Текст книги "Хозяин Леса. История большой любви и маленькой лжи (СИ)"

Автор книги: Андрей Ренсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Мне показалось, победитель не поверил в свою удачу, даже собрав в своих руках шесть старших козырей. И уронил карты на рюкзак, только тогда, когда я решила, что продолжать этот цирк дальше не стоит.

–Спрашивай, – благосклонно разрешила я. – Можно.

–И ты ответишь честно? – не поверил он, глядя на меня измученными глазами. – Блин, у меня руки не поднимаются...

–Сам виноват. А отвечу честно, да.

–Хорошо, – хрипло сказал Женя. – Этот Палыч – он тебе кто?

Хороший вопрос. А может взять, да и рассказать ему всё – мелькнуло в голове. Мелькнуло и погасло.

–Ты у меня уже спрашивал...

–Да, я помню. – От волнения Женя задел ногой рюкзак, и карты посыпались на пол, но никто из нас не обратил на них внимания, потому, что они были всего лишь предлогом и инструментом. – Ты сказала, что он твой руководитель. Но это, извини, конечно – масло масляное.

–А твой отец с тобой, почему не живёт? – спросила я, внезапно для него. – Спился, помер, или бросил вас?

–Бросил, – неуверенно ответил Женя. Было видно, что такой поворот разговора оказался неприятным сюрпризом: ожидал он совсем не этого.

–А-а... – кивнула я. – А у меня просто бухает. Это же лучше, чем совсем бросил, да?

–Марина, а это ты сейчас к чему?

–Когда я задаю вопросы о твоей семье – тебе приятно?

Он промолчал, поглаживая плечи – видно и впрямь болели нещадно.

–Так вот. Палыч – моя семья. И пацаны. А ты – чужой человек. Поэтому отвечу честно, как и обещала: это не твоё дело. Я не лезу в твою душу, а ты в мою. Сходили в поход и разбежались. Договорились?

–Нет, – помотал он головой, глядя в пол. – Я ведь видел вас с Палычем около стоянки... Ну, перед тем, как подойти за мячиком. Ничего, правда, такого не услышал, кроме последних слов. Тут уж извини, их пол-парка слышало. Что-то вроде: научись врать, как следует, да?

Я подождала продолжения, и оно последовало незамедлительно.

–Мне показалось, что с его стороны это была угроза.

–Лукашин, не было никакой угрозы! – С этой особью мужского пола надо говорить очень твёрдо, тогда она теряется. Скорее всего – отзвуки маминого воспитания. – И мне всё равно, что ты там себе напридумывал.

–Я ничего не придумывал. Помнишь, я рассказывал о девушке, которая была очень на тебя похожа?

–О, Боже! – демонстративно зевнула я. – Так она существует? А я думала, что это твой вымышленный друг. Ну, и причём здесь она?

–Я её видел ночью у себя во дворе, – нехотя сказал Женя. Судя по его бегающим глазам, это должно было стать для меня откровением.

–Ну, тогда это точно была не я.

Электричка снова притормозила у какой-то станции. Два мужичка в одинаковых пиджаках проволокли мимо нас грязные мешки с чем-то тяжёлым. Проводив их взглядом, Женя нагнулся ближе, поманил пальцем, а я, дура, послушно подчинилась, загипнотизированная его серьёзностью.

–Мне кажется, – сказал он негромко. – Только ты не смейся, пожалуйста... Мне кажется – она мёртвая была.

–Лежала мёртвая у тебя во дворе? – Я ничего не поняла, но почему-то тоже перешла на шёпот. – Жесть, какая...

–Нет, стояла и на меня смотрела.

–Мёртвая? – уточнила я, отодвигаясь подальше, на всякий случай. – То есть, призрак? У-у-у, Лукашин, я пришла за твоей рыжей душонкой!

–Ты не смейся только... Вы же очень похожи... Вот я и решил, что это она предупредить приходила. О том, что тебе угрожает опасность.

Женя коротко выдохнул и выпрямился, сложив руки на коленях. Вроде того: я сказал, что хотел, а ты теперь думай. Да вот ещё, больно надо.

–А у тебя девушка была когда-нибудь? – спросила я, интуитивно почувствовав мягкое розовое место в его ощетинившейся иголками защите.

–Нет, я всю жизнь ждал только тебя, – уклончиво ответил он и, придумав, наконец, куда деться от моего наполненного скептицизмом взгляда, нагнулся, чтобы подобрать рассыпанные по полу карты.

Тамбурная дверь отъехала в сторону, запустив в вагон облако табачного дыма и двух молодых людей. Один из них показал на пустую скамейку, предлагая присесть, но другой остановил его коротким, как удар в живот, движением, сканируя вагон тяжёлым взглядом исподлобья.

Тут я совершила две ошибки: во-первых, встретилась с ними глазами, а во-вторых, слишком быстро отвернулась к окну. Дикое животное надо давить прямым, как линия прицела, взглядом, отводить который нельзя ни в коем случае. Поскольку так, по мнению зверя, мы проявляем слабость.

Первым к нам подошёл тот, что помоложе. Старший остался за его спиной, небрежно облокотившись на спинку скамьи и полностью перекрыв проход. На него оглядывались, но он невозмутимо щёлкал семечками, и случайные взгляды отскакивали от его груди, как мячики от стенки. Лукашин всё возил по полу руками, выискивая залетевшего под сиденье туза. Чёрные ботинки, покрытые толстым слоем дорожной пыли, поравнялись с ним, а потом один из них небрежно ткнул Женю в бедро.

–У-ру-ру! Э, студент, ты чего там потерял?

–Ты чего? – с недоумением спросил Лукашин.

–Я? – ткнул себя пальцем в грудь молодой. Роста он был небольшого, но смотрелся покрепче Жени. К тому же его тело будто было наполнено до краёв крутым кипятком, и ноги не могли стоять на месте. Больше всего это было похоже на причудливый танец. Только вот таких танцоров я достаточно повидала на районе: парень явно на чём-то сидел, и плотно.

–Ты. Ногами можно и поаккуратнее.

–Ну, извини, браток, попутал, – облизав губы, сказал молодой.– Я думал, раз ты под шконкой шаришься, значит, опущенный. А гомосеков только ногами, а куда деваться!

Ну, началось – подумала я. В животе зашевелилось что-то горячее, и появилась тянущая противная боль, как при месячных. Пассажиры уткнулись в давно прочитанные газеты, а те, у кого их не было – в окно. Впрочем, так бывает всегда. Где вы, любители помочь униженным и оскорблённым, в тот момент, когда вы действительно нужны?

–Ты ошибся, уважаемый, – сказал Женя. – Я не из таких.

–А чего под шконку залез?

–Да вот, карты упали.

–А чего ж ты безрукий такой?

–Да упали вот.

Разговор явно заходил в тупик, и молодой решил сменить тактику. Впрочем, это могло быть и заготовкой.

–Фрол! – позвал он старшего, и тот обернулся, вроде бы нехотя. – Студенты тут колотьё метают, может, впишемся?

–Спроси, на что играют, – процедил тот сквозь зубы, а я удивилась тому, какие же ярко – голубые у него глаза. Как у ребёнка.

–На интерес. – Женины пальцы дрожали. Еле заметно, но дрожали, и колоду в руках он тасовал уже слишком долго, даже на мой взгляд.

–А что за интерес? – нагнулся к нему молодой, и пальцы замерли, застыли. – Может, и мы впишемся?

–А свой у нас интерес, уважаемый. Вас не касается.

–Нет, Фрол, ты посмотри, как пацанчик меня отшил! – оскалился молодой. Бешенство так и пёрло из него, пузырилось в уголках губ. – Ну, давай, тогда на просто так метнём!

–Я на просто так не играю.

–Смотри ты, грамотный... А на что играешь?

Молодой нисколько не смутился вежливому отказу, попинал рюкзак, ощупал его хозяйской рукой, потом, нимало не стесняясь – меня. Слава Богу, только взглядом.

–Ни на что.

–Так, прямо, и ни на что? – радостно возразил молодой. Его глаза, казалось, вращались в глазницах по часовой стрелке – жуткое зрелище. – А если найду что-нибудь? Тогда ведь играть по-любому придётся.

–Не можешь заставить, – негромко возразил Женя. – Если я не имею желания – не можешь.

–А кто его будет спрашивать, твоё желание, пацанчик? Взял карты в руки – играй. Что на кон ставишь? Барахло своё? Или, может – тёлку?

–Нет. На неё играть не будем, – Женя хотел сказать это решительно, по-мужски, я понимаю. Но не получилось, буду справедлива – голос слегка дрогнул. Ладно, буду справедлива до конца – не слегка.

–Что так? – поинтересовался вроде бы непричастный к разговору Фрол. То ли ноги затекли, то ли семечки кончились. – Подруга твоя, что ли?

–Знакомая, – Лукашин поглядел на меня с такой тоской, что мне показалось, сейчас он добавит: прыгай в окно, Марина, я их задержу.

–На знакомую не грех сыграть – нахрен она ещё нужна?

–Молодой человек, разрешите пересесть, – Я приподнялась, пока ещё не решив, что буду делать с ногами, перекрывшими проход. Но молодой просто толкнул меня в плечо, продолжая скалиться. Толкнул легко, без злобы, можно сказать, походя. И я упала обратно на скамью.

Увидев это, Женя дёрнулся. Но это его движение было лишено агрессии, желания вцепиться в чужое горло зубами. Молодой понял это и, скучая, закрыл глаза тёмными очками. А в лукашинский воротник вцепилась другая рука, с плоскими, словно стёртыми о чьи-то зубы, костяшками.

–Сиди, студент, – ласково сказал Фрол. Его мятое лицо оставалось добродушным, а ярко-голубые глаза говорили – куда ты, дурашка...

Женя дёрнулся ещё раз. Воротник затрещал, но рука со сбитыми костяшками сжала ткань сильнее и не дала повернуть голову.

–Сиди смирно, кому говорю.

–Вы чего беспределите, парни? Это не по понятиям!

Молодой фыркнул, как нетерпеливый жеребец, обрызгав слюной свой подбородок и, частично, Женины джинсы. Посмотрев на меня, развёл руками и вытер рот грязной ладонью. Что-то вроде извинения, наверное.

–А ты что, по понятиям живёшь? – спросил Фрол, не ослабляя хватки. – Сидел, что ли?

–Дядя научил, – выдавил Женя. – Лёня Шиш, слыхали за такого?

Молодой с Фролом быстро переглянулись. Непонятно почему, я приободрилась. Нет, ну, правда – в электричке полно народа, на улице белый день. Что эти урки могут нам сделать?

–Слыхали, – ответил Фрол после недолгой паузы. – Был такой человек при делах. А сам-то кто по жизни будешь?

–Человек, – гордо сказал Женя, словно не замечая, что его держат за шиворот. – Просто человек.

–Че-ло-век? – по слогам повторил молодой и снова повернулся ко мне, как бы ища поддержки. – Нет, ну ты слыхала? Да какой ты человек, посмотри на себя, дырявый...

Интересно, а что это у меня в кармане такое жёсткое, неудобное? Оно ещё постоянно норовит ткнуть в живот, когда я нагибаюсь... Ах, да, это же подаренный Максом телефон...

–Витюша, остынь, – вежливо попросил Фрол, и Витюша остыл, щёлкнув Лукашина по носу, красному от стыда. – Пацан вроде ровный... С чего ты взял, что он заднеприводной?

–Нет, ну а я что – против? – демонстративно поднял руки вверх Витюша. – Это я просто предположил... А вообще, у меня к нему претензий нет. Пусть идёт на все четыре стороны. Только Клаву свою пускай оставит. Мне кажется, у нас намечается взаимность.

–Я Марина, вообще-то, – сказала я. – Так, для справки.

Витюша, лучась гнилозубой улыбкой, прижал руки к груди:

–Марина, Клава – мне вообще по хрену, веришь, нет?

–Слышь, студент, – Фрол встряхнул Женю посильнее, перестав улыбаться. Даже глаза полиняли, став серыми и скучными. – К тебе претензий нет. Но чтоб на следующей остановке тебя в вагоне не было, всосал?

–Я без девушки своей никуда не пойду, – ответил Лукашин, прекратив попытки вырваться.

–Ты чё, кукарямба? Ты же говорил, что она тебе никто!

Женя попытался было расцепить короткие пальцы, но в итоге только обогатился оплеухой.

–Ребята, ребята! – Кричать пришлось громко: я уже видела на лукашинском лбу красные точки от недобрых взглядов, конкретных, как луч лазерного прицела.

–Чего? – неохотно ответил Витюша. Понять его можно: уже поднялся с лавки, уже неторопливо сжал кулак, занёс руку для хорошего смачного крюка. И тут: ребята, ребята...

–Ну, вы чего? Это и, правда, мой парень.

Женя смотрел затравленным зверем, будто пойманный охотниками волчонок с толстой рукавицей в маленькой пасти.

–А чего ж ты тогда, мразота, нам лечишь? – сказал Фрол и слегка ослабил пальцы, разрешая Лукашину дышать.

–Да он напугался, наверное, – ответила я за Женю. – Вы, извините, конечно, но вас вполне можно напугаться.

–Пугливый, что ли? – Витюша потянулся к Жениному лицу, а я подавила желание вцепиться в его дряблую серую кожу зубами. Кто знает, какая дрянь в крови у этого субъекта?

–Вы, молодые люди, до какой остановки едете? – поинтересовалась я, сумев совладать с собой. – Просто нам на следующей выходить.

–Ну, значит, и нам на следующей, – переглянувшись с Фролом, сказал Витюша. – Ты, коза, по-любому с нами выходишь. А этот пускай дальше едет – мне такие на зоне ещё надоели.

–То есть вы тоже в Липовке выходите? – Никогда не думала, что мои ноги могут так дрожать. Кажется, что коленки бьются друг об друга с глухим костяным стуком.

–В какой Липовке? – хитро прищурился Фрол. Пассажиры потихоньку потянулись к дальнему тамбуру. Мужичок лет сорока в майке с Терминатором подхватил под мышку старенький рюкзак и засеменил к выходу, даже не поглядев в нашу сторону. Айл би бэк, детка.

–А сейчас, что разве не Липовка? – наигранно удивилась я. – По-моему, мы сто девятый километр уже проехали.

–Сто девятый проехали, – согласился Фрол, почёсывая подбородок. – Значит, следующий – сто первый.

Витюша загоготал, в восторге хлопая ладонью по коленке. При этом щедро орошал слюной всё вокруг, уже без извинений. Я достала из кармана телефон и кокетливо чиркнула ногтём по тёмному дисплею.

–О!!! – восторженно заорал он. – Дай мобилу с камерой позвонить, а?

–Подожди, – пересилив себя, я улыбнулась, и он нехотя разжал пальцы. – Мне надо звонок сделать.

–Кому? – разминая затекшие мышцы шеи, спросил Фрол.

–Маме. Хочу предупредить, что сегодня не приеду. – Тут мне пришлось подмигнуть Витюше.

–Ну, позвони, – настороженно позволил он, не ожидавший от меня такой уступчивости. – Быстро только! И мобилу потом мне отдашь!

Я, закусив губу, ткнула в нужный номер дрожащим пальцем, молясь, чтобы он не оказался занят. Женя заворочался, сжав кулаки – судя по всему, приготовился к какой-то самоубийственной глупости.

–Привет! – решительно сказала я, дождавшись, когда трубку возьмут. – Это Марина Рябинина, дочь твоя. Что? К Липовке подъезжаю. Да, скоро буду, минуты через три.

–Э, слышь, – Фрол нахмурился, но я состроила умильную рожицу, показывая пальцем в динамик, а потом прижала этот палец к губам, призывая к тишине. Не знаю, поверил ли он – проверять было некогда.

–Что ты говоришь, мама? Прямо на перроне стоишь? С дядей Колей? Это хорошо! Потому, что срочно нужна твоя помощь! Тут к нам в электричке два урода пристали...

У Витюши, судя по всему, вместо крови по венам бежала тормозная жидкость. Зато Фрол слушал внимательно. Не теряя времени на раздумья, он шагнул вперёд и попытался вырвать телефон из моей руки. Хорошая попытка, но ваши сегодня не пляшут, друзья – уголовнички. Мне удалось увернуться, и рука загребла только воздух и пару десятков моих волос. Зашипев от острой боли, я выплюнула в трубку:

–Шестой вагон, шестой вагон, помогите!!! – После этих слов короткие толстые пальцы выбили телефон из руки и он, ударившись о верх сиденья, развалился на несколько частей. Как куски "Самсунга" упали вниз, я уже не услышала: где-то в районе уха надулся и взорвался красным ядовитым огнём пузырь, до краёв наполненный болью. Всё, конец. Не успею даже завизжать, как следует – сейчас он меня добьёт.

Но этого не случилось. Во-первых, всё испортил Витюша. Его поза "ноги на чужую лавку" оказалась ценной с точки зрения понтов, но бесполезной в драке. В этом случае Лукашин сделал всё грамотно: дёрнул наркошу за ноги, пока тот сучил руками в попытке ухватиться за что-нибудь. И Витюша провалился между сиденьями с печальным криком раненой чайки, только ноги в грязных ботинках взмыли вверх.

Во-вторых, на этом победы и кончились. Озверевший, сбросивший маску увальня, Фрол сбил Лукашина с ног одним сочным ударом – примерно такой звук раздаётся, когда на колоде рубят мясо. Тот рухнул, как бревно, но удачно: прямо в проход, поперёк Витюши. Который, в свою очередь, истошно завопил – непонятно, от физической или душевной боли:

–Слезь с меня, петушара!

Вот так между мной и злобно сопящим Фролом оказалась куча переплетённых между собой конечностей и две головы, одна из которых изрыгала матерные проклятья, а вторая просто мычала. Фрол, конечно, попытался достать меня, перегнувшись через скамейку, да не тут-то было.

–Ну? – спросила я у него, когда восстановилось дыхание. Отчаянно кружилась голова, и бешено колотилось сердце: давно не было такого стресса. – Что дальше-то? Выходим в Липовке? Там опорка, и я вас обоих туда сдам, граждане бандиты.

–Ну, ты сука, – восхищённо сказал Фрол, и в этот момент я поняла какого цвета глаза у моей смерти. Голубого. В его руке был нож – небольшая раскладная китайская игрушка. Починить карандаш, поковыряться в зубах, покромсать закусь, или лицо одной упрямой девочки.

–С ума не сходи, – попросила я, не сводя глаз с узкой серебристой полоски. – Пошутили, и хватит. Дай пройти, и мы расстанемся друзьями.

Где там. Окинув оценивающим взглядом кучу рук и ног, он принял единственно верное решение, не оставляющее мне шансов: обойти её по пустым скамейкам и выйти мне в тыл. Вагоны катились удручающе медленно, как во сне. Когда убегаешь от чудовища, а тяжёлые ноги путаются в одеяле.

В отчаянии я ударила по стеклу ладонями, и с подоконника поднялось облако пыли. Среди ползущих посадок, там, где к полотну выходила узкая грунтовка, вдруг мелькнуло что-то рыжее. Я пригляделась – вдоль путей в сторону перрона неторопливо шла одетая в оранжевую куртку женщина. А за ней по пятам следовали два мужика приличных размеров, которые несли большую сумку, каждый за свою ручку.

–Мама! Мама!!! Дядя Коля!!! – закричала я, колотя в стекло изо всех сил. Слава Богу, что форточка была открыта: женщина услышала и с недоумением подняла на меня глаза. Я помахала ей рукой.

–Привет! Я здесь!!!

Не знаю, о чём она подумала, увидев в окне бледную растрёпанную девочку с огромными от страха глазами. О том, что я выглядела именно так, мне подсказало моё отражение, колыхающееся в стекле. Мужики замедлили шаг, и в этот момент электричка начала тормозить.

–Что такое? – крикнул один из них. – Ты чего?

Фрол, всё-таки добравшийся до соседней скамейки, замер, всматриваясь в окно, а потом немного отступил назад. Я, поднявшись на цыпочки, замахала руками, словно взбесившийся сурдопереводчик.

–Я здесь!!! Помогите, пожалуйста! Мама! Дядя Коля!

Наш вагон остановился прямо напротив здания станции – приземистого одноэтажного сооружения, выкрашенного оранжевым и зелёным. Первое, что я увидела в окно, было рябое лицо полицейского, с ленивой брезгливостью наблюдающего за торговлей щавелем. Прямо вот взяла бы за торчащие из-под фуражки конопатые уши и расцеловала, не задумываясь.

Фрол стоял в проходе, задумчиво поставив ногу на лавочку, и глядел куда-то в сторону выхода, потеряв ко мне всякий интерес. Нож куда-то делся, да и не было никакого ножа, гражданин начальник, не докажете. Лукашин, с трудом поднявшись на ноги, разглядывал распластанного Витюшу, словно раздумывая: не стоит ли пнуть его ещё разок? Передумав, он прислонился к сиденью, растирая подбородок и сплёвывая на пол красным.

Когда мы выходили из вагона, нам опять повезло: конопатый коп смотрел в сторону. Ну и хорошо. Не хватало ещё отвечать на дурацкие вопросы по поводу растерзанного вида.

–Стой, – сказала я, опёршись на плечо Лукашина. Мимо нас проходили, сновали, шлёпали голосящие, пыхтящие, галдящие люди. – Сделай вид, что подтягиваешь ремешки на рюкзаке. Я хочу посмотреть – где эти двое...

Женя занялся ремешками, а я, прикрыв пылающую щёку волосами, внимательно осмотрела электричку и перрон. Ни в окнах, ни рядом с вагонами гопников не было. Я схватила Лукашина за рукав.

–Женя, пошли, быстро...

–Что? – встревоженно спросил он, и завертел своей приметной рыжей головой во все стороны, как флюгер. – Что?

За углом здания станции асфальт был перепахан корнями огромных тополей и покрыт плотной коркой из полусгнивших листьев и окурков. Люди, спешившие на электричку, огибали это место, поднимаясь по бетонной лестнице. Ещё одна, такая же, рассыпавшаяся до состояния железных прутьев в куче щебёнки, сбегала вниз и исчезала в разросшихся одуванчиках.

–Вот по этой лестнице, – показала я. – Спускаемся чинно и благородно. Потом будет дорога, песчаная.

–И что дальше? – спросил Женя, массируя подбородок.

–А дальше – топим по ней изо всех сил, пока не упадём.

Так мы и сделали. А что было дальше, и сколько это продолжалось, я помню очень смутно. Всё время, пока мы неслись, как напуганные зайцы в лучах света фар, у меня в голове прыгала только одна мысль. Насколько всё-таки оно в точку, это высказывание – язык на плече.

–Всё, хватит! – простонал бегущий впереди меня Женя. К счастью, он сдался первым. Последние метры я выжала из своего организма лишь благодаря тому, что крепко сжала зубы и почти перестала дышать. – Марина, хорош, я больше не могу!!!

Мы остановились посреди полоски плотно утоптанного песка, которая по недоразумению считалась у местных просёлочной дорогой. Длинные ноги Лукашина разъезжались, и, кажется, готовы были сломаться под весом рюкзака. Чёрт с тобой, подумала я и рухнула на землю. Через секунду Женя последовал моему примеру.

–Есть анекдот, – сказала я, закрыв глаза и слушая своё хриплое дыхание. – Идут по лесу инструктор, турист и чайник. Чайник думает: скорее бы привал. Турист: сейчас молодой сдохнет и, наконец-то, будет привал. А инструктор: твою ж мать, ну и лоси мне достались.

–Смешно, – ответил Лукашин. – А кто из них – я? Болит?

Пришлось дать, как следует, с размаха – по нескромным пальцам с прилипшими песчинками, которые вознамерились погладить мою щёку.

–Руки убрал! Забыл, что такое личное пространство?

–Извини, – слегка опешив, сказал он. – Я просто хотел посмотреть.

Зря я косметичку оставила дома. Ну ладно, помада и тени – без них в лесу тяжело, но ни одна девушка ещё не умерла. Но хотя бы зеркальце можно же было положить!

–Воды дай, – попросила я.

–Нет воды... – Женя сник прямо на глазах. – Выпала бутылка из кармашка, ещё в электричке.

–Ну, тогда пойдём искать. Должны же тут быть какие-нибудь колонки, колодцы. Деревня всё-таки, не пустыня же.

–Пошли, – согласился он. – Только вот... Это тебе.

С этими странными словами Лукашин снова потянулся ко мне своими грязными пальцами. Но в этот раз я, неожиданно для себя, не стала их сбрасывать. Пальцы немного поковырялись в области моей груди, а потом отодвинулись сами. Остался только небольшой жёлтый цветок мать-и-мачехи, вставленный в дырочку для пуговицы.

–Очень красиво, – поблагодарила я. На мой взгляд, довольно сухо, но Женя всё равно расцвёл, краше своего цветка.

Рычаг обнаруженной нами колонки оказался очень тугим. Я хотела уже просить помощи, но потом он всё-таки поддался, и вспененная вода с шипением брызнула на щебёнку.

–Бутылки другой нет? – зачем-то спросила я, и, не дожидаясь ответа, приказала: – Спроси в доме.

Женя, немного потоптавшись вокруг меня, уточнил:

–А мы долго идти будем? Может, она и не нужна?

Прижав струю пальцем, я направила на него целый фонтан из холодных брызг, чем вывела из ступора.

–Ты чего?

Вместо ответа я показала на дом, обнесённый забором из вырвиглазно зелёного штакетника. Он обречённо поплёлся к калитке, за которой басил невидимый пёс. Вернулся он быстро, суровый и решительный.

–А почему они такие жирные?

–А в них молоко было, на продажу, – сбивчиво объяснил Лукашин. – Не хотели так отдавать, пришлось заплатить двадцатку.

–Отмывай, давай! – Не хватало ещё пить из бутылки, в которой могло быть всё, что угодно, вплоть до крысиного яда.

Женя послушно склонился над струёй, наполнил бутылки водой и принялся трясти, время от времени поглядывая сквозь них на солнце. Я отошла в сторону, достала из кармашка рюкзака сигареты и с наслаждением закурила, переваривая случившееся.

–Может, хватит, Марин? По-моему, они уже чистые. У меня пальцы уже не сгибаются! – Лукашин продемонстрировал мне ничуть не изменившиеся бутылки и свои посиневшие руки.

–Хватит, – разрешила я, докурив. – Но, если я всё-таки отравлюсь, то ночью приду и сделаю все сопутствующие дела тебе в спальник. Вопросы?

–Ещё один вопрос, последний, обещаю, – Женя помедлил, наблюдая за моей реакцией. – А с кем на самом деле ты разговаривала по телефону? Ведь не с мамой же, правда?

–А с чего ты взял, что я с кем-то разговаривала?

–Потому, что я слышал, как тебе что-то отвечали. Женский голос. Ни слова не понял, только "бу-бу-бу". Как будто из бункера говорили.

Я сладко потянулась. Страх и злость ушли, улетели с лёгким ветерком, словно плохой сон. Внутри, разбуженные запахами, звуками и красками весеннего леса, отходили от зимней спячки знакомые с детства азарт и любопытство. Дорога звала меня – в этом не было никаких сомнений.

–Ну, это у них связь такая – причём тут я?

–У кого связь?

–Да у телефонной компании. Я в службу поддержки звонила, и мне отвечала девочка, оператор. Представляю, конечно, какие у неё были глаза после нашего разговора. Но кому сейчас легко?

Бутылка уже наполнилась до краёв и вода, радостно выбегая из горлышка, потекла вниз, по стенкам. Женя, забыв и о воде и о бутылке, пристально смотрел на меня.

–А если бы не получилось? Если бы занято было? Тогда – что?

–Тогда – всё.

Я, встав на цыпочки, подняла руки к небу и закружилась в радостном весеннем танце. Вместе со мной крутились зелёный забор, чья-то грязная "Нива", дом, сложенный из белого кирпича, колонка вместе с прилипшим к ней Лукашиным. И даже вода, плещущая через край бутылки, прямо на крепкие осенние ботинки.

Дорожные разговоры.

-А ещё есть такая сущность, как Хрумбряк, – вспомнила я. – У него есть хобот, розовый такой, очень противный.

–А этот что делает? – с явным сарказмом в голосе спросил пыхтящий сзади Женя. – Тоже вещи ворует?

–Этот не в рюкзаке живёт, а в палатке. Выбивает у людей из рук миски с едой. Хрум, а потом – бряк. И собирай гречу со спальника.

–Почему? Он что – голодный?

–А потому, что не надо в палатке точить. Тем более, в одну харю!

Лесная дорога, две выдавленные в грязи колеи, поросшие травой, всё тянулась и тянулась вдаль. Даже просто шагать по ней, улыбаясь погожему дню, было для меня наслаждением. Далеко позади нас остался огромный бетонный мост, длиной чуть не с сотню метров – слишком сложное и дорогое удовольствие для этих диковатых мест.

–Круто, – сказал Женя, глядя на бетонное чудовище из-под ладони. Надо было сказать ему, чтобы взял тёмные очки. – Интересно, зачем он тут?

–Стратегический, наверное. – Этот мост я видела уже третий раз, поэтому сейчас удостоила только лёгкого взгляда. – Здесь другой переправы ещё километров сорок не будет.

–Что-то не хочется такого крюка давать, – Женя поскрёб начавшую отрастать щетину. Если человек странный, то во всём: волосы на его голове имеют рыжеватый оттенок, а на подбородке и щеках – чёрный, как гуталин.

–А мы и не будем: тут, внизу, должен быть старый мост. Если половодьем, конечно, не смыло.

Не смыло. Точнее, смыло, но не весь. Того, что осталось, вполне хватило, чтобы осторожно пробраться на тот берег. Не сказать, что падать было высоко, но тёмные от времени доски были довольно скользкими, а вода бурлила от многочисленных водоворотов. Вряд ли Макс рискнул вести здесь группу: слишком опасно. Ну, а нам, пока никто не видит – можно. Зато теперь у нас есть фора в полчаса минимум.

Потом дорога долго петляла по пойме, ныряла в неглубокие овражки, заполненные грязным снегом. Лукашин темп, заданный мной, выдерживал исправно, шёл размашисто, глупых вопросов не задавал. Поэтому, минут через пятнадцать после моста, я поняла, что наконец-то могу расслабиться. Вдохнуть тёплый воздух, пахнущий мокрым песком и молодыми листьями. Поздороваться с проплывающими мимо меня липами. Раздавить новым, так удобно сидящим на ноге ботинком мокрый сучок и насладиться его хрустом. Сделать ещё тысячу вещей, о которых мечтала всю долгую, долгую зиму.

Когда перед нами выросла небольшая рощица, я остановила Женю:

–Доставай крем, а то сейчас сожрут.

–Да уже жрут, – флегматично ответил он и хлопнул себя по щеке, оставив на ней размазанную капельку крови.

В рощице нас атаковала целая армия носатых упырей, но, несмотря на все попытки забраться под воротник, крем своё дело сделал. Когда сплошная волна рвущего мозг ультразвука осталась позади, а перед нами вновь раскинулась пойма с островками деревьев, мы выдохнули с облегчением. Завязался разговор ни о чём, и как-то сам собой скатился до уровня туристических баек. Ну, вот так дошли и до Хрумбряка, куда же без него.

–И ты, что в него веришь? – скептически спросил Лукашин, сбивая о траву прилипший к его крепким осенним ботинкам комок глины.

–И ты поверишь, – бросила я через плечо. – Вот вывалишь себе на коленки кашу, ни с того, ни с сего – и поверишь. Кстати, после ужина положено самый вкусный кусочек бросать в костёр. Чтобы завтра дождя не было.

–А если он будет?

–Ну, значит – кто-то зажал. Знаешь, как отвратительно бывает: просыпаешься, а палатка протекла. Ты её окапывала, плёнку сверху стелила, а она протекла. Только из-за того, что кто-то за ужином пожалел кусочка.

–Ты меня извини, Марин, – прореагировал Женя после долгого раздумья. – Только это хрень какая-то...

Он подпрыгнул, подтягивая лямки: похоже, рюкзак, хоть и лёгкий, уже начал оттягивать плечи. Да и мне тоже, честно говоря. Плюс забились мышцы на ногах: с ноября не ходила пешком столько и сразу.

–Молчи и запоминай, что говорят! Понял, великий многоборец?

–Постараюсь сохранить своё инкогнито, чтобы не скомпрометировать даму, – Лукашин изогнулся в нелепом движении, по его мнению, похожему на поклон. И, как всякий плохой клоун, чуть-чуть не наказал сам себя: нога поехала по скользкой траве и угодила в глубокую, заполненную зеленоватой водой, колею. – Блин!!!

–Аккуратней, ноги не переломай!

Женя сконфуженно замолчал. Я, в который уже раз, наткнулась взглядом на свежую цепочку чьих-то следов, вышедшую на песчаный откос. Ботинки трекинговые, это факт: у моих похожая подошва. Вот только – наши ли это ребята? И веду ли я свою, пусть и очень небольшую, но всё-таки группу в правильном направлении? Кто бы знал.

–Чего замолчал? – окликнула я Лукашина. Так, отвлечься от тягостных сомнений. – Говори, чем тебя не устраивает наш фольклор, да погромче: пусть Хозяин Леса послушает, как ты в него не веришь!

–Всем устраивает... А кто это – Хозяин Леса?

–Не бубни под нос, я тебя не слышу...

–Всем устраивает, говорю. Очень интересно. На первый взгляд глупенько, конечно, но зато страшновато. Жертвоприношение, опять же... А когда молодых посвящают в бывалые туристы, это как называется?

Да нет, это же надо было себя так накрутить! Эта дорога, эта, всё правильно! Вот же – по правой стороне открылся вид на развалины свинарника в низинке. Просто в прошлом году я шла здесь в конце лета, вся эта прелесть была покрыта огромными лопухами и потому выглядела иначе. Теперь вся надежда на то, что Макс нас дождётся, как и обещал.