Текст книги "Ория (сборник)"
Автор книги: Андрей Валентинов
Жанр:
Эпическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 71 страниц)
Вокруг стоял тихий, заснеженный лес, где-то далеко перекликались какие-то птицы, радуясь вышедшему из-за туч солнцу. Дорога сверкала нетронутым снегом, идти было легко, лыжи сами бежали вперед. Подъем кончился, шлях повернул вниз, и Згур заскользил по твердому насту, оставив далеко позади одышливого венета.
Удивление прошло. Подумав, Згур рассудил, что Ярчук, вероятно, ошибся. То ли оговорился, то ли у них, у лесовиков, годы иначе считаются. Двадцать четыре! Выходит, этот «чугастр» его всего на четыре года старше! Да быть того не может! На вид венету сорок пять будет, а держится и говорит – на все полета! Двадцать четыре! Смешно!Правда, Ярчуку следовало отдать должное. Вспомнив, как вел себя венет, Згур понял: тот сразу догадался, отчего изба на столбах к лесу дверью стоит. Правда, сейчас, когда Небесный Всадник ярко светил на чистом – ни облачка – небе, вчерашнее стало казаться нелепым сном. Может, и не было ничего? Мало ли что ночью померещится? Интересно, каких это ему девок избегать следует? Не Улады же, в самом деле! Да и не девка она теперь – чужая жена. И что за перекресток, где меч трогать не надо?
В подобные советы не очень верилось, особенно днем, при ярком свете. Кобники да наузники горазды над людьми смеяться. А ежели их хозяйка и вправду была Костяная, то и подавно. Згур помнил с детства – нежить никогда правды не скажет. Значит, и совет лучше забыть. А жаль! Славно было бы Ярчуку бороду подкоротить!
На привале, у маленького костерка, венет вновь достал мапу. Згур присел ближе, пытаясь понять, где они и сколько еще добираться. Выходило немного – дня три пути от силы. Первый раз можно заночевать в селе. Вот оно – маленький домик возле самой дороги. Ну а дальше, до самого шляха, – пусто. Лес, один лес. Правда, и погост на мапе не обозначен. Глядишь, и подвернется избенка с дверью да крышей! Згур еще раз смерил расстояние, попытался пересчитать. Ничего, дойдут!
Он занялся костром, грозившим погаснуть. Между тем Ярчук, неспешно спрятав мапу, извлек из-под рубахи уже знакомый амулет – две створки, друг с другом скрепленные. Важно насупив брови, он пристроил его на колене, раскрыл…
Згур не утерпел, глянул. Между створок оказались тоненькие листочки, по которым муравьями бежали странные значки.
– Литерник это! – сурово заметил Ярчук, не оборачиваясь.
– Лит… Что? – не понял Згур.
– Литерник. Потому что литеры. Чтоб книги разуметь. Хотелось вновь переспросить, но тут пришла догадка. «Литеры» – наверно, просто значки для письма! Ишь, грамотный!
–А на каком это наречии?
– На нашем, венетском. – Ярчук закрыл «литерник», вздохнул. – Добра людь подарила. Переглядываю, не запамятовать чтоб. Я и верши знаю!
Заметив недоуменный взгляд своего спутника, венет приосанился и снисходительно пояснил:
– Верши – это как песня, тока петь не надоть. Говорить их надоть громким голосом, чтоб слышно было. Аль у вас вершей не складывают?
Згур внезапно почувствовал себя желторотиком, впервые взявшим в руку деревянный меч. Меч-то ладно, а вот «верши»!..
– Послушай вот! Друг мой склал. Верш про людь убогу да бедну, котору злы бояре со свету сжить хочут…
Ярчук нахмурил кустистые брови, откашлялся, набрал побольше воздуха и заговорил мерно, покачивая кудлатой головой:
О горе бедным людям на свети,
Що не могуть скутечнои радости имети!
А багатому аще и скорб часом ткнеться,
То в том же йому часи рыхло и минеться.
Бо багач судиям очи мздою забивает
И тоею до конца очи ослипляет.
А убогий неборак, хоч мало споткнеться,
Певне, побиденному, дармо не минеться…
Сильный стон не дал продолжить. Ярчук откинулся назад, широкая ладонь прижалась к пояснице. Наконец приступ прошел, венет жадно глотнул холодный воздух…
– Клятые огнища! Вот злы бояре меня туды и отправили! Я много вершей знаю! И петь тож могу…
Згур с ужасом представил, как венет с его голосом сейчас затянет что-нибудь этакое, про «бедную людь», но на этот раз обошлось. Ярчук, вновь бросив снисходительный взгляд на «боярина», «вершев» не знающего, достал «литерник» и углубился в тайны венетских значков. Згур не возражал. Пусть учит, лишь бы петь не начал!
…Как ни спешили, но сумерки застали их в пути. Только через час после раннего заката вдали показались черные крыши села.
Засады они не заметили. То ли сумерки помешали, то ли те, что в кустах хоронились, свое дело знали. Резкий свист – и на дорогу выбежала дюжина крепких парней в лохматых полушубках. Одни заступили путь, другие стали с боков.
– Аригэ!
Румское слово показалось знакомым. Ну конечно! «Аригэ!» – «Стойте!»
Згур быстро оглянулся. Оружия у парней не было, зато каждый держал в руках увесистую дубину, а еще двое грозно сжимали длинные колья с обожженными на огне концами.
– Аригэ! Амэ – гер!
Оружие Згур бросать не собирался. Еще чего! Краем глаза он заметил, как Ярчук медленно опускает руку к поясу…
– Погодите! – драться с дубинщиками совершенно не хотелось. – Вы чего?
Вопрос получился не особо понятным, но, как ни странно, подействовал. Дубины и колья нехотя опустились.
– Румы? Венты?
Вначале Згур не понял, почему-то подумав о своем спутнике, но затем сообразил. Для румов все они «венты», что сполоты, что лехиты, что Ярчуковы венеты.
– Валин. Войско Палатина Ивора. Слыхали? О Коростене Згур решил промолчать. Велгу в этих местах могли не знать, Ивор же – другое дело.
– Так вы Иворовы кметы? Не Катакита?
Странное имя показалось знакомым. Ну, конечно, мятеж у румов, войско Катакита осаждает Рум-город!
– Вам что, валинские ворота перечислить? Что-то давно наши «коловраты» сюда не заезжали!И вновь подействовало. Парни отошли в сторону, кто-то буркнул: «Ну, звиняйте!» Но Згур вовсе не собирался «звинять».
– Спрашивать надо, а после с дубинами бросаться! Вы что, забыли, как гостей встречают?
В ответ послышались обиженные голоса, что гостям здесь всегда рады, да вот времена пошли худые. Катакитово войско под столицей разбили, так оно по всем углам разбежалось и сюда, в Нистрию, того и гляди нагрянет. Да и зима выдалась тяжкая: то волки, то навы, то мертвяки за-ложные. А сейчас и вовсе беда приключилась…
То, что в селе беда, Згур понял сразу, стоило лишь оказаться на маленькой улочке, вдоль которой выстроилось два десятка крытых темной дранкой изб. На выгоне собралась толпа, отчаянно голосила женщина. На гостей никто не обратил внимания, только стоявшие в толпе слегка потеснились, давая проход.
Наконец удалось отыскать войта – одноглазого старикашку с редкой козлиной бородкой. Услыхав, что гости из Валина, он тут же закивал, пообещав и накормить, и в тепле разместить, только вот бабу глупую утешит да народ вразумит, потому как беда, беда, беда…
Вскоре все стало ясно. У молодой женщины пропал ребенок. И не украли – силком взяли. Муж на полатях лежит без памяти, кровь каплет, остановиться не может, а ребенка и след простыл…
Згур переглянулся с венетом. Наверно, в голову им пришла одна и та же мысль. След, может, и простыл – холодно, так ведь душегубы по снегу шли, не по воздуху! Или опять сани без коней?
Становилось ясно – что-то не так. Следы есть, и свежие, и парней крепких в селе хватает, да только никто вдогон не идет. Стоят, головами кивают, ждут чего-то…
Толпа начала расходиться. Рыдающую женщину вели под руки, войт побежал присматривать избу для гостей. Згур с Ярчуком вновь переглянулись. Да как же это? Дяденьки! Дяденьки! Вы и вправду альбиры? Увидеть того, кто их альбирством интересуется, оказалось мудрено. Мальчонка – от горшка два вершка, черная шапка на самые брови налезла, из полушубка худая шея торчит.
– Я – нет! – невольно улыбнулся Згур. – А вот дяденька Ярчук – он альбир и есть!
– Дяденька Ярчук! – мальчонка бросился к венету, обхватил колени руками, ткнулся мордашкой. – Дяденька альбир Ярчук! Спаси братика! Они все боятся! Они все трусы! Я знаю, где братик!
– Что?! – Згур наклонился, схватил мальчика за плечи: – Боятся? Почему?
– Погодь, боярин! – венет отстранил Згура, присел, погладил малыша по заплаканному лицу. – Кличут как, малец?
– Жигша я! А братика Бельком назвали…
– А меня, стало быть, Ярчуком. Так кто твоего братика украл? Котора нелюдь?
– Так нелюдь и есть, – вздохнул Жигша. – Коровяк украл. Чаклун он, наузникам здешним – первый слуга! Он братика в Хоромину унес, я знаю!
Подбежал войт, радостно сообщив, что ночлег для гостей готов, но Згур, не дослушав, сгреб одноглазого за ворот:
– Так что тут у вас творится, человече?
«Человече» моргнул и речи лишился, словно язык поперек горла стал. Пришлось тряхнуть, да посильнее, чтобы язык на место вернулся вместе с памятью. Одноглазый даже всплакнул, но стоял твердо: никакого Коровяка знать не знает, и о Хоромине ведать не ведает, и не их, людей пришлых, это дело…
Ярчук явно хотел вмешаться, но Згуру помощники не требовались. Левое ухо войта оказалось крепко сжатым, после чего одноглазому было обещано, что ухо он получит в подарок, после чего последует нос, а уж затем…
Дальнейшего не понадобилось. Вслед за языком пробудилась память, и вскоре все стало ясно.
Коровяк – чаклун-заброда, появился в селе три года назад. Его не трогали – боялись, особенно после того, как трое обидчиков один за другим в Ирий отправились: кого бык забодал, кто в болото забрел, а кто сам на шею удавку набросил. Был чаклун для сельчан небесполезен, но просил немало, и не харчами, а серебром. А главное – сошелся он с иными, что в лесу жили – то ли кобниками, то ли наузниками, а может, и с кем похуже…
Згур тут же вспомнил Ичендяка. Не с ними ли Коровяк дружбу водил? Имена – и те схожи.
Дети уже пропадали – и в соседнем селе, и в дальнем. Зачем они чаклуну – о том старались не думать. День назад Коровяк предложил молодой матери горсть серебра за полугодовалого Белька. Молодуха отказалась, и вот…
Хоромина же стояла посреди леса. Не близко, но и не далеко. Но тут у войта и язык отказывал, и память пропадала – всеконечно. Он лишь повторял, что лучше бы гостям в это дело не соваться, но уж ежели сунутся, то пусть не обессудят, ибо в соседнем селе пытались, и в дальнем тоже пытались…
Как только пальцы Згура отпустили покрасневшее ухо, одноглазый сгинул – будто ветром унесло. На выгоне остались лишь Згур с венетом – да Жигша.
– Пособи, дяденька альбир Ярчук! Спаси братика! Тебе мамка хлеба отвесит, серебра даст!
Згур, от альбирства отказавшийся, явно не вызывал у мальчонки доверия.
Венет снял шапку, долго чесал затылок, вздохнул:
– Ин не взял я амулет! Добрый амулет! Добра людь подарила!
Згур, вновь вспомнив Крутя Немереного, тоже пожалел, но не об амулете, а о гочтаке. Тоже вещь небесполезная!
– Ладно! – решил он. – Давай, Жигша, веди к Хоромине!
– А ты тоже пойдешь, дяденька? – поразился мальчонка. – Ты же не альбир!
Згур только руками развел. Ну не альбир. Бывает!
Ночной лес встретил их глухой тишиной, лишь где-то вдали слышался крик одуревшей от мороза птицы. Жигша, успевший сбегать домой за лыжами, уверенно скользил по насту, указывая дорогу. Бежать было легко – вещи оставили в селе, захватив только оружие. Згур пристроился за пареньком, далеко обогнав Ярчука. Надо было спешить, приближалась полночь, и одни боги ведали, жив ли еще маленький Белек. Не для того его Коровяк украл, чтобы кашей кормить! .
След был виден – чаклун шел на лыжах, останавливался, зачем-то кружил, обходя поляны. Удивительно, но Згу-ру не было страшно. Он всегда опасался связываться с чак-лунами да кобниками, но на этот раз ощущал лишь злой азарт. Одно дело наговоры шептать да травы варить, иное – детей у матери красть. Это уже не чаклун – тать! А с татем разговор короткий. Только бы не растеряться, не дать себя провести, как когда-то с кувшином! Эх, гочтака нет!
Думалось и о другом. Ярчук хорош, чтобы кметам в драке ребра ломать да мечом улочку прокладывать. А как увидит какого-нибудь Крутя Трижды немереного, не застынет ли столбом, молитвы свои шепча? И Згур впервые пожалел, что с ним нет Черемоша – и Улады. Те бы точно не растерялись!
Внезапно Жигша остановился, поднял руку. Згур подъехал ближе.
– Тише, дяденька! Вот она!
Вначале Згур ничего не увидел, кроме высоких старых деревьев. Но вот свет луны скользнул по серой кладке. Стена! Да не просто стена! Таких камней Згур еще не видывал, каждый – с быка, а то и поболее. И впрямь, волаты строили!
Стена уходила ввысь и резко обрывалась. Верх ее был разрушен – давно, в незапамятные годы. Между громадных камней пустили корни старые деревья.
– Вход есть?
– Есть! – Жигша шморгнул носом. – Да только я тебе его не покажу. Я его дяденьке альбиру Ярчуку покажу!
Подъехал венет, выслушал, погладил бороду, скрывая усмешку:
– Ну, веди!
Они свернули влево и почти сразу же наткнулись на ворота. Точнее, здесь были ворота, но теперь от них остался лишь проход, посреди которого лежала громадная глыба. Згур смерил взглядом высоту и подивился. Это же какого роста были те, что здесь жили?
За воротами вновь были стены, такие же мощные и столь же разбитые. Немало силы ушло, чтобы построить такое – и еще поболе, чтоб разрушить. Проходы уходили во все стороны, но снег подсказал – чьи-то лыжи проскользили тут совсем недавно. Да не одни! А вот и валенки! Згур прикинул размер и хмыкнул. Ну и ножища!
Жигша, столь смелый в лесу, теперь, когда вокруг сомкнулись каменные стены, совсем растерялся. Згур хотел оставить его у входа, но мальчонка вцепился в руку Ярчуку и заныл, отказываясь уходить. Пришлось махнуть рукой и идти дальше.
Лунный свет падал на руины, искрился, отражаясь в глубоком снегу. Стояла странная гулкая тишина, и Згуру начало казаться, что он слышит дальние, еле различимые голоса. Играла свирель – грустно, немного заунывно. Згур помотал головой – мелодия исчезла, но затем вновь появилась, уже чуть громче, ближе.
Згур оглянулся. Венет молча шевелил губами, держа пальцы знаком оберега. Жигша – тот вообще глаза закрыл, вцепившись в рукавицу венета. Згур вздохнул – воинство! Сюда бы несколько ребят из Учельни!
Впереди стало светлее. Коридор заканчивался огромным залом. Згур задержался на пороге, выглянул…
Белый снег исчертили следы лыж. Они уходили в дальний угол, туда же тянулись отпечатки валенок. Со следами ясно. А это что?
Згур поглядел налево и замер. Белая, покрытая легким снегом рука сжимала подлокотник громадного кресла…
Волат застыл недвижно – каменный, покрытый глубокими черными трещинами. Снег покрывал голову, скрывая высеченную в белой тверди диадему. Левая рука лежала недвижно, правая – сжимала посох с отбитым навершием.
Згур покачал головой. Диво! Ну и тонкая же работа! Правда, слово не очень подходило. Тонкая! Этакую глыбищу резцом изукрасить! Славные были мастера!
– Видел такое! – венет огладил бороду, вздохнул. – Тока этот поболе будет. На Донае город есть, так там тож храмина стоит…
Сзади послышался испуганный писк. Очевидно, Жигша все же осмелился открыть глаза.
Мимо волата проходили тихо, стараясь не шуметь. Згур не выдержал – поглядел наверх. Внезапно каменные глаза сверкнули теплым живым огнем. Згур зажмурился. Нет, почудилось! Просто снег упал в каменные глазницы. Но еще долго ему казалось, что древний волат, потревоженный в своем недвижном покое, провожает взглядом непрошеных гостей…
Следы вели в еще один коридор, поуже. Он сохранился лучше, уцелели даже своды, а под ногами вместо снега заскользил чистый полированный камень. Стало темнее, хотя небольшие окна все же пропускали блеклый лунный свет. Внезапно Ярчук замер, затем, чуть подумав, указал рукой вперед. Згур не понял, и венет молча показал один палец. Ясно! Впереди какая-то тень, не иначе там другой коридор, поперечный.
Венет, знаком велев своим спутникам оставаться на месте, неслышно заскользил вдоль стены. Жигша рванулся следом, и Згур еле успел перехватить мальца. Рука легла на рукоять меча. Если там засада…
Внезапно черная тень стала еще чернее. Что-то дернулось, рванулось вперед – и с хрипом сползло на пол. Ярчук осторожно выглянул, замер, а затем спокойно вытер нож о полушубок того, кто лежал перед ним.
Згур поспешил вперед, но помощь не понадобилась. Тот, кто ждал за углом, сжимая в руке тяжелую секиру, уже ничем не мог навредить. Крепкий парень, курносый, светлые волосы выбивались из-под черной мохнатой шапки…
Сзади тихо ойкнул Жигша. Згур обернулся, приложил палец к губам. Внезапно показалось, что с телом что-то не так. И шапка на месте, и валенки. А вот лицо…
Лица не было. Вместо него кривила рот деревянная личина, грубо размалеванная черной охрой. Те, что собирались здесь, не спешили быть узнанными.
Поперечный коридор был еще уже, вдобавок исчезли окна. Темнота казалась густой, словно холодный речной
омут. Згур недоуменно замер. Куда теперь – налево, направо?
– Слышь! – шепот венета прозвучал над самым ухом. – Гуторят вроде!
Згур прислушался и почти сразу же понял – голоса. Они доносились откуда-то сзади. Он оглянулся и заметил вдалеке серое пятно. Выход! Наверно, еще один зал.
Это оказался не зал – двор. Серые громады стен уходили куда-то вдаль, теряясь во мгле, а прямо перед входом, загораживая его, застыл огромный каменный блок, в давние годы рухнувший сверху. Голоса слышались совсем рядом – мужские, женские. Внезапно уши резанул плач.Ребенок! Згур бросился вперед, но рука венета схватила за плечо, сжала, не пуская.Згур нетерпеливо скривился. Ругаться не хотелось, но в таких делах нянька ему не требовалась. Он резко обернулся – Ярчук дернул губой, что должно было означать улыбку, и кивнул, показывая на лежавшую поперек прохода глыбу. Згур понял: ему советовали не спешить, оглядеться. Он вздохнул – ладно!Камень дышал ледяным холодом. Згур поморщился, прижимаясь к неровной громадине, затем подался вправо. Есть! Вот они!
Посреди двора горел огромный костер. Неровный свет падал на тех, кто собрался вокруг. Мужчины, женщины – не менее двух десятков. Что-то было во всем этом странное, уже знакомое. Кто-то шагнул ближе к огню, и Згур зло усмехнулся: личина! Хоронятся, чаклуны!
Рядом тяжело задышал Ярчук. Згур, не оглядываясь, принялся подсчитывать, но, дойдя до двадцати трех, сбился и махнул рукой. Бить надо, а не пальцы загибать!
– Два десятка да еще восемь, – шепнул венет. – Два меча, да копье, да секира. Ножи, почитай, у всех.
У Ярчука оказался зоркий глаз. Впрочем, толпа не испугала. Будь это кметы – дело иное. Разве что со спины подберутся… Где же ребенок?
Внезапно у костра все стихло. Мужчины начали отходить в сторону, образуя широкий круг. Женщины, оставшись внутри, сбросили полушубки, затем на снег упали
платья…
Где-то совсем рядом пискнул Жигша, но уже совсем по-другому. Згур и сам еле удержался, чтобы не хмыкнуть. И не холодно им! Почти все, оставшиеся у огня, были молоды. Нагие тела отсвечивали матовым блеском, распущенные волосы закрывали плечи, и нелепо кривились деревянные черноротые личины.
– Ровно на Купала! – дохнул Ярчук. – Так ведь не лето!
Слово было незнакомым, но Згур тут же вспомнил. Летом, когда справляют день Небесного Всадника, девки да парни так же у костра собираются да через огонь прыгают. Правда, не у волотичей, а у сиверов. Самому видеть не доводилось, но слухом земля полнится.
Внезапно вновь послышался плач. Згур повернулся.
Кажется, там! Один из мужчин, стоявших во внешнем круге, держал на руках какой-то запахнутый в тряпки сверток.
– Обождать надо, боярин! – шепнул венет. – Пущай починают!
Згур нетерпеливо дернул плечом, но вновь решил не спорить. Ладно, подождем. Лишь бы малыша не тронули!
Одна из женщин – высокая, статная, с ожерельем из звериных клыков на груди, медленно подняла вверх тонкую руку. Люди у костра замерли.
– Все ли здесь собрались, сестры? Всех ли нас пустила ночь?
Она обернулась, словно пытаясь сосчитать, но чей-то голос поспешил ответить:
– Нету с нами больше Старшей. Не прийти ей никогда!
– Кто же нами править будет? Кто теперь костер зажжет?
– Не решить, сестра, нам это! Пусть Хозяин скажет сам! Згур понял – обряд. Затем и личины, потому и говорят, словно поют. Но зачем наузницам ребенок?
– Как же нам Хозяин скажет? Ведь жалеет он слова!
– Смерть пошлет он вместо слова. Смерть укажет, как нам быть!
Женщина с ожерельем вновь махнула рукой. Человек с ребенком выступил вперед, поднял плачущий сверток к черному небу.
– Коровяк! – послышался испуганный голосок Жиг-ши. – Коровяк! Узнал я его!
Згур между тем пытался сообразить. Этих не напугаешь! Парни во внешнем кругу – не бойцы, зато задавят скопом. И близко не подойти – заметят.
Женщина взяла из рук чаклуна ребенка, подержала на весу, затем резко вскинула голову:
– Пусть Хозяин нас услышит! Пусть поможет, сестры, нам! Знак пошлет, чтоб догадались, кто из нас достойней всех. Смерть пусть станет этим знаком, смерть сомненья разрешит! А душа, грехов не зная, пусть к Хозяину спешит!
Ответом был дружный крик. Женщины протягивали руки, личины радостно скалились…
– Лук! – негромко скомандовал Згур. – Прикроешь!
– Боярин… – начал было венет, но Згур не стал слушать. Еще чуть-чуть – и будет поздно.
В тот же миг руки, державшие ребенка дрогнули. Плачущий сверток полетел прямо через костер. Одна из женщин подхватила, подняла вверх:
–Жив!
Мгновение – и уже другие руки держат ребенка:
–Жив!
–Жив!
–Жив!
– Аригэ!
Згур нарочно крикнул по-румски. Пусть растеряются! Чужая речь всегда сбивает с толку.
– Аригэ! – повторил он. – Ни с места! Кто двинется – зарублю!
Меч был уже в руке. Мужчины, стоявшие во внешнем гругу, попятились. Згур быстро шагнул к костру. Только бы не ударили в спину!
Ребенок плакал – значит, действительно жив. Женщина, что держала его в руках, попятилась, прижала малыша к голой груди.
Первым опомнилась та, что носила ожерелье. Рука вновь взметнулась вверх.
– Кто послал тебя? Хозяин? Говори, а то умрешь! Згур вспомнил Ярчука с его «вершами». Не попробовать ли?
– Это ты просила смерти? Ты просила – Смерть пришла!
Из-под маски донесся негромкий грудной смех.
– Да, пришла! Сейчас увидишь – ни к чему теперь слова!
Дальнейшее произошло так быстро, что Згур еле успел поднять меч. Двое мужчин, стоявшие рядом, молча кинулись вперед. Еще один (Згур узнал Коровяка) взмахнул коротким дротиком.
Вж-ж-жиг! – пропела стрела, и один из нападавших начал медленно оседать на снег, пытаясь перехватить слабеющей рукой страшный гостинец, пробивший горло.
Вж-ж-жиг! Вж-ж-жиг!
Второй схватился за живот – стрела попала точно в середину. Коровяк увернулся, вновь вскинул руку с дротиком, но Згур успел первым. Меч вошел в грудь. Чаклун захрипел и начал валиться на спину.
– Стойте! – та, что носила ожерелье, обернулась,
вскинула руки вверх. – Стойте! Кровь пролилась! Души в Ирий собрались!
– Если кровь пролилась, значит, выбор сделан, госпожа! – негромко ответили ей.
Згур, не опуская меч, отошел к стене. Теперь Ярчук мог выбирать мишень по вкусу – враги стояли как раз между ним и волотичем. Но нападать никто не спешил. Женщина, державшая ребенка, оглянулась и неуверенно проговорила:
– Выбор сделан? Кто же выбран? Разве кончился обряд? Из-под деревянной маски вновь донесся смех.
– Чужеземец смерть принес нам! Пусть он выберет из нас! Нет в нем жалости и страха – он Хозяина гонец!
По толпе пронесся легкий шум. Женщины сбились в кучу, одна из них бросилась к Згуру, упала на колени:
– Я Хозяину невеста! Кровью наш скреплен союз! Голоса стихли. На Згура смотрели мертвые личины. Нарисованные губы кривились, сквозь узкие отверстия глядели глаза – настороженно, ожидающе. Згур заколебался. Выбрать? Кого? Ту, что держит ребенка? «Невесту»? Нет, не они тут главные. Эта, с ожерельем! Недаром ее «госпожой» назвали. Если она станет Старшей…
Он улыбнулся, поднял окровавленный меч. Как бы сказать половчее?
– Ты, что всех сюда собрала, станешь Старшей в этот час!
Клинок рассек воздух, задержавшись у самого ожерелья. Женщина не дрогнула. Деревянная личина медленно поднялась, запрокинулась. Глаза смотрели в небо.
– Духи ночи, вы слыхали? Смерть сказала: это я! Несколько мгновений стояла гулкая, мертвая тишина, но вот одна из женщин, та, что назвала себя «невестой», дико закричала, поднимая руки к небу. За ней завопили другие, кто-то упал на землю, пытаясь собрать руками окровавленный снег. Ярко вспыхнули смоляные факелы, разгоняя ночь.
– Выбор сделан! Выбор сделан! Снова Старшая средь нас!
Згур понял – пора! Спрятав меч, он поспешил к той, что держала ребенка, взял тихо плачущего Белька на руки и начал медленно отступать, стараясь не оказаться между личинами и глыбой, за которой ждал Ярчук. Наконец лопатки коснулись холодного камня. Згур резко повернулся – и тут же рука венета потащила его в темноту.
– Бежим, боярин!
Згур еле успел передать ребенка ополоумевшему от радости Жигше и схватить прислоненные к камню лыжи. Крики во дворе перешли в единый, слитный вой. Кажется, те, у костра, сейчас опомнятся…
– Бежим!
…Остановились только у выхода, и то на пару мгновений – дух перевести. Згур щелкнул счастливо улыбавшегося Жигшу по веснушчатому носу, хлопнул по плечу невозмутимого венета:
– Хорошо стреляешь!
Тот пожал плечами, затем по мрачному лицу промелькнуло что-то, напоминающее усмешку:
– Отож! А тебе, боярин молодой, лучше б верши скла-дать!
Венет шутил, но Згур почему-то обиделся. И то – стоило с двенадцати лет в Вейске служить, чтобы до каких-то «вершей» докатиться! Чем бы «чугастра» пронять?
– Ну что, Ярчук, хороши женки? Женки – это свято, да? Венет задумался, затем ответил серьезно, без улыбки:
– То – не женки!
Гуляли весь день. В избу набилось столько народу, что только домовой ведал, как не лопнули стены да не рухнула крыша. Белька вместе с матерью увели к соседям – реветь да в себя приходить, отец с перевязанной головой лежал у знахарки, и всем заправляла мужняя сестра – веселая тридцатилетняя вдова со странным именем Телла. Имя оказалось румским, и муж у Теллы был из румийцев: плавал на лодье да сгинул в осенний шторм. Но если и горевала вдова, то горе давно забылось. Телла первая поднимала братину, заразительно смеялась, заводила веселые застольные песни, то и дело косясь на слегка очумелого от такого наворота Згура.
За столом он оказался один. Ярчук лишь пригубил из первой братины и ушел, попросившись даже не в избу, а в старую баньку, стоявшую на подворье. Вначале Згур подивился, а потом рукой махнул. «Чугастр»! Что с него взять?
…Еще в пути, возвращаясь через молчаливый ночной лес, они договорились ничего не рассказывать ни о Хоромах, ни о тайном обряде. Хватит и того, что Белек жив. Жигша, глядевший на спасителей малыша открыв рот, твердо обещал молчать, даже если его начнут щекотать перышком по пятке. Теперь малец сидел рядом со Згуром, не сводя с него глаз. Кажется, «дяденька Згур» был тоже произведен им в «альбиры».
Обычно Згур почти не пьянел, разве что от румского, и то после третьего кубка. Но теперь вино ударило в голову, и вскоре ему стало все равно. Так ли важно, что будет завтра? Слишком давно не приходилось просто сидеть за столом, не думая, ударят ли ножом в спину, подносить ко рту кусок, не боясь, что отравят, шутить, за каждым словом не следя, и, конечно, пить от души. Веселие Ории есть пити, как без того жити?
Пили за все. За спасителей-альбиров, за храброго Жиг-шу, за родителей Белька – чтоб поправлялись да не болели, за весеннюю жатку и осенние обжинки. Одноглазый войт разошелся до того, что предложил выпить за Великого Палатина Ивора – лучшего друга народа Нистрии да за румско-вентскую дружбу. Хлебнули и за это – отдельно за Палатина, отдельно за дружбу, ну а затем, тоже по очереди – за Орию, за Нистрию да за румского Кей-Сара. Когда подошла очередь Згура слово говорить, он хотел было разъяснить неясный вопрос по поводу державных интересов Ории в нистрийском «предполье», но, взглянув на улыбающуюся Теллу, внезапно предложил выпить за прекрасных нистрийских женщин. Ответом был довольный рев мужчин и многообещающий взгляд веселой вдовушки.
А потом горница куда-то исчезла, потолок стал ниже, окошки меньше, и Згур сообразил, что уже не сидит, а лежит прямо на полу, на теплом покрывале, причем не в кафтане, а в одной рубахе, и ту с него так и норовят снять. Он протянул руку – ладонь легла на мягкое женское плечо. Телла! И когда только успела? Вдовушка негромко рассмеялась, теплые полные губы скользнули по его лицу, коснулись глаз, легко пощекотали шею. Смех почему-то показался знакомым, но думать совсем не хотелось, и Згур, закрыв глаза, крепко прижал к себе горячее женское тело. Внезапно рука скользнула по чему-то острому. От боли глаза сами собой раскрылись. Ожерелье! Видать, вдовушка за поспехом снять позабыла! Странное ожерелье – не из бусин, не из золотых румских кругляшей, а почему-то из…
звериных клыков!
Хмель словно ветром сдуло. Згур дернулся, рывком сел. Вот почему ее смех таким приметным показался!
– Узнал? – Телла подсела ближе, неспешно, словно смакуя каждое движение, сняла полотняную рубаху, так же медленно огладила высокие груди. – Что, красивый мальчишка? Страшно?
Мальчишка? Страшно? Она что, с Ярчуком сговорилась?
Наузница мягко скользнула на покрывало, теплые руки нырнули под рубаху, острые ногти впились в кожу.
– Если страшно, травку дам. Она для первой ночи, чтоб перед невестой не осрамиться. Ты только скажи!
Вот как? Згур рывком сбросил рубаху, сжал Теллу за круглые смуглые плечи, притянул к себе. Она вновь рассмеялась знакомым грудным смехом и проговорила мед ленно, нараспев:
– Не уйдешь теперь, мальчонка! Выпью я тебя до дна!
Похоже, знакомство с венетом не прошло даром. Згур . ответил тут же, будто всю жизнь «верши» писал:
– Выпей реку ты сначала! А потом поговорим! Светильник, мигнув, погас, и Згуру тут же стало не до «вершей».
Вокруг снова был лес, такой же густой, молчаливый. ; Лыжи легко скользили по насту, хотя мешок за плечами ' стал много тяжелее. Подарков было не счесть, пришлось выбирать только необходимое в пути. Для Згура самой нужной оказалась рубаха. Старая, после острых ногтей Теллы, больше походила на лохмотья. Наузница и подарила Згуру обновку – вышиванку с красным воротом и витыми шнурами. Рубаха была чудо как хороша, но надевал ее Згур не без опаски. Кто их, наузниц, знает-ведает? Телла, догадавшись о его мыслях, весело смеялась, приговаривая, что она ту рубаху в двенадцати травах варила, а что за травы, Згур сам поймет – поймет, да уже поздно будет. Оставалось надеяться, что веселая вдовушка шутила.
Ни Ярчуку, ни остальным Згур решил ничего не говорить. Что толку? Из намеков Теллы он понял, что наузниц в Нистрии не дюжина, и не две, и власть их в этих местах давняя, исконная. Коровяк же, чаклун пришлый, больно ретив был – вот и попался, и жалеть о нем нечего.
