Текст книги "Мы из спецназа. Лагерь"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Так ведь не получится снять…

– Почему же не получится? – Стас запустил в сумку пятерню, достал еще один моток. – Идея и впрямь стоящая, только реализовать ее будет непросто. Разве что пустим в дело вот эту штучку.

– Что это?

– Это, братец ты мой, банальный световод. Можно его в трубу каминную запустить, а можно и в вентиляционную систему. Потому мы с Аленой о камере и договорились. Они, значит, иностранца своего будут снимать, а мы – их. Безо всяких дырок. Прямо отсюда, не проникая внутрь.

– Что-то не верится…

– А ты полюбуйся! – Стас запустил один конец световода себе в карман, второй протянул Игнату. – Ну как, видишь что-нибудь?

– Это что? Платок? – глаза у Игната округлились. – Круто!

– То-то и оно!… – Стас широко улыбнулся. – Прогресс, Игнатушка, это не только видео. Если в компьютеры играешься, значит, и про оптоволкно должен знать.

– Это, типа, выделенные линии?

– Точно! Только использовать их можно и для других целей. Словом, ударим наукой по вашему зверью! Прямо сейчас и установим твою аппаратуру.

– Сейчас? – глаза у Игната округлились.

– А когда ты предлагаешь? Другой возможности у нас не будет. Или карабкаться сюда ночью?… Нет, Игнатушка, сейчас самый удобный момент, и ты мне в этом поможешь. Ну что, согласен?

Игнат понурил голову, не сразу кивнул.

– Согласен.

– Ну, и ладушки! Ты ведь бывал уже в резиденции? Бывал! Вот и подскажешь – где у них что расположено. Надо сориентировать световод таким образом, чтобы снимать самое главное. Ты готов?

Игнат снова кивнул, и Стас ободряюще хлопнул его по спине. Парнишка, что и говорить, был вконец запуган, но подобно загнанной в угол крысе ему также ничего другого не оставалось, кроме как помогать Зимину. Уже хотя бы потому, что, помогая ему, он помогал себе и Алене. По счастью, у подростка хватило ума понять это…

Глава 3

Увы, каминная труба для наблюдения им не подошла. Бритоголовые любители шашлыков успели развести в гостиной огонь, а потому возник риск лишиться световода. Зато полностью оправдала себя вентиляционная труба, и, спуская вниз световод, они с первой же попытки угодили в спальню. При этом Стас присматривал за снующими вокруг резиденции людьми, а Игнат, лежа на разогретой черепице, глядел в волоконный срез и ювелирными движениями опускал и разворчивал световод. Когда что-нибудь получалось, вполголоса комментировал видимое. Конечно, совершать такую операцию у всех на виду да еще в середине дня было чистейшим безумием, но иного выхода у них не было. Кроме того, в подобное безумие, конечно же, не верили те, кто шнырял сейчас по двору. Время от времени Зимин возвращался к флюгеру, проверяя его на вращение, тряпкой протирая без того сияющий абрис русалки, заодно шлифовал и скат с чердачным окном. Главное – было изображать кипучую деятельность, и к своему присутствию людей резиденции они, кажется, приучили. Солнце пекло немилосердно, и большая часть стриженной охраны вообще не смотрела вверх, предпочитая укрываться в тени. Как бы то ни было, но по прикидкам Стаса – еще двадцать-тридцать минут они вполне могли испытывать терпение аборигенов. Даже молотком он больше не стучал, дабы не раздражать братков и не привлекать к себе внимание лишний раз…

– Попал! – Игнат повернул к Зимину сияющее лицо. – Спальня! Прямо перед нами. А если повернуть по часовой стрелке, то через дверь видно и часть гостиной.

– Это и есть их студия.

– Ну да, обычно в спальне все и снимают.

– Значит, так и оставь! – Зимин помог пареньку зафиксировать световод возле вентиляционной решетки, с легким сердцем вернулся к металлическому стержню, последний раз крутанул жестяную фигурку, не удержавшись, погладил вздымающуюся грудь… – Что ж, мешкать не будем. Прямо сейчас и установим камеру. А ты выдержку времени поставь. Алена толковала, что у тебя тут таймер с программатором.

– Ну да, есть такая функция.

– Вот и сделай так, чтобы сейчас камера отдыхала, а снимать начала ночью. – Зимин немного подумал. – Или скажем, чуть пораньше – часиков в одиннадцать. С программой-то справишься?

– Конечно, справлюсь! Я ведь уже снимал. И с таймером, и без.

– Вот и действуй. На сколько ее хватит?

– Памяти – часов на восемь, а аккумуляторов – может, и меньше.

– Ладно, будем надеяться, что главные события она запечатлеет…

А еще чуть позже они сидели вдвоем на коньке крыши и, взирая на залитый солнцем лагерь, по очереди прихлебывали минералку. На некотором отдалении от них пристроилась огромная черная ворона. Как и люди, птица глядела вниз, и в черных глазках ее угадывалась многоопытная тоска. Уж она-то знала прекрасно, что всех этих важничающих людишек – стриженных и небритых, мускулистых и длинноногих, украшенных цепями и туго набитыми барсетками, она, лохматая и неухоженная, легко переживет на этом свете. Возможно, даже увидит их детей и внуков, хотя именно у таких людей, как подсказывал ей опыт, детей с внуками обычно не бывает…

– Видал, какое чудо! – Зимин кивнул в сторону вороны. – Вроде птичка птичкой, а ведь все о нас понимает.

– Так уж и все?

– Все, Игнатушка, даже не сомневайся. Они ведь двести лет живут – втрое больше нашего.

– Вот, гады! – Игнат с ненавистью взглянул на ворону. – Жаль, нет рогатки, – я бы ей сейчас влупенил.

– За что, интересно?

– Так вон какая жирная! Небось, котлеты из столовки таскает…

– Понятно, – Зимин усмехнулся. – Классовая ненависть – это серьезно.

– Какая еще ненависть?

– А та, что от бедных к богатым, да от худых к жирным…

Увы, начатую беседу пришлось прекратить по причине появления внизу Любаши. На этот раз она красовалась в спортивных шароварах, в белоснежных теннисках и вызывающем топике, легко и просто позволяющем миру любоваться ее загорелым прессом, аппетитной ямочкой пупка и отчетливо выпирающими из-под ткани сосками. Очевидно, дамочка только что покинула спортивный зал, – лицо ее лоснилось от пота, а на том же топике выступили темные пятна. Подняв голову, Любаша помахала Стасу рукой, и в очередной раз он отметил, что вкусы у нее не отличаются особым изыском. Губы сластолюбивой дамочки вновь были накрашены в три малиновых слоя, а подмышки были небриты, поражая густой порослью черных кудельков. Впрочем, могло быть и так, что эти вызывающие пучки волос она не сбривала намеренно, как раз и рассчитывая на вкусы местных плебеев.

– Ну что, мальчики, готово? – крикнула она.

– Так точно, ваше сиятельство! – чуть передвинувшись, Стас протянул руку и демонстративно погладил сверкающий хвост покачивающейся на металлическом стержне русалки. И только сейчас его посетило осознание всей скабрезности того, что он сотворил. И дело крылось даже не в пышных формах русалки, не в профиле, напоминающем Любашин, а в этом чертовом стержне, пронзающем ее тельце в причинном месте. Мысль оказалась столь неожиданной, что Зимин даже чуточку зарумянился, чего не случалось с ним уже, достаточно давно. Он даже руку поспешил отвести в сторону.

Впрочем, боялся Стас совершенно напрасно. Подобные вещи здесь безусловно пользовались успехом, и, показав ему большой палец, Любаша однозначно похвалила:

– Класс!… Уверена, Папе тоже понравится.

– Я надеюсь… – промычал Стас.

– Учти, в городе у меня тоже есть свой дом. Так что флюгерок и там не помешает.

– Это всегда пожалуйста!

– Вот и договорились, – Любаша тряхнула головой. – А теперь слазь и отправляйся в зал!

– Это еще зачем?

– Раз говорю – значит, надо! Папа с тобой хочет потолковать.

– Как скажете, миледи… – Зимин повернул к Игнату голову, коротко шепнул: – Ты тоже слезай. Поможешь оттащить лестницу подальше.

– Понял!…

***

Примыкающее к резиденции здание особым изяществом не отличалось, больше напоминая ангар для легких прогулочных самолетов. Впрочем, это не помешало здешнему контингенту устроиться в нем со вкусом и некоторой даже роскошью. До полутора десятков тренажеров окружало расположенный на полу ринг, вдоль стен перезревшими баклажанами висели тяжелые боксерские мешки, в углах зала туповатыми истуканами стыли пластиковые «мальчики для битья». Впрочем, занимаясь спортом, ребятки не намеревались забывать и о желудке. Дальняя оконечность зала была выполнена в виде сцены, на которой в окружении кресел помещался довольно просторный бильярдный стол, а рядом располагалось некое подобие оборудованного холодильником бара. Соседство с громыхающими тренажерами могло показаться странным, но только не Стасу Зимину. На своем веку он успел повидать и более нелепые чудачества. Кроме того, логику подобных параллелей он отчасти понимал. Очевидно, подразумевалось, что расположившаяся на сцене элита будет вкушать яства под перестук киев и развлекать себя зрелищем работающих мускулов. Те же, кто тренировался и потел в зале, в свою очередь могли наблюдать за чревоугодием своих хозяев, завидуя и получая отчетливый стимул для более ревностного продвижения по служебной лестнице.

На этот час тяги тренажеров безмолвствовали, – большинство гостей предпочитало тешить могучую плоть за пиршественным столом. То есть, на пир это не слишком походило, однако и недостатка в продуктах на столе не наблюдалось. Подобием крепости в центре стола возвышалось блюдо с черной икрой, запотевшие бутылки «Абсолюта» стояли вперемешку с минералкой и газированным тоником, тут же щедрыми, но безыскусными горками громоздились всевозможные салаты, вазочки с виноградом и яблоками, а на тарелках глянцево поблескивали остывающие пельмени. Место возле Папы выглядело, пожалуй, наиболее экзотично. В граненом стакане, украшенном серебряной ложечкой парил темный от крепости чай, а справа и слева от стакана возвышались Папины мокасины – желтые, с массивными каблуками – те самые, о которых поминал Сильвер. Пожалуй, именно сапоги были главным украшением этого тощего, желтолицего человечка. Более ничего особенного в его внешности Зимин не усмотрел. Типичный, иссушенный зонами уркаган – одетый неброско, но и не без изящества. Кроме того, можно было не сомневаться, что под одежкой этот ветеран скрывает синее от наколок тело.

Как бы то ни было, но Стаса заявился сюда не абы как, а по приглашению Любаши, значит, и нервничать особо не стоило. Впрочем, добраться победной поступью до пиршественного стола у Зимина не получилось. Стоило ему переступить порог, как за спиной его немедленно образовалась тщедушная тень Гарика.

– Все, сучара, кирдык тебе! – шепнул он в затылок Стасу, и в интонациях его угадывалось нескрываемое злорадство. Это было вполне объяснимо, – уж что-что, а прощать в этой среде не умели. Более того – прощать и забывать было западло…

– Засохни, быдло! – не обрачиваясь, бросил Зимин. – Я к Папе иду. За разговором.

– Ах, ты курва! – Гарик с силой толкнул его в спину, заставив невольно пробежаться по линолеуму. – Копытами шевели! Ща с тобой потолкуют!…

Он явно отыгрывался за прошлое, рассчитывая если не поквитаться с обидчиком, то, во всяком случае, устроить перед собратьями маленький аттракцион. Вряд ли Гарик поведал им о своем недавнем конфузе, однако ухо с ним следовало держать востро. И когда, догнав Стаса, незваный конвоир повторно хотел приложиться к его спине кулаком, Зимин отреагировал адекватно: вильнув в сторону, пропустил кулак мимо и, развернувшись, ткнул левой в подбрюшье Гарика. Этим можно было и ограничиться, но на публике подобные номера следует доводить до логического завершения, и потому, крутанувшись пружиной, Стас вонзил в челюсть Гарика перекрестный справа. Бил не то чтобы сильно, но и не слабо. Зубы братка отчетливо лязгнули, и подрубленным стволом он рухнул на пол. Все произошло настолько быстро, что сидящие на сцене не успели и глазом моргнуть.

– А мальчик-то шустрый! Это и есть наш новый электрик?

– Он самый.

– Чего ж он буянит? Все-таки в гостях.

– Сейчас разберемся…

Спрыгнув вниз, к Зимину неторопливо направились Чан с Костой, но Зимин уже стоял в боксерской стойке готовый к яростному отпору. Получать очередные синяки не хотелось, но, увы, без этого трудно играть в шпионов. Конечно, открывать свои истинные возможности он не собирался, однако не видел препятствий к тому, чтобы пофехтовать с этими быками на уровне спортсмена второразрядника. Между тем, сидящие за столом по-прежнему взирали на происходящее с любопытством, не пытаясь ни вмешиваться, ни останавливать затевающуюся свару. Помалкивала грудастая Любаша, помалкивал и желтолицый обладатель мокасин. Стало быть, весь этот цирк был им тоже по нраву. Стоило только удивляться тому факту, что волчья эта парочка родилась сейчас, а не в древние века, когда гладиаторов сталкивали на арене со львами, когда травили крепостных собаками и бились на топорах, шпагах и мечах. Впрочем, говоря вдумчиво и по совести, следовало признать, что и в запруженном электроникой двадцать первом веке мало что изменилось. Воевали столь же часто и не менее жестоко, а на кровавые поединки взирали с тем же восторженным азартом…

– Вижу, тебе неймется, щегол! – Коста, который выглядел на этот раз нарядно, щеголяя в узких джинсах и клетчатой фланелевой рубахе, покровительственно хлопнул по плечу своего волосатого приятеля. – Поучи-ка его, Чан! Только не зашиби ненароком.

Он знал, что говорил. Чан был из тех, кого явно учили работать ногами, а хороший каратист, увы, всегда будет сильнее равного ему по уровню боксера. Даже самого стремительного чемпиона по боксу сумеет остановить выброшенная в пах пятка, а мощь нокаутирующего удара легко сравниться со средней силы пинком. Недаром все встречи, когда пытались «скрещивать» боксеров с мастерами айкидо, карате и кикбоксинга, заканчивались серьезными травмами последователей правил Куинсбери. Их даже не подпускали на дистанцию джэба, уродуя коленные чашечки, пушечными ударами по голени заставляя падать на пятую точку и выть от испытываемой боли. Все это Стас знал прекрасно, потому и сыграл против Чана в свою особую игру, в которой никак не должны были усмотреть приемов кунг-фу или джиу-джитсу.

– Вздуй его, Чан! – заорал кто-то из гостей.

– Сделай из этого мудака отбивную!…

– Ага, иди, иди! – Зимин приглашающе махнул Чану. – Тебя в кино, часом, не снимали? А то знаю я одного Чана. Правда, он ростиком вдвое меньше будет. Да и волосни на морде почти нет…

Сказанного было достаточно, чтобы привести братка в боевую готовность. В глазах его блеснула неприкрытая ярость, и Чан ринулся в атаку. Действовал он быстро, но не слишком умело, хотя от Гарика его кое-что все-таки отличало. Как ни крути, а падение своего собрата он видел, а значит, успел сделать про себя определенные выводы. По счастью, именно те, к которым и подталкивал его Зимин. Как он и предполагал, Чан не стал нарываться на кулаки противника, попытавшись решить исход схватки ножным крюком. Его можно было понять. Именно такими ударами в свое время уронили в Японии чернокожего чемпиона Америки. Стройный и красивый, боксер вскакивал с пола, возобновляя бесплодные атаки, но его вновь и вновь опрокидывали, словно легкую кеглю, не позволяя провести ни единого удара своими могучими кулаками. Бой длился немногим больше минуты, а впоследствии, говорят, дело закончилось чуть ли не заражением крови. Распухшие от синяков ноги чемпиона удалось спасти только чудом. Так что гематомы гематомам рознь, и подставляться под чужие ножищи Зимин не собирался. Потому и скакал словно воробей, увиливая от крюков Чана, мало-помалу отступая вглубь зала. Гости на сцене жадно следили за каждым движением поединщиков, двое или трое даже приподнялись с кресел, дабы не пропустить красивого финала. Однако порадоваться им не довелось. Стас сделал то, что замыслил с самого начала: после нескольких пустопорожних пинков он поймал ступню Чана левой рукой, а правой, не мешкая, ударил в солнечное сплетение. Будь на нем боксерские перчатки, пробить мускулистый панцирь Чана вряд ли бы получилось, но голый кулак, угодив во впадину между арочным сводом ребер и мышцами пресса, свое подлое дело совершил. Немо распахнув рот, Чан ладонями обхватил живот и рухнул на колени. Добить его было бы проще простого, но Зимин благоразумно отступил в сторону – тем более, что к нему уже летел в прыжке разъяренный Коста. На этот раз сыграть следовало более сложную роль, а именно – собственное поражение, и Стас разыграл эту партию мастерски. Отвлекающую двойку он легко пропустил над макушкой, с видимым неумением отбил ступню, целившую в голову, а вот литое колено, рычагом катапульты взлетевшее вверх, поморщившись, встретил грудью. Удар мог оказаться страшным, если бы он не был к нему готовым, но Стас и на этот раз сделал все должным образом. Во-первых, сместился, уводя от колена область сердца, а во-вторых, грамотно напружинил грудную клетку. Именно в таком состоянии заезжие атлеты позволяют по ним кататься легковушкам и грузовикам. Разумеется, безо всяких для себя последствий. В данном случае сила соударения оказалось не столь сокрушающей, сколь звучной. Во всяком случае, звонкий шлепок, конечно же, долетел до слуха сидящих за столом, а в следующее мгновение Стас вытолкнул из горла задушенный стон и грузно повалился на пол.

– Аут! – дребезжащим голосом объявил Папа и даже пару раз хлопнул в ладоши. Публика немедленно присоединилась к нему, наградив Косту жидкими аплодисментами. Впрочем, раскланиваться победитель не спешил, – вместо этого наклонился к Зимину и, бдительно заглянув в глаза, шлепнул пару раз по щекам. Продолжая морщиться, Стас мысленно обругал атлета. Видать, почуял, гад, неладное. Опытного бойца непросто надуть, а Коста, судя по всему, был из опытных. Ну, да и хрен с ним! Главное, чтобы во всю эту ерунду поверили гости во главе с Папой, а они, кажется, поверили…

– Что там с Чаном? – поинтересовался кто-то из гостей.

Подошедший к месту сражения Кисель успокаивающе помахал рукой.

– Ништяк, жить будет…

Подтверждая его слова, Чан и сам поднялся на ноги. Разглядев поверженного Зимина, рванулся было вперед, но его удержал окрик Любаши.

– Спокойно, Чанушка! Раньше надо было клешнями махать.

Чан вопрошающе обратил лицо к Косте, но тот тоже покачал головой. Будь они одни, можно было бы вдоволь потоптаться на этом уроде, но в присутствии Папы, Любаши и гостей следовало соблюдать правила приличия.

– А ну-ка, тащите его сюда! – распорядился Папа, и бойцы тут же вздернули Зимина на ноги.

– Давай, давай! Здесь носильщиков нет! – приблизившийся сзади Кисель коленом подтолкнул Стаса – не столько больно, сколько обидно, и Зимин, решивший с самого начала придерживаться образа «горячего парня», тут же лягнул Киселя в пах. Попал хорошо – как раз куда надо, и Кисель тут же зажал ладошками сокровенное, с посеревшим лицом присел на корточках.

– Опана! – не удержавшись, воскликнул кто-то из гостей. – Еще одного урыл!… А что, мне этот фуцан нравится.

– Не только тебе, – подала свой сладенький голосок Любаша и тут же по-мужски рявкнула на ощетинившихся бойцов: – А ну, хорэ, твари! Еще давай втроем на него навалитесь!…

Как бы то ни было, но окрик подействовал, и Стаса наконец-то подвели к столу. Более того, сунули за спину табурет, силой заставили сесть.

– Ну, что, здравствуй, голубчик! – поза Папы ничуть не изменилась, однако своими водянистыми глазами он так и впился в Зимина. – Или как тебя величать? Капитаном, говоришь?

Слухи здесь, судя по всему, распространялись быстро, и Стас покорно кивнул.

– Честно сказать, на Капитана ты не очень тянешь, хотя… – вор поднял руку и медлительно пошевелил щепотью. Кто-то из шестерок немедленно сунул ему в пальцы сигару, услужливо щелкнул зажигалкой. – Лоб ты и впрямь здоровый – и драться умеешь. Вон как наших ребят забижаешь.

– Пусть сами не напрашиваются. – Буркнул Зимин. Судя по всему, пора было «приходить в себя», и он постарался проделать это по возможности естественно. – Я их не трогаю, и меня пусть не трогают.

– Кто же тебя тут трогал?

– Да все. Даже пацанва уже дважды наваливалась.

– Так, может, и Ангел тебя чем обидел?

– Какой еще Ангел?

Не отвечая, Папа кивнул Косте.

– Раздень-ка его.

Коста был парнем резким и церемониться с Зиминым не стал. В пару рывков располосовал на нем рубашку, отбросив, потянулся к штанам. Стас отпрянул.

– Чего ты дергаешься? Лансы скидывай!

– Зачем это?

– Я сказал: оголяйся, голубок!

Вся эта возня начинала уже утомлять, но иного выхода не было. Эта публика признавала только зубы с мускулами, и Стас с силой толкнул телохранителя Папы в грудь, заставив шлепнуться при всем честном народе на пятую точку. Разумеется, Коста тут же вскочил, и Зимин с готовностью поднял кулаки.

– Только сунься, фраерок! Вмиг огребешь!…

– Что он сказал? Фраерок? – изумленно переспросил Папа. – Слыхал, Коста, как тебя обозвали?…

Первой отреагировала на фразу Любаша. Запрокинув голову, она зашлась в хриплом хохоте. К ее смеху тут же присоединился клекот самого Папы, а после и гогот прочей братвы. По всему видать, с подобным нахальством они не сталкивались давненько. Даже до Косты дошел, наконец, весь комизм ситуации, и он сообразил, что новичка следует воспринимать с юмором, как заезжего шута. Ну, а на шутов, как известно, не обижались даже цари с королями…

– Ладно… – отсмеявшись, Папа утер повлажневшие глаза, более внимательно оглядел обнаженный торс Зимина. – Похоже, он, в самом деле, чист. Ангел просто так грохнуть бы себя не дал.

– Да и класс у них разный. – Вставил со знанием дела сосед Папы, рыжеволосый толстяк с двойным подбородком, золотыми печатками на пальцах и крохотными, вконец заплывшими глазками.

– А разный ли? – вслух усомнился Папа. – Капитан-то, я вижу, тоже с характером. Вон как Гарика прикнопил. И мышцы у него крепкие!… Не-ет, он не так прост, как кажется. Ты чем, браток, занимался? Уж не боксом ли?

– А что? – Зимин набычился. – Занимался немного.

– Немного – это сколько?

– Ну, года четыре.

– А боев сколько провел?

– Порядка трех десятков…

– Чего ж бросил? Надоело по шайбе получать?

– Чего это по шайбе-то! – оскорбился Стас. – У меня на двадцать семь боев всего два поражения.

– Тем более! Из-за чего же ушел?

– Значит, было из-за чего… – Зимин отвечал грубовато, словно бы нехотя. – Сунул одному по репе и сделал сотряс. А это все в Тагиле было, и судьи, понятно, чужие… Короче, дисквалифицировали на два года. Якобы за удар открытой перчаткой.

– А ты считаешь, что правильно бил?

– Да какая, фиг, разница? Как ударил – так и ударил. Это у них вроде отмазки было. Чтоб, значит, нокаут не защитывать.

Папа усмешливо покачал головой. Пепельные его щеки чуточку порозовели.

– Ну, а соперник твой коньки не двинул?

– Да нет, отлежался потом в больничке. Я к нему даже в палату заглядывал, предлагал реванш организовать. Или чтоб, значит, насчет дисквалификации с судьями потолковал. Так он обоссался. Типа, значит, в отказ пошел. Знал, что я его повторно вырублю.

– Видали, какой фрукт! – Папа оглянулся на соседей. – А ведь я сразу сказал, что удар у него чисто поставлен. Может, и впрямь старое погоняло сохранить?

– Да какой он, на хрен, Капитан? – рыжеволосый толстяк немедленно встрепенулся. – Вы сами поглядите! Электрик – он электрик и есть.

– Не знаю… Стоило этому электрику объявиться, и Ангела не стало.

– Ну, и что? Разве можно его равнять с Ангелом!

– А почему нет?

– Да ни в жизнь этот фуфел не сладил бы с ним!

– Один, может, и нет… – Папа с улыбкой взглянул на Зимина, даже дружески ему подмигнул. – А вот если вдвоем… Признайся, Капитан, вы ведь вдвоем на него навалились? Сильвер держал, к примеру, своими ручищами, а ты месил ногами и кулаками.

– Что за бред! – возмутилась Любаша. – Да Ангел бы их в пять секунд положил! Одной левой!

– Не уверен… – Папа покачал головой.

– Что-то я не пойму, – решил вмешаться Зимин, – какого хрена у нас забыл ваш Ангел? Он что, к Сильверу заходил? Тогда причем здесь я? А если ко мне, так я его в глаза не видел. Я, конечно, отлучался из вагона, но ведь ненадолго!

– Уверенно брешешь! Молодец! – Папа энергично кивнул. Казалось, поведение Зимина его только радует. Плохо это или хорошо, оставалось только догадываться, но по тому, как съежилась на своем стуле Любаша, Зимин сделал вывод, что веры ему здесь по-прежнему нет. Ни на рубль, ни на медный грош. Вор есть вор, и палец ему в рот класть крайне опасно. Тем не менее, Стас вновь пошел в атаку.

– У меня ведь к тебе, Папа, тоже разговор имеется. – Он твердо посмотрел в водянистые глаза вожака. – Пацана одного выкупить у тебя хочу.

– Что, что?

– Я про Натовца толкую, – тем же решительным тоном продолжил Стас. – Он вроде как бабки вам должен был, – вот и перепишите долг на меня.

Папа вопросительно взглянул на Любашу, она подтверждающе кивнула.

– Есть такой пацан. Кабала за ним – пять косарей.

Вор перевел взор на Зимина.

– Ты хочешь отдать нам пять тысяч зеленых?

– Сейчас у меня нет, но я отработаю…

Слова Стаса вновь перекрыл хохот братвы. Тем не менее, главное было сказано, и Зимин терпеливо ждал. Когда смех утих, он спокойно добавил:

– Мне важно, чтобы пацана не опустили. А к тому все и идет.

– Ишь ты! – в глазах Папы мелькнул непритворный интерес. – А кто он тебе – этот Натовец? Брат, что ли?

Стас невозмутимо пожал плечами.

– Ну так… Все люди братья.

Сидящие за столом вновь покатились со смеху. Переждав, когда присутствующие успокоятся, Зимин равнодушным тоном добавил:

– Сына он мне напоминает. Дружка моего покойного. Лет пять назад оба погибли в автокатастрофе. Потому и обращаюсь с просьбой. Тебя, Папа, уважают, вот и не откажи.

– Так бабок же нет, сам признался! – крикнул рыжеволосый. – А за голяк тебя и Папа не выручит.

– Почему же на голяк? Я могу на ринге поработать.

– Ты?!

– А что, дело нехитрое. Видел, как другие машутся, – ничего мудреного. Этак, пожалуй, и я сумею.

– Ну, орел! Во, выдал!… – к краю сцены шагнул было один из гостей, но Папа остановил его движением руки.

– А что?… – он продолжал изучающе рассматривать Стаса. – Пожалуй, можно и попробовать. Только ведь мне, парень, не болтуны нужны, а серьезные волкодавы. Ты семь раундов-то выстоишь?

– Да хоть все двадцать!

– Крутой парень! – Папа вновь усмехнулся. – Ну, так мы тебя прямо сейчас и проверим. Три боя с тремя разными бойцами без перекура. Выдержишь, считай, отпустим твоего пацана без выкупа, а нет, не обессудь. Так как, согласен?

Стас молча взглянул на криво улыбающегося Косту, на бледное лицо Любаши и решительно кивнул.

– А чего! Попробую…