Текст книги "Хозяин Леса. История большой любви и маленькой лжи (СИ)"

Автор книги: Андрей Ренсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

–А мы что с тобой встречались? Я-то думал – мы просто переспали по старой памяти...

Я закрыла глаза, чувствуя, что больше не могу произнести ни слова. Перед глазами промелькнул острый угол стола, и мне захотелось с размаху разбить об него свою глупую голову. Чтобы это всё, наконец, кончилось.

–Да ладно, я всё понимаю, – сказал он, помолчав. – У тебя теперь другие интересы, другая жизнь... Но мы можем остаться просто друзьями?

Я кивнула, не в силах произнести вслух – да. Слёзы текли сами по себе, и все попытки остановить их только делали дырку в плотине ещё шире.

–Значит – друзья?

–Да, – прошептала я, только для того, чтобы он отстал. Удалить его номер, сменить симку. Тотчас же, сразу после того, как он положит трубку. Растоптать и выбросить с балкона подаренный телефон, как вещь, отравленную порчей. Не иметь с этим человеком ничего общего даже во снах.

–Вот и хорошо, – продолжил он, а я всё думала: Господи, да когда же ты заткнёшься? Слёзы капали на полированную поверхность стола, разбиваясь на маленькие капельки. – Ты не забыла, что собрание группы сегодня в восемнадцать часов на лыжной базе?

Для меня эта фраза прозвучала, словно на монгольском языке.

–Что? Зачем собрание?

–Извини, просто так нарисовать разряд я тебе не смогу... Для этого нужны отчёты, фотографии – всё по-взрослому. Ты же сама всё понимаешь... Так что всё будет по-настоящему: восемь дней, двести километров.

–Двести километров? – пробормотала я, и уже договаривая, вспомнила то, о чём напрочь забыла, поглощённая вечерними и ночными страстями. То, с чего всё и началось. Мои планы на будущее, убогие и нелепые, как первые чёрно-белые фильмы. Не – ет, ну, нет, так не бывает!

–Лиса... Марина, я не понял: тебя включать в списки? Сегодня я иду регистрировать группу.

–Я не знаю. Теперь я вообще уже ничего не знаю!

–Я тебя плохо слышу... Значит, не забудь – собрание в шесть! Но перед этим я хотел бы с тобой поговорить.

–О чём? – Мне показалось, что я задала вопрос достаточно громко, но его всё равно не услышали.

–Что? Плохо слышно! Слушай, я уже подъезжаю, и мне неудобно разговаривать... – Мой новый старый друг Макс заторопился и перешёл на скороговорку. – Давай после второй пары встретимся за лыжной базой. Окей?

–Окей, – повторила я. А что мне оставалось?

–Плохо слышу тебя...

–ДА-А-А!!! – заорала я в трубку. – ДА-А-А!!! ХОРОШО, МАКСИМ ПАВЛОВИЧ!!! ОБЯЗАТЕЛЬНО ВСТРЕТИМСЯ!!!

И от всей души, не выключая, запустила телефоном в стену. Раздался тоненький треск, и во все четыре стороны полетели разные чёрные детальки: крышка под дверь, аккумулятор под ножку шкафа. Я рухнула на диван, зарывшись лицом в подушку, изо всех сил вцепилась зубами в наволочку, но и это не принесло облегчения, только тупую боль в висках.

–Что мне делать? – спросила я, сама не зная у кого. – Ну, вот что мне теперь делать?

И замерла, вслушиваясь в тишину, в ожидании ответа.

ЖЕНЯ

Десять лет спустя.

Когда я увидел её снова, через десять лет и один месяц после нашей последней встречи, то решил, что схожу с ума. Её просто не могло быть здесь и, тем более, сейчас.

Девушка была одета в короткую белую курточку и плотные тёмные джинсы, слишком тёплые для жаркого утра. Она шла, наклонив голову, размышляя о чём-то приятном и тихо улыбаясь своим мыслям – так же, как раньше. В то, что за десять лет эта девушка совершенно не изменилась – нет, в это поверить было невозможно.

Но это было так.

А когда сильный порыв ветра донёс до меня еле уловимый запах "Диор Жадор", я поверил, что это не фокус, а настоящее чудо.

Магия этой встречи заключалась именно в том, что я поднял глаза в единственный нужный момент. Секундой раньше я вообще не узнал бы её среди одинаковых пешеходов. Секундой позже она свернула бы на другую дорожку. Какая-то неимоверная, чудовищная, кем-то запрограммированная случайность, вот что это было. Или просто – судьба.

Судьбу звали Андрей Мухин, по прозвищу Муша. Она была довольно увесистой: килограммов девяносто радостного молодого мяса. Прежде чем столкнуть нас с Мариной, судьба много раз роняла меня на мокрую землю – то ударом по ногам сзади, то ухватив руками за майку. Прав был друг Димон, играть они действительно не умели.

Они – это пацаны из параллельной группы, у которых мы осенью выиграли в футбол два ящика пива, и не дали отыграться. Зарядили дожди, а потом началась сессия – в общем, вае виктис, горе побеждённым. Но, как только подсохла грязь, побеждённые стали требовать реванша. Мы отказывались до тех пор, пока это не стало прямо-таки неприлично.

–Ну а где мы играть будем? В парке, на дорожках, что ли? – спросил я. – Обе поляны заняты. Может, подождём, а после пар вернёмся?

–Пока мы ждать будем, Рифат с Вованом всё пиво выпьют, – мрачно возразил Сэд, постукивая мячом об асфальт. – Не надо было пиво в общаге оставлять. За лыжную базу пойдём. Я с утра там проходил – вроде сухо.

–Так там же нет ничего. Ни ворот, ни разметки, – ещё упирался я, уже понимая, что все мои потуги безнадёжны.

–Ворота из сумок сделаем. Разметка... – Сэд секунду подумал, повертел мяч в руках и, сплюнув под ноги, сказал, будто приговорил: – Разметка на хрен не нужна. Что Олег, не увидит, что ли – когда пенальти?

Олег, судья-самовыдвиженец из группы И-12, сутулый мутный тип в кожаном плаще, хмыкнул и покачал головой – ну вы даёте, дескать.

–Ну, этому-то вообще по барабану, – негромко пробормотал кто-то сзади. – Кто бы ни выиграл, пивка он всё равно попьёт.

–Как играть-то будем? – спросил я у друга Димона. – Вратаря нет.

–Будем без вратаря – они всё равно играть не умеют.

–А вы нашего Мишу Шалимова на ворота возьмите, – лукаво улыбаясь, посоветовал Сэд. Его бледное лицо лучилось добром и светом. Мне тогда уже следовало заподозрить подвох. – А что, он нормально стоит...

–Хоть Мишу, хоть Гришу, – легкомысленно согласился Димон, тем самым совершая фатальную ошибку.

Миша оказался настоящим троянским конём. Всё, что летело в сторону ворот, летело прямо в него – достаточно просто выставить ладони. Но он как-то умудрялся пропускать, раз за разом. Когда круглый намок, став грязным и тяжёлым, Миша стал уворачиваться от него, брезгливо поднимая ладони с растопыренными пальцами, словно напуганный визажист.

–Куда ты даёшь? – У Димона такие интересные глаза становятся, когда он злится: узенькие, лезвие ножа не просунешь. – Ты что, не видишь, кому даёшь? Сделай передачу хоть одну нормальную!

–Пошёл ты! – огрызнулся я, отыскав, наконец, мяч в переплетении корней. – Стоишь, красавец такой, лицом торгуешь и ещё передачу требуешь... Иди в защите побегай. Посмотрим, какие ты передачи давать будешь!

–Ладно, – неожиданно согласился Димон. – Всё равно сгорим, наверное. Беги на правый фланг – мне Андрюша уже все ноги отдавил.

Вратарь Миша, почувствовав спиной наши взгляды, обернулся и наигранно улыбнулся, показав огромные, как и положено коню, зубы. Я катнул мяч Димону, тот не спеша, сместился в центр, а за мной тут же потрусил необъятный, как ожидающий нас впереди позор, Мухин.

–Сколько осталось? – крикнул я судье Олегу, увлечённо терзающему пальцами экран "Айфона". Рассерженные птицы занимали его, судя по всему, гораздо больше, чем происходящее на поле. – Эй, ты глухой, что ли?

–Семь минут, – буркнул он, не желая связываться. И злорадно добавил: – Ещё успеют вам парочку вкатить...

Бах – удар тяжёлого мяча пришёлся мне прямо в живот. Хорошо, что заметив, как Сэдова нога растянулась для удара, успел напрячь мышцы пресса. Дыхание сбилось, но мяч отскочил прямо под ноги, и я, прикусив губу, из последних сил втопил по флангу, чувствуя себя Криштианом Рональду.

–Пасуй! Пас! Я открыт!!!

Это орал Димон, рванувший по центру. Ну, нет, не для этого я майку пачкал – отсюда можно и пробить. Я увидел, как мечется вратарь, прижимаясь к бетонной урне, обозначающей штангу, а за ним, метрах в двадцати...

Медленно, никуда не спеша, щурясь от непривычно яркого света, аккуратно переступая через мелкие лужи, оставленные ночным дождиком, идёт она – та, о существовании которой я давно позабыл.

Наверное, мне следовало остолбенеть от изумления, но вместо этого я ощутил восторг. Почему-то. Как будто все эти десять лет я только и делал, что ждал – второго шанса, чуда. А увидев, сразу поверил, что дождался.

В общем, не успев даже подумать, не успев толком испугаться, я набрал полные лёгкие свежего весеннего утра и заорал:

–Стойте! Эге-гей! Стойте! Тётя Стеша!

Ничего лучше не придумалось.

Мяч медленно катился, подпрыгивая на чьих-то вдавленных в грязь следах. Надвинувшаяся справа тень Андрюши запрыгнула мне на плечи. От этого сразу заболела голова, а ноги подломились как спички. Уже падая навстречу распахнувшей объятья земле, я успел заметить, как они обернулись: девушка и незнакомый крепкий мужик, который всё это время шёл с ней рядом и придерживал под руку.

А потом всё погасло – так, же, как и десять лет назад, когда небо упало на меня в первый раз.

В середине девяностых, когда меня угораздило родиться, брак родителей давно катился к чертям, как и вся страна. У матери появилось забавное хобби: она стала обожать плохие новости. Сплетни, услышанные на лавочке, чернуха, льющаяся с экрана, подпитывали её, словно вампира, даруя силы и энергию. Когда отец всё-таки не выдержал и ушёл, для матери наступили по-своему счастливые времена.

Наверное, она искренне считала, что экономическая катастрофа охватила бывшую одну шестую минимум лет на триста – словно ядерная зима. Найдя себе подруг вдвое старше, она все дни просиживала с ними на лавочке, пока сама не превратилась в старуху. Работу она не искала, а если и предлагали, слышать не хотела. Ведь у неё на руках был я. Надо было проверить, одел ли я шапку, не мухлюю ли с деньгами, выданными на столовую, с кем общаюсь... Всё это забирало уйму времени.

У матери был брат... Как бы правильно вспомнить это слово... Единоутробный, вот. От разных отцов, в общем. Я звал его дядя Лёша, а в определённых кругах он был известен, как Лёня Шиш. Ему принадлежало несколько магазинов, ООО "Промвентиляция", ярко – красная "Камри" и настоящий пистолет в бардачке.

–Был бы настоящий, твоего дядю давно бы в тюрьму посадили, – не верил из врождённой вредности одноклассник Коля, сын участкового. – Статья 222, часть первая. Незаконное приобретение, хранение, перевозка.

–Кто же его посадит? – искренне удивлялся двоечник и беспредельщик Сокол – Это ж Лёня Шиш! Ты, ментёнок, чё, дурак, что ли?

Появлялся дядя лишь, когда мать надоедала ему сверх обычного. Он привозил деньги и нелепые вещи, вроде фиолетового свитера со стразами, в котором я вынужден был ходить в школу почти всю зиму. Мы висели чугунными гирями на его мускулистой шее и, должно быть, очень тяготили его.

Искренне не понимаю, что щёлкнуло в голове матери, когда на весенних каникулах она неожиданно вызвала брата и заставила его взять меня в Москву. Какая ещё Москва? Она меня в магазин одного не пускала, чтобы цыгане не украли.

Но дядя охренел ещё больше:

–Я что с ним там буду делать?

–Покажешь ребёнку Москву.

–Ну, а жить он, где будет? У меня же эти... – Дядя пощёлкал пальцами, то ли на самом деле вспоминая, то ли придуриваясь. – Квартиранты...

–Тебе кто дороже – квартиранты, или родной племянник? – пошла в наступление мать, и дядя сдулся. Когда меня, закутанного в пуховик и два шарфа, наконец, вывели на площадку, она сказала:

–Вот если бы ты не выпендривался, Алексей, ребёнок бы не вспотел.

По глазам дяди было видно, что он давно перешёл некую черту и сохраняет спокойствие лишь благодаря стальным нервам. Ухватив меня за капюшон пальцами, покрытыми синими и золотыми перстнями, он процедил:

–Тебя, Галя, только на стрелки с собой брать...

На что мать ответила, по-моему, весьма достойно:

–Не забудь, Алёша: у Жени АДЕНОИДЫ!

Чудо японского автопрома донесло нас с дядей Лёшей до МКАДа, как сказочный ковёр-самолёт – часов за восемь. Какую-то часть этого времени я провёл с пользой: разглядывал отделку салона, пытаясь определить на глаз, что это – пластик, или дерево. И не определил. Пришлось несколько раз ковырять, украдкой от дяди. Пластик.

Потом я спал. Когда в окнах начал разгораться серый рассвет, проснулся и жадно прилип носом к стеклу: за всю свою недолгую жизнь так далеко от дома мне бывать ещё не приходилось. Мне казалось, что вот-вот, и они начнутся – сказочные леса, полные единорогов, высокие остроконечные пики, на которых гнездятся драконы. Но вдоль трассы бежали, размахивая голыми серыми ветками, одинаковые берёзки и не было никаких драконов. Реальность была монохромна и состояла из чёрной грязи и белого снега.

Всю дорогу дядя Лёша был молчалив и задумчив. Неподвижный бритый затылок и часть лица с нахмуренной бровью, которую я мог видеть в зеркале, говорили о тяжёлых мыслях в его голове. Только однажды он поинтересовался: что такое аденоиды? Я честно ответил: сопли. Услышав это, дядя хмыкнул и надолго замолчал.

На окраине Шацка он остановил машину возле придорожного кафе, заказал пельмени, ананасовый сок и, немного подумав, водки. Я попытался объяснить ему, что не люблю пельменей. Молча выслушав, дядя подвинул дымящуюся пластиковую тарелку к моему носу и сказал:

–Мне позвонить кое-кому надо. Через пять минут вернусь. Если не съешь, я тебя здесь оставлю.

Дядя Лёша вернулся не скоро. Я гонял по дну тарелки последнюю остывшую пельмешку, собирая ей майонез. И так увлёкся, что не услышал, как он появился из-за спины.

–Жендос, – сказал он мне, пряча глаза. – Ты пацан уже большой, и...

–Да доем, доем сейчас! – непритворно испугался я. В том, что дядя Лёша способен оставить меня в Шацке, сомневаться не приходилось.

–Да ладно, – сморщился дядя, оттолкнув тарелку. Подчиняясь центробежной силе, вилка с пельмешкой вылетела и покатилась по столу, рисуя майонезом белые иероглифы.

–Сейчас тетя придёт, – сказал я, глядя, как вилка падает на пол.

–Тётя не придёт. Мы к ней поедем. Будешь у неё жить.

–Не хочу, – замотал я головой так сильно, что чуть не упал вместе со стулом. – Зачем нам какая-то тётя?

–Боишься что, ли? Не бойся, она хорошая! – Дядя ласково потрепал меня по затылку широкой жёсткой ладонью, отчего голова чуть не отлетела. – Звать её будешь – тётя Стеша.

–А она тебе кто?

Вместо ответа дядя зажал мой холодный нос между пальцами:

–Любопытной Варваре на базаре печень порвали...

Вырвавшись из цепких пальцев, я принялся торговаться:

–А из пистолета дашь пострелять?

Дядя Лёша недобро прищурился.

–Из какого?

–А который в бардачке лежит.

Дядя откашлялся и зачем-то огляделся по сторонам.

–Хитрый ты стал, Евгений... Я думал, дурачком растёшь, как отец твой. Да и Галька не семи пядей во лбу. Ты в кого такой умный-то?

–Не знаю... А маме надо говорить, что я жил у этой тёти?

–Не стоит, – покачал головой дядя Лёша. – Скажешь, что жил у меня, в Выхино. Ты на день Рождения что хочешь?

–Плейстейшн, – ответил я, пугаясь своей наглости. – Только мама не разрешит. Она говорит, что от неё телевизор портится.

–Посмотрим, – неопределённо пообещал дядя, почёсывая заросший подбородок. – А на обратном пути заедем в карьер, и там постреляем.

–На слово пацана отвечаешь?

Дядя аж захрюкал от восхищения:

–Чего-о? Да где ты, босота малолетняя, такого нахватался? Сказал – постреляем, значит – постреляем!

Пострелять у нас не получилось: дядя так торопился домой, что забыл об обещании. И подарил не "Плейстейшн", а всего лишь "Сегу", с единственным картриджем про полоумного ёжика. Невелика цена за удовольствие сбагрить племянника бывшей любовнице, чтобы не мешал проводить время с нынешней. Но матери я всё равно ничего не рассказал. Потому, что пацан сказал – пацан сделал.

В квартире тёти Стеши дядя появился дважды: когда сдавал меня, и когда забирал. Ему было неловко, и он даже не пытался это скрывать.

–Это мы, – буркнул он в домофон.

–Хорошо, – ответил ему искажённый помехами женский голос. – Заходите... Дверь открыта.

Дверь и вправду оказалась приоткрыта, но нас никто не встретил: хозяйка чем-то занималась на кухне. Оттуда доносился шум льющейся воды и металлический звон.

–Я в пятницу, с утра, заберу его... Его Женька зовут...

–Я помню... Ещё что-нибудь? Если нет, то ты, Алёша, ехай, пожалуйста. Ты торопишься, наверное.

Дядя надулся, как разозлённый индюк, похрустел пальцами, обозначил удар кулаком в стену – словом, выглядел абсолютно беспомощно.

–Ну, ладно, тогда... Пока! – простился он, упорно не замечая того, что я изо всех сил дёргаю его за рукав. – И... Ещё это... У него эти... Аденоиды...

Выдернув рукав из моих ослабевших от страха пальцев, он чуть не бегом убежал вниз по лестнице. Первой моей мыслью было бежать следом.

За полуоткрытой дверью по-прежнему лилась вода и звенела посуда. Услужливое воображение нарисовало мне старую зубастую ведьму с ввалившимися щеками, которая деловито помешивает кипящую воду в огромном чугунке. Картина получилась реалистичной, и коленки задрожали.

–Женя, привет...

Я медленно, словно в чём-то провинившись, поднял глаза. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, и улыбалась. Как-то странно улыбалась, словно морщилась. От этого улыбка выходила грустной, изломанной, но не злой. И я несмело улыбнулся в ответ.

–Здравствуйте, тётя Стеша...

Она рассмеялась и откинула назад светлую чёлку, упавшую на глаза. Глаза у неё были огромные и такие зелёные, каких я не видел никогда в жизни. На мгновение на самом дне этой зелени вспыхнули какие-то золотые искорки, непонятные, но тоже, в общем, не злые.

–Это тебя дядя Лёша научил так меня называть?

Я кивнул. Тётя Стеша закивала в ответ, и неожиданно подмигнула мне – знаем, мол, мы этого дядю Лёшу, знаем, какой он озорник. Получилось забавно: словно у нас появился какой-то общий весёлый секрет.

–Господи, кто же тебя так закутал? Мама?

–Мама, – пробурчал я. – Мне нельзя простужаться: у меня аденоиды.

–А это что такое? – удивилась тётя Стеша. Я вытаращил на неё глаза. Кажется, она не шутила.

–Ну, это... Короче, сопли...

Тётя Стеша снова рассмеялась. С кухни, привлечённый непонятными звуками, вышел огромный белый кот, прополз между ногами хозяйки и настороженно вытянул свою глупую усатую морду: нюхал. Видимо, ему было интересно – чем это я пахну. Я пошевелился, и кот спрятался за дверью.

–А как его зовут?

–Его зовут Мистер Уайт, – очень серьёзно ответила тётя Стеша, изо всех сил сдерживая улыбку. – Это... герой одного фильма. Но тебе ещё рано смотреть такое кино, и ты можешь называть его по-простому: Василий.

–Красивый, – похвалил я осторожного кота, а потом добавил, быстро-быстро, чтобы не успеть передумать: – И вы тоже очень красивая. Правда.

Тётя Стеша, опустившись на колени, провела мягкой ладонью по моим слипшимся от пота волосам.

–Спасибо... Как раз те слова, которые можно говорить любой женщине. Никогда не ошибёшься. У тебя от девчонок отбоя, наверное, нет.

Я засмущался и принялся изучать странный рисунок на линолеуме, напоминающий барельефы майя, виденные вчера по телевизору.

–Ты мороженое хочешь? – неожиданно спросила она. Я ушам не поверил. Мороженое? В начале апреля? На улице? Мать, едва услышав о таком, сразу убила бы меня.

–Хочу, – прошептал я, пряча рот в шарф, а глаза в пол.

–Тогда проводишь меня до магазина. Ты же у нас мужчина? Сможешь меня защитить, если что?

Я оторопело покачал головой.

–Вот все вы, мужчины, одинаковые, – заявила тётя Стеша, снимая с вешалки короткую белую курточку. – Говорить комплименты – это одно, а когда надо защитить любимую девушку, сразу начинаются проблемы.

–Я не такой, – вырвалось у меня. Грустная изломанная улыбка снова озарила её лицо. – Я – настоящий мужчина.

–Очень хорошо, – сказала она, рассеянно гладя меня по мокрым волосам. – Сейчас это большая редкость. Ну, так что: у тебя уже есть девочка?

Я больно прикусил губу и покачал головой.

–Вот и хорошо, – кивнула тётя Стеша. – Значит, тебя не надо ни у кого отбивать – не люблю это дело. Будешь моим парнем, когда вырастешь?

Не знаю, что и от чего отразилось, сквозь какое количество блестящих поверхностей прошёл искривлённый луч ещё слабенького весеннего солнца. Но в эту секунду её светлые волосы вспыхнули ослепительным серебряным огнём. Ничего величественнее этого зрелища я никогда не видел, ни до, ни после – пусть и длилась эта причудливая игра света и тени недолго.

–Да... – заворожённо ответил я. – Буду. Обязательно буду.

Запах взросления.

Правду об их высоких отношениях дядя Лёша рассказал мне только в прошлом году, весной. Это была наша последняя встреча: через неделю он заехал на своём Х5 под МАЗ, на ста сорока, не оставив себе и тени шанса. Вышло это под Коломной. Видимо, это был один из немногих случаев, когда белорусский автопром взял верх над немецким.

Он вытащил меня из полиции – забрали за драку с какими-то любителями солей. В обезьяннике был аншлаг: пятница, ясное дело. Телефон отобрали, да и звонить никуда не хотелось. Вообще ничего не хотелось, только сидеть, уткнувшись носом в поднятый воротник и верить, что завтра никогда не настанет. Когда дядя нашёл меня через час, показавшийся вечностью, сил хватило только на вежливое удивление:

–Ты как меня нашёл?

–КАкой кверху, – довольно невежливо ответил тот. Я не обиделся: представил, как бешеный напор маминой истерики разъедает сначала динамик телефона, а потом дядин мозг. Как кислота, выделяемая Чужим. Где я могу быть, кроме морга? Здесь, как вариант.

–Сколько отдал? – поинтересовался я у дяди Лёши уже на выходе. – Рублей пятьсот, наверное?

–Тысячу, – ответил дядя. – Сдачи не было.

–Спасибо, дядя Лёша...

–Домой торопишься?

–Кто же на расстрел торопится? – философски ответил я.

Просидели мы в его Х5 с час, наверное. Я пригрелся, отбитые рёбра, утонувшие в мягком сиденье, ныли уже не так сильно. Пару раз звонила мать, дядя ей что-то объяснял, терпеливо повторяя одно и то же несколько раз. В конце концов, ответные визги добили его, и он, выключив телефон, отшвырнул его на заднее сиденье.

–А как ты меня отмазал? Что дежурному сказал?

–А? – отвлёкся от размышлений дядя. – Что сказал? Сказал, что ты собираешься в школу полиции поступать. Попросил не ломать жизнь.

–Что? – расхохотался я. – И он поверил, что ли?

–Когда в руках путёвка в Ярославль, можно поверить во всё.

–Какая путёвка?

–Зеленоватая такая. С тремя ноликами. Курить будешь?

Я кивнул. Дядя достал из-под панели пачку "Парламента", чиркнул зажигалкой и замолчал, забыв про меня. Пришлось позаботиться о себе самому. Затянувшись, я выпустил в потолок струйку горького дыма. Он смешался с запахом кожи, дядиного одеколона, и ароматом ёлочки – вонючки. Запах взросления. Так я узнал, из чего он состоит.

Мы говорили о разном. Слушая меня, дядя размышлял о чём-то своём, конкретном и беспокоящем. Настолько беспокоящем, что дядя Лёша очень не хотел оставаться в эту ночь наедине с собой. Может, уже тогда он что-то чувствовал, а может, терзали проблемы, решением которых стал поворот на встречку. Я знаю одно: какая-то тень, отголосок будущей беды, сидела рядом с нами, на заднем сиденье, слушала и ждала.

И тут какой-то чёрт меня дёрнул. Да так, что я почти физически ощутил это: как он меня дёргает. За язык.

–А зачем ты от неё ушёл? – спросил я. – От тёти Стеши?

Дядя Лёша пристально посмотрел на меня своими глазами цвета глубоководного льда – пронзил насквозь мою голову и кожаное сиденье.

–Евгений... Скажи мне: а почему это тебя волнует?

Ну, он другое слово применил, конечно. Это же дядя Лёша – прямой и суровый. Не стану употреблять его здесь, это слово.

–Понять хочу, – ответил я, любуясь красивыми кольцами, выпускать которые только научился. – Она ведь симпатичная была. С работы бы тебя ждала. Прощала бы всё.

Дядя ударил меня в плечо кулаком. Не сильно, скорее наигранно: дескать, мал я ещё. И глуп.

–Это тебе так кажется, что в жизни всё просто. Просто – такого слова вообще нет. Бычки не кидай на коврик – пепельница же есть. Сейчас щётку дам, будешь собирать.

–Да ладно... На мойку завтра съездишь, – вяло махнул я рукой.

Дядя Лёша потрепал меня по голове. От его рубашки остро пахло потом. Не спасал ни табачный дым, ни дорогой одеколон. Как будто он в ней спал и вообще жил, не снимая, очень долго.

–Евгений, чтобы я больше от тебя про эту суку не слышал.

–Ты так про неё не говори... Она хорошая.

Его лицо озарила неприятная улыбка, похожая на оскал.

–Если ты ещё раз скажешь, что она хорошая, я тебе язык вырву.

–Она хорошая, – повторил я, на всякий случай, нащупывая ручку. Дядя закашлялся, тяжело и надрывно, затушил окурок и тут же щёлкнул зажигалкой снова. Я заметил, что его правая щека слегка подрагивает.

–Что у вас случилось-то?

–Деньги ей нужны были, – нехотя ответил дядя Лёша. – А я не дал. Тогда она про Виталю вспомнила. Очень зря.

–Какого ещё Виталю? – не понял я.

–Да никакого... Сидели вместе, в Мордовии. Пересеклись в Москве чисто случайно, в кабаке. Догоняться к нему поехали. Там я её и встретил, у него на хате. Будешь, говорит, её? Предлагает, понял, что ли? Потом уже у неё спрашиваю: а Виталя-то тебе кто? А она и отвечает: отчим. Мать умерла, и больше никого из родных не осталось.

–Чего? – Дядины слова, вроде бы простые и понятные, никак не хотели укладываться у меня в голове. – Нет. Не верю.

–У этого Витали, погоняло было – Фашист, – безжалостно продолжил дядя. – Что он с людьми на зоне творил, лучше тебе не знать. В общем, забрал я девчонку, снял ей хату, но потом оказалась, что она с икрой. А аборт никто делать не берётся – малолетка. Нашёл одного, и оказалось, что у него руки растут не из того места... Кровищи было – как с кабана.

–Врёшь!!! – вырвалось у меня.

Дядя резко развернулся ко мне. Так резко, что мне показалось: сейчас он возьмёт меня за голову и будет долго бить лицом о красивую панель из мягкого пластика, пока панель и лицо не разлетятся на куски.

–Евгений, может, хватит? А? Хочу воспользоваться 51 статьёй, племяш, притомил ты меня.

Подмигни мне ещё, подумал я. А вслух сказал:

–А куда Виталя делся?

–Да утонул...

–А... – только и смог ответить я. – А дальше что было?

Дядя Лёша выматерился. Коротко, зло. Как плюнул.

–Дальше? Зашили и сказали, что детей больше никогда не будет. Она всё молчала, что-то думала, а потом надумала и вены вскрыла. Опять зашили. А доктор сказал: папаша, вы за дочкой следите лучше. Сейчас время мутное, потеряете девочку. Папашей меня назвал, понял, что ли?

Я не ответил.

–А она сразу повела себя, будто я ей должен. Аборт на меня повесила – твоя, мол, вина, что уговорил. Что за радость – чужие грехи собирать? Своих, как медалей на собаке. Не делай никому добра, и зла не получишь...

Я пожал плечами.

–Вот такая у нас вышла любовь. Вымотала она мне все нервы с этим ребёнком... А где-то через годок я понял, что уже не один стараюсь.

Дядя помотал в воздухе рукой, подбирая слово, не подобрал, и просто махнул, поморщившись – проехали, дескать.

–В общем, приезжаешь к ней с утра, в квартире все окна открыты, но всё равно мужиком пахнет. Лежишь с ней, сиську мнёшь в руке, а она даже не скрывает, рассказывает – с кем, как... И жалуется: ни с кем не выходит. Дай денег на операцию, Алёша. А с деньгами как раз вышла неприятность. Я же тогда как зомби был: голова вообще не работала. Деньги кончались – занимал. Потом пришли люди и сказали: отдавай, Лёха. Пятьдесят с тебя. Может и, правда, пятьдесят, кто же их считал-то?

–Теперь понятно, – услышал я странный голос, глухой, сдавленный, не мой. – А она что?

–Она? Да ничего. Как обычно: дай денег, на операцию. Не дашь, покажу дяденькам из шестого отдела, где Виталя Фашист утонул. А ты что отворачиваешься? Слушай, сам просил! – Дядя Лёша больно ухватил меня за кадык холодными сильными пальцами. – Не будешь слушать, я тебе сейчас кадык вырву, понял? Это – жизнь, понял, щенок?

–Буду слушать... – прохрипел я. – Только это – не жизнь.

Но он меня не услышал. Или не понял.

–Не помогла операция... Она мне опять скандал закатила, тут уж я не сдержался. Видел, как у неё лицо кривится, когда она улыбается? Это потому, что челюсть сломана. Не сильно заметно, да? Опять деньги, куда без них.

Дядя Лёша достал из пачки последнюю сигарету, а пачку скомкал и бросил под ноги. По салону вновь пополз сиреневый туман. Почему-то теперь этот запах мне уже не нравился. И моему желудку тоже.

–После этого я её долго не видел, пока она до Лёшеньки не додумалась. Лежу я однажды, на диване, никого не трогаю. И тут звонок, на домашний. А будьте добры Алексея Евгеньевича. Здравствуй, говорю, котик. Чего надо? Денежек, отвечает. Мальчика хочу усыновить из детдома. Лёшеньку.

–Не было никакого Лёшеньки, – устало удивился я. – Не помню. Или это уже после меня было?

–А? – Дядя уставился на меня так, будто я возник на переднем сиденье из пустоты. – Правильно, не было. Кто ж ей даст усыновить? У неё же ни образования, ни прописки. Ну, а она мне опять про Виталю напомнила. И тут меня взяла такая злоба на неё, племяш. Всё, думаю, хватит с меня этих отношений. Кака така любовь? Не знаю ничего.

–И что с ней случилось? – спросил я, не слыша своего голоса. – Куда она исчезла? Утонула, как тот Виталя?

–Не знаю. Договорились мы с ней встретиться. Я опоздал немного, смотрю на окна: свет не горит. Абонент недоступен. Поднялся: дверь заперта, изнутри вроде. Не хотелось светиться, конечно, но куда деваться – вызвал МЧС и участкового. Они замок вскрыли, а в квартире никого. Так и не нашли. Детектив прямо, Эркюль Пуаро, понял, что ль?

–А может – это всё-таки ты её? – прошептал я. – А?

–Евгений, – покачал головой дядя. – Ты что говоришь? Я её любил... Была б моя воля – подарил бы ей тебя. Всё равно твоя мать – дура...

–Это точно, – согласился я. – Это прямо в яблочко...

–Ага, – повеселел дядя Лёша. – Ну, что – домой?

Я кивнул. И взялся за ручку. Ключ зажигания повернулся быстро, не давая больше ничего сказать и сделать. Но я уже открыл дверь, повис на ней и дышал полной грудью, стараясь остановить...

–Ты чё?

–Дядь Лёш... Тошнит...

Паузы между словами вышли из-за того, что я пытался загнать рвущийся из желудка ком обратно. Получалось плохо: слёзы из глаз, сопли на куртку, на воротник, на рукава. Больше никогда, никогда не буду курить...

–Держаться, Евгений!

Мир вертелся перед глазами бешеной каруселью. Я вывалился наружу. Выпрямиться до конца не удалось: желудок тут же скрутило спазмом.

–Спятил, что ли – напротив ментовки? Бегом в кусты!

–Ага, – ответил я, облизывая губы. И шагнул вперёд, в темноту сквера, пахнущую сыростью и прелыми листьями. Запрокинул голову к небу, затянутому серой пеленой, и прошептал:

– Пусть так. Пусть даже ещё хуже. Только я всё равно буду тебя любить. Всегда. Слышишь?