Текст книги "Хозяин Леса. История большой любви и маленькой лжи (СИ)"

Автор книги: Андрей Ренсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

–Так и называется – посвящение.

–А можешь рассказать какую-нибудь страшную историю? О привидениях, например...

–Лукашин, ты не в пионерлагере после отбоя, – строго сказала я. – Ты опытный, толковый турист, да ещё и чемпион мира по многоборью! Какие, на хрен, привидения? Эти страшилки старики придумывают, чтобы молодых воспитывать. Традиции у нас такие, понял? Хотя... Была одна история...

Женя тут же вытянул свои длинные руки в предостерегающем жесте:

–Вот не надо опять впаривать про Шебуршанчика, который живёт в рюкзаке и питается варёной сгущёнкой! Марин, ну я же серьёзно...

–Всякие вещи бывают, – неторопливо сказала я, высматривая впереди знакомую опушку. Нет, отсюда не видно, надо подняться вон на тот холм. – Я два раза в лесу ночевала, совсем одна. Так же группу догоняла.

–Правда? – недоверчиво спросил Женя.

–Я никогда не вру. Не потому, что хорошая такая, а просто память отвратительная. Забываю, кому что соврала. – Подобранная мной на дороге шишка полетела в лукашинскую грудь, которая покорно приняла удар.

–И как оно – одной ночевать в лесу?

–Чувствуешь себя одинокой маленькой девочкой в чужом доме. Прямо как Маша у медведей. Лес – он живой, понимаешь? Шорохи, скрипы, тени какие-то бродят, бубнят, а наведёшь фонарик – нет никого. Лежишь в палатке и уговариваешь себя: не бойся, это просто мыши в листьях возятся. А вот это выпь на болоте крикнула. А вот этот шёпот за стенкой – никакой не шёпот, а просто веточка трётся о тент. Хотя знаешь, что нет никакой веточки: до ближайшего дерева даже штормовка не дотянулась... Это шнурки такие длинные, на палатке.

Холм оказался достаточно крутым, и мне пришлось замолчать, чтобы сберечь силы. Идущий сзади Лукашин тоже стиснул зубы, и некоторое время я слышала только упрямое свистящее дыхание. Но как только подъём стал более пологим, он прокомментировал:

–Да, жутковато. Но такие вещи очень легко можно объяснить. Это просто страх, вот и всё.

–Есть такой персонаж, как ты говоришь, фольклорный, – тяжело отдуваясь, сказала я. – Хозяин Леса. Любимая фишка у Палыча, кстати. Нравится ему всем, кто первый раз идёт, мозги выносить этим Хозяином. Если не в теме, просто нельзя не поверить.

–А ... что... он... рассказывал? – пропыхтел Лукашин.

–Всякую ерунду, в которую только чайник и поверит: что нельзя шуметь, свинячить, ругаться. Дескать, Хозяин этого не любит, может наказать. Эта сказка давно уже по кругу ходит – от Палычева руководителя к Палычу, от него к нам. Ей лет сто, наверное.

–А как он может наказать, этот Хозяин? – Лукашин на ходу расстегнул пуговицы на куртке: подъёмчик оказался тяжеловат не только для меня. Надо бросать курить, срочно... – Утащит к себе в чащу и там... Что? Ну, рассказывай уже, Марина – видишь, у меня фантазии не хватает!

–Да ничего такого... Колышки он из палаток вынимает. Вещи путает, а некоторые с собой уносит. А чаще всего вообще ничего не делает. Просто стоит на опушке и смотрит на лагерь.

–А на кого он похож? – заинтересованно спросил Женя. С каждым шагом всё труднее выдирать ноги из песка. Господи, да где же эта вершина?

–Дай попить... – Я притормозила – смахнуть с лица пот перед решающим рывком. – А на кого захочет, на того и похож.

–В смысле? – недоверчиво спросил Лукашин, протягивая бутылку.

–Старики говорят, что эта сущность может притвориться, кем угодно, – сказала я, закручивая крышку. – И ещё, что встреча с Хозяином может изменить твою судьбу. Вроде бы даже можно попросить у него что-нибудь, и он выполнит твоё желание, но возьмёт очень дорого.

–Правда? – Мой малыш выглядел довольно обескураженно.

–Жень, ты дурак? Ведь просила же не вестись...

–Ты извини, но я не понял: его, что, на самом деле нет?

–Лукашин, ну всё просто же: кто-нибудь наряжается и стоит, позирует. Типа наблюдает за лагерем, ищет, кто косячит. Если место удачное, луна полная, или сумерки с туманом – изумительный бывает эффект! Лично видела, как двоих с сосны снимали. Сами потом не помнили, как залезли!

В принципе, отсюда уже должно быть видно, как люди в разноцветных куртках развалились на молодой травке. Должно быть слышно, как по бокам сухой коряги гуляет топор. Свежий весенний ветерок должен был донести до меня запах тушёнки и бульканье котелка над костром.

Но на опушке никого не было. Совсем никого.

–Ну, а где страшное? – разочарованно спросили сзади.

–Я видела этого Хозяина, когда все, кто мог им быть, стояли рядом со мной, – надёжно придавив глотку вырывающейся из горла истерике, медленно ответила я. – Только можно я эту историю чуть попозже расскажу?

Вниз я сбежала, не обращая внимания на судороги в ногах, как будто мой бег мог что-то изменить. Споткнулась о вылезшие на дорогу корни, едва не растянулась пластом. И вот она, полянка, точно такая же пустая и вблизи.

–Мы здесь должны были их встретить? – спросил из-за спины Лукашин. Я не стала ничего отвечать. Осела на траву и спрятала лицо в ладонях.

–Марина, чем я могу помочь? Не плачь, пожалуйста, и не три глаза – красные станут. Может, ему позвонить, Палычу?

–Лукашин, ну чем ты можешь помочь? – подняла я, может быть и красные, но абсолютно сухие глаза. – Здесь связи нет, никогда не было и никогда не будет. И, потом, я не плачу. Я просто... Не знаю. Макс обещал ждать нас здесь, но его нет. Доволен? В конце концов, всё это из-за тебя!

–Марина, – ответил и не думавший разделить моё бешенство на двоих Женя. – Послушай... Только не кричи! Это точно та дорога? Ты уверена...

–Я уже ни в чём не уверена, – прошипела я, терзая неподдающиеся узлы на шнурках клапана рюкзака.

–А с Палычем вы как договаривались? Можно, я помогу? – Лукашин потянулся к моему рюкзаку, но я повернулась к нему спиной. Когда у меня бешенство, ногти должны быть заняты. Это отвлекает от желания запустить их в лицо кому-то рыжему и надоедливому.

–Мы договаривались... – Я сделала глубокий вдох. – Что они будут нас ждать в этом месте, потому, что здесь всегда бывает днёвка. Мы здесь, а их нет. И что теперь делать?

Женя присев на корточки, поковырялся подобранным прутиком в серой проплешине погасшего ещё в прошлом году костра.

–А на днёвке костры жгут? Ну, чтоб обед сварить?

–Да, – сказала я, не понимая, куда он клонит.

–Смотри сюда, – Женя торжественно обвёл поляну прутиком, словно какой-то персонаж из "Гарри Поттера". – Тут никто не жёг костра как минимум с осени. Посмотри, вокруг ни следов нет, ни окурков, ни-че-го.

–Хочешь сказать, что мы их обогнали? – подняв голову, спросила я. Робкая надежда на спасение пошла в мощный рост от одного вида сияющего лица Жени. Причудливая всё-таки штука – человеческая душа.

–Лукашин, если ты прав, я... Я возьму назад все слова, что про тебя говорила. Нет, не все, но половину точно.

–Оставь себе, – щедро махнул рукой Женя, присаживаясь на сидушку. – Но взамен с тебя та страшная история о Хозяине Леса.

–Ты уже не отвяжешься, да?

Он многозначительно улыбнулся и принялся расшнуровывать свой клапан. Откусить бы говорливый язык, да поздно уже. Думай теперь, Марина, как будешь огибать подводные камни, которых в этой истории хватает. Как рассказать её так, чтобы этот долговязый ничего не понял.

–Хорошо, – сказала я, закуривая, и, между делом, поглядывая на вершину холма. – Только учти: это не совсем моя история. И тебе я её расскажу только для того, чтобы ты понял: не надо связываться с Палычем.

–Да я и не собирался, – поджал губы Женя.

–Я тебя предупредила...

Табачный дымок принёс покой раздёрганным нервам и неожиданно меня начало клонить в сон. Свежий воздух, он такой.

–В общем, у тех, кто ходит с Палычем, есть традиция. Тебе ли не знать, что такое традиция, Женя Лукашин.

–Ну да, – хмыкнул Женя, передавая мне собственноручно изготовленный бутерброд. Разобрался всё-таки, как открывать конвертики с сыром, а сколько пессимизма по этому поводу было в магазине. – Каждый год тридцать первого декабря мы ходим в баню, всё так. А у вас что?

–А у нас – американский футбол, – ответила я. Брошенный на траву окурок продолжал дымить, чем ужасно раздражал. Пришлось, проткнув прутиком, вдавить его в землю.

–Американский футбол?

–Ну да. Берётся чехол от палатки, набивается всякой ерундой... Спальниками, свитерами, другими чехлами. Получается мяч.

–А где вы играете? – Лукашин откусил кусок "Краковской" и замер, прислушиваясь к своим ощущениям.

–Прямо в лесу, а где же ещё? Если по пути встречается большая поляна, встаём на ней лагерем. А ночью – играем.

–Ночью? – Лукашин выпучил глаза.

–Осторожно, не подавись... Ночью, да. Ты не представляешь себе, как это круто... Ночной лес – это очень серьёзная штука. Кажется, на тебя кто-то смотрит из темноты... Что ты на меня так уставился?

–Как? – улыбнулся Лукашин, чем разозлил ещё больше.

–Я тебе сейчас вообще ничего не буду рассказывать.

–Нет, нет. – Его улыбка стала растерянной. – Не обижайся, пожалуйста, я над тобой не смеюсь... Это другое, совсем... Знаешь, мне кажется, я всю жизнь могу сидеть на этой полянке и слушать тебя.

–Хм. – Остаётся только смахнуть с коленей несуществующие крошки и полезть в карман за новой сигаретой. Честная девушка отвечать на такие слова, в принципе, не обязана. Вот нечестной – раздолье: можно нахамить, можно высмеять в ответ. В этом нет хитрости, но нет и... чести. Перегорела моя тёмная половинка, высосал из неё всю энергию и силу злой колдун Максим Юрьев. Я словно стою голая, одна, в незнакомом месте.

"Помни лису. Что бы ни случилось. Помни – ты всё можешь сама. Не проси ни о чём Хозяина Леса – он слишком дорого берёт".

Я закашлялась, царапая горло, где встали каменным комом хлеб с сыром. Чёрная жижа стояла перед глазами так же отчётливо, как и во сне.

–Что? – Лукашин вскочил на ноги и приготовился подхватить моё обмякшее тело на руки. – Тебе плохо?

–Нет... Просто кто-то прошёлся по моей могилке. – Сигарета сломалась у основания. Надо же, а я и не заметила, пытаюсь раскурить, и не получается. – Забей, Лукашин. Кстати, ты не знаешь, к чему снится лиса?

–Нет. А причём тут лиса?

–Детские страхи, – честно ответила я. – Дальше будешь слушать?

Он кивнул и уселся удобнее, убрав под себя длиннющие ноги. Я помолчала, пытаясь вдохнуть жизнь в поблёкшие слайды воспоминаний, и они стали оживать, словно старые фильмы, раскрашенные на компьютере.

–Новеньких было двое – ну, просто оторвяшки. Что бы Палыч им не сказал, они назло ему сделают наоборот. В первую ночёвку велел им спать ложиться пораньше. Так они дождались, когда все уснут, стянули в хозпалатке полмешка картошки, и всю ночь сидели у костра, пекли. Почти всю испортили. А на следующий день обнылись: устали, спать хотим, Палыч! Даёшь привал... Потом яму под мусор их послали выкопать, а они всё в кусты свалили. Потом с сигаретами в овражке попались...

–Вот черти, – усмехнулся Женя, рисуя веточкой на мокром песке. – Я бы на места Палыча их выпорол...

–Непедагогично это... Палыч им раз вкатил моральных люлей, другой – не понимают. Он уже злиться начал, а когда он злится, это хорошо заметно. Он как будто щёки кусает изнутри.

Я попыталась изобразить знакомую мимику. Уж не знаю, похоже, ли получилось, но Женя понимающе кивнул.

–Ну, в общем, на третье утро эти два отморозка проснулись, оттого, что на них палатка упала. Малолетки взбесились, конечно. Палыч их послушал, покивал, а потом и говорит – это на вас Хозяин Леса разозлился, за мусор в кустах. Они не поверили, а зря. Потому, что когда вечером они присели в овражке покурить, Хозяин вышел к ним лично.

–Кажется, я понял, кого у вас там снимали с сосны. И кто же так блестяще сыграл роль?

–Серёга Горбунов – ты его видел на собрании. У Палыча есть старая плащ-палатка, специально для таких случаев. Лицо Серёже разукрасили похлеще, чем чёрту в сказке: и тенями, и помадой, и грязью даже. Самое трудное было – это дождаться, пока малолетки курить пойдут. Потому, что ржали все, как кони – в спальники, в кулаки... В общем, дотянули до самых сумерек, но это того стоило. Когда Серёжа в образе сверху на них посмотрел – это была просто бомба! Отморозки до конца похода из палатки не вылезали. Палыч даже беспокоиться стал. Но ничего, отошли потом: детская психика гибкая.

Я в очередной раз бросила взгляд на гребень холма, но там всё так же гулял ветер, и только ветер. Второй час уже – что же задержало Макса?

–А футбол был на предпоследней ночёвке. Ну, декорации ты себе представляешь: полная луна, снег лежит, отсвечивает. Целый день падал. И вот мы бегаем, месим грязь, как вдруг кто-то говорит: смотрите, а кто там, на мыске стоит? Я пригляделась – и правда, стоит. Наблюдает за нами. Здоровый, лица не видно: далеко и высоко. По фигуре – вылитый Серёга в плащ-палатке. И ещё луна, туман такой, прозрачный, еле заметный...

–Стрёмно...

–Не то слово. Но у меня сначала и мысли не было, что это не наш. Да и исчезло это нечто так же быстро, как и появилось – развернулось, и ушло в сосны. Даже не ушло, а... Не знаю, как назвать. Движения неестественные такие, изломанные. Начала считать ребят – вроде бы все здесь.

–А Палыч? – жадно спросил Лукашин, подавшись вперёд, как загипнотизированная дудкой заклинателя кобра.

–И Палыч тоже. Если бы он был в курсе, то... – Здесь я немного запнулась. – Думаю, мне он сказал бы. В общем, это было бы слишком жёстко, даже для него. Когда я это поняла, мне стало страшно. Но это так, присказка.

–Даже так? – поднял брови Лукашин. Солнышко давно переползло левее, оставив меня сидеть в тени. Надо передвинуться за ним: жара ещё успеет надоесть в июле, а сейчас самое время для солнечных ванн. – Дальше будет страшнее?

–Дальше будет непонятнее... Палыч нас послушал и велел молодых спать укладывать. А через час, когда все угомонились, вызвал к себе.

Хозяин Леса.

В ночном мраке, жиденько разбавленном потухающим костром и отсвечивающей от снега луной, острые скулы Макса казались вырезанными из чёрного камня. За спиной, спрятавшись в складках куртки, висел знакомый чехол, почти неразличимый в темноте. Плохо дело.

–Не врёте, молодёжь? – глухо, и как мне показалось, с непонятной грустью, спросил он. Мы начали негромко, чтобы не разбудить остальных, возмущаться, но он поднял руку, успокаивая гомон. – Остальные спят?

–Да, – ответила я, как всегда, за всех.

Секунду он раздумывал, раскачиваясь на пятках вперёд-назад, а потом, кивнув сам себе, сказал:

–Точно – человек? Не волк, не лось, например?

Прослушав очередной приглушённый вопль негодования, Макс высморкался и сказал, как отрезал:

–Скорее всего – другая группа. Или охотник: здесь зимник недалеко, в паре километров. Или лесник.

Или грибник – чуть не сказала я, но хватило ума промолчать.

–Но посмотреть всё-таки надо...

Макс достал из кармана светодиодный фонарик, но включать не стал: в палатках ещё ворочались, похрапывали, что-то доедали.

–Горбунов – со мной, остальные ждут у костра. Старшая – Рябинина. Вернёмся через полчаса.

–Макс, ты, как хочешь, но я с вами, – упрямо наклонив голову, сказала я. На самом деле, мне совершенно не хотелось идти в ночную сырость оцепенелого леса. Наверное, это был просто спонтанный порыв, вызванный вспыхнувшей обидой – как же, меня не берут с собой.

Макс скользнул по мне недобрым взглядом, но спорить не стал: знал, что присутствие чужих людей никак не стеснит меня, бешеную, абсолютно ни в чём. Остальные, явно не страдая жаждой приключений, потихоньку начали пятиться к жёлтому пятну костра.

–Хорошо. Тогда Олежка за старшего. Пошли.

И мы пошли, хрустя свежим молодым снегом, как колонна слепых: держа друг друга за капюшоны и не сводя глаз с бегающего по земле света.

Сразу за лагерем в ночной темноте притаился неглубокий овражек. Чтобы подняться на мысок, надо было пересечь его и пилить вверх по заросшему сосняком косогору. Если и есть лучший способ потерять друг друга в ночном лесу, то я его не знаю.

–Где он стоял? – обернулся Макс.

–Вон там, – показала я. – На самом краю.

–А у него фонарик был? Или факел, лампа керосиновая? Хоть какой-нибудь источник света?

–Да в том-то и дело, что ничего такого, – поёжилась я. После тёплого спальника ночной лес встретил меня зябкой прохладой. Чёрные силуэты переплетённых ветками сосен уходили вверх до самого неба, где всё расплывалось, и царила только тьма. – Не понимаю, как он прошёл здесь без света.

–А никак, – подал голос Горбунов, до этого молчавший. – Здесь он вообще не проходил – посмотрите на снег.

–Ну, значит, он с той стороны поднялся.

–С той стороны болото и всё заросло молодым осинником.

Мы с Горбуновым понимающе переглянулись: по этой густой каше из веток и корней трудно пройти даже днём.

–Там никто не ходит, ребята, – подтвердил нашу догадку Макс. – А ночью – это вообще самоубийство. Повторяю свой вопрос: вы, в самом деле, видели на мысу человека?

–Макс, ну мы что, по-твоему, дети, что ли? – обиделась я. Горбунов негромко кашлянул и переступил с ноги на ногу, разделяя моё мнение. Иногда очень хочется заставить его прыгнуть с девятого этажа головой вниз, просто ради любопытства. Где та грань, за которой Серёжа начнёт мне противоречить, и существует ли она вообще?

–Дети... – Макс, не отрываясь, смотрел вверх, на тёмный склон. – А кто же вы ещё? Были бы вы взрослые, то понимали бы, что я за вас отвечаю. Если там действительно кто-то шлялся, это нужно проверить, то есть подняться на мыс. Думаю, вам не очень хочется туда лезть, товарищи взрослые.

–Горбунов, скажи ты. – От одного взгляда на мрачный сосняк тело начало дрожать пока невидимой для других, но вполне ощутимой дрожью. – Я уже устала ему повторять.

–Мы не врём, – испуганно сказал Серёжа, зачем-то стащив с головы шапку. Тёплый парок пополз вверх, цепко держась за потные волосы.

–Хорошо, – согласился Макс. – Тогда слушай мою команду: держаться сзади на расстоянии пяти метров. Меня и друг друга из вида не терять. Если кто всё-таки потеряется – пусть стоит на месте и машет фонариком.

Макс скинул с плеча чехол. Я покосилась на Горбунова – знала, что в нём, и была готова. А для Серёги это могло оказаться сюрпризом. Тот и впрямь, сначала побледнел, но потом тяга к оружию, сидящая в представителях мужского пола где-то глубоко в переплетении хромосом, победила.

–Это... Тулка тридцать четвёртая, да, Макс?

–Посвети, – попросил Макс, пытающийся попасть стволами в пазы, и Серёга направил свет на его руки:

–Тэ тридцать четыре... Хорошая штука. У моего дяди такая же: старая, бесфлажковая. Собирать только неудобно.

Не отвечая, Макс, щёлкнул курками. В полной тишине этот тихий лязг прозвучал весьма зловеще.

–Точно не хотите мне ничего сказать?

Мы, не сговариваясь, замотали головами. Я взяла Серёжу за руку, для того, чтобы успокоиться самой. И поразилась, насколько они ледяные, его пальцы. Макс достал из кармана два патрона и, не торопясь, зарядил безвольно свисающее с его руки ружьё. Так и не дождавшись раскаяния, ради которого и был затеян этот спектакль, он взвёл курки, вдавил предохранитель, и, не скрывая раздражения, кивнул:

–Тогда – вперёд!

И мы нырнули в темноту, до краёв заполнившую овражек. Сосняк встретил нас неприветливо: угрюмые деревья наблюдали за нами, не выдавая себя ни звуком, ни движением. Ветер затих и лес погрузился в вязкую, неуютную тишину – ни шороха, ни скрежета, только льющийся со всех сторон холодный свет луны, похожий на светящийся вазелин.

С каждым шагом подниматься было всё труднее. Со всех сторон скалились острые когти, цепляющиеся за воротник. Настигнутые светом фонаря, они превращались в обычные ветки, но стоило лучу отклониться, снова принимали прежний, отвратительно – бесформенный облик. Пару раз я крепко приложилась коленом обо что-то твёрдое, а один раз, поехав на обвалившейся кочке, распласталась ничком, выронив фонарик.

Где-то в середине пути мне захотелось зажмуриться и двигаться дальше на ощупь: я задолбалась уговаривать разум, что шмыгающие в темноте тени есть всего-навсего продукт его игр. Но, как только ресницы сомкнулись, стало ещё хуже. Перед глазами поплыли знакомые с детства картинки: металлические полы, покрытые засохшей кровью, стеклянный взгляд, сломанные усы. Детские кошмары – самые стойкие, подумала я, растирая снегом горящие щёки.

На вершине Макс потушил фонарик и жестами велел нам сделать то же самое. Впрочем, как выяснилось уже через несколько секунд, эта предосторожность была лишней. Полянка оказалась небольшой, и метров через десять упиралась в точно такую же сплошную стену сосняка.

–Вот здесь он стоял? – сказал Макс, разглядывая сверху собственную палатку, гаснущее пятнышко костра и сидящих вокруг молчаливых школьников, обложившихся спальниками. – Хорошее место для снайпера.

–Рукой можно потрогать, – сказал Серёжа, предусмотрительно обнявший сосновый ствол, чтобы не загреметь вниз. – Макс, так кто это был?

–Никто, – ответил Макс, сломав ружьё и вынимая из стволов патроны. – Никого здесь не было.

–Но мы видели, – с нажимом сказала я.

–Тогда, может, и следы его увидите? Или он по воздуху прилетел?

Полянка была засыпана снегом, довольно тонким слоем, который так не смог придать ей законченной, полной белизны. Из-под снега торчали ветки, протягивая к небу усохшие пальцы – целая россыпь чёрных пятен на белоснежном холсте. Но эти пятна были рассыпаны слишком хаотично, невозможно было отыскать хоть какую-то закономерность.

–Никого, – сказал Макс, прислонившись спиной к стволу. Ружьё при этом он держал, как держат автомат опытные бойцы: баюкая, как ребёнка, у груди. От этой картины что-то сладко заныло в самом низу моего живота.

–Но мы его видели... Это правда!

–Есть такая старая легенда, о Хозяине Леса. Один из сюжетов очень похож: туристы заметили кого-то на обрыве, пошли проверить, а там ни следа нет. В первый раз мне рассказали эту историю ещё в одна тысяча девяностом году. Я поверил, а надо мной посмеивались. Вас, товарищи взрослые, при этом ещё и в проекте не было. И, тем не менее, вы сейчас пытаетесь меня одурачить той же историей.

–Макс, никто никого не дурачит, – спокойно сказал Серёжа. Лунный луч, блеснувший из-за облачка, осветил его лицо, и я увидела, что лоб и щёки покрыты узором из запекшейся крови: привет сосновым веткам. – Вы же меня знаете: я врать не умею. Здесь кто-то стоял, а потом вон туда пошёл. Странно так, словно подпрыгивал. Скажи, Марин?

–Ладно, Серёжа, – Макс оторвался от ствола, закидывая ружьё на плечо. – И кто же, по-твоему, это был?

–А может... Это и был настоящий Хозяин? – Серёжин голос с каждым сказанным словом становился тише и, наконец, превратился в шёпот. Я увидела, как раздуваются ноздри Макса: признак очень плохого настроения.

Наверху взвыл ветер, роняя с высоких ветвей опоздавшие на землю снежинки. Горбунов заморгал, и втянул голову в плечи. Мне тоже стало, мягко говоря, не по себе.

–Давайте назад не через лес, – успела пискнуть я, прежде чем тяжёлая, больше не склонная к дипломатии, рука сгребла меня за воротник. Через секунду та же история случилась с Горбуновым – только он ещё и удостоился лёгкого пинка в зад.

Путь вниз оказался точно таким же, как и вверх, только вниз. Теперь я падала на задницу и, в итоге, отбила копчик, уже выйдя из леса, у самого овражка. Хорошо хоть Макс со своим мощным фонарём, шёл сзади и подсвечивал дорогу. Все эти долгие минуты спуска мне хотелось развернуться, но мешал непонятный страх: казалось, что по склону вслед за нами бесшумно скользит большое и чёрное Нечто.

Лариска уже спала, завернувшись в спальник, и не отреагировала даже на включённый фонарь. Я великодушно поправила капюшон, полностью скрывший остренький носик. Жалко, если задохнётся, подруга всё-таки.

Сон не шёл. Всякий раз, когда я переворачивалась на другой бок и утыкалась носом в тёплый, сопящий Ларискин спальник, мне казалось, что под синтетикой вовсе не она, а Макс. В конце концов, я поймала себя на том, что неосознанно поглаживаю тёплый бок, проводя пальцами вдоль выученных наизусть шрамов. Хорошо, что Лариска не проснулась – не хочется думать о том, что могло последовать дальше.

Расстегнув молнию, я на четвереньках выбралась в тамбур. Костёр уже потух, и холодный ночной ветер деловито забрасывал тёплые угли сырой листвой и снежной пудрой. Стоять на ветру было довольно зябко, зато из посвежевшей головы мигом улетучились всякие глупости. Подрожав ещё немного, я заметила в Максовой палатке отблеск света: ветер, играясь, залетел в тамбур, и на секунду приподнял незастёгнутый полог.

–Привет... – Он и, правда, не спал. Читал какую-то книжку, улёгшись на живот головой к выходу. На специальном крючочке висел небольшой фонарик, который и был источником света. – Можно?

Прежде чем ответить, Макс оглядел меня с ног до головы. Зрелище ещё то, надо сказать: растрёпанные волосы, наброшенная на плечи куртка, вывернутая наизнанку, волочащиеся по земле шнурки.

–Никто не видел?

–Никто не видел, – сказала я, опускаясь на колени. Макс перекатился на бок, пропуская меня – ни тебе радости, ни удивления. Такое впечатление, что он меня ждал, но только как неизбежное зло.

–Не спалось, – сообщила я, усаживаясь сверху на его поясницу. Сразу захотелось поозоровать, запустив холодные руки под свитер. – Бу!

Он даже не вздрогнул. Похоже, у нас нет настроения.

–Там, на улице, холодает... – Мои пальцы заскользили дальше и глубже. – А ты такой тёплый... Что читаешь?

На обложке красного цвета была нарисована девушка средневекового типажа, держащая в руке зеркальце, а на коленях – голову единорога. Обложка, надорванная до середины, держалась на честном слове, в книге не хватало как минимум трети страниц. Да и оставшимся досталось: их мяли, рвали, и, кажется, даже курили. Самое место этой книге было в сельском туалете, откуда она, несомненно, и перекочевала в палатку Макса.

–Райнер Мария Рильке. Записки Матиаса... – Всё, дальше читайте это нагромождение скандинавских имён сами, Максим Павлович. – Фэнтези? Я думала, ты её не любишь?

–Да нет, не фэнтези, – задумчиво ответил Макс, покачивая книгу на руке, словно взвешивая. По стенам палатки заметалась дёргающаяся прямоугольная тень. – Там и стихи, и сказки, и роман даже... Очень странная книга, одна из самых странных, что я читал.

–Как же ты её читал? – промурлыкала я в его ухо, поглаживая по щеке, обросшей за неделю колючей щетиной. – Там же половины страниц нет?

–А, это неважно, – отмахнулся он. В мои глаза он по-прежнему старался не смотреть, и я не стала настаивать на игре в гляделки: не хочет, не надо. – Её с какой страницы не открой, всё равно ничего не понятно.

–Тогда зачем ты её читаешь?

–Настроения нет, – ответил Макс и, наконец-то, соизволил погладить меня по волосам, небрежно, словно любимую кошку. Или Лису, например. Ты хорошая Лиса, красивая, но не мешай, пожалуйста.

–Что случилось? – спросила я уже серьёзно, поняв, что моё игривое настроение разбилось о мрачную стену Максовой угрюмости. – Если ты на нас с Серёгой обиделся, то я тебе клянусь: мы и, правда, что-то видели!

–Да я знаю, – криво усмехнулся Макс. – Извини, Лиса, мне пришлось тебя обмануть. Понимаешь, я тоже кое-что видел. И уже не в первый раз.

–Как это – обманул?? – вскинулась я. – А зачем в лес нас погнал, если всё знал? Подожди... В смысле – не в первый раз?

Ну, да, так примерно мой мозг и работает.

–Для воспитательного эффекта. Чтобы вы уяснили: единственное, чего стоит бояться – это человек. – Макс провёл рукой по своим жёстким волосам, и с них посыпалась перхоть. – Твои претензии, Лиса, в расчёт не принимаются: ты сама напросилась. Ответ на третий вопрос: в прямом смысле.

–И что это такое? То, что на нас смотрело?

–Я не знаю. Но оно существует на самом деле. Его называют Хозяином. Или Духом Леса – кому как нравится. Я думаю – это сам лес принимает человеческий облик, чтобы посмотреть на нас нашими глазами.

–Макс, ты меня пугаешь! – Я пододвинулась своей изогнутой спиной ближе к его животу. – Придётся мне остаться у тебя ночевать: вдруг на обратном пути меня кто-нибудь съест!

После некоторого колебания он всё же обнял меня, но так, для вида, лишь бы угомонилась.

–В лесу надо бояться диких животных и диких людей. Это всё. Остальное, даже если мы не совсем представляем, что это такое, способно только пугать. И притворяться человеком.

–А на что это было похоже? – спросила я вдруг, вспомнив странную фигуру. – Ну, то, что видел ты?

И тут же пожалела, что спросила.

–На меня, – ответил Макс, уставившись глазами в одну точку. – А ещё на моих мёртвых знакомых.

–Ты шутишь, наверное, – сказала я, отстранившись. – Я просто маленькая девочка, не забывай. Если у тебя нет настроения, я лучше пойду.

Макс не шевельнулся, хотя одевалась я долго. Не нарочно, просто трясущиеся руки никак не хотели попадать в рукава. Эта его неподвижность и не понравилась мне больше всего. Не бредовые слова о том, что морозный ночной лес может принимать чужой облик и наблюдать за людьми, не пустые, безразличные интонации. А его лицо, превратившееся в маску. Ведь сам факт того, что лицо может превратиться в маску, пугает.

–Уже уходишь?

–А что – можно остаться? – ответила я, застыв в неловкой позе: голова в тамбуре, остальное тело в палатке.

–Задержись немного, – сказал он, втаскивая меня обратно, роняя на спальники и целуя в губы. К счастью, это продолжалось недолго, потому, что при всём желании я не смогла ответить ему с той же страстью. У него даже язык был холодным, а губы – вообще ледяными.

–Что с тобой? – снова прошептала я.

–Что-что, – передразнил он меня. – Эхо войны. А то я не слышал, как вы меня между собой называете: "Контуженый".

–Не знаю, откуда ты это взял, но положи обратно, – строго сказала я. – Мы все зовём тебя только Палыч, и никак иначе. У тебя что, голова болит?

–Болит немного, – признался он. – Но не из-за контузии.

–Слушай, можно я выкину эту твою книжку? – попросила я. Даже закинутая в угол и замотанная в спальник, она внушала какое-то запредельное отвращение, словно дохлая змея. – Она меня раздражает. И потом, читать при таком свете вредно: вот голова и болит.

–Стоит пустить женщину в дом, и она начинает наводить свои порядки, – усмехнулся Макс – Она не моя, а Андрюши.

–Что за Андрюша? Расскажи... Хотя нет, не хочу ничего знать. Просто выкинь эту гадость – и всё. Хотя нет – расскажи.

–Эта история не для детских ушей.

–Эта гадость. – Я брезгливо подняла мизинец, показывая на мерзкую книжонку. – И тот мужик на холме. Они что, как-то связаны, что ли?

–Ты же знаешь, Лиса, в какой организации я служил? – сказал Макс после недолгого молчания. – Вот и Андрюша служил там же. А познакомились мы в... В одной гордой республике, которая никак не желала понять, что она – субъект Федерации. Ну, как познакомились – скорее мне его показали. Он к этому времени был уже овощ. Даже не узнавал никого.