Текст книги "Дубликат (СИ)"

Автор книги: Андрей Северский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Когда я явился к генералу Сиберту в штаб-квартиру возле Дуэ, у него были припасены для меня и малоприятные и интересные новости. Он сказал мне, что начальник комендантской службы штаб-квартиры отказывается впредь заниматься вопросами питания и расквартирования нашего отряда, достигшего к этому времени численности 40 офицеров и солдат, и что мы должны будем сами себя обеспечивать. Я заметил генералу Сиберту, что, хотя у нас нет поваров и хозяйственного персонала, мы обойдемся, если таково желание штаба. Я лишь попросил, чтобы нам разрешили получать паек через штаб-квартиру, чтобы не возить продукты с ближайшего склада, а также разрешили нанять повара из местного населения, если мы сможем найти его. Начальник штаба 12‑й группы армий генерал Аллен пошел нам навстречу, и мы создали самостоятельное подразделение.

Другая новость оказалась гораздо более интересной. Генерал Сиберт сказал, что все время в штаб-квартиру поступают сообщения от французов, что в тылу у нас, в большом лесу, примерно в пяти километрах от Дуэ, еще есть остатки немецких войск. Он сказал, что в штаб-квартире нет отряда охраны, и поинтересовался, нельзя ли использовать наше подразделение, чтобы прочесать лес и убедиться, что там нет немцев.

Такое поручение оказалось великим благом для личного состава УСС, жаждавшего острых ощущений. Я построил людей цепью длиной более двух километров, и мы двинулись через лес, за весь путь спугнув лишь нескольких голубей. Тем не менее мы обнаружили большой немецкий склад боеприпасов. Каждый из нас обзавелся несколькими прекрасными ящиками из-под боеприпасов, приспособив их для перевозки багажа, и массой взрывчатки для развлечений.

Прочесав лес, мы занялись поисками подходящего помещения, которое можно было бы реквизировать для нашего подразделения. Разместились мы в строениях на ферме неподалеку от штаб-квартиры. Хозяин-француз с радостью приветствовал нас и предоставил ферму в наше распоряжение, получив небольшое вознаграждение, которое американская армия обычно выплачивала за пользование землей и домами. На второй вечер я пригласил к нам на обед генерала Сиберта, желавшего убедиться, что мы достаточно прилично устроились. Солдаты оживили прием, устроив фейерверк. Генералу Сиберту был предложен трофейный коньяк, но на вкус он больше напоминал бензин. И действительно, позже мы убедились, что главное его достоинство – быть прекрасным средством для разжигания огня.

В Дуэ мы тоже пробыли очень недолго и двинулись вперед на Верден вслед за немцами, отступившими на оборонительные позиции линии Зигфрида. Для них это был период большого разочарования. Немецкие войска бежали, и казалось, война вот-вот закончится. Правда, к этому времени коммуникации американских войск были до предела растянуты, кончалось горючее. Я помню, что требовалось письменное распоряжение начальника штаба, чтобы заправить джип. Разведывательный батальон 5‑й пехотной дивизии захватил город Мец, но вынужден был отойти назад, поскольку остальные части дивизии из-за нехватки бензина не смогли вовремя подтянуться. Участники движения Сопротивления во Франции после освобождения города американцами надели на руки повязки, а затем, когда американцы отошли и немцы вернулись обратно, многие французы были расстреляны. Повторное взятие Меца и его фортов, после того как наладилась служба материально-технического обеспечения, дорого обошлось и стоило больших жертв.

Надежды на быстрое окончание войны потерпели еще один крах 17 сентября, когда в ходе «Операции Маркет-Гарден» не удалось захватить плацдарм у Арнема в нижнем течении Рейна. Уже во всем чувствовалась осень, и большинство из нас с прискорбием поняли, что предстоит зимняя кампания. Штаб-квартира группы армий находилась в то время в Вердене. Город этот не веселил нас, вероятно, еще и потому, что он так и не оправился от ужасных сражений первой мировой войны.

Наше подразделение УСС теперь в основном занималось определением пунктов остановок противника, где наши войска могли бы навязать ему бой. Все агенты, заброшенные по воздуху в Европу до начала высадки в Нормандии, были уже «освобождены». Мы продвигались по территории, где не было действующих агентов, и были вынуждены либо засылать их через линию фронта, либо забрасывать на территорию Германии по воздуху с помощью легких самолетов.

Во второй половине сентября генерал Брэдли решил переместить свой командный центр в город Люксембург, чтобы находиться между 1‑й и 3‑й армиями, штабы которых размещались соответственно в Спа (Бельгия) и в Нанси (Франция). Переезжая из Вердена в Люксембург, я решил повернуть на север к Льежу, а затем пройти на юг по магистрали Ойпен – Малмеди, чтобы проверить, что там происходит. Льеж мало пострадал, однако, повернув на юг и двигаясь вдоль бельгийско-германской границы, мы вошли в горящую деревню. Все жители с пожитками, которые они успели спасти, находились на улице. Мы остановились, чтобы спросить, что здесь происходит. Нам сказали, что отступавшие немцы только что прошли через деревню и сожгли ее за то, что некоторые жители деревни участвовали в бельгийском движении Сопротивления. Мы ничем не могли помочь им и двинулись дальше.

Проехав с километр, мы увидели у перекрестка американского сержанта, сидящего на бронеавтомобиле и спокойно завтракающего. Мы остановились и спросили, где находятся немцы. Сержант указал на восток, на деревню примерно в двух километрах от нас, и сказал, что, по его мнению, немцы в этой деревне. Мы спросили, какая американская часть стоит на этом участке, и он ответил, что, вероятно, его механизированная кавалерийская рота держит участок дороги примерно в 75 км.

Наступило время для регулярной связи по радио со штабом группы. Я серьезно обеспокоился, когда радист нашего отряда открытым текстом передал приказ немедленно вернуться в Люксембург. Обеспокоен я был не только потому, что немцы, находившиеся в двух километрах от нас, могли перехватить радиограмму, но и потому, что была упомянута моя фамилия, известная гестапо. Если бы немцы захватили меня, шансов уцелеть было бы немного.

То, что мои опасения были вполне обоснованными, стало ясно через неделю, когда меня вызвали в штаб генерала Брэдли и предупредили, что впредь я буду нести личную ответственность за всех сотрудников УСС, прибывающих в район группы армий. Я не знал, чем это вызвано, но, видя, что командующий занят и раздражен, не стал его спрашивать, а справился об этом позже, после окончания официальной части беседы. Оказалось, что два сотрудника УСС, следовавшие из Парижа, решили, что им необходимо ознакомиться с «линией фронта», и были захвачены немцами на той самой дороге, по которой я ехал из Льежа. К счастью, немцы не узнали о том, что они из УСС, и эти люди казнены не были, а отделались заключением.

В это время наступил поворот в моей разведывательной деятельности, причем такого поворота я никак не ожидал. Полковник Уильям Сосси, который занимал должность офицера разведки для доклада при генерале Брэдли и которого я прежде несколько раз замещал, серьезно заболел и был отправлен в Соединенные Штаты Америки. Генерал Сиберт распорядился, чтобы постоянно эти обязанности выполнял я, и с тех пор вплоть до самой победы я каждое утро докладывал генералу Брэдли разведывательную сводку. Эта работа оказалась одновременно и трудным и интересным делом, поскольку в течение последующих шести месяцев не раз присутствовали на докладах все командующие армиями, большинство командиров корпусов и многие командиры дивизий 12‑й группы армий. Иногда мы забавлялись, подсчитывая, сколько генеральских «звезд» присутствует на «летучке». Как правило, присутствовало только десять звезд: генерал Брэдли с его четырьмя звездами, генерал-майор Аллен с двумя и четверо однозвездных бригадных генералов из нашего штаба, но я помню, что на одном докладе во время сражения за «Выступ» присутствовало 32 «звезды».

Я согласился временно продолжать командовать отрядом УСС, но затем мне стало ясно, что основная моя обязанность – выполнение функций офицера разведки для доклада. Получалось так, что я рано утром, а также в конце дня и вечером работал в оперативном отделе, а в середине дня и весь поздний вечер занимался отрядом. Начальнику европейского отдела УСС полковнику Дэвиду Брюсу была направлена соответствующая телеграмма.

Главной проблемой, которой занимался в это время отряд УСС, была вербовка агентов для заброса в немецкие войска. И, надо сказать, задача эта была нелегкой. Система контроля в Германии была гораздо более строгой, чем во Франции, где оккупировавшие страну немцы сталкивались со значительными трудностями при организации контроля за местным населением. Трудно было найти людей, которые дали бы согласие на такого рода работу. Еще труднее было найти желающих отправиться в Германию без гарантии, что у них есть шанс уцелеть. Но труднее всего было внедрить их в такие немецкие части, где они могли бы получать ценную разведывательную информацию.

Как-то позвонил полковник Диксон из 1‑й армии и поинтересовался, не может ли УСС помочь разведотделу 2‑й пехотной дивизии. Я лично отправился на место и убедился, что обстановка сложилась самая неблагоприятная. 2‑я дивизия вела бои в Хартгенском лесу, и ей было трудно действовать против сильно укрепленных оборонительных позиций линии Зигфрида. Обычные источники военной разведывательной информации не давали хороших результатов. Пленных захватывали мало, разведывательные дозоры, направлявшиеся для захвата пленных, несли тяжелые потери. Леса здесь были густые, немцы умело маскировали свои позиции, а также следы, оставленные транспортом, и разведка с воздуха не помогала.

Начальник разведотдела подвел меня к откинутому пологу своей палатки и указал на видневшуюся на фоне заросшей лесом долины тоненькую струйку дыма.

«Вы видите эту деревню, капитан? Нужно послать туда нескольких разведчиков собрать точные сведения о немецкой обороне».

Признаться, не сразу я смог объяснить полковнику, что уж если его дозоры не могут даже близко подойти к деревне, то почему он считает, что агентов можно легко перебросить через немецкие линии обороны. Я сказал, что мы не сможем что-либо предпринять, подчеркнув, что на суше единственным способом переброски агентов через линию фронта является дозор, способный провести их достаточно глубоко в тыл, где их присутствие не будет выглядеть необычным. Напомнив ему, что немцы почти всегда удаляют гражданское население из прифронтовой полосы и поэтому использование агентов из числа гражданского населения представляет значительные трудности, я сказал, что, кроме того, немецкая полевая жандармерия в прифронтовой полосе ведет тщательнейшую проверку документов неизвестных им немецких солдат. Он спросил, почему нельзя забросить кого-нибудь с воздуха парашютом, и я ответил, что в прифронтовых районах по парашютистам почти всегда стреляют и что они наверняка привлекут к себе такое внимание, какое повлечет за собой неминуемый провал. Если незаметно забросить агента глубоко в тыл противника, ему придется долго добираться до намеченного пункта, причем шансы проделать этот путь беспрепятственно невелики. Я напомнил полковнику, что полезным агентом может быть человек, знакомый с данной деревней или районом, а такого человека трудно, часто даже невозможно найти. Оставил я полковника разочарованным, будучи твердо уверен, что УСС не произвело на него впечатления. Не знаю, понял ли он, что тайная разведывательная сеть должна создаваться до того, как она будет необходима, и ее нельзя создать путем нажатия кнопки.

26 декабря 1944 года я, к моему удивлению, получил вызов в штаб генерала Сиберта, а прибыв туда, обнаружил почти весь состав разведотдела в сборе. Когда я спросил своего друга Билла Уивера, в чем дело, он был поражен, узнав, что мне ничего не известно о том, что четверо из нас представлены к награждению медалью «Бронзовая звезда». Его самого награждали медалью за работу в военно-воздушном подразделении разведотдела, Пола Сапеху – за осуществление связи с французами, Гарольда Ингерсола – за подготовку топографических разведывательных материалов и меня – за работу в отряде УСС, и в частности за поддержание связи с французским движением Сопротивления. Кроме того, что я был удивлен, я, естественно, был и обрадован. Хотя мы и подготовили несколько хороших докладов благодаря контактам, установленным с различными группами французского движения Сопротивления, действовавшими на территории Нормандии, да и всей Франции, я не думал, что группа армий столь высоко оценит их.

Подобно многим наградам, получаемым офицерами за штабную работу, эта «Бронзовая звезда» была в такой же мере признанием заслуг отряда УСС, как и моих собственных. Во Франции мы устанавливали контакты с группами движения Сопротивления самыми различными способами. Часто они сами приходили к нам, говорили, кто они, и добровольно предлагали свои услуги. Иногда мы знали, кого нам следует искать, поскольку получали список местных руководителей движения Сопротивления от представителей «Свободной Франции» в Лондоне. При отсутствии таких данных мы просто отправлялись в ратушу и спрашивали мэра, кто может помочь нам. Почти всегда люди, с которыми мы вступали в контакт, помогали нам либо через собственные организации, либо через друзей и родственников получать необходимую информацию из районов, занятых немецкими войсками. Бывали даже случаи, когда телефонные линии, шедшие через линию фронта, не нарушались, и разведывательные сведения сообщал по телефону с немецкой стороны человек, подвергавший себя смертельному риску.

Несколько недель спустя я тяжело заболел ангиной, но, несмотря на то что горло очень болело, а голос становился все более хриплым, пытался продолжать выполнять свои регулярные утренние функции. Я посетил санчасть при группе армий, где мне смазали горло, но когда и это не помогло, генерал Сиберт приказал мне лечь в постель и направил ко мне на квартиру подполковника медицинской службы из находившегося поблизости эвакогоспиталя. Подполковник немедленно вызвал санитарную машину. Два дюжих санитара заставили меня лечь на носилки и отнесли в машину, доставившую меня в эвакогоспиталь в Эше. Я никогда не забуду приемного покоя этого госпиталя, куда внесли носилки, опустив их на пол. Я мог видеть сваленную кучей на столе целую связку бирок, на которых были напечатаны такие «ободряющие» надписи, как «убит в бою», «умер по прибытии», «ранение в живот» и т. п. Нечего и говорить, что я решил выбраться из госпиталя как можно скорее. Полевой госпиталь был оборудован в здании бельгийской школы, в общем достаточно удобном, за исключением того, что в помещениях было слишком жарко, а уборные не отапливались. Первая же медицинская сестра протянула мне целую горсть пилюль и сказала: «Примите». Она выглядела не на шутку раздраженной и отнюдь не восприняла как шутку, когда я спросил ее: «На сколько дней эти пилюли?» Оказалось, что они на один прием.

Через неделю не без помощи друзей из штаба, которым удалось внушить госпитальному начальству мысль о трудностях в работе вследствие нехватки личного состава, мне разрешили вернуться к исполнению служебных обязанностей, строго предупредив, чтобы я не перегружался. Было это 15 декабря 1944 года. На следующее утро, придя в оперативную комнату разведотдела, я заметил, что все мои коллеги серьезно озабочены по поводу неожиданной активности немцев, затеявших разведку боем в районе 8‑го корпуса. Уже в течение нескольких недель поступали сведения о переброске новых немецких дивизий в район Шнее-Эйфель, противостоящий позициям 8‑го корпуса. Предполагалось, что эта мера представляет собой «вливание крови» в дивизии, состоящие из необстрелянных солдат и расположенные на относительно спокойных позициях. Мы отметили, как, вероятно, это сделали и немцы, что линия фронта, удерживаемая этим корпусом, укреплена с нашей стороны недостаточно и что дивизии корпуса укомплектованы не испытанными в боях и не нюхавшими пороху американскими солдатами. К югу от этих дивизий стояла 28‑я американская пехотная дивизия, отдыхавшая после очень тяжелых боев в районе Хартгенского леса, а еще южнее также стояла на отдыхе 4‑я американская пехотная дивизия.

Всю разведку нашей группы армий беспокоило отсутствие достаточных сведений о 6‑й танковой армии СС. Противник отвел несколько своих бронетанковых дивизий, и предполагалось, что они предназначались для укрепления 6‑й танковой армии СС, которая, по имеющимся данным, перевооружалась и проходила подготовку в районе Падерборна, к востоку от Рейна. Строились всевозможные догадки относительно того, что будут делать немцы с этой армией, но вывод был единодушен: ее будут держать в резерве, чтобы ввести в момент, когда американские войска прорвутся в долину Рейна с целью выйти на западный берег реки и ударить по ним. Составителям разведывательных сводок об оперативной обстановке предоставлялась редкая возможность строить различные догадки. По всему фронту существовали самые невероятные толки о том, что могут предпринять немцы.

17 декабря стало ясно, что действия противника на участке 8‑го корпуса не просто разведка боем, а серьезное наступление, создающее угрозу корпусу и, может быть, всей армии, наступление, которое получило известность под названием «Битва за Выступ». Генерал Эйзенхауэр провел в Вердене совещание всех старших военачальников, на котором была выработана общая линия действий.

Каких-либо заслуживающих доверие предварительных разведывательных данных о наступлении немцев не было. Все свидетельствовало о том, что меры безопасности, принятые Гитлером перед этим наступлением, исключили возможную утечку информации к американцам. Только германское верховное командование, а также командующий группой армий и командующие армиями знали о плане, а за два дня до начала наступления в этот план были посвящены командиры корпусов и дивизий. В результате американская разведка не могла предвидеть действия противника. Только проникнув в сферы верховного командования немцев на их западном фронте, она могла бы заранее оповестить об их планах, но этого сделать ей не удалось. Поэтому каждый, кто утверждает, что слышал о готовящемся наступлении от военнопленных или предвидел его, исходя из перегруппировки немецких войск, просто крепок задним умом.

Теперь, когда «Битва за Выступ» была в полном разгаре, для нас в штабе наступила пора еще более интенсивной работы. Штаб верховного главнокомандования союзных экспедиционных сил, желая иметь на месте своего наблюдателя, прислал для работы с нами полковника Джеймса Кертисса-младшего, занимавшего четвертый по важности пост в разведывательном отделе штаба верховного командования. Я сказал полковнику Кертиссу, что лучше всего ему разместиться в моем подразделении, с которым так или иначе ему придется работать в самом тесном сотрудничестве, и он согласился. Мы с ним стали хорошими друзьями.

В начале наступления немцы силами так называемой 133‑й танковой бригады[6]6
  В действительности – 150-я танковая бригада СС. – Прим. ред.


[Закрыть] проникли в тыл американских позиций. Эта бригада была целиком укомплектована из немецких солдат, говорящих по-английски и одетых в американскую форму. Они должны были действовать в тылу американских войск, стреляя по американцам из укрытий, осуществляя диверсионные акты и по возможности уничтожая старших офицеров. Тем не менее группы таких солдат вылавливались довольно быстро. Военная полиция через каждые несколько километров установила на дорогах контрольные посты. Буквально всех, вплоть до генерала Брэдли, останавливали, спрашивали пароль и отзыв, а также задавали всевозможные каверзные вопросы, рассчитанные на то, чтобы разоблачить немцев, переодетых в американскую форму.

В обычные дни процедура проверки выглядела следующим образом:

Военная полиция: «Пароль?»

Солдат: «Красный».

Военная полиция: «Бродяга».

Это означало, что солдат знает пароль, а военная полиция знает отзыв, и они могут быть уверены, что принадлежат к дружественным войскам. Пароль и отзыв менялись каждый день, и каждый должен был знать их.

Но в тех сложных условиях для предотвращения проникновения противника в тыл наших войск пароля и отзыва было недостаточно. По внешности американские солдаты, набившиеся в джип, могли остановить любого встреченного ими на дороге американского солдата. Кто-нибудь окликал его: «Эй, Мак, мы выехали из штаба утром и забыли спросить пароль. Какой сегодня пароль?» Поэтому в течение нескольких дней американские войска на большом участке Западного фронта участвовали в массовой игре в вопросы и ответы, причем тот, кто не знал ответов, мог даже оказаться поставленным к стенке.

Мы с полковником Кертиссом обычно работали до полуночи и позже, а затем пешком шли на свою квартиру, проходя через мост в центре Люксембурга и далее направляясь в нижнюю часть города, к району парка, где мы жили, минуя в общей сложности с полдесятка контрольных пунктов. Однажды мы шли к себе, радуясь возможности подышать свежим воздухом, и вдруг нас прижал к перилам американский броневик, в котором сидели два воинственно настроенных сержанта, решивших, что перед ними заброшенные в тыл немцы. Кавалерийские усы полковника Кертисса выглядели, видимо, более подозрительно, поэтому все вопросы адресовались ему.

«Пантера» 150-й танковой бригады СС, замаскированная под американскую самоходную установку

Первый вопрос: «Где вы получили образование?»

«В Вест-Пойнте».

Его ответ не произвел на них впечатления. Один из них рявкнул: «Что это такое?»

Джимми Кертисс сохранял невозмутимое спокойствие.

«Это, – Ответил он, – военное училище Соединенных Штатов Америки».

По-видимому, ответы не очень убедили их, поскольку был задан следующий вопрос: «В каком порту вы сели на корабль?»

«В Форт-Гамильтоне».

Этим ответом они, казалось, были более удовлетворены.

«Кто выиграл первенство Штатов по бейсболу?»

Полковник Кертисс сказал, что он не интересуется бейсболом, и сержантов вновь охватила подозрительность. Я попробовал вставить слово: «Чемпион – команда „Кардс“».

«Тебя не спрашивают, – отрезал сержант и снова вперил свой торящий взгляд в полковника: – Наша обожаемая кинозвезда?»

Это Джимми знал: «Бетти Грейбл».

Напряжение спало.

«Откуда команда „Доджерс“?»

«Из Бруклина», – сказал Джимми, и я был рад, что он хоть что-то знает о бейсболе. Нам разрешили следовать дальше.

Подобного рода эпизоды часто случались во время первоначальной неразберихи в «Битве за Выступ». Вскоре все заброшенные к нам в тыл немцы были выловлены и по приговору военно-полевого суда расстреляны. В ходе этой операции чуть не умерли от страха два ни в чем не виновных немца: один – американец немецкого происхождения, служивший в армии США, и другой – военнопленный.

Радиостанция «Радио Люксембург» находилась в большом парке, напротив того места, где мы жили. Эта радиостанция, располагавшая одним из самых мощных в Западной Европе передатчиков, широко использовалась американским командованием для вещания на немецкие войска. Одна из программ специально предназначалась для стоящих на Рейне немецких войск, и нам она была известна под кодовым названием «Операция Анни». «Сиротка Анни» вела себя в этот период как «хорошая девочка», сообщая немцам по радио только точное фактическое положение на фронте. В мои обязанности офицера разведки для доклада входило также держать отдел при штабе группы армий, занимавшийся «Операцией Анни», в курсе последних событий в немецких войсках на Рейне. Руководителю «Операции Анни» Патрику Долану (впоследствии он стал президентом международной рекламной фирмы «Баттон, Бартон, Дэстайн и Осборн», имеющей главную резиденцию в Нью-Йорке) я постоянно направлял сообщения о состоянии немецких частей, перемещении личного состава и даже, когда нам удавалось получить такие данные, рассказы о том, что происходит на родине немецких солдат. Нам облегчала эту работу немецкая система мобилизации, по которой солдаты одного полка обычно призывались из какой-то одной местности.

Оберштурмбаннфюрер СС О.Скорцени – организатор операции «Гриф» по выводу в американский тыл переодетых дивесантов

В тех случаях, когда немецкие военной ленные изъявляли желание обратиться к родным и знакомым, им предоставлялась возможность выступить по радио, и тогда программа приобретала характер достоверности. Тех военнопленных, которые часто выступали по «Радио Люксембург», размещали на жительство неподалеку от нас под охраной нескольких солдат и сержантов из числа американцев немецкого происхождения.

В разгар немецкого наступления в Арденнах 4‑я американская пехотная дивизия, сражавшаяся на южном участке «Выступа», вынуждена была несколько отойти назад, так что бои велись неподалеку от окраин Люксембурга. Армейские патрули, направлявшиеся на поиски заброшенных в тыл немцев, иногда заходили в город. Как-то в сумерках патруль 4‑й дивизии, проходя через парк, в котором размещалась радиостанция «Радио Люксембург», наткнулся на сержанта из числа американцев немецкого происхождения, конвоировавшего немецкого офицера, одетого в форму американского солдата, к зданию радиостанции. Один парень из 4‑й дивизии сказал другому: «Эти двое здорово смахивают на парочку немецких колбасников. Проверим-ка их!»

Направив автомат на двух пропагандистов, другой патрульный строго спросил: «Кто вы такие и куда идете?»

Конвоировавший пленного американский сержант растерялся при виде автомата и, обращаясь к пленному лейтенанту, сказал по-немецки: «Мой бог, что нам теперь делать?», тем самым подлив масла в огонь. К счастью, немецкий лейтенант знал несколько слов по-английски и после долгих, измотавших пропагандистов объяснений им наконец удалось убедить солдат отвести их на радиостанцию, а не расстреливать на месте.

Наибольшую же пользу «Сиротка Анни» принесла, когда стала «плохой девочкой», примерно с февраля 1945 года, после начала наступления на Рейнском направлении. Она начала передавать ложную информацию о местонахождении американских соединений и всячески преувеличивала масштабы достигнутого наступающими американскими частями успеха. Немцы настолько привыкли слышать достоверные фактические сведения в передачах этой радиостанции, находящейся, по их мнению, в Рейнской области, что и после февраля 1945 года продолжали верить этим передачам. Как полагают, именно благодаря «Сиротке Анни» удалось убедить по меньшей мере два немецких полка в том, что они окружены, и в результате эти полки сдались намного меньшим по численности войскам.

«Сиротка Анни» – блестящий пример интенсивной психологической войны, которую вели обе стороны. Завоевав в течение определенного времени доверие точностью и правдивостью своих передач, американская сторона подготовила аудиторию для обмана в критический момент.

Немцы же в качестве основного орудия своей пропаганды использовали «большую ложь» и путем постоянного повторения лжи убедили немецкий народ и даже многих граждан других стран мира в истинности того, что не соответствовало действительности. До самого конца войны некоторые немецкие генералы все еще верили, что у Адольфа Гитлера есть новое оружие, с помощью которого война будет выиграна. Конечно, тот факт, что немцы создали «летающую бомбу» «Фау-1» и ракету «Фау-2», придавал определенную достоверность его хвастливым утверждениям. Радиовещательные программы, которые союзники вели на противника, самыми мрачными красками рисовали картину военного положения Германии, в то время как программы, рассчитанные для своего населения, всячески насыщали оптимизмом. Теперь, когда известно большинство фактов, характеризующих положение обеих сторон, не выдержало бы критики ни одно сообщение по радио, транслировавшееся как немцами, так и союзниками.

Кроме дезинформации, осуществлявшейся с помощью радио, делалось все возможное, чтобы сохранить в тайне подготовку военных операций и ввести противника в заблуждение. Рассказывали, что как-то немцы соорудили ложный аэродром с фанерными ангарами, самолетами, сделанными из разбитых ящиков, с целью обмануть авиацию противника. Чтобы все выглядело реально, они даже натянули маскировочные сети. Рассказывали также, что, как только они закончили «строительство», пролетавшие над аэродромом английские самолеты сбросили деревянную бомбу.

Вскоре после окончания «Битвы за Выступ» в отряде УСС при 12‑й группе армий появился важный «гость». Известно, что одним из руководителей операций по заброске немцев в тыл войск союзников во время «Битвы за Выступ» был небезызвестный полковник Отто Скорцени, инициатор многих операций, осуществленных немцами в тайной войне. Утверждают, что он разработал операцию по похищению Муссолини из-под носа союзных войск в Италии. Среди заброшенных в тыл и захваченных американскими войсками немецких разведчиков был заместитель Скорцени. Было решено попробовать его перевербовать и отправить назад, в Германию, чтобы он работал там на американцев. Попытка перевербовать, по-видимому, увенчалась успехом, и он согласился возвратиться в Германию. Моему отряду была поставлена задача перебросить его через линию фронта. Мы подготовили переход на участке, занимаемом 4‑й дивизией, рассчитывая, что он быстро окажется в районе Трира и направится в свой штаб.

Несомненно, это был один из самых отчаянных людей, которых мне когда-либо доводилось видеть. Хотя вооруженная охрана не спускала с него глаз, когда он ночевал у нас до переброски через фронт, я держал под подушкой свой пистолет 45‑го калибра снятым с предохранителя, с патроном, досланным в патронник. Через линию фронта его перебросили, но, насколько мне известно, больше мы ничего о нем не слышали. Если он сразу после возвращения не спрятался, то, вероятно, затерялся в хаосе побежденной Германии.

Вскоре после окончания «Битвы за Выступ» я был вызван в штаб генерала Брэдли. Там, кроме Брэдли, присутствовали генерал Сиберт и полковник Уильям Джексон. Полковник опросил меня, насколько хорошо я владею немецким языком. Я ответил, что бегло говорить не могу, но понимаю немецкую речь и могу объясниться. Джексон, слегка улыбаясь, опросил, владею ли я немецким так же, как французским. Ему было известно, что я знаю французский сносно. Я ответил, что немецкий, как я сам полагаю, знаю примерно так же. По-видимому, этого оказалось достаточно, чтобы я мог принять участие в обсуждении, и я узнал, в чем дело.

Аллен Даллес, руководитель группы УСС в Берне (Швейцария), направил в группу армий сообщение, в котором указывал, что, по его мнению, с генералом фон Шверином, который только что принял на себя командование немецким корпусом в районе Аахена, может быть установлен контакт для ведения переговоров о мире. Несколько ранее Даллес проводил активную деятельность по установлению контактов и ведению переговоров с представителями немецких войск в Италии, а фон Шверин был переведен с итальянского фронта, где он командовал 90‑й танковой гренадерской дивизией.