Текст книги "Отстойник (СИ)"

Автор книги: Андрей Стригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Вот мы и встретились, но он совершенно не испытывает ко мне вражды, замечательная черта настоящего мужчины. А ведь правильно, какие могут тут обиды, мы друг друга не оскорбляли, просто крепко бились, но это дело молодое, а сейчас Миша конкретно повзрослел. В его глазах не вижу, ни упрямства, ни дурости, меня это открытие удивило, похоже, у себя в селе, у Миши просто был такой имидж, а на самом деле парень весьма неглупый.

– Вот это да! – я хлопнул по его мощной груди. – Сколько прошло времени после нашей встречи?

– Не так много, два года, – он ласково прокатил под кожей крупные желваки.

– Ну, и как ты, всё также – трактористом?

– Да нет, в этот же год поступил в государственный аграрный университет. Два курса отучился, и призвали в армию, после службы доучусь. А ты как, уже инженер?

Я нахмурился: – Осталось диплом защитить, но не успел.

– Как это? – удивился Миша.

– Загребли в армию под чужой фамилией.

– Неужели такое бывает?

– В нехорошую историю влип, защищал девушку и у меня случайно оказался чужой паспорт, с выдранной фотографией. Меня приняли за скрывающегося от призыва и быстренько отправили в армию.

– Невероятная история, – Миша пожевал губы, – впрочем, армия нужна, диплом можно защитить и потом. А ты как считаешь?

– От армии никогда не бегал, должен был лейтенантом поехать на военные сборы. Не справедливо получилось.

– Сборы – не армия, – брезгливо поморщился Миша, – считай, тебе крупно повезло, почувствуешь настоящую жизнь, а не картонную.

– Наверно ты прав, но я бы хотел служить под своей фамилией, – нахмурился я.

– С этим согласен, – кивнул Миша. – А куда служить едешь?

– Меня выбрал тот капитан, – я указал взглядом на проходящего мимо офицера.

– И я в его команде, – обрадовался Миша, – значит, едем в одну часть.

– Странно, на плацу тебя не видел, – удивился я.

– Вероятно, нас раньше отобрали, народу там было несколько тысяч

– Что ж, очень хорошо, значит, будем служить вместе.

– Так может, наконец-то познакомимся? – широко улыбнулся Миша.

– Кирилл, – охотно отвечаю я.

– Это по-настоящему, или по паспорту?

– По-настоящему и по паспарту ... имена сошлись, фамилия другая.

– Понятно. Вообще, история удивительная. А давай дружить! – неожиданно произносит он и протягивает руку.

– А давай! – я крепко пожимаю его мозолистую ладонь. – Послушай, а ты как, познакомился с той девушкой ... ну, из-за которой мы схлестнулись? – поинтересовался я.

– Да мне тогда не она была нужна, хотелось просто подраться, – искренне говорит Миша.

– Это я понял, – хохотнул я.

– Но с той девушкой я всё же познакомился, – продолжает он.

– Да что ты? И как?

– Женился на ней, дочка растёт.

– Вот это да! – я хлопнул ладонями по коленям. – Как всё в жизни бывает!

– Лелька классная, – Миша задумчиво улыбнулся, – спасибо тебе.

– А мне за что?

– Не схлестнулись, её б не заметил, – в глазах у Миши появляется столько нежности, что я даже обомлел, как это не вяжется с его образом – грубого и сильного мужика.

Ночью прибываем в Москву. Выгружаемся на перрон, затем, бегом в метро. Набились в вагон, капитан, в Крыму, прикупил яблочки и теперь сунул мне сетку на сохранение. Разволновавшись о предстоящей службе, тихонько их ем, затем часть скормил Мише, а когда вернул обратно сетку, в ней осталась только пара яблок ... зато крупных, офицер лишь головой покачал, но ничего не сказал, наверное, понял моё сметённое состояние, лишь дерзкие усы чуть опустились.

Выходим с метро, вокруг многоэтажные дома. Неужели будем служить в самой Москве? Дух захватывает от радости, но нас ждёт автобус. Вновь едем, достаточно долго. Через некоторое время заезжаем в лес и, по колдобинам скачем ещё несколько часов.

Среди деревьев мелькают сёла с невероятными названиями. На ум приходят произведения Некрасова. Вот проезжаем деревню "Лаптево" – запущенные дворы, бурьян за оградой, тёмные окна. На смену "Лаптево", выползает "Голодное" – всё-то же опустошение. Затем "Бедное" – покосившиеся оградки, перекошенные избы ...

Удивляет то, что земли возле хаток много, но кроме бурьяна и перекати поле, ничего на них не растёт. Народ прозябает в нищете, хоть бы картофель посадили или деревца какие.

Пейзаж навивает уныние, но вот всё остаётся позади, возникают аэродромы, окружённые колючей проволокой. Наконец подъезжаем к шлагбауму. После проверки документов нас пропускают на территорию военного аэродрома.

– Приехали, скоро у вас начнутся полёты, – хохотнул сержант, лихо задрал фуражку на затылок, многочисленные значки на его груди издевательски звякнули, и мы поняли, скоро нас ждут приключения.

С сумками, кошёлками, вываливаем из автобуса, в глазах страх и ожидание. Капитан оставляет нас на попечение сержанта, сам сваливает в сторону гарнизона.

Час ночи, смертельно хочется спать, мечтаем, что нас скоро отведут в казарму, и мы наконец-то выспимся! Но сержант ведёт нас в клуб.

– Спокойной ночи, воины! – с этими словами исчезает. В клубе уже находится народ, тоже призывники, хмурые и злобные.

Ходим между рядов, матрасов нет, поневоле устраиваемся на неудобных сидениях, пытаемся заснуть, но неожиданно дверь клуба открывается, заходит рядовой – сразу видно, старослужащий, гимнастёрка выцветшая, почти белая, ремень болтается ниже пояса, пилотка где-то на затылке. Он окидывает нас равнодушным взглядом. Затем заходит ещё один, и ещё ...

И вот они ходят между рядов и шибают деньги. Народ смотрит на них угрюмо, но с деньгами расстаётся. Никто не знает порядков, может так положено. Вот и до меня доходит очередь.

– Ну? – старослужащий округляет глаза в недоумении, видя, что я его игнорирую.

– Чего ну? – недоброжелательно отвечаю я.

– Обурел, что ли? – возмущается он.

– А пошёл ты! – я отворачиваюсь.

Меня с силой хватают за грудки, не раздумывая, бью в челюсть. Парень с грохотом летит через стулья. Немая сцена, словно по Гоголю "Ревизор", но вот, первый шок проходит и старослужащие, со зверскими лицами несутся ко мне.

– Тебе помочь? – с азартом спрашивает Миша, в глазах загорается бесшабашное веселие.

Не убил бы кого случайно, я глянул на вздыбившие под его рубашкой мышцы, отрицательно махнул головой, убедительно произношу: – Спасибо, сам справлюсь.

– Ну, как хочешь, тренируйся, – с лёгкой обидой буркнул Миша и развалился в кресле в позе вольного зрителя.

Классно служба начинается, в унынии думаю я, и выскакиваю в проход между кресел.

Первого сбиваю простым ударом кулака, второй пятится, на лице появляется недоумение и страх, но отступать ему некуда, он старослужащий, необходимо держать марку. Со зверским лицом снимает ремень, делает отмашку, бляха с противным звуком прожужжала у моего лица. Делаю подсечку, легонько бью ногой по зубам, но кровь брызнула, с силой отбираю ремень, пинаю старослужащего пяткой в зад, резко отхожу, готовлюсь отбить следующую атаку ... но верно, она захлебнулась в соплях и крови, противники позорно пятятся к выходу.

На меня почти все призывники смотрят в ужасе. Как-то всё пошло не так, наверное, они думают, что надо терпеть, а затем, когда станешь старослужащим, самим отыгрываться на молодых, а не бузить с первого года службы.

– Всё воин, тебе конец! – с этими словами старослужащие уходят, сплёвывая кровь на чистый пол.

От их угроз мне действительно страшно, но что произошло, то произошло, а Миша тихо посмеивается, глядя на меня потеплевшим взором, ему понравился поединок.

– Тебя как звать? – слышу доброжелательный голос. Поворачиваю голову. Рядом присаживается хрупкого телосложения парень, наверное, кореец.

– Кирилл, – охотно отвечаю ему.

– Меня Ли. Где драться так научился?

– В Севастополе.

– Слышал, у вас хорошая школа каратэ – кивает головой. – Но она больше спортивная, против профессионала с ней не попрёшь, – неожиданно добавляет он.

– Ты что, тоже занимаешься? – понимаю я.

– Слышал такой совхоз "Политотдел"?

– Нет.

– Когда в Союзе еще не знали, что существует такая борьба, у нас уже пояса получали.

– У тебя, что и пояс есть? – удивляюсь я.

– Есть.

– Какой?

– Чёрный.

– Врёшь!

Ли снисходительно пожимает плечами и улыбается странной корейской улыбкой.

– Извини, просто у нас пояса получить практически невозможно, – смущаюсь я.

– Это понятно, Федерации по каратэ у вас нет, а у нас под боком Корея, родственники, ну и прочее.

– Здорово.

– После службы в гости приезжай, у нас часто русские бывают, в основном на заработки ... за сезон до шести ста рублей можно получить, – неожиданно говорит Ли.

– Идея интересная, может, и стоит, – соглашаюсь я.

– А что, и я бы приехал, – встревает в разговор Миша, доброжелательно поглядывая на корейца.

Так в разговорах отвлекаюсь от происшедшего инцидента, а там пытаемся устроиться на отдых. Улеглись между рядов, неудобно, холодно, а что делать, но нас не забыли, среди ночи звучно хлопает дверь, звучит громкая команда: – Подъём, бойцы!

Вскакиваем. Протираем глаза, злобно сопим.

– Строиться на улице! – гаркнул плотный прапорщик. Глаза у него на выкате, лицо одутловатое, кулачища как две пудовых гири.

Суетимся, бежим, бестолково становимся в строй.

Прапорщик окидывает нас суровым взглядом и ведёт в сторону казарм. Вваливаемся в душное помещение. С докладом подбегает старший сержант.

– Размести, – рыкнул прапорщик и скрывается в кабинете.

– Значит так, воины, – старший сержант сверлит нас взглядом, – как пушинки взлетели на койки и, чтоб ни скрипа, ни шороха, ни храпа, – в голосе звучит нешуточная угроза.

Солдат в казарме мало, здесь те, кто запозднился с дембелем. Все свободные койки, оказались оголены, на наших матрасах сладко посапывают "деды".

Кровати на редкость скрипучие, едва коснулись, раздаётся истошный скрип и со всех сторон посыпались тумаки, это оказалось настолько действенным, что скоро возникает абсолютная тишина.

Спасительный сон мягко вышибает дух, и улетаю в светлые дали: "Я незнаком себе, еду на Жигулях по каменистой дороге. Вокруг дачные домики, утопающие в густой зелени, а вот выскакивают две здоровые собаки, бросаются на машину, радостно скулят. Вхожу в дом, меня встречает мать: – Уже приехала из Москвы? – с удивлением спрашиваю её.

– Пришлось, собак же надо кормить, – вздыхает она.

С тревогой замечаю, как она неожиданно быстро постарела, совсем старушкой стала, но улыбка всё такая, же тёплая и светлая.

– Мама, я что, сам не могу за них побеспокоиться? – с укором спрашиваю её.

– Ты, очень далеко, сын, – непонятно произносит она.

Внезапно, словно земля уходит из-под ног. Оказываюсь в тёмном переулке, сзади звучит музыка с танцплощадки: "... листья жёлтые над городом кружатся...", а у забора скрючилась рыжеволосая девочка, бросаюсь к ней. Она с трудом встаёт, смотрит мне в глаза, и неожиданно вижу – она взрослая женщина. Её роскошные волосы, искрясь, ниспадают на покатые плечи, а острые груди, словно хотят проткнуть лёгкую ткань одежды, пухлые губы ждут мужской ласки, но взгляд полон тревоги: – Программисты хороши лишь водку жрать, опять напортачили. Как же нам из этого положения выбраться, Кирюша?

– НЕ ПОИ КАМЕНЬ КРОВЬЮ!!! – словно из всего пространства звучит голос и эхом разносится по моему сознанию.

Внезапно словно ухожу в водоворот, я бегу в жутком туннеле, сзади скачками несутся невероятные создания. Они как мумии, пальцы скрюченные, морды, в мерзких оскалах, глаза горят бешенством. Мне необходимо вырваться из тоннеля, там свет и спасение.

– Кирилл, сюда! – меня выдёргивает в какую-то комнату рыжеволосая женщина. Запираем дверь, баррикадируем стульями и столами, а в неё моментально начинаются ломиться, возникает щель, просовываются скрюченные пальцы.

– Врёшь! – злобно кричит женщина и режет ножом себе руку, подставляет под алые струи крови чёрный камень, облепленный доисторическими ракушками. Метаморфозы происходят стремительно, тело искажается, хрустят кости и на моих глазах она превращается в страшного крылатого ящера. Взмахивает крыльями, с яростным шипением бросается из комнаты. Раздаётся визг, скулёж, рычание, удары сотрясают тоннель, монстры разлетаются в стороны, вывороченные и истерзанные её острыми когтями.

– Бежим! – кричит уже прежняя рыжеволосая красавица.

Выбегаем из тоннеля – всё тонет в молочном сиянии, на прекрасных деревцах шныряют разноцветные птицы. В округе, как ни в чём не бывало, гуляет народ – спокойная публика, незнающая, что у них под боком, в мрачных недрах тоннелей, поселилась нечисть".

– Подъём! – в голове словно рванул фугас.

Подлетаю вместе со всеми. Между кроватями прохаживаются сержанты, энергично всех подгоняют.

– Строиться, воины!!!

Поспешно занимаем места в строю. Из кабинета вываливает прапорщик, старший сержант идёт к нему с докладом. Тот со скучающим видом выслушивает, идёт к нам, останавливается, сверлит взглядом из-под нависших бровей.

– Вещи сдать в каптёрку, там же подберёте себе форму, и в темпе! – его трубный голос вселяет страх. – Полвосьмого всем построиться на завтрак! – с этими словами он теряет к нам интерес, грузно переваливаясь с ноги на ногу, уходит в кабинет.

У каптёрки суета, нерусский парень, сержанты его называют не иначе как, Мурсал Асварович, принимает вещи и тут же выдаёт форму. Голова у него, как чугунный казан, брови густые и чёрные, тело крепкое, внушительные мышцы перекатываются под гимнастёркой. Он похож на боксёра, а может на борца, хотя нет, он точно боксёр, нос характерно расплющен.

Вот сейчас наденем форму, погоны голубые, пилотки задвинем на лоб и станем бравыми солдатами. Нас всех посещают одинаковые мысли, но не тут-то было, оказывается у всех без исключения форма не по размеру, следствие этому, несуразно болтается, вид комичный и жалкий. Смотрю в зеркало, но себе не нравлюсь, пугало пугалом, от отвращений хочется сплюнуть. Единственное отличие от всех, не стал брать ремень из кожзама, а одел кожаный – мой ночной трофей. Замечаю, у всех старослужащих, именно такие ремни. А так же, мне не достались новые сапоги, выдали, ушедшего на дембель. Эти сапожки мягкие, голенище гармошкой, каблуки высокие. Хоть в этом повезло!

Все кто приоделся, выходит на плац перед казармой. Кто-то нырнул в курилку, я же прогуливаюсь с видом стороннего наблюдателя.

Не проходит и минуты, ко мне подходят несколько старослужащих: – Не фига ж себе! Откуда ремень?

– "Дед" дал, – решил не входить в подробности.

– Раз "дед", ладно, носи, а сапоги разгладить, каблуки срезать! Понял, дух?

– Разглажу, срежу, – недовольно бурчу я.

– Бегом!!!

Остаток времени лихорадочно выглаживаю голенище утюгом, но складки, так любовно сделанные дембелем, не хотят разглаживаться.

Завтрак в столовой проходит в полном молчании. Каша мерзкая, приправленная комбижиром, мало кто её доел. Сержант посмеивается: – Что, воины, домашние пирожки ещё не переварили? Ничего, скоро будете её так жрать, как чёрную икру на бутерброде.

Зло косимся на него. Он же сытый и здоровый, кашу не ест, нехотя намазывает на хлеб масло, один раз куснул и кладёт в тарелку, наелся.

–Закончили приём пищи, строиться! – рявкает он.

Полк, в который я попал, оказался учебным, в нем готовят спецов по обслуживанию радиорелейных станций. Самолёты летают где-то далеко, их даже не видим, а мы оказались обычными связистами, правда, с голубыми погонами.

Каждый день гоняют: бег подтягивание, снова бег, отжимание от пола, качание пресса и прочее. Народ "сдыхает" от таких нагрузок, но мне наоборот их не хватает, даже начал полнеть.

В один из дней, набираюсь наглости, и иду к командиру роты. Это тот капитан с дерзкими усиками, что "купил" меня за бутылку водки.

– Разрешите, товарищ капитан!

Он отрывается от стола, смотрит на меня с удивлением: – Чего надо, рядовой Панкратьев?

Меня всегда коробит эта фамилия, но уже почти привык.

– Можно мне...

– Можно обосрат...я, – насмешливо перебивает он.

– Извините, разрешите обратиться? – поправляюсь я.

– Обращайся.

– Разрешите тренироваться индивидуально.

– Что так? – с интересом смотрит на меня.

–Жирею, нагрузок не хватает, – опускаю глаза в пол.

Он встает, подходит, смотрит в глаза. Как и прежде взгляд не отвожу: – Однако, – жуёт он губы, – все бойцы загибаются, а этот ... жиреет. Прапорщик Бондар! – крикнул старшину роты.

Тот заходит, как всегда, большой и сильный, глаза навыкате, шея покрыта испариной, кулаки как гири – давят воздух.

– Да, Алексей Павлович? – прапорщик смотрит на меня из-под толстых век, знает, из-за меня его вызвали.

– Что ж вы Лёня, курорт бойцам устроил? Смотри, как хлопец, зажирел.

Прапорщик удивлённо хмыкает: – Да, вроде как курёнок, ни жира, ни мяса.

– А он говорит, что зажирел. Просит индивидуальных нагрузок. Что скажешь?

– Просит, сделаем, – прапорщик окидывает меня ласковым взглядом.

– Вот и всё, рядовой Панкратьев, – разводит руками капитан, усики дерзко топорщатся над губой, – просил, сделали. Можете идти, уверен, скоро жира не будет.

– Пойдём, касатик, – по-доброму говорит прапорщик Бондар, тихонько толкнув меня вперёд.

Выходим. Чувствую не в сторону турников идём. Проходим котельную, у хозяйственных построек останавливаемся. О, сколько здесь кирпича! Лежит россыпью, а где-то сложен в аккуратные штабеля.

– Вот, боец, качайся. К вечеру кирпич сложить у стены, постарайся подогнать по оттенкам. Не справишься, что ни будь придумаем ещё.

Гм, инициатива наказуема, смеюсь про себя, здесь этого кирпича, неделю укладывать. Прапорщик Бондар грузно уходит, остаюсь с этим богатством. Потихоньку ношу к стенке, пытаюсь создать первый штабель. Всё же здесь работы не на неделю, на месяц, с тоской взираю на бесчисленные россыпи.

Через час эта бестолковая работа надоедает. Кладу один кирпич на два других, хрясь ладонью – развалился на две половинки. Понравилось. Вскоре набиваю целую кучу. Стараюсь разбить два, три кирпича за раз, иногда получается. Эта тема меня так захватила, что не сразу замечаю, что за мной уже очень долго наблюдают.

– А четыре разобьёшь? – слышу насмешливый голос.

Оборачиваюсь и обмираю, облокотившись о забор, на меня взирает целый полковник авиации. Он несколько коренаст, возраст неопределённый, можно дать сорок, а можно – шестьдесят.

– Из-звените, товарищ полковник, – даже заикаюсь, вроде, никогда этим не страдал.

– Дела, – протяжно говорит он, подходя совсем близко. – Кто тебя надоумил до такого? – он сурово сдвигает брови. – Как твоя фамилия? – ещё чуть-чуть и мне показалось, что сверкнёт молния.

– Рядовой Стрельников! – выпалил я, осекаюсь и уже произношу едва не шёпотом: – Виноват, товарищ полковник, рядовой Панкратьев.

– Что? – брови лезут на лоб. – Объяснитесь, рядовой!

Меня словно прорывает, говорю долго, страстно, в моей душе кипит боль, обида, нереализованные силы и прочее, прочее.

На удивлении он меня слушает, не перебивает, затем решительно произносит: – Пошли!

– Мне к вечеру необходимо уложить кирпич, – пискнул я.

– Пустое, – отмахивается старший офицер, – стройбатовцев кликнем, за час всё будет стоять.

– Так чтоб по оттенкам было, – неожиданно, что-то во мне с наглостью изрекает.

– По оттенкам разложат, – усмехается полковник.

Выходим с территории казарм, с любопытством разглядываю военный городок. Чисто, благо солдат хватает, в зелени утопают достаточно уютные трёх, четырёх этажные дома, магазины. С удовольствием жмурюсь, давно хотел погулять по гарнизону.

Подходим к суровому зданию, во мне вспыхивает озарение, и ноги становятся ватными, это особый отдел. Сколько о нём ходят слухов и один краше другого!

Дежурный прапорщик вскакивает с докладом, полковник лениво отмахивается, заводит в кабинет. На стене висит, потрет Леонида Ильича Брежнева в маршальской форме, грудь увешена орденами и звёздами Героя Советского Союза. Через плечо свисает широкая лента, на которой теснятся все мыслимые и немыслимые награды вручённые лидерами братских стран.

– Садись. Какой у тебя домашний номер?

Сильно волнуясь, называю.

– Как мать звать?

– Светлана Анатольевна, – язык во рту деревенеет, неужели сейчас услышу родной голос.

Полковник снимает трубку правительственного телефона: – "Завет", девушка, "Рябину", пожалуйста, – диктует названый мною номер. – Это Светлана Анатольевна? ... Да не волнуйтесь ... именно, по поводу вашего сына ... да не плачьте вы! С ним всё в порядке. Как его полное имя и фамилия? ... Стрельников Кирилл Сергеевич? ... Ну где– где, рядом сидит ... На, с матерью поговори, – он суёт трубку в мои дрожащие руки.

– Мама, – еле выдавливаю я.

Говорим долго, мать постоянно плачет, но чувствую, это уже слёзы радости. Не вдаваясь в подробности, обрисовываю ситуацию, уверяю её, что мне в армии нравится, почти курорт.

Всё это время полковник не сводит с меня взгляда и терпеливо ждёт, когда мы выговоримся. Затем, вызывает майора: – Сделай запрос в Севастополь на имя Стрельникова Кирилла Сергеевича, где учился, чем занимался, его связи, информацию подготовь в полном объёме и сразу мне на стол.

– Говоришь, военная кафедра была?

– Все экзамены сдал. Дипломная работа написана в полном объёме, но не успел защитить, – едва не всхлипнул я. – Собирался на военные сборы, мне должны были лейтенанта присвоить.

– Ну, считай, что ты их проходишь, – в глазах мелькает насмешка и, неожиданно я увидел под его верхней губой острый клык. Мотнул головой, вновь кинул взгляд на его лицо, полковник откровенно ухмыляется, губы плотно сжаты.

Выхожу на свежий воздух, вдыхаю полной грудью, радость теснится в сердце, наконец-то всё проясняется, главное мать поняла, я жив. Оказывается, ни одно из моих писем, адресованных ей, не дошло по назначению. Прихожу к мнению, что неправильно формулировал их содержание и особый отдел придерживал их у себя. То, что существует цензура, догадывался. Смутно соображаю, начальник особого отдела, не просто так вышел на меня.

Так как получилось, что в данный момент я нахожусь за территорией казарм, пользуюсь возникшей ситуацией и в свою часть не спешу, с наслаждением прогуливаюсь по гарнизону, пытаюсь представить, что я на гражданке. Недавно получил первое жалование, несколько рублей, надо бы их с пользой потратить.

Сунул нос в один магазин, чуть не задохнулся от восторга, сколько здесь различного печенья, конфет, кексы с изюмом, румяные булочки. Рот моментально наполняется липкой слюной, давно забыл о таких "деликатесах". В столовой, конечно, кормят хорошо: каша "дробь шестнадцать" залитая комбижиром, пюре на воде с варёным салом в неаппетитным соусе. Иногда бывает варёная рыба. А по большим праздникам, каждому дают по два варёных яйца, и на десерт по четыре печенья с двумя жёсткими карамельками.

Скромно стою в очереди, живот воет от голода и пытается прилипнуть к позвоночнику и это у него хорошо получается.

Только протягиваю деньги, дверь магазина распахивается, входит патруль. Тут меня осеняет, увольнительного у меня нет. Руки задрожали, продавщица смотрит с подозрением: – Что заказывать будешь, солдатик! – её требовательный голос разносится по всему залу и достигает ушей патруля. Лейтенант поворачивает голову и вот сейчас он скажет своим – "фас"!

Сжимаю голову в плечи, бормочу по поводу какого-то мыла.

– Тебе хозяйственное, или дегтярное? – вопит дура.

Глаза мои затравленно бегают, как не хочется попасть на гауптвахту, молодых там не жалуют.

– Какое мыло? – меня теснит девушка лет восемнадцати, хватает меня под руку. – Папа сказал купить этот торт, – она указывает на невероятное произведение искусств, щедро усыпанное орехами.

– Стелочка, так он с вами? – расплывается в улыбке лоснящееся лицо продавщицы.

Краем глаза отмечаю, как погрустнел взгляд лейтенанта. Его рот как открылся, так и зарылся, лишь зубы щёлкнули. Патруль, несказанно меня, удивив, незаметно исчезает.

Покупаю торт, с недоумением кошусь на девушку. Выходим из магазина, протягиваю ей роскошную коробку с тортом, перевязанною цветными лентами.

– Чего это ты? – смеётся она.

– Бери, – я неожиданно краснею. Мне как-то, неловко в её обществе, от неё хорошо пахнет, одета с изыском, взгляд независимый, сразу видно – леди. А я кто? Молодой солдат, в мешковатой форме, с перетянутым ремнём на поясе, и ... взгляд голодный.

– В самоволке? – отстраняет от меня коробку с тортом.

– Да, – искренне сознаюсь я.

– А зачем?

– Конфет хотел купить.

– Да? – она весело смеётся, показывая безупречные зубы. – А я подумала, на свиданку сбежал.

От её слов я хочу провалиться сквозь землю, так мне стал обидно и грустно. Действительно, использовать шанс свободы для того, чтоб набить себе брюхо.

– Бери торт, а мне пора в часть, – чтоб скрыть смущение, достаточно грубо говорю я.

– Да не нужен он мне, сам съешь, – гордо вздёргивает нос Стела.

– В казарме, что ли? Может мне ещё там на стол скатерть постелить?

– Ах, вот оно в чём? – не совсем поняла меня девушка. – А знаешь, пошли ко мне! – она задорно тряхнула светлыми волосами.

– Никуда я не пойду! – набычился я (сам себя не узнаю).

– Пошли, – решительно хватает за руку и тащит за собой.

Топаю за ней. Наверное, это выглядит комично, шикарная девица и солдат в растоптанных сапогах.

Входим в дом, лестница застелена ковровой дорожкой, на стенах, в горшках, цветы. Никогда не был в таких домах, с любопытством кручу головой. Она открывает дверь: – Прошу. Вон тапочки, там санузел, здесь умывальник, а я чайник разогрею.

Странная квартира – красиво, дорого, на стенах картины, на полках статуэтки, Под прозрачным колпаком, из полированной стали, сверкает копия Су-23.

Из комнаты просматривается внушительный шкаф, наверное, чешский, хрустальная люстра сверкает холодными огнями.

– Тебя как звать, солдат! – доносится её голос.

– Кириллом Сергеевичем, – буркнул я.

– Вот так прямо по имени отчеству? – смеется Стела.

– Нет, конечно, – в конец смущаюсь, стягиваю сапоги, ныряю в мягкие тапочки – какое блаженство!

Захожу на кухню, топчусь в дверях, всё никак не могу скрыть своего смущения. Стела расставляет на столе чайные принадлежности: китайские чашечки, пузатый чайник, серебряные ложечки и режет торт, невольно давлюсь слюной.

– Не стесняйтесь, Кирилл Сергеевич, присаживайтесь, – тонко подметив моё состояние, она с озорством поглядывает на меня.

Старюсь быть раскованным, лихо сажусь за стол, сдвинув его так, что чай выплеснулся на белоснежную скатерть.

– Однако, какой же ты медведь, – лукаво смотрит девушка и мне захотелось провалиться сквозь землю, но там крепкий, дубовый паркет.

Она вытирает стол салфеткой, отрезает большой кусок торта, кладёт на блюдце, а затем себе: – Вкусный! – хвалит она и лопает его с большим аппетитом..

Силы оставляют меня, налетаю на торт. Просто сказка! Воздушный, тает во рту, орехи приятно хрустят на зубах!

Вдруг слышу, щёлкнули замки.

– О, папка пришёл! – срывается из-за стола Стела.

В коридоре слышу визг, она повисла в объятиях отца. Затем он входит на кухню, ложка с куском торта на полпути к моему рту зависает. Его узнаю сразу, это командир авиаполка генерал майор Щитов.

– Знакомься папа, это Кирилл Сергеевич.

Он хмурит брови, хотя чувствую, не злится.

– Дочь, ты его хоть обедом накормила?

– Пап, так мы тортик едим, это уж лучше, чем котлеты.

– Гм, – хмыкает генерал, – я не на долго, налей мне борща и котлеток побольше, – уходит в ванную, шумно умывается. В это время Стела наливает борщ, режет хлеб, смотрит на меня лукаво: – Как тебе, мой папа?

– Внушительный мужик, – округлив глаза, шёпотом говорю я.

– А то! – с лукавством соглашается она.

Генерал входит, устало садится за стол, не спеша ест, изредка поглядывает на меня: – Откуда призвался?

– Из Севастополя, товарищ генерал майор.

– По возрасту, ты школу давно закончил. Где всё это время проводил? – проницательно замечает он.

– Пятый курс СПИ ... почти закончил.

– А почему не закончил, выгнали? Успеваемость плохая?

– На красный диплом шёл, – гордо вскидываю глаза.

– Тогда как ты оказался в армии?

Ох, как мне не хочется сейчас рассказывать о своей беде! Стела приходит мне на помощь: – Папа, ну зачем ты к нему пристаёшь?! Он мой друг!

– Друг, это хорошо, – задумчиво говорит он, – а ты случаем, не в самоволке? – вновь проницательно замечает он.

Вжимаю голову в плечи: – Так получилось, – сознаюсь я.

– Папа, ну папа! Чего пристал к человеку! – обвивает его шею руками дочь.

– Ах, Стела, Стела, мать приедет, займется твоим воспитанием! – тает отец.

Перевожу дух, видимо шторма не будет.

Гл.6.

Генерал Щитов долго не задерживается с обедом, тщательно промокает салфеткой губы, легко встаёт, окидывает меня внимательным взглядом, протягивает руку для рукопожатия, жмёт коротко, но сильно: – Я бывал в Севастополе, город чудесный, – неожиданно произносит он. – Ты, оканчивай институт, становись на ноги. Нельзя разбазаривать знаниями, которые даёт тебе партия. Впрочем, армия, очень нужна для молодого человека, – в его глазах мелькает одобрение.

На прощание генерал чмокает дочь в макушку, строго произносит: – Долго не задерживай своего друга, ему необходимо быстрее вернуться в часть ... и хватит самоволок, – тихо громыхнул он, – глядя на меня строгим и изучающим взглядом.

Чай выпит, вроде не гонят, что делать не знаю, очень смущаюсь в присутствии этой девушки. Она чувствует мою застенчивость, прячет в глазах улыбку, ловко убирает со стола посуду: – А ты всегда такой? – в упор спрашивает она.

– В смысле?

– Ну как это сказать.

– Можешь говорить прямо.

– Как индюк.

– Не всегда, – искренне произношу я, млея от её голоса.

– Тогда это нормально, – с чувством превосходства замечает она. – А чем увлекался на гражданке?

– В море любил охотиться.

– Ты подводный охотник? – в глазах девушки разгорелся неподдельный интерес.

– У нас многие этим занимаются, рядом Чёрное море.

– Я была в Севастополе, с папой и мамой. Он тогда служил на Бельбеке. На Качу ездили, там что-то сказочное! Вода тёплая и ласковая, а кругом неприступные скалы, – мечтательно произносит она.

Поднимаю на неё взгляд. Какие у неё восхитительные глаза, они буквально лучатся солнцем! От внезапного прилива в груди во рту пересыхает, захотелось прижать её к себе и впиться поцелуем в насмешливые губы ... но лишь бубню: – В плане охоты, место не очень ... на Фиоленте здорово.

– Слышала о нём, но папа говорил, там спуски опасные.

– Тропы надо знать, но, в общем, конечно не безопасные, – соглашаюсь я и с трудом перевожу дух.

– Я бы хотела там побывать.

– Обязательно приезжай, свожу в такие места! – загораюсь я.

– Вряд ли, папу скоро на повышение переводят в Генеральный штаб, совсем времени у него не будет.

– Сама приезжай!

– Как это?

– Очень просто.

– Слушай, вот прикольно, а ведь действительно! Сколько тебе ещё служить?

– Ну, я только начал, – невероятно огорчаюсь я.

– Жаль, – Стела вскользь прочерчивает меня взглядом из-под пушистых ресниц, так только у женщин, получается, – может, и подожду, – загадочно говорит она, и мой ритм сердца моментально зашкаливает на предельных частотах, я угодил в омут её глаз, меня стремительно засасывает, боюсь не выплыву, я в панике.