Текст книги "Николай I. Освободитель (СИ)"

Автор книги: Андрей Савинков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Что же касается коммерческого направления моей деятельности, то начало 1806 года получилось в этом направлении крайне удачным. Я наконец не только придумал товар, который должен был стать первым кирпичиком в построении моей будущей торгово-промышленной империи, но и приступил к его воплощению в металле. В металле – в прямом смысле, потому что таким изобретением, которое как мне показалось будет идеально подходить под все параметры, стала обычная застежка-молния. Достаточно простая, чтобы для ее изготовления не требовалось сложное оборудование – хватит несколько человек с надфилями и немного металла – легко вводимая в оборот и при этом достаточно маржинальная, чтобы на этом можно было неплохо заработать.

Впрочем, как это обычно бывает, и тут получилось все не быстро и на доведение первого образца до приемлемого качества ушло добрых четыре месяца: застежка то застёгивалась туго, то наоборот расходилась – пришлось немало поэкспериментировать с формой зубчиков и самой собачки.

Пришлось закупать дополнительное оборудование: прессы, волочильные станки, кучу прочей мелочи, оборудовать полноценную мастерскую, где уже к середине года работало три десятка человек. Вероятно, сам бы это дело не потянул, но тут меня выручил Воронцов, не только поучаствовавший в новосозданном предприятии деньгами, но и подобрав подходящих людей, а руководить – вернее скорее осуществлять инженерный контроль – за всем этим делом я привлек не кого-либо, а самого Кулибина. Да, оказалось, что известнейший изобретатель Екатерининской эпохи, о котором я думал, что тот уже давно отдал Богу душу, в свои семьдесят с хвостиком все еще коптит небо. Более того Кулибин оказался очень даже живеньким стариком, который от предложения поработать на еще одного Романова – сколько их было в жизни Ивана Петровича страшно даже представить, – отказываться не стал и быстро навел шороху на маленьком производстве, перестроив все на свой лад.

Новое предприятие расположили на берегу Финского залива, в паре верст южнее впадения в него Невы с прицелом на дальнейшее расширение, благо всяких мелочей, которые можно изготовить на небольшом, но хорошо оборудованном производстве, я мог предложить не один десяток.

Зато какой фурор произвела новинка, когда в сшитом с использованием молнии костюме появился на приеме сам император… Словами не описать.

– «Боже», – подумал я тогда, глядя на придворных, крутящихся вокруг Александра и силящихся рассмотреть новинку, – «да с такой рекламой я смогу продать этим людям все что угодно!»

Глава 14

Вот правильно говорят: «за одного битого двух небитых дают». После неудачной капании 1805 года Александр сильно изменился. В первую очередь исчезла абсолютная уверенность в собственной правоте – которая поразительным образом сочеталась в нем с мнительностью и неуверенностью в собственных силах, – он стал больше прислушиваться к советам других людей и, что особенно приятно – к моим. Особенно это стало заметно в конце осени 1806 года после рождения у них с Елизаветой Алексеевной – видимо они все-таки иногда работали в этом направлении – второй дочери, названной так же Елизаветой. Я уж не знаю, что именно там случилось во время родов – их принимал, кстати, сам Нестор Максимович, что показало всем в столице отношение императора к новой медицинской «метле», – естественно мне этого не рассказывали, однако судя по слухам, больше императрица выносить и родить наследника была не способна. Что опять же поднимало во весь рост вопрос наследования трона империи.

Возможно, исходя именно из эти соображений, я как-то неожиданно для себя стал чаще появляться на всяких дипломатических приёмах, совещаниях императора с министрами и прочих мероприятиях, где пока права голоса не имел и только скромно сидел в сторонке, пока «большие дяди» решали судьбы империи.

Именно на одном из таких совещаний я познакомился с Михаилом Михайловичем Сперанским, как раз начавшим набирать в тот момент немалый политический вес. Одни его прочили министром юстиции России, другие видели серым кардиналом, стоящим за спиной Александра, однако все сходились во мнении, что господин этот имеет большое будущее.

С виду ничего не особенного не представлявший из себя чиновник – один из многих безликих в длинном ряду подобных, – средний рост, тонкие черты лица, ранняя залысина, при этом проявлял обширные знания в своей области и имел немалый реформаторский зуд, что было свойственно далеко не всем. И знания и желание их применить по делу.

Как водится, заметив мой интерес к этой исторической личности – хоть убей не вспомнил бы, благодаря чему именно Сперанский вошел в историю – Александр предложил Михаилу Михайловичу прочитать мне курс лекций по юриспруденции и теории права, что вызвало у чиновника определенный энтузиазм, а у меня только ехидную улыбку. Имея юридическое образование двадцать первого века и кое-какой опыт работы по специальности, еще неизвестно кто-кому будет читать лекции. Впрочем, не исключаю такой возможности, что в том числе и для этого – для расширения взглядов именно Сперанского – Александр и «стравил» нас вместе, а вовсе не для того, чтобы повысить мою правовую грамотность. С другой стороны, законы империи были в это время столь сложны и запутанны, что мне, привыкшему всю жизнь обращаться с разумно выстроенными – относительно конечно – и зачастую кодифицированными документами, разобраться в этом хитросплетении было не так-то просто.

Достаточно только сказать, что в начале 19 века в России не было уголовного кодекса, а все соответствующие нормы были разбросаны по сотням нормативно-правовых актов. Как в таких условиях работать – бог его знает. Впрочем, тоже самое можно было сказать и про Гражданский кодекс, и про все остальные. Про процессуальные нормы и говорить нечего – они, по сути, отсутствовали как класс.

– И конечно основой построения правовой системы, – с умным видом вещал мне Сперанский, когда первый раз приехал ко мне для чтения лекций по праву и начал с основ – теории государства и права. Видимо его обо мне не предупредили, иначе бы он подготовил «домашнее задание» получше. Всю эту теорию я мог и сам ему пересказать не хуже, однако в какой-то момент мне захотелось похулиганить, – является разделение власти на три ветки – законодательную, исполнительную и судебную.

Тезис, прям скажем и в двадцать первом веке не бесспорный, а уж в девятнадцатом – тем более.

– Прекрасно, Михаил Михайлович. У меня есть несколько вопросов. Где взять необходимое количество чиновников, чтобы обеспечить это разделение, и на какие деньги их содержать, если у нас на практике часто даже военная власть от гражданской не отделена. Ну а средств в казне на реформы нет. Потом – как вы собираетесь формировать законодательную ветвь? Выборы? Назначение императором? Если второе – то в чем смысл? Ну и конечно, что насчет местных органов власти, предполагает ли ваша структура их наличие?

– Ну проблемы, конечно, в этом направлении будут, – слегка растерявшись от такого «наезда», пробормотал Сперанский. Вопросы были, что называется, не в бровь, а в глаз, хотя ели говорить совсем честно, то законодательство империи представляло из себя в это время такое болото, что утонуть в нем бог любой даже самый массивней кит от правоведения. – Но ведь это не значит, что работать в указанном направлении не нужно!

– Так может быть стоит начать с другого? – Приподняв скептически бровь я посмотрел на лектора.

– И с чего бы вы начали, Николай Павлович? – Вернул мне скептический взгляд Сперанский. В нем читалась простая мысль о том, что критиковать-то всякий может, а вот чего дельного сказать – нет.

– Две вещи – подготовка нового поколения гражданских управленцев. Школа, лицей, гимназия, училище – назовите как хотите. Набрать мальчиков лет десяти-двенадцати имеющих уже какое-то начальное образование, чтобы после курса обучения – опять же лет шесть, может быть восемь – получить выпуск умных, подготовленных именно для занятия должностей гражданского характера, специалистов. А то у нас как? Выслужился офицер, достиг определенных высот – добро пожаловать на пост генерал-губернатора, а в голове у него может всего две извилины и те за строевую подготовку отвечающие. Много ли он наруководит?

– Здесь я вынужден с вами согласиться, – кивнул юрист, – не хватает нам качественного гражданского служащего. Я давно уже вынашиваю идею о создании подобного – даже удивительно насколько то, что вы тут расписали, коррелирует с моими внутренними устремлениями – учреждения.

– Так в чем проблема? – Удивился я. Вот эти местные вынашивания идей по десять лет мне были непонятны совершенно. Есть предложение? Выкладывай, обсудим, если подходит внедрим. – Излагайте на бумаге, я с удовольствием посмотрю и предложу брату. Зайдем, так сказать с двух сторон. Окружим, опять же, если военными терминам оперировать.

Шутка, прям скажем, получилась так себе, особенно в применении к императору чье военное поражение было еще на слуху, поэтому едва только ляпнув лишнего я постарался заговорить ее побыстрее другой мыслью.

– Ну а вторым делом, которым, как мне видится, больше никак нельзя пренебрегать – собственно этим стоило заняться еще лет сто назад – это приведение самого законодательства в некий удобоваримый вид.

– Что вы имеете ввиду, ваше высочество?

– Кодекс Наполеона, как вы к нему относитесь?

Вопрос был… Скользкий. Из-за войны с Францией – собственно войн, растянувшихся уже на добрый десяток лет – хвалить все связанное с этой страной было в Петербурге не принято. Дошло до того, что в эти годы высший свет империи повально в общении перешел на русский язык, что лично меня очень радовало. Впрочем, насколько я знал, эффект этот был сугубо временный, и декабристы в двадцать пятом уже опять разговаривали на языке собственной страны с заметным акцентом.

– Ну это, конечно, документ, в известной степени инновационный. Вызывает уважение сам подход и объем проделанной работы, – осторожно начал Сперанский. – однако далеко не со всеми положениями, которые содержаться в нем, настоящий верный сын империи может согласиться.

Понятное дело, опытный юрист, может о любом предмете разговора, вот так не переходя к сути размазывать сколь угодно долго, впрочем, и кое-какой смысл в этом словоблудии у меня вычленить хоть и с трудом, но получилось. Он заключался в том, что сама идея Сперанскому нравилась, но вот то, что кодекс Наполеона декларировал всеобщее равенство граждан перед законом, исключая их этого строя только императора и наследника, Михаилу Михайловичу казалась излишне волюнтаристским.

– Я сейчас не говорю о, так сказать, наполнении, – ну да попробуй я в начале девятнадцатого века заговорить о равенстве и отмене сословных привилегий дворянства, интересно, как долго бы я после этого прожил бы, – только о форме. Считаю что наше законодательство требует основательной перетруски: официально прекратить действие законов, указов, прочих нормативно правовых актов, которые уже не соответствуют времени и реальному положению вещей, те которые актуальность свою не потеряли привести в божеский вид, так чтобы ими пользоваться было удобно, каталогизировать, кодифицировать по направлениям, отделить нормы материального права от процессуального и так далее. Структурировать в общем.

Мысль, высказанная мной, была, откровенно говоря, не революционной. О том, что со всей кипой разных законов, указов, трактатов, постановлений и целого зоопарка прочих НПА нужно что-то делать, местные понимали и без меня. Вот только на практике дальше пустой болтовни дело не заходило.

Занятия со Сперанским длились несколько лет, и как мне, кажется, стали в итоге для Михаила Михайловича даже полезнее чем для меня. Я-то как раз в имперском законодательстве образца восемнадцатого века так полноценно и не разобрался, и до законодательной реформы конца десятых начала двадцатых в этой сфере откровенно «плавал». Что касается же известного юриста, то, как минимум один проект мы с ним протолкнули через Александра совместными усилиями – а именно создание Александровского лицея в Царском селе. Варианты его расположения были разные, однако я настоял именно на этой локации, слишком уж много талантливых людей прошло через это учреждение в моей истории, чтобы что-то лишний раз менять. А вдруг место его расположения играло определяющую роль.

Учить в лицее изначально предполагалось мелкопоместных дворян, утверждая таким образом его привилегированный статус, однако я сумел подвести под высочайше утвержденный устав самую настоящую классовую мину, пробив дозволение учиться в тут детям мещан имеющих ордена за заслуги перед Российской империей а так же детям обладателей георгиевских крестов. Вначале на эти пункты внимания не обратили: высшие ордена автоматически присваивали получившему дворянский статус, а обладателей георгиевских крестов – а тем более их детей, учитывая двадцатилетний срок службы – было не то, что мало – просто мизер.

Вот только я знал, что количество награждений крестами будет увеличиваться, а срок службы сокращаться, и это позволит в будущем разбавить дворян в лицее другими сословиями. Это, на мой взгляд, было крайне важно, поскольку социальных лифтом в России со времен Петра становилось все меньше и меньше. Дворяне все сильнее закрывались в себе, не допуская свежей крови, и это могло легко в итоге привести к семнадцатому году. Где эту самую кровь уже пустят дворянам революционные матросики. Штыками вестимо.

Впрочем, это был вопрос отдаленного будущего, а вот по поводу чего мы с Александром и Сперанским действительно сцепились – была численность учеников, которых они хотели обучать. Шестьдесят человек! И, как говориться, ни в чем себе не отказывай!

– Вы серьезно, – я со всем скепсисом, на который был способен, посмотрел на этих двоих горе-реформаторов. – Население России сорок миллионов, чтобы всем эти богатством управлять вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО планируете набирать по тридцать человек раз в три года? При дефиците образованных чиновников, исчисляемом тысячами? Может тогда вообще не будем суету разводить, глядишь, как-то жили наши предки со времен Ивана Калиты без учебных заведений, и мы проживем? По дедовским заповедям?

В общем, итогом долгих дискуссий стало решение первый набор в школу запланировать на осень будущего 1807 года, и принять сто человек, мальчиков одиннадцати лет отроду с тем прицелом чтобы и меня можно было зачислить на этот курс. Не то чтобы мне это было сильно нужно, тем более что я планировал посещать отнюдь не все занятия, однако идея обзавестись какой-никакой своей командой, которая лет через десять сможет уже ощутимо влиять на жизнь страны была более чем заманчивой.

Что же касается второго направления – работы по приведению законодательства империи в относительный порядок, – то тут была создана комиссия во главе с самим Сперанским. Он вроде как горел энтузиазмом, однако зная дальнейшую историю – во всяком случае то, что полный свод законов Российской империи был выпущен то ли при позднем Александре то ли при раннем Николае, то есть лет через пятнадцать-двадцать, – особых иллюзий по этому поводу не питал.

Лето 1806 года кроме моего десятилетия отметилось еще одним приятным и сулящим в будущем большие дивиденды прорывом. Моя химическая лаборатория дала наконец первые результаты, хоть и не совсем такие, на которые я рассчитывал. Нитроглицерин получить у Севергина и его помощников не получилось. В чем была проблема я так и не понял, но видимо технология там была сложнее чем просто в «А» добавить «В» и получить «С», поэтому с нитроглицерином – а это и динамит, и лекарство для сердечников, хотя я не был уверен на сто процентов, что это одно и то же вещество – пришлось погодить. С нитрированием хлопка все оказалось тоже не слава богу. Вернее, как раз с самим процессом все было просто прекрасно, а вот самого хлопка в империи было очень мало, и он был вельми дорог. С ценой на хлопок я столкнулся еще при изготовлении «ватников» для своих егерей, которые, по сути, ватниками в итоге и не стали: там пришлось использовать другую набивку. «Ватников» в итоге получилось аж четыре разных вида – с набивкой из стриженной шерсти, из льняных волокон, из конского волоса и собственно ваты – и егерям предстояло в процессе кавказской кампании определить, какая окажется лучше.

Так что от ваты для изготовления бездымного пороха пришлось пока отказаться. Разного рода целлюлозу – бумагу, картон и прочее – никак не удавалось заставить гореть равномерно, и опыты на этом фронте продолжались, а вот с чем неожиданно повезло так это с гремучей ртутью.

Естественно, почти каждый знает, что в первых капсюлях для огнестрельного оружия и различных детонаторов использовалось именно это соединение. Вот только расхожее название «гремучая ртуть» никак к формуле вещества нас не приближает, разве что можно догадаться, что ртуть там вероятнее всего все-таки есть. Другое дело, что я где-то встречал информацию, что со временем на смену гремучей ртути пришел азид свинца. Ртуть была дорога и ядовита, а свинец – дешев и прост в обращении. А дальше сработало мышление по аналогии: если и свинец, и глицерин, и все остальное, что имеет свойство гореть и взрываться, получают с помощью азотной кислоты, то может и здесь нужно попробовать.

В целом, все оказалось естественно не так просто, однако спустя несколько месяцев исследований и один маленький взрыв – к счастью, обошлось без жертв, а разбитое стекло заменить можно было достаточно быстро – искомое вещество было выделено. В итоге «гремучая ртуть» оказалась достаточно простым соединением, которое воспроизвели на нашей невеликой технологической базе было более чем возможно. Если только соблюдать меры предосторожности и не допускать к работе с ней идиотов.

Ну а дальше – маленький медный колпачок, на внутреннюю часть которого наносят буквально каплю вещества – и вот тебе уже классический, мало изменившийся за следующие двести лет капсюль. Просто бери и переделывай все ружья в армии на капсюльную систему, пусть пока даже в дульнозарядном исполнении. Это даст охренительную прибавку и к скорострельности, и к надежности оружия. А если подумать чуть дальше, то ведь это еще и гранаты, в том числе и артиллерийские и мины морские, и детонаторы для подрывов тех же мостов и прочих диверсий. Оставалось только понять, как не дать этому изобретению «утечь» на сторону раньше времени.

З.Ы. Чуть переделал конец предыдущей главы – выделил цветом добавленное.

Глава 15

Обстановка в кабинете была максимально интимная. Присутствовали только трое: я, Александр и Константин. Едва заглянув в главный, как сказали бы журналисты лет через двести, кабинет страны и увидев там только двоих старших братьев, у меня тревожно засосало под ложечкой.

Откровенно говоря, Константин Павлович был тем еще фруктом. При дворе ходили слухи – не знаю на сколько им можно верить, – что с головой цесаревича все не вполне в благополучно. Возможно, это было так, возможно он был просто от природы не слишком умен и дурно воспитан, а высокое положение, доставшееся Божьей милостью, выработало привычку к вседозволенности. Говорили, что он причастен к изнасилованиям и убийствам в столице, так же была какая-то мутная история про якобы существовавший заговор против Александра в пользу Константина, хотя я в его достоверность не верю совершенно. Вот чего у второго сына императора Павла не было, так это политических амбиций.

Что касается лично меня, то я все эти годы общался с ним мало. Константин всю жизнь проходил, так сказать, «по венному ведомству», учавствовал в многочисленных походах и сражениях. Ходил в Италию и Швейцарию с Суворовым, участвовал в Аустерлицком сражении и вроде как на этой стезе зарекомендовал себя не плохо. Во всяком случае, считался он храбрым командиром, который пусть звезд с неба и не хватает, но при необходимости «держать и не пущать» – выполнит приказ в точности.

В плане же бытового общения ничем принципиально Константин не выделялся, и самое главное, что я знал про него, было подчерпнуто именно из учебника истории, а не из собственного опыта. Я имею ввиду отречение от престола после смерти Александра, естественно.

– Заходи Ники, – Александр мотнул головой, приглашая меня внутрь. Время было уже относительно позднее, начало сентября, Солнце уже давно скрылось за горизонтом, поэтому кабинет брата был освещен двумя десятками свечей в четырех здоровенных массивных подсвечниках, расставленных в разных углах кабинета и дававших более-менее сносную видимость. – Присаживайся. Налить тебе предлагать не буду, рано еще.

Братья держали в руках бокалы с какой-то янтарного цвета жидкостью, причем явно не кока-колой, а стоящий на столе полупустой графин намекал, что начали они совсем не пять минут назад.

– Пьете? – Полу осуждающе, полу ехидно спросил я, пристраиваясь на стул. – И без закуски? А ведь уже не двадцать лет-то, утром голова будет бо-бо.

– Ты смотри на него! – Хохотнул Константин, – десять лет, а все туда же! У нас повод есть! Фридрих Вильгельм решил вступить в войну, с нами Швеция и Саксония. Мы теперь на континенте не одни против Французов.

Я осторожно скосил взгляд на Александра, император, судя по всему воодушевления своего брата не разделял. Вообще международное положение России было… Сложным и особых радостей не доставляло.

– Это разве хорошо? – Я пожал плечами, – нейтральная Пруссия для нас была бы гораздо более полезна.

Константин от такого заявления поперхнулся коньяком, который с веселыми брызгами разлетелся у него из носа, распространяя по комнате запах винограда, дуба и спирта. Коньяк был явно хорошим, впрочем, глупо было бы ожидать встретить в кабинете императора другой.

– Ты думаешь Наполеон разобьет прусаков? – Осторожно спросил Александр.

– Уверен, – я кивнул, подумал немного и высказал претензию, – могли бы для меня хоть сока какого припасти.

Александр, хорошо уже изучивший мои вкусы, только кивнул в сторону небольшого бара, заставленного бутылками. Там среди разнородной тары, наполненной алкоголем, приютился одинокий кувшин с соком. Я понюхал – яблочный, нормально. Неторопливо налил себе стакан, одновременно размышляя над тем, что можно посоветовать насчет будущей войны.

Возле бара как раз стоял большой подсвечник, и глядя на пляшущие огоньки, мысль моя неожиданно свернула в сторону. Свечное освещение меня, если честно, уже порядком достало. Это было ужасно неудобно и грязно. Свечи в эти времена делали из китового жира – вернее это не совсем жир, но не суть важно, – который хоть и не вонял так же, как обычное животное сало, однако все равно оставался жиром по сути, и отлично пачкал все вокруг себя. Кроме того, фитили пока еще не научились делать полностью сгорающими и их приходилось постоянно подрезать, что тоже не доставляло удовольствия.

Я уже давно размышлял насчет прогрессорства в плане освещения, однако, пока так ничего и не надумал. Про электричество и говорить нечего – не в ближайшие двадцать лет точно. Керосиновые лампы упирались в топливо, которое добыть можно было только на Кавказе. А Кавказ сейчас просто кишит всякими горцами, черкесов опять же еще не выселили, так что наладить там добычу в ближайшие годы вряд ли получится. Да и насчет переработки я был совершенно не уверен, что осилю производство керосина. Понятно бензин, там просто самогонный аппарат, а для более легких фракций уже колонну ставить нужно, и бог его знает какие еще проблемы вылезут.

Вроде были еще лампы на спирту, но если они «не взлетели» и не остались в памяти, то вполне могло оказаться что это тупиковый путь. Оставались свечи, которые в будущем делали из парафина – той же нефти.

– «Парафин, парафин, что-то еще было», – какая-то мысль крутилась у меня где-то в районе затылка, и я никак не мог поймать ее за хвост. – «Точно! Стеарин! Инженер, как его там, Смит что ли, из «Таинственного острова» Жюль Верна делал стеариновые свечи. Дай Бог вспомнить только как… Вроде там жир обрабатывали как-то кислотой. А какая у них могла быть кислота? Серная или соляная? Нужно напрячь Севергина, чтобы он и так и так попробовал. Вот это будет всем товарам товар!»

– Почему ты настолько в этом уверен? – Дождавшись, пока я вновь займу свое место уточнил император, – прусская армия сильна еще со времен старого Фридриха. Тем более, что солдат они пока не теряли.

– Вот поэтому, шансов у них нет. Ты лучше меня знаешь, какие настроения царят в Берлине, они даже ждать наши войска не станут, попробуют «забрать всю славу» себе, – слова «забрать всю славу» я выделил голосом, показывая свое отношение ко всему происходящему. – А когда корсиканец разобьет армию пруссаков, мы вновь останемся с Наполеоном один на один. Мы же на англичан, шведов и прочих саксонцев всерьез рассчитывать в континентальной войне не будем?

Последний вопрос предназначался Константину, который в ответ только скривился, понимая, что пользы от таких союзников весьма немного.

– А я напоминаю, что у нас на юге еще война с Персией, да и Турция неожиданно зашевелилась.

Османы, явно видя, что Россия занята в другом месте, решили под шумок отжать обратно два дунайских княжества, и все дело шло к войне еще и с этим противником.

– И как ты видишь решение этого вопроса? – Подал голос Константин.

– Вам не понравится.

– А ты предложи, – с легким нажимом произнес Александр, после чего переглянувшись почему-то с братом добавил, – Мы тебя и позвали, чтоб ты дал немного другой взгляд на вещи, у тебя это хорошо получается.

– Ну хорошо, только потом возмущаться не нужно, я заранее предупредил, – ухмыльнулся я, предчувствуя реакцию на свои слова. – Пруссаки рванут добывать славу победителей Наполеона и быстро потеряют армию, а вместе с ней и большую часть территории, после чего дальше придется воевать нам, по сути, в одиночестве. Может какая-то помощь и будет от Фридриха Вильгельма, но точно не определяющая. Закончится все тем, что мы заключим с Наполеоном невыгодный мир, потому что альтернативой ему будет мир еще более невыгодный. Очевидно, что меньше всего потеряет – из Пруссии и России – тот, кто заключит сепаратный мир первым, поэтому медлить будет уже совсем нельзя. Такой мой прогноз на ближайшую кампанию.

– Так, это понятно, – согласился Александр, видимо такое предсказание уже не вызывало в нем внутреннего протеста. – А что ты предлагаешь?

– У нас есть месяц – полтора, может два. Окно возможностей, – ввернул я термин из будущего, – пока Пруссия уже будет воевать, но еще не потеряет армию. Договориться с Бонапартом за спиной англичан и пруссаков и выйти из войны. А может даже больше – ударить в спину немцам и откусить кусок их территории. А потом повернуться на юг и раздавить османов. Не так как в последние войны – вот эти все танцы вокруг дунайских крепостей, они реально ничего не дают, только солдат кладем бесполезно и деньги тратим. Дойти до Стамбула и потрогать насколько мягкая борода у турецкого султана. Решить южный вопрос раз и на всегда, тем более время для этого подходит как нельзя лучше: англичане заняты французами, французы – англичанами, нам никто не помешает, неизвестно, когда еще такой шанс представится.

– Да уж… – после короткой паузы крякнул император.

– Я же говорил, что вам это предложение не понравится, – я пожал плечами. – Но так мы можем выйти из этой войны с минимальными потерями, а может даже с прибылью. У шведов можно еще под шумок Финляндию откусить. Нужно только подумать, как сохранить торговлю с Англией – через Балтику, вероятно, не получится плавать – придется весь поток грузов в Архангельск везти, а это дополнительные расходы.

– Ну и как тебе молодое поколение? – Крестный повернулся к Константину, который, казалось, от моей короткой лекции по внешней политике впал в совершеннейшую растерянность. – А ведь они придут нам на смену.

– Вовремя предать – означает предвидеть, – процитировал я Талейрана, хотя не был уверен, что эта фраза уже была им произнесена. – Тот, кто пытается привнести в международную политику личные отношения, будет всегда в заведомо невыгодном положении по сравнению с остальными. Вот ты думаешь турки сами решили княжества подмять под себя – хрена с два. Уверен, что ели хорошо покопаться, там французские уши отыщутся очень быстро. А с другой стороны: если получится вовремя перейти на сторону Наполеона, будут французы спасать своего незадачливого союзника – тоже нет. Союз с Россией им важнее. Как говорят англичане – ничего личного, только бизнес.

Опять же, не был я уверен, что англичане сейчас так говорят, тем более что это скорее американская фраза, но в контексте беседы она ложилась слишком хорошо, чтобы ее не озвучить.

– Англичане не простят, – пробормотал Александр, видимо прокручивая в голове сказанное мной. То, что он вероятнее всего мой план не примет я понимал отлично, однако уже то, что брат его обдумывает было настоящей победой. Слишком много в этом было личного: я еще про этот эпизод в прошлой жизни читал, у Тарле вроде бы, хоть могу и ошибаться. О том, как Александр клялся Фридриху Вильгельму в вечной дружбе на могиле его двоюродного деда. Которого, помнится, хорошо бивали русские войска во время семилетней войны. Такой вот забавный выверт истории, который можно считать еще более забавным, зная, что именно пруссаки в моей истории предали первыми, напав на Россию вместе с Наполеоном в 1812 году. – Субсидии то они уже выделили на этот год. И на следующий.

– Англичане забудут об этом уже завтра, – не согласился я, – а буде мы потом надумаем опять вступить в войну против Франции, дадут еще денег. Они в этом деле максимально рациональны и Бонапарт им как кость в горле, от которой они будут согласны избавиться любой ценой. А вот Фридрих скорее всего не простит. С другой стороны, если пообещать ему вернуть потом часть земель, которые он потеряет после окончания этой войны…

В общем, долго мы еще обсуждали варианты развития событий, прикидывали как лучше извернуться, чтобы выскочить из ситуации с меньшими потерями, однако по итогу я понял, что пока еще мириться с Наполеоном Александр не готов. Было тут и личного много и, скажем так, сословного, ну и объективные экономические, политические и военные резоны тоже присутствовали, не без этого.

Только покинув рабочий кабинет брата, еще раз прокрутив в голове весь разговор, я нашел ответ, почему такие важные вопросы обсуждались столь узким, семейным кругом, без привлечения хотя бы военного министра и иностранных дел. Видимо не до конца Александр доверяет своему окружению, подозревает, что кто-то может о моих мыслях донести на ту сторону Ла-Манша. А это уже в свою очередь может отчетливо негативно отразиться на моем здоровье, особенно, если станет общеизвестно, что Константин занимать трон в случае смерти императора не собирается. Англофоб на троне Российской империи лаймам не нужен совершенно. Благо от прямых угроз кое-какая защита у меня была – мой гвардейский конвой все так же отставлять от великокняжеского тела никто не собирался – поэтому совсем уж тупых нападений я не очень боялся. Ну а от чего-то более основательно подготовленного обычная охрана все равно не поможет, тут контрразведку свою нужно заводить, вот только кто же мне позволит?