Текст книги "Перерождение (СИ)"

Автор книги: Андрей Назаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

  – Постарайся облегчить боль.

  Знахарка чуть заметно кивнула.

   Потянулись тоскливые дни. Без солнца. Без штурмов. У воинов обеих армий не было сил. Эльфы снова валили лес и заготавливали штурмовые лестницы и таран, но на этот раз не так быстро. Лагерь воинов Ливеллии был уже не таким стройным, пёстрым и оживленным. Бойцов заметно поубавилось. Костров по вечерам стало меньше. На лютне уже никто не играл: должно быть, игрок не вернулся с окровавленных стен Байу. Да и вид самих эльфов стал не таким достойным и опрятным, как это было в первую неделю осады. Эти красивые, благородные эльфийские овалы лиц, где они теперь? Лица осунулись, глаза казались ещё больше за счет впалых щёк и выступающих костяшек скул. Часто ходили на охоту, так как запасы еды, доставленные из главного города срединной Ливеллии – Тофф Дольдена, почти подошли к концу. Приходилось экономить пока не прибудут обозы с припасами из тыла.

  Иногда они по пятеро выходили в поле подальше от стены и играли небольшими шариками, которые расставляли в пирамидки, а потом с установленного расстояния разбивали каждый свою специальным шариком. Бывало, они смеялись, подкалывая друг друга, и тогда казалось, что это просто приехавшие на какую-то ярмарку эльфы. Сейчас они поиграют, пойдут поспать в свои палатки, а утром придут в форт продавать знаменитые эльфийские снадобья и сушёные травы Петляющего леса.

  Сам форт жил размеренно. Имелик четко распределял запасы продовольствия, не давая лишнего никому. Они жили надеждой, что скоро прискачет Кильд Соттивельда с подмогой, и они, наконец, разобьют этих неуступчивых лесных соседей.

  Поле, разделяющее их, было почти чистым. Люди не стали препятствовать, когда эльфы собирали падших товарищей с поля боя. Из почтения к лешему эльфы похоронили и его. И только зловонные останки давно умерших эльфов деревни Гьяфе, из которых был сшит Шмель, синели прогнившим мясом и костями.

  ***

  – Ты думаешь мы сильно меняемся в течение жизни?... Ну, в отличие от людей.

  Блёмер сидел на небольшом бочонке из-под солений, который служил ему стулом в комнатке, приходившейся и кухней, и столовой. Когда он прошлым летом остался в Байу, ему выделили этот мезонин, давно никем не занятый. В самом доме проживала семья главного кухмейстера при капитане форта, который готовил на всех более или менее важных персон в форте Байу. Эльф все эти полгода надеялся, что это временно, и рано или поздно обстановка разрядится, появятся вести, опровергающие военное положение, и он, наконец, сможет беспрепятственно покинуть форт, но этого не произошло.

  – О чём ты? – спросил Авилеро.

  После очередного напряженного дня он решил заглянуть проведать Блёмера перед сном. Ночь должна была быть спокойной. Сегодня осаждавшие снова не предприняли никаких попыток пойти на штурм, а только вяло постреливали из катапульты, да пару раз заходили конницей, чтобы осыпать форт градом подожженных стрел.

  – Я хочу сказать, бывает такое, что ты смотришь на людей, и тебе кажется, что они сильно изменились не в лучшую сторону. Ты прям видишь все их недостатки. Какие они, ну... стали жадные, например, или завистливые... видишь так же чётко, как... я сейчас вижу тебя, – Блёмер замялся. – И ты ничего не можешь с этим сделать...

  – Хм, пожалуй, случается, – задумался Авилеро. – Но знаешь... у меня нет близких друзей, которые так бы меня разочаровали.

  Блёмер махнул рукой и облокотился о стену, взглянув Авилеро в лицо.

  – Я не про кого-то конкретно, а в целом. Я просто не понимаю, ради чего всё это. Лесные эльфы увидели в людях угрозу, но сами творят весь этот ужас. Они говорят, какие люди захватчики, но пока я не вижу ничего, кроме желания эльфов разрушить эту крепость и забрать побольше земли, – с горечью произнёс Блёмер.

  – Мой народ..., – произнёс задумчиво Авилеро. – Ещё с ранних лет я помню, как многие мои родственники боялись этого, возможно, слишком бездумного и стремительного развития людей. Я говорю и про их расселение, и про их технологии: дамбы на реках, фабрики, эксперименты бог знает с чем. А ещё лесные эльфы обижены на оскорбительные условия мира и потерю своих земель, хотя это и было двести семьдесят шесть лет назад. У меня в семье каждый второй вспоминал былые времена. Но вспоминать старое доброе время – это одно. Совсем другое – снова завязать войну. Эльфы забыли цену чужой крови, чужих жизней и ставят свои, якобы высшие замыслы, выше других. Так что да, ты прав. Иногда ты не видишь собственной жестокости или оправдываешь её, прикрываясь целью исправить грехи других.

  Они оба вздрогнули, когда увидели в окно, как вдали по чёрному небу пролетела, разбрасывая искры, горящая бочка с углями. Красивое зрелище, если на секунду забыть о смысле происходящего. Эльфы почти не услышали, как она упала за крышами домов. Это было достаточно далеко отсюда, в южной части форта. Здесь же сегодня можно было спать спокойно. Катапульта временами стреляла в ночи, видимо, деморализовать жителей, чтобы у осажденных оставался постоянных страх перед пожаром или перед попаданием ядра в дом. Сон, действительно, не приходил, если возле тебя грохотали тяжеленные снаряды или подожжённые бочки. При попадании в дом, бревенчатые стены разваливались как солома, а крыша могла обрушиться на спящего и похоронить его. Но люди заметили, что катапульта ночью не сильно меняла направление стрельбы. Если уж нацеливалась, например, на южную часть форта, то и била примерно в ту сторону, чуть корректируя дальность на несколько десятков метров. Потому в такие ночи люди просто переходили ночевать в противоположную сторону крепости, располагаясь на ночлег у знакомых или в казармах.

  – С другой стороны... Люди вырубили половину Янэ Калиб, – задумчиво произнёс Блёмер. – Священного леса Ливеллии...

  Авилеро молчал.

  – Это не моё дело, конечно... – Блёмер отвернулся, но потом неожиданно встал и заговорил быстро и сбивчиво. – Ави, я ведь даже не знаю на чьей стороне мой Айнах Ад"Дир! Ты вот видишь, где твои лесные, где люди. Живёшь здесь уже много лет. Сам выбрал сторону, а я... Я-то в горах всю жизнь провёл... Там отец и мать... братья. Может они сейчас идут сюда, чтобы сражаться... с людьми, за ...

  – За что?

  – Не знаю.

  Авилеро посмотрел в окно и увидел, как зарево от упавшей огненной бочки медленно тухло за крышами домов, снова погружая форт в синюю тишину ночи.

  – И ты готов поднять оружие на тех, кто кормил тебя эти месяцы, кто принял тебя и дал кров? – он обвёл рукой комнату. – Даже не ответив на главный вопрос – зачем? Ты готов тупо идти за своим народом?

  Видно было, как Льдинка старается найти правильный ответ.

  – Так сложно выбрать... Понять, кто прав, когда ты не знаешь всего, – произнес он после недолгой паузы.

  – Да. Согласен. Ладно... – перевёл разговор Авилеро. – Как твои стихи?

  Блёмер только горько улыбнулся:

  – Никак. Прихожу после вахты и валюсь спать.

  – Но не всегда, – улыбнулся в свою очередь Авилеро. – Говорят, тебя частенько в северной части встречают.

  Льдинка, казалось, не смутился.

  – Гуляю после дозора... Помогает заснуть...

  Авилеро подождал скажет ещё ли что-то Блёмер, но тот всё больше молчал и смотрел в окно.

  – Ладно, – лесной эльф встал и похлопал Блёмера по плечу. – Если захочешь чем-то поделиться, я к твоим услугам. Выспись.

  – Ави.

  – Да?

  – Какое имя твоего рода? Для всех ты просто Авилеро, но я хотел бы узнать...

  – Нет не хотел бы, – Авилеро уже стоял в дверях, наклонившись под низким скошенным потолком. – Меня лишили фамилии. У меня нет родных ни здесь, ни в Ливеллии.

  – А татуировка? – не унимался Льдинка, явно не замечая, как тон Авилеро перестал быть тёплым и выражал желание поскорее завершить разговор. – Тот карлик с деревом в горбу? Откуда она?

  На слове «она» Блёмер услышал только стук закрывающейся двери и невнятные слова прощания, которые Авилеро, казалось, пробурчал сам себе под нос. Горный эльф только фыркнул: «Подумаешь... Тоже мне, тайны... А ещё друг... Отшельник, несчастный». Льдинка подергал плечами от неожиданно проникшего из оконной щели холодка и натянул плед до самого носа, но от окна не ушел. Ему нравилось смотреть на спокойное перемигивание звезд на чёрном полотне неба. Можно было подумать о стихах.

  ***

  Однажды, ближе к вечеру Авилеро возвращался после своей традиционной пробежки: от южной части форта до северной и обратно. Он проходил по темнеющим улочкам крепости и вспоминал детство: игры с принцем Эльнаэ, жизнь в достатке среди своей семьи. Он так и не рассказал никому в Байу, что его род уходит корнями к знаменитой фамилии Ювель" Льёнов, а отец его занимал, впрочем, может быть и продолжает занимать вполне весомый пост Хранителя Нерушимой Печати. Каким был отец? Память стёрла почти всё о нём. Только помнились вечера, когда он читал сказки на ночь в небольшом поместье у берега Хьёсса. Их летняя открытая веранда покоилась на могучих ветвях древнего дуба, раскинувшего свои кроны прямо над спокойными водами реки. Обложенный подушками, зарывшись с головой в мягкие и тёплые одеяла, Авилеро смотрел на широкое звездное небо, а отец читал сказки. Возможно, как раз про Брата Шибалу и Сестрицу Огневицу. Приятный ветерок обдавал лицо прохладой, а под одеялом было тепло и уютно. Особенно ему нравились фонарики, развешенные на ветвях, – желтые, красные и зеленые. И так не хотелось засыпать, так хотелось продлить этот момент близости с отцом, погружения в сказку и ощущения волшебного мира вокруг. Казалось, жизнь будет длиться вечно, ведь эльфы так долго живут... Неужели все они – вся семья – отказались от него? Ему так и не дали увидеться с ними после всего, что произошло на озере Тайдушо...

  Эльф погрузился в думы. В памяти замелькали годы скитаний, и, наконец, тот день, когда перед ним распахнулись двери Байу, и дядюшка Военег, весело подмигнув, пробасил своим приятным голосом: «Оставайся, эльф. Накормим, стрелять научим, дом тебе подыщем. Места у нас много, а дозорных мало. Станешь хоть настоящим челов... ну, в общем, эльфом с крепким Делом, а то что тебе скитаться-то...»

   Авилеро попытался было вспомнить свои первые попытки стрельбы из лука, как услышал из ближайшего переулка женские крики, похожие на мольбу, а потом чей-то очень знакомый голос, звучащий с вызовом, но в то же время обреченно. Лёгкой трусцой и с необъяснимой тревогой в сердце Авилеро побежал по направлению к звуку. Он завернул за угол полуразрушенного дома и неожиданно очутился перед группой людей. Они стояли полукругом спиной к нему. Когда эльф подошел ближе и увидел, что происходит, навстречу ему полетел чей-то грубый и резкий голос:

   – А! Вона и дружок его явился! Гляньте-ка!

   На грязной земле на своей пятой точке сидел не кто иной, как Блёмер Дау. Правая сторона его штанины и рукав были все в грязи, видимо, от падения. Под глазом уже наливался синяк. Его взгляд, источающий бушующую ненависть, буравил того, кто стоял прямо перед ним. Вернее, даже над ним, немного наклонившись и сжав здоровенные кулаки. В стороне двое держали растрёпанную молодую женщину. Это была Дая – жена мясника и главного кухаря.

   – Гульвар! Только подойди к нему!!! – взвизгнула она. – И ты меня больше не увидишь!

   Мужчина, стоявший спиной к эльфу, еле повел головой в её сторону и злобно, но негромко проговорил:

   – Это мне теперь решать, Дая. Может, и не увижу. Но ты своим хахалем уже точно не полюбуешься, шшшлюха.

   Гульвар сплюнул ей под ноги.

   Блёмер попробовал подняться, перекатившись в сторону от Гульвара, но тут же был сбит ударом каблука другого мужчины, имени которого Авилеро не помнил.

  – Сидеть, красавчик! – лязгнул он челюстями и прищурился. – Захотел женку чужую обрюхатить, да ушастых уродов тут нам народить, а? Мало родичи твои нашего брата посшибали, так ты ещё и баб наших трахать будешь!?

  Рябое некрасивое лицо мужика перекосила злая ухмылка.

  Толпа недовольно заворчала. Другой мужик с перевязанной рукой, на которой сквозь бинты проступали алые пожелтевшие по краям разводы, прокричал:

  – Десять плетей ему! И в темницу!

   – Ага... Легко отделается, – крякнул Гульвар.

   Он сделал быстрый шаг и саданул ногой Блёмеру в живот так, что тот согнулся пополам.

   Авилеро растолкал собравшихся зевак и выступил вперед:

  – Ты что творишь?! – начал он грозно, стараясь не выдавать волнения. – Он недавно бился с вами бок о бок!

  Большинство живших в северной части форта не так хорошо знали Авилеро, так как сражались на восточной стене, где командовали Яль и Житомир Нозарь. Однако, все знали, что Авилеро командует лучниками на Толстом Ригдаре.

   – Ты бы лучше помолчал, эльф... – прошипел рябой мужик. В глазах у него плясал огонёк ярости. – Была б моя воля, я бы вас всех на всякий случай в застенок отправил от греха подалее. И тебя, и эту блудливую рожу, и вообще всех эльфов в Байу, – повысил он голос, чтобы все услышали.

   Народ снова заволновался. Многие закивали. Темноволосый горный эльф по имени Кьё Илая, недавно подошедший на шум, попятился, но натолкнулся на чью-то широкую грудь и встал как вкопанный. Народ всё прибывал – слух о стычке распространялся по улицам быстрее огня на ветру. Авилеро вдруг осознал, насколько народ озлоблен. Людям надо было выплеснуть свою ненависть к оккупантам, и, как назло, им попался Блёмер. Он понял, наконец, что за тайну носил с собой Льдинка; почему он так надолго отлучался по вечерам и почему был так весел и загадочен в эти дни... Его окрыляла любовь. «И надо же было попасться именно сейчас», – с досадой подумал Авилеро.

   – Уведи её подальше, Сбродич, – сказал Гульвар мужику, державшему женщину. – Запри в сарае возле маво дома... Её очередь вечерком придёт. Раз уж этому уроду дала, так и всех желающих обслужить сможеть. А то мужичье изголодалось. А мне похер теперь.

   При этих словах на рябом лице мужика, по всей видимости друга Гульвара, нарисовалась ухмылка, а маленькие глазки заблестели. Откуда-то из толпы послышалось:

  – Не глупи, Гульвар.

  – Заткнись! – рявкнул муж. – Каждый получит свое! – он сделал паузу. – Уводи её я сказал.

  Дая запричитала, но не за себя. Когда её оттаскивали прочь, она умоляла не убивать Блёмера.

  Вдруг Льдинка ловко вскочил на ноги и прыгнул на Гульвара. Авилеро без лишних слов, предупреждений или попыток кого-то урезонить уже летел вперед, выкинув кулак, который с глухим звуком впечатался в висок рябому. Он краем глаза видел, как двое людей держат темноволосого эльфа, видимо, тоже решившего вступиться за собрата.

  Началась потасовка.

  Большинство собравшихся просто стояли. Одни что-то одобрительно выкрикивали, другие молчали. Авилеро смог свалить рябого, но тут же почувствовал, как на него сзади навалилось несколько мужиков, сбили с ног и вмяли в землю, наградив ударом по почкам. Боль прошила живот и бок. Кто-то коленкой вдавил его голову в холодную и грязную землю, но ему удалось заметить, что Гульвар вынимает из-за пазухи нож, а Льдинка с кровоточащими губами трепыхается в руках двух людей.

   «Как же глупо», – промелькнуло в голове у Авилеро.

  Гульвар уже было приблизился с ножом к Блёмеру... По выражению его лица читалось, что он не сомневается, что делать.

  В этот момент часть из стоящих в толпе людей не то чтобы расступилась, а буквально вывалилась вперед от чьего-то мощного толчка в спину.

  На освободившееся место в эпицентр всего происходящего выступили Военег и Ясномысл. По выражению лица Ясномысла и по тому как он жестом руки показывал на открывшуюся им картину борьбы стало понятно, что именно он привел воеводу. Оба тяжело дышали от вынужденной вечерней пробежки.

  – Что... тут... происходит?! – громко произнёс Военег с паузами между тяжелым дыханием. Он остановился в паре шагов от Гульвара и теперь обводил глазами то нож, то избитого Блёмера, то поваленного и пригвождённого к земле Авилеро.

  Гульвар на миг растерялся, но в ту же минуту собрался и тряхнул головой:

  – Военег... это мое личное. Не вмешивайся лучше. Тут про честь... Отойди.

  Воевода остался стоять на месте. В опущенной руке лежал боевой топор с широченным лезвием. Это не мог не заметить Гульвар. Но он так же не мог не заметить, как его рябой друг и ещё несколько его знакомых подошли чуть ближе, обступая Военега с Ясномыслом.

   – Помолчал бы ты, дядечка, а то мало ль какая бяда можеть тут с тобой... отступи, отступи подалее, – заговорил рябой.

  Рябой поступил на службу не так давно и поэтому не питал никаких особых чувств к воеводе – ни уважения, ни страха. Он просто приехал сюда заработать и переждать, пока в его родном городке не улягутся страсти после случая с кражей казны у градового. И почему все подумали на него? Теперь приходилось где-то перекантовываться. Ну, и припрятать кое-то из «заработанного». Звали его Юджик Чернозоб. И он сам был не прочь поуправлять дружиной форта. Ну, пару дней, пока не найдет, чем поживиться. А потом... Потом надо будет бежать в лес. Подальше от войны... Юджик просчитывал варианты... Но его опередил Военег.

   – Так, значит! – закричал воевода зычным командным голосом, кося глазами на сжимающееся кольцо недовольных и возбужденных людей. Они ещё не были уверены, что делать, люди ещё сомневались, и этим надо было воспользоваться. Военег знал, как накалилась обстановка внутри форта за последние дни, но не ожидал, что дисциплина пошатнулась настолько. Многие были недовольны сокращением дневного пайка. Немало людей не доверяли эльфам, оставшимся в форте, и притесняли их. Эльфы могли предать – таково было мнение. Военег же понимал, что потерять верных бойцов, да ещё и отличных лучников, пусть их даже будет и всего шестеро на весь форт – это значит ослабить гарнизон. Именно поэтому он сделал Авилеро командующим. Военег с Кессеном старались сделать так, чтобы в каждом отряде было по эльфу. Таким образом и люди видели участие и верность своих эльфийских братьев по оружию, и эльфы не имели повода изолироваться в отдельную группу. Видимо, план не сработал. Воевода чётко отдавал себе отчёт – если начнется самоуправство, форт падет в считанные дни.

  – Гульвар, брось нож, я сказал, и слушай, каналья! – Военег настроился на громогласную речь о единении, равенстве и верности, но, не успев продолжить, получил сильный толчок от Гульвара и чуть не упал.

  – Отвали! Мужики, придержите его. Сейчас разберёмся с ушастыми, а потом и до начальства дойдём. Давай...

  На этот раз уже Гульвар не успел договорить. Было ли это самонадеянным, считать, что Военег, старый дядюшка Военег, отступится и замолчит? Да! Было ли это наивным полагать, что воевода побоится снова выступить и быть схваченным толпой, часть которой была на стороне Гульвара. Определённо! Было ли недальновидным игнорировать в полутьме опущенную, но всё же изредка поблёскивающую секиру? Безусловно! Пожалеет ли о сказанном и сделанном голова Гульвара, летящая по восходящей траектории. Скорее всего нет. Она просто не успеет. Мозг будет переживать колоссальную потерю крови и недостаток кислорода. И даже те три секунды полёта, когда шаткое сознание не покидает Гульвара и живёт за счет кислорода, оставшегося в голове, он думает ни о чём другом, кроме как о боли. Это последнее, что он почувствовал в этом мире. А последнее, что он увидел, было то, как его собственное тело рухнуло на спину, а собравшиеся вокруг люди отшатнулись назад.

  Военег медленно наклонился и обтер кровь о рубаху Гульвара. Затем поднялся. Желание произносить долгую речь отпало. Не успевшие ничего предпринять подельники Гульвара отступили. Военег сказал:

  – В форте Байу все едины. И закон един. Кто начнёт ставить свои законы – умрёт.

  Он окинул взглядом собравшихся и, уже разворачиваясь, добавил:

  – Уберите и закопайте тело.

  Народ начал расходиться. При свете заката и подожженных факелов цвет лиц приобрел латунный оттенок. Авилеро уже давно никто не держал. Он встал и помог подняться Блёмеру. Вместе с Ясномыслом они довели его до дома и уложили в постель. Потом направились к сараю Гульвара, где заперли Даю. Вокруг никого не было. Когда они вошли, девушка набросилась на них, подумав, что это мужики пришли исполнять волю её мужа. Авилеро с трудом удалось её успокоить. Только сейчас он увидел, что Дае было не больше двадцати пяти. Светлые потрёпанные волосы закрывали заплаканные серые глаза. Лицо припухло от слёз. Узнав о смерти мужа, она только кивнула и еле заметно выдохнула.

  – Хочешь остаться дома? Или мы можем отвести тебя в дом Блёмера. – спросил Ясномысл.

  – Да, лучше туда, – полепетала она. – Спасибо! Я только сбегаю возьму одежду.

  ***

   На следующую ночь эльфы форта Байу сожгли склады. Пожар зловеще озарял северный бастион желтыми сполохами. Во тьме люди, матерясь, носились с вёдрами колодезной воды, песком и остатками снега. Пожар удалось потушить, но основные съестные запасы оказались уничтожены.

   Быстро обнаружилось, что пропали темноволосый Кьё Илая и ещё двое эльфов: один из отряда меченосцев Житомира Нозаря, другой из отряда лучников Авилеро. Разъяренные жители форта перевернули вверх дном их комнаты. Стало очевидным, что они спешно собрали все необходимое и сбежали через малый северный ход.

   – Вероятно, они не убежали в лес, а присоединились к осаждающим и уже рассказали им всё, что знают, – качая головой, произнес Военег.

   Кессен Фойердаль был мрачнее тучи. Наклонившись над камином, он яростно выбивал пальцами дробь по железной обивке каминного портала. Мияма, не замечаемая хозяином, урчала и тёрлась у него под ногами...

   – За остальными послал? – Кессен не отрывал взгляд от огня.

  – Да, их сейчас приведут.

  – Ты понимаешь, что сейчас уже нет места послаблениям или... исключениям.

  – Похоже, что так, Кессен.

  – Что ещё слышал?

  – Мои люди говорят, что эльфов снова спровоцировали. Доказательств нет, но мне сказали, будто какая-то компания вчера сильно подшутила над Кьё Илая. Это было недалеко от второго барака. Кьё вспылил. Подонки избили его и бросили на улице...

  – Кто это сделал известно?

  – Нет. В том-то и дело.

  Вскоре послышались шаги. В дверь главного зала донжона постучались и тут же вошли несколько человек во главе с Имеликом. За ними – трое эльфов: Блёмер Дау, Авилеро и ещё один уже не молодой эльф, служивший ранее при Хоросте Рэме помощником друида, но теперь значившийся в дружине Житомира Нозаря.

   Все трое поздоровались и уставились на Кессена. Капитан форта стоял в задумчивости. Многочисленные складки на его лбу давно перестали быть просто временной гармошкой и превратились в глубокие борозды будто бы вспаханной земли.

   – Вы слышали о поджоге? Сейчас весь форт готов растерзать первого же эльфа, попавшегося на глаза, – Кессен устало выдохнул и мягко отбросил ногой в сторону свою четвероногую любимицу. Миама громко мяукнула от обиды и гордо, не торопясь, удалилась. Фойердаль продолжил:

  – У меня нет выбора кроме как перевести вас в подвал донжона, пока всё не уляжется. Всех, кроме Авилеро, – Кессен бросил взгляд на лесного эльфа. – У тебя хорошее алиби – Уйка подтвердила, что ты навещал Четвертака, когда вспыхнул пожар... К тому же... тебя знают... и уважают.

  – Но я тоже! Тоже был дома! Дая подтвердит, – начал было Блёмер.

  – Нет, Блёмер, – перебил его Военег, – тебя первого прирежут, учитывая последнюю историю с Гульваром. Многие считают тебя главным зачинщиком.

  – Конечно, – невольно улыбнулся Имелик. – Правда, люди и тебя, Военег, мягко говоря, не восхваляют, после того как ты лишил мужиков нормального кухаря. Кто теперь у плиты? Вочлыб? Тфу... У меня отрыжка от его стряпни второй день не проходит.

  – Мы не можем рисковать, – продолжил Кессен. – Паёк вам оставим без изменений... Я верю, что вы не при чём. Это глупо... Зачем было тогда оставаться? Но народ сейчас не рассуждает логически.

  – Господин, Фойердаль, – произнёс Блёмер с обидой. – Но запрятав нас за решетку, вы невольно, но покажете всем, что мы виноваты. Разве нет?! Ави, скажи, если я не прав.

  Капитан, как и все собравшиеся, молчал. Первым заговорил Авилеро. Он извинился и попросил у Кессена минуту переговорить с Блёмером с глазу на глаз. Капитан кивнул. Эльфы отошли в другой конец зала, где бы их не услышали. Авилеро положил руку на плечё Блёмеру и тихо заговорил.

  – Так будет лучше для Даи. Если тебя убьют, некому будет её защитить. Она может переехать на время в дом Четвертака, поухаживать за ним вместе с Уйкой. Я пригляжу, не волнуйся. Они правы: народ ищет виноватых, а ты – лучший кандидат.

   Блёмер задумался на секунду и кивнул.

   – Пообещай, что, когда всё начнется, ты меня выпустишь, – шепнул он.

  – Я сделаю что смогу... Не волнуйся. Буду тебя навещать.

  – Хорошо.

   Так в форте Байу остался только один эльф, который мог смело ходить по улицам. Несмотря на это Авилеро уже не так часто занимался вечерними пробежками. Сказывался всё уменьшающийся паёк. На столе главной столовой уже закончились сыр, доставляемый раньше из Роспела, не было масла, были съедены куры и яйца, выпит весь сидр. Однако, ещё оставались запасы бобов и гороха. В день выдавали по сто грамм соленой свинины. Раз в два дня наливали чарку эля – Кессен приказал откупорить бочки, заготовленные три года назад для вызревания в подвалах донжона. В такие дни по трапезной второй казармы (первая сгорела на вторую неделю осады), где обычно ужинала добрая половина форта, разливался приятный аромат смеси трав и специй, заключенных в большом количестве в эле: вереск, мирт, сосновая смола, полынь, можжевеловые ягоды. Будучи большим любителем поэкспериментировать над способами брожения и всевозможными добавками, в свое время к рецепту приложил руку сам капитан форта.

  Фойердаль был убеждён в важности поддержки морального духа. Он часто сам выходил ужинать в казарму, общался с солдатами. На исходе кигды соловья – третьего десятидневного периода весны – он даже настоял на праздновании дня рожденья Имелика Дзыбы. Готовились весь день. Настроение было приподнятое. Вечером в просторном холе уцелевшей казармы расставили столы и разожгли канделябры. Собрались почти все, за исключением десятка дозорных, дежуривших на основных башнях форта. Народ, подогретый элем, уплетал сервированные по случаю остатки свинины. А тех, кому не хватило, теперь ждали зажаренные крысы. Тарелка с ними ещё не была выставлена на главный стол, а стыдливо стояла в стороне. Другого мяса не осталось. Новый повар Вочлыб подгонял двух своих помощников – молодых парней лет шестнадцати. Предлагать крыс они, конечно, постеснялись, а больше подливали остатки эля и подносили похлёбку наподобие кальи: ржаную муку разводили в воде, крошили туда остатки сушеных грибов и лука.

  Кессен решил устроить своему верному бурмистру небольшой сюрприз. Вместе с Военегом и Нэнне они нашли в кладовой сундук со старыми нарядами эпохи Добрых Веков – мирного времени, наступившего примерно к семьдесят третьему году после образования Союза Пяти Королевств и длящегося последующие сто лет. Облачившись в платья друидов, видимо, предназначавшиеся когда-то давно для театральных представлений, и загасив часть свечей, они оставили зал в таинственном полумраке. Все собравшиеся притихли в ожидании. Время от времени раздавались лишь редкие причмокивания – попытки вынуть из зубов застрявшие кусочки мяса, да приглушенные отрыжки от перебродившего эля.

  И вот на освещенный и расчищенный от столов пятачок вышли Фойердаль и Нэнне. В руке у Кессена покоилась его любимая ивовая флейта, на которой он любил играть на ночь в одиночестве, но никак не на людях. Ильгукк держал на коленях лиру. Видно было, как он нервничает перед столькими зрителями. Нэнне дернул струны тихо и настороженно, взял два первых аккорда и заиграл перебором. Совершенно неожиданно из мрака появился улыбающийся Хорост Рэм с листком в руке. Он был не только одет в широкую тёмно-синюю мантию верховного друида, но также и лицо его было разукрашено золой, а под глазами яркой оранжевой пастой: как сотни лет назад, когда людской род только пытался прощупать своё положение в этом мире, населенном эльфами, орками и гномами, а друиды оставались проводниками между миром земным и миром духов. Но они исполняли также и функции просветительские, облекая свои проповеди в легенды, былины и саги о мифических существах и героях. Друиды тех времён слыли искусными сказателями, которые собирали народ, чтобы и развлекать, и наставлять. Хорост Рэм был уже довольно стар для долгих выступлений, голос его был уже не столь зычен, но друид отлично понимал необходимость отвлечь защитников форта от ужаса войны, показать, что жизнь продолжается. А ещё он, как и все, знал, насколько сильно Имелик любит всякого рода представления. Именно бурмистр в свое время пригласил в форт цирк, где выступал Блёмер Дау. Именно Имелик устраивал всевозможные конкурсы и состязания на ловкость, эрудицию и другие таланты среди жителей форта.

  И теперь он наслаждался. Хорост начал читать отрывок из «Саги о Пустынных Вождях». Сначала монотонно, без выражения, вскоре громче и певучее. Как только Фойердаль уверенно принялся вклиниваться переливами флейты в струнный мотив лиры, Хорост уже полностью вжился в роль, размахивал руками, поглядывал на завороженных слушателей из-под густых седых бровей, проверяя реакцию.

  Весь зал наполнился хрипловатым, как у всех мудрых стариков, голосом друида, волшебным пением лиры, игру которой обволакивала – то взвиваясь ввысь, то спускаясь до еле слышного шёпота, то играя в догонялки с главным мотивом, то нежно вплетаясь в паузы между слов саги – ивовая флейта капитана форта Байу. Вместе они, казалось бы, оборвали связь с окружающим людей голодом, холодными ветрами за окном, печалями об ушедших жёнах и детях, утратой друзей и ожиданием неизвестного, а скорее всего просто смерти. Авилеро сидел в углу зала вместе с Ясномыслом и Ялем. С его места было отчетливо видно, как изменялись угрюмые лица людей за столами. Хмурые взгляды прояснились, остановились. И если во время чтения саги люди предавались мечтам и фантазиям, летящим вслед за героическими приключениями Пустынных Вождей, то потом... Потом Хорост смолк, и все до единого остались наедине с музыкой и своими мыслями. Именно тогда Авилеро заметил, как сидевший до этого со своим обычным серьёзным видом Имелик вдруг, впервые за всё это время ссутулился и отвернул голову в сторону так, что его волнистые черные волосы закрыли всё лицо... Только единожды с подбородка блеснуло что-то, отделилось янтарной капелькой и утонуло, падая, во тьме.