Текст книги "Отстойник (СИ)"

Автор книги: Андрей Стригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Хочешь, камни покажу? Метеориты. Отец их собирал, когда на Севере служил. Представляешь, засыпанная снегом тундра, а сверху падают огненные камни. Найти их легко, снег растапливается от жара и на их месте, возникают целые проплешины, – Стела внимательно смотрит на меня, – и я чувствую, как уплываю в сказочные дали. В душе сокрушаюсь: "что за дурная у неё привычка смотреть в глаза, так и голову у меня может снести!" – взяв себя в руки, пытаюсь спокойно произнести: – Здорово рассказываешь, – я стремлюсь выплыть на поверхность, но голос приобретает явную хрипотцу, невольно глянул на её красивые губы и ... чуть ниже. Трусливо скользнул взглядом по кофточке, где выделяются два таких трогательных девичьих холмика, и даже в глазах потемнело от вспыхнувших чувств, резко отворачиваюсь.

– Пошли! – она энергично дёргает меня за руку.

Кусая губы, плетусь за ней. Неужели любовь с первого взгляда?! Я вздрагиваю от каждого её прикосновения, хочется поскорее убежать из этой квартиры, но, как под гипнозом плетусь следом.

Кабинет генерала, в некотором смысле, скромный, ничего лишнего: кожаный диван, тяжёлый стол, три таких же кресла, два мощных сейфа, шкаф с множеством полок на всю стену, битком забитый разными книгами, исходя некоторого беспорядка, хозяин кабинета держит их не для красоты. В самом углу комнаты, ещё один шкаф, но в нём не книги – загадочно мерцают чёрные камни.

– Смотри, это железный метеорит, наверное, он прилетел с другой галактики, а вот этот – каменный, вдруг он с Марса? – забавно округлив глаза, делает она невероятное предположение.

– Что это? – я тяну руки к чёрному круглому шару, сплошь в доисторических ракушках.

– Ах это ... скорее всего не метеорит. Кстати, отец нашёл его на побережье Качи.

– У меня такой же, – я в смятении достаю из кармана чёрный камень и держу на ладони, и в этот миг что-то вспыхнуло в голове, промелькнули какие-то лица и словно из небытия прозвучал голос: "Кирилл, хватит копаться в унитазах, иди работать ассенизатором!" – тряхнул головой, наваждение нехотя сползло в угол сознания, я вытер холодный пот со лба.

– Слушай, а ведь, правда, один к одному! Подари! – удивляется Стела.

– Бери, мне не жалко, – словно во сне протягиваю ей камень.

Она хочет взять, но внезапно отшатывается, в глазах недоумение: – Меня как будто кто-то по рукам дал, – оторопела она. – Не хочу его! Странно как-то и отцовский камень не могу взять. Ты бы выкинул его, – неожиданно говорит она, и я напрягаюсь, где-то слышал подобное заявление, словно, из прошлой жизни.

Повинуясь внутреннему порыву, беру в руки чёрный камень генерала. Он лёг мне в ладонь, и я ощутил непонятное излучение, он словно насторожился и, в тоже время испытывает ко мне странное доверие – невероятное чувство, будто камень принял меня за своего. Под удивлённым и восхищённым взором Стелы, я повертел его в руках, поладил чёрную поверхность и, испытывая внутренний трепет, осторожно положил на место.

– Здорово! Как тебе удалось его взять? – воскликнула девушка.

– У меня такой же ... может, поэтому? – пожал я плечами, но чувствую, всё не так просто как хочется, что-то назревает, какие-то события, холодок пробежал по спине.

На часах шесть вечера, пара уходить, стараюсь незаметно намотать портянки, вроде как-то не эстетично это делать в присутствии красивой девушки, но Стела стоит в коридоре, прислонилась к косяку двери, насмешки в глазах уже нет, бесцеремонно наблюдает за моими манипуляциями. Наконец натягиваю сапоги, чуть освобождаю на поясе ремень, чтоб не слишком походить на молодого бойца, бодро произношу: – Пока, Стела.

– Пока.

– Я пойду?

– Иди.

– Как-нибудь встретимся?

– Зачем?

– Ну, – теряюсь я, – Фиолент показать.

– Ах это... ты служи, Кирилл, – неопределённо говорит она, суёт мне пакет с остатком торта и открывает дверь.

Выхожу, испытывая двоякое ощущение, вроде страстно хочу остаться, в тоже время, вздыхаю с облегчением.

Первым делом иду на свою стройплощадку. Ба! В удивлении присаживаюсь, у забора стоят ровные кубы из кирпича, распределены даже по оттенкам. Полковник сдержал слово. Скоро должен прийти прапорщик Бондар, а вот и он, лёгок на помине – грузно шествует со старшим сержантом Селеховым. Быстро хватаю пару кирпичей и, когда они показываются, натужно пыхтя, с кряхтением закладываю их на прежние места, вытираю со лба несуществующий пот. Немая сцена, челюсти у товарищей с грохотом вываливаются из пазов, глаза выкатываются и едва не падают вниз.

Стряхиваю невидимую пыль, строевым шагом луплю к прапорщику, лихо докладываю: – Товарищ прапорщик, рядовой Стре... Панкратьев ваше приказание выполнил!

– М-да, – жуёт губы прапорщик Бондар, – многое на своём веку видел, но чтоб так меня ошеломить?! Что скажешь, Селехов?

– Поощрить надо бойца, – старший сержант в удивлении вращает глазами. На фоне этих кирпичей, даже его многочисленные значки на гимнастёрке померкли.

– Хорошо, я согласен на индивидуальные тренировки, – гудит прапорщик Бондар.

– На полчаса раньше до подъёма можно вставать? – наглею я.

Прапорщик окидывает взглядом незыблемо стоящие кубы из кирпича, неожиданно вздыхает: – Добро, на полчаса можно, но чтоб на завтрак не опаздывал.

Я невероятно обрадовался, мне страшно не нравилось по утрам слышать: "рота подъём!!!" – затем толчея, суета, пихая друг друга, лихорадочно одеваются, бегут строиться и, не дай бог, кто опоздает в строй! Звучит команда: "рота отбой!!!" – затем снова: "рота подъём!!!" – и так до десяти раз, сержанты любят поразвлечься над молодыми.

Старший сержант кривится, но оспаривать решение старшины роты не смеет, это чревато последствиями. Рассказывали, как один дембель, как это говорят, "положил на всё", посчитал себя гражданским человеком. Не спеша прогуливался на крыльце, гимнастёрка расстегнута, ремень болтается чуть ли, не до колен, лущит семечки прямо на выходе из казармы и шелуху бросает на пол. Прапорщик Бондар остановился подле него, долго смотрел в наглое лицо, затем взял двумя пальцами толстый изгиб воротника и напрочь разорвал его пополам, даже дым пошёл! Надо обладать чудовищной силой, чтоб так сделать. Дембель это оценил, весь день ходил в тихом потрясении, старательно приводил себя в порядок, сшивал воротник и до самого увольнения в запас шарахался от большого и доброго прапорщика Бондара.

В роте всё как прежде, дневальные ползают на четвереньках, натирают и без того сияющие полы, ефрейтор Матвеев на турнике крутит "Солнышко", старослужащие собрались кучкой, разбирают посылку, пришедшую молодому бойцу. Тот стоит рядом, терпеливо ждёт, когда они что-нибудь ему выделят из его вещей. Рядовой Ли промчался с половой тряпкой. Не понимаю его. Все правдами и неправдами, пытаются увильнуть от работ, а он всегда: "Есть, товарищ сержант! Разрешите выполнять!" – и... шуррр, бежит мыть полы. Я с ним не общаюсь, что-то не верится, что он обладатель чёрного пояса по каратэ.

У гардероба вижу сослуживца, он аварец, звать его Османом Магомедовичем – необычный парень, как все горцы, обладает осиной талией, затем, мощные плечи, такого же размера шея, плавно переходящая в тяжёлую голову. Он тоже студент, правда, в его институте нет военной кафедры, и его забрали в армию со второго курса. Живёт, как он рассказывает, в горах, в селе Кувик, что находится в двухстах километрах от Махачкалы. Говорит, у них столь дикие места, что в каждом доме есть оружие: и карабины, винтовки, даже автоматы. Врёт, наверное. И есть у них гора Седло, вот там, обитают снежные люди. Конечно, поднимаем его на смех, а он, вращая выпученным глазами, доказывает, что и дед его видел и отец, а лично он натыкался на огромные следы. Вот, балабол! А ещё, часто подкалываем его, по поводу как он стал мастером спорта по вольной борьбе. Осман, не рисуясь, говорил, как из своего селения на плечах барашков таскал, а это километров восемьдесят. Затем спустился с гор, поступил в институт, пришёл на тренировку по вольной борьбе и, не обладая ни какими навыками, уложил на лопатки чемпиона СССР. Вот так и стал мастером спорта.

Он стоит, в глазах печаль и так мне его жалко стало, догадываюсь, есть хочет. Мы всегда голодные. Вкладываю ему в ладонь кусок торта.

– Что это? – удивлённо смотрит на меня.

– Торт.

– А почему мне его даёшь?

– Просто так.

Он провожает меня удивлённым, благодарным взглядом. Из умывальника появляется Филатов Миша, через плечо переброшено полотенце, лицо в мелких капельках, он меня замечает, хлопает по плечу и с шутливой издевкой спрашивает: – Как индивидуальные тренировки?

– Откуда узнал? – удивляюсь я.

– Да мимо кабинета командира проходил, дверь была отрыта. Ну, ты даёшь, Кирилл, зачем тебе всё это надо, они на это не пойдут, зачем им лишний головняк. Ведь я прав, наверное, кирпичи заставили складывать? – прозорливо замечает он, мощно вздохнув грудью, вероятно, хохотнул.

– Да было такое дело, но своей цели я достиг, индивидуальные тренировки мне разрешили.

– Неужели? И, каким образом? – Миша сдёрнул полотенце, не торопясь вытер лицо.

– Я все кирпичи уложил, Бондар как это увидел, даже слезу от умиления пустил, а старший сержант Селехов от удивления до сих пор заикается, – улыбнулся я.

– Гонишь? – глядя на меня добрым бычьим взглядом, хрустнул суставами Миша.

– Знаешь, почти нет. Правда, мне стройбатовцы чуток помогли, пока я был в особом отделе.

– Так, а с этого места подробнее, – нахмурился друг.

– Да всё нормально, – спешу его успокоить, – там, похоже, разобрались, что я не Панкратьев, а Стрельников.

– Неужели?

– Хотелось бы. В общем, поживём, увидим, – в размышлении проговорил я, – главное мать услышал.

– Здорово! – Миша ещё раз хлопает меня по плечу. – Ну, ладно, держи меня в курсе. Погнал в автопарк. Прапор вызывает, там какая-та фигня приключилась, ночью на постового волк напал.

– Чего? – округляю я глаза.

– Пустое. Какой волк рядом с Москвой, – ухмыльнулся Миша, – определённо, это одичавшая собака, но сапоги у парня конкретно порвала, хорошо, что тот успел выстрелить. Говорит, попал прямо в грудину, но не завалил, зверь убежал в сторону заброшенного метро. Вообще-то, какая-та фигня с тем метро, местные всякие страшилки рассказывают, будто в нём нечесть поселилась. Бред конечно, но я слышал, его собираются взрывать, а вот это уже странно. Там явно, какая-та аномалия, излучения, вредные газы, как пить дать, они то и вызывают у местных галлюцинации.

– А тебе, зачем туда идти, пускай прапорщик и разбирается, – забеспокоился я за друга.

Миша напряг на руках мышцы, они тяжёлыми валунами прокатились под гимнастёркой, и, усмехаясь, произносит: – Так, уважает он меня, я уазик поймал. Это произошло, когда колесо меняли, случайно выскочил домкрат, а прапор как раз под днищем лежал, расплющило б его в хлам. С тех пор шага без меня не делает, говорит, я приношу удачу, – хохотнул Миша.

– Как ты ещё жилы себе не порвал, – удивляюсь я, с уважением глядя на друга.

– Пустое, в своей деревне я трактора из грязи вытягивал руками, – без всякого бахвальства произносит Миша.

– Ты не перестаёшь удивлять, – искренне говорю я.

– Это ты меня потряс, индивидуальные тренировки разрешили, кому сказать, – он повёл широченными плечами. – Всё, я погнал! – Миша хлопнул ладонью по моей руке и быстро уходит.

Прохожу мимо каптёрки, внезапно оттуда вываливает Мурсал Асварович, мигом замечает мой слегка свободный ремень. У молодых он должен, перетянут, чуть ли не до позвоночника, сами же, носят их, если говорить грубо, на яйцах.

– Ничего ж себе, – возмущается он, – затяни!

Не спорю, чуть затягиваю, не свожу с него пристального взгляда, когда же он от меня отстанет.

– Слабо затянул, – Мурсал пытается просунуть палец между бляшкой и животом.

– Да, вроде нормально, – вспыхиваю я.

– Дай сюда! – он снимает мой ремень, меряет по своей голове, вновь протягивает.

Пытаюсь застегнуть, ну очень узко! Раздражение захлёстывает душу, расслабляю ремень так, что он брякнул ниже пояса.

– Ну, ты и хам, – тянет Мурсал Асварович, – а ну пошли в бытовку!

Заходим, он становится в боксёрскую стойку. Не шевелюсь, смотрю прямо в его чёрные глаза. Он словно взрывается, профессионально бьёт в голову, но я быстро ухожу в сторону и со всей силы рефлекторно наношу удар ногой в шею. Мурсал Асварович, растопырив руки, летит в угол каптёрки, прямо в толстое зеркало два на метр и, окровавленный падает в осколки. Дверь моментально распахивается, на пороге возвышается прапорщик Бондар.

Каптёр пытается встать, лицо всё посечено, кровищи как с порося, неожиданно он выкрикивает: – Товарищ прапорщик, всё нормально! Завтра, такое же зеркало достану!

Ничего не меняется в лице прапорщика Бондара, закрывает дверь, уходит. Помогаю каптёру встать.

– Ну, ты даёшь! – утираясь полотенцем, говорит Мурсал Асварович. – Где вот мне теперь, такое зеркало искать?!

– Извини, – искренне раскаиваюсь я.

– Ладно, забыли. Где так драться научился?

– В Севастополе.

– Как-нибудь побоксируем, вечерком. Ты не против?

– Почему нет? С удовольствием, – я с удивлением смотрю на каптёра, он не испытывает ко мне никакой злости, лицо обычное, невозмутимое.

– Тогда держи "краба"! – Мурсал протягивает толстую ладонь.

Настроение пятибалльное, иду в бытовку, надо бы подшить воротнички, мимо прошуршал рядовой Ли, ловлю его за рукав. Он непонимающе глянул мне в глаза.

– Послушай, – с напором произношу я, – с виду ты нормальный парень, утверждаешь, что имеешь чёрный пояс по каратэ, а ведёшь себя как шестёрка.

– Не понимаю тебя, – кореец сузил и до того узкие глаза.

– Что сержанты приказывают, сломя голову бежишь исполнять, унитазы уже блестят как у кота яйца, ты бы умерил свой пыл.

– Я не понимаю ...

– Чего тут понимать, надо как-то лавировать, стараться меньше попадаться им на глаза ... и не следует показывать такое рвение, ребятам это не нравится, считают, что в лучшем случае ты хочешь выслужиться, а в худшем – обычная шестёрка, – с сожалением произношу я, мне интуитивно он нравится, но я не могу понять его поведение.

– Ах это, – Ли улыбнулся, – мы разные, Кирилл. Я считаю своим долгом исполнять приказы командиров, ведь мы служим в советской армии.

– Да какие они командиры, обычные сержанты, причём хамоватые, они иногда по ночам наших ребят бьют ... узнаю кто, отметелю, – со злостью произношу я.

– Не знал, помрачнел Ли, – тогда это нарушение Устава.

– Что ты прицепился к Уставу, своей головой надо работать! – вспыхнул я.

– Ладно, Кирилл, мне умывальники надо дочистить, – с мягкой улыбкой произносит Ли.

– Ну, как знаешь, – разочарованно говорю я, – тебе жить.

Он скорым шагом пошёл в сторону туалета. Внезапно на пороге казармы появляется сержант Милюхин и рявкнул на дневального: – Из офицеров кто-то есть?

– Товарищ сержант, все убыли и прапорщик Бондар тоже! – бойко докладывает тот.

– Это хорошо, – сержант Милюхин ощутимо качнулся, выудил из-за пояса бутылку водки, сделал смачный глоток, – что-то я устал, ноги не держат, – он рухнул на табурет и с тупым видом смотрит на свои замызганные сапоги.

В этот момент с ним поравнялся Ли: – Товарищ сержант, разрешите пройти в умывальник!

– Ты кто? – выдохнул Милюхин.

– Рядовой Ли! Иду выполнять приказание старшего сержанта Селехова, мыть умывальник!

– Не кричи так громко, – поморщился сержант и гнусно усмехнулся, – вот тебе новое приказание, видишь мои сапоги, в дерьмо залез. Так вот, вылежи их так, чтоб блестели как яйца у кота Васьки.

Ли напрягся, чёрные глаза недобро блеснули: – Это не по Уставу, товарищ сержант!

– Что?! – Милюхин пытается схватить его за голову и тут, я оценил такой профессионализм, Ли поддаётся движению рук сержанта и молниеносно наносит удар головой в живот. Милюхин охнул, и начал сползать с табурета. Младший сержант Хиль и ефрейтор Матвеев, которые посмеиваясь, наблюдали за отвратительной сценкой, опешили, затем, с криками: "Тебе не жить, дух!" – бешено вращая глазами, понеслись на Ли.

И тут кореец передвигается в характерную стойку, дожидается, когда они к нему подбегут, подпрыгивает, легко сбивает их стремительными ударами ног. Младший сержант и ефрейтор рухнули без сознания. Открывается каптёрка, выбегает Мурсал: – Что за херня! – и двинулся на Ли.

– Мурсал, стой! – крикнул я.

– Что за херня! – он поворачивает ко мне перекошенное злобой лицо.

– Они сами виноваты! – я подскочил к нему. – Захотели чтобы Ли вылизал их сапоги.

– Что за херня?! – обомлел каптёр и опускает свои кулаки. – Это точно? – он не сводит с меня пронзительного взгляда.

– Не вру, всё так и было. Сержант Милюхин несколько перебрал, стал городить беспредел, Ли его успокоил, эти решили подписаться, вот и получили.

– М-да, – пожевал губы каптёр, – здесь явный перебор, – затем посмотрел на корейца: – Ты что, сам их всех вырубил?

– Виноват, – Ли потупил взгляд.

– Это они виноваты, – скривился Мурсал и добавил: – Ну да, духов надо воспитывать, но здесь явный беспредел. Ладно, я замну этот инцидент. Тащите их в каптёрку, пусть там оклемаются, заодно я проведу с ними трогательную беседу.

Как-то, с этого момента, служба пошла легче. Сержанты стараются меня и моих друзей, Мишу и Ли, излишне не напрягать, а по вечерам, с Мурсал Асваровичем устраиваем ринг, я учу его каратэ, но и из бокса беру многое. Вскоре у меня вырисовывается непонятный стиль, удары ногами как в каратэ, а руками – из бокса.

Проходит некоторое время и вот наконец-то дождались Присяги. Стою на плацу, волнуясь, зачитываю текст, теперь я полноправный солдат! Нас поздравляет генерал Щитов. Из строя смотрю в его волевое лицо, чувствую, он выделяет меня из толпы. Словно электрический разряд шваркнул в небесах, когда мы схлестнулись взглядами, я, "зелёный" солдат, и опытный генерал, мне даже показалось, запахло озоном.

Присягу приняли, скоро нам дадут оружие, первые стрельбы. Сидим в курилке, я не курю, но иногда сплёвываю в таз с водой, чтоб не откалываться от коллектива. Рядом Миша и Ли, они тоже не курящие.

Ли посмеивается своей загадочной корейской улыбкой, а Миша невозмутим как бескрайние равнины его деревни. Как-то незаметно мы стали закадычными друзьями, а укрепилась дружба, когда послали нас как-то в наряд по кухне. Нашей обязанностью являлась, уборка помещений. Сообща делаем всё быстро, чистота, порядок, наслаждаемся покоем. Неожиданно ко мне подлетает таджик, явно старослужащий и тычет мыльницей.

– Что это, зачем? – не понимаю я.

– Она меня не понимает, – взъярился тот, – унитаз забился, иди, вычёрпывай!

– Извини приятель, это не в наших обязанностях, – усмехаюсь я и моментально получаю сапогом под коленку. Больно! Врезал таджику так, что ещё долго наблюдал, как тот летел в коридоре. Азиат незаметно исчезает, но, спустя несколько минут, слышим яростный гул, по коридору несётся толпа, все с раскосыми глазами и огромными тесаками. Я таких ножей никогда раньше не видел, эти "инструменты" используются в разделочных цехах. Сказать по правде, стало не по себе. Вскакиваю в стойку, но меня опережает Миша, хватает длинную скамью и как пушинку метает вдоль коридора. Огромная скамейка, сшибает всех, не дав им опомниться, Миша и Ли, прыгают в эту кучу малу и безжалостно пинают дебоширов. Я, бегаю рядом, пытаюсь прорваться, чтоб внести свою лепту, но не могу подлезть, обречённо опускаю руки и жду, когда тех проучат. Затем мы сидим на длинной скамейке и смеёмся. Миша довольный, что никого не зашиб насмерть, Ли получил удовольствие от случайного поединка, а я, вспоминая, как летали по коридору коротконогие таджики, еле сдерживаю хохот.

На следующий день, как всегда старший сержант Селехов, ведёт нас на завтрак. Садимся – лысые и голодные, а он большой и великий, развалился за столом, кашу отодвигает, лениво намазывает на хлеб масло, нехотя кусает и выкидывает бутерброд в тарелку, этим он всем показывает, что стоит рангом выше всех. Мы же, как голодные щенки, лихорадочно поедаем кашу, давимся хлебом. Успеть бы наестся! В любой момент старший сержант Селихов может встать и гаркнуть: – Рота строится!

Кто не успел доесть, тот останется голодным. Вот он заелозил задом, вскоре встанет, мы быстрее задвигали челюстями. Неожиданно дверца в хлеборезке открывается, высовывается уже знакомый мне таджик, видит нас и через мгновенье появляется в открытой двери, в руках поднос забитый дымящимся мясом, идёт к столу, кладёт его напротив нашей неразлучной троицы, улыбается, кланяется и уходит. Старшего сержанта Селихова разбивает паралич, он едва не падает со скамейки. За годы службы еще ни разу не было, чтоб старослужащие лебезили перед "духами". Вот как, оказывается, отметелили и они признали в нас своих хозяев. Такой менталитет! Нам не понять их загадочной души.

Вообще, быть молодым солдатом в Советской Армии, не просто. Но одно для себя надо понял, нельзя пресмыкаться, но и наглеть тоже. В какой-то мере мне повезло, я сочетаю в себе все эти качества. Напрямую, меня и моих друзей, стараются не трогать. Конечно, бывают проблемы, но я гашу их быстро, без попрания достоинства человека. Помню, один "дед", слегка распоясался и бил нас по ногам в строю, чтоб выше поднимали ноги. Ничего ему в этот вечер не сказал, но ночью его бужу: – Вставай, – ласково тереблю его за плечо.

– Что такое? – в его голосе возникают испуганные нотки.

– Пойдём, в умывальник.

Он встаёт, безропотно, как-то обречённо идёт за мной, ноги безвольно шаркают по полу. Рота спит, никто не видит его позора. Завожу в умывальник, он опускает свой взгляд: – Был не прав, – тихо говорит. На этом инцидент был исчерпан, он больше никогда не бил молодых солдат по ногам, а для меня он перестал существовать, я очень не люблю трусов.

Сержанты, правда, иногда отрываются на нас, но грань не переступают, интуитивно понимают, что хоть я и молодой солдат, лучше лишний раз остеречься, я на генетическом уровне не терплю несправедливости.

Безусловно, как все хожу по нарядам, без энтузиазма шуршу на полах, доводя их до ослепительного сияния, часами маршируем на плацу и горланим солдатские песни. В общем, служба идёт как обычно.

– Рядовой Панкратьев! – гудит прапорщик Бондар. Он появляется в курилке, полностью заслоняя дверной проём плечами, даёт увольнительный. – Тебя вызывают в особый отдел. Бегом!

Холодок слегка скользит между лопатками. Особый отдел, для всех нас, нечто таинственное, чего следует остерегаться. Хотя, начальник Особого отдела, вроде, ко мне благосклонен.

Торопливо выхожу из курилки, в лоб в лоб сталкиваюсь с командиром роты. Капитан поглаживает усики, смотрит загадочно: – Значить интегралы знаешь, – почему-то вспоминает он.

– Товарищ капитан, меня вызывают в Особый отдел, – чеканю я.

– Дуй, Кирилл Сергеевич, – неожиданно говорит он и помигивает.

Я буквально шалею от его слов, замираю, как в столбняке. Неужели послышалось?

– Давай, Стрельников, поторопись, – откровенно улыбается капитан.

Всё же выяснили! Ликую я и несусь по дороге, сияя как ёлочная игрушка, а уже в гарнизоне едва не сшибаю патруль.

– Стоять, боец! – орёт офицер.

– Извините, товарищ лейтенант, я вас не заметил, – растерялся я.

– Не заметил?! Увольнительный! – рычит тот. Его лицо покрывается пятнами, замечаю, мы с ним совсем ровесники.

Протягиваю листок, лейтенант не глядя в него, суёт в карман: – Следуйте за нами, рядовой.

– Простите, но меня вызывают в Особый отдел, – тревожусь я.

– Сказки рассказывай байбаскам, – не верит лейтенант, – посидишь на губе, прыти поубавится.

– Зря ты так, товарищ лейтенант, – огорчаюсь я.

– Не тыкай, иди вперёд, воин! – рассердился молодой офицер и приказывает патрульным схватить меня под руки. Не упираюсь, но меня волокут достаточно грубо, словно преступника.

Гауптвахта находится на отшибе – заведение мрачное, там свои порядки, побывавшие в ней, иной раз с неделю харкают кровью.

Лейтенант решительно стучит в фанерное окно. Оно со скрипом отворяется, высовывается заспанная рожа сержанта: – Чего надо? – без малейшего уважения, спрашивает он. Лейтенант, багровеет, но своё "фе", не говорит.

– Примите арестанта!

– Основание? – нагло спрашивает сержант.

– Что?! – взрывается офицер, но стискивает зубы, выплёвывает: – Разгуливал по гарнизону в непотребном виде.

– В "гостинице" мест нет, – издевается сержант и закрывает перед его носом окно.

Смотрю со стороны, от души потешаюсь. Офицер видит это, кровь отливает от лица, белеет от злости, его патрульные отводят взгляды, чтоб тот не заметил насмешек.

Идём к ближайшему магазину, он покупает две бутылки водки, вновь тащит к гауптвахте и стучится.

– Что надо? – в окошке вновь появляется сонная рожа.

Лейтенант суёт водку, сержант оживляется, принимает товар, гостеприимно распахивает дверь: – Заводи!

Под суровым взглядом тучного прапорщика, сдаю ремень, документы и меня пихают в сырую, холодную камеру. Там уже сидит арестант, короткие волосы всклокочены, весь какой-то чёрный, взгляд затравленный.

– Привет, – я присаживаюсь рядом.

– Здорово,– нехотя произносит тот.

– С какой части? – чтоб начать разговор, спрашиваю его.

– Рота Обороны, – хмурится сокамерник.

– Вас же не сажают? – удивляюсь я.

– Чушь, всех сажают, – кривится он. – В лоб прапору дал, довыдёргивался.

– Не хило.

– Ага, чуть в дисбат не угодил.

– Как здесь? – ёжусь я.

– Увидишь, – усмехается сокамерник.

На этом разговор иссякает. Молчим, ждём событий. Всё тихо, служба разливает водку, им пока не до нас.

Спустя час железная дверь скрипит. Входит прапорщик с моим поясом и документами и с уважением произносит: – Свободен боец. Тебя ждёт начальник Особого отдела.

Радость всколыхнула сердце, быстро одеваюсь: – Удачи! – желаю своему сокамернику. Он смотрит на меня с удивлением: – Тебе того же.

Как хорошо на свободе! Вроде ещё не успел испытать всей прелести гауптвахты, но ощущение получил незабываемые.

В Особом отделе меня уже ждут. Иду к кабинету начальника, останавливаюсь и сразу слышу голос полковника: – Ты что, не видел в увольнительном маршрут следования?

Кто-то, что-то жалобно блеет в ответ. Набравшись смелости, стучусь.

– Заходи!

– Товарищ полковник ... – бодро начинаю я. Он, поморщившись, перебивает: – Изволите задерживаться, лейтенант Стрельников Кирилл Сергеевич!

Гл.7.

– Сфотографируешься в военной форме, возьмёшь у этого, вроде вы одной комплекции, – сурово произносит начальник Особого отдела, и лейтенант облегчённо вздыхает, он понял, гроза миновала. – Фотографии принесёшь прямо сюда, пусть сделают в первую очередь, скажешь, я попросил. На твоё имя забронировано место в общежитии. А по поводу твоих перспектив, хочу временно назначить заместителем командира роты, Алексей Павлович отзывается о тебе с положительной стороны, к тому же там вакансия, да и я к тебе присмотрюсь, может, начнёшь наконец-то вспоминать для чего ты здесь, – загадочно произносит он. Я непонимающе вскидываю глаза, он вяло махнул рукой: – Всё, можете идти.

– Есть! – крикнули мы хором и только собираемся развернуться: – Забыл сказать, – тормозит меня полковник, – мы попросили в институте рассмотреть твой диплом, учёный совет его оценил и решил сделать для тебя исключение – приняли без твоего присутствия. Вот, возьми диплом об окончании института, теперь ты полноправный инженер-механик.

Теряю дар речи, едва слезу не прошибло, смотрю влюблёнными глазами на усмехающегося полковника.

– Спасибо, товарищ полковник, даже не знаю, как благодарить.

– Отблагодаришь ещё, – он прищуривает глаза и мне показалось, под верхней губой, вновь блеснул белый клык. Встряхиваю головой. Наваждение, какое-то!

Одуревший и очумевший, выхожу из мрачного здания. Мой напарник в немом потрясении впился на меня взглядом, ещё чуть-чуть и шея свинтится, он даже вспотел, бедолага. Я его понимаю, не часто мы сталкиваемся с чудесами, не прошло и часа, а я из рядового превратился в лейтенанта.

– Кирилл, – протягиваю ему руку.

– Стас, – он поспешно шлёпнул вспотевшей ладонью. – Ну, ты даёшь! – непонятно чему восхитился он.

– Это ты даёшь, – насмешливо фыркаю я, – зачем меня за водку продал?

– Извини, во всём бабы виноваты.

– О, как?

– Доведут человека до расплавленного состояния, вот и срываешься.

– Лучше отожмись пару сотен раз, – советую ему.

– В следующий раз так и сделаю, – вздыхает Стас.

Под вечер я уже обладаю офицерским удостоверением. В ателье сняли мерку, а пока, хожу в солдатской форме. Стас перезнакомил меня со своими друзьями, такими же молодыми лейтенантами. Нет, вру, один старший лейтенант всё же был, но он очень гордый, курит в одиночестве на узком балконе, аккуратно стряхивая пепел, чтоб тот не попадал на бельё, висящее снизу, хотя не очень получается, но не это важно, главное желание.

Наволокли спиртного, перезнакомили с весёлыми женщинами. Они почему-то почти все липнут ко мне, наверное, нравится моя растопыренная солдатская форма.

В гранёном стакане топят мои звёздочки, с трудом пью, едва не проглатываю, но цепляю зубами. Донельзя счастливый, скалю зубы, а вокруг одобрительные вопли.

Что-то ни разу так не упивался, не узнаю себя, наверное – прорвало, всё что накопилось, вырывается наружу. В итоге, под одобрительные вопли, исполняю боевой танец индейцев Сиу. Женщины виснут на шее, кому-то из мужчин это не нравится, пытаются дать мне в морду, но я отмахнулся – тот улетел в сторону и на этом инцидент исчерпан. Затем все вместе горланим песни. Приходят возмущённые соседи, но и они зависают в нашей компании. Неужели всё это сотворил я?

Глубокой ночью, со Стасом, провожаю хохочущих девиц. На улице хорошо, светят звёзды, разгорячённые лица обдувает студёный ветерок. Уже осень, впору идти снегу, но в этом году всё как-то задерживается.

Незаметно Стас исчезает с одной из дам, другая, как только я полез к ней со своими объятиями, и моя рука решительно скользнула ей под кофточку, вспоминает, что у неё строгий муж, и я неожиданно остаюсь один. В недоумении потоптался на одном месте, удивляясь тому, что всё так быстро закончилось, а ведь столько было планов! Ну, да ладно, дело житейское, найти бабу дело не столь сложное.

Порывом налетает леденящий ветер, я несколько трезвею и внезапно вспоминаю Стелу, и даже в глазах потемнело. Боже мой, я хотел ей изменить, какой я гад! Пьяная слеза сорвалась вниз и я, горестно вздыхая, побрёл неизвестно куда. Очнулся на краю аэродрома, у примыкающего к нему леса, непонимающе огляделся, пытаюсь сообразить, где я нахожусь. Темно. Первый снег неуверенно заметался в воздухе, подставляю снежинкам разгорячённое лицо, не удерживаюсь на ногах, резко сажусь на холодную землю, кошмар, как же я напился! Краем уха слышу шорох, дёргаю шею вбок, замечаю две зыбких тени.

– Вы кто? – громко спрашиваю я и пытаюсь их рассмотреть.