Текст книги "Хозяин Леса. История большой любви и маленькой лжи (СИ)"

Автор книги: Андрей Ренсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Так и прошли следующие минуты – темнота, вкус крови во рту, боль в мышцах, запах мокрой травы, шум безразличного ко всему дождя и тяжёлый груз, повисший на плечах. Я давно разжал бы пальцы, но железная клешня Палыча, сжавшая моё предплечье, как бы говорила – держись. И я держался, и выдержал, хотя последнюю сотню метров Палыч, кажется, пёр нас обоих. На этом месте в моей памяти зияет провал.

–Женяка, ты как, нормально? – Откуда-то сбоку донёсся озабоченный голос татарина. Я, кое-как поднявшись, помотал головой, разгоняя дурноту.

–Помоги... снять...

Общими усилиями мы освободили мою спину от рюкзака, превратившегося в облепленный грязью ком. Джинсы, стоявшие колом, выглядели не лучше, и самое печальное, что других не было. Застонав, я с наслаждением выпрямил хрустевшую, как попкорн спину.

–Ты как, нормально? – спросил Рифат, преданно заглядывая в глаза. – Не тошнит? Голова не кружится?

–Тошнит, – я решил не разочаровывать товарища. – И голова кружится. И вообще всё тело болит.

–Значит, там и правда радиация? – Татарин выпучил свои узкие глазёнки. – Блин, Женяка, а что теперь делать-то?

Услышав страшное слово, уныло сидевший на пеньке Аверин нервно дёрнул головой в мою сторону. В его глазах читались страх и отвращение: похоже, ему уже объяснили причину марш-броска.

–Да какая радиация... Олю тащил, и надорвался, – устало сказал я. – Мог бы, и помочь, кстати.

–Так я твою Марину спасал, как ты меня и просил, – сказал повеселевший татарин. – Ты уж определись, чего хочешь. А точно нет радиации?

–Не знаю, – ответил я, срывая пучок травы – протереть грязные ладони. – Но в этих люках нет ничего хорошего. Не надо было останавливаться.

–То есть, ты точно не знаешь – есть она, или нет? – задумался Рифат. – Значит, сегодня будем её выводить водкой – для профилактики. Мало ли что.

–И в качестве борьбы с простудой, – согласился я.

Оля сидела, раскинув толстые ляжки по заботливо постеленной пенке. Рядом с ней присели Палыч с Горбуновым. Судя по раскрытой аптечке, они пытались привести даму в чувство. Серёжа подсовывал под Олин носик открытую ампулу с нашатырём, а она вяло отбивалась, не открывая глаз.

–Фу!!! Что за запах? Горбунов, это от тебя так воняет?

–Жить будет, – резюмировал Палыч, поднимаясь с пенки. – Собирай аптечку, Серёжа.

–Так это вы меня вытащили? – Пономаренко решила, что уже можно приходить в себя. – Спасибо, ребята.

–Женю благодари, – сухо сказал Палыч. Как-то неприятно это прозвучало, прямо по ушам резануло. Небрежно, походя – словно я не подвиг совершил, а наоборот, всех подвёл. Надо было её там бросить, что ли?

–Спасибо, – кокетливо сказала Оля, застёгивая куртку.

–Извини за пощёчину – сказал я. А что ещё можно сказать в такой ситуации? – Выхода не было.

–За что? Если я ничего не помню, значит – ничего не было. Максим Павлович, можно мне поспать часок?

–Нет. Скоро выходим.

–Опять? – заныла Оля. Я смотрел на её пухлые щёчки, на которых снова заиграл румянец. И думал: вот, оказывается, что чувствуют супергерои после своих подвигов. Ничего.

–Внимание!!! – Палыч захлопал в ладоши, и измученные люди вяло подняли головы. – Ребята, я понимаю, что все устали, но надо набраться сил на последний рывок. Сейчас штурмуем эту горку, и сразу привал, обещаю.

–Давайте здесь привал сделаем, – пробормотала Оля.

–Надо уйти подальше от этих люков.

–Макс, ты думаешь, там что-то серьёзное? – спросила Марина, нервно прикусив верхнюю губу.

–Я такого ни разу в жизни не видел. Может, это какое-то хранилище. Скорее всего, там всё герметично, но лучше убраться подальше отсюда.

–Ну и что тогда сидим? – заметно побледневший Аверин поднялся с пенька, демонстрируя готовность штурмовать хоть десять горок. Страшно тебе – подумал я. А вот нечего было шляться не пойми где, и всякие люки находить. Сейчас, глядишь, не знали бы ничего и топали себе потихонечку.

–И то верно, – согласился Палыч. – Подъём!

Я скривился: лезть в крутую горку не было никакого желания. Хотелось поставить палатку, забраться в неё, вставить в уши ватные тампоны, чтобы не слышать, как стучит дождь. И подремать часов десять. Но оказалось, что скривился я рано, и не по тому поводу, по которому следовало бы.

–Максим Павлович, пристрелите меня, бросьте, что хотите, делайте. Но я в этот косогор не полезу!

–Рад бы, Оля, да не могу, потому, что отвечаю за тебя и остальных. Если что случится – меня посадят. – Серьёзный вид Палыча говорил о том, что в этой шутке самой шутки лишь малая доля. – За тобой Женя проследит, чтобы ты добралась в целости и сохранности. Да, Женя?

Я, было, решил возмутиться, но, заглянув в умоляющие Олины глаза, смирился. Не затем же за ней возвращался, чтобы устраивать сейчас скандал. Некрасиво как-то.

Маршрут подъёма я продумал заранее. Сначала надо подняться вон до того орешника, там ветки почти по земле стелятся, можно ухватиться. Затем небольшая ложбинка – там не такой крутой склон, можно остановиться передохнуть. И потом, зигзагами, по косенькой, до самого верха.

Но жизнь, в лице упрямой Оли, внесла в мои планы коррективы. Я подталкивал её сзади, рассудив, что эту тушу легче толкать, чем тащить за собой. Но корни в её руках обламывались, и она падала, снова и снова, съезжая вниз по склону на локтях и коленях. А я её ловил, и снова подталкивал вверх, упираясь в задницу. При этом было полное ощущение того, что кисти моих рук погружаются в вязкое и тёплое тесто. Тесто пыхтело, сопело, снова поднималось на ноги, и упорно не желало меня слушаться.

В итоге мы всё-таки доползли до вершины, чумазые, как кабаны и подыхающие от усталости. Живые напоминания себе самим: у всего на свете есть конец, даже у этого склона. Ещё бы дождь сейчас кончился – и вот оно, настоящее счастье. Попросить Хозяина, что ли? Плевать, какую он там возьмёт цену – лишь бы получилось развести костёр и немного обсохнуть.

–Мамочки! – прошептала Оля, крепко обнимая руками и ногами тоненький ствол, росший на самом краю оврага – будто очень крупный коала.

–Встань, – сказал я, борясь с желанием рухнуть рядом. – Или сидушку постели, а то застудишь себе всё самое интересное. Потом детей не будет.

–Плевать, – задушенно ответила она. – Всё равно все нормальные мужики уже разобраны.

Хоть мы и вползли на холм последними, но остальные выглядели не свежее нас. В относительном порядке был только Палыч, и то по его опущенным плечам и согнутой спине было видно, что он очень устал. В порядке был разве что Аверин – этому, кажется, была нипочём любая горка. Вот и сейчас, немного отдышавшись, он повис на опасно наклонившейся к краю обрыва сосне, вглядываясь сквозь серую колыхающуюся пелену.

–Есть, Палыч! – радостно закричал он. – Есть речка – я её вижу! Граждане туристы, поздравляю! Через десять минут, наконец, будет привал!

–Отойди от края, – сказал Палыч, растирая колено.

–Ладно, ладно, – покорно согласился Аверин. Наверное, вспомнил про люки и пинок для ускорения. Отлипнув от сосны, он сделал шаг по направлению к нам, и машинально подпрыгнул на месте, поправляя сползшую с плеча лямку. В ту же секунду за его спиной что-то затрещало, и сосна с душераздирающим стоном начала медленно крениться вниз.

–Санёк!!! – только и успел крикнуть Рифат. Остальные не успели и этого. Земля под ногами Аверина обвалилась тихо и торжественно. Сначала по траве и опавшим хвоинкам пробежала косая рваная черта, потом что-то ухнуло, и ушастый камнем ушёл вниз, вместе с сосной и подмытым грунтом. Последнее, что врезалось в память – его удивлённые, непонимающие глаза. После этого был только отдалённый шум катящихся камней, что-то похожее на сдавленный крик и пустое, мутное от дождя, пространство на том месте, где совсем недавно стоял человек.

–Санёк, – уже вполголоса, будто не веря глазам, повторил татарин. Остальные молчали, молчало и небо над нашими головами. Только капли холодного дождя отстранённо шелестели в листьях. Лишь после этого раздался крик Оли, и я понял смысл эпитета "душераздирающий".

Первым к обрыву бросился Горбунов – Марина всё же была права насчёт него. Человек явно жил по принципу: сам погибай, а товарища выручай. Палыч постарался остановить безумца, крепко обхватив вдоль туловища, но безуспешно: тот вырвался, теряя пуговицы, и, кинув быстрый взгляд вниз, завис над обрывом.

–Стоять!!! – заорал Палыч. – Назад!!!

Но никто его уже не слушал. Ни Серёжа, уже скрывшийся из вида, ни остальные, что, побросав рюкзаки, летели следом. После короткой борьбы с собой, прыгнул и я: коллективный порыв – дело заразительное.

Обрыв оказался не таким высоким, каким представлялся. Внизу, метрах в трёхстах, сквозь прибрежные кусты сверкала узкая серая полоска реки. А прямо подо мной лежал засыпанный песком, но, вроде бы, живой, Аверин. Его голова была откинута назад, и, хотя рот был открыт, мне показалось, что он никак не может вдохнуть. Грязные пальцы скользили по дереву, накрывшему ноги. На серый песок из-под царапающих сосну ногтей всё сыпались и сыпались кусочки коры.

Сзади раздался тяжёлый удар и шелест осыпающегося грунта – Палыч, красный и бешеный, сиганул вниз, не глядя, наплевав на все техники безопасности. Главная заповедь руководителя: не можешь остановить подчинённых, возглавь их. Я вжался спиной в песок, пропуская его вперёд. Но, по-моему, он меня даже не заметил.

Те, кто добежал до Аверина раньше, переводили дух и испуганно переглядывались: никто не знал, что делать дальше. Выглядел ушастый кошмарно. Судя по закатившимся белкам, он был без сознания, а из его открытого рта доносилось только слабое шипение. Первое, что бросилось мне в глаза – выступившие бусинки пота: над губой, под глазами, на лбу. Капли падающего дождя смывали пот, смешивались с ним и бежали по белым, как потолок, щекам, словно слёзы. А может, это и были слёзы.

Палыч с треском разорвал грязную майку и приложил ухо к тщательно прокачанной груди. Потом отцепил от сосны руку Аверина, нащупал пульс и стал считать. Кто-то бесстрастный в моей голове отметил, что повисшие в воздухе пальцы всё ещё шевелятся, загребая пустоту в горсть.

–Что с ним, Палыч? – нетерпеливо спросил Горбунов. Судя по его виду, он готов был заплакать.

–Шок у него, – отрывисто ответил Палыч. – И давление падает... Ребята, ну как же так, а? Почему вы никого не слушаете?.. Где аптечка?

–Там, – испуганно ответил Серёжа. Глаза Палыча налились кровью.

–Серёжа, на хрена ты тогда здесь нужен – без аптечки?

–Я хотел, – сказал Горбунов, и на этом его мысль прервалась. Сверху показались два женских лица. Одно, перепачканное в глине, с прилипшим на щеке листиком, было испуганным, второе – скорее раздосадованным.

–Как он? – пропищала Оля, не подходя к краю слишком близко. Похоже, она испытывала ужас даже от такой, небольшой высоты. Марина, напротив, балансировала на самом краю, изучая возможный путь для спуска.

–Живой! – заорал татарин прямо под моим ухом. – Аптечку тащите!

–Я спускаюсь, – заявила Марина, осторожно трогая ногой подозрительный выступ, пробитый свитыми в жгут корнями. – Ловите, если что.

–Стоять!!! – рявкнул Палыч. – Одного дурака мало?

Две фигуры на краю замерли в нерешительности.

–Серёжа, чего ждём?

–А! – Горбунов вскочил, чуть не уронив голову Аверина на землю. Тот, не приходя в сознание, заскрежетал зубами. – Сейчас я, да... А голова?

–Чего сопли жуёте? Дайте под голову подложить!

–Возьмите, – сказал я, снимая с плеч рюкзак. – И сидушку на него положите, помягче будет.

Рюкзак тут же отправился в бурую жижу, заполнившую следы от ботинок Горбунова, и утонул в ней чуть не наполовину. Похоже, придётся покупать Марине новый, этот уже самый дорогой порошок не отстирает.

–Парни, – сказал Палыч, аккуратно укладывая голову Аверина на мою сидушку. – У Саши перелом, скорее всего. Чтобы узнать точно, надо убрать дерево. Готовы?

Парни нерешительно переглянулись. Ей-богу, мне самому в эту секунду захотелось всё бросить и бежать, всё равно куда.

–Готовы, – ответил за всех Лягин. – Только надо всем вместе, на три – четыре. Если сместим ему кости, он умереть может, от шока. Нас на медподготовке так учили.

–Да, – согласился Палыч, поднимаясь на ноги, и тут же согнулся, скривившись от резкой боли: в его колене что– то щёлкнуло. – Ч-чёрт... Всё правильно, Андрюша... Поднимаем на счёт четыре. Не везём, не волочим, а именно рывком вверх. Всем понятно?

–Макс! – Забравшийся по вывороченным корням почти до самого верха, Серёжа развернулся, что-то вспомнив. – Что ещё, кроме аптечки?

–Инструменты! Топор, вёдра обязательно!

–А с нами что? – раздался недовольный голос сверху.

–Сидите там пока!!! Когда можно будет, я скажу!

Перепрыгивая через ствол, я едва не остался без ботинка: вязкая грязь засосала его, сорвав с ноги, оставив на ступне только завязанный целлофановый пакетик, полный воды. Попытка вытащить обувь, балансируя на одной ноге, успехом не увенчалась. Я с содроганием понял, что всё-таки придётся опускаться на колени и шарить в луже вслепую. Так и пришлось – чуть было не пропустил всё веселье.

–И.. раз! И..два!

Момент рывка я прозевал: слишком долго готовился. Сосна взмыла вверх без моего участия, да ещё и меня чуть не подняла, за компанию. В итоге мне пришлось просто поддерживать её на уровне пояса, потому, что команды бросать не было. Или была, но мы её не расслышали: пришедший в себя Аверин заорал от боли. Не что-то конкретное, а просто – а-а-а-а!!! Это был вопль воплей, апофеоз терзаемой плоти, и я не выдержал, скосил глаза под сосну. Увиденное вызвало у меня острый приступ паники, головокружение и дрожь в ногах. Было от чего.

Левая нога ушастого поднялась вместе с сосной. Острый сучок, разорвав мясо, расщепил кость и застрял внутри. Поэтому, когда мы подняли сосну, Аверин очнулся от боли. И теперь дико орал, глядя лезущими на лоб глазами на то, что раньше было его ногой. Тёмная кровь сочилась сквозь разодранную штанину, смешиваясь с грязью, тяжело капала вниз вязкими чёрными каплями, похожими на горячий битум: кап-кап.

–Держите дерево ровно!!! Не дёргайте!!!

Нагрузка на руки и спину вдруг увеличилась, и серьёзно: Палыч, бросив ствол, нырнул вниз, к Аверину. Я отвёл голову назад, прикусив губу. Во-первых, не было никакого желания смотреть на то, что он собирается делать, во-вторых, стало очень, ОЧЕНЬ тяжело. По песчаному склону легко и стремительно спускался Горбунов, приближаясь с каждой секундой.

–Палыч, вот аптечка! Что ещё надо? Ни хрена себе!!!

–Сюда! Держи ногу вот здесь! На счёт три, дёргаем вниз, но так, чтобы не ударить о землю. И палку, палку найди какую-нибудь. Дай ему в зубы, пока он язык себе не откусил!

–Да где же я её возьму-то? – Горбунов отчаянно отбивался от цепляющихся за него пальцев. – Здесь грязь кругом, Палыч! Грязь!

–Бандану сверни и засунь! Готов? Раз, два, три!

Я ждал какого-то отвратительного звука, но вместо него раздалось только сдавленное мычание, и наступила тишина. Аверин, осунувшийся, совершенно не похожий на себя, полулежал на моём рюкзаке с запрокинутой назад головой. Глаза были закрыты, а рот, наоборот, открыт. Скрюченный Палыч сосредоточенно резал его штанину за двенадцать восемьсот, обнажая бледную кожу, покрытую бурыми разводами.

–Он живой? – Лягин старался выглядеть собранным, но у него не получалось: дрожали и губы, и пальцы, и голос. – Скажите – он живой?

–Сознание потерял. Ничего, сердце молодое, выдержит, – сказал Палыч, вытирая пот с грязного лба. На нём остались три кровавые полосы от испачканных пальцев. – Бросайте эту сосну грёбаную, уже можно.

Мы с облегчением выполнили приказ, отбросив принесшее беду дерево в сторону. Упав в неглубокую с виду лужу, сосна подняла тучу брызг, немалая часть которых долетела до нас.

–Серёга, аптечку! – приказал Палыч, укладывая повреждённую ногу на чистую пенку. – Что у тебя с рукой?

–Палку не нашёл, – ответил Серёжа, пряча глаза в землю, а руку за спину. Поздно: я уже заметил красный кровоточащий круг на волосатом предплечье. Похоже, не найдя палки, он вложил в рот Аверину собственную руку, которую тот прокусил до мяса. Ни фига себе болевой порог у этого Горбунова – даже глазом не моргнул.

–Кто-нибудь, сгоняйте на речку за водой, – потерянно глядя на раскинутое по пенке месиво, сказал Палыч.

Побежал татарин. Я отвлёкся: выковыривал из ушей песок, сыпавшийся с задранных к небу корней сосны. Хорошо, что хоть на волосы не попало. Спасибо бандане, которую я тут же отблагодарил: стащил с головы и использовал, как тряпку, вытерев лицо и руки. Что ж, куплю Марине новую.

–Жгут, Палыч, – бесцветным голосом сказал Серёжа. – Истечёт ведь.

–Поучи ещё, – жёстко оборвал Палыч. – Была бы артерия задета, он уже остывал бы. Вена это, и не очень крупная. Давящей повязки достаточно, от жгута только хуже будет. Да куда он за водой пошёл, этот Якупов – к Тихому океану, что ли?

Пока Рифат нёс воду, мы с Лягиным рубили палки и кромсали пенку, для будущей шины. Горбунов, как человек опытный, был отослан наверх, за остальным снаряжением и девчонками. С формулировкой – "этих в самую последнюю очередь, мне тут визги и обмороки ни к чему". Аверин был так же бледен, и неподвижен, разве что изредка постанывал. Похоже, нога не давала ему покоя и там, на другом берегу реальности.

–Побыстрее не мог? – запыхавшегося Рифата Палыч встретил неласково: нервы, понятно. – Возьми марганцовку и разведи в воде. Только много не сыпь, сожжём рану. На лидокаин у него нет аллергии, никто не знает?

–Максим Павлович, – не выдержал я. Хватит с меня, не могу больше на это смотреть. – Давайте, помогу чем-нибудь, просто так ведь стою.

–Две прямые жерди, – сказал Палыч, отламывая головку ампулы. – Длина – метра два с половиной, диаметр – чтобы и не сломалась, и в ладони уместилась. Давай, давай, бегом! Андрюша, как только Серёжа притащит рюкзаки, сразу доставай репшнур и все верёвки.

С жердями не повезло: подходящих под описание деревьев поблизости не росло. Только кусты и кривые, как кардиограмма, сосны. Идеальные с виду осинки – как раз парочка, как на заказ – обнаружились минут через десять бесплодных поисков. Но для того, чтобы добраться до них, надо было преодолеть заросшее травой болотце, что я, поколебавшись, и сделал. Дважды провалился почти по колено, чуть не отрубил себе палец, сбивая ветки, но задание выполнил. Интересно – а сделал бы Аверин то же самое для меня?

Когда я возвратился, волоча за собой мокрые жерди, полевая медицина уже справилась без моей помощи. Отвратительная рана исчезла под сделанной из пенки шиной, сломанную ногу примотали к здоровой обрывками верёвок. И, самое главное, ушастый пришёл в себя: нёс откровенную чушь, скрежетал зубами, и плакал навзрыд.

–Это что же... Палыч, это что же такое? Мне теперь её что, отрежут? Нельзя же так, пацаны! Ну, что, что я вам сделал?

–Что с ним? – спросил я Лягина. И, о чудо, он ответил:

–Шок.

Стеклянные глаза Андрюши не выражали никаких эмоций. Впрочем, неизвестно, как я сам повёл бы себя, если бы довелось помогать Палычу. Вид чужой крови и страданий поневоле заставляет примерять их к себе, любимому. А от этого резко ухудшается и состояние, и настроение.

–Чего ему такого вкололи, что он так скачет?

–Лидокаин, два шприца полных.

Правильно – вот они плавают в луже, эти два шприца, теперь пустых, бесполезных, выброшенных решительной Палычевой рукой. А сам он сидит, сгорбившись, и смотрит куда-то за горизонт. Плачущий Аверин укрыт его красной курткой, которую постоянно сдёргивает, требуя показать ногу.

–Где нога? Где нога моя? Почему я её не чувствую?

–Да вот она, – срывающимся голосом успокаивал Лягин. – Никто её не отрезал. Лежи спокойно, сейчас сделаем носилки, и отнесём тебя к врачу.

–К какому врачу? – закатил глаза ушастый. – Ногу мне хотите отрезать, суки? Не смейте меня нести, я сам пойду! Я могу идти – вот, смотрите!

С этими словами он резко поднялся на локте, сбрасывая куртку, но вовремя среагировавший Лягин повис на плечах, силой укладывая обратно.

–Блин, Саша, хорош, а? Хватит озоровать! Смотри – вон Серёга идёт с девчонками. Ты хоть перед ними не позорься...

Вылив из ботинок воду, я подошёл к Палычу. Его чёрная майка, вся в белых узорах от высохшего пота была покрыта множеством прилипших песчинок – будто блёстками. Он медленно поднял на меня глаза, покрытые красной сеточкой полопавшихся сосудов. На вид этим глазам было лет триста, и они, не узнавая, смотрели сквозь меня.

–Курить хочется, – сообщил он, покачивая головой. – Девять лет не курил – врачи не разрешают. У тебя нет?

–Водка есть, – ответил я.

На этот раз взгляд Палыча оказался более осмысленным.

–Будем считать, что я этого не слышал. Снимай куртку... Хотя не надо, ты тощий слишком. Андрюша, давай ты... И верёвки давай.

Тут до места трагедии добрались девчонки, и начались Олины причитания. На то, чтобы угомонить ещё и её, сил ни у кого уже не осталось. Марина вела себя, словно на похоронах: была сдержана и старалась быть полезной. В её руках Аверин приутих. Всё время, пока мы делали носилки из жердей и курток, она сидела рядом с ним и гладила по голове. Я даже немного позавидовал – как бы глупо это не звучало.

Технология изготовления носилок оказалась проста: в рукава двух самых широких курток, уложенных горлом друг от друга, продевались заготовленные мной жерди, служившие направляющими для каркаса и заодно, ручками. Затем куртки застегнули, и связали жерди верёвками. Получилась довольно жёсткая конструкция – если держать руки разведёнными в стороны.

Несли ушастого вперёд ногами. Оказывается, несмотря на двусмысленность, пострадавшего надо перемещать именно так. Мне досталось место справа у изголовья. Как только мы двинулись, по щиколотку увязая в грязи, Аверин тут же схватил меня за руку. Его пальцы были цепкими и горячими.

–Истфак, – просипел он, пытаясь поймать мой взгляд. – Это ты, истфак? Извини, братан, не помню, как тебя зовут.

–Можешь звать меня Евгением, – ответил я, наконец.

–Истфак, братан, ты меня прости. Меня иногда так клинит – берегов не вижу. Забудь, что я тебе наговорил – ты нормальный пацан.

–О незнакомых людях всегда надо думать плохо, – поделился я маминой мудростью. – Потом, если они окажутся приличными, будет сюрприз.

–Не понял?

–Ты тоже, говорю, нормальный пацан, – ответил я, поймав ветку, которая чуть не залетела мне в глаза. – А когда без сознания – вообще красавчик. Полежи тихо, а? Ты не поверишь, какой ты тяжёлый.

–Угораешь, – с какой-то беспросветной тоской протянул ушастый. – Слышь, истфак, ты же меня не бросишь, да? Пацаны, вы же меня не бросите?

–Не бросим, – ответил я, и поскорей отвернулся в сторону: сильно защипало в глазах. Песчинка попала, наверное.

–Спасибо, пацаны, – улыбнулся Аверин, и его глаза, наконец, закрылись. Мы, осторожно переступая через поваленные стволы, продолжили свой путь к речке, которую уже было видно и слышно. По какому-то наитию я обернулся – в последний раз взглянуть на злополучный утёс. На его вершине, на самой кромке леса, вдруг мелькнула тень, напоминающая размытую человеческую фигуру. Она была прозрачной, но, несомненно, реальной. Как будто дождь застал врасплох человека-невидимку, вымочил и сделал заметным.

–Нет, – тихо сказал я. – Тебя же не существует, вроде бы?

–Эй, истфак! – позвал меня Аверин слабым голосом.

–Чего? – Я перехватил чуть не выскользнувшую из руки осинку. Слева громко пыхтел Рифат, вцепившийся в жердь обеими руками.

–Чувствуешь?

–Что? – Я никак не мог сосредоточиться – прозрачная фигура ещё стояла перед глазами. – Что?

–Дождь кончился, – сказал ушастый. Его голова безвольно качалась и подпрыгивала в такт нашим шагам. – Чувствуешь, истфак? Дождь кончился.