Текст книги "Масонская касса"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Что ж, это было поправимо. Пусть сопляк заглянет в кузов. Если он не станет лезть под брезент (интересно все-таки, что там?), в этом не будет ничего страшного. Изучать документы полковника Скорикова и вести с ним задушевные беседы ему, конечно, не стоило, но, когда он доложит обо всем своему начальству, начальство, надо полагать, спохватится и велит ему заткнуться и обо всем забыть. А уж Скориков, вернувшись в Москву, постарается сделать так, чтобы это пресловутое начальство в кратчайшие сроки отправилось служить куда-нибудь на Таймыр, лишившись по дороге половины своих звездочек…

– Должен так должен, – пожав плечами, повторил полковник. – Хотя надобно тебя предупредить, лейтенант: я сам не знаю, что там. Сказать почему? Потому что знать это мне, полковнику ФСБ, не положено. И вот он, – Скориков указал на Габуния, – тоже не знает, и по той же причине. Так что валяй, браток, осматривай. Только не жалуйся потом.

Лейтенант отчетливо козырнул и, с явным облегчением повернувшись к полковнику спиной, начал распоряжаться. Мальчишка и сам, конечно, понимал, что здорово перегнул палку, но, будучи тем, кем он был – зеленым лейтенантом без опыта и авторитета, – понятия не имел, как с честью выйти из положения. Ему было предельно ясно, что никаких наркотиков в грузовиках нет и быть не может («Так уж и не может?» – подумал Скориков), а следовательно, его так называемый осмотр должен был, по идее, ограничиться одним беглым взглядом, брошенным в кузов первого попавшегося грузовика.

Именно так все и произошло. Отперев дверь кузова, водитель отошел в сторону и с хмурым видом закурил сигарету. Лейтенант заглянул вовнутрь и, естественно, ничего не увидел, кроме сплошной стены обтянутых зеленым брезентом кубов с ребром примерно в полтора метра.

– Это что? – слегка растерявшись, спросил он.

– Имущество Министерства обороны, – сообщил ему Скориков.

Бесцельно похлопав ладонью по жесткому брезенту и неловко потоптавшись на месте, лейтенант повернулся к машине спиной.

– Ну… – начал он, тщетно пытаясь скрыть смущение. И тут случилось непоправимое.

Один из его подчиненных, судя по всему видавший виды контрактник, отличающийся от чеченского бандита только тем, что деньги ему платило родное государство, а не «Аль-Каида», не слышавший, о чем говорило в сторонке начальство, и потому даже не представлявший, с кем приходится иметь дело, вдруг вынул из ножен на поясе острый как бритва спецназовский нож и, никого не спросив, наискосок вспорол брезент на ближайшем к нему кубе. Это произошло мгновенно; раньше, чем кто-нибудь успел его остановить, солдат с треском потянул край брезента на себя, расширяя отверстие, и заглянул вовнутрь.

Глаза у него округлились, рот глупо приоткрылся.

– Лейтенант, – перехваченным голосом позвал он. – Гля, лейтенант! Да это же…

Полковник Скориков шагнул вперед, только в это мгновение осознав, что его правая рука уже находится внутри планшета, сжимая холодную рукоятку «стечкина».

Глава 4

Обратно в город Слепого отвез Якушев. Этот тип был Глебу неприятен – не человек, а вот именно инструмент, да к тому же не высшего качества, годный в основном на то, чтоб лизать начальству зад и шпынять тех, кто вышеупомянутому начальству чем-либо не угодил.

Поэтому, пересев за руль своей машины и почти сразу заметив, что Якушев едет за ним следом, Глеб не отказал себе в удовольствии немного поводить его за салом, как называл эту процедуру один из его старинных знакомых. Для начала сделав вид, что не замечает за собой хвоста, он с четверть часа катал майора по городу, а потом резко пошел в отрыв.

У Якушева, как и следовало ожидать, не хватило ума признать профессиональное превосходство Слепого, и он принял вызов. Какое-то время ему удавалось не терять Глеба из вида (это продолжалось минут шесть, и Сиверов проникся к майору некоторым уважением, поскольку никак не ожидал, что тот продержится больше двух кварталов), а потом начал мало-помалу отставать. Тогда Слепой немного сбавил обороты, дал себя догнать, а когда майор уже торжествовал победу, прибег к старому, проверенному, прямо-таки хрестоматийному трюку: притормозил перед желтым сигналом светофора, а когда тот сменился красным, резким рывком бросил машину через перекресток.

Тут Якушев превзошел самые смелые его ожидания, поскольку не придумал ничего умнее, как последовать за ним. Неизвестно, на что он при этом рассчитывал, но получил именно то, что должен был получить в данной ситуации, не больше и не меньше – хороший удар по переднему крылу справа и точно такой же по багажнику слева. Оставляя за спиной перегороженный битыми автомобилями перекресток, Слепой улыбался: наконец-то, впервые за всю последнюю неделю, в его жизни случилось хоть что-то приятное.

Впрочем, особенно расслабляться не приходилось. Судя по тому, каких помощников выбирал себе генерал-лейтенант Прохоров, он был порядочной сволочью, но не глупцом, так что происшествие с Якушевым могло быть частью еще одного хрестоматийного фокуса, называемого «хитрец и простофиля». Роль простофили, назойливо ходящего за объектом слежки по пятам, все время попадающегося ему на глаза и неизменно оставляемого в дураках, была отведена Якушеву, который, по мнению Глеба, подходил для нее как никто другой. А в это время остающийся невидимым хитрец продолжает спокойно наблюдать за клиентом, который страшно доволен, что ему удалось так ловко обвести вокруг пальца простофилю…

На всякий случай Глеб еще немного покружил по городу, но «хитреца» ему обнаружить так и не удалось. Это не означало, что его на самом деле нет. В противном случае пришлось бы признать, что генерал Прохоров либо не воспринимает своего нового агента всерьез, либо полностью ему доверяет (вещь абсолютно невероятная, а потому не подлежащая рассмотрению даже в качестве гипотезы), либо попросту считает, что купил его с потрохами. Что ж, последнее было не лишено смысла. Глеб оторвал правую руку от руля и пощупал раздувшийся от денег карман куртки. Платил товарищ генерал-лейтенант щедро, куда щедрее, чем Федор Филиппович, который, в общем-то, тоже не скупился.

Но даже будучи купленным с потрохами, профессионал остается профессионалом, и то, что полчаса назад случилось с Якушевым на перекрестке, должно было послужить для господина генерала лишним доказательством этой незыблемой истины. Никакой профессионал не потерпит за собой слежки, даже если на уме у него нет ничего предосудительного. Это во-первых. А во-вторых, профессионал – он ведь тоже человек и может иметь свои собственные, чисто человеческие дела и заботы. Он ест, пьет, спит (причем, возможно, не один), читает газеты, ходит по магазинам, как все нормальные люди. Так что никто не удивится, если он, скажем, позвонит по телефону. Главное, чтобы при этом «хитрец» не подсмотрел номер и не подслушал разговор.

Первым делом Глеб загнал машину на стоянку перед «Макдональдсом», прошел через набитый детворой и молодежью зал, без проблем проник в туалет и заперся в кабинке. Тут было чисто, а на стене кабинки обнаружился даже крючок, на который можно было повесить сумку или, скажем, верхнюю одежду. Сумки при нем не было, и он повесил на крючок куртку. После этого он тщательно, не пропуская ни одного шва, ни единой складочки, исследовал свою одежду. Микрофон обнаружился за воротником. Глеб покачал головой: могли бы спрятать и получше. Удивления или, боже сохрани, раздражения Слепой не испытывал: прежде чем он предстал пред светлые очи товарища генерал-лейтенанта, его трижды обыскали. И было бы довольно странно, если бы во время одного из этих обысков ребята, воспользовавшись случаем, не нацепили на него вот эту штуковину…

– Хотите послушать, о чем шепчутся рыбки? – сказал он в микрофон, бросил металлическую горошину в унитаз и спустил воду.

Возвращаясь к выходу через битком набитый зал, Глеб уже далеко не впервые подивился тому обстоятельству, что «Макдональдс» принято называть рестораном. Какой же это ресторан? Самая обыкновенная закусочная…

Еще он думал о том, что «хитрец», скорее всего, все-таки обретается где-то неподалеку. У этих передающих микрофонов радиус действия не больше километра. Впрочем, записывающую аппаратуру могли сто раз установить прямо в его машине, пока он прохлаждался на генеральской даче. Машину тоже следовало тщательно осмотреть, а еще лучше – сменить, но в данный момент это было не актуально – у Глеба Сиверова имелись дела поважнее. Все, что нужно было скрыть от генерала Прохорова, он мог скрыть, а остальным пускай любуется – жалко, что ли?

Разобравшись с микрофоном, он еще немного поколесил по городу, проверяя, нет ли за ним хвоста, а заодно подыскивая подходящее местечко. Такое вскоре нашлось – телефонная кабинка в ряду точно таких же кабинок, втиснутых в узкую щель между стеной Белорусского вокзала и массивным серым основанием путепровода. Вокзал шумел и гудел, по железнодорожному мосту то и дело с грохотом и лязгом проползали пассажирские составы, так что, даже если «хитрец» действительно был сейчас неподалеку и располагал микрофоном направленного действия, он мог спокойно засунуть этот микрофон в то из естественных отверстий своего организма, которое покажется ему наиболее подходящим для этой цели.

Глеб вставил телефонную карточку в прорезь таксофона и набрал номер. В трубке потянулись длинные гудки. Он уже решил было, что дома никого нет, но тут трубку сняли.

– Привет, – сказал он. – Как жизнь?

На том конце линии послышался вздох.

– Ты, – сказала, наконец, Ирина. – Живой. Где ты?

– Неподалеку, – расплывчато ответил он, – но это не имеет значения. Домой меня не жди. Пока не жди, я имею в виду.

– Что-то происходит?

По тому, как изменился голос жены, Глеб понял, что в пространных объяснениях нет нужды: она давно научилась с полуслова улавливать самую суть. Тем более что суть, как правило, оставалась неизменной…

– Всегда что-нибудь происходит, – сказал он самым легкомысленным тоном, на какой был способен. – На свете столько народу, и каждый что-нибудь этакое делает, творит… я бы даже сказал, вытворяет. В результате каждую минуту что-нибудь происходит – то хорошее, то плохое…

– Не заговаривай мне зубы, – сказала Ирина. Прозвучало это не совсем внятно, и Глеб догадался, что она держит во рту сигарету. Раздавшийся в трубке характерный щелчок зажигалки подтвердил эту догадку, и ему сейчас же захотелось курить. – Я слышала, Федор Филиппович…

– Да, – быстро сказал Глеб.

– Ты…

– Нет, – привычно, как ни в чем не бывало, солгал он. – Но московский климат некоторое время будет вреден для моего здоровья. И для твоего, кстати, тоже.

– Все так серьезно?

Голос Ирины дрогнул, но не от испуга. Похоже, она из последних сил сдерживала слезы, вызванные только что полученным подтверждением смерти генерала Потапчука. Это было довольно-таки странно. Ирина никогда не скрывала, что ненавидит работу Глеба и все, что с нею связано. С Федором Филипповичем она была знакома и относилась к нему со сдержанной, вежливой неприязнью, против которой оказалось бессильно даже широко известное обаяние генерала Потапчука. Собственно, если бы не это обаяние, она бы ненавидела его лютой ненавистью, которая со временем, вполне возможно, приобрела бы какие-нибудь практические формы. Генерал это всегда знал, чувствовал и не обижался, поскольку все прекрасно понимал. И вот теперь, когда его не стало, она, вместо того чтобы сплясать джигу, льет слезы. То есть пока еще не льет, чтобы зря не тратить время и без того короткого телефонного разговора, но станет лить обязательно – вот только положит трубку и сразу же начнет. Удивительный все-таки народ эти женщины!

– Все НЕ ТАК серьезно, – ответил на поставленный вопрос Глеб, – но я тебе настоятельно советую на время уехать из города.

– Надолго?

Теперь тон у нее был деловитый и даже слегка раздраженный. Ну, еще бы! Мало кому охота вдруг, с бухты-барахты, срываться с насиженного места и сломя голову мчаться куда глаза глядят. Это же надо все бросить – работу, подруг, Москву…

– Понятия не имею, – сказал он. – На месяц, на два, на год… Хотя я думаю, что хватит и недели. Просто чтобы убедиться, что тебе ничто не угрожает.

– А если угрожает?

Глеб решил проигнорировать этот вопрос, поскольку не знал ответа, который устроил бы Ирину.

– Только не забирайся слишком далеко, – посоветовал он. – По крайней мере, постарайся найти место, где в пределах досягаемости есть хотя бы один компьютер, подключенный к Интернету. И почаще проверяй электронную почту, договорились? А то представь себе картину: муж давно вернулся, сидит дома среди пустых кастрюль, а жена все еще где-то прячется…

– Очень смешно, – сказала Ирина. Судя по тону, смешно ей не было – ну ни капельки.

– Да уж, обхохочешься, – согласился Слепой, нюхая вынутую из кармана сигарету, издававшую острый запах сушеной травы. – Ну, все, мне пора бежать. Целую. Пока.

Он поспешно повесил трубку, пока Ирина не успела сказать что-нибудь еще, сунул сигарету в зубы и наконец-то закурил – без удовольствия, как будто принимал лекарство. Потом спохватился и осмотрел клавиатуру таксофона. Он сто лет не пользовался этими аппаратами и, честно говоря, не помнил, есть ли у них кнопка повторного набора номера. Кнопка была; помянув недобрым словом технический прогресс, Слепой снова снял трубку и принялся наугад набирать номера – набирал, давал несколько звонков и вешал трубку. Пару раз ему успели ответить; тогда он извинялся, говоря, что ошибся номером, и прерывал соединение. Когда номеров набралось с десяток, он покинул кабинку, почти на сто процентов уверенный, что теперь даже Будда не сумеет разобраться, по какому именно номеру он звонил.

Стоя на бровке тротуара в опасной близости от наполненной коричневой талой жижей глубокой выбоины в асфальте и рассеянно поглядывая по сторонам, он докурил сигарету. Мысли его беспорядочно перескакивали с предмета на предмет, и все это были сущие пустяки, наподобие вопроса о том, какое право имеет «Макдональдс» именоваться рестораном. Об Ирине он старался не думать; думать о генерале Прохорове и майоре Якушеве было противно, о Федоре Филипповиче поздно, а о предстоящей работе, наоборот, рано. Поэтому он думал о всякой ерунде и занимался этим до тех пор, пока проезжавшее мимо такси не угодило колесом в ту самую выбоину, до колен окатив его грязной ледяной жижей. Тогда Сиверов выругался, бросил в лужу окурок, кое-как почистился и зашагал к оставленной на стоянке машине.

* * *

Полковник Скориков, не вынимая руку из офицерской полевой сумки, большим пальцем сдвинул вниз предохранитель «стечкина». Его глаза превратились в дальномер, мозг лихорадочно работал, со скоростью мощной вычислительной машины оценивая обстановку. Обстановка, строго говоря, была хоть и скверная, но много лучше той, на которую можно было рассчитывать с учетом обстоятельств. Так, например, створка двери кузова к этому моменту успела наполовину закрыться, скрыв контрактника вместе с его находкой от взглядов водителя и сопровождающего следующего в колонне грузовика. Это было очень кстати, поскольку позволяло сохранить секретность – вернее, то, что от нее осталось.

– Охренеть можно! – разорялся контрактник, все еще держа в опущенной руке спецназовский нож, которым он неизвестно где и при каких обстоятельствах завладел.

Автомат этот болван забросил за спину, чтоб освободить руки («Для мародерства», – злобно подумал Скориков). У второго солдата автомат был в руках, но его дуло смотрело куда-то вбок и вниз, а предохранитель, как совершенно отчетливо видел полковник, пребывал в крайнем верхнем положении, что превращало автомат в довольно неудобный эквивалент дубины. Зорко подмечая все это и многое другое, полковник Скориков в то же самое время испытывал жгучее любопытство и даже что-то вроде облегчения: ну вот, не было бы счастья, да несчастье помогло. Сам он ни за что не отважился бы нарушить прямой приказ генерала и сунуть свой любопытный нос под брезент, которым был плотно закутан таинственный груз. За него это сделал спецназовец; конечно, Прохоров будет очень недоволен, но, в конце концов, виноват во всем не Скориков, а тот болван, который выставил здесь пост, не предупредив старшего о прибытии спецконвоя. Вот болван пускай и отвечает, а полковнику Скорикову теперь поневоле придется узнать, что же такое он должен протащить из сердца Грузии через пол-России аж до самого Приволжского военного округа…

– Что б я сдох! – продолжал (слава богу, не во всю глотку) контрактник. – Это ж баксы!

– Баксы? – с мальчишеским любопытством переспросил лейтенантик, вытягивая из воротника бушлата цыплячью шею.

– Баксы? – эхом повторил изумленный Габуния.

– В натуре, баксы, – авторитетно заключил второй контрактник, заглянув через плечо товарища. – Это сколько ж их тут, а, пацаны?

Полковник Скориков не стал участвовать в этом водевиле и вслед за всеми вопить: «Баксы, баксы!» Вместо этого он молча подошел к машине и через головы сгрудившихся возле нее людей заглянул вовнутрь. Он увидел сплошную стену зеленого брезента и косой разрез в ее левом нижнем углу, как раз на уровне человеческой груди. А из разреза прямо на него глядела, жеманно поджав губы (сделав куриную гузку, как сказал бы генерал Прохоров), жабья физиономия президента Франклина, заключенная, как положено, в овальную рамку. Первая мысль, посетившая полковника Скорикова при виде знакомого портрета, была, по сути, простым повторением только что произнесенной солдатом фразы: «Сколько ж их тут, мама родная!»

Первым, как ни странно, пришел в себя лейтенант. Он проворно обернулся к Скорикову и, смешно насупив редкие белесые брови, набычившись, произнес:

– Что это значит?

– Это значит, приятель, что ты влез не в свое дело, – любезно пояснил полковник Скориков. Мгновение назад он понятия не имел, как ему теперь выпутаться из этой поганой ситуевины, но, когда настало время что-то делать, оказалось, что решение уже принято, а детальный план дальнейших действий разработан, рассмотрен и утвержден целиком, без единой поправки. – Сам влез и меня впутал. Ну, что уставился, как свинья на ветчину? Не волнуйся, все по закону. А что не по закону, то не наше с тобой дело, а государственное. Сейчас я тебе бумагу…

Его правая рука все еще находилась внутри полевой сумки, и теперь он, помогая себе левой, поднял эту сумку, расположив ее параллельно земле, и так, не вынимая руки, нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал приглушенно, от планшета полетели клочья, а лейтенант обхватил руками простреленный живот и медленно опустился на колени с выражением испуга и недоумения на моментально посеревшем, утратившем румянец мальчишечьем лице. Отметив про себя тот факт, что глаза у него, оказывается, голубые – не голубовато-серые, а вот именно голубые, прямо как васильки, – Скориков опустил левую руку, дав планшету свободно упасть и повиснуть на ремешке, и выстрелил еще дважды – сначала в того контрактника, который держал в руках автомат, а потом и в идиота с ножом, который стал, так сказать, виновником торжества.

Краем глаза заметив ошеломленно распахнутые глаза полковника Габуния, он выстрелил еще трижды – аккуратно и точно, ни разу не промахнувшись и никому не угодив в лицо. После шестого выстрела на блокпосту наконец проснулись – послышались крики, потом ударил одиночный выстрел из автомата, за ним – очередь, а потом затрещало густо и яростно. Через две или три секунды после начала перестрелки в дело вступил БТР, крупнокалиберный пулемет которого гулко, отрывисто залаял, кроша бетонные блоки, ломая шифер, дырявя ржавое железо и потроша мешки с песком, которыми были заложены оконные проемы. Крупный калибр, как и следовало ожидать, решил дело, и пальба прекратилась. Вскоре с той стороны доносились только чьи-то жалобные крики да одиночные выстрелы, после одного из которых раненый замолчал – спецназ, не дожидаясь приказа, «работал контроль».

Кликнув водителя, Скориков первым делом захлопнул дверь кузова и задвинул засов. Габуния одобрительно кивнул. Еще толком не разобравшись в ситуации, да, наверное, будучи не в состоянии до конца в ней разобраться, он понял, а может быть, просто почувствовал главное: масштабы происходящего даже не велики, а громадны, и секретность необходимо обеспечить любой ценой.

Несмотря на то что его присутствие требовалось в голове колонны, Скориков терпеливо дождался, пока водитель у него на глазах запер и заново опломбировал кузов. Только после этого они с Габуния, держа наготове пистолеты, побежали туда, где стоял, сдержанно рокоча работающим на холостых оборотах двигателем и грозно уставив на расстрелянный блокпост дуло крупнокалиберного пулемета, головной БТР.

На блокпосту живых не осталось. Выглядело все это именно так, как и должно было выглядеть, – в высшей степени погано. А еще хуже было то, что у этой бойни, оказывается, имелись живые свидетели – какой-то высохший, как мумия, старик с пышными седыми усами и здоровенный молодой парень, сын, а может, и внук, растерянно стоявшие под дулами спецназовских автоматов около своей машины, видавшей виды белой «шестерки» с грузинскими номерами.

– Гамарджоба, батоно, – поздоровался со стариком Габуния и услышал ответное «гамарджоба».

Они о чем-то бойко залопотали по-грузински. Габуния задавал вопросы, старик отвечал, молодой время от времени вставлял почтительные реплики, а полковник Скориков, пользуясь паузой, лихорадочно обдумывал новую ситуацию.

Во-первых, следовало подумать о долларах. Прямо тут, на дороге, среди враждебных гор, их было никак не меньше ста тонн. Скориков даже не пытался предположить, о какой сумме идет речь, да и не того ему было. Неважно, какая именно сумма, – ясно ведь, что громадная, просто фантастическая. Неважно даже, фальшивые они, эти баксы, или настоящие. Важно другое – то, как они сюда попали. А попали они сюда на транспортном самолете ВВС США, который сопровождали истребители тех же самых ВВС, а с моря выгрузку прикрывали военные корабли – тоже, между прочим, не абхазские, а самые что ни на есть американские. То есть американская сторона была полностью в курсе того, что именно представляет собой этот загадочный груз. Так же как и российская, надо полагать. Что до грузин, то их дело маленькое – обеспечили транзит, и спасибо, можете быть свободны. Они, грузины, уже давно едят у американцев с руки, так что ставить их в известность об интимных подробностях операции никто, вероятнее всего, не стал. Зачем? Подкинули им деньжат, дружески потрепали по плечу, успокоили – дескать, все в порядке, русские не возражают, так что никаких последствий не предвидится, – они и довольны…

Скориков представил, какие силы и на каком уровне были задействованы, чтобы обеспечить этому грузу зеленый коридор, и волосы у него на голове зашевелились. Диву даешься, о чем только не договариваются большие люди во время этих своих пресловутых встреч без галстуков! Теперь полковнику Скорикову оставалось лишь горько сожалеть о том, что он заглянул в кузов и, на беду себе, увидел там портрет президента Франклина. Век бы его, черта лысого, не видать!

Остатки юношеских иллюзий, каким-то чудом сохраненные полковником ФСБ Скориковым почти до сорока лет, печально улетучились. Он давно представлял себе, как действуют механизмы, управляющие миром, но сейчас ощутил физически, так же ясно, как если бы прикоснулся ладонью к мощным замасленным рычагам и шестерням. Да нет, пожалуй, не замасленным; смазкой для этих механизмов во все времена служили кровь, пот, слезы человеческие и деньги, а не какой-нибудь там солидол.

Полковник Габуния между тем закончил разговор со стариком и повернулся к коллеге.

– На рынок ехали, – вполголоса, чтобы не слышали гражданские, сообщил он. – Их остановили для проверки документов. Они были тут с самого начала и все видели. Что делать будем, Миша, дорогой?

– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил окончательно разобравшийся в устройстве Вселенной полковник Скориков. – Не мне тебя учить, Ираклий, ты сам не первый год замужем.

– Не нравится мне это, – недовольно шевеля усами, проворчал Габуния. – Смотри, какую грязь развели! А свалят на кого? Опять на грузин?

Скориков сунул в зубы сигарету, зажег и рассеянно огляделся. Да, грязи действительно было много, но он уже решил, что с ней делать.

– Зачем обязательно на грузин? – сказал он. – На террористов. Тех самых, которые наркотики везли. Ехали они, ехали и вдруг видят – блокпост. Тогда что? Тогда они берут старую «шестерку», начиняют ее взрывчаткой, сажают туда двух смертников… А? Как тебе идея?

Габуния поморщился.

– А смертники кто? – спросил он. – Опять грузины? Не нравится мне это, Миша.

– Я тоже не в восторге, – согласился Скориков. – Но другого выхода не вижу. Я здесь старший, Ираклий, и я принял решение.

– Э, что вспомнил – старший! Ты на чьей территории? Ты над своими головорезами старший, а не надо мной!

– Вот именно, – хладнокровно подтвердил полковник Скориков и кивнул тому, кто уже некоторое время стоял у Ираклия Самсоновича за спиной.

Капитана Якушева ему навязал генерал Прохоров. «Ума он небольшого, – сказал генерал, – зато преданный, как пес. Ни о чем не рассуждает, ничего не боится, ни в чем не сомневается, просто выполняет приказы. Что прикажешь, то и выполнит». Скорикову капитан не нравился; он подозревал, что основной задачей капитана Якушева является не столько оказание ему посильной помощи в острых ситуациях, сколько осуществление малопочтенных функций соглядатая и доносчика. Впрочем, в глаза Якушев особенно не лез, под ногами не путался, а когда в нем вдруг возникала нужда, неизменно, будто по щучьему велению, оказывался под рукой. Вот и сейчас он как-то незаметно очутился прямо за спиной у полковника Габуния, держа автомат одной рукой за ствол, а другой за казенник – ну, примерно так, как держат острогу, намереваясь проткнуть ею ленивую глупую рыбину. В его способности предугадывать еще не сформулированный приказ чудилось что-то мистическое. Ну откуда ему было знать, о чем идет у полковников разговор и, главное, чем он, этот разговор, кончится?!

Тем не менее он все это как-то угадал и заранее вышел на позицию, приготовившись выполнить приказ, который Скориков в тот момент еще и не думал отдавать. Эта готовность так явственно читалась во взгляде, которым Якушев смотрел на полковника, что Скорикову оставалось только кивнуть.

Что он и сделал.

Якушев поднял автомат и четко, как на занятиях по рукопашному бою, коротко и резко ударил полковника Габуния прикладом по затылку. Пистолет грузина коротко лязгнул, ударившись об асфальт, а сам Габуния, одетый в толстое зимнее обмундирование, повалился мягко, почти беззвучно.

– Все слышал? – спросил Скориков у Якушева. – Давай займись.

Брезгливо перешагнув через откинутую в сторону руку Ираклия Самсоновича, полковник Скориков перешел на сторону дороги, противоположную той, на которой размещался расстрелянный блокпост, резким движением отбросил окурок, присел на сырой бетонный блок ограждения, закурил снова и стал ждать, пока спецназовцы под командованием Якушева сделают все как надо.

…Когда полковник Габуния открыл глаза, колонна уже ушла. Голова у него раскалывалась, к горлу подкатывала тошнота – возможно, из-за запаха бензина, которым, казалось, пропиталось все вокруг. Руки полковника лежали на оплетенном разноцветной изолированной проволокой руле какого-то автомобиля – судя по знакомой, некогда считавшейся шикарной, а ныне казавшейся наивно-вычурной приборной панели, то был «ВАЗ-2106», в просторечье именуемый «шестеркой». Сквозь треснувшее ветровое стекло Ираклий Самсонович видел только серую стену, неряшливо сложенную из бетонных блоков, и проем в этой стене, заложенный мешками с песком таким образом, что оставшееся отверстие своими размерами и конфигурацией напоминало пулеметную амбразуру. Судя по стволу ручного пулемета, который торчал оттуда, бессмысленно и криво уставив в низкое серое небо свой комариный хоботок, это и была амбразура. Стена вокруг нее была густо исклевана пулями, просыпавшийся песок припорошил дерюжные бока вспоротых очередями мешков. Глядя на эти мешки, полковник Габуния наконец вспомнил все, в том числе и план Скорикова, и сообразил, за рулем какой именно машины сидит. Понял он также и то, зачем его сюда посадили, и это понимание вызвало на его разбитых губах тень печальной улыбки. Да, Миша Скориков поумнел, хотя и выбрал для этого далеко не самое подходящее время – по крайней мере, с точки зрения Ираклия Самсоновича. А то все талдычил про государеву службу, про благо Отечества и про курсантское братство – дескать, однокашника в обиду не даст; если что, грудью прикроет от пули…

Скосив глаза, Габуния посмотрел на соседнее сиденье. Сиденье пустовало. Тогда он обернулся и через плечо глянул назад. Пассажиров не было и там, зато было кое-что другое – два длинных, плоских дощатых ящика с железными ручками по бокам, выкрашенных в знакомый защитный цвет с черной маркировкой, которая бесстрастно подтверждала то, о чем можно было догадаться и так. Ираклию Самсоновичу стало любопытно, откуда у Скорикова столько взрывчатки – с собой он ее таскал, заранее предвидя что-нибудь в этом роде, или нашел прямо тут, на блокпосту? Во всяком случае, было ясно, что первоначальный план Михаила Андреевича изменился, и теперь в роли террориста-смертника должен был выступить полковник госбезопасности Грузии Ираклий Габуния.

Повернув голову, Габуния увидел старика. Тот лежал на обочине, скорчившись, уткнув в мокрый грязный снег седую голову. Его цивильный китайский пуховик бесследно исчез, сменившись пятнистым армейским бушлатом, морщинистая коричневая рука лежала на шейке автоматного приклада. Снег под ним был красный и частично растаял. Его молодой родственник, которому после смерти тоже вложили в руки автомат, валялся поодаль. Что ж, теперь все выглядело даже натуральнее, чем задумывалось вначале. Гражданские, старый и молодой, были членами вооруженного бандформирования, которое пыталось переправить на территорию России крупную партию наркотиков. Помогал им оборотень в погонах, полковник госбезопасности Габуния. Уничтожив весь личный состав блокпоста и понеся при этом небольшие потери, банда прорвалась через заставу и теперь уже, наверное, бесследно затерялась среди чеченских гор. Грузию в очередной раз обвинят в пособничестве террористам и международным торговцам наркотиками, и труп полковника Габуния, если от него вообще хоть что-нибудь останется, послужит этому отличным доказательством…