Текст книги "Дубликат (СИ)"

Автор книги: Андрей Северский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Созданием в соответствии с Законом о национальной безопасности 1947 года Совета национальной безопасности в распоряжение президента был предоставлен совещательный орган для обсуждения основных вопросов разведки на самом высоком уровне.

Президент Эйзенхауэр, по-видимому, лучше, чем другие, использовал Совет национальной безопасности в качестве организации, способной обеспечить привлечение лучших специалистов для подготовки вопросов, связанных с национальной безопасностью, и тщательное изучение и обсуждение этих вопросов в соответствующих министерствах и ведомствах с последующим рассмотрением на высшем уровне. Он требовал, чтобы совет собирался регулярно и чтобы каждый вопрос тщательно разрабатывался. При СНБ имелся эффективный аппарат во главе с исполнительным секретарем Джеймсом Леем, добивавшимся самой тщательной Подготовки документов по всем проблемам; планирующий аппарат, куда входили чиновники на уровне помощников министра и где были очень широко представлены правительственные органы, связанные с деятельностью за границей; Комитет координации операций, состоящий из чиновников второго ранга, для разработки деталей операций в холодной войне.

Как разведчик, я всегда считал, что аппарат СНБ, существовавший при президенте Эйзенхауэре, хотя и имел свои недостатки, представлял собой разумную систему для рассмотрения проблем национальной безопасности. Президент Эйзенхауэр имел обыкновение, открывая заседание СНБ, предоставлять слово директору ЦРУ для доклада об обстановке в мире. Важность таких докладов заключалась в том, что все руководящие деятели, участвующие в принятии решений по вопросам национальной безопасности, выслушивали один доклад из уст одного человека – самого авторитетного выразителя мнения разведки в правительстве Соединенных Штатов. Однако никому из членов совета не препятствовалось заслушивать другие разведывательные доклады в своих ведомствах, в которых могли быть иные оценки, иные взгляды и, пожалуй, даже иная информация по тем или иным проблемам. Одна из сильных сторон нашей современной разведывательной системы заключается в том, что последняя позволяет всем политическим органам правительства, когда они желают использовать эту систему, работать на основе единого истолкования имеющейся у правительства разведывательной информации. В противном случае легко может создаться положение, при котором государственный департамент будет действовать, исходя из одной оценки поступивших сведений, министерство обороны будет руководствоваться другой точкой зрения, а Белый дом – третьей. Совет же национальной безопасности, по крайней мере при Эйзенхауэре, оказывал действенное влияние на централизацию разведывательной деятельности.

К сожалению, сторонники доктрины «новых рубежей» сочли систему СНБ бюрократической и малоэффективной. Один из историков президента Кеннеди писал, что, по мнению президента, такая система препятствовала прямому использованию людей, прекрасно знающих дело, в высших политических сферах. В какой-то степени это верно. Комитет планирования СНБ собирался 2–3 раза в неделю на заседания, которые продолжались по нескольку часов; нескончаемым потоком лились бумажные реки; принять быстрое решение было невозможно; к тому же сами решения – лишь бы не было разногласий – сводились большей частью к наиболее общим оценкам. Однако, на мой взгляд, это был не столько недостаток системы, сколько недостаток руководства. Правительственные советы и управления могут и должны являться эффективным средством решения вопросов, если во главе их стоят способные и решительные руководители.

Первое, что сделал президент Кеннеди, – 19 февраля 1961 года отдал на слом механизм СНБ. Совет национальной безопасности, как орган, созданный на основании закона, не мог быть упразднен единоличным решением президента, но было достаточно того, что Кеннеди значительно сократил количество заседаний совета; ликвидировал созданный при нем специальный аппарат, почти полностью обновив работающий в СНБ персонал; упразднил Комитет координации операций и Комитет планирования. Хотя изменения требовались, но предпринятые президентом Кеннеди действия оказались чрезмерными.

Президент Кеннеди с А.Даллесом

За отказ от системы СНБ президенту Кеннеди пришлось расплачиваться провалом операции в заливе Кочинос. Он позволил сторонникам ликвидации СНБ подчинить не только себя, но и своих главных советников. Это обстоятельство, а также неоправданные расчеты на то, что операция в заливе Кочинос позволит быстро и без особых затрат решить проблему Кастро и Кубы, привели к катастрофе. Если бы президент потребовал, чтобы обсуждение операции было проведено в рамках системы СНБ с соответствующей подготовительной работой и изучением вопросов, было бы гораздо больше шансов, что ему дадут несравненно более реалистическую оценку перспектив на успех.

Важно отметить, что уже к кубинскому кризису, связанному с обнаружением на Кубе ракет в октябре 1962 года, Кеннеди восстановил систему СНБ, которая сослужила ему хорошую службу. Взаимосвязь разведки и политики во время этого кризиса была эффективной как никогда прежде. Ключевую роль в ходе кризиса, когда от своевременных и точных разведывательных оценок зависел самый важный факт – сохранится мир или начнется война, – играл директор центральной разведки.

Во время этого кризиса президент Кеннеди создал орган, получивший название исполкома Совета национальной безопасности, который стал при нем главным совещательным органом. Он оценивал все сведения, касающиеся установки Советским Союзом наступательного оружия на Кубе, анализировал возможные для США направления действий и определял, какой может быть реакция Советского Союза на те или иные предложения Соединенных Штатов.

К моменту создания президентом исполкома СНБ разведывательная система США действовала так, как будто уже велись военные действия: велось круглосуточное наблюдение за Кубой и всем, что связано с ней; тщательно изучались действия Советского Союза во всем мире с целью предвосхитить любую возможную отвлекающую акцию; все поступающие новые сведения, имеющие хоть какое-то значение, немедленно, после предварительной обработки, анализа и оценки в разведывательной системе, направлялись в высшие правительственные круги.

Обычно заседания Разведывательного совета США проводились Маккоуном непосредственно перед запланированным заседанием исполкома СНБ, чтобы в Белом доме докладывать о самой последней разведывательной оценке обстановки. На заседаниях СНБ его обычно сопровождал начальник разведывательного управления министерства обороны генерал-лейтенант Джозеф Кэрол, являвшийся главным советником министра обороны Макнамары по разведке.

Заседания СНБ в то время начинались информацией по вопросам разведки, которую делал Маккоун. Эта информация обычно включала самые последние данные аэрофотосъемки ракетных баз. Затем обсуждался возможный курс Соединенных Штатов и вероятная реакция на него Советского Союза.

В ходе совещаний на высшем уровне, когда обсуждается возможный курс действий США, директор центральной разведки обычно безмолвствует. Но он является необходимым участником совещаний, когда на повестке дня стоит вопрос о возможной реакции за границей на действия Америки. В этой области, конечно, государственный секретарь и эксперты дипломатической службы являются главными советниками президента. Однако исследование характеристик поведения иностранных государств невозможно без разведывательной информации, и директор центральной разведки является выразителем мнения всей этой огромной специальной службы.

В период кризиса, связанного с обнаружением ракет на Кубе, высшие политические деятели в течение недели, с момента обнаружения ракет и до речи президента Кеннеди 22 октября, обсуждали ряд возможных вариантов политического курса. Директору центральной разведки Джону Маккоуну было предложено дать оценки вероятной реакции (особенно Советского Союза и Кубы) на возможные действия Соединенных Штатов Америки. Примечательно, что выводы директора ЦРУ и разведывательного сообщества оказались верными применительно к каждому конкретному случаю.

Это «совпадение» прогнозов и действительного развития событий является прекрасной иллюстрацией той роли, какую играет директор центральной разведки в качестве главного специалиста по разведке Соединенных Штатов. Можно представить, насколько усложнилась бы обстановка, если бы не было централизованной разведки и отсутствовал точно скоординированный процесс выработки разведывательных оценок. Если бы каждое министерство представляло свои собственные разведывательные данные и оценку обстановки, как это делалось во времена Перл-Харбора, Совет национальной безопасности тратил бы на взвешивание и оценку разведывательной информации столько же времени, сколько на рассмотрение возможных направлений действий. При существующих же условиях СНБ был уверен, что специалисты по разведке, представляющие свои министерства, тщательно проанализировали поступающую информацию и что директор центральной разведки представил их общее мнение.

К сожалению, есть еще люди, не понимающие преимуществ такой системы и стремящиеся ограничить роль директора центральной разведки или оторвать его от Центрального разведывательного управления. Как в том, так и в другом случае мы окажемся отброшенными в смысле организации разведки к временам до Перл-Харбора, и безопасности нашей страны будет нанесен серьезный ущерб.

Существующая в настоящее время в США разведывательная система обеспечивает представление президенту объективной и всеохватывающей разведывательной информации, основанной на совокупности всех сведений, которыми располагает государство. Такая система не лишает министерства каких-либо прав и функций и не мешает им представлять свою, отличную от других, точку зрения как на уровне разведывательной организации, так и на политическом уровне. Эта система создала такое положение, когда один человек в государственном аппарате может выражать мнение разведки, не будучи ограниченным соображениями политического характера или бюджета. Она может оказать исключительно большую помощь деятелям, принимающим политические решения, при условии, что руководить централизованной разведкой будет человек сильный и напористый, обладающий достаточной решительностью в отстаивании собственного мнения, иногда расходящегося с точкой зрения таких влиятельных деятелей, как министр обороны, государственный секретарь или председатель Объединенного комитета начальников штабов.

Часто задают вопрос, почему разведывательные функции государства не могут осуществляться госдепартаментом или министерством обороны или ими обоими? Есть ли действительно необходимость в централизованной разведке?

Государственный департамент решает задачи, которые по самому своему существу несовместимы с разведкой. Если исходить из предположения, что внешнеполитический курс страны определяет президент Соединенных Штатов, то в равной мере будет оправдано предположение, что государственный секретарь является главным помощником президента в процессе выработки внешнеполитических решений, а госдепартамент – главным органом, делающим основную практическую работу в этой области.

Если эти предположения верны, то роль государственного департамента в разведывательной системе должна ограничиваться ролью потребителя разведывательной информации, подготовленной централизованной организацией на основании сведений, поступивших из всех источников. Можно понять руководящих работников госдепартамента, желающих, чтобы разработанная ими политика была успешной. Поэтому-то мы вправе усомниться в их полной объективности при обработке информации, касающейся этой политики. Это в равной мере относится к работе госдепартамента как за границей, так и в самом Вашингтоне.

Указанное положение можно проиллюстрировать на примере одного действительного, имевшего недавно место случая, который, по понятным причинам, не может быть описан нами полностью.

Соединенные Штаты должны были оказать полную поддержку правительству «X» в стране «Y», и американский посол, действуя надлежащим образом, направлял все свои усилия на проведение такой политики. Очевидно, что это обусловливало его реакцию на поступающие сообщения о том, что правительство «X» коррумпировано, неэффективно, носит диктаторский характер и ненавистно народу. И действительно, насколько часто правительство США приходило к выводу, что проводит неверную политику, и меняло ее не под воздействием обстоятельств, неподконтрольных ему? Насколько часто послы США, поняв, что проводимая ими политика неверна, настаивали перед Вашингтоном на ее изменении?

Отношение США к правительству «X» служит прекрасным тому примером. Разведывательная информация, которая руководителем разведки на месте была оценена как весьма надежная, с полной определенностью свидетельствовала, что правительство «X» непопулярно в стране и существованию его угрожает опасность. Но американский посол не только отказался поверить этой информации, но даже попытался воспрепятствовать ее передаче в Вашингтон. Когда его убедили, что он не имеет права задерживать сообщения, он телеграфировал в Вашингтон о своем решительном несогласии с этим сообщением, которое он охарактеризовал как ненадежное и опасное. Неделю спустя правительство «X» было свергнуто в результате государственного переворота.

Конечно, нельзя слишком резко осуждать посла за столь настойчивое проведение в жизнь политики правительства. Но хотелось бы надеяться, что в большинстве своем послы окажутся более восприимчивыми к новой информации, из которой может вытекать необходимость изменения политики.

Попытка посла воспрепятствовать передаче сообщений, расходившихся с его взглядами, выявила глубочайшее непонимание назначения разведки, услугами которой он должен был пользоваться в такой же мере, в какой и Вашингтон. Поскольку полученная из секретных источников информация расходилась с информацией, которую он и его сотрудники получили открытым путем, посол относился к «привидениям» из своего посольства – так он не без удовольствия называл разведчиков в разговорах за коктейлем – как к противникам, а не составной части своего аппарата.

Здесь мы, конечно, имеем дело с еще одним примером несовместимости работы разведывательной и дипломатической. Гораздо более важная причина, препятствующая сосредоточению разведывательных функций в руках государственного департамента, заключается в том, что разведывательная организация, как это происходит с ЦРУ, неизбежно привлекает к себе самое пристальное внимание, а это в свою очередь в немалой степени будет подрывать авторитет госдепартамента. Поэтому, пожалуй, будет лучше, если разведывательная деятельность госдепартамента ограничится только исследовательской работой в поддержку проводимой им политики. В основном именно этим и занимается в настоящее время Управление разведки и исследований госдепартамента. Иными словами, задача этого органа заключается в том, чтобы получать разведывательные материалы из ЦРУ и других ведомств и представлять их деятелям, разрабатывающим политику в госдепартаменте.

В равной мере опасны предложения о передаче разведывательных функций министерству обороны. Министерство обороны несет ответственность за обеспечение военной безопасности Соединенных Штатов. К этой области относится подготовка личного состава министерства, воспитание в этом направлении взглядов и интересов его работников. Государственная разведка связана с гораздо более широким кругом вопросов, чем вопросы безопасности в чисто военном смысле. Государственная разведка должна глубоко проникать в политическую обстановку различных стран, в сложные явления международной жизни, в психологию государственных деятелей, большинство которых гражданские лица, а не военные.

Тот, кто несет ответственность за оборону Соединенных Штатов, естественно, стремится быть готовым к столкновению с любым возможным противником в любых условиях и в любом месте земного шара. Ни одна страна не в состоянии позволить себе создание столь всеохватывающей системы обороны, и поэтому необходимо решать, какой же тип обороны она в состоянии создать. Нам кажется логичным, чтобы это решение вырабатывалось не в рамках министерства обороны.

Созданием Разведывательного управления министерства обороны (РУМО) министерство обороны получило прекрасный разведывательный орган для собственных нужд. Однако РУМО не приспособлено для выработки разведывательной информации общегосударственного значения. В силу своего сугубо военного характера РУМО никогда не сможет привлечь на службу таких гражданских специалистов-разведчиков, какими в течение последних двух десятилетий укомплектовывается Центральное разведывательное управление.

Наконец, если бы министерство обороны получило право заниматься разведкой в общегосударственном масштабе, оно автоматически пришло бы к столкновению с государственным департаментом, отвечающим за всю внешнюю политику.

Рассматривая и изучая на протяжении многих лет все эти возможные варианты, я пришел к выводу, что система централизованной разведки позволяет наиболее эффективным образом обеспечивать высших деятелей правительства, принимающих политические решения, беспристрастной, объективной и непредвзятой разведывательной информацией, – конечно, в той мере, в какой это вообще возможно ожидать от простых смертных. В связи с этим на директора центральной разведки ложится особая ответственность за поддержание тесных взаимоотношений с деятелями, разрабатывающими политику, особенно из государственного департамента и министерства обороны.

Все директора центральной разведки всегда придавали важное значение установлению тесного взаимопонимания между разведкой и государственными деятелями, принимающими политические решения. Они понимали также ту ответственность, которую несут перед конгрессом. И почему-то именно по этим двум сферам межведомственных отношений до сведения общественности доводилось больше всего неточных и искаженных сведений. Особенно любит пресса обыгрывать две темы: изъятие из-под контроля конгресса ЦРУ (и, следовательно, всей разведывательной системы) и участие ЦРУ в выработке (или, хуже того, в подрыве) внешней политики Соединенных Штатов Америки.

Почти с самого начала службы в ЦРУ я был связан с областью взаимоотношений Управления с конгрессом, а в течение ряда лет моей обязанностью было осуществлять по поручению директора общий контроль за развитием этих взаимоотношений.

Каждый директор ЦРУ использовал свой особый метод установления и поддержания взаимоотношений с конгрессом, и все они, на мой взгляд, в течение всего пребывания на посту директора имели прекрасные отношения с конгрессом. Я не имел возможности наблюдать первых трех директоров ЦРУ – адмиралов Сауэрса и Хилленкеттера и генерала Ванденберга – в их взаимоотношениях с конгрессом, но я сопровождал генерала Смита в его поездках в Капитолий и, как отмечал выше, восхищался тем взаимопониманием, которое у него установилось с членами комиссий конгресса. Он лично следил за тем, чтобы комиссии конгресса были как можно более осведомленными о том, чем занимается ЦРУ. Я вспоминаю, как в 1952 году он поручил мне прочитать для членов подкомиссии по ассигнованиям палаты представителей доклад о тех основных моментах, которыми руководствуется оперативная служба нашего Управления, где я в то время занимал должность помощника директора. Смит считал, что члены подкомиссии, занимающиеся ЦРУ, должны иметь полное представление обо всем, что делает ЦРУ и как оно действует, чтобы они могли лучше судить о результатах нашей работы и ее влиянии на американскую внешнюю политику.

Генерал Смит потребовал от меня, чтобы я уложился в 20 минут, и, зная его хорошо, я понимал, что не должен затягивать доклад ни на секунду. Тема, которую я собирался изложить, была мне хорошо известна, так как я ранее в течение часа докладывал эти же материалы сотрудникам других подразделений ЦРУ, имеющим связи с моим управлением. Я полагал, что час – это минимальный срок, необходимый для раскрытия вопроса, и что за 20 минут я смогу лишь наметить общие штрихи.

Я выступил перед группой весьма сведущих лиц и закончил доклад ровно за 20 минут. Смит сказал: «Благодарю вас, можете идти», – и я направился к себе в кабинет. Меня обуревало слишком сильное любопытство, чтобы дожидаться следующей встречи с директором, и в конце дня я позвонил ему по телефону, поинтересовавшись, как, по его мнению, прошла встреча. Он выразил удовлетворение, и тогда я спросил о их реакции на мой доклад. Он ответил: «Вы напугали их до смерти». Он имел в виду те положения моего доклада, в которых я приводил кое-какие действительные факты из разведывательных операций, о которых они, как я глубоко убежден, никогда ранее не слышали.

Конгрессмен Кларенс Кеннон всегда проявлял живейший интерес к ЦРУ, и даже казалось, что укрепление нашей организации является делом всей его жизни. Я помню, как он увлекся делом Эдварда Банкрофта, секретаря Бенжамина Франклина, возглавлявшего в Париже миссию американских колоний, целью которой являлось добиться поддержки со стороны Франции в ходе революционной войны. Только через полвека было обнаружено, что Банкрофт был английским агентом и что о всех шагах Франклина и его коллег в Париже через несколько дней становилось известным в Лондоне. Конгрессмен Кеннон был поражен этим случаем, изучая исследование, которое мы подготовили по этому делу.

Много времени и сил делу поддержания хороших взаимоотношений с конгрессом уделял также Аллен Даллес, имевший немало друзей в Капитолии. Но за время почти 9‑летней службы на посту директора ЦРУ и ему приходилось иногда переживать тяжелые времена. В 1955 году сенатор Майк Мэнсфилд, являвшийся в то время партийным организатором большинства в сенате, внес законопроект о создании Объединенной комиссии конгресса по осуществлению контроля над деятельностью ЦРУ. Его предложение поддержали 34 сенатора, правда, некоторые из них отказались от поддержки еще до окончательного голосования. Это был единственный законопроект такого рода, который дошел до рассмотрения на пленарном заседании сената. 9 апреля 1956 года вокруг законопроекта разгорелись жаркие дебаты. В конце концов он был отклонен 59 голосами против 27, причем Мэнсфилд оказался даже без поддержки со стороны тогдашнего лидера большинства в сенате Линдона Джонсона. Мэнсфилд считал тогда и, по-видимому, считает и сегодня, что конгресс в недостаточной мере осуществляет свой контроль над ЦРУ и что Объединенная комиссия конгресса могла бы восполнить этот недостаток; что ЦРУ оказывает слишком большое влияние на внешнюю политику Соединенных Штатов; что конгресс должен быть более полно информирован о том, что происходит в сфере деятельности «невидимого правительства». Интересно отметить, что тогдашний сенатор Джон Кеннеди первоначально выступил в поддержку законопроекта, но был против создания Объединенной комиссии конгресса по осуществлению контроля над деятельностью ЦРУ, став президентом. На таких же позициях стояли до него Эйзенхауэр и после него Джонсон.

Аллену Даллесу, естественно, приходилось сталкиваться с разгневанным конгрессом и после случая с самолетом U-2 в мае 1960 года, и после операции в заливе Кочинос в апреле 1961 года. Но в обоих случаях он, к удовлетворению соответствующих комиссий конгресса, смог доказать, что все действия ЦРУ не были безответственными, что Управление должным образом контролировалось и направлялось высшими органами исполнительной власти. Можно считать разумными или неразумными действия ЦРУ в указанных случаях, но, безусловно, оно действовало по приказу свыше.

У Джона Алекса Маккоуна были прекраснейшие отношения с конгрессом, среди членов которого он пользовался большим уважением. Еще будучи председателем Комиссии по атомной энергии, он добился установления самых дружеских отношений с Объединенной комиссией конгресса по атомной энергии, а в качестве директора ЦРУ столь же внимательно относился к тому, чтобы законодатели получали всю возможную информацию. Если эти усилия оказались не вполне успешными, то виноват был в этом безусловно не он. Просто конгресс не имел времени уделить ЦРУ достаточное внимание, а персонал конгресса, занимавшийся вопросами, касающимися ЦРУ, подходил к этим вопросам, проявляя некоторую близорукость.

И тем не менее именно во времена Маккоуна удалось наконец провести через конгресс закон, дававший право раннего ухода на пенсию некоторым категориям сотрудников ЦРУ, особенно тем, кто длительное время служил за границей, и тем, кто по достижении 50 лет имел не менее чем 25‑летний стаж работы. Я уже не надеялся, что сессия конгресса 88‑го созыва успеет принять законопроект, внесенный слишком поздно. Комиссия сената по делам вооруженных сил палаты представителей отвергла первоначальный вариант законопроекта, в котором в целях краткости изложения предусматривалось введение для сотрудников ЦРУ порядка выхода в отставку, аналогичного тому, какой был установлен для сотрудников дипломатической службы. Комиссия настаивала, чтобы был подготовлен вполне оригинальный законопроект, и в результате законопроект, умещавшийся ранее на одной странице, превратился в сложный документ на 34 страницах.

Убедившись в необходимости такого закона, Маккоун, полный решимости во что бы то ни стало добиться его принятия, дал указание руководящим работникам Управления не жалеть ради этого никаких усилий. Я хорошо помню, как он позвонил по телефону одному влиятельному сенатору, желая посоветоваться с ним. Сенатор сказал, что было бы полезно побеседовать с руководителем аппарата комиссии, рассматривавшей законопроект. Однако занимающийся вопросами законодательства чиновник ЦРУ, заявляя, что этот разговор унизит достоинство директора центральной разведки, уверял, что никакой необходимости в такой беседе нет. Маккоун тем не менее приказал этому чиновнику организовать его личную встречу с работником аппарата конгресса для обсуждения законопроекта. Встреча состоялась, и благодаря ей, а также благодаря работе, проделанной другими руководящими сотрудниками Управления, законопроект был принят до окончания сессии конгресса.

Маккоун внимательно следил за тем, чтобы принятый закон осуществлялся в ЦРУ в строгом соответствии с нормами права и намерениями конгресса. Он пригласил со стороны трех видных юристов и предложил им всесторонне изучить вопрос о применении в ЦРУ закона о раннем уходе на пенсию. Только после тщательного изучения и проверки он разрешил окончательно согласовать процедуру с Бюджетным бюро, Комиссией по делам гражданской службы и соответствующими комиссиями конгресса.

Я считаю, что по отношению к Маккоуну была допущена несправедливость, когда после его ухода в кругах Вашингтона широко распространилось мнение, будто его преемником назначен человек, способный наладить отношения с конгрессом. По моему глубокому убеждению, Маккоун обладал непревзойденной способностью строить отношения с конгрессом, и, пока он находился на посту директора, ЦРУ переживало период наилучших отношений с конгрессом.

Если и существовал вопрос о взаимоотношениях между ЦРУ и конгрессом, то он формулировался следующим образом: должна ли сенатская комиссия по иностранным делам контролировать работу ЦРУ? Сенатор Мэнсфилд и сенатор от штата Миннесота Юджин Маккарти настаивают на таком контроле. Первоначальное предложение Мэнсфилда о создании объединенной комиссии конгресса не нашло поддержки в палате представителей, члены которой считают, что в любой объединенной комиссии они находятся в меньшинстве. Объединенные комиссии не пользуются популярностью и у постоянных комиссий. Создание объединенной комиссии по разведке или по ЦРУ не приводило к тому, что комиссии по делам вооруженных сил и ассигнованиям отказались бы от своих прав. Это означало бы, что ЦРУ попадало под контроль трех различных комиссий.

На первой сессии конгресса 90‑го созыва в январе 1967 года три члена сенатской комиссии по иностранным делам были дополнительно введены в состав Объединенной подкомиссии по делам вооруженных сил и ассигнованиям, которая занимается контролем над деятельностью ЦРУ. Аналогичное предложение во время работы конгресса предыдущего созыва встретило открыто враждебное отношение со стороны председателя Комиссии сената по делам вооруженных сил, сенатора Ричарда Рассела. Это предложение было похоронено, когда сенат 67 голосами против 28 принял решение передать его на рассмотрение Комиссии сената по делам вооруженных сил, где его положили под сукно. В 1966 году сенатор Рассел изменил свое мнение, и расширившийся состав подкомиссии сената, занимающейся деятельностью ЦРУ, стал важным органом контроля конгресса над его деятельностью.

Крайне неблагоприятным, по моему мнению, обстоятельством является то, что некоторые сенаторы и члены палаты представителей валят вину на ЦРУ, когда в действительности они сами виноваты в том, что не смогли договориться между собой относительно организации контроля над деятельностью разведывательной организации. Их высказывания против ЦРУ, выражаемые, правда, чаще всего в умеренных тонах, обычно с лихвой возмещались отношением к Управлению враждебно настроенных к ЦРУ газет и журналов, создававших впечатление, будто в ЦРУ происходит что-то неладное и будто контроль конгресса за его деятельностью недостаточен. Эти неоправданные действия прессы наносили большой вред авторитету ЦРУ в глазах общественности.

Я в меньшей степени, чем кто-либо другой, склонен утверждать, что конгресс, соблюдая правила безопасности, не может осуществлять более действенного контроля за деятельностью ЦРУ. Для налаживания такого контроля ряд конгрессменов должен уделить два-три дня в месяц ознакомлению с делами ЦРУ, главным образом ознакомлению с основами широкой и сложной работы, проводимой не только ЦРУ, но и всей разведывательной системой. Существующие ныне комиссии конгресса вполне могут справиться с этой задачей, а некоторые их члены уже сейчас добросовестно трудятся над ее решением.

Но если говорить правду, то, на мой взгляд, трудности, встающие перед конгрессом в связи с осуществлением контроля над деятельностью ЦРУ, заключаются не столько в осуществлении контроля за сбором разведывательной информации, сколько контроля над другими действиями, которые ЦРУ совершает по указанию деятелей, разрабатывающих политику. Я не намерен обсуждать здесь эти действия. Скажу лишь, что, по моему убеждению, в некоторых случаях политические деятели используют аппарат ЦРУ, предназначенный для тайной деятельности, для решения некоторых своих проблем, с которыми они не могут справиться дипломатическим путем или с помощью прямых военных действий. К сожалению, ЦРУ с присущим ему юношеским задором всегда изъявляло величайшую готовность выполнить то, что хотели политические деятели. Хотя на этом поприще оно добивалось немалых успехов, всем известно и о его провалах. Именно в связи с этими провалами ЦРУ становилось мишенью для нападок и для обсуждения его деятельности в Комиссии по иностранным делам. Тайная деятельность – чувствительнейшее место ЦРУ, и к ее обсуждению следует прибегать с величайшей осторожностью и только в случае крайней необходимости. Если следовать этим правилам, репутация ЦРУ будет восстановлена.