Текст книги "Масонская касса"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Партия была разыграна в мгновение ока. Ладонь генерала Прохорова легла на крышку кобуры; Косарев, не оборачиваясь, протянул руку за спину и схватил прислоненный к стене автомат. Но полковник Семашко оказался самым быстрым из троих. Его охотничий нож, рыбкой блеснув в тусклом свете электрической лампочки, пролетел по воздуху и с неприятным чавкающим звуком воткнулся Косареву в глотку, погрузившись в нее почти по рукоять. Пока все смотрели, как бывший майор падает, по пути к земле превращаясь из живого покойника в обыкновенный труп, Глеб нащупал и откинул запор, прижимавший крышку к горловине канистры, на которой сидел.

– Я так и думал, что недолго, – заявил он, когда тело Косарева распласталось на земле. – Хороший бросок, полковник. И решение правильное. Никогда не думал, что буду смотреть на труп с таким удовольствием, – совершенно искренне добавил он.

– Ну, еще бы, – с усмешкой согласился генерал Прохоров. Поскольку рука его все равно уже лежала на кобуре, он отстегнул клапан, поднял крышку и достал пистолет, из чего следовало, что настала очередь Слепого. – Так ты, выходит, рассчитывал погреть руки? – спросил он, снимая пистолет с предохранителя.

– А почему бы и нет? – с философским равнодушием пожал плечами Сиверов. – Такие бабки на дороге не валяются. Риск, конечно, немалый, так ведь и ставка велика. Черт, да только за то, чтобы разок взглянуть на такую гору деньжищ, стоило рискнуть головой! Ведь, кажется, все в жизни повидал, а такого – нет, не видел. Наверно, не судьба…

– Ну, почему же? – усмехнулся Прохоров. – Это несложно устроить. Правда, полковник?

– Как прикажете, – с сухостью, намекавшей на то, что причуда начальства не вызвала у него особого восторга, ответил Семашко.

– Прикажу, прикажу, – сказал Прохоров. – Я ведь тоже их сроду в глаза не видел, этих денег. Почему не воспользоваться случаем, раз уж я все равно здесь? Надо, надо взглянуть. Хотя бы для порядка. А вдруг ты их давно уже вывез и караулишь тут для блезира пустую яму? А?! Ну-ну, не надувайся, шучу. Но проверить все равно надо. А то, помню, как раз в здешних краях был случай: приехали ребята с базы ремонта и обслуживания для профилактического осмотра, подняли «утюг», а шахту, считай, доверху грунтовыми водами затопило, от ракеты один нос торчит… Или, скажем, мыши деньги погрызли, а вы тут всем скопом охраняете сто тонн бумажной трухи.

– Гм, – с сомнением произнес полковник Семашко.

– Не хмурься, не хмурься, полковник, открывай закрома! Покажем солдатику, за что он жизнью рисковал. Солдатик-то – молодчага! Если б не пожадничал и куратора своего пристрелил, вполне мог бы нам с тобой обоим нос натянуть. Пускай полюбуется напоследок, как выглядят полтора миллиарда мелкими купюрами…

Полковник наклонился, извлек торчащий из гортани Косарева нож, тщательно вытер лезвие об одежду убитого и щеголеватым движением бросил клинок в ножны.

– Разрешите выполнять? – официальным тоном осведомился он.

– Валяй, – махнув рукой, разрешил Прохоров и повернулся к Глебу: – Кстати, насчет жадности. Что-то тут у тебя не срастается, солдат. Охотился за такими деньжищами, а рискнул всем из-за мелочи, которую Потапчук заплатил… А?

– Бес попутал, – с притворным раскаяньем сказал Глеб. – И потом, синица в руках лучше, чем журавль в небе. Деньги лишними не бывают, товарищ генерал. Два рюкзака отсюда – это хорошо, но вместе с тем рюкзаком, который я получил от Потапчука, их получается уже три…

– Тоже верно, – согласился Прохоров, поигрывая курком пистолета.

Семашко вызвал по рации дежурного и приказал включить генератор.

– Сигареткой не угостите, товарищ генерал? – заискивающим тоном попросил Сиверов.

– Перед смертью не накуришься, – пошутил Павел Петрович и протянул ему сигареты и зажигалку. – Кури, солдатик.

Глеб осторожно вставил фильтр дорогой американской сигареты в разбитые губы, чиркнул зажигалкой и со счастливым видом сделал первую затяжку.

– Спасибо, товарищ генерал, – сказал он, возвращая Прохорову его имущество. – И за сигаретку спасибо, и за то, что позволили посмотреть…

– Жаль, Федя Потапчук этого не увидит, – в тон ему подхватил генерал-лейтенант, подпустив в голос пару печальных ноток, звучавших так же фальшиво, как голос эстрадного исполнителя, пытающегося петь без фонограммы. – Так и помрет на своем курорте… А может, уже и помер.

Глеб с очень неприятным чувством подумал, что это может оказаться правдой. Впрочем, выбора у него все равно не было.

– Да черт с ним, – сказал он и экономно затянулся сигаретой. – Надо было сразу его шлепнуть, через пару дней был бы миллионером. А теперь я кто? Покойник, и все из-за него…

– Это факт, – согласился генерал Прохоров.

Снаружи с треском ожил дизельный генератор, и разговаривать стало затруднительно. Почти сразу же на низкой басовой ноте загудели мощные электромоторы, послышался звук, похожий на треск ломающегося печенья, и в утоптанной земле в метре от места, где сидел Глеб, возникла длинная, идеально прямая трещина.

– Гляди-ка, работает, – сказал генерал Прохоров, живо сходя с зашевелившейся под ним крышки люка.

Глеб встал, кряхтя и изо всех сил стараясь казаться гораздо слабее, чем был на самом деле. Щель в земле расширилась до пяти сантиметров. Тайное уже стало явным, и это вот-вот должны были заметить. Сиверов сунул сигарету в зубы и покрепче закусил патентованный микронитовый фильтр. Крышка люка медленно отъезжала, у дальней стены вырастал шевелящийся вал земли. Косарев, верхняя часть туловища которого лежала на «утюге», тоже пришел в движение – казалось, труп пытается ползти, волоча за собой непослушные ноги. Сухие комья с неслышным за ревом генератора шорохом и стуком сыпались в ширящийся темный провал, пересеченный тонкой линией привязанной к монтажной проушине старой, лохматой веревки.

Глеб видел, что Прохоров смотрит на веревку, но реакции на это зрелище пока не было никакой. Видимо, генерал считал, что видит случайный обрывок, брошенный на «утюг» вместе с насыпанной для маскировки землей. Потом веревка, у которой не было слабины, натянулась, выскочив из земли по всей своей небольшой длине. Старая канистра, к которой был привязан ее второй конец, качнулась, накренилась и упала, издав очень характерный булькающий звук. Глеб ждал этого звука и потому услышал его, Прохоров же по-прежнему ничего не понимал. Глаза его удивленно расширились, он шагнул к канистре, которая как раз, лежа на боку, проползала мимо Слепого. Краем глаза наблюдая за Семашко, который стоял по другую сторону шахты, у дверей, и еще не видел ползущей по земле канистры, Глеб улыбнулся генералу разбитыми губами и точным ударом ноги откинул крышку.

Момент истины наступил под тарахтенье дизельного генератора и бульканье свободно вытекающего на землю бензина. Прохоров вскинул пистолет, но Глеб уже был рядом с ним. Перехватив запястье сжимавшей «стечкин» руки, Сиверов провел прием, в мгновение ока поставив генерала между собой и уже замахнувшимся ножом Семашко. Брошенный полковником отлично сбалансированный клинок с тупым звуком вонзился в живой щит; Глеб почувствовал удар и то, как содрогнулось в предсмертной конвульсии крупное, тяжелое тело генерала Прохорова. Продолжая удерживать мертвеца перед собой за шею, он протолкнул указательный палец в предохранительную скобу зажатого в руке Прохорова пистолета и выстрелил в полковника, который, мигом оценив ситуацию, уже успел схватиться за дверную ручку. Мертвое тело с простреленной навылет головой рухнуло на дощатую дверь и, распахнув ее своим весом, вывалилось наружу.

Канистра уже висела над открывающимся провалом шахты, раскачиваясь на веревке, как маятник. Глеб разрядил в нее обойму пистолета, превратив в решето, из которого во все стороны били прозрачные, слегка желтоватые струи. Запах бензина кружил голову; внизу, совсем недалеко, таинственно поблескивала, отражая свет лампочки, туго натянутая полиэтиленовая пленка. Труп Косарева, уже некоторое время свисавший головой вниз над шахтой, словно приняв наконец решение, мешком соскользнул вниз. Глеб опустил тело генерала Прохорова на землю, вынул из кармана камуфляжной куртки теплый, увесистый брусок спутникового телефона и выпрямился, глубоко затягиваясь сигаретой с изжеванным, почти перекушенным надвое фильтром.

«Утюг» отъехал до конца и стал, замкнув собой концевой выключатель. Канистра гулко ударилась о бетонную стенку шахты, бившие из нее бензиновые струи стали вялыми, идя на убыль. Гудение электромоторов смолкло, и почти сразу же замолчал дизельный движок генератора. В тишине, которая после грохота и гула казалась оглушительной, Глеб расслышал встревоженное хрипение рации в кармане у мертвого полковника и доносящиеся снаружи крики.

Коротенький окурок, кувыркаясь, описал в воздухе дугу и беззвучно канул в черном провале открытой шахты. Глеб бросился к стене и подобрал автомат Косарева в то самое мгновение, когда позади него раздался характерный хлопок и над краем зияющего провала стеной взметнулось дымное бензиновое пламя. Таймер, который вел обратный отсчет оставшегося до пожара времени, остановился, высветив на табло длинную шеренгу нулей.

В распахнутую дверь, едва не споткнувшись о труп Семашко, вбежал человек с автоматом наперевес. Глеб срезал его короткой очередью прямо сквозь завесу набирающего силу огня, откинул крышку спутникового телефона и, уповая на чудо, по памяти набрал длинный номер.

* * *

Дремавший в кресле перед включенным телевизором пожилой араб встрепенулся, услышав исполняемую мобильным телефоном бодрую музыку, и схватил с жужжанием ползущий к краю стола аппарат. Другой рукой он взял пульт дистанционного управления и выключил телевизор.

Номер, с которого звонили, не определился. Араб хотел было из осторожности ответить по-английски – кто-то ведь мог и ошибиться номером, – но раздавшийся в трубке раскатистый перестук автоматных очередей, как топором, обрубил последние сомнения: это был именно тот звонок, которого он ждал на протяжении всех этих бесконечно долгих, томительных недель.

– Да! – закричал он в трубку, нимало не заботясь о том, что кто-нибудь, проходя по коридору, может услышать из занимаемого пожилым шейхом номера русскую речь. – Слушаю тебя!

– Горит костерок! – сквозь треск помех долетел до него далекий, торопливо срывающийся голос. – Заводите… свою шарманку!

В трубке опять прогремела короткая очередь, и соединение прервалось.

– Глеб! – крикнул в трубку араб, но ответом ему была полная тишина. – Постарайся выжить, – негромко добавил он в эту тишину и стал, близоруко щурясь, набирать на клавиатуре какой-то номер.

Обратив наконец внимание на какое-то странное неудобство, он заметил, что сжимает в левом кулаке свою бороду, сгоряча оторванную под грохот идущей в тысячах километров отсюда перестрелки. Он отшвырнул в сторону пучок длинных седых волос, закончил набор и, слушая потянувшиеся в трубке длинные гудки, рассеянно снял и отправил вслед за бородой чалму.

Считая гудки, он попытался сообразить, какое время суток сейчас на Восточном побережье Соединенных Штатов, но от волнения запутался в вычислениях и бросил это бесполезное занятие: даже если сейчас там была глубокая ночь, отложить звонок он не мог, не имел права.

Наконец ему ответили. Прочистив горло, он заговорил по-английски с едва уловимым московским акцентом.

– Мистер Уэбстер? Надеюсь, я вас не разбудил. Я беспокою вас по поводу нашей… э… договоренности. Да, удалось. Полагаю, хотя бы один из ваших разведывательных спутников в данный момент находится над районом Средней Волги. Полагаю также, что его камеры фиксируют пожар в лесном массиве неподалеку от известного вам города… Да, сэр, проверить не помешает. И еще я полагаю, что вам известно, какой именно вид топлива там горит… О, не стоит так волноваться! – воскликнул он, немного послушав встревоженное верещанье трубки. – Спрессованная бумага горит неохотно. Думаю, дело ограничится миллионом, от силы двумя… Не спорю, смешного в этом мало. Но… словом, вы меня понимаете. Там в любом случае останется кто-нибудь, кто погасит пламя. Во всяком случае, я на это надеюсь. И вы тоже? Отрадно слышать, сэр. Начинайте действовать и, прошу вас, не мешкайте, ситуация остается достаточно острой. Всего доброго, мистер Уэбстер.

Он прервал соединение и положил трубку на стол. Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись в противоположную стену, на которой не было ничего примечательного, если не считать какой-то абстрактной картины, которая неизменно вызывала у него неприятную ассоциацию с прозекторской в разгар рабочего дня. Затем человек в кресле встрепенулся, словно пробудившись от долгого сна, энергично встал и отправился переодеться в европейский костюм. Настало самое время воскреснуть из мертвых и вернуться домой. Как его встретит Родина, Федор Филиппович Потапчук мог только гадать, но это уже не имело значения: замысел его осуществился, а жить вечно он не собирался.

Глава 23

Глеб сидел в машине и курил, поглядывая то на часы, то в сторону Боровицких ворот. Часы неумолимо отсчитывали время. Выкурив бог знает какую по счету сигарету, Слепой выбрался наружу и начал нервно прохаживаться вдоль машины. Ему вспомнились «Три мушкетера» – конкретно тот момент, когда Атос, Портос и Арамис прогуливались у парадного крыльца дворца герцога Ришелье, поджидая вызванного на приватную беседу с всесильным кардиналом д'Артаньяна. Разница заключалась лишь в том, что мушкетеров было трое и они худо-бедно могли рассчитывать, устроив с божьей помощью кровавую резню на ступенях и в сводчатых коридорах дворца, вызволить из беды своего не по годам шустрого приятеля-гасконца. Глеб Сиверов был один как перст, и в случае чего рассчитывать ему было не на что, даже если бы он вломился в Кремль на угнанном с военного парада танке.

Через ворота по одному и группами входили и выходили люди. За то время, что Глеб маялся у обочины, в Кремль въехали две машины с державными триколорами на номерных пластинах и еще три выехали оттуда. Всякий раз, заметив блеск ветрового стекла и отсвечивающие черным лаком борта, Глеб напрягался, но машины были не те. При этом Слепой превосходно понимал, что человека, которого он ждал, могли вывезти из Кремля на любой из них – на заднем сиденье, а то и вовсе в багажнике, и совсем не обязательно живым.

Впрочем, такой исход представлялся ему маловероятным. Там, в Кремле, сидел по-настоящему хороший, умный игрок. Эту партию он проиграл; ему предложили почетную ничью, и надо было быть законченным болваном, чтобы не принять такое предложение.

Глеб пошарил в пачке, выудил оттуда предпоследнюю сигарету, закурил и вернулся за руль, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Ему очень некстати вспомнилось: многие люди, начиная с обитающих в подвалах бомжей и кончая знаменитыми на весь свет писателями и философами, твердо уверены, что миром правят именно болваны. А если к власти случайно приходит деятель с приличным коэффициентом интеллектуального развития, он непременно оказывается кровавым маньяком, потому что нормальному, пристойному человеку на верхушке политической пирамиды просто не удержаться. Нужно быть либо послушной марионеткой в руках своего окружения – то бишь все тем же болваном, – либо держать упомянутое окружение, а заодно и всю страну в ежовых рукавицах…

Но даже не являясь ни идиотом, ни маньяком с руками по локоть в крови, человеку трудно сопротивляться вполне естественному желанию отомстить, ответить ударом на удар. Плотник, ударивший себя молотком по пальцу, швыряет этот молоток в угол с воистину нечеловеческой силой; больно споткнувшись о табуретку, мало кто устоит перед искушением хорошенько двинуть по ней непострадавшей ногой, ушибив и ее тоже. В таком поведении нет ничего от рационального мышления, и оно в равной степени свойственно как слесарю-сантехнику, так и профессору политологии.

Кроме того, с чисто процедурной точки зрения вторично похоронить уже числящегося в списках умерших человека гораздо проще, чем официально признать его живым и восстановить не только в звании (это бы еще куда ни шло, генералов у нас хватает, так что одним больше, одним меньше – разница невелика), но и в должности, которую уже занял кто-то, много лет подряд мечтавший о повышении.

Словом, отправляясь на прием к первому лицу страны, хороший знакомый Глеба Сиверова очень сильно рисковал. А уповать ему приходилось, увы, всего лишь на несколько торопливо исписанных от руки листков бумаги да на своевременные и энергичные действия давнего врага, генерала ЦРУ Уэбстера…

С юго-запада приползла тяжелая серая туча, погасив яростный блеск золоченых двуглавых орлов, оседлавших острые верхушки кремлевских башен. Глазам стало немного легче; воздух сделался плотным и влажным, а спустя еще четверть часа на горячем пыльном асфальте начали расплываться темные звездочки дождевых капель.

Под мерный перестук набирающего силу дождя Глеб думал о том, что ожидание, пожалуй, самая неприятная вещь на свете. Даже когда он, оставляя во мху кровавую борозду, ползком уходил от охваченной пламенем «Барсучьей норы», ни на что не рассчитывая, слыша похожую на шум дождя барабанную дробь автоматных очередей, ему было не в пример легче. Черт подери, да сколько же, в самом деле, человеку нужно времени на то, чтобы решить, где именно поставить запятую в предложении: «Казнить нельзя помиловать»?!

За первой тучей как-то незаметно пришла вторая – плотная, темно-фиолетовая. Дождь припустил всерьез, разогнав пеших туристов; ветровое стекло совершенно ослепло из-за струящейся по нему воды, а боковые сделались рябыми от капель. В темном небе сверкнула ослепительная белая вспышка, и сейчас же раздался оглушительный трескучий удар. Машина слегка присела на амортизаторах, со всех сторон на разные голоса завыли, закрякали, заулюлюкали потревоженные природным катаклизмом автомобильные сигнализации. Глеб выдвинул приемный лоток магнитолы, аккуратно уложил в круглое гнездо компакт-диск и нажал на кнопку воспроизведения. Мощные динамики наполнили салон чистыми звуками. Звучал Верди, и, слушая мелодичные, жизнеутверждающие переливы скрипок, Сиверов привычно подумал, что, пока на свете есть такая музыка, еще не все потеряно.

Дождь барабанил по крыше, крупные капли взрывались на капоте фонтанчиками брызг, громовые раскаты следовали один за другим, время от времени перекрывая даже пронизывающие насквозь каждую клетку тела звуки скрипок и виолончелей. Слушая Верди, Глеб предусмотрительно планировал операцию возмездия. При его квалификации это представлялось вполне возможным, хотя такая акция, став венцом его профессиональной карьеры, без сомнения, поставила бы в ней точку. Что ж, в конце концов, и это было не так уж плохо – поставить точку на самом пике…

Он как раз продумывал пути отхода, стремясь превратить точку в многоточие, когда уловил краем глаза раздробленный дождевыми каплями на тысячу желтых искорок свет автомобильных фар. Через забрызганное стекло было невозможно что-либо разглядеть, и Глеб, нажав кнопку, опустил стекло на несколько сантиметров.

В образовавшуюся щель вместе с брызгами ворвались запахи горячего асфальта, прибитой дождем пыли и мокрой зелени Александровского сада. Из Боровицких ворот выезжала машина – черный лимузин с наглухо затонированными стеклами. Глеб раздавил в пепельнице окурок своей последней сигареты, запустил двигатель и включил «дворники» – машина была та самая, которую он ждал уже на протяжении без малого двух часов. Продолжая сверлить взглядом непрозрачные стекла лимузина, он протянул руку и выключил музыку, которая теперь превратилась в раздражающую помеху.

Лимузин вывернул на Манежную, погасил оранжевый указатель поворота и начал плавно набирать скорость. Когда он проезжал мимо машины Глеба, одно из затемненных стекол опустилось, и в проеме открытого окна Сиверов увидел знакомое лицо. Потом лицо скрылось, и вместо него появилась рука, большой и указательный пальцы которой были сложены колечком, обозначавшим, что все о'кей.

Глеб усмехнулся, закрыл окно и, аккуратно тронув машину с места, поехал сквозь летнюю грозу за стремительно удаляющимся черным лимузином.

* * *

Дождь продолжал гулко барабанить по жестяному карнизу; чувствовалось, что это надолго, но Глеб ничего не имел против. Он приготовил Федору Филипповичу чаю, себе – кофе и сел в кресло.

– Так как же отнеслось высокое начальство к вашему воскресению из мертвых? – поинтересовался он.

Потапчук, скосив глаза, потеребил кончик носа.

– Сказало, что оно радо видеть меня в добром здравии, – сообщил он наконец.

– Так уж и радо?

Воскресший генерал попробовал чай и осторожно поставил чашку обратно на блюдечко.

– А почему бы и нет? – пожав плечами, сказал он. – У меня сложилось совершенно определенное впечатление, что в последнее время это самое начальство чувствовало себя, как человек, который выпустил джинна из бутылки и не знает, как загнать его обратно. «Профсоюз» вошел в силу, стал неуправляемым и действительно по ряду признаков начал напоминать самую настоящую масонскую ложу. И генерал Прохоров, которого ты ухитрился прикончить, играл в этом процессе далеко не последнюю роль…

– Генерала Прохорова убил не я, – счел необходимым уточнить Глеб.

– Угу, – промычал Федор Филиппович. – Знакомая песня. Я-де только чуть-чуть подтолкнул его в спину, а голову ему отрезал поезд…

– Что-то в этом роде, – согласился Сиверов, смакуя кофе. – Правда, толкать пришлось изо всех сил. На удивление устойчивая, монументальная фигура!

Потапчук хмыкнул, отдавая должное шутке. Вид у него, несмотря на густой южный загар, был усталый, осунувшийся, и Глеб уже не впервые порадовался тому обстоятельству, что не дослужился до генеральского звания.

– Ну, а как все прошло? – полюбопытствовал он.

– На высшем уровне, – отозвался генерал. – Очень мило, предельно корректно – словом, как по телевизору. Предсмертная записка Скорикова его, скажем так, удивила, а когда я упомянул о существовании ее электронной копии, которая в случае чего может ненароком попасть в Интернет, он прямо-таки обиделся: дескать, за кого вы меня принимаете? Сделано дело государственной важности, спасен международный престиж России, и тот, кто посмеет поднять руку на героя дня… ну, и так далее.

– А деньги?

– Уже вывезены. Погружены в самолет и отправлены спецрейсом прямо в Вашингтон. Пускай теперь их первое лицо вместе со своим госдепом объясняет сенату, а заодно и всей нации, откуда они, эти деньги, свалились им на голову. Соответствующая сумма возвращена в российский стабилизационный фонд, из которого, чтоб ты знал, в этом году планируется профинансировать строительство дорог и открытие новых промышленных производств в районах Дальнего Востока и Восточной Сибири.

– Ай да мы, – с непонятной интонацией пробормотал Сиверов.

– Вот именно, – сдержанно согласился генерал. – По факту крупного хищения государственных средств ведется внутреннее расследование, которое, как я полагаю, закончится ничем. Кстати, позволь тебя поздравить. Тебя собираются представить к ордену… Правда, посмертно.

– Ой, – сказал Глеб, ощупывая себя.

– Да, – кивнул Федор Филиппович. – Проявив самоотверженную храбрость и героизм, ценой собственной жизни… А ты как хотел?

– Полагаю, торжественная церемония вручения правительственной награды с трансляцией по Центральному телевидению мне действительно ни к чему, – подумав, сказал Глеб.

– Правильно, – кивнул генерал. – Здоровье дороже. Главное, дело сделано.

– Нет, ребята, я негордый, – задумчиво процитировал Глеб. – Не заглядывая вдаль, я скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль…

– Лучше возьми деньгами, – посоветовал Потапчук. – А то ведь медаль, присвоенную посмертно, полагается вручить вдове павшего героя. Тебе это надо?

– Не надо, – сказал Глеб. – А что вы там говорили о деньгах?

Федор Филиппович усмехнулся и глотнул чаю.

– По официальным данным, – сказал он веско, – ты спалил около полутора миллионов долларов. Но, – он многозначительно поднял указательный палец, – как известно, официальные данные не всегда соответствуют действительности. Бывает, что сумма ущерба в них занижена, а бывает, знаешь ли, и наоборот… В общем, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

В ту самую минуту, когда Слепой перестав, наконец смеяться, отправился заваривать новую порцию кофе, в лесном массиве неподалеку от столицы маленькой поволжской автономии прогремела серия взрывов, смешавшая с землей все, что осталось от объекта «Барсучья нора» после того, как его взял штурмом высаженный с вертолетов спецназ. Несмотря на расстояние, эхо взрывов долетело до городского кладбища, где как раз заканчивался траурный митинг по поводу безвременной кончины начальника милиции подполковника Журавлева. Подполковник был найден мертвым на пороге собственной квартиры; согласно медицинскому заключению, смерть наступила в результате сердечного приступа, но хоронили подполковника в закрытом гробу, что дало сплетникам богатую пищу для пересудов. Глеб Сиверов о смерти подполковника так никогда и не узнал – потому, наверное, что никогда не интересовался его судьбой.