Текст книги "Ория (сборник)"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 71 страниц)

ЗАНАВЕС

От трухлявого дерева несло гнилью, под ногами хлюпала затхлая вода. Згур брезгливо поморщился, провел пальцем по неровной деревянной обшивке. Ну и мерзость! В этаком месте – и умирать!

Но умирать придется завтра. Неведомо где – то ли на Червоной площади, среди орущей толпы, то ли здесь, в глухом подвале. Разницы никакой, разве что не хотелось проводить последнюю ночь среди сырости и гнили. Одно слово – Савмат!

Яма называлась «поруб». Ее выкопали прямо в подвале Кеевых Палат, накрыли старой рассохшейся крышкой и бросили вниз румский кувшин с надтреснутым горлом. В кувшине оказалась вода, такая же затхлая, как и все остальное. Згур пить не стал. Может, перед казнью поднесут братину. Говорят, положено…

Он поглядел наверх – и ничего не увидел. Темно! Окон в подвале нет, на дворе ночь, и сквозь щели не заметить ни единого лучика. Это немного удивляло. Там, наверху, стража. С чего ей в потемках куковать? Впрочем, Згура это уже не интересовало. Как и все остальное.

В последний раз в душе что-то проснулось, когда ему не позволили увидеться с Уладой. Згур даже не знал, где она сейчас – в Валине или здесь, в Савмате. Он мог лишь молить богов, чтобы ей не достался такой же поруб. Не звери же они тут! Тем более он уже осужден, а Кейне Уладе суд только предстоит. Он – изменник, она – мятежница. Неизвестно, что хуже.

Во встрече ему отказали. Бывшему сотнику Вейска Края, а ныне смертнику, не полагалось ничего – кроме последней ночи в порубе, кувшина с затхлой водой и плахи на следующее утро. Даже плаха была милостью. Изменников вешают, но на суде вспомнили о Кеевой Гривне. Потомственный дедич имел право на плаху…

Згур поскреб пальцем по трухлявому дереву, чуть потянул – и бревно легко поддалось. Он невольно усмехнулся. Тоже мне, сторожа! По этакому бревну и наверх влезть можно, ежели к стене прислонить да ухватиться руками за край люка. Интересно, сама эта рухлядь отстала или какой-то давний сиделец постарался?

Теперь, в эту последнюю ночь, Згур был даже рад, что так и не смог повидать Уладу. О чем говорить, чем хвалиться? Он опять опоздал, теперь уже – навсегда.

…Валин сдался Кею Велегосту за день то того, как Згур прискакал к Лехитским воротам. Приступа не было. Испуганные дедичи поспешили впустить в город страшного Кея Железное Сердце. Откупились легко – головой Кейны Улады, дочери бывшего наместника, которого уже никто не называл Великим Палатином.

Згур даже не сумел узнать, кто и почему толкнул валин-цев на этот безумный мятеж. Обида ли Улады, страх перед переменами – или шустрые шептуны с чужеземным серебром. Толкнули на верную гибель – «коловраты» и лехит-ские гурсары предпочли стать под знамена Велегоста. А остальным хватило и дня осады…

Згур вновь поглядел наверх. Все-таки странно! Заснула стража, что ли? Ну и порядки здесь, в Кеевом Детинце!

Ему не повезло дважды. Первый раз, когда он опоздал, и второй, когда сполотский дозор привел подозрительного волотича к старшому. Тысячник Рух сразу узнал обручника Улады. От намыленной веревки спасло то, что Згура узнали и другие. Альбир Кеевой Гривны имел право на суд Светлого…

Вспомнилось незнакомое лицо – недвижное, с красивыми, но странно пустыми глазами. Он не узнал Велегоста. Исчезли страшные шрамы, разгладилась кожа, выпрямилась перебитая переносица. Кей Железное Сердце стал другим, и этот другой человек мертвым холодным голосом зачитал приговор бывшему сотнику Згуру, виновному дважды – в измене и в преступном намерении примкнуть к мятежу. Об этом на суде он сказал сам – врать было противно. Он спешил, чтобы помочь Уладе, – и готов ответить за это.

Згур вновь вспомнил Кея, каким он был год назад. Почему-то подумалось, что тот, прежний, со страшной маской вместо лица, не решился бы судить своего обручника. Странное чудо свершилось с тем, кого называли Железное Сердце! Впрочем, и это уже не удивляло.

Згур улыбнулся. Странно, только теперь, в сыром пору-бе, он ощутил наконец покой. Он сделал, что должен. А не вышло – что ж. Победа и поражение – судьба воина. Он победил у Двух Холмов – и проиграл здесь. Так тому и быть. Вот только Улада… Узнать бы, что с ней все в порядке! Не посмеют же они казнить Кейну!

Наверху было по-прежнему тихо. Згур с трудом удержался от того, чтобы не попытаться подняться к люку, не выглянуть наружу. Что толку? Даже если болваны стражники спят, куда ему бежать? В Коростене он тоже вне закона. Велга не станет заступаться за ослушника, самовольно покинувшего Вейско. Идти некуда – и незачем…

Почему-то представилось, как наверху гремят шаги, как отлетает в сторону люк, и в свете факелов он видит суровые лица «катакитов». Как бы сказал Сажа? «Комита! Комита! Мы здеся!» А Гусак непременно прибавил бы свое «совершен-понятно». Но ни Сажи, ни Гусака уже нет, нет и Чудика, и десятков других, поверивших незнакомцу с Единорогом на клинке. А у тех, кто остался там, в далекой Сури, своя судьба – и у кнесны, и у венета, и у рыжей Ивицы. Они разберутся без него. Жаль, если он так и не узнает, что ждет Уладу…

Вдалеке что-то заскрипело, и тут же послышались шаги – гулкие, тяжелые. Згур прислушался – двое. Один – тот, что гремит сапогами, и второй, ступающий легко, почти неслышно. Не иначе, старшой с десятником заглянули. Ну, будет сейчас соням!

Шаги прогремели совсем близко, послышалось сопение, и вдруг заскрипел люк. Чьи-то сильные руки одним рывком сбросили крышку. Сопение стало громче…

– Эй, изменщик! Не убег?

Кто-то склонился над люком. Голос почему-то показался знакомым – басистый, густой. Не голос – рык. Отвечать не хотелось. Згур отвернулся…

– Не убег, спрашиваю?

– А ты б веревку кинул! – не утерпел Згур.

– Веревку? – В густом рыке теперь звучало возмущение. – Слышь, Ужик? Веревку ему! Ну, карань, и молодежь пошла! Ты чего, бревно не углядел? Встал, подтянулся…

От неожиданности Згур замер. Смеется, что ли, этот басистый? Но ведь действительно, и бревно сломано, и стражи чего-то не слыхать.

– Я же тебе говорил, Зайча, – вступил в разговор другой, тот, кого назвали Ужиком. – Он не станет бежать…

Згуру показалось, что он видит сон. Точнее, слышит – разглядывать в черной тьме было нечего. Зайча?! Он знал только одного Зайчу – того, про которого песни складывали. Страшный Зайчище-альбирище, что одной рукой дюжину волотичей валил…

– Говорил… – страшный Зайчище был явно недоволен. – Возись теперь… Эй ты, бунтарь, лови веревку!

Что-то тяжелое ударило по голове. Еще не веря, Згур схватился руками за прочную пеньку.

– Держись! Да покрепче! Ну, молодежь, ничего сами не могут!

Еще ничего не понимая, Згур вцепился в веревку. Мать Болот, да что же это? Зайча Сполот пришел на помощь сыну Навко Волотича, того, с кем когда-то насмерть бился, а потом побратался…

Рывок был страшен. Згур только успел вдохнуть поглубже – а ноги уже коснулись земли. Огромная ручища тут же схватила за ворот, тряхнула.

– Хорош, бунтарь! Зубы не болят?

– Нет…

Згур совсем растерялся. Зайча из песни, теперь – зубы…

Послышался тяжелый вздох.

– А у меня, вот, болели. Застудил… До сих пор к непогоде ноют. Ладно, держи!

В грудь ткнулось что-то твердое. Згур нащупал знакомый крыж… Меч! Его меч! Тут же на плечи лег тяжелый плащ. Вновь послышалось сопение – на этот раз за ухом.

– Ну чего, пойдем! Как они, Ужик, не проснутся?

– Еще чего! Ты же меня знаешь. Они? Не стражники ли? То-то кметов не видать! И тут Згур наконец очнулся. Это не песня, не давняя старина…

– Погодите! Я не должен уходить. Я… Рычание сменилось стоном, словно у страшного Зайчи вновь заболели зубы:

– Ну ты смотри, Ужик! Ну, обнаглели бунтари! Сначала из поруба тащи, потом бежать уговаривай…

– А ты ему по шее дай, – ответствовал невидимый в темноте Ужик.

Огромная ладонь легла на плечи, скользнула по загривку.

– Нельзя. Помрет еще! Хилые они теперь пошли! Ладно, пора!

Згур хотел объясниться, но не пришлось. Могучая лапища схватила его за ворот и потянула вперед. Згур еле успевал переступать ногами.

– Все-то вы, волотичи, бунтари! – гремело над ухом. – Все бы вам беспорядки наводить! А потом чего? Девки по нему плачут, мать убивается…

– И правильно! – послышалось сбоку. – Нечего, Зайча, душегубствовать! Забыл, как сам в порубе сидел?

– Я-то не забыл… А он чего? Говорят – нельзя, значит, нельзя! Вот, карань, чему этих сопляков учат?

Згур сам не понял, как оказался в коридоре. Здесь было светлее. Первым делом он заметил черный плащ. Тот, кого называли Ужиком, был невысоким, узкоплечим – и седым, как лунь. Как только хватка разжалась, Згур поспешил обернуться. Зайча был огромен – как и полагалось Зайче. Просторная рубаха облегала могучие плечи, светлая борода грозно топорщилась.

– И чего теперь? – раздумчиво поинтересовался он. – Куда его лучше?

– Ко мне! – Ужик хохотнул. – Я его в лягушку превращу!

– Ты слышал? – Зайча резко повернулся к Згуру. – Это кто же из нас душегуб-то? Ты, Ужик, шутки не шути! Ты мне простыми словами отвечай!

– Во двор, – негромко проговорил седой. – Я привязал коня за воротами…

– Постойте! – Згур растерянно оглянулся, все еще не веря. – Кто вы?..

– Пошли, пошли! – страшный Зайча вновь взял его за ворот, толкнул в спину. – Возись тут с вами, с бунтарями!

Похоже, Зайчище-альбирище и впрямь не жаловал бунтарей. Згура то и дело подталкивали в спину, слышалось грозное сопение. Несмотря на невероятность происходящего, Згур все же успел заметить стражников, мирно спящих прямо у дверей. Похоже, таинственный Ужик и впрямь был мастер на подобные дела. На миг из самого дальнего закоулка выглянул страх – и снова сгинул. Чего уж тут бояться?

На заднем дворе тоже спали – и стражники, и селяне, заехавшие по всякой надобности в Детинец. Ворота были полуоткрыты, возле них недвижно застыл черный, словно смоль, конь…

– Иди, иди! – Сильный толчок бросил Згура вперед, он с трудом устоял на ногах, обернулся…

Зайчище-альбирище хмуро взирал на «бунтаря», скрестив на груди огромные ручищи. Внезапно Згуру почудилось, что он уже встречался с грозным сполотом. Не в ночной полутьме, а при ярком свете факелов, в Большой Грид-нице…

– Чего смотришь, изменщик?

Згур почувствовал, как немеют руки. Мать Болот, вот почему голос страшного Зайчи сразу показался таким знакомым!

– Светлый!

– Светлый, темный!.. – Кей Войчемир рыкнул, мотнул головой. – Только и заботы мне – вытаскивать вас, бунтарей, из поруба! Садись на коня да проваливай!

Вот как? Згур сцепил зубы, усмехнулся:

– Не хочу!

– Ах ты! – Зайчище шагнул ближе, грозно расправляя широкие плечи: – Еще и спорить решил, бунтарь! Ты чего, еще не понял? Я тебя, сотник, даже помиловать права не имею! По закону как? Миловать можно простого кмета, а ежели старшой волю мою нарушить посмеет!.. Урс, да скажи ты ему!

И тут Згур понял, кто такой этот узкоплечий с седой головой. И впервые стало страшно – по-настоящему, до холода в костях. Патар Урс, Отец Рахманов, чье имя боялись даже произносить вслух…

– Уезжай, Згур! – голос седого прозвучал тихо и как-то устало. – Возвращайся в Лучев. Здесь и без тебя плохо…

В Лучев? Згур даже не удивился, откуда Патар знает о Лучеве. Говорят, Отец Рахманов знает все. Значит, опять бежать? Снова чужбина? Нет!

– Светлый! Патар! Я… Я не хочу уезжать! Если я виноват…

. – Виноват?! – рыкнул Войчемир. – Еще как виноват! Ишь, бунтарь! Ну ты глянь, Ужик, что за дети пошли! И в кого это только? Моя-то старшая чего удумала? Денор, понимаешь, запалить! Да виданное ли дело – реки огнем жечь?

Ужик даже не соизволил повернуться. Худые плечи чуть дрогнули.

– А чего ты хотел? Я пытался отговорить – не вышло. А потом решил – правильно! Чем вас еще пронять? Не навоевались, потомки Кавада?

– Пронять! – возмутился Войчемир. – Знаю тебя! Не послушались – ты бы и землю с места сдвинул?

Згуру стало не по себе. Они что – боги? Да и боги не смеют сотворить такое!

– А я уже собирался, – равнодушно бросил Ужик. – Когда твой старший войска к Денору подвел. А ты тоже хорош! Куда смотрел?

– Я-то хорош, – Войчемир вздохнул, почесал затылок. – Вот карань! Теперь еще с дочкой мириться! С женой. И со старшим…

– Помиришься!

– Помирюсь…

Светлый вновь тяжело вздохнул, повернулся к Згуру:

– Вот чего, сынок! Наворотил ты делов – под самую завязку. Поэтому я тебя это, ну…

– Съем… – подсказал Ужик.

– А иди ты! – Войчемир огорченно махнул рукой. – В общем, я тебя прошу – уезжай покуда… , Згур покачал головой:

– Не уеду, Светлый! Я был обручником твоего сына. Если ты винишь его – накажи и меня.

– Чего? – Войчемир явно оторопел. – Да кто же его наказывал, Велегоста-то? Хорош воевода! Его сотника – под суд, а он… Говорю, не хочешь судить, начальство над войском сдавай, как и положено. Так ведь не захотел! Да и не обручник ты ему. Сам знаешь – свадьбу я запретил, а без ведома моего…

Все верно! Светлый волен в своих сыновьях. Но если так… Згур взглянул Войчемиру в лицо, усмехнулся:

– Ты знаешь обычай, Светлый. Если твой сын отказался, мужем Улады становится обручник.

Он ждал возражений, гнева, но Войчемир только вздохнул – тяжко, невесело.

– Патар! – Згур повернулся к седому. – Подтверди! Такой обычай есть!

Урс переглянулся с Войчемиром, пожал узкими плечами:

– Такой обычай действительно есть… Уезжай, Згур!

– Уезжать? – Згур улыбнулся, чувствуя, как легче становится на душе. – Я уеду вместе с Уладой! С моей женой!

– Женой? – голос Светлого прозвучал как-то странно. – Ты, сотник, вот чего…

– Она – моя жена! – упрямо повторил Згур. – Я хочу…

– Жена? – в голосе Патара теперь звенел лед. – Так что же ты бросил ее, парень?

– Я? – Згур растерялся. – Я ее не бросил! Я… Я вернулся!..

Повисло молчание – тяжелое, густое. Оно длилось невыносимо долго, целую вечность. Наконец Урс покачал головой:

– Ты опоздал, сотник! Улады больше нет… Темнота сгустилась, оделась глухим камнем, рухнула, сбивая с ног, вбивая в теплую сухую землю.

– Две недели назад дочь бывшего Великого Палатина казнена в Валине. Так решил Кей Велегост…

Слова доносились глухо, словно из неведомой дали. Кей Велегост имел тамгу Светлого, дающую власть над жизнью и смертью. Железное Сердце осудил мятежницу.

…Перед глазами встало холодное заледенелое поле, черные тела на окровавленном истоптанном снегу – и высокий широкоплечий парень со страшной личиной вместо лица. «Всех! Всех, кто выше тележной чеки!..»

Згур поднял глаза к темному, затянутому тучами небу. Хотелось завыть – отчаянно, как воет смертельно раненный пес, но горло стянуло болью. Он бросил ее… Он воевал, одерживал победы, правил. Ему было хорошо. Проклятое сердце билось ровно…

– Убейте…

Слово выговорилось с трудом. Згур вдохнул воздух, пытаясь справиться с нахлынувшей болью:

– Убейте меня! Убейте! Я вас прошу! Я не хочу жить! Убейте! Убейте!

Он упал на колени, ткнулся лицом в пахнущую пылью траву.

– Убейте! Я не должен жить! Не имею права! Я вас прошу…

Он молил о смерти, как не молил еще ни о чем за свою короткую жизнь. Но Смерть медлила…

1997-1998 гг.