Текст книги "Боцман знает всё"

Автор книги: Андрей Шманкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Золотой якорь

Наконец-то! Вот она, долгожданная чёрная, с узкими белыми кантами, с блестящим козырьком морская фуражка-капитанка! У Саньки даже дыхание перехватило, когда мастер каким-то особым приёмом надел новенькую, с иголочки, морскую фуражку ему на голову.

– Как сшито? – спросил мастер, любуясь своей работой.

– Отлично сшито, – похвалил отец. – Боюсь только, что через неделю вы её не узнаете…

Санька растерялся. Его новенькая морская фуражка станет через неделю неузнаваемой? Да отец просто не знает, что такое морская фуражка! Ведь это…

– Папа, что ты говоришь! Да она у меня сто лет будет как новенькая. Да я её знаешь как буду беречь!..

– Что-то не верится, – усмехнулся отец. – Почему же ты кепку не берёг?

– Папа, да ведь то кепка! Простая кепка. А это морская фуражка. А морская фуражка – символ…

– Символ? – спросил отец, переглядываясь с мастером. – А символ чего?

Санька растерялся:

– Как – чего? Ну, просто символ, вот и всё!..

– Нет, не всё. Слыхал ты, брат, звон, да не знаешь, где он.

– Все ребята говорят, что морская фуражка – символ. Вон Костик Чулындин хвастает: «Глядите, какая у меня символическая фуражечка!» А моя будет ещё символичней…

Он сдвинул фуражку чуть-чуть на правый бок и взглянул в зеркало. Фуражка сидела лихо. Жаль только, что чуба у Саньки не было.

– Болтаешь, а сам не знаешь, что болтаешь! – сказал отец. – Морская форма – символ чести, доблести, мужества и преданности родине. Понял?

– Понял, – сказал Санька.

Но отец усомнился в том, что его слова дошли до сознания сына.

И правда, Санька хоть и слышал, что сказал отец, но в смысле его слов не разобрался. Ему хотелось поскорее попасть в школу, чтобы похвастаться перед ребятами своей обновкой.

В школу он пришёл раньше всех. Ребята первой смены только что выходили из классов. Чтобы все видели его обновку, Санька стал у самой калитки, стараясь всем своим видом показать полное безразличие, потому что хвалиться обновками у евпаторийских ребят было не принято. Но по глазам проходивших ребят он видел, что его фуражка производила на всех большое впечатление.

Санька решил не заходить в класс, пока не придёт Костик. А тот, как нарочно, всё не шёл и появился перед калиткой, когда уже прозвенел звонок. Фуражка на нём была та же, старая, но над козырьком красовалась эмблема – золотой якорь, окружённый золотым кантиком.

Санька оторопел.

– Где это ты якорь достал? – спросил он.

– Один знакомый моряк подарил, – равнодушно ответил Костик.

Конечно, он заметил новую фуражку Саньки, но даже и виду не подал. Лишь между прочим спросил:

– Купили?

– Нет. На заказ делали! – с достоинством ответил Санька.

– Ничего фуражка, форменная.

Больше они на эту тему не разговаривали.

Золотой якорь так и стоял у Саньки перед глазами. Было ясно одно: без такого же якоря его фуражка не могла идти ни в какое сравнение с Костиковой. Санька сидел на уроке так необычно тихо, что учительница даже спросила, не болен ли он. Санька ответил, что здоров, и постарался быть внимательным, слушать объяснения Марии Михайловны, но никак не мог забыть золотой якорь.

«Может быть, можно купить, – думал Санька, – или самому сделать?.. Да нет! Самодельный не считается. Ну где же достать?»

И вдруг Санька вспомнил дядю Яшу, папиного знакомого. У него на фуражке, когда он был ещё моряком, Санька видел точно такой же якорь. Сейчас дядя Яша работал завхозом в санатории, ходил в обыкновенном костюме и даже шляпу носил.

– Кузьмин! Санька, тебя вызывают, – услышал он шёпот ребят.

– Что с тобой, Кузьмин? – сказала Мария Михайловна. – Почему ты сегодня такой невнимательный?

– У меня, у меня… голова болит… – выпалил вдруг Санька и густо покраснел, потому что голова у него не болела.

Учительница подошла к нему и приложила ко лбу ладонь:

– Температуры как будто нет, но вид твой мне не нравится. Иди-ка домой и скажи маме, чтобы она вызвала врача.

Санька не ожидал, что дело примет такой оборот. Он замялся и хотел было уже сказать, что голова у него болит совсем немножко, но Мария Михайловна сказала строго:

– Собирайся побыстрее. Не задерживай нас.

Сложив книжки, Санька вышел из класса. Ребята сочувственно посмотрели ему вслед. За дверью класса Санька остановился. Он стоял, долго прислушиваясь к голосу учительницы, и думал: зачем же он соврал Марии Михайловне? Потом медленно побрёл в раздевалку.

– Это что ж, тебя из класса выгнали? – спросила техничка тётя Шура.

– Голова у меня болит…

– И то я смотрю, красный ты. Ну, ступай домой, полежи. Мокрое полотенце приложи к голове, – сказала тётя Шура, надевая ему на голову фуражку. – А фуражка-то у тебя шикарная! Видать, новую купили?

– На заказ шили, – пояснил Санька, но уже без особой гордости.

На вешалке, на самом крайнем колышке, висела фуражка Костика. Над её облупившимся козырьком поблёскивал золотой якорь.

Домой Санька не пошёл. За калиткой он повернул налево, к морю. Оно было рядом. День выдался солнечный и безветренный. По морю катились ленивые волны мёртвой зыби – отголосок прошедшего где-то далеко шторма. Волны набегали на песок, шуршали ракушками, шевелили чёрные космы водорослей и, оставив на песке белое кружево пены, откатывались назад. Пена таяла с еле слышным писком.

На рейде стояли большие пароходы и много рыбацких судёнышек.

Санька побродил по песку, собрал целую пригоршню ракушек, полюбовался ими и выбросил в море. Ракушки, виляя из стороны в сторону, медленно опустились на дно. Далеко за пассажирским причалом на пляже копошились еле видные фигурки людей.

«У тринадцатого санатория что-то строят», – подумал Санька.

Дядя Яша, папин знакомый моряк, работал как раз в тринадцатом санатории.

«А что, если сходить и попросить якорь у него?» – подумал Санька, швырнул ещё горсть ракушек и пошёл в сторону санатория. Сначала он пошёл медленно, а потом всё быстрее, быстрее…

Зимой можно свободно пройти по берегу до любого места. Надо только знать все дыры в заборах и загородках. Санька знал их наперечёт и поэтому быстро дошёл до тринадцатого санатория. Оказалось, что дядю Яшу и разыскивать не нужно было – он вместе с рабочим убирал под навес деревянные топчаны и плетёные кабинки.

– Здравствуйте, дядя Яша! – поздоровался Санька.

– Здравствуйте, – ответил дядя Яша и внимательно осмотрел Саньку с головы до ног, видимо не узнавая его.

– Я Санька. Не узнаёте, дядя Яша?

– Что-то не припомню…

– Ну вы же папин знакомый. Мы живём у кино…

– У кино? Постой, постой! Да ты не Степана Ивановича сынок?

– Узнали теперь? – обрадовался Санька.

– Узнал. Сразу бы так и говорил. А ты как сюда попал?

– Я к вам, дядя Яша, – замялся Санька, – по одному важному делу…

Дядя Яша забеспокоился:

– По важному делу? Что-нибудь дома случилось? Говори.

Он взял Саньку за руку и повёл к маленькому домику в саду.

– Ну, выкладывай, что у вас там стряслось, – потребовал он, как только они вошли в дом.

– У нас ничего не случилось, дядя Яша. Это я сам пришёл, от себя.

– От себя? По личному, стало быть, вопросу?

– Ага, – сказал Санька, краснея.

Дядя Яша повеселел:

– Давай говори! Или тебе надо с глазу на глаз? Хорошо, поговорим без свидетелей… Клава, закрой, пожалуйста, на минуточку дверь.

Тётя Клава посмотрела на Саньку, улыбнулась и вышла из комнаты. Санька почувствовал себя вдруг так неловко, ему так захотелось убежать отсюда, что он даже шагнул к двери. Дядя Яша понял это по-своему:

– Говори, говори, там никого нет. Что у тебя за тайны?

Отступать было поздно, и Санька, собравшись с духом, спросил:

– У вас есть якорь?

– Какой якорь? – удивился дядя Яша.

– Золотой… который на морских фуражках носят, с канатиком, – прошептал Санька.

Дядя Яша принялся так громко смеяться, что тётя Клава вбежала в комнату.

– Нет, ты только послушай… послушай, зачем он пришёл! Ему надо якорь!.. Золотой якорь! Эх ты, моряк!..

Завхоз смеялся до слёз, хлопал Саньку по плечу.

Повеселел и Санька:

– У Костика есть якорь, ему один его знакомый моряк подарил, а у меня просто фуражка. А без якоря разве она настоящая, разве символическая?

– Не символическая, говоришь? А ты знаешь, что это значит?

Санька вспомнил слова отца и выпалил единым духом:

– Морская форма есть символ чести, доблести, мужества и преданности родине!

– Молодец! – похвалил дядя Яша. – Молодец! Только надо иметь в виду форму советского моряка. Обязательно советского. Есть на свете и такие моряки, которые хоть и носят морскую форму, но про честь, доблесть и мужество и понятия не имеют. А ты, значит, хочешь носить настоящую морскую фуражку, быть честным, мужественным, доблестным и преданным родине? Похвально. Другому бы не дал, а тебе дам.

Дядя Яша снял со шкафа большой чемодан в брезентовом чехле и раскрыл его. В чемодане лежала бережно свёрнутая морская форма: чёрные брюки, синий китель с погонами главного старшины, полосатая тельняшка. Сверху лежала фуражка с белыми кантами и эмблемой – вышитый золотой канителью якорь, окружённый золотым канатиком. Над эмблемой была прикреплена маленькая красная звёздочка.

– Звёздочку ты носить не имеешь права. Ты не военный, – сказал дядя Яша, снимая эмблему. – Ну, давай твою фуражку. Ишь ты какая, с иголочки!

– На заказ шили, – похвастался Санька.

Моряк взял иглу с ниткой и сам ловко прикрепил эмблему к Санькиной фуражке. Потом встал, скомандовал Саньке и тёте Клаве: «Смирно!» – и надел фуражку Саньке на голову.

– Теперь ты вроде как моряк. Только, чур, уговор будет между нами. Я с этим якорем чуть ли не полсвета обошёл по воде и по суше. И ни разу мне никто не мог сказать, что я недостойно носил форму советского моряка. Значит, и тебе следует помнить всегда, что это символ чести. Значит, не ври ни при каких обстоятельствах, дорожи своим честным словом; будь доблестным – для тебя это значит пятёрки по всем предметам; будь мужественным – не останавливайся перед трудностями, не позволяй себе забывать про уроки, готовься стать настоящим моряком.

Санька слушал и всё ниже опускал голову.

– Да ты его совсем смутил, – сказала тётя Клава. – Смотри, как он, бедненький, покраснел.

– А что ему краснеть? Он должен по-моряцки ответить: «Есть, товарищ гвардии главный старшина!» Повтори.

– Есть, товарищ гвардии главный старшина! – прошептал Санька каким-то чужим голосом. – Можно идти?

– Иди. Передай привет папе и маме. Скажи, что зайду на днях.

Санька выбрался на берег и, не оглядываясь, пошёл к городу. Погода изменилась. С моря дул ветер. Уже гуляли по морю до самого горизонта стада белых барашков. Из-за далёкого мыса поднималась чёрно-синяя туча. Чайки носились над самыми гребешками волн.

Напротив порта Санька остановился и долго смотрел, как ветер полощет флаги на мачтах кораблей.

От борта одного военного корабля отвалила шлюпка и пошла к берегу. Вёсла взлетали над водой, как крылья большой чайки. У берега старшина, сидевший на корме у флага, скомандовал: «Шабаш!» – и матросы перестали грести. Шлюпка легко подошла к берегу и врезалась носом в песок. На корме поднялся офицер, и старшина подал команду: «Смирно!» Офицер, приложив руку к козырьку, сошёл на берег.

Заметив Саньку, старшина приветливо улыбнулся:

– Ну, как дела, морячок?

– Ничего, – ответил Санька и тоже улыбнулся.

– А почему ты здесь с книжками гуляешь? Сачкуешь, наверно?

Санька знал, что у моряков слово «сачкуешь» обозначает прогул, увиливание от работы. Он сразу перестал улыбаться.

– Голова у меня болит. Меня отпустили…

– На бюллетене, значит. А ты попей морской водички, очень помогает от головы, – посоветовал старшина и лукаво подмигнул матросам.

Шлюпка ушла на корабль, и Санька снова остался один на берегу.

Он долго смотрел вслед шлюпке, потом сел на песок, снял фуражку, отпорол эмблему, бережно спрятал в нагрудный карманчик и, поднявшись, решительно зашагал к школе.

Кош на перевале

I

Неспокойно спал Арсо. Он то тихо взвизгивал, то дёргал сильными косматыми лапами. Может быть, ему грезилось, что он гонится за волчицей, уносящей телёнка. А может быть, по приказанию Валеко или старого Котия он мчался наперерез стаду, чтобы завернуть его к кошу.

С тех пор как появился этот короткорогий бык с мышиной шерстью, в стаде не стало порядка.

Не первое лето Арсо живёт с чабанами на перевале. Не один телёнок вырос у него на глазах в сытую корову или сильного быка. Но таких быков, как Сатурн, Арсо ещё не встречал. За целый день не было ни минуты покоя. Нужно было всё время следить, чтобы этот короткорогий дьявол не увёл всё стадо к границе леса, в заповедник. С его появлением стадо как взбесилось.

Коровы больше не слушали ни окриков чабанов, ни собачьего лая. Они ходили теперь только за Сатурном.

В стаде были быки и старше и опытнее Сатурна, но теперь они бродили поодаль, стараясь не показываться на глаза новому вожаку. Приходилось считаться и с огромной силой Сатурна, и с его весом.

Сатурн весил больше тонны. Пойди попробуй сбить с ног такую тушу! Прежний вожак. Шайтан, попробовал отстоять своё положение в стаде, да еле жив остался.

В полночь Арсо проснулся, вскочил на ноги и прислушался. В загоне шумно вздыхали коровы. Арсо потянулся и, зевнув, побежал в свой обычный ночной обход.

Луна светила с южной стороны перевала. Ледник на вершине переливался синеватыми бликами, как огромный бесшумный водопад. От высоких пиков на альпийские луга падали густые тени. Казалось, что от каждой вершины начиналась бездонная пропасть. Близкие звёзды светили гораздо ярче, чем там, внизу, на берегу моря.

Арсо задирает голову вверх и смотрит на пересекающую всё небо звёздную тропу – Млечный Путь. Тропа эта берёт начало где-то там, откуда старый чабан Котия привёл Сатурна и этих неженок-коров.

Над самым кошем тропа пересекает горный хребет и уходит туда, где кончается земля и начинается бескрайная солёная вода.

Арсо долго смотрит на сверкающий ледник, на звёзды, на полную луну. До чего хорошо ночью в горах, на перевале! Прямо выть хочется…

Арсо ещё выше задирает голову, смотрит на Млечный Путь, и вот в горле уже начинает зарождаться звук… Но Арсо вовремя спохватывается: не пристало старому чабанскому псу выть, как голодному волку.

Арсо сердито фыркает и бежит вдоль загона. Неожиданно почти из-под носа с громким треском вылетает горный фазан. Арсо вздрагивает.

Фазан круто поднимается вверх, на мгновение останавливается и, треща крыльями, улетает в сторону. Арсо провожает его глазами, пока он не теряется в полумраке.

Было время, когда Арсо гонялся за фазанами. Котия первый раз привёл его на кош. Спугнув фазана, Арсо следил, где он сядет, и со всех ног бежал к фазану. Птица снова взлетала, снова садилась, и опять он бежал к ней. Котия тогда смеялся.

– Эй, ты! – кричал он незадачливому охотнику. – Эта дичь не по твоим зубам. Вот подожди, придёт день, и ты узнаешь, зачем у тебя такие крепкие ноги и хорошие клыки!

И в конце того же лета под этими клыками затрещали шейные позвонки матёрой кубанской волчицы.

– Настоящий потомственный волкодав! Котия не ошибся ни в твоём отце, ни в твоей матери, Арсо, – сказал тогда Котия.

С тех пор они всегда были вместе.

Арсо осмотрелся кругом и быстро побежал к кошу.

Кош стоял рядом с загоном для скота. Это круглая, плетённая из хвороста постройка, крытая папоротником. Стены коша обмазаны глиной и коровьим помётом. Когда помёт высыхает, его снимают и вместе с дровами кладут в костёр. Это – главное топливо. За дровами далеко ходить: от границы леса до коша почти три километра крутого подъёма.

Арсо просунул голову в дверцу, завешенную куском старой бурки… В коше было темно: костёр давно погас. Сегодня никто не подбрасывал в него ни дров, ни помёта.

Старый Котия болен. Он ворочается на своей войлочной подстилке и тяжело дышит. Старик разговаривает сам с собой:

– Одна бурка на троих! Разве можно чабану без бурки жить? Нельзя. Котия это знает. А вот завхоз Керим не знает. Керим думает – Котия на курорт едет. Плохой завхоз. Молодой ещё. Есть бурка у чабана – чабан везде дома. Когда у чабана бурка, он не боится ни дождя, ни холода. Нет бурки – чабан от дождя на кош бежит, стадо бросает. Котия стадо не бросал. Теперь Котия не чабан. Теперь Котия – как накалённый камень. Можно Котии на грудь поставить котелок с мамалыгой – будет кипеть. Горячая грудь у Котии, как голова Валеко. Тоже молодой ещё, глупый. Котия заболел – Валеко побежал ругать завхоза. Теперь они там будут прыгать друг перед другом, как два телёнка, у которых вместо рогов ещё только шишки на лбу…

Старый чабан негромко засмеялся, представив себе, как Валеко прямо с дороги ворвётся в дом к Кериму и как они будут ругаться.

– Арсо! – тихо позвал больной.

Арсо проскользнул в кош, обошёл Вано, который спал, завернувшись в единственную бурку, и ткнулся своим влажным носом в руку чабана.

– Арсо, мы с тобой старые чабаны, мы знаем, что чабану нужно… Ты сегодня смотри за стадом… Вано – какой он чабан, он ещё даже не комсомолец! Видишь, как спит? И костёр погас. Но будить его не надо. У него много будет сегодня работы. Ему под буркой тепло. Мне костёр не нужен. Я сам костёр… Ну иди, Арсо. Не проспи зорю…

Арсо вышел из коша. Было по-прежнему тихо. Только стало заметно прохладнее, да луна светила особенно ярко. Значит, скоро утро. Арсо покружился на месте и лёг.

Спал Арсо недолго. Когда над восточным отрогом Аишхи начали гаснуть звёзды, а небо позеленело, как луг, Арсо вскочил на ноги и, просунув голову в кош, громко залаял.

Вано поднялся не сразу. Он долго ворочался, как будто никак не мог выбраться из широкой бурки.

– Вставай, Вано! – сказал хрипло Котия. – Пора… Ты сегодня один чабан. Пора доить коров. Вставай, Вано!

Вано наконец выбрался из бурки и вскочил на ноги. Холодный воздух сразу пробрался под рубашку, и тело Вано покрылось мелкими пупырышками, как у ощипанного фазана.

Он поскорее принялся разжигать костёр. На стенах заплясали тени.

– Котия, почему ты не разбудил меня? Тебе, вероятно, было холодно, – говорил мальчик, подвешивая над огнём котелок с водой.

– Вано, Котия ещё не умер. Если бы ему было холодно, он разжёг бы костёр. Подай-ка мне траву.

Вано достал из-под крыши пучок высушенной травы и подал старику.

Котия выбрал из пучка несколько стеблей, размял их руками и бросил в кружку. Вано залил траву водой и поставил на огонь.

– Иди доить коров. Иди, иди, Вано… Я сам приготовлю себе лекарство.

Мальчик взял большое белое ведро, верёвку, но, перед тем как уйти, подошёл к Котии и положил свою руку на лоб старику. Он был горячий.

– Ничего, Котия, завтра вернётся Валеко и привезёт доктора. Доктор даст тебе порошки, – сказал Вано.

– Пусть лучше завхоз пришлёт бурки для чабанов. А Валеко твой чудак… Пока он приведёт доктора, Котия будет здоров. Разве он не понимает, что ты один не управишься со стадом?

Вано не стал возражать больному и вышел из коша.

Солнца ещё не было видно, но его лучи уже освещали острые пики хребта. Пятна снежников и ледник окрасились в нежно-розовый тон. Снежники были похожи на драгоценные камни, вделанные в тёмный гранит скал.

Внизу, в глубоких ущельях, ещё лежала ночь. Там клубился сине-чёрный туман, и ущелья казались бездонными реками. Дальше, на севере, эти реки сливались в бескрайнее море, и, как розовые острова, торчали из этого моря освещённые пики гор.

Вано знал, что это в ущельях спали облака. Кое-где они уже просыпались, расправляли свои влажные крылья и поднимались в холодное утреннее небо.

В загоне, отдельно от остальных коров, лежали дойные. В небольшом закутке нетерпеливо мычали три телёнка, ожидая, когда их выпустят к матерям.

Сегодня Вано впервые самостоятельно доил коров. И вообще он сегодня единственный чабан на всё стадо. Отставив ведро в сторону, Вано выпустил первого телёнка.

Бычок подбежал к матери и, поймав влажными губами вымя, стал жадно сосать, причмокивая и толкая корову в бок своим ещё безрогим лбом. Корова повернула голову и старалась в короткие минуты близости обласкать своего детёныша. Шершавым языком она прилизывала шерсть на его сытой спинке. На шерсти оставались полукруглые завитушки.

Но вот Вано решает, что время свидания кончилось. Набросив на шею телёнка верёвку, он пальцами разжимает ему рот и отрывает от соска. Бычок упирается, но Вано втаскивает его в закуток и приоткрывает дверцу.

Белые нити молока со звонким урчанием падают в доёнку. Чем больше молока, тем глуше становится урчание.

Арсо сидит рядом. Он смотрит на Вано, как смотрел на него учитель во время весенних испытаний.

– Что ты мне поставишь, Арсо: пятёрку или двойку? – спрашивает Вано, выдоив третью корову.

Арсо подходит и с видом знатока заглядывает в ведро.

– Ну? – спрашивает Вано и протягивает собаке руку.

Арсо нехотя подаёт свою тяжёлую лапу, а сам смотрит куда-то в сторону. Он как бы говорит этим:

«Ну что ж, для первого раза сойдёт. Но если ты и вечером надоишь от трёх коров только ведро молока, да ещё и не полное, то прямо скажу: чабан из тебя, как из меня охотник на фазанов».

– Знаю, знаю! Вы с Котией старые чабаны, и угодить вам трудно! – говорит Вано и, забрав ведро с молоком, идёт к кошу.

Вода в котелке уже вскипела. Вано достал из мешка кукурузной муки и всыпал в котелок.

Котия уже выпил своё лекарство и теперь лежал с закрытыми глазами. Казалось, что на лице у него не было ни одного кусочка мяса: только череп, обтянутый сухой коричневой кожей, такой, какой обтягивают бубен. Острый подбородок зарос щетиной. Большой орлиный нос, закопчённые усы и длинные, нависшие на глаза брови. В колхозе говорили, что ему уже около ста лет.

Вано поправил сползшее валяное одеяло и снова приложил руку ко лбу Котии. Вано показалось, что лоб теперь не так жжёт ладонь.

Мамалыга сварилась. Вано выложил её на деревянный поднос и, нарезав от круга тонкие ломтики сыра, положил их в мамалыгу.

– Котия, – сказал он тихо, – поешь!

Котия привстал на своей лежанке.

– Хорошенько смотри, Вано, за Сатурном. Прозеваешь – он уведёт стадо в заповедник. А в стаде, ты знаешь, стельные коровы. Особенно Зорька. Она сегодня может принести телёнка. Если коровы уйдут в ущелье, телята могут пропасть. Ты сам стань от леса. А здесь Арсо справится…

– Хорошо, Котия, я стану от леса. Кушай мамалыгу. Я схожу в лес и принесу дров для костра. Нужно варить сыр.

– Захвати. Только немного. Большую вязанку тебе не донести. Бурку возьми.

– Бурку не возьму. Погода хорошая, а бурка тяжёлая, – возразил Вано.

– В горах погода меняется несколько раз в день. Тебе пора это знать. Чабан без бурки – это лиса без хвоста, бык без рогов.

– Хорошо, я возьму бурку, только ты не ругайся, Котия.

Арсо уже давно съел свой завтрак и ждал Вано. Они направились вместе к загону и выпустили коров.

* * *

Сатурн шёл впереди стада.

Бык то и дело останавливался, смотрел на косматые облака, поднимающиеся из ущелья, и мычал. Он вырос на равнине и никак не мог привыкнуть к горам.

Вано, перебросив бурку через плечо, шёл за стадом.

«Значит, Котия мне не доверяет», – думал Вано.

Он был обижен. Уже второе лето жил он на перевале вместе с Котией и Валеко. Сам Котия уговаривал мать Вано отпустить сына на кош.

«Твой сын хочет быть доктором, который лечит коров и быков. Это хорошо, – говорил Котия матери, – это очень хорошо. Колхозу нужен такой доктор. Но сначала пусть Вано станет хорошим чабаном. Тогда он и доктором будет хорошим!»

И Котия многому учил Вано. Учил его, как доить коров, как отыскивать хорошие пастбища, учил варить сыр и мамалыгу – чабанскую еду. Вано знал, как нужно заложить соль для скота, чтобы не болели коровы цингой. Вано уже считал себя настоящим чабаном, и вдруг Котия говорит: «Ты не справишься…» А зачем он зимой говорил на собрании колхоза, чтобы его, Вано, премировали?

Вано спустился на небольшую скалистую площадку, разостлал бурку и лёг. Стадо паслось выше его.

– Арсо, иди сюда! – крикнул он собаке.

Ему было скучно и не хотелось оставаться одному. Все книги были давно прочитаны, иные по два раза. Если Валеко не забудет, то принесёт новые. Он написал учительнице записку, чтобы она сама выбрала для него что-нибудь поинтересней.

– Арсо, иди ко мне! – крикнул он ещё раз.

Собака не шла.

Арсо только взглянул на Вано и снова отвернулся к стаду.

– Не хочешь? Ты тоже не доверяешь мне, как и Котия? Арсо, не доверяешь?

Арсо снова бросил на Вано короткий взгляд и отвернулся.

– Ну хорошо! Подождите… Я вам ещё покажу, какой Вано чабан! Жалею, что мало тебя за хвост дёргал, когда ты был маленьким.

Арсо не стал дальше слушать. Он отряхнул намокшую от утренней росы шерсть, так что вокруг него засверкала радуга, и, не оглядываясь, побежал заворачивать рыжую корову. Она отбилась от стада и шла обратно к кошу. Там мычал её телёнок.

Вано остался один.

Скучно одному. Вот когда рядом Котия, день проходит незаметно. Котия знает тысячу сказок. Про каждую гору он знает что-нибудь интересное. Вон на той красной скале, что стоит отдельно от других, посреди луга, на самом перевале, когда-то, по рассказу Котии, жила красавица черкешенка. Её похитили горные орлы из родного аула и принесли на эту скалу. Орлы приносили ей на обед горных куропаток и в клювах воды из ручья…

Многие юноши приезжали на быстрых конях, чтобы снять красавицу со скалы. Они храбро карабкались по уступам, и, когда уже почти достигали вершины, на них набрасывались орлы и сталкивали на острые камни. Кровью этих храбрецов выкрашена скала. Ни дожди не могут смыть эту кровь, ни ветер сдуть, ни солнце высушить, потому что это кровь смелых людей.

Вано знал, что это сказка. Но его тянуло на вершину.

При Котии, а особенно при Валеко он не хотел лезть. Валеко обязательно станет смеяться. Он обязательно скажет: «Смотри, Котия! Не перевелись ещё храбрые люди в горах. Вон Вано карабкается на скалу. Он хочет там достать себе достойную храбреца красавицу».

Валеко никогда не упустит случая посмеяться или поругаться. Такой у него характер.

«Может, попробовать сейчас? Ни Котии, ни Валеко…»

Вано посмотрел на стадо. Коровы рассыпались по наклонному лугу около седловины перевала. Даже Сатурн мирно щипал траву.

Арсо, завернув рыжую корову, теперь улёгся на большую глыбу гранита и наблюдает за стадом.

Вано сел на бурку, перемотал намокшие от росы портянки и затянул потуже верёвки постолов[7]7
  Посто́лы – обувь из сыромятной кожи.


[Закрыть]. Солнце уже поднялось над горами и начинало припекать. Вано сбросил бешмет и сбежал вниз.

Вано – настоящий горец. Черноглазый, чернобровый, тонконосый. У него сильные ноги, цепкие руки, гибкая талия. И с приметинкой. Котия говорит, что его корова в детстве лизнула в лоб. Так и остались волосы над лбом полукруглым завитком кверху. Их не причешешь.

Вано перебрался через ручей и пошёл по лугу, к Красной скале.

Он шёл по траве и цветам. Вот и ромашки. Таких крупных Вано не видел даже в парке на берегу моря. Каждая ромашка величиной с его ладонь. Такие же крупные васильки, колокольчики; даже фиалки здесь больше обычных почти в три раза.

На склонах цвели заросли рододендрона – ползучего кустарника с крупными листьями, как у фикуса.

Вано всегда казалось, что эти листья не настоящие, что их сделали из бумаги, пропитали воском и выкрасили зелёной краской. От крупных бледно-розовых цветов рододендрона шёл одуряющий горький запах. Чабаны эти цветы не нюхают – от них болит голова.

Больше всех цветов Вано любил альпийские лилии. Они росли у ручья. Нежно-кремовые лепестки цветка как будто были сделаны из тончайшего стекла и расписаны изнутри, от пестика, бархатной краской тёмно-коричневого цвета.

Вано нарвал букет лилий и стал подниматься к скале. Если бы Валеко увидел его сейчас, он обязательно сказал бы: «Смотри, Котия, храбрый Вано не с пустыми руками идёт к своей красавице!»

«Ну и что ж? Я оставлю свой букет на скале. Он яркий, и его хорошо будет видно с коша. Я покажу его Валеко – пусть он вытаращит глаза».

* * *

Почти до половины скалы Вано взобрался легко. От ветров, мороза и солнечного зноя гранит потрескался, как высохшая глина.

Букет Вано прикрепил к поясу и, цепляясь обеими руками за выступы и пучки жёсткой травы, карабкался всё выше и выше. Потом Вано нашёл широкую трещину. Она шла почти до самого верха. Упираясь в одну стенку трещины ногами, а в другую руками и спиной, мальчик медленно лез вверх. Так поднимаются альпинисты. Вано видел это на снимке в журнале.

«Вот бы, – думал Вано, – сейчас меня сфотографировать, а потом напечатать на обложке журнала с надписью: «Храбрый чабан Вано лезет по трещине на вершину самой высокой горы».

До верха было ещё далеко, а Вано сильно устал. Громко стучало сердце, и дрожали колени. От пота намокли даже ресницы. Вано немного отдохнул и полез дальше. Трещина пошла наклонно, и подниматься стало легче. Мальчик добрался до удобного выступа и по выступу дополз до края верхней площадки. Последнее усилие – и Вано на верху скалы. Здесь дул порывистый ветер.

Вано сел меж двух камней, как в кресло, и подставил горячее лицо ветру.

Раньше Вано не думал, что скала такая высокая; это потому, что рядом были вершины хребта. Теперь Вано показалось, что он поднялся выше всех гор. Он видел и южные и северные склоны хребта. На юге Вано видел знакомые очертания красавицы Аибги с её ледниками. Рядом с ней возвышалась Агепста, а ещё дальше, левее Аибги, многоголовая Арабика. Вано казалось, что он даже море видит между гор.

Внизу, в глубоком ущелье, застряла серая туча. Она была огромная и никак не могла подняться. Вано даже показалось, что он слышит, как туча вздыхает не то от натуги, не то от обиды, что не может подняться. А может, это просто ветер шумит…

У подножия скалы, как пёстрый ковёр, раскинулся луг. Отсюда кош кажется забытой на лугу папахой. Вон на камне маленькое пятнышко. Это Арсо. Через весь луг, от самого ледника, сверкающей лентой тянется ручей. За ручьём по лугу медленно движутся серые, белые, жёлтые и чёрные комочки. Это стадо.

Вано поднял большой камень и бросил его вниз. Камень летел долго и, упав на покатый луг, понёсся к ручью, подпрыгивая, как бегущий заяц.

Вано хотелось, чтобы его кто-нибудь увидел здесь, на скале. Хотя бы Арсо.

– Ого-го-го! – закричал он. – Арсо-о-о! Арсо-о-о! Смотри, Арсо! Я добрался до вершины! Тебе сюда ни за что не подняться!.. Я оставлю здесь свой букет и буду смеяться над вами! Ого-го-го!

Ветер вырывал у Вано изо рта слова и нёс их к вершинам. Арсо их не слышал.

Туча в ущелье от злости почернела и тяжело стонала.

Если бы Вано было не двенадцать лет, а столько, сколько Котии, Вано поспешил бы вниз, услышав эти стоны. Но Вано тучи не боялся. Она застряла в ущелье, вот и злится… Ну и пускай злится! А он, Вано, сумел подняться на скалу, куда не могли подняться даже самые храбрые юноши из сказки Котии.

Но туча поднялась…

Словно разъярённый бык, отыскивающий врага для смертельного боя, с глухим стоном туча полезла по склонам вверх. Невидимый чабан ударил по спине быка огненным бичом – бык взревел. До Вано долетел всё нарастающий рёв и наконец трескучий громовой разряд.