Текст книги "Николай I. Освободитель (СИ)"
Автор книги: Андрей Савинков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Глава 9
– Доброе утро, генерал, я же просил не устраивать всей этой официальщины, я сегодня приехал не как шеф полка, – глядя на ровные линии одетых с иголочки, с блестящими пуговицами и начищенными штыками гвардейцев, произнес я. Генерал Малютин в ответ только широко улыбнулся и приветствовал меня, по уставу.
– Здравия желаю, ваше императорское высочество! – За ним тоже самое единым духом повторили и выведенные встречать меня измайловцы.
– Молодцы, гвардейцы! – Во всю силу напрягая голосовые связки рявкнул я. Меня в полку любили, не как шефа или представителя императорского дома, а как забавного паренька, который всегда очень уважительно общается с собранными в одном месте бородатыми мужиками, повидавшим изрядно всякого дерьма, на своем веку. Ну и конечно за то, что каждый мой приезд сопровождался кое-какими мелкими подарками, делающими жизнь простых солдат немного лучше. Так, например, я, отлично представляя себе всю скудость стандартной армейской – пусть даже гвардейской – пиши, всегда привозил с собой пару-тройку сотен килограмм мяса, так чтобы день-другой бойцы могли есть не пустую похлебку, а густую наваристую кашу. Мелочь скажете вы, и будете правы, а с другой стороны, именно из таких мелочей и формируется цельный образ. Глядишь лет через «-цать» теперешний рядовой, а будущий унтер, когда ему предложат пойти бунтовать против императора, по старой памяти сунет кулак в рожу провокатору и спасет тем самым жизнь мне и моей семье. Так что можно считать это инвестицией на будущее. Выказав благодарность солдатам, я вновь повернулся к генералу, – распускайте людей, зачем их на таком ветру мариновать, да и дождь может начаться в любую секунду.
Распустив солдат, мы вместе с неизменно сопровождающим меня Воронцовым прошли в полковой штаб, где было приятно натоплено. Как обычно свалившаяся неожиданно на Питер осень – на этот раз для разнообразия в самом начале сентября – принесла с собой серость, влажность, ветер и то начинающийся то прекращающийся мелкий противный дождь. Хотелось усесться возле камина, взять в руки чашку глинтвейна – кто б мне его дал – и вообще не показывать нос на улицу, однако именно в конце сентября Александр наконец соизволил письменно подтвердить разрешение на формирование «опытового офицерского егерского взвода», так что воленс-ноленс пришлось устроить забег по частям расквартированным в столице и ее окрестностях, чтобы набрать личный состав. И понятное дело, что начал я с измайловцев, по-другому меня бы просто не поняли. Даже, если никто не согласится отсюда перейти под мое непосредственное управление, все равно «право первой ночи» я должен предложить своим подшефным. Это правда не я сам дотумкал, мне как обычно в таких случаях Семен Романович подсказал, я-то собирался сразу в лейб-гвардейский егерский батальон, сформированный еще доброй памяти Павлом отправиться. Логично же в егерский взвод в первую очередь звать егерей.
Внутри меня ждал горячий самовар и гора пряников: мои кулинарные предпочтения – мой наркотик – это сахар – тут были хорошо известны.
– Итак, Николай Павлович, мне передали, – Малютин скосил глаза на Воронцова, – что вы к нам сегодня по делу, вот только не уточнили по какому.
– Вот ознакомьтесь, – я потянул генералу высочайше утвержденный приказ. – Грабить вас приехал Петр Федорович, каюсь. Хочу предложить вашим офицерам, из тех, кто помоложе, поактивнее, кому в линейном строю фузилеров, пусть даже гвардейских, тесно, поучаствовать в организации «потешного» взвода.
– Стопами великого предка идти собираетесь? – В жидкие усики усмехнулся генерал.
– Ну, головы стрельцам обещаю не рубить, – я вернул командиру измайловцев улыбку.
То ли генерал удовлетворился ответом, то ли решил тему не развивать, однако быстро пробежав по короткому указу, зацепившись глазами за установленный размер жалования, которое изрядно превышало гвардейское, Малютин задал уже вопрос практического характера.
– Так что же вы от меня хотите Николай Павлович? Мешать я вам, все равно не смогу.
– Я хотел бы, что бы вы порекомендовали мне офицеров не так давно выпустившихся из учебных заведений: прапорщиков, подпоручиков возможно, которые бы подходили по озвученным мною параметрам. Дело затевается новое, сложное, на основе этого взвода потом я планирую создать роту, батальон, а Бог даст и полк, и эти офицеры смогут расти в званиях и должностях настолько быстро насколько это вообще возможно. Плюс жалование, как видите остановлено немаленькое.
– Мягко стелите, Николай Павлович, очень уж заманчиво звучит. Как бы не пришлось потом жестко спать. Или я чего-то не понимаю?
– Вы все правильно понимаете, Петр Федорович, отбор будет жесткий и гонять я предполагаю будущих егерей не до седьмого, а до десятого кровавого пота. Никакой вольной жизни, как это принято, уж простите, в гвардейских полках, – Малютин только поморщился – похождения гвардейцев в столице были притчей во языцех, казалось не было такой глупости, которой бы они не совершили бы по пьяни, – пребывание в части шесть дней в неделю с одним выходным. Тренировки по графику с утра и до вечера. Бег по десять верст ежедневно, рукопашный бой, фехтование, стрельба, артиллерийская, медицинская и минная подготовка. Ни минуты свободного времени.
– Ужасы какие вы говорите, – зримо поежился от нарисованной картины генерал. В это время считалось, что хороший офицер должен уметь громко кричать приказы, быть храбрым, ходить в атаку, не кланяясь вражеским пулям и при необходимости отдать жизнь за веру, царя и отечество. Что уж говорить если практику записывания младенцев в полки для набора необходимой выслуги лет, прекратили – и то не до конца – буквально совсем недавно. Опять же спасибо Павлу. А вот все это обучение, науки и прочая ересь, она в лучшем случае артиллеристам нужна, чтобы стрелять метко, остальные вполне и без нее обходились. Ужас и мрак, в общем. – Думаете на такие условия, кто-то позарится?
– Вот и посмотрим, Петр Федорович, вот и посмотрим.
В целом отбор кандидатов получился долгим и крайне утомительным и затянулся на добрых два месяца. Как и предсказывал генерал Малютин из гвардии на мои посулы никто так и не соблазнился. Действительно, зачем менять теплое место с гарантированным практически карьерным ростом и возможностью обзавестись связами на, по сути, кота в мешке, тем более что семилетний ребенок, которого офицеры видели перед, собой никакого политического веса сам по себе не имел и всецело зависел от доброй воли старшего брата. Ну а о переменчивости императора в столице – большой, если уж говорить честно, двухсоттысячной деревне – знали буквально все. Начиная от самых близких друзей и заканчивая последним истопником где-то на окраине Выборгской стороны.
Другое дело офицеры армейских полков, тянущих лямку на ровне с рекрутированными крестьянами и никаких особых перспектив перед собой не видящих. Разве что случится очередная война, и Бог даст, выпадет случай отличиться. Да и то, сложить голову в таких условиях шансов гораздо больше. Жалование откровенно небольшое, жизнь где-нибудь в уездном городе отнюдь не столь разнообразна как в столице, и кроме водки да дешёвых шлюх, других развлечений часто найти вообще невозможно. А то и без шлюх – только водка. Тут уж как в том анекдоте про чукчу, которого принимали в партию и сообщили, что теперь ему нельзя пить, курить, изменять жене, а при случае нужно будет жизнь отдать за неизбежный приход мирового коммунизма. Тот тоже ответил, что, конечно, пожертвует, кому такая жизнь нужна-то?
В общем, к началу октября у меня собралось три сотни кандидатов в будущие егеря в чинах от прапорщика до поручика, из которых нужно было отобрать три десятка самых перспективных.
Для этого я разработал целую систему тестов и проверок, начиная от десятикилометрового бега и заканчивая списком простеньких логических задачек, не требующих особого образования – с ним у армейских офицеров далеко не всегда все было хорошо – а проверяющих исключительно живость ума.
– Я здесь, – общее собрание пришлось организовывать в здании публичного театра в Головкинском доме на Васильевском острове, другого подходящего помещения в Питере банально не нашлось, а устраивать все это дело под открытым небом было банально холодно, – чтобы объяснить вам, почему записываться в отдельный опытовый офицерский егерский взвод – плохая идея!
Для меня на сцене сладили небольшую трибуну, и я перед началом отбора решил обратиться к кандидатам со вступительным словом. Ну и конечно, я не мог не попробовать прием, которым вроде бы Амундсен – или Скотт, не помню уже – завлекали людей присоединиться к своей полярной экспедиции. Если сразу сказать, что будет тяжело, что большинство из них не справится, и вообще все начинание весьма сомнительно, у слушателя сразу возникает внутренний протест и желание доказать обратное.
– Ну а кто останется и успешно пройдет все испытания, получит не только повышенный оклад, рост в званиях соответствующий гвардейским, – гвардейские звания традиционно опережали армейские на две ступени, то есть потенциально прошедший все испытания офицер спустя год-два мог вновь вернуться в армию только уже не подпоручиком а штабс-капитаном, – но и мое личное благоволение.
Последнее же в стране, где вся система была завязана на одного человека – императора – и вовсе исчисления в дензнаках не имело.
Вообще, отвлекаясь немого в сторону от прямой линии повествования, хотелось бы затронуть как раз мои отношения с императором Александром Павловичем, будущим Благословенным. Впрочем, последнее – это не точно, мало ли куда усилено пинаемая мною телега истории умудрится завернуть. Может еще какой-другой эпитет тому правителю подберут.
Так вот исходя из всего вышеизложенного у стороннего наблюдателя могло бы сложиться мнение, что я всем и силами пытался уже в эти годы проложить себе место на императорский трон, заранее готовя трамплин для будущего прыжка. Это с одно стороны действительно так, а с другой – совершенно, как это не парадоксально, наоборот.
Конечно, мне знающему в общем и в целом ключевые точки на линейке Российской истории, очень хотелось бы исправить кое-какие моменты. Например, спасти Москву от сожжения в двенадцатом году. Ведь это не только миллионы рублей, потраченных на восстановление первопрестольной и удар по самолюбию государства, но и десятки навсегда потерянных архитектурных памятников, чью ценность и в деньгах то измерить практически невозможно. Или то же «Слово о полку Игореве», оригинал которого, если мне память не изменяет, погиб в том самом злосчастном пожаре, как оценить эту потерю? И я уж не говорю о сотнях и тысячах жизней простых людей, которые тогда погибли в огне, охватившем древнюю столицу.
Именно для этого, для мелких корректировок истории, мне нужно было влияние, очки которого я всеми силами зарабатывал в глазах Александра, один за другим доводя до ума проекты и пророча всякое-разное направо и налево.
С другой стороны, предложи мне кто-нибудь в тот момент занять императорский трон, я бы без сомнения отказался, даже если бы был уверен с своей способности удержать его в своих руках, что совершенно не очевидно. В эти годы, я был крайне далек от бесконечных придворных интриг, от повседневных забот, от ежедневного ручного управления огромным кораблем, под названием Российская империя. Очевидно, что когда Александр соглашался занять трон, он тоже думал, что сможет мгновенно начать кажущиеся ему необходимыми преобразования и быстро привести страну к если не общему счастью и царству божьему на земле, то к лучшей жизни – точно. И только умостив свой тощий зад на подушечку красного бархата, столь притягательную для слабых умом и мятежных духом, он понял, что любое резкое движение штурвалом грозит либо опрокидыванием судна, либо, как это было с Павлом, сменой капитана.
Я же в это время был как бы в таком себе стеклянном аквариуме, в хорошем смысле этого слова. С одной стороны меня практически не ограничивали в созидательной деятельности, не позволяя только лезть в принципиальные политические вопросы – хотя и там мне было что сказать – и с другой – полностью ограждали меня от внешних влияний, от интриг, от обычной для двора лести, зависти и прочего дерьма. Заставь меня, к примеру, сесть на трон и нырнуть с это болото с головой, я был совершенно не уверен, что мне удастся оттуда выплыть. Скорее наоборот: уверен, что не удастся.
Что же касается – возвращаясь к прерванному рассказу – отбора кандидатов в будущий «спецназ», то мы начали с бега. Логично – егеря, они по пересеченной местности должны передвигаться в первую очередь, как не бег проверять первым? Волка, как говорится, ноги кормят.
Оказалось, что с одной стороны способные к долгим маршам офицеры, передвигаться бегом совершенно не привыкли, и даже, с какой стороны не посмотри, детские десять верст, преодолели не все и далеко не за рекордное время.
– Ничего, научим, – пожал плечами я, глядя на здоровенную таблицу, в которую вносились результаты каждого из кандидатов. – Ну или отсеем, тоже не плохо, глядишь чему-нибудь, да и научатся по дорге, а потом вернувшись в полки научат своих бойцов.
Всех кандидатов на время отбора перевели жить с свежепостроенные – вернее еще, по сути, находящиеся в процессе постройки – казармы, предназначавшиеся в будущем как раз измайловскому полку. Посреди этого строительного бедлама по моему приказанию была построенная простенькая полоса препятствий: стенка, доска через яму, канаты, змейка и прочие «веселые» снаряды, по которым найденные для меня Воронцовым инструктора гоняли, сменяя друг друга толпу студентов.
– Николай Павлович, – глядя на то, как еле волочащие ноги офицеры, плетутся уже по темноте обратно в казармы, где их еще ожидала двухчасовая лекция по минному делу, – вам не кажется, что вы перебарщиваете? Что такими темпами очень скоро у вас вообще не останется личного состава?
– Семен Романович, так именно этого я и добиваюсь, – я от эмоций аж всплеснул руками. – Три сотни армейских офицеров, набежавших на потенциально тепленькое местечко! Вы правда думаете, что мне позволят так долго отрывать их от своих полков? Это же как бы не четверть всех ротных офицеров из войск, расквартированных вокруг столицы. Мне наоборот нужно как можно быстрее отделить зерна от плевел, тех кого сюда занесло совершенно случайно, от тех, кто готов идти до конца.
– И каковы успехи? В численном выражении?
– В первый день как я уже говорил собралось три сотни молодых офицеров. Сразу после моей вступительной речи «отсеялся» двадцать один человек. После первого дня, когда мы подняли кандидатов еще до рассвета и гоняли – бег, фехтование, стрельба, перемежаемые классами – четырнадцать часов подряд, ушли еще четыре десятка. Дальше уже поменьше, – я довольно улыбнулся, – однако до десятка человек в день не выдерживают. Это еще что, вот когда все слабенькие сами уйдут, и мы начнем выбраковывать неликвид по физическим и умственным показателям, вот тогда жара пойдет!
Воронцов, глядя на мой энтузиазм, только покачал головой. Он такого издевательства над людьми совершенно не одобрял, однако монаршая воля дозволила мне проведение изысканий над людьми, а значит он, как верный поданный, мог только принять к сведению и подчиниться.
– «Это еще что», – самодовольно, усмехнулся я, глядя на кислую физиономию воспитателя, – «это вы еще форму не видели, которую я заказал для своих егерей, вот уж будет для вас, привыкших ко всем этим галунам и аксельбантам, шок. Зато просто, дешево и удобно, а для парадов можно и отдельный комплект пошить».
Карета, в которой мы с Воронцовым уезжали в сторону Зимнего, плавно покачивалась на рессорах, навевая тягучую дрему, мысли о новых проектах тянулись вязко как патока, и вскоре я, сморенный непрекращающимся мелким дождем и долгим нахождением на свежем воздухе, окончательно провалился в сон.
А на следующий день, курьер привез из Германии сообщение, что моя восемнадцатилетняя сестра Елена Павловна скончалась парой недель раньше от неизвестной болезни, оставив после себя безутешного мужа и двух маленьких детей.
Глава 10
Сказать, что Александр был не в себе – не сказать ничего. Он метался по кабинету от стены к стене, преодолев за последний десяток минут расстояние в десяток метров раз тридцать. Я молча сидел в кресле и наблюдал за молодым человеком, испытывая при этом легкую тревогу. Помнится, в исторической литературе писали, что Александр был мнителен без меры, то обращаясь к религии, то впадая в откровенный мистицизм. А тут я ему дал неоспоримое – во всяком случае со стороны могло так показаться – подтверждение его духовным поискам, выдав пророчество, которое ко всему прочему еще и начало исполняться.
Ну не знал, я не знал, что Елена и Александра умрут так рано и так «удачно» после моих слов. Я до попадания сюда вообще про них не помнил, как и про остальных, детей Павла кроме старших сыновей как непосредственных участников исторических событий! Так и в самом дела можно поверить, что Александр своими действиями навлек беду на весь род, что совсем выходило за рамки моего материалистического взгляда на природу вещей.
– Чего ты молчишь?! – Император остановился и уставился на меня безумными глазами. Да, кажется, я действительно тогда переборщил, не уверен, что оно того стоило. – Отвечай!
– Что вы хотите от меня услышать, ваше величество? – Максимально спокойно спросил я, косясь на дверь кабинета. Мы с братом тут были только вдвоем и признаюсь, мне сильно не хватало молчаливой поддержки за спиной Воронцова, который присутствовал почти на всех моих «переговорах» с взрослыми. Надеюсь, если Александр сорвется с нарезов и бросится меня убивать – мало ли что у него в голове щелкнет – меня успеют спасти. Впрочем, это вряд ли. Вряд ли под дверью императорского кабинета ошивается много людей.
– Откуда ты узнал про смерть Елены?! А до этого Саши?!
– Я не знал, разве я тебе это говорил?
– Но ты же тогда, в марте первого года, сам сказал о том, что над родом теперь висит проклятье.
– Да, – еще раз чертыхнувшись за свою излишнюю инициативность, кивнул я, – это я говорил. Но предсказывать смерти членов нашей семьи я не могу, если ты это имеешь ввиду.
– «Опять соврал», – мысленной усмехнулся я, – «сроки жизни самого Александра, я помню очень хорошо, помню, что его жена пережила императора всего на год или два, помню что Константин был генерал-губернатором Польши во время восстания в начале тридцатых и что мамА еще лет пятнадцать протянет не меньше, но на этом, пожалуй, что и все».
В слух я конечно же этого не сказал, я же не самоубийца.
– Откуда ты это все берешь? – После еще одного короткого забега по кабинету задал новый вопрос Александр.
– Что все? – Опять включил дурочку я.
– Все! – Истерично выкрикнул император, – эти твои предложения в медицине, награду для солдат придумал, войска нового строя начал устраивать! Вот!
Александр подскочил к столу, дернул ящик стола и вытащил оттуда пузырек непрозрачного стекла, похожий на те, в которых аптекари свои порошки клиентам отпускают.
– Что это?
– Йод твой! Мне Севрегин передал третьего дня. Действительно открыл новый химический элемент, до того неизвестный науке. Сжигая морские водоросли! Кто бы мог подумать!
– Ух ты! – Обрадовался я, – это же прекрасно! Нужно срочно наладить его производство, делать спиртовой раствор и использовать! Хотя бы тому же Нестору Максимовичу отдать, он точно найдет этой штуке применение.
– Вот-вот, – Александр перестав метаться по кабинету тяжело опустился в кресло. – Откуда ты знал, что в водорослях содержится этот твой «йод» и как его можно использовать?
– Почему, ты решил, что я все знаю наперед? Это не так. Награды, согласись, для нижних чинов учредить нужно было, тем более что они уже есть у наших европейских соседей. Что касается большого доклада по демографии, то Семен Романович свидетель, я несколько месяцев над ним трудился. Ничего не берется само, я каждый раз много работаю, читаю книги, разговариваю с опытными специалистами!
– Ну да, а йод? А медицинские знания? Тоже в книге прочитал?! Покажи мне эту книгу, из которой ты это черпаешь, очень мне хочется тоже припасть к источнику чистого незамутненного знания!
– Просто, – я сделал самое невинное выражение лица из всех имеющихся в моем арсенале, ну просто маленький ангелочек! – Просто иногда я знаю, чем закончится то или иное дело и как нужно поступить, чтобы получилось… Правильно. Это приходит ко мне, когда я молюсь в церкви.
– И как часто с тобой такое случается?
– Иногда, – я вновь неопределенно пожал плечами. Не смотря на все произошедшее воспринимать меня как взрослого, как условно равного себе император не мог, и я беззастенчиво этим пользовался. Будь мне не семь, а тридцать семь, спрашивали бы меня, вероятно совсем по-другому не глядя на родственные связи и мнение остальной семьи. А так – что возьмешь с маленького ребенка, удобная, черт побери, позиция. – Редко… По-разному бывает.
Я сделал вид, что окончательно запутался в словах и смущенно замолчал. Это был как раз тот случай, когда любое слово могло быть обращено против меня, и лучше жевать чем говорить.
– И что ты… Видишь?
– Я не вижу… Просто знаю… Иногда…
– Например?
– Например, мне навеяло что в морских водорослях может содержаться новый полезный элемент, – я на секунду замолчал, пытаясь понять, как мне соскочить с опасной темы, после чего сам пошел в словесное наступление. – Все что мне… Спускается свыше, я тут же тебе передаю, что ты еще от меня хочешь? Я не всеведущ, не господь Бог и даже не новый пророк! А то что я тебе реформу орфографии предложил, так для этого никакими высшими знаниями обладать не нужно!
Император, кажется, совсем прибитый к спинке кресла моим криком, растекся в нем и некоторое время сидел без движения тупо глядя в стену перед собой, после чего вдруг подобрался и уже осмысленно посмотрев мне в глаза произнес, – значит так, с сегодняшнего дня будем делать по-другому. Ни с кем, вообще ни с кем, о своих озарениях разговаривать не будешь. Рядом с тобой при любом выезде из Зимнего будет находится Воронцов и четверка гвардейцев. Все интересные мысли будешь излагать письменно и передавать мне курьером или лично. Понятно?
– Понятно, – я тяжело вздохнул, кажется моей свободе приходил конец. – Чего уж тут непонятного.
– Дальше, – Александр задумчиво постучал пальцами по столешнице, – первый этап твоей задумки с родильным госпиталем спустя почти год его существования можно признать успешным. Соответственно можно переходить ко второму – к обучению персонала для госпиталей других российских городов.
– Да, я как раз хотел… – начал было я.
– Вот письменно все свои предложения и изложишь.
– А как же мой егерский взвод?
– А что с ним? Играйся, я не против, до смерти только господ офицеров не загоняй. Посмотрим, что из твоей задумки получится.
В общем, следующие месяцы стали для меня крайне сложными в первую очередь в психологическом плане. Стенки прозрачной клетки вокруг меня буквально на глазах стали толще, выпускать из Зимнего меня начали – по личному распоряжению императора – только под натуральным конвоем из десятка бойцов. Сначала это были измайловцы, однако мои подшефные они все же являлись пехотным полком и в качестве конвоя не годились, потому вскоре были заменены на специально отобранных для этого дела солдат конного гвардейского полка. И это при том, что сам Александр личную охрану часто-густо вообще игнорировал – непростительная легкомысленность на мой взгляд, впрочем, я-то знал будущее – и порой выходил гулять в город совершенно без какой-либо охраны. Получается, что меня охраняли куда более строго чем императора, и естественно это изрядно давило мне на психику.
Во-вторых, у меня появился штатный секретарь и пара посыльных. И вообще меня, я так понял опять же по инициативе брата, очень аккуратно отрезали от всех практических действий, оставив только генерацию идей и дистанционный контроль. Единственное место, куда меня стали стабильно выпускать – это на службы в Петропавловский собор внутри одноименной крепости. Такой вот ироничный выверт от самой жизни – не веришь, будешь посещать церковь чаще.
На деле выглядело это так: придумал что-то напиши, передай кому надо, там сделают и отчитаются. Тоже в письменном виде. А сам ходить куда-то, кем-то руководить, что объяснять лично – ни-ни. Постепенно пришло понимание, что Александр боится не столько «за меня», сколько «меня», боится, чтобы я где-нибудь чего-то не ляпнул лишнего и не подставил таким образом весь императорский дом и лично императора. С одной стороны осуждать его за такую осторожность сложно, с другой – мне-то от этого было не легче.
Формирование опытного егерского взвода закончилось к новому году. Уже к середине ноября отсеялись все, кто посчитал это начинание слишком сложным или бесперспективным для себя, – «в деле» осталось семьдесят девять кандидатов из первоначальных трех сотен – и дальше пришлось заниматься выбраковкой уже самостоятельно. Так, например четырнадцать человек отсеяли по итогу трехсоткилометрового марша по маршруту Петербург – Великий Новгород – Петербург, с которым, чтобы получить зачет нужно было справиться за пять дней. Получилось это не у всех.
Дальше были тесты по общефизической подготовке, стрельбе и фехтованию. Постепенно количество претендентов уменьшалось, пока в двадцатых числах декабря – как раз перед Рождеством, что я счел добрым предзнаменованием – я не получил заветное число тридцать четыре. Три отделения по десять человек, с командирами отделений и командир взвода.
После новогодних праздников уже постоянному составу офицерской части выдали новую форму и принялись учить еще более активно. Я хотел в своих подопечных впихнуть как можно больше полезных в будущем знаний, поскольку общее их образование откровенно хромало на обе ноги.
При всем этом мое непосредственное участие в процессе было сведено к минимуму. Так, например, я высказал пожелание, чтобы егерям дали кое-какие основы рукопашного боя: предложение передали по инстанции, бюрократический механизм крутанулся и откуда-то возникла пара донских казаков, видимо неплохо смыслящих в соответствующей области. Тоже самое было когда я возжелал дать бедующим офицерам егерского полка кое-какие полезные, как мне показалось знания в медицине. Тут был вызван Нестор Максимович и несколько его врачей, уже год трудящихся под руководством светила российского акушерства и офицерам был прочитан курс лекций о первой помощи при ранениях, о самых распространённых в войсках болезнях и о мерах, которые необходимо принимать для сохранения здоровья своего и подчиненных солдат. О важности чистоты, кипячения воды и мытья рук с мылом.
Кстати, о медицине. Как-то так неожиданно получилось, что именно это направление стало основным в моей «работе» зимой-весной 1804 года. Для начала я предложил учредить отдельное министерство здравоохранения, поскольку резоны вхождения медицинской коллегии, учрежденной еще при Екатерине, в структуру министерства внутренних дел мне казались крайне сомнительными. Это решение, однако, по заведенной у нас традиции ничего не делать быстро, зависло на неопределенный срок.
Втором делом – по счету, а не по важности – стало составление доклада об английском опыте вакцинации с использованием коровьей оспы. Естественно, в двадцать первом веке я знал о единственной болезни, уносящей ранее тысячи и десятки тысяч жизней, которую человечеству удалось искоренить полностью. Вот только когда именно были проведены первые опыты с использованием коровьей оспы я точно не помнил: где-то на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков.
Однако, если знаешь, что искать, и даже – где искать, найти искомое оказалось не так сложно. Оказалось, что Дженнер уже не только провел свой первый эксперимент в этой области – это случилось в год моего рождения, – но даже успел накопить кое-какой опыт в этом направлении.
Узнав об этом, я тут же написал Александру о срочнейшей необходимости вводить поголовную вакцинацию в России. Понятно, что ближайшие годи ни ста ни даже семидесяти процентов населения мы охватить не сможем – банально врачей у нас столько нет – однако двигаться в этом направлении просто обязаны.
– «Лучшим примером тут была смерть Петра 2. Если уж даже императоры умирают от этой хвори, то естественно, наша Богом посланная», – ссылка на Бога никогда лишней не будет в таком деле. Я старательно орудовал гусиным пером, выводя строчки на листе очередного доклада императору – «обязанность, искоренять ее всеми доступными способами».
– Твою мать! – Выругался я, посадив на документ кляксу. Писать перьями, да еще и по местной бумаге, на поверхности которой местами попадались ощутимые включения недостаточно качественно перемолотого сырья, было настоящей мукой. – А ладно, хрен с ним, там перепишут…
В таком режиме ограничения свободы прошел весь 1804 год. Сначала – первые полгода – я жутко бесился от нехватки впечатлений и информации, а потом как-то привык смотреть на мир сквозь сухие строчки отчетов.
Все мои попытки как-то вырваться из этой клетки полностью провалились: Александр оставался глух к моим просьбам и на все жалобы отвечал только, что я еще слишком мал для осознания всей ситуации и классическое: «вырастешь сам поймешь». Самое грустное, что и винить мне было, по сути, некого, сам загнал себя в такое положение неумением сдерживать свои эмоции. Вот что стоило придержать свои прогрессорские порывы до того момента, когда Николаю предоставят большую самостоятельность и мои действия не будут столь уж вопиюще заметны на фоне других детей.
Единственным светлым моментом в тот абсолютно серый подстать традиционной питерской погоде стал выход монографии Василия Михайловича Севергина, посвященной открытию нового химического элемента и основным его свойствам, экспериментально определенным автором работы. Мое имя, естественно, в работе не упоминалось, что с одной стороны было немного обидно, а с другой абсолютно естественно. Было бы странно привлекать внимание всего научного мира ко мне в тот момент, когда Александр всеми силами меня пытался спрятать.
Что же касается уже начатых проектов, то они даже без меня – как это не печально осознавать – постепенно продвигались вперед. Еще в конце осени 1803 года на обучение в госпитальное училище был набран первый курс будущих акушерок. Вот только полу они были самого что ни на есть мужского. Идею привлечения к организации народного здравоохранения молодых девушек мне полностью, совершеннейше зарезали, мотивировав это тем, что невместно молодых девиц привлекать к бабичьему делу. Мол не может женщина работать одна без мужского пригляда, в серьез ее никто воспринимать не будет, да и кто их тогда замуж возьмет? Что сказать… Дикие времена, патриархальные взгляды, почему-то считается что буквально любое появление молодой неженатой девушки мгновенно ведет к разврату и попранию общественной морали.
