Текст книги "Масонская касса"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13

Василий Николаевич Зимин, в кругу старых знакомых до сих пор охотно откликавшийся на кличку Зяма, сидел в своем просторном, заново отделанном кабинете и курил тонкую длинную сигару, время от времени обмакивая ее кончик в стакан с виски. Василий Николаевич был грузен, лыс как колено и одет в просторный светлый костюм свободного покроя. Под пиджаком была черная шелковая рубашка с расстегнутым до середины груди воротом, в вырезе которого виднелась золотая цепь толщиной в палец. На лице Василия Николаевича, ставшем заметно шире и рыхлее с тех пор, как он в последний раз выходил на разборку, застыло выражение ностальгической грусти. Зимин смотрел телевизор, по которому опять передавали репортаж о нелепой смерти мэра Губарева – Губы, с которым Василию Николаевичу случалось и выпивать, и ходить по бабам, и бить друг дружке морды, и даже ломать кости во время разборок. Те времена остались в далеком прошлом; сферы влияния были давным-давно поделены, точки расставлены, и бывшие противники сошлись на том, что худой мир лучше доброй ссоры. Зяма не копал под Губу, а Губа, сидя в кресле мэра, не чинил Зяме препятствий в бизнесе – наоборот, помогал, оказывал содействие в тех случаях, когда это было для него не слишком обременительно.

Впрочем, отражавшаяся на лице господина Зимина грусть являлась лишь оболочкой, в которую были упакованы иные, куда менее благопристойные, но зато более глубокие и конструктивные размышления и чувства. Бизнесмен Зимин был крупнейшим в автономии лесозаготовителем и полностью контролировал эту основную отрасль местной экономики. С новопреставленным Губой у него был налажен тесный деловой контакт, а как оно получится с новым мэром, Зяма не знал, поскольку даже не мог представить, кто теперь займет вакантное место. Это раньше, когда должность главы городской администрации была выборной, на процесс можно было как-то влиять, а теперь… Теперь все зависит от этого козла, так называемого президента так называемой республики: кого он назначит, тот и сядет в освободившееся кресло. А то и вовсе пришлют какого-нибудь клоуна из Москвы – молодого, деловитого, наглого. Одно слово – рука Москвы… И вот, покуда найдешь, с какой стороны подступиться, тебя сто раз успеют вымести вон новой метлой.

Кроме того, Василий Николаевич никак не мог взять в толк, какого дьявола Губу понесло в ту сторону, да еще и на вертолете. В том направлении, насколько было известно Зимину, на расстоянии четырехсот километров не было ничего примечательного, помимо медленно вымирающих или уже вымерших лесных деревушек. И уж тем более не было там ничего, что могло бы вызвать интерес столичного мэра. Добро бы еще он управлял районом! И ведь вертолет взял не нормальный, армейский, а дряхлую медицинскую керосинку… С чего бы это?

Он снова сосредоточился на бормотании телевизора. Члены следственной группы выступали по одному, строя предположения, одно другого нелепее. Говорили о плохой видимости (Зимин пожал жирными плечами: видимость и впрямь была не ахти, но все-таки не настолько плохая, чтобы не заметить прямо у себя перед носом высоковольтную ЛЭП), о внезапно налетевшем сильном ветре (что, на взгляд Зимина, также было полнейшей чушью, поскольку никакого урагана не наблюдалось), о снежном заряде, о плохом техническом состоянии машины (опять же, что это должно быть за состояние такое, чтобы не совершить вынужденную посадку и не шмякнуться где-нибудь в лесу, а посреди чиста поля запутаться в дурацких проводах?)…

Начальник милиции Журавлев, мужик, в общем-то, неглупый, только малость повернутый на НЛО и прочей байде в этом же духе, нес откровенную, прочувствованную ахинею по поводу того, как он отговаривал уважаемого Константина Захаровича от этой поездки – будто заранее чувствовал, что добром она не кончится. Под конец интервью подполковник прямо перед камерой смахнул со щеки скупую мужскую слезу, из чего следовало, что он либо великий актер, либо уже успел основательно принять на грудь для успокоения нервной системы. Второе больше походило на правду, поскольку особой нужды пудрить телевизионщикам мозги и заговаривать им зубы у Журавлева не было: до вынесения экспертной комиссией своего заключения речь о возбуждении уголовного дела не велась. Какое заключение даст упомянутая комиссия, можно было догадаться заранее, а значит, Журавлев тут вообще был ни при кем и мог с чистой совестью послать корреспондентов куда подальше – к тем же экспертам, например. Что он и сделал, когда его попросили высказать свое авторитетное мнение о причинах трагедии…

Журавлева Зяма знал хорошо еще с тех времен, когда оба только-только начинали делать карьеру – Журавлев в роли оперуполномоченного уголовного розыска, а Зимин – в роли рэкетира на вещевом рынке. Помимо всего прочего, Зимину было известно, что, если уж подполковник срывался и позволял себе выпить в рабочее время, это в девяти случаях из десяти означало начало запоя продолжительностью от трех до десяти дней. В эти периоды Журавлев старался поменьше попадаться на глаза начальству, хотя ходил ровно и разговаривал членораздельно. Интервью он давал вчера, будучи, судя по всему, изрядно под мухой; следовательно, сегодня он тоже должен быть тепленьким. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке; помня эту мудрую поговорку, Зяма набрал номер мобильного телефона начальника милиции.

Ожидая соединения, Василий Николаевич думал почему-то не о предстоящем разговоре и даже не о покойном Губе, а об этом чертовом квадрате Б-7. Еще один из членов их тесной, повязанной деловыми интересами, старыми спорами, кровью, деньгами и общим прошлым компании приказал долго жить. Большинство смертей пришлось на последние два-три года, и почти все они были так или иначе связаны с квадратом Б-7. Потому-то, наверное, Зимину и вспомнился этот квадрат, что Губарев тоже проявлял к нему повышенный интерес и даже, по слухам, совсем недавно потерял там четверых своих бойцов. Как, впрочем, и сам Зяма, тоже заплативший заколдованному квадрату дань людскими жизнями… В сущности, было странно, что Губа гробанулся не там; если бы смерть нашла его в квадрате Б-7, никто бы не удивился.

Вопреки его ожиданиям, подполковник ответил почти сразу.

– Ну, чего тебе? – спросил он вместо приветствия. Язык у него ни капельки не заплетался, но Журавлев был-таки под банкой, и преизрядно.

– А то ты не знаешь, – сказал Зимин. – Новости по телевизору посмотрел, вот и захотелось перекинуться словечком с кем-нибудь из старой компании. Жизнь-то, мать ее, такая короткая!

– Это да, – вздохнул Журавлев.

– Осиротели мы с тобой, мент, – продолжал Зяма, посасывая пропитанный дорогим скотчем кончик сигары. – Пришлют на его место какого-нибудь обормота с Гарвардским дипломом, чего тогда делать-то станем?

– Когда пришлют, тогда и посмотрим, – довольно уклончиво ответствовал начальник милиции.

– Ты, главное, новому мэру про пришельцев не рассказывай, – продолжая осторожно гнуть свою линию, дружески посоветовал Зимин. – Не то как раз без работы останешься.

– Больно вы все умные, – обиделся Журавлев. – Костыль, помнится, тоже любил на эту тему пройтись, и где он? И этот баран, господин мэр… Слетаю, говорит, на инопланетян твоих погляжу, контакт налажу. Хватит, говорит, им в лесу отсиживаться… Вот и слетал, башка еловая. Как был шпана безмозглая, так шпаной и помер. Так что ты шути, но с оглядкой…

У Зимина на мгновение перехватило дыхание. Такого успеха своей словесной диверсии он не ожидал – по крайней мере, не так быстро. Видно, подполковник был пьян вдребезги, раз проговорился сразу…

– Погоди-ка, – сказал Зимин, – ты что несешь? Ты хочешь сказать, что он собирался полетать над квадратом… сам знаешь над каким?

– Я тебе этого не говорил, – мигом протрезвев, быстро сказал подполковник. – Даже если ты пишешь разговор… Словом, мой тебе совет по старой дружбе: не пиши, а что записал – сотри и забудь. Если только ты попробуешь эту запись хоть кому-то…

– Да ладно тебе грозиться-то! – благодушно воскликнул Зимин. – Ничего я не пишу, успокойся, чудак…

– Это не мне, это тебе надо беспокоиться, – сказал Журавлев. – Грозиться я и не думаю. Я тебя, дурака, предупреждаю, что про этот квадрат даже заикаться никому не стоит.

– Это не я, это ты первый про него заговорил, – напомнил Зимин. – Сказавши «а», надо говорить и «бэ». Что там у вас с Губой вышло-то?

– Да что вышло, – с огромной досадой отозвался Журавлев. – Ничего особенного не вышло. То же, что и всегда, вот что вышло. Я ему: не надо, мол, туда лететь. А он уперся как баран: надо, и точка! Баран и есть.

– Как же тогда его на эту ЛЭП занесло? – изумился Зимин. – Это ж совсем в другой стороне!

– А я знаю? – В голосе начальника милиции звучала безнадежность. – Я же говорю, нечисто с этим квадратом! Ой как нечисто! Не знаю я, как его туда занесло, а только… Ты правда не записываешь?

– Правда, – напряженно произнес Зимин. Он чувствовал, что сейчас будет сказано что-то по-настоящему важное. – Вот-те крест на пузе!

– Крест, – каким-то болезненным голосом повторил Журавлев. – Кресты, Зяма, они все больше на могилках… Короче, делай со мной что хочешь, а только гробанулся наш Губа совсем не там, где его нашли. Я тебе больше скажу: провода эти дурацкие тут ни при чем, и свидетели, суки, все врут. Ехали, понимаешь ты, мимо на «Урале», увидели, как он упал, и рванули напрямик через поле, по сугробам – помощь, понимаешь ты, оказывать. Кому, спрашивается, ее оказывать, если там огонь до неба? Ну, правда, морды закопченные и руки все в грязище, да только все равно врут, сволочи. И этот их «Урал»… Я номера запомнил и пробил по базе. Нет в природе таких номеров! Они числятся за «уазиком», который на «Десятке» восемь лет назад списали на металлолом…

– Может, ты ошибся? – рискнул предположить Зимин. – Делов-то – одну циферку перепутать…

– Кто ошибся – я? – с горечью переспросил подполковник. – После двадцати лет в органах?

– Так кто ж это был? – ошарашенно поинтересовался совершенно сбитый с толку Зимин. – Инопланетяне твои, что ли?

– Хренотяне! – неожиданно рассвирепел Журавлев. – Шути, шути! Скоро одного такого шутника хоронить будут. Вот только разберутся, где он, а где его охрана, и похоронят. Только не верится мне что-то, что в этой куче горелого дерьма кто-нибудь сможет разобраться…

Зимин хотел сказать, что даже и не думал шутить, но Журавлев уже прервал соединение. Василий Николаевич положил большой палец на кнопку повторного набора, но передумал. Журавлев уже явно сказал все, что знал, а его истерики были Зяме ни к чему.

Сигара у него в руке потухла. Он сунул ее в рот, скривился, ощутив на губах размокший конец, и швырнул длинный окурок в корзину для бумаг. Остаток виски из стакана чуть было не отправился туда же, но Зяма вовремя спохватился, что корзина дырявая и что до конца рабочего дня, когда явится уборщица, придется сидеть в луже, и просто оттолкнул стакан на противоположный край стола. Телевизор раздражающе бормотал; теперь там шел какой-то сериал. Зимин раздраженно ткнул пальцем в красную клавишу на пульте. Экран погас, и в то же мгновение, словно пульт управлял и ею тоже, в кабинет вошла секретарша.

– Василий Николаевич, к вам посетитель, – прощебетала она.

– Гони ты его ко всем чертям, – угрюмо буркнул Зимин, которому в данный момент было не до посетителей. Ведь наверняка же пришел очередной урод с так называемым предложением о спонсорстве! Будет битый час трясти перед носом каким-нибудь дурацким проектом, а когда попытаешься вникнуть в детали, обязательно окажется, что спонсорская помощь ему нужна лишь затем, чтобы пару месяцев пожить, не заботясь о хлебе насущном, а главное – о выпивке…

– Он говорит, что по важному делу, – рискнула возразить секретарша, из чего следовало, что посетитель уже успел ее подмазать.

– Я сказал… – свирепея, начал Зимин, но тут секретаршу вежливо отодвинули в сторонку и на ее месте возник какой-то субъект – надо полагать, тот самый посетитель, о котором только что шла речь.

– Что вы себе позволяете?! – возмутилась секретарша. – Я же ясно сказала: ждите в…

– Прошу прощения за бесцеремонность, – ответив на попытку секретарши честно отработать свой хлеб лишь рассеянной улыбкой, заговорил посетитель. – Клянусь, я ничего не продаю, и деньги ваши мне тоже ни к чему. Я действительно по делу. У вас в городе случилось печальное происшествие, и я предположил, что вы не захотите меня принять. Вот и набрался…

– Наглости, – подсказал Зимин.

– Смелости, – с улыбкой возразил посетитель. – Вы меня простите, но скорбь скорбью, а бизнес – бизнесом.

– Бизнес? Хм… – Зимин сделал бровями знак секретарше, и та исчезла, обогнув посетителя и напоследок одарив его сердитым взглядом. – А на каком это заборе написано, что я должен скорбеть? – поинтересовался он, когда за секретаршей закрылась дверь.

– Городок-то небольшой, – поделился своими соображениями посетитель, приближаясь к столу. – В таких городах все сколько-нибудь серьезные люди хорошо друг друга знают…

– Ладно, – оборвал его рассуждения Зимин. – Так что ты хочешь? Надеюсь, не поковыряться у меня в мозгах?

Василий Николаевич Зимин был на «ты» с покойным мэром; с президентом автономии он тоже был на «ты», как и с депутатом верхней палаты Думы от своего округа Сенчуковым. А поскольку семья и школа воспитали его не самым лучшим образом, он не обременял себя таким излишеством, как вежливость, и был на «ты» со всеми остальными. В своей взрослой, самостоятельной жизни Зяма только однажды превозмог себя и через силу обратился к человеку на «вы»; произошло это пару лет назад, и человек этот был министром лесной и деревообрабатывающей промышленности России. Да и то уже на десятой минуте разговора Зимин вернулся к свойственной ему манере обращения. Ну, согласитесь, смешно говорить «вы» человеку, только что принявшему от тебя стотысячную взятку в твердой валюте!

– Поковыряться в ваших мозгах было бы интересно, – с улыбкой признался посетитель и, не дожидала приглашения, плюхнулся в кресло, – но у меня другая профессия.

Да, на полоскателя мозгов этот тип не походил. Возраста он был неопределенного, где-то от тридцати до сорока пяти, а может, даже и пятидесяти; выше среднего роста, спортивный, подтянутый, с достаточно твердым лицом. Вот только тряпки… На первый взгляд с одеждой у этого типа был полный порядок: сшитое по последнему писку моды черное шерстяное пальто, безупречно отутюженные брюки, модные кожаные туфли, а также все, что к этому прилагается. Однако Зимин жил на свете не первый день и давно научился отличать по-настоящему дорогие и качественные тряпки от дешевого фуфла. Так вот, на посетителе было надето именно фуфло, и при этом угадывалось, что даже в этой дешевке он чувствует себя как корова под седлом: и непривычно, и неудобно, и перед людьми неловко, и сбросить нельзя. День снаружи стоял пасмурный, а этот тип вдобавок к своим клоунским тряпкам нацепил еще и темные очки – может, для создания какого-то придуманного им образа, а может, просто для того, чтобы Зимин не видел, как у него бегают глаза. Очки эти ему, естественно, мешали, и он все время задирал голову, чтобы хоть что-нибудь разглядеть из-под них; иногда, впрочем, он ее опускал и смотрел поверх оправы. Ну, клоун и клоун!

– Ну, и что у тебя за профессия? – спросил Зяма, составив окончательное и не слишком лестное мнение о посетителе.

– Я занимаюсь бизнесом, – ответил этот фрукт. – Вот, решил между делом приложить руку к лесозаготовкам в вашем регионе. Знающие люди посоветовали, к кому обратиться…

– Дураки тебе советовали, а не знающие люди, – грубо сообщил Зимин. – Выдачей лицензий и отведением участков под вырубку занимается администрация. Вот туда и иди.

– С администрацией я как-нибудь разберусь, – заверил его посетитель, на которого грубость Василия Николаевича, казалось, не произвела никакого впечатления. – Это не проблема.

– А я – проблема?

Посетитель улыбнулся.

– Вы – не проблема. Вы – человек, который может создать проблемы. А может и не создавать.

– Хм, – Зимин откинулся в кресле, сложил руки на объемистом животе и, сцепив ладони в замок, покрутил большими пальцами друг вокруг друга. – Ты с этой точки зрения?.. Ну… да. Да. Твой деловой подход мне нравится. Если ты, конечно, не подсадная утка.

– Я мог бы показать документы, – задушевным тоном сказал посетитель. – Но вы же сами понимаете, для налогового управления, милиции или ФСБ какие-то там документы – вот именно не проблема. Я же просто человек, который дает жить другим и хочет, чтобы ему платили взаимностью.

– Ну, вообще-то, я даже не знаю, что тебе предложить, – задумчиво промычал Зимин. – Это мой огород, и у меня как-то нет желания с кем-то делиться… Хотя, если ты согласен работать подо мной, почему бы не выделить тебе грядку?

– Может, обговорим детали? – обрадованно предложил посетитель и подался вперед, деликатно отодвинув в сторону недопитый Зиминым стакан.

Детали они обговаривали около получаса, пока наконец не пришли к устраивающему обоих решению. Осталось только определить, где именно посетитель, представившийся Глебом, и его напарник, какой-то Сан Саныч, станут валить лес – не сами, конечно, не собственноручно, а посредством вальщиков, которых в здешних, извечно одолеваемых поголовной безработицей краях всегда было, извините за каламбур, навалом. Зимин достал из сейфа и развернул на столе довольно подробную топографическую карту республики, и они склонились над ней.

– Если вам все равно, я бы предпочел работать где-нибудь поближе к городу, – заявил Глеб.

– У тебя губа не дура, – хмыкнул Зяма. – Хотя мне и вправду все равно. Ну, например, где?..

– Ну, где-нибудь тут, например, – сказал Глеб и ткнул пальцем в карту.

Проделано это было вроде бы наугад, но, когда Василий Николаевич посмотрел на карту, увиденное ему очень не понравилось: палец собеседника упирался в бумагу в опасной близости от северо-восточной границы квадрата Б-7.

* * *

Оставив Слепого (вот ведь сволочь-то, прости господи!) прохлаждаться в гостиничном номере, майор госбезопасности Якушев первым делом позвонил генералу Прохорову и доложил о несчастье, постигшем местного мэра Губарева, являвшегося правой рукой покойного Сенатора и потому значившегося в списке намеченных жертв под номером один. При этом ему пришлось довольно непочтительно прервать похвалы, которые начал было расточать в адрес Слепого обычно скупой на добрые слова Павел Петрович, и уточнить, что Губа отбросил коньки за сутки до их приезда и что Слепой тут совершенно ни при чем. При этом он прозрачно намекнул, что, поскольку работать Слепому не пришлось, то и обещанный ему гонорар следовало бы пропорционально урезать, на что Прохоров ответил: «Ты что, пьяный или башкой ударился? Его гонорар у тебя под мышкой висит!»

Машинально пощупав сквозь ткань куртки тяжелый и твердый пистолет, майор Якушев принес извинения и запросил дальнейших инструкций. Инструкции были следующие: перестать валять дурака и дергать начальство по мелочам, вынуть палец из ноздри, прекратить выкусывать блох из-под хвоста и заниматься, черт побери, делом, а не ждать, что и все остальные фигуранты списка последуют благому примеру новопреставленного Губы и окочурятся самостоятельно, без посторонней помощи. Из чего Якушев сделал логичный вывод, что новых инструкций не последует и что руководствоваться, таким образом, надлежит полученными ранее указаниями.

Так он и поступил, набрав по памяти номер сотрудника местного управления ФСБ, с которым ему предстояло контактировать – разумеется, негласно. Сотрудник этот, как понял Якушев, являлся кем-то вроде законсервированного агента генерала Прохорова. Год за годом спокойно выполняя свои служебные обязанности, он просто ждал своего часа, как ждет его засунутый на всякий случай под холодильник в крошечной кухне малогабаритной квартиры пистолет. Теперь этот час пробил, хотя «пистолету» предстояло не выстрелить, а послужить иным целям – ну, например, забить гвоздь или, скажем, отбить мясо.

Генерал Прохоров рекомендовал своего агента как человека исполнительного, надежного и расторопного, и майор Якушев был рад убедиться, что Павел Петрович не ошибся. Возможно, расторопность агента объяснялась многолетним отсутствием настоящей, живой оперативной работы и радостью по поводу ее появления; как бы то ни было, менее чем через два часа после телефонного разговора с ним майор Якушев имел все, что ему требовалось в данный момент.

Понятно, Якушев с удовольствием переложил бы рутинную черновую работу на чужие плечи, обремененные звездочками помельче и полегче майорских. Но характер задания не предусматривал вовлечения в работу посторонних лиц – ни из низового звена, ни из командного состава. В противном случае список людей, подлежащих ликвидации, начал бы расти как снежный ком, увеличиваясь в геометрической прогрессии. Подслушивать телефонные разговоры первых лиц города, начальника милиции например, – дело ответственное. Из этих переговоров можно почерпнуть информацию, которая впоследствии будет стоить жизни не только тебе, но и всем, кому выпало сомнительное счастье быть с тобой близко знакомым и кто хотя бы чисто теоретически мог получить от тебя упомянутую информацию.

И потом, если бы до Павла Петровича Прохорова дошли сведения о том, что майор Якушев вопреки его прямому приказу открыл доступ к тайне квадрата Б-7 посторонним лицам, поименованный майор исчез бы с лица земли в тот же день, а может, и в ту же минуту – если бы, понятное дело, оказался хотя бы на расстоянии пистолетного выстрела. Павел Петрович, отдать ему должное, хоть и генерал, стрелял метко и никогда не колебался, если видел, что выстрелить необходимо…

В силу перечисленных выше причин всю вторую половину дня майор Якушев провел, сидя в глухом, без окон, подвальном помещении, большую часть которого занимала заставленная мудреной аппаратурой консоль. Помимо консоли, тут было только два вращающихся кресла, которые выглядели прямо как новенькие, но, судя по дизайну, были выпущены советской промышленностью лет тридцать назад. Что же до аппаратуры прослушивания, то, увидев ее, майор присвистнул и, не сдержавшись, вполголоса выругался матом: она была ничуть не моложе кресел. Чего стоили хотя бы бобинные магнитофоны, с которыми Якушев в последний раз имел дело, еще будучи курсантом школы КГБ! Оловянные тумблеры, которые до последнего вздоха сопротивлялись нажатию, а потом, уступив, щелкали, как мелкокалиберная винтовка, круглые цветные лампочки сантиметрового диаметра, жестяные приборные панели – где тоскливо-серые, где милого сердцу любого военного цвета хаки…

Усевшись в одно из кресел и внимательно осмотрев это хозяйство, Якушев нервно хихикнул. Он представил себе, каково ему пришлось бы, имей он необходимость перенести сделанные при помощи данного оборудования записи на современный цифровой носитель. Ведь разъемов, при помощи которых эти ископаемые жестянки можно было бы соединить, скажем, с компьютером, в наше продвинутое время днем с огнем не сыщешь!

Но необходимости в копировании записей у него не было. Никто не ждал от него доказательств чьей-то вины; он пришел в это место, чтобы прояснить обстановку. Для этой цели годилось даже такое допотопное оборудование, тем более что находилось оно, как не без удивления убедился Якушев, в превосходном состоянии. Честно говоря, все это добро выглядело попросту нетронутым. Консоль и кресла заросли пылью, и на полу, там, где ступали растоптанные ботинки майора, оставались следы в пыли. Вот уж, действительно, «на пыльных тропинках далеких планет»…

Похоже было на то, что всю эту аппаратуру не включали с тех самых пор, как она была установлена и прошла проверку на работоспособность. Более того, майор преисполнился уверенности, что нынешнее руководство местного управления ФСБ даже не подозревает о существовании данного пункта прослушивания. Кто-то поддерживал его в рабочем состоянии, производил необходимые подключения к вводимым в строй новым линиям связи, но в архаичные вращающиеся кресла никогда не садились операторы в погонах с синими просветами. Это, помимо всего прочего, служило косвенным доказательством того, что, по мнению Якушева, в доказательствах не нуждалось: «профсоюз» был силен не только в Москве, но даже и в этом забытом богом медвежьем углу.

Освоившись с управлением, Якушев подал на приборы питание и нацепил старинные, обрамленные мягкой пористой резиной головные телефоны. Потом, спохватившись, раскрыл принесенный с собой ноутбук, подключил к нему компактную коробочку определителя телефонных номеров и, следуя полученным от здешнего агента нехитрым инструкциям, грубо, путем простого скручивания проводов, соединил все это со здешними ископаемыми железяками. Приготовившись таким образом к работе, майор откинулся на спинку кресла и закурил.

Правда, в полной мере насладиться заслуженным отдыхом ему не удалось. Удача сегодня сопутствовала Якушеву. Мало того, что номер первый в списке кандидатов на ликвидацию откинул копыта без посторонней помощи, так еще и номеру второму приспичило обсудить обстоятельства его смерти с номером третьим как раз в тот момент, не раньше и не позже, когда майор заступил на пост!

Это выглядело так, словно господин Зимин специально ждал, пока майор подключится к телефонной линии, и позвонил начальнику милиции Журавлеву только после того, как убедился, что разговор прослушивается. Майор не имел ничего против; он считал, что давно заслужил немножко везения.

Покосившись на бездействующие, припорошенные пылью бобинные магнитофоны, майор стал слушать разговор, небрежно и быстро, как профессиональный референт, стенографируя некоторые, особо любопытные реплики. При упоминании о пришельцах он ухмыльнулся: подполковник Журавлев стал подполковником и начальником городской милиции по «профсоюзной» линии, с аккуратной подачи генерала Прохорова. Он был одним из распространителей нелепых слухов, призванных замаскировать правду о квадрате Б-7; ясно, подполковнику было не слишком приятно выслушивать шуточки в свой адрес, однако овчинка стоила выделки. Если бы Журавлев в свое время отклонил сделанное ему предложение, на пенсию он ушел бы, самое большее, капитаном, а уж о должности начальника милиции ему, пьяни подзаборной, нечего было и мечтать.

Когда Журавлев заговорил о записи разговора, которую якобы вел Зимин, ухмылка Якушева стала еще шире. Впрочем, она тут же уступила место выражению крайней сосредоточенности, а рука стремительно забегала по бумаге. Да, Павел Петрович был прав: четыре года – долгий срок, особенно когда человек не чувствует над собой постоянного контроля и, прямо скажем, не вполне ясно представляет себе, чем именно занимается. Да еще если человек на поверку оказывается сущим дерьмом, слякотью – непонятно, как на нем еще погоны держатся, не соскальзывают…

Журавлев в данный момент откровенно двурушничал, сливая Зимину, отпетому бандиту, которому личина респектабельного бизнесмена шла как корове седло, сугубо служебную информацию повышенной секретности. Конспектируя его выступление по телефону, Якушев внутренне ликовал, поскольку ему посчастливилось одним выстрелом уложить двух зайцев: во-первых, он убедился, что Журавлев неблагонадежен и подлежит уничтожению, а во-вторых, получил от этого поганого мента информацию, которую при иных обстоятельствах тот не выдал бы даже под пыткой. Выходит, этот их мэр, Губарев, собирался не куда-нибудь, а в квадрат Б-7! Его не пускали, отговаривали, ему не давали вертолет (можно было не сомневаться, что и тут поработал «профсоюз»), а он все равно полетел. И, надо думать, был сбит к чертовой матери охраной объекта «Барсучья нора»…

Продолжая записывать, Якушев покачал головой. Собрать горячие обломки, погрузить на машину, отвезти за добрых пятьдесят километров, разбросать их там в художественном беспорядке, оборвать провода высоковольтной ЛЭП – это же просто невообразимый труд! Интересно, кто охраняет объект?

Впрочем, вопрос был праздный, да на самом-то деле Якушева это и не интересовало. Сумели спрятать концы в воду, и слава богу. А может быть, этот Журавлев, дурья башка, окончательно помешался и несет заведомую ахинею. Ну, собирался Губарев лететь в квадрат Б-7, а потом взял и передумал. Ведь все кругом его отговаривали, да и народу там без следа исчезло – мама, не горюй! Мало ли что Сенатор нажимает. Жить-то все равно хочется! Переупрямил всех, поставил на своем, раздобыл вертолет чуть ли не из-под земли – короче, продемонстрировал характер и силу воли, – а когда выкобениваться стало не перед кем, кроме собственной охраны и пилота, приказал изменить курс. Сделаю, думает, кружочек и вернусь – на коне и весь в белом. А Сенатору так и скажу: нет там ни хрена, в этом твоем квадрате, а если и есть что-то, так с воздуха этого не видать. Нашел бы, короче, что сказать, по части вранья и придумывания отговорок наш народ кому угодно сто очков вперед даст…

Но это уже была ерунда. Чокнутого начальника милиции в городе никто не стал бы терпеть. Нет, Журавлев знал, что говорит. И сказал он все это Зимину по одной простой причине: Зяма тоже интересовался квадратом Б-7 и рано или поздно полез бы туда со своей едва-едва легализовавшейся братвой. Полез бы и сгинул; невелика потеря, конечно, но смерть крупнейшего в республике лесопромышленника повисла бы на шее у начальника милиции, как мельничный жернов. Ему пришлось бы проводить заведомо безрезультатное расследование, которое вкупе с целым ворохом дел подобного же рода сулило подполковнику в перспективе сплошные неприятности. Вот он и решил заняться, так сказать, профилактической работой с представителем группы риска…

– Ничего, – вслух сказал Якушев, когда телефонный разговор закончился, – скоро я тебя, ментяра, избавлю от всех твоих проблем. А заодно и группу риска приберем, хватит уже им небо коптить…

Его голос прозвучал в тесном, тускло освещенном пыльными плафонами в колпаках из прочной металлической сетки помещении одиноко и странно, как голос сумасшедшего, ведущего диалог с самим собой за две минуты до самоубийства. Майор невольно вздрогнул от этого неуместного звука, раздавил окурок о пыльную крышку стола, рассеянно уронил его на пол рядом с креслом и закурил новую сигарету.

Он провел в пункте прослушивания еще три часа, но не услышал больше ничего существенного. Вернее сказать, он вообще ничего не услышал; подполковнику Журавлеву звонили с разных номеров, но он так никому и не ответил – видимо, поговорив с Зямой, напился до полного беспамятства.