Текст книги "Николай I. Освободитель (СИ)"
Автор книги: Андрей Савинков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Глава 6
Несложная, как казалось, изначально задача – сделать все так, как делают местные, только добавить тотальную борьбу с грязью, дезинфекцию и вот это вот все – в итоге, как только я начал погружаться в вопрос, выросла до размеров Эвереста. Который, кстати, еще не то, что не Эверест, а вроде еще даже не открыт, это должно в середине века произойти.
Оказалось, что на весь Санкт-Петербург действуют всего три подобного рода заведения, а количество коек в среднем в каждом из них – около двадцати. Повторю: шестьдесят коек на двухсоттысячный город, при среднем количестве родов на женщину – семь. Хорошо, понятное дело, что у городского населения меньше семи, но даже если трое родов на женщину, то не нужно быть математиком, чтобы понять абсолютную недостаточность такого количества.
В итоге почти сразу было принято решение о масштабировании проекта до сотни коек, что уже виделось достаточно серьезным предприятием, требующим опытного руководителя. Себя я благоразумно в этом качестве не видел. Все-таки слабые знания местных реалий и абсолютное незнание реалий медицинских вряд ли позволили бы мне довести это начинание до какого-то воплощения на практике.
И тут мне, можно сказать, повезло. Проехавшись по уже действующим заведениям – на шестилетнего мальчика местные эскулапы и работающие там повивальные бабки смотрели дико, благо за моими плечами стоял Семен Романович, ну и принадлежность к императорской фамилии тоже играла немалую роль – на предмет сманить к себе часть персонала, я понял, что ловить тут особо нечего. Выглядели эти заведения отвратительно, пахли еще хуже, про персонал, работающий тут и говорить нечего, не удивительно, что не только младенцы, но и женщины в таких условиях регулярно умирают при родах.
Вообще, тут хотелось бы сделать небольшое лирическое отступление и упомянуть непарадный Петербург, который начинался буквально в нескольких кварталах от центра города. Тут царили грязь, нищета и полная безнадега. Буквально в километре-двух от роскошных дворцов стояли хибары, выстроенные непонятно из чего, соответствующего вида и запаха. В таких жило около трети населения столицы – крестьяне, сами себя горожанами не считающие и приходящие в город на «отхожие промыслы», по сути – сезонные работы. Понятное дело, что в совсем «грязные» районы мы не заезжали – маршрут утверждал Семен Романович, без которого меня из Зимнего не выпускали – однако и взгляда издалека на это убожество мне вполне хватило. Собственно, почему я об этом упомянул? Дело в том, что обитатели именно таких районов, которые были неспособны оплатить услуги лекаря «поприличнее» и были основными клиентами столичных родильных домов. Какая уж тут гигиена с санитарией, мать ее…
Где же тут везение, спросите вы. А я отвечу – во время одного из таких посещений мне предложили обратиться к господину Максимовичу. Вернее, к господину Амбоидику-Максимовичу, первому в России профессору «повивального искусства», автору многих научных работ, который больше десяти лет подряд сам практиковал и в тоже время обучал своему ремеслу других. И самое главное, что, будучи несколько лет назад отставленным от должности в следствии каких-то внутриведомственных интриг, до сих пор себя так и не нашел, подрабатывая внештатным консультантом Калинкинской больнице, что располагалась у места впадения Фонтанки в Финский залив. Больница имела, как сказали бы в будущем «социальную направленность» и специализировалась на венерологических болезнях. Как Воронцов позволил вообще мне сюда зайти – непонятно.
Сначала Нестор Максимович долго не мог понять, что от него хочет неожиданно привёршийся к нему на работу шестилетний ребенок, говорящий о каких-то проектах, возможности сделать все по-новому без давления авторитетов и оглядки на старину. Только спустя минут пять моего монолога, – я ходил туда-сюда по кабинету врача и вдохновлённо расписывал ему блестящие перспективы нового начинания – профессор начал вникать.
– То есть вы мне предлагаете заняться организацией самого большого в столице родильного дома, я правильно понимаю? – Медленно переспросил он, теребя в руках слушательную трубку. Нормальных фонендоскопов тут еще очевидно не существовало в следствие полного отсутствие каучука.
Вообще кабинет врача, в котором он вел прием выглядел… Бедновато и грязновато. Стол, кушетка, ширма, шкаф, плотно забитый какими-то папками, сомнительной чистоты половик. Мутное окно, завешенное неизвестно когда стиранными занавесками. Ну и запах конечно… Сомнтельный.
– Именно так, Нестор Максимович, именно так! Сотня коек, с разделением на части для публики почище и для простого люда. Новые помещения, подобранный лично вами персонал, возможность, вернее, кхм… Обязанность обучать вашей профессии специально набранных молодых девушек. Работать будем по-новому! Во главу угла ставим чистоту, профессионализм и главное – снижение смертности детей и рожениц минимум в два раза. Моя цель, сделать так, чтобы в будущем все дамы высшего света приезжали рожать к нам в родильный госпиталь потому то знали, что именно здесь самое лучшее медицинское обслуживание! – И мысленно продолжил, – «столицу переносим в Нью-Васюки, а Питер чахнет и загибается».
Смущенный моим напором Амбоидик-Максимович ошарашенно перевел взгляд с меня на стоящего у двери Воронцова. Воспитатель старательно не мешал мне набивать собственные шишки и лишь своим присутствием придавал вес словам малолетнего великого князя. При этом почти каждый вечер мы с ним садились, разбирая сделанное за день и Семен Романович объяснял мне, где я допустил ошибку и как сделать было бы оптимальнее.
– На сколько это все реально, ваше сиятельство? – Обратился он к Воронцову, однако на заданный вопрос ответил я.
– Приказ об организации упомянутого заведения уже подписан императором, а я назначен его шефом. Финансирование частично из казны, на первом этапе, частично за счет благотворительности. Будьте покойны, деньги я на такое дело раздобуду. Что лично вам? Хотите статского советника? Вы вроде как коллежских застряли, решим вопрос. Жалование – не обижу, можно будет висюльку какую оформить, но это уже по достижении нужного результата. А ежели есть еще какие-то пожелания, озвучивайте их прямо здесь и сейчас, посмотрим, что можно с этим сделать.
Акушер от такого аттракциона невиданной щедрости только и смог подобно рыбе выброшенной на берег открывать и закрывать рот. Все же когда в Российской империи поспособствовать обещает брат государя – пусть даже шести лет от роду – это значит ой как не мало.
– Ваше высочество, – Нестор Максимович внимательно посмотрел мне в глаза, – нужно где-то подписать кровью?
– Достаточно будет вашего «я согласен».
– Я согласен, – только и смог произнести акушер.
С присоединением к команде опытного в таких делах человека, процесс ожидаемо пошел вперед семимильными шагами. Тем более оказалось, что Нестор Максимович уже принимал один участие раз в учреждении подобного заведения несколько лет назад.
– А как же повивальный институт Марии Федоровны? – Был один из первых вопросов, которые акушер задал мне, официально присоединившись «к команде».
– Думаю, со временем, возьмем и его под крыло, – пожал я плечами. – В целом хорошее начинание, вот только меня там не устраивает… Ничего, по сути. Ну кроме самой идеи.
Вероятно, профессору такое слышать было не слишком приятно, учитывая то, что он приложил руку к созданию этого заведения в том числе, однако перспективы, нарисованные мной, были гораздо интереснее.
Было найдено подходящее здание на Васильевском острове, где можно было расположить не только палаты рожениц, но и учебные классы для будущих студенток.
– Главная идея заключается в том, чтобы одновременно с практической работой можно было вести научную и образовательную, как вам Нестор Максимович, потяните?
– Потяну, Николай Павлович, – я задолбанный в край этими длинными, только время отбирающими, титулованиями, убедительно просил всех «ближников» обращаться ко мне в неофициальной обстановке только имени отчеству. – Нужно просто работников правильно подобрать. Правильный персонал – половина дела.
– Ну вот и я там думаю, кадры решают все, – я улыбнулся намекая, что именно Амбоидик-Максимович пример правильного решения кадрового вопроса. – Здесь расположим палаты для всех, в том крыле с отдельным входом будут располагаться палаты для публики почище, а в противоположном – учебные классы. Наберем девушек лет пятнадцать-шестнадцать, все равно учить, так лучше с ноля чем переучивать.
– Девушек? – Удивился акушер.
– Ну да, – я кивнул. – Вот эту практику, когда повивальной бабкой может стать только женщина пожилая, мы будем ломать через колено. И вообще, выражение-то какое отвратительное «повивальная бабка». У нас будут только акушерки.
– А как же традиции? – Растерялся профессор, – да и мнение общества…
– К черту такие традиции, которые мешают прогрессу, – я, сев на любимого конька – Воронцов, который все эти аргументы слышал от меня уже несколько десятков раз картинно закатил глаза – принялся объяснять будущему директору родильного госпиталя и института акушерства политику партии. – Я, как видите, тоже не войной занимаюсь, как это чаще всего великие князья делают, а совсем даже наоборот. И вообще, если размышлять логически, кого выгоднее обучать, того кто потенциально может прожить пятьдесят лет или того, кто десять? Средств в каждого студента будет вложено одинаково, но в первом варианте отдача будет в пять раз больше. Понимаете меня?
– Понимаю, – немного растерянно от моего напора ответил акушер, – по правде говоря, никогда не рассматривал этот вопрос с такой стороны.
– А вы рассмотрите при случае. Ладно, помещение подходит, подходит же, Нестор Максимович, я правильно понимаю?
– Да… Да, подходит, – немного сбитый с толку перескоком с одной мысли на другую кивнул собеседник. Он потер массивный подбородок, еще раз огляделся и еще раз кивнул, уже видимо своим мыслям.
– Тогда нужно заняться ремонтом, – я повернулся к Воронцову, – поможете все организовать Семен Романович? А то, боюсь, облапошат меня, не знающего специфики этого дела. Я вам основные пожелания распишу, а дальше вы уж будьте любезны, найдите мне подходящего человека, на которого этот вопрос свались можно.
– Я, Николай Павлович, из Лондона вернулся меньше года назад, – усмехнулся воспитатель, – вы думаете я тут в Петербурге знаю много подвизавшихся на строительной ниве специалистов?
– Я уверен, что вы знаете людей, которые знают таких людей, – выдав данную сентенцию я поднял вверх палец и уверенно посмотрел в глаза Воронцову, тот не нашел что ответить на такой пассаж. – Не нужно прибедняться Семен Романович, уверен, вашим связям может любой позавидовать.
– Хорошо, – кинул Воронцов, – посмотрим, что можно сделать.
В общем, дело, постоянно сопровождаемое моими побудительными пинками – то, как тут все делалось неспешно, меня порой просто приводило в бешенство – сдвинулось с мертвой точки. Непосредственным руководством я, по правде сказать, не занимался. Меня достаточно ловко и даже в некотором роде тактично отодвинули в сторону, оставив за великим князем и «патроном» только разработку концепции, общий контроль и представительские функции.
Последнее было нужно для, как это не пошло звучит, выбивания средств из родственников и остальных особ «высшего света» на благое, богоугодное и что немаловажно – полезное для всех дело.
Пять тысяч рублей скрипя зубами пожертвовала мамА. Ей вообще вся моя активная деятельность крайне не нравилась, и вдовствующая императрица всей душой желала сделать из меня ученого, отдав в Лейпцигский университет. Однако, видимо Александр все же смог сжать свои тестикулы в кулак, и этому проекту в итоге показали «красный свет».
После того, как пожертвование сделала императрица, дело пошло гораздо более гладко. В это время авторитет, репутация и прочие формы понтования значили существенно больше чем в будущем, поэтому и на благотворительность порой тратились достаточно приличные деньги. Кто жертвовал сто рублей, кто пятьсот, князья – в основном княгини, понятное дело, начинание-то все ж проходило скорее по женской части – графья и прочая чиновничья и сановная верхушка империи – тысячу, иногда две.
Отличилась, впрочем, в этом вопросе жена Александра императрица Елизавета Алексеевна, которая пожертвовала на благое начинание целых двадцать тысяч рублей, чего с головой хватило на то, чтобы сделать в выделенном из казны здании ремонт, закупить оборудование и нанять персонал. Объяснялась такая щедрость, как мне потом объяснил Воронцов, очень просто. МамА женщиной была крайне авторитарной, ходил при дворе даже слух, что в ту памятную ночь, когда убили Павла, она порывалась обратиться к войскам и объявить себя новой самодержавной правительницей по примеру предыдущих двух Екатерин, даже не смотря на принятый незадолго до этого закон о престолонаследии, шансов ей, в общем-то, особых не дававший. Так это или нет, однако о характере человека говорит хорошо, и после воцарения Александра именно Мария Фёдоровна оставалась, так сказать «первой леди», что естественно Елизавету Алексеевну жутко бесило. Накладывалось на это еще и то, что отношения в императорской чете были весьма прохладными, более того последний год император практически открыто изменял своей жене с Марией Антоновной Нарышкиной, которая быстро превратилась в такую себе «официальную» фаворитку императора.
В общем, я плюнул на все эти внутрисемейные половые и не очень разборки, и в благодарность за щедрое пожертвование от невестки – жена брата – это же невестка, всегда путался в этих терминах – поименовал организуемое мной заведение именем святой Елизаветы. Бог весть, что там за святая, но пусть будет, всяко не хуже других.
– Да, и уборка два раза в сутки, утром и вечером, – кивнул я в ответ на недоуменный взгляд Амбоидика-Максимовича. – Вообще лозунг открываемого заведения – чистота, чистота и еще раз чистота. Чистые руки, чистая форменная одежда, чистый инструмент, чистые палаты и по возможности чистые мысли, но с последним – это не точно. Проверить не получится.
Немудреная шутка осталась незамеченной, в то время как акушер вновь принялся перечислять мне причины, почему именно так, как я говорю работать не следует. Тут были такие аргументы как стоимость, сложность контроля и конечно мой любимый – так никто не делает. Вот эта ссылка даже не на научные авторитеты – которые тоже без сомнения могут ошибаться – а на опыт предков меня доводила просто до белого каления.
– Так мы и хотим сделать по-другому! – Не выдержав идиотизма происходящего спора, я сорвался буквально на крик. К сожалению, из-за детского голоса получилось совсем не так внушительно, как хотелось бы. – У вас умирает в первые дни жизни от десяти до пятнадцати процентов детей! Сколько умирает женщин от «родильной горячки» никто и считать не пытается! И вы мне тут вот это дерьмо приводите в качестве примера, на который нужно равняться?!
– Ваше высочество! – Отдернул меня Воронцов, до этого молча наблюдавший за спором.
– Да, мать вашу! – Меня несло, и где-то в глубине, некая часть сознания, наблюдавшая за происходящим как бы со стороны это прекрасно понимала, однако остановиться я уже не мог. Да и не хотел, если честно. Сложно передать то, как я за эти годы устал от того, что нужно постоянно фильтровать слова. Что ты просто знаешь, как нужно сделать, чтобы в итоге получить положительный результат, однако донести до окружающих свое знание не имеешь возможности. Плюс все же детское тело со всеми его гормональными взрывами и перестройками, связанными с ростом, отнюдь не способствовали стабильности психики. – Неужели это так сложно! Да возьмите любой микроскоп, дающий увеличение хотя бы раз в сто пятьдесят, и посмотрите банально на каплю воды из лужи. Там же живут тысячи, я не знаю, десятки, сотни тысяч всяких тварей, инфузорий чертовых туфелек, гидр и прочей дряни. Из-за них, если сырую воду пить – понос. А если грязь посмотреть или там гной, то там всякой гадости еще больше. Бактерии!!!
Оба находящихся в комнате взрослых от этого эмоционального взрыва пришли в настоящее замешательство, а я тем временем продолжил вываливать на них свои знания из биологии за шестой класс общеобразовательной школы. Или за седьмой, не помню точно.
– Вы сами их убиваете, вы это понимаете! Вы врачи, принимающие роды, ответственны за смерти тысяч и тысяч женщин и детей! Феноменальный парадокс! Вы берете грязный инструмент – а я даже не знаю как эти штуки называются! Скальпели, зажимы, Бог его знает, что еще. Вы ими недавно успели в какой-нибудь труп потыкать, а потом его на живом человеке используете! И вот вся гадость, которая плодится в трупе попадает в кровь женщине. Она ослабла от родов, организм и так испытывает стресс, и вы его просто добиваете. Это дерьмо попадает ей внутрь и начинает там плодится и вот воспаление – получите распишитесь. Она умирает через несколько дней. А потом ой! Это не я, это родовая горячка! Я вам предлагаю реальный способ сократить смерти! Руки и все что можно мыть с мылом, инструмент кипятить, все что неудобно мыть мылом и нельзя прокипятить – обрабатывать спиртом или раствором йода. Убираться как можно чаще, проветривать помещения от дыма.
Последнее было крайне актуально, учитывая печное отопление. Случаи отравления угарным газом тут были более чем часты.
– Раствором йода? – Видимо от обилия информации у профессора случилось переполнения кэша и на поверхности осталось только последнее предложение, в котором он и зацепился за незнакомое слово. – Что такое йод и как он должен помочь? И от чего?
Тут меня и накрыло ступором. А открыли уже йод или нет? Его кажется из водорослей доставали, вот только каких. И самое главное – когда.
– Вещество такое, – я решил уже идти до конца, раз пошла такая пьянка. – Желтые или коричневые кристаллы, получают путем сожжения морских водорослей. Спиртовой раствор йода имеет выраженный антибактериальный эффект.
– Так стоп! – Наконец вмешался Воронцов. Воспитатель сбросил наконец накатившее на него оцепенение и понял, что дальше в таком ключе продолжать нельзя. – Думаю на этом нам сегодня нужно закончить. Его высочеству нужно отдохнуть, они переутомились.
Семен Романович встал, подошел ко не и мягко, но не терпящим возражений образом взял меня за руку. После чего повернувшись к Амбоидику-Максимовичу добавил.
– А вам я настойчиво рекомендую в точности придерживаться советов, которые Николай Павлович изложил вот в той папке. Именно для того, чтобы все было сделано по-новому император одобрил учреждение нового родильного госпиталя. Вы понимаете, что в случае, если все это не сработает, то это будет неудача великого князя. А вот если вы не последуете, советам и не дадите положительного результата…
Продолжать было не обязательно: если брата императора в худшем случае пожурят, а то и наоборот похвалят, учитывая его возраст, то на карьере профессора такой провал может отразится по-настоящему фатально.
– Я понял, ваше сиятельство, – кивнул акушер.
– Хорошо, в таком случае, если будут какие-то дополнительные материалы или пожелания, вам передадут, а сейчас прошу нас извинить, – Воронцов кивнул и потащил меня прочь из комнаты. Мне не оставалось ничего кроме как тоже кивнуть на прощание и подчиниться.
Глава 7
После произошедшего срыва меня очень мягко, но совершенно безапелляционно отстранили от активного участия в мною же начатом проекте. Вместо этого Воронцов плотно занялся моим дневным расписанием, куда кроме прежних занятий добавились еще танцы, и некоторые типично школьные предметы типа географии и истории. Также к французскому языку мне ярый англоман Воронцов всунул в расписание английский плюс я по старой привычке, оставшейся еще с прошлой жизни, занимался понемногу атлетикой и бегом – во время пробежек и во время молитв я мог быть уверен, что ко мне никто не пристанет, и мог спокойно подумать о глобальном, – хотя на последнее местные смотрели откровенно косо.
А вот с английским Семена Романовича я сумел удивить. Понятно, что в отсутствии практики пришлось восстанавливать навык использования этого языка, да и изменился он существенно за прошедшие – вернее еще не прошедшие – двести пятьдесят лет, однако более-менее прилично заговорить на «новом» для себя языке я смог уже к лету 1803 года. И это при том, что на французском, хотя мне его преподавали раз шесть дольше я до сих пор изъяснялся весьма посредственно: что поделать, не нравится мне этот язык и все тут.
В уплотнившемся графике для «государственных дел» времени стало гораздо меньше, хотя и тут я успел состряпать и передать по инстанции несколько докладов, поднимающих важные, а порой и не очень вопросы. Так два месяца у меня ушло на разработку проекта реформы русского языка. Черт побери! Полцарства за доступ в интернет, имея под рукой сеть, эту работу можно было бы сделать за полдня.
На самом деле мысль о том, чтобы как минимум отказаться от конечных «ер» давно бродила умами различных российских интеллектуалов, как, впрочем, и от малоупотребимых «фиты» и «ижицы». Ну и конечно хорошо было бы объединить «ять» с «е» и «и» с «i», однако последнее было маловероятно, слишком уж это было радикально.
Свои предложения я обосновывал исходя из общего либерального тренда в правлении раннего Александра. Напирал на удешевление книг – меньше букв дешевле оборудование для печати, плюс сокращается объем текста, – упрощение грамматики повлечет за собой удешевление и облегчение обучения, что тоже плюс. В целом, реформа копирующая, по сути, реформу большевиков 1918 года, выглядела с моей точки зрения вполне стройно и логично и при этом подверглась беспощадной критике Воронцова.
– Основной ее недостаток, – покачал головой Семен Романович, – это то, что ее никогда не одобрят.
– Но почему? – Я не смог сдержать удивления, ведь если брать все отдельные пункты, то мой воспитатель скорее был согласен с написанным, а в вывод сделал прямо противоположный. – Никто же от этого не проигрывает? Одни же плюсы.
– И тем не менее, подобный прожект, пусть даже очень стройный и максимально выгодный император в столь сложный период существования государства Российского никогда не подпишет.
– А когда он был простой, – буркнул я падая в кресло. – Ладно, черт с ними с «ятями» и двумя «и». Но причины держаться за концевой «ер» я совершенно не понимаю.
– Это что, – усмехнулся Воронцов. – Некоторые до сих пор считают, что реформа Петра была невместным попранием старины. Хотя уверен, большинство из них без справочника и не скажут, в чем она заключалась. Так и здесь. То, что концевой «ер» – абсолютно бесполезен, очевидно, всем, однако нужно иметь волю Петра, чтобы его просто взять и отменить.
– Ну да, – где-то я был со своим наставником согласен, – не побояться сначала отрубить три сотни голов на площади, а потом уже не слишком обращая внимание на мнение остальных внедрять те реформы, которые считаешь нужным.
Прозвучало это весьма зловеще, а учитывая контекст так и вовсе.
– Вот только сначала нужно пережить восстание, – видимо попытавшись сбить воинственный настрой воспитанника произнес Воронцов.
– Это, да, далеко не всем российским императорам это удавалось, – разговор уже откровенно зашел на скользкую дорожку, поэтому Семен Романович его оперативно свернул.
Что же касается реформы языка, то она так и не была одобрена Алесандром, как это и предсказывал граф.
Впрочем, не все мои начинания в тот год окончились провалом, кое-что удалось и воплотить в жизнь. На удивление, «зашедшим» предложением оказалась идея учреждения воинской награды для нижних чинов. Хотя, может быть, дело в том, что крест, ставший в последствии Георгиевским и так бы ввели, а я только немного предвосхитил события, лишь частично корректируя течение реки времени, в то время как в других случаях я пытался резко его повернуть. Это была интересная мысль, над которой стоило поразмышлять.
Что же касается Георгиевского креста, то началась вся эта затея как обычно с моего прокола. В каком-то разговоре с воспитателем на тему нелегкой доли нынешних рекрутов, которых призывали пожизненно я упомянул знаменитую в будущем солдатскую награду, так как будто она уже существовала, чем вызвал недоумение Воронцова. Путем аккуратных расспросов – впрочем, кажется мне, что все эти проколы уже давно конспектируются и передаются «куда надо» – я выяснил, что в Российской империи, при наличии целой россыпи офицерских и высших гражданских орденов, для нижних чинов была предусмотрена только одна «Анненская медаль» или если официально – «Знак отличия ордена Святой Анны», который выдавался в первую очередь за двадцать лет беспорочной службы и только в редких случаях – за доблесть в бою.
Узнав о такой вопиющей несправедливости, я тут же засел за разработку нового знака отличия, который бы вручался исключительно как боевая награда. Стараясь вносить поменьше отсебятины, я попытался вспомнить все что, мог о главной солдатской награде Российской Империи. Получилось, не очень хорошо: почему-то в голову лезли подчерпнутые где-то воспоминания о том, что солдатам давали кресты «на общество», чтобы они сами определяли среди себя достойных, и я не был уверен, что этот пункт стоит вносить итоговый вариант статута.
В целом награда должна была по моему представлению быть исключительно боевой, иметь четыре степени, вручаться нижним чинам, предполагала запрет на телесные наказания для кавалера и повышенный денежный оклад. Могла вручаться посмертно, а вручение креста первой степени означало автоматическое присвоение низшего офицерского чин четырнадцатого класса. То есть прапорщика в пехоте, корнета в кавалерии и хорунжего у казаков.
Анненская медаль, таким образом, должна была окончательно превратиться в небоевую и вручаться исключительно за годы беспорочной службы.
Кроме того, я предложил ввести нагрудные знаки «за ранение», тоже не став ничего выдумывать и скопировав ее с советского варианта: желтая полоска за легкое ранение и красная за тяжелое. Эта идея на удивление понравилась Александру – идею с крестами он тоже одобрил, но там нужно было их чеканить из серебра, поэтому дело несколько затянулось – и соответствующий циркуляр по армии был выдан уже в мае 1803 года. Причем, что интересно, в нем было указано мое авторство идеи, что, на самом деле, для российского делопроизводство было совершенно не характерно и наталкивало на определенные мысли.
Что же касается проекта с созданием родильного госпиталя и школы акушерок при нем, то не смотря на мое физическое отсутствие, дело активно развивалось и даже начало давать первые плоды.
По собранной за первые полгода статистике – я с самого начала настаивал на ведении строгой учёности не только в плане финансов, но и в чисто медицинской документации – введенные мною драконовские меры по чистоте сразу дали заметную прибавку к выживаемости как рожениц, так и детей.
Если средний показатель материнской смертности во время или после родов считался в районе от 1 до 2 % – что учитывая те же семь беременностей на женщину давало шанс от 7 до 14 % умереть родами в течение жизни – то в Родильном госпитале имени святой Елизаветы, этот показатель со старта не превышал 0.4–0.5 % что вроде бы не такое уж большое достижение, однако при применении этих цифр на сорокамиллионное население России могло бы дать изряднейший демографический рывок.
Тут, ради справедливости нужно сказать, что смертность 1–2% рассчитывалась как средняя от всех беременностей как дворянок, так и крестьянок, и естественно среди последних она была больше. Если же брать в расчёт только городское население, то там показатели смертности колебались вокруг одного процента, но даже всего двукратное улучшение такой печальной статистики было, с какой стороны не посмотри, немалым достижением. К сожалению, чтобы еще сильнее уменьшить материнку смертность нужно было уже говорить об использовании антибиотиков, переливании крови и прочих манипуляциях, которые в ближайшие годы будут нам совершенно недоступны.
Улучшение также наблюдалось в плане выживаемости новорожденных детей. Как уже говорилось, печальная статистика в Российской империи говорила о том, что до конца первого года жизни не доживают от 20 до 25 % младенцев и львиная доля из них умирает с самые первые часы и дни жизни. Очевидно, что тут мы располагали еще меньшими средствами для решения этой проблемы. О том чтобы спасать недоношенных, например, детей и вовсе задумаются только лет через сто пятьдесят. И все же согласно регулярно передаваемым мне данным, собранным подчиненными профессора Амбоидика-Максимовича, тут тоже была видна положительная динамика. Особенно это было приятно, учитывая, что и в этой сфере мне удалось дать знаменитому акушеру действенный совет, а именно использовать для подкормки детей – очевидно, что такая проблема будет стоять в заведении подобного типа во все времена – не коровье молоко, а козье. Бог его знает, в чем между ними разница, однако в будущем я наталкивался на подобный совет и уже не помня контекста просто ретранслировал его ученому с предложением попробовать.
Неизвестно, чего стоило Нестору Максимовичу наладить постоянные поставки козьего молока и какие еще меры он предпринимал, однако смертность младенцев в первые часы и дни жизни несколько упала. Тут со статистикой было гораздо сложнее, поскольку часто-густо смерти новорожденных в отличии от взрослых женщин вообще нигде не регистрировались и соответственно статистика по ним была очень приблизительная.
И все же, если оценивать работу созданного по моей инициативе заведения, то нельзя не отметить, что всего за погода новый родильный госпиталь достиг совершенно определенных успехов и, если ничего не случится в дальнейшем, это может стать твердым фундаментом для развития российской медицинской науки в целом.
– Ну что ж, – ознакомившись с последним отчетом, я удовлетворенно отложил папку на стол, – кажется уже можно переходить ко второму этапу плана.
– Ко второму этапу? – Вопросительно поднял бровь Воронцов, а Михаил, которого последнее время стали прикреплять ко мне в качестве подшефного, видимо надеясь, что он тоже уму-разуму наберется, оторвался от игрушек и заинтересованно посмотрел на меня.
– Ну да. Я напоминаю, что изначально родильный госпиталь задумывался в первую очередь как место подготовки будущих акушерок, которые получив навыки и знания, разъедутся по России и будут непосредственно заниматься снижением детской и материнской смертности, так сказать, на местах. Нужно только подумать, где брать девушек, боюсь запас девиц, имеющих хоть какое-то начальное образование не слишком глубок, и придется обучать их с ноля.
