Текст книги "Микенский цикл"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 60 страниц)

КАФ
«Великий Бел»

...Великий Бел помог воинам Баб-Или. Наши колесницы разогнали их тяжелую пехоту, а эламитская конница не смогла вовремя прибыть на поле битвы. Враги бежали, но успели сжечь наплавной мост. Лугаль приказал переправляться на надутых воздухом мехах, однако время было потеряно. Эламиты словно провалились сквозь землю.

Моя сотня шла впереди, пробираясь через болотистую низину. Нам повезло – разведчики захватили трех пленных, которые отстали от эламитского войска. Требовалось срочно узнать, куда отступают враги, и мы не стали церемониться. Пленные молчали, я приказал развести огонь.

Когда двое умерли, не сказав ни слова, третий – молоденький парнишка-первогодок, упал нам в ноги, умоляя о милости. Он не мог ничего сказать – поклялся каким-то эламитским демоном, и теперь просил убить его сразу, без мучений. Обычно на войне врагов не жалеют, но паренька убивать не хотелось. И тут я, уловив какую-то еще неясную мысль, спросил, в чем именно он поклялся...

– Тея! – девушка вздрогнула и резко обернулась. – Как звучала твоя клятва? Повтори ее слово в слово!

– Я не могу сказать, кем и чем я клялась, ванакт, – она была явно удивлена вопросом. – Но клятва звучала так: клянусь никому и никогда не говорить о том, кто ты и откуда пришел...

– Ты – это тот, что собирался приносить жертву?

Она кивнула. Я хмыкнул и, подняв с земли уже остывший нож, разрезал веревки на ее руках. Тея, все еще ничего не понимая, начала растирать затекшие запястья.

– Ты клялась ничего не говорить , – пояснил я. – Ты и не скажешь ни слова. Ты отведешь меня туда – молча. И прямо сейчас!

– Но, ванакт...

Девушка растерянно оглянулась и встала. Я тоже поднялся, весьма довольный собой.

– Теперь понятно? Ты не нарушишь клятву и поможешь мне. А заодно спасешь свою жизнь – а это немало.

И тут на лице ее появилось невыразимое облегчение. Плечи вновь дрогнули. Тея всхлипнула и закрыла лицо руками. Внезапно она упала на колени. Я невольно попятился.

– Ты что, Тея? Встань!

– Ты спас меня, ванакт! Недаром говорят, что ты мудр. Я думала, придется умереть. Я уже была готова...

Я подождал, пока она немного успокоится, затем осторожно поднял и усадил рядом. Девушка все еще плакала, и я не стал торопиться. Честно говоря, никогда не был о себе плохого мнения, но «мудрый» – это уже перебор. Я вспомнил, что Тея умудрилась вдобавок сравнить меня с солнцем и почувствовал себя неловко. Солнце Нургал-Син... Но тут вспомнился лугаль Апиль-Амурру, которому я служил многие годы – толстый низенький человечек с оттопыренной нижней губой, неуклюжий, с шаркающей походкой. Но для всех нас он был лугалем великого Баб-Или, любимцем Великого Бела, его отражением на земле. Мы видели в нем бога – и он был богом. Для этой девчонки я – не просто крепкий мужчина тридцати с небольшим лет, неправильно выговаривающий ахейские слова. Я – ванакт, избранник богов, Солнце, сияющее в этой крысиной норе...

Мысли оказались не из тех, что оставляют равнодушными. Наверное, кое-кто мог из-за них спятить, мне же стало стыдно – и страшно. Для самозванца нет ничего опаснее, чем вообразить себя богом. Это приблизительно то же, как если бы новоиспеченный сотник, захватив с налету городишко с открытыми воротами, почувствовал себя великим завоевателем Шаррукином, да будет вечной слава его. В таком дурацком состоянии легче всего пропустить ответный удар, и тогда тобой будут интересоваться лишь подземные демоны...

– Когда мы пойдем, ванакт? – прервала мои размышления Тея. – Лучше всего выйти утром.

– Нет, – прикинул я. – Твой дружок может скрыться. Выйдем прямо сейчас.

Фолу я велел возвращаться в Трезены и передать местному базилею, чтобы тот известил Прета или Мантоса. Пусть знают, что ванакт жив, и престол все еще занят. Тем временем девушка собрала немного еды, а я принялся подгонять вооружение. Тея сообщила, что идти придется пешком – дорога вела через горы. Не без сожаления я передал коня стражникам и еще раз прикинул, что следует взять. Моя славная секира, «черная бронза», была вновь за спиной, я захватил также кинжал аласийской работы в старинных, украшенных красными камнями, ножнах, и, конечно, кольчужную рубаху, без которой чувствовал себя голым. Копье пришлось оставить, зато Тея взяла с собой длинный, почти в ее рост, лук. Я не стал возражать. В походе мы пойдем рядом, и выстрелить в меня у нее просто не будет возможности.

Перед тем, как выходить, девушка попросила оставить ее на несколько мгновений одну – ей хотелось помолиться. Я не возражал. У меня самого было о чем поразмышлять.

Солнце уже начало опускаться за неровную кромку гор, когда мы, оставив поляну позади, вышли на узкую горную тропу. Я ничего не спрашивал, но уже понял – придется идти всю ночь и все утро. И тут я впервые пожалел о мягком ложе, застланном звериными шкурами и хеттийскими покрывалами. Оказывается, за эти месяцы я успел отвыкнуть от обычной жизни. Вновь, уже не впервые за этот день, мне стало стыдно. В земле Та-Кемт говорят: «Царь должен быть таким, как наемник, когда он воюет в ливийской пустыне.» Наверное, их цари не имеют привычки к хеттийским покрывалам. Я сжал зубы, выровнял дыхание и начал тихо напевать нашу походную: «Мы идем землей Адада по болотам и пескам...». Настроение сразу поднялось, и мне показалось, что я вновь в сирийских горах, куда нас посылал лугаль гонять хабирру.

Тея шагала рядом, двигаясь совершенно беззвучно. На ней был серый походный плащ с капюшоном, за плечами болтался небольшой мешок, на боку – чехол со стрелами, за плечами – длинный лук, который каким-то чудом не мешал ей при ходьбе. Девушка шла босиком, и я невольно отметил, что за подобные ноги толстогубые купцы из Исина отвесят с десяток мин серебра. Впрочем, такие, как Тея, не приживаются в рабстве. Мы никогда не брали горцев в плен. Иное дело – поселяне, этих не требовалось даже связывать, а их женщины сами спешили задрать юбки. Поселян мы всегда считали стадом, и если какая-то деревенька оказывала сопротивление, это казалось настоящим чудом. Интересно, каковы в бою жители Ахиявы? Хеттийцы побаиваются Микасы, но ванакты, насколько мне было известно, обычно посылают в бой наемников. Что будет, если вооружить козопасов, я пока не представлял.

Я стал размышлять о знакомом и привычном, прикидывая, как вел войска, если бы пришлось воевать между Микасой и Аргусой. Колесницы здесь не развернешь, да они у микенцев скверные, а вот конница, особенно легкая, тут очень полезна. С запоздалым сожалением я вспомнил, что мало интересовался войском, передоверив все Мантосу. Он парень старательный, но кроме Микасы ничего не видел. Вдобавок следовало основательно заняться флотом. Здешние чернобокие корабли хороши лишь для пиратства, любая сидонская эскадра разнесет в щепки весь микенский флот...

Нога зацепилась о какой-то нахальный корень, я удивленно огляделся и сообразил, что уже начинает темнеть. Кажется, мы отмахали немало. Ноги, во всяком случае, уже начинали ныть с непривычки.

– Стой! – скомандовал я, – Привал.

Тея удивленно подняла брови: наречия Баб-Или она, конечно, не знала. Я улыбнулся и, уже по-ахейски, предложил немного передохнуть.

– Не устала? – поинтересовался я, когда мы, выпив по глотку кислого вина, поудобнее пристроились на невысоком бугре. Девушка вновь удивилась.

– Разве микенские женщины так быстро устают?

Я развеселился:

– Микенские женщины, да будет известно юной ведьме, покидают дом лишь два раза в неделю. Один раз – чтобы пойти на рынок, другой – в храм. Впрочем, часто их доставляют туда на носилках. Ты что, никогда не бывала в Микенах?

– Я бывала в Трезенах, ванакт. Один раз добралась даже до Аргоса, но это очень далеко... Мне неуютно в городе, он такой большой. А Микены, говорят, самый большой город в мире!..

Смеялся я долго, понимая, что смеяться не над чем. По сравнению с Козьими Выпасами, Микаса – это куча валунов – и впрямь столица мира. Тея удивленно глядела на меня, не понимая.

– Микаса... Микены – не очень большой город, – наконец смог пояснить я. – Есть города куда больше. Я жил в городе, который был раз в пятьдесят крупнее Микен. Его зовут городом Ста Ворот.

– Ста Ворот? – девушка была поражена. – Но зачем так много? Сколько же там людей?

– Порядочно. Ворот, в общем, не сто. Их девяносто шесть, а с потайными калитками – сто двенадцать. Этот город называется Баб-Или, Врата Бога. Он очень красив, особенно весной...

Я задумался, почувствовав странную горечь. Я вернулся на родину, но тосковал по Баб-Или, по его чистым площадям и садам на террасах, по ровным каналам, в которых плавают утки, по величественному храму Бела, где мы часто несли караул...

– Знаешь, Тея, главный храм этого города стоит на искусственной горе. Она сделана из кирпича и повыше... – я оглянулся и указал на ближайщую скалу, возвышавшуюся над лесом, – вот этого. Представляешь?

Девушка посмотрела на меня, затем на скалу и вздохнула.

– Такая гора называется зиккурат, – продолжал я. – Это что! В земле Та-Кемт царей хоронят в каменных горах раза в три выше этой. Там царей считают богами...

Похоже, Тея была поражена. Так же был удивлен и я, когда впервые увидел Баб-Или. Но привыкаешь ко всему. Искусственные горы – не самое удивительное в мире.

– Как далеко от них боги, – неожиданно проговорила Тея. – Им приходится громоздить камень на камень, чтобы стать поближе к ним...

Мысль мне понравилась – девушка была явно неглупа.

– Знаешь, Тея, один хабирру рассказал мне легенду, что главный зиккурат в Баб-Или прогневал богов, и они наказали людей, смешав все языки, чтобы строители не возвели зиккурат до самого неба.

Тея кивнула:

– Зачем делать это? Наши боги рядом: они в деревьях, в ручьях, в траве. Я могу говорить с ними, они слушают меня...

Я незаметно пожал плечами – так же думали дикари в низовьях Тигра, готовые падать на колени перед каждым пнем. Но споры о богах – не мое дело. Я потянулся и встал.

– Пора, о юная колдунья. Боги зовут вас в дальний путь.

Похоже, Тея обиделась.

– Я не ведьма и не колдунья, ванакт! Я же говорила...

– Ага. Ладно, сколько еще идти?

Девушка, что-то прикинув, сообщила, что идти придется всю ночь и возможно, часть утра. Правда, можно сократить путь, если свернуть на какую-то старую тропу. Но Тея советовала этого не делать.

– Разбойники? – кивнул я понимающе, но оказалось, что разбойники тут ни при чем.

– Тропа ведет мимо горы Киклопа, – сообщила Тея. – Там есть пещера...

Мы неторопливо двинулись дальше, постепенно наращивая шаг. По пути я продолжил расспросы. Кто такие киклопы, я понял не сразу. Наконец, Тея смогла объяснить. Я задумался: одноглазые великаны, дети древних богов, ко всему еще – людоеды? Что еще встретишь в земле Ахиявы? Гидра, кентавры, теперь киклопы... Сама Тея этих чудищ не видела, но однажды слыхала шум их шагов.

– Пойдем мимо той горы, – решил я. – В пещере можно будет остановиться на пару часов.

– Но, ванакт... – Тея немного растерялась, – даже богоравный Афикл, говорят, не может победить киклопа!

Я вновь задумался. Кентавров видеть мне уже приходилось. «Иппоандросы» оказались на поверку обыкновенными всадниками. Возможно, киклопы – просто дикари скверного нрава, а подобного народа я не боялся. А вот то, что мимо горы мало кто ходит, очень понравилось – меньше чужих глаз.

– Не боишься ли ты, кудесница? – не без пафоса произнес я, надеясь свести все к шутке. Но Тея оставалась серьезной.

– Боюсь, ванакт. Одну девушку в соседней деревне киклопы похитили пару лет назад. Потом ее нашли – уже мертвую. Вернее, ее кости и голову...

Я хотел продолжить расспросы о тонкостях здешнего людоедства, но вовремя одернул себя. Рядом со мною пятнадцатилетняя деревенская девчонка, верящая во всю эту чушь. Надо помалкивать.

...Заодно разговоры о людоедах натолкнули на свежую мысль.

– У тебя есть лук, Тея. Пока не стемнело, не подумать ли нам об ужине? Пустые лепешки – не еда для путешественника.

Девушка, молча кивнув, достала из чехла лук. Я подумал, что она предложит сойти с тропы, но Тея продолжала спокойно идти дальше. Я решил понаблюдать. Девушка шла ровно, казалось, не глядя по сторонам, но я почувствовал, как она вся напряглась, вслушиваясь в лесные шорохи. Над головой в темнеющем небе несколько раз проносились какие-то птицы, но юная ведьма не обращала на них внимания. Внезапно где-то в кустах послышался легкий треск. Не сбавляя шага, Тея чуть повернула голову. Треск повторился. Дальнейшее я едва уловил. Ее рука скользнула к колчану. Резкий рывок, поворот корпуса – и короткий легкий свист. Девушка стреляла по-особому, – поднося тетиву к уху. Наши лучники оттягивают тетиву только до груди...

Тея не промахнулась. Неосторожный заяц пожертвовал жизнью, чтобы послужить ужином для двух усталых путников. Добычу я сунул в мешок и попытался выразить свое восхищение стрельбой, но Тея меня вновь не поняла. В этих местах стрелять учились с самого детства.

Когда уже совсем стемнело, мы вышли к небольшому перекрестку. Тропинка, ведущая к горе Киклопа, сворачивала направо. Тея вновь попыталась отговорить меня, но я уже решился и первым шагнул на узкую, ведущую на подъем, тропку. Девушка вздохнула и молча последовала за мной.

Я давно не бывал в таких местах. В Баб-Или земля плоская, как лепешка, но лугаль посылал своих «серых коршунов» во все концы света. Несколько раз мы воевали в горах, и кое-какие привычки не забылись. В ночном горном лесу, конечно, неуютно, но зато начинаешь чувствовать, что жизнь не такая пресная.

Ночные шорохи рождали знакомое чувство опасности, и я вновь вообразил себя в походе, но уже не в общей колонне, где главное – не сбиться с темпа, а в разведке. Слушать я умел, и отличить человека от безвредного зверька мог даже ночью. Но сейчас лес казался совершенно безопасным. В кустах и кронах деревьев шумела всякая мелочь – ночные птицы, какие-то мелкие зверушки. Тея пояснила, что в этих местах киклопы попадаются редко, а люди – почти никогда. Последнее особо порадовало.

Взошла луна. Стало немного светлее, но зато начал чувствоваться холод. Пару раз я с сожалением вспоминал, что костер в лесу виден издалека, а без огня отдыхать не имеет смысла. Итак, мы шли дальше, почти не разговаривая и вслушиваясь в ночную тишину.

Возле одной из полян мы наткнулись на огромный ствол, перегородивший тропинку. Завалы, особенно лесные, я не люблю – всегда можно ожидать засады. Пришлось долго вслушиваться, а затем осторожно обходить старое, покрытое мхом дерево. Но все обошлось: ствол рухнул еще много лет назад. Я уже собрался идти дальше, как вдруг почувствовал легкое прикосновение. Тея приложила палец к губам, кивнув в сторону ближайших деревьев. Я выхватил «черную бронзу», но Тея улыбнулась и покачала головой. Ничего не понимая, я подошел к деревьям и осторожно огляделся.

Передо мной была поляна – большая, круглая, залитая неровным светом луны. Лунные блики падали на темные кроны деревьев, рождая странные неровные тени. Стояла звонкая напряженная тишина.

– Видишь? – послышался тихий шепот. Тея неслышно подошла ближе. – Видишь, ванакт?

Я вновь насторожился, еще раз оглядев поляну, но ничего опасного не заметил.

– Смотри! Это же дриады! А с ними сатиры. Какие они смешные!

Она не шутила – на этой поляне девушка видела что-то, недоступное мне.

– В наших местах их почти не осталось, – продолжала она. – Люди стали часто бывать в лесу...

Я вновь всмотрелся, и на миг показалось, что лунный свет сгустился, над травой проступили неясные колышущиеся контуры... Через мгновенье поляна вновь была пуста.

Девушка тихо рассмеялась:

– Сейчас они пляшут, а потом начнут драться и приставать к дриадам. Видишь, того, посередине, у которого большая борода и рога? Это Пан, он хозяин всех лесов...

Правильнее всего было выйти на поляну и предложить девушке убедиться, что там нет ничего, кроме мертвого лунного света. Но я решил не спорить. У юной ведьмы оказалось чересчур живое воображение.

– Пойдем! – прошептал я. Тея еще раз взглянула на пустую поляну и неохотно вернулась на тропу.

ЛАМЕД
«Примерно через час»

Примерно через час лес начал редеть. Тропа шла на подъем, и я понял, что мы приближаемся к перевалу. Тея с каждым мгновением становилась все более озабоченной, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Я тоже держался начеку. Дриад и сатиров опасаться нечего, но если в пещере действительно живут какие-то дикари, осторожность не помешает. Пока все было спокойно. Тропа несколько раз вильнула, ныряя в небольшие лощины и вновь карабкаясь по склону. Наконец лес кончился. Перед нами возвышалась голая, покрытая редким кустарником вершина, увенчанная неровными зубцами серых скал.

– Пещера! – девушка указала куда-то в сторону.

Я присмотрелся – слева в толще камня темнело отверстие, хорошо заметное в лунном свете. Тропа, свернув, раздваивалась.

– В пещеру ходят, – я всмотрелся в узкую тропку, тянувшуюся к черному отверстию. – Надеюсь, сейчас там пусто...

Тея не ответила. Я повернулся к ней и вдруг понял, – девушке страшно. Я осторожно погладил ее по плечу и хотел сказать что-то ободряющее по поводу отсутствия аппетита у местных людоедов, но вовремя сдержался.

Подъем был крут; мы то и дело останавливались, что давало возможность осмотреться. Склон дышал неподвижным покоем, даже цикады, звеневшие всю дорогу, смолкли. Постепенно я успокоился. Если в пещере засада, нас бы давно подстрелили. А рукопашной я не очень боялся – даже с киклопами.

Возле входа – вблизи он казался огромным, не меньше ворот Микасы – я велел Тее оставаться на месте, а сам скользнул вдоль стены, на всякий случай сжимая в руках секиру. Меня встретила тишина и легкий запах сырости. Постояв немного и не услышав ничего подозрительного, я махнул рукой Тее и шагнул в темноту.

Никаких киклопов в пещере не оказалось, зато у самого входа я наткнулся на старое кострище и – что было самым приятным на – целую вязанку дров. Вскоре первые робкие язычки пламени отпугнули темноту. Я подбросил в костер несколько крупных поленьев и достал из мешка наш охотничий трофей.

Пока Тея занималась зайцем, я как следует осмотрелся. Пещера, несмотря на огромный вход, оказалась небольшой. Кроме кострища, здесь ничего не было, если не считать старых обглоданных костей в углу. К счастью, не человеческих.

Испеченный на вертеле заяц оказался весьма к месту. Выпив пару глотков вина, я окончательно пришел в благодушное настроение.

– Ну что, Тея? – поинтересовался я, поудобнее располагаясь у костра, – кажется, с киклопами нам не повезло – или им с нами. Даже если какой-нибудь из них сунется, мы его сразу увидим.

– Он не станет подниматься по склону, – покачала головой девушка. – Киклопы могут спуститься сверху, со скалы.

Я прикинул высоту серых громадин и присвистнул.

– Тея, а ты уверена, что киклопы существуют?

Кажется, она была поражена вопросом. Но я не отставал.

– Знаешь, приходилось видеть всякое. Но здесь у людей какое-то странное зрение – видят то, чего нет.

– Это бывает, – кивнула девушка, – когда я болела, то видела рогатых демонов. Но киклопы...

– Ну да! – не выдержал я. – Киклопы, гидры, кентавры! Видел я этих кентавров – обыкновенные крепкие парни на конях, а вовсе не чудища. И на той поляне, Тея, ничего не было, кроме лунного света! Ничего, понимаешь?

Я хотел было добавить о дикарях с низовьев Тигра, видевших в каждой коряге злого водного демона Агу-агу, но сдержался. Хватит и того, что сказано.

Девушка долго не отвечала, и я решил, что она обиделась. В самом деле, зря я так! Пусть себе верят в гидр, пусть видят дриад в лунном свете. Этой девочке, наверное, с детства только и говорили, что про дриад и сатиров...

– В каких богов ты веришь, ванакт?

Вопрос был настолько неожиданным, что я на миг растерялся. В голосе Теи не было обиды – она говорила спокойно и серьезно. В этот миг девушка менее всего походила на юную дикарку из Козьих Выпасов.

– Наши боги не мешают друг другу, ванакт. Дий не сердится, если я приношу жертву Пану, а Поседайон разрешает чтить речных наяд. Но есть другие боги...

Я молчал, не решаясь заговорить. Тот, в Кого я верю, не велит быть слишком болтливым.

– Бабушка рассказывала, что за морем есть Бог, который сильнее всех остальных, – Тея вздохнула и покачала головой. – Этот Бог дает силу тем, кто в него верит. Но Он ревнив. Других богов для Него нет...

– Ты права, – кивнул я. – Других богов нет. Есть Единый. В Него я верю, и Он дает мне силы.

– Он являлся тебе? – Тея вскочила и подсела поближе, словно ребенок, слушающий сказку. – Какой Он? Ему надо приносить особые жертвы?

Я усмехнулся и покачал головой.

– У Него нет облика, Он не является людям и не требует жертв. Но я научился чувствовать Его...

...Я вспомнил Тир и старого хабирру, который впервые рассказал мне о Едином. Тогда мне, прикованному к жернову, казалось, что вызволить меня может лишь смерть.

– Когда мне было очень плохо, Бог спас меня, Тея. И с тех пор Он меня хранит. Но ты права. – Он ревнив. Единый не обидится, если я упомяну Адада или Дия, но я не должен верить в них и приносить им жертвы.

Тея задумалась, по лбу пробежали морщинки.

– Но твой Бог далеко, ванакт! Здесь правят другие. Твой Бог силен за морем!

Я понимал, что объяснить такое нелегко.

– Мой Бог везде, Тея. Он слышит меня и всегда приходит на помощь. Только просить надо самое нужное и только тогда, когда сам бессилен. И Он поможет...

...Именно так учил меня когда-то старый хабирру. Просить только о самом важном – и верить. В последний раз я воззвал к Нему, когда безумный Афикл занес надо мною свою дубину.

– Теперь я поняла, ванакт, – вздохнула девушка. – Твой Бог – очень сильный, но за помощь Он требует слишком многое. Он ревнует к другим богам, и не дает тебе даже увидеть их. Поэтому дриады для тебя – только лунный свет...

– Может быть, – согласился я. – Но если я их не вижу, значит их нет, Тея. Единый сделал меня зрячим, и я могу не бояться ваших призраков.

– Не говори так! – в ее голосе послышался испуг. – Твой Бог отведет от тебя молнию Дия, но боги могут действовать через людей. Удар кинжалом в спину иногда опаснее молнии!

Я невольно почесал затылок. Да, девушка умна. Куда до нее многоречивым придуркам, которые зовут себя жрецами!

– Мне не нужен Единый, – продолжала Тея. – Я живу в мире с богами, я могу видеть их, говорить с ними... Нашей семье была дарована великая сила, она перейдет к моим детям.

– Твои дети будут рыжие, – не без злорадства констатировал я, – и ты сама – рыжая. Тебя надо выдать замуж за козопаса, ты будешь варить ему похлебку, а он будет тебя пороть по храмовым праздникам.

Похоже, у женщин Ахиявы с юмором трудности: Тея, вместо того, чтобы засмеяться или огрызнуться, ответила с полнейшей серьезностью:

– Женщины нашей семьи не живут с мужьями.

– И остаются старыми девами, – еще более злорадно заметил я.

– Нет. Когда я стану женщиной, сила, дарованная мне, станет еще большей.

Передо мной открывался необозримый простор для привычных шуточек, но я понял – этот полуребенок воспринимает меня слишком серьезно. Я осторожно выглянул наружу – луна уже начинала клониться к горизонту.

– Поспим до утра, – решил я. – Завтра надо быть в полной силе.

– А киклопы? – удивилась девушка.

– Спи! – приказал я самым категоричным тоном. – И пусть тебе приснятся наяды, дриады и гидры. Впрочем, гидры – необязательно.

Тея послушно завернулась в хлену и затихла. Я сел поближе к костру, поудобнее облокотился о камень, подложил под голову походный мешок и прикрыл глаза. Спать я не собирался, но побыть немного в полудреме полезно. Секиру я положил рядом – на всякий случай.

Трудно сказать, сколько я так просидел. Наверное, не очень долго. Костер еще не успел погаснуть; время от времени я открывал глаза и начинал считать угли. Их цвет напоминал рыжие волосы юной колдуньи, и я думал, что все-таки женщины в Ахияве – странные. Или мне просто попадались такие...

Шума я не услышал. Отреагировало зрение – что-то большое и темное на миг загородило вход. Вскочив, я поудобнее взял в руки секиру, запоздало соображая, что недооценил опасность. То, что стояло сейчас у входа, спустилось определенно сверху – с недоступного скального венца.

...Огромный черный силуэт – неправдоподобно высокий, плечистый, с необыкновенно длинными руками – загородил собой вход, стоя чуть согнувшись. Проем, куда мог въехать всадник, был для него низковат.

«Это мне за дриад», – успел подумать я, и тут стоявший у входа вошел в пещеру. Свет догорающего костра упал на густую черную шерсть, огромные когти, на страшную звериную морду с острыми клыками.

Зверь...

Но этот зверь стоял на задних лапах, его небольшие темные глаза смотрели на огонь без страха.

– Радуйся, – прохрипел я, осторожно кладя на землю «черную бронзу». – Мы, кажется, напросились к тебе в гости? Извини, приятель.

Звук собственного голоса немного успокоил. Впрочем, волноваться не имело смысла. Если чудище решило нас убить, никто не в силах помешать ему. Секира могла лишь разозлить ночного гостя.

Зверь чуть склонил голову – слушал, и мне показалось, что он реагирует не только на голос, но и на слова. Рядом, проснувшись, тихо ойкнула Тея.

– Не будем ссориться, правда? – как можно беззаботнее заметил я, попытавшись улыбнуться. – Зайца мы съели, но если ты не возражаешь против лепешки...

Зверь не двинулся с места, но, кажется, нападать не собирался. Я не торопясь раскрыл мешок и достал оттуда весь наш запас.

– Держи!

Я протянул лепешку, с интересом ожидая последствий. Зверь не боялся огня, не страшился нас. Может, и его не стоит опасаться?

Темные глаза скользнули по мне, и я невольно вздрогнул. Взгляд был спокойный, изучающий – и совсем не звериный. Чудище взглянуло на сжавшуюся в уголке Тею, а затем шагнуло к костру. Когтистая, поросшая шерстью лапа осторожно взяла лепешку. Чудище присело на корточки, послышалось негромкое ворчание, и вдруг произошло неожиданное – гость аккуратно отделил от лепешки третью часть, а остальное вернул мне. Наши глаза встретились, и я, наконец, понял – передо мною не зверь .

– Напугал же ты меня, парень! – произнес я как можно веселее. – Тея, подсаживайся. Кажется, намечается завтрак.

Девушка, не сводя испуганных глаз с гостя, присела у огня. Я разорвал свою часть лепешки пополам, протянул кусок ей и подал волосатому чудищу бурдюк с остатками вина. Тот подержал его на весу, осторожно открыл, понюхал и, заворчав, вернул.

– Не пьешь, – понял я. – Тея, киклопы пьют вино?

Ответа я не дождался. Между тем гость принялся за лепешку. Он ел совсем как человек, отрывая маленькие кусочки. Это успокаивало более всего. Он не зверь, и убивать нас не собирается.

А это – главное.

Покончив с едой, волосатый протянул лапы к огню. Я невольно отодвинулся – когти выглядели жутковато. Вновь послышалось ворчание, и мне вдруг показалось, что наш гость смеется.

– Ладно, давай знакомиться, – осмелел я. – Меня зовут Клеотер, и меня здесь считают самым главным. Ну, а в этой пещере главный – конечно ты. А это – Тея, она верит в дриад и сатиров...

Гость слушал внимательно, и вновь почудилось, что он все понимает. Темные глаза неотрывно глядели на меня. Внезапно из клыкастой пасти донесся какой-то странный звук.

– Дхр-р... – волосатый подождал немного и вновь повторил, – дхр-р...

– Наверное, тебя зовут Дар, – решил я. – Ну что ж, будем знакомы, Дар.

Трудно сказать, было ли это имя, или так звались его сородичи. Меня устраивало и то, и другое.

– Дар, ты здесь живешь? – меня потянуло на расспросы. – Эта пещера – твоя?

Для убедительности я обвел рукой вокруг. В ответ я услышал низкий горловой звук – когтистая лапа указала куда-то вверх.

– Не понимаю, – огорчился я. – Жаль, что я не говорю на твоем языке, Дар!

Мне представилось, что мы оба рычим, и вновь стало не по себе. Впрочем, для нашего гостя людская речь тоже наверняка казалась странной.

– Ну хорошо, Дар. Спасибо за гостеприимство. Когда вернусь в Микены, издам указ, что эта гора принадлежит тебе. Никто не будет вправе заходить сюда...

Негромкое ворчание – я готов был поклясться, что Дар опять смеется.

– Да, конечно, – понял я, – гостей ты не очень боишься. Но все равно – большое спасибо.

Наступило молчание. Гость грелся у огня, глядя на гаснущие угли. Я подбросил дров. Вспыхнувшее пламя заставило его немного отодвинуться. Языки огня странно отражались в темных круглых зрачках.

Я искоса поглядел на Тею. Она уже пришла в себя, и вместо страха на ее лице я заметил любопытство. Губы девушки беззвучно шевелились. Я подумал было, что она молится, но понял – это не так. Тея словно повторяла что-то забытое, пытаясь вспомнить.

Дар вновь издал нечто среднее между рыком и ворчанием. Я развел руками, показывая, что не умудрен в его языке, и вдруг послышались странные слова, короткие, словно обрубленные, полные шипящих и хрустящих звуков. Я изумленно обернулся – говорила Тея.

– Ты чего? – начал было я, и тут произошло нечто совсем неожиданное – Дар ответил. Его глотка едва справлялась с речью, но слова были те же, что и у Теи, во всяком случае очень похожие. Тея, подумав, вновь заговорила, тщательно произнося каждый звук. Дар встал, когтистые лапы взлетели вверх – наш гость был явно удивлен. Теперь он говорил быстро, в его речи я смог уловить знакомое «Дх-р-р» и вполне понятное: «Клетр-р» и «Тья». Девушка тоже встала, отвечая. Наконец Дар осторожно коснулся огромной лапой ее щеки, словно хотел погладить. Затем когти дотронулись до моего плеча. Я вскочил, но гость уже собирался уходить. У порога он остановился и медленно проговорил какое-то слово. Я не понял, Дар совсем по-человечески махнул лапой и попытался вновь справиться с непослушными звуками:

– Хр-р-э!

– Хайрэ! – понял я наконец. – До свиданья, Дар!

Темный силуэт еще на какой-то миг задержался у входа, а затем гость исчез. Наверное, я ошибся, но показалось, что черная тень скользнула куда-то вверх , словно Дар взлетел к зубцам серых скал, венчающих гору.

Несколько мгновений я стоял, не решаясь сдвинуться с места, затем потер ладонью лицо, приходя в себя, и без сил опустился на камень.

– Его зовут Рох, – послышался голос Теи. – Дары – так он называет свое племя.

– Только не говори, что он твой дядюшка, – вздохнул я. – Все равно не поверю. И вообще, у него два глаза, и он не ест людей.

– Я тоже подумала вначале, что это киклоп. Знаешь, ванакт, я так испугалась! Но ты такой смелый!

Кажется, она слегка преувеличивала. Струхнул я изрядно. Будь я в лесу, обязательно попытался бы взлететь на ближайшее же дерево, но в пещере убегать некуда. Это можно назвать и смелостью.

– А потом я вспомнила, что мне рассказывала бабушка...