что его бывшая жена и мать его детей эмоционально неполноценна, но не могла придумать ничего менее болезненного. Она надеялась, что этого объяснения будет достаточно. Хилари посмотрела на нее скептически, но спорить не стала.
Тут Аннабел рассмеялась и обвила руками шею бабушки.
– Бабуля, ты прелесть! – заявила она. Ну, вот и все.
– Я знаю, – чуть самодовольно ответила Айрин. – А сейчас, если ты перестанешь меня душить, я пойду заваривать чай. Хилари, будь добра, достань из коробки фруктовый торт. Да, он в буфете. Дверца под газетой. Думаю, в желудках Филипа и Питера осталось место для еще одного кусочка.
Едва на кухню прошли Фелисити и Тони, как зазвонил телефон. Это был Оливер Дикенс.
– Моя дорогая, – сказал он Фелисити. – извини, что тревожу тебя в такой день, но я хотел сообщить тебе новость еще до того, как ты прочтешь ее в газете.
– О Боже, как интересно! Что же это? – Она жестом попросила Тони подать газету, лежавшую на буфете.
– Увы, ничего интересного. Наше издательство сливается с «Уорблер Интернэшнл», – очень устало сказал Оливер. Фелисити рухнула на стул.
– «Уорблер интернэшнл»? Но ведь они печатают порнографию или что-то в этом роде!
– Знаю. Но тут ничего не поделаешь. Они решили освоить другой рынок и проглотили нас. Не могу выразить, как я расстроен. Я не хотел, чтобы это случилось.
– Тогда почему ты это позволил? – воскликнула Фелисити. – Это твоя фирма. Ты не обязан ее продавать.
– Фелисити, именно это я и пытаюсь тебе объяснить, – сказал Оливер. – К сожалению, ты, Джоан и почти все остальные сотрудники остаетесь без работы. В том числе и я сам. Конечно, ты получишь выходное пособие, но «Уорблер» не отличается щедростью.
Однако Фелисити не воспринимала слов Оливера. Без работы? Немыслимо! Что она будет делать? Куда пойдет?
– Не понимаю, – сказала она. – Это ты так хочешь?
– Нет. Но ничего не могу сделать. Это не в моей компетенции.
– Почему? – Фелисити окончательно запуталась. – Оливер, это твоя компания. Ты можешь делать с ней все, что сочтешь нужным.
Оливер тяжело вздохнул.
– В том-то все и дело, дорогая. Это не моя компания. Она принадлежит моему старшему брату. Так было всегда. Я только управлял ею. Мне принадлежит четверть акций, а ему – три четверти. Он говорит, что не может отвергнуть такое предложение, и продает свой пай. По закону он имеет на это полное право.
У Фелисити забрезжила надежда.
– Но разве ты не можешь оставить за собой четверть? Ты не обязан продавать свои акции. Ты можешь бороться. Сунуть ногу в дверь.
– Эти парни оторвут ее в две секунды. – Голос Оливера звучал прерывисто, как будто старик был готов заплакать. Впрочем, наверно, так оно и было. – Дорогая, ты знаешь, что я им не чета. Никогда не был, а переучиваться слишком поздно. Да я и не хочу. Нет, уйду в отставку. Джоан Шримптон будут платить пенсию за выслугу лет. А в будущем году ей исполнится шестьдесят, и она получит вдобавок пенсию от государства, так что бедствовать не будет. Но я боюсь, что из моих сотрудников тебе будет труднее всего. Приходи завтра, и мы постараемся уладить наши финансовые дела. – Оливер испустил еще один вздох, достойный Гаргантюа, и остатки надежды, которую еще питала Фелисити, рассыпались в прах. Но тут голос Оливера зазвучал немного веселее. – Меня утешает только одно. Ты снова замужем и, слава Богу, материально обеспечена.
– Да, Оливер, – еле слышно сказала Фелисити. Говорить больше не о чем. У Оливера и без того хватает проблем. Финансовое положение семьи Хьюзов не имеет к нему никакого отношения.
– Так ты придешь завтра? Мы постараемся сделать все, что можно.
– Да. Приду. – Фелисити положила трубку.
– Он говорил об этом? – Тони положил на стол «Ивнинг стандард» и показал на заголовок: «Кит проглотил кильку».
Фелисити подняла глаза.
– Да, – сказала она, – и я осталась без работы.
– Не обращай внимания, дорогая, – бодро сказала Айрин. – Как говорится, одна дверь закрывается, другая открывается, или что-то в этом роде. – Она начала разливать чай. – Хилари, пожалуйста, достань из холодильника молоко. – Она протянула чашку Фелисити. – Не отчаивайся. Теперь ты сможешь перейти в фирму с лучшими перспективами. Тебя ждет новое будущее.
– Нет, не ждет, – сказала Фелисити и ударилась в слезы. – Я не могу уйти в другую фирму. Никто меня не возьмет. Потому что я, кажется, беременна.
– Милая! – завопил Тони.
– Ах! – дружно сказали Айрин и Аннабел.
– Что? – воскликнула Хилари.
– Это значит… – Питер залился румянцем.
– Да, дурень. Это значит, что у нее будет ребенок, – пробормотал Филип. Тут Питер подпрыгнул на месте.
– Значит, у нас будет брат! – выкрикнул он.
– Или сестра, – ответил Филип.
– Я не уверена, – сказала Фелисити. – Только подозреваю. Подтверждения еще нет.
– То-то в последнее время мне стало казаться, что ты слегка поправилась, – сказал Тони, улыбаясь от уха до уха.
Фелисити пошарила в сумочке, вынула платок и вытерла глаза.
– Ради Бога, о чем ты плачешь? – спросила Айрин, отрезая большой кусок фруктового торта и передавая его дочери. – Держи. Теперь тебе нужно есть за двоих.
– Но мы с Тони не можем позволить себе ребенка. – Вот и все. Она сказала правду. Их денег не хватит на еще одного младенца.
– Конечно, можем! – Тони обнял ее и так стиснул, что едва не задушил. – Можем позволить себе что угодно, если очень захотим этого.
– Придется позволить, – сказал Филип, – раз уж он есть.
– Это будет нелегко. – Фелисити шмыгала носом и продолжала утирать слезы.
– Как все, что чего-то стоит, – ответила Айрин. – Было бы желание, а остальное приложится.
– Мама, не говори банальностей. На самом деле я только думаю, что беременна. Я могу ошибиться, – с надеждой сказала Фелисити. И заметила на лицах окружающих горькое разочарование.
Они хотят этого, с удивлением поняла Фелисити. Действительно хотят.
ГЛАВА 17
Наследующий день после похорон Венеции Фелисити в последний раз поехала в «Дикенс букс». Путешествие в Лондон на поезде было обычным и в то же время нереальным. Было трудно свыкнуться с мыслью, что этот день действительно последний. Она ощущала себя человеком, потерявшим цель в жизни. Фелисити обвела взглядом пассажиров. Большинство лиц было знакомо, но толком она никого не знала. Тут не было человека, которому она могла бы рассказать о своих чувствах. Она присмотрелась более пристально, пытаясь что-то понять по лицам своих собратьев. Одни читали, другие разгадывали кроссворды в утренней газете, а некоторые – главным образом, молодые люди в роговых очках – что-то быстро набирали на клавиатуре портативных компьютеров. В их поведении не было ничего особенного. Но все они будут работать и сегодня, и завтра. Этот день для них не последний. Что бы они чувствовали на ее месте? Что бы они сказали, если бы их уволили?
– Милая, лучше говорить, что тебя сократили, – посоветовала ей мать. – Это звучит не так обидно.
Уволили, сократили, какая разница? Результат один: ты без работы. Сегодня все было настолько нереальным, что Фелисити не ощущала ни малейших признаков беременности. Уж не приснилось ли ей все, включая вчерашние похороны Венеции?
Когда она прибыла в «Дикенс букс», ощущение нереальности усилилось и дошло до абсурда. Джоан Шримптон попрощалась с ней со слезами на глазах. Переполненная эмоциями, она горячо расцеловала Фелисити, чего до сих пор никогда не делала. Потом совершенно смутилась и вспыхнула как маков цвет.
– Ох, моя дорогая, – чуть не плача, сказала она. – Я никогда не думала, что доживу до такого дня. Не могу найти подходящих слов, чтобы выразить свои чувства.
Фелисити и сама ощущала то же самое. Привычный мир рушился, и это приводило ее в оцепенение. Но Джоан Шримптон было еще тяжелее. Она лишалась не просто работы. Для нее это был конец света. Вся ее жизнь после окончания курсов секретарш вращалась вокруг «Дикенс букс». Фелисити хотела посочувствовать ей, но не решилась ни на что, кроме ответного поцелуя и нескольких неразборчивых слов типа «да, ужасно». Она боялась пробить брешь в броне неистовой гордости, которой окружила себя мисс Шримптон. Фелисити просто не выдержала бы, если бы Джоан расплакалась. Одна слезинка и в самом деле скатилась по ее тщательно напудренной щеке. Но, как ни странно, горе Джоан Шримптон помогло ей собраться с силами.
Верхняя губа Оливера Дикенса была напряжена, и Фелисити поняла: достаточно одного слова, чтобы он не справился с собой. Поэтому она была очень осторожна. Если для нее случившееся было потерей работы, то он и Джоан Шримптон теряли дело, которым занимались всю жизнь.
В здании царила меланхолия. Кое-кто из служащих уже ушел, другие, как Фелисити, разбирали свои столы. Тот, кто еще оставался на работе, выглядел подавленным. Страх перед новым руководством был почти осязаемым, и Фелисити была рада унести отсюда ноги. Скорее в поезд и домой, в Гемпшир! Домой! Фелисити поняла, что впервые за время замужества подумала о Черри-Триз как о доме. Не как о доме Тони, не как о бывшем доме Саманты, но как о своем собственном.
Смешавшись с толпой пассажиров, делавших пересадку с линии Бейкерлоо на Ватерлоо, Фелисити поняла, что она улыбается. Кажется, ей все же удалось изгнать призрак Саманты. Черри-Триз принадлежит ей. Ей, ее странной семье и ребенку, в существовании которого она теперь была уверена. Фелисити уже забыла, что еще утром беременность казалась ей сюрреалистическим сном. И хотя это было нелогично (поскольку медицинское свидетельство должно было ожидать ее только по прибытии; сегодня утром Тони взял у нее образец мочи и отнес в лабораторию, не доверяя покупным наборам, с помощью которых можно было провести тест самостоятельно), Фелисити была уверена не только в своей беременности, но и в том, что родится мальчик, которому она уже придумала имя: Джонатан.
На вокзале Ватерлоо гулял враждебный ветер, трепал полы пальто ее попутчиков, напоминая о том, что зима уже не за горами. Зябко подняв воротник, Фелисити поспешила занять место в поезде, заполненном теми, кто стремился пораньше покинуть Лондон. У всех была работа, а у нее нет. На мгновение она снова ощутила злобу. В ней заговорила гордость, раненная известием о сокращении. Фелисити отвергла предложение матери пообедать.
– Чтобы отпраздновать новое направление, которое приняла твоя жизнь, – сказала утром Айрин.
Но в то время у Фелисити было только одно направление, а именно вниз, так что праздновать было нечего. Теперь же все по-другому. Унывать не следует. Сокращение, ну и что? Не она первая, не она последняя. Газеты пестрят статьями о том, что в современном мире права на труд не существует, что большие компании поглощают малые, а затем уменьшаются сами, проводя сокращение штатов и урезая расходы на зарплату. Иными словами, каждый за себя.
– Смотри на это как на желанную перемену, – говорила мать. Она тоже читала газеты. – Теперь ты сможешь работать на дому. Быть самой себе хозяйкой. Тебе следует сделать то, что советует Оливер: стать литературным агентом. Ты достаточно разбираешься в издательском деле, знаешь, что хорошо, а что нет. Кроме того, у тебя есть нужные связи. Ты справишься.
Конечно, все это верно. Но, когда Фелисити уходила от Дикенса на все четыре стороны, она не чувствовала ни малейшей склонности к книгоизданию. Работать на дому Фелисити не нравилось даже тогда, когда у нее был выбор. Теперь же эта перспектива и подавно не казалась ей привлекательной. Кроме того, она сомневалась, что хочет и может иметь дело с десятками нервных авторов, обладавших непомерным самолюбием и все как один убежденных, что они написали величайшую книгу со времен «Унесенных ветром». Будучи редактором, она могла отстраниться от настырных графоманов, но литературному агенту отступать некуда. Эта работа требует постоянных контактов с людьми, что ее совсем не радовало. Фелисити понимала, что, если она хочет зарабатывать деньги, ей придется расширить сферу деятельности и выйти за рамки издательского дела. Все это было очень утомительно и действовало на нее угнетающе.
Однако в поезде усталость и депрессия прошли, и Фелисити невольно задумалась о будущем. Подумать действительно было о чем. Жизнь снова меняется. Нужно найти место для новых частей головоломки.
Каких сюрпризов мне ждать на этот раз? – думала она. Как ни странно, Фелисити не сомневалась, что они будут счастливы, но знала, что этому счастью всегда будет мешать недостаток денег. Особенно теперь, когда семья скоро пополнится еще одним членом. А потом она подумала о Саманте. Что ждет эту женщину? Сейчас она летит обратно в Америку, к новой жизни с Пирсом. Куда более простой, чем жизнь в Черри-Триз, без запутанных семейных и материальных проблем. Пирс достаточно богат, а Саманта имеет свою ежемесячную колонку в престижном журнале, а также появляющуюся одновременно в нескольких изданиях колонку в «Английском сельском доме и саде». Все сулит Саманте безоблачную жизнь, и на мгновение Фелисити ощутила укол зависти. У Саманты все ясно и спланировано до мелочей. В то время как у Фелисити ясно только одно: ей каждый день придется гадать, как свести концы с концами. Без ежемесячного жалованья не разбежишься; когда внезапно кончатся продукты, не поедешь в ближайший супермаркет и не станешь за бешеные деньги покупать пакет еды быстрого приготовления. Эта мысль была настолько угнетающей, что Фелисити перестала мечтать, откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Завтра, завтра, не сегодня. Поезд вырвался из предместий Лондона на равнину, и довольная Фелисити задремала.
Прибыв в Черри-Триз, она увидела веселую суету, которая показалась ей совершенно неуместной. Она приехала из Лондона, став одной из миллиона безработных. Неужели они этого не понимают? И почему не торопятся утешать?
Она увидела в паддоке Хилари и Аннабел, которые без особого успеха пытались заставить Белые Носочки брать препятствия. Толстый пони не хотел этого. Фелисити проследила за Хилари, которая галопом подскакала к первому барьеру – длинному шесту, положенному на две круглые банки из-под масла. Белые Носочки весело поскакал вперед, но в полуметре от препятствия резко свернул направо, промчался в дальний конец паддока и начал щипать живую изгородь, не обращая внимания на попытки Хилари заставить его двигаться.
Рев, доносившийся из старой конюшни, говорил, что мальчики возятся со своими мотоциклами. Тони, энергично сгребавший листья, весело помахал ей рукой, но не поспешил навстречу. Обиженная Фелисити прошла на кухню, и обнаружила там Трейси.
– Ты должна была уйти еще несколько часов назад, – сказала Фелисити, считая в уме, сколько придется заплатить ей за переработку.
– Знаю. – Ярко раскрашенный петушиный гребень Трейси, не вязавшийся с оформлением уютной английской кухни, опустился и вновь поднялся. – Но Тони попросил меня остаться.
– Серьезно? – удивилась Фелисити. Неужели Тони забыл, что она платит Трейси из своих денег, а этот источник иссяк?
– Тут был семейный совет, – вполголоса сказала Трейси и довольно добавила: – На который пригласили и меня.
– Замечательно. – Фелисити сбросила туфли. Ноги ныли. Лондонская брусчатка и беременность плохо сочетались друг с другом.
– Садитесь и поднимите ноги повыше, – тоном властной матери сказала Трейси, – а я тем временем заварю чай. Вы ведь не хотите довести себя до изнеможения, правда?
Фелисити заставили сесть в старое кресло у окна кухни. Котенок номер два, так и оставшийся безымянным, увидев незанятые колени, тут же прыгнул на них, заурчал, как маленький паровой двигатель, и начал мять юбку Фелисити, устраивая себе постель.
– Трейси, – сказала Фелисити, считавшая ее материнскую опеку смешной и совершенно не нужной, – я беременна – да и то предположительно, – а не инвалид. – Она хотела добавить, что не имеет смысла суетиться вокруг человека, который собирается тебя рассчитать, но промолчала.
Фелисити не хотелось причинять Трейси боль и обиду. Может быть, завтра она придумает, как это сделать. Сегодня она по горло сыта расставанием с Оливером и людьми, которые много лет были ее коллегами. Разлуку с Трейси придется перенести на завтра.
– Конечно, вы беременны, – сказала Трейси, широко улыбаясь, положила в чайник пакетики и залила их кипятком. – Это ясно как дважды два. Тони уже всем сказал. Результат положительный.
– Он мог бы сначала сказать мне, – недовольно заметила Фелисити. – Но тут и понятия не имеют о праве на личные тайны.
– Ни малейшего! – весело согласилась Трейси. Она разместила на подносе чайник, чашки, блюдца, добавила к ним тарелку с золотистыми ячменными лепешками и поставила его на кухонный стол. – Я приготовила на ланч лепешки с сыром. Их все любят.
Лепешки явились последней каплей. Фелисити расплакалась.
– Трейси, – сказала она, шмыгая носом и разыскивая платок, – знаешь, я не смогу держать тебя. Я больше не могу себе этого позволить, потому что осталась без работы.
К ее удивлению, Трейси рассмеялась.
– А для чего, по-вашему, был созван семейный совет? – Она намазала лепешки маслом и налила чай. Потом открыла окно и крикнула: – Тони! Чай готов! – После чего закрыла окно и протянула Фелисити чашку.
Фелисити пила чай и лениво чесала котенка за крошечным круглым ушком. Котенку это нравилось: он перевернулся на спину и подставил ей толстое круглое брюшко. – На семейном шабаше денег не печатают, – сказала она.
Задняя дверь открылась, и Тони вошел как раз вовремя, чтобы услышать ее мрачную фразу.
– Нет, – сказал он, – но можно перераспределить ресурсы. Кажется, так это называется на жаргоне современных менеджеров. – Он взял чашку, две лепешки, придвинул стул и сел рядом с Фелисити.
– Я оставлю вас, – сказала Трейси. – Мелани с Джейкобом уже заждались. – Она весело выпорхнула из кухни. Через несколько секунд ее древний автомобиль ожил и с ревом покатился по аллее.
Фелисити посмотрела на Тони.
– Ради Бога, как ты собираешься перераспределять ресурсы? – спросила она. – Мы уже сосчитали все до последнего пенни.
– Так было, – ответил Тони. – Но теперь все по-другому. – Он протянул Фелисити лепешку, увидел, что жена готова возразить, и сказал: – Молчи и слушай. Мальчики сами предложили забрать их из школы святого Бонифация и отдать в уэстгэмптонскую среднюю. Это позволит значительно пополнить семейный бюджет. Если мальчики будут ходить в государственную школу, наши финансовые проблемы будут решены и мы сможем позволить себе держать Трейси.
– Но теперь я не буду ездить в Лондон и смогу сама заниматься домашней работой, – возразила Фелисити. – Так что она мне не нужна. Во всяком случае, постоянно.
– А это уже второй вопрос, – с улыбкой ответил Тони. – Который очень волнует Трейси. Она не знала, как тебе сказать.
Фелисити нахмурилась. В чем дело?
– Сказать мне? Она что, недовольна? Я мало ей плачу?
Тони покачал головой.
– Ты не единственная, у которой меняется жизнь. Трейси тоже решила сменить курс. – Он взял еще одну лепешку и намазан ее маслом. – Наверно, ты уже слышала, – сказал он с полным ртом, – что Сэм Эпплби переехал к Трейси.
Фелисити кивнула.
– Да, но…
– Слушай дальше. Сэм нашел себе работу в садоводческом центре «Холлиерс». Позже он хочет основать собственный бизнес, а пока поучится делу. Он сообразителен и любит садоводство. Я думаю, у него получится.
– Но какое это имеет отношение к работе Трейси? – Фелисити вспомнила о том, как страстно эта молодая женщина отстаивала собственную независимость. – Не могу представить себе, чтобы она согласилась жить на иждивении Сэма.
– Она и не соглашается, – кивнул Тони. – Должен сознаться, что я приложил к этому руку. Я убедил Трейси, что их связь будет прочной только в том случае, если Сэм будет чувствовать себя главным добытчиком. Что его работа должна быть основным источником дохода для всех троих. Поэтому она согласилась приходить сюда дважды в неделю. Все остальное время она будет сидеть дома, заботиться о семье и налаживать собственный кулинарный бизнес.
– Какой еще кулинарный бизнес? – Фелисити ничего об этом не слышала и почувствовала, что события вновь выходят из-под ее контроля.
Тони объяснил идею и то, как Трейси собирается ее осуществлять. – Теперь ты сама понимаешь, – закончил он, – что все сложилось к лучшему. Сэм взял на себя заботу о семье как раз тогда, когда ты потеряла работу.
Фелисити немного помолчала, обдумывая услышанное, а потом сказала:
– Но ведь Трейси понадобятся деньги. Как она начнет свой бизнес без посуды и промышленного холодильника, не говоря уж о предоплате за продукты?
Тони густо покраснел и смущенно кашлянул.
– Ты?! – показала на него пальнем Фелисити.
– Да, – признайся Тони. – Я дал ей четыреста фунтов, чтобы было с чего начать, не волнуясь из-за отсутствия наличных.
