Текст книги "Николай I. Освободитель (СИ)"
Автор книги: Андрей Савинков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Глава 25
В середине лета боевые действия в Европе вновь перешли из позиционной стадии в активную. Так и не решившись атаковать Французов через реку, союзники вместо этого двинулись на запад, стремясь отрезать Наполеона от снабжения и подкреплений, и, тем самым, вынудить его принять бой на менее выгодных для себя условиях.
Несмотря на то, что боевых действий как таковых не велось почти полтора месяца, обе армии изрядно страдали от потерь. Небоевых. Жаркое лето, высокая температура и отсутствие дождей привели к пересыханию мелких ручьев и вынудили армии брать воду непосредственно из Дуная, что привело к стремительному распространению кишечных болезней в лагерях по обе стороны реки. Возможно именно это обстоятельство – за полтора месяца союзная армия даже без боев уменьшилась на десять тысяч человек – вынудило эрцгерцога Карла шевелиться. Ну или занятая французами Вена, тоже не слишком приятно.
В первых числах июля австро-прусские силы свернули лагерь и перешли в наступление в западном направлении вдоль Дуная, сумев оторваться от французской армии и переправиться на другой берег в районе Нюрнберга. Идея коалиционеров заключалась в том, чтобы стремительным рейдом по землям рейнского союза внести разлад в ряды младших партнеров Наполеона и возможно отколоть от их не слишком, если уж говорить честно, стройных рядов, некоторые колеблющиеся государства.
Французы среагировали с некоторым запозданием и бросились в погоню только через два дня. В течение всего июля полководцы маневрировали то сходясь в жарких арьергардных схватках, то вновь расходясь в стороны, пока наконец обе армии в полных составах не оказались в одной точке. Этой точкой оказался городок Фульда что в великом герцогстве Гессен.
У Наполеона к этому времени было под рукой около ста десяти тысяч человек при четырёхстах пятидесяти орудиях плюс спешащий к полю боя Ней с еще пятнадцатью тысячами. Союзники имели чуть больше – около ста двадцати пяти, но зато проигрывали в артиллерии.
Заколебавшийся бегать за противником по всей Германии Бонапарт был настроен максимально решительно несмотря на то, что немцы занимали выгодную позицию. По фронту австрийские корпуса имели неглубокий, но широкий ручей, через который атакующим французам предстояло перебираться, а на правом фланге, находилась небольшая возвышенность, которую заняли пруссаки и затащили туда три десятка пушек, получив мощнейшую оборонительную позицию.
Первым ровно в 8.00 одновременно с залпами орудий, возвестивших о начале боя, в наступление на австрияков перешел Бернадот. Его «горячим приветом» встретил корпус Коллоредо, находящийся на крайнем левом фланге австрийской армии. Еще дальше находился лес и овраг, защищающий позицию от возможного обхода.
Австрияки храбро ударили в штыки и отбросили французскую пехоту обратно за ручей – после того как буквально в первой же атаке был смертельно ранен маршал Франции, его полки на некоторое время пришли в смятение, – подставившись при этом под атаку конницы Мюрата. Заранее заметив эту угрозу, эрцгерцог Карл парировал ее, бросив в бой корпус Хиллера.
Одновременно с этим в центре в бой вступили со своими войсками Массена и Даву. Под ураганным огнем артиллерии французы прорвались к центру построения союзников и с бешенным напором начали теснить врага. Одновременно французская артиллерия подожгла селение Хозенфельд в тылу австрийцев, а на правом фланге союзников, дабы облегчить положение австрийцев, попытались контратаковать прусские части под командованием Блюхера…
Бой продолжался весь день и его итог решил подход корпуса Нея, который в самый решающий момент, когда Наполеон уже прикидывал, бросать ему в схватку гвардию или лучше отступить, ударил во фланг увлекшимся атакой пруссакам. Первой в бегство бросилась бригада Цитена, находившаяся на правом фланге построения, а за ней рухнул подобно костяшкам домино весь фронт.
Тяжелое поражение – союзники только убитыми, пленными и пропавшими без вести потеряли больше двадцати пяти тысяч человек – привело к распаду пятой коалиции. Крысой, которая первой бежит с тонущего корабля, оказался прусский король Фридрих Вильгельм, в тайне от других союзников направивший к Наполеону послов для заключения сепаратного мира. В итоге, оставшись с противником один на один, сложить оружие вынуждены были и австрияки.
Если пруссаки по результатам этой войны, можно сказать, отделались легким испугом: кое-какие пограничные земли отошедшие Саксонии и Вестфалии плюс приличная контрибуция не в счет, то австрияки попали по полной. Они потеряли Далмацию и выход к морю, потеряли Галицию – она отошла России, и польские земли – герцогству Варшавскому, кроме того, кое-какие земли вокруг Зальцбурга отошли Баварии. Про контрибуцию и обязательство примкнуть к континентальной блокаде – то же, кстати, обещала сделать и Пруссия – и говорить нечего.
Окончание войны в Европе тут же сказалось и на положении союзников в Испании. Бонапарт уже осенью десятого года перебросил за Пиренеи дополнительные силы в количестве семидесяти тысяч штыков, что мгновенно развернуло ситуацию на сто восемьдесят градусов.
В ноябре 181 °Cульт вновь захватил оставленный испанцами без боя Мадрид и принялся методично громить англо-испанские силы по всей северной и восточной части полуострова. При этом испанцы окончательно перестали пытаться воевать с французами грудь в грудь и перешли к партизанской тактике, одновременно пытаясь, где это возможно подбивать население на восстание.
Не смотря на полное преимущество французов что касается армейской силы, достичь решающего перевеса и закончить наконец эту войну у них никак не получалось. Кроме решительного настроя испанцев, в пользу союзников играло еще и господство на море, что позволяло англичанам оперативно перебрасывать силы вдоль побережья, тогда как войскам Наполеона эти расстояния приходилось преодолевать исключительно на своих двоих. Естественно, если бы две противоборствующие армии таки встретились лицом к лицу, шансов у плохо обученных и отвратительно вооруженных испанцев и малочисленных англичан не было бы никаких, вот только такого подарка Бонапарту преподносить никто не собирался.
Вторая половина 1810 года прошла для меня достаточно спокойно. Все производства работали в целом по графику, потихоньку наращивая выпуск продукции, постепенно обрастали «жирком» мои исследовательские лаборатории, в которых одновременно с экспериментаторской и научной деятельностью происходило обучение молодого поколения ученых. Я старался заглядывать в будущее как можно дальше, и создание научных школ, способных воспроизводить великих изобретателей и естествоиспытателей, виделось мне, возможно, даже более важной задачей, чем какое-нибудь открытие прямо здесь и сейчас.
Впрочем, и со вторым все было более чем радужно. У нас наконец-то спустя три года экспериментов стабильно полетела полноразмерная 150мм ракета. Еще в 1808 году к этому проекту я подтянул будущего энтузиаста этого вида оружия Засядько Александра Дмитриевича. Этот без сомнения интереснейший человек, артиллерист до мозга костей в нулевые ракеты еще не конструировал, однако уже пылал к ракетному делу настоящей любовью. Во многом благодаря ему, сумевшему наладить нормальный процесс испытаний – а еще благодаря тому, что в определённый момент я вспомнил об использовании сужающегося сопла – ракета, потенциально способная нести пятикилограммовую боеголовку относительно ровно летала уже на добрых четыре километра. Можно было бы и увеличить дальность, снизив скорость вращения снаряда, однако в таком случае критично падала точность, и в итоге мы решили остановиться на этом значении, посчитав его наиболее оптимальным.
– Будете, вы у нас, Александр Дмитриевич, великим ракетным изобретателем, – хохотнул я, когда ракета первый раз полетела так, как мы задумывали. – Сопло Засядько! Как вам, а?
– Так ведь это не я придумал, Николай Павлович, как можно! – Возмутился было ракетчик, однако я тут же перебил его.
– Как скажу, так и будет, понятно? ВЫ его изобрели и на этом спор окончен! Не хватало еще чтобы все вокруг знали о моем в этом деле участии. Сопло Засядько и точка! Считайте, что это приказ!
Одно за другим изобретения принялись выдавать на-гора электротехники. Более того, они даже не осознавали ценность некоторых изобретений. Так, например, получилось с электросваркой, прообраз которой, как оказалось, изобрел Петров еще в 1802 году. Понятное дело, что ему сильно не хватало нормальных источников энергии, но теоретически, даже с использованием доступных ему батарей, можно было уже плавить металл.
В октябре 1810 года впервые на кусок железа гальваническим методом было нанесено золотое покрытие. Впрочем, золото было лишь началом, в течение нескольких месяцев увлекшийся электролитическими опытами физик сам – ну ладно, с моей небольшой подсказки, – дошел до опытов по хромированию, – оказалось, что хром был открыт еще лет двадцать назад, – и вот это было уже серьезно. Хромирование, особенно в эпоху, когда нержавеющих металлов местная металлургия еще не знала, вполне могло совершить натуральный переворот в сохранении железа от ржавчины.
Вообще, и химия и физика в эти времена были еще настолько в зачаточном, по сути, состоянии, что величайшие открытия, за которые через двести лет давали бы Нобелевки пачками, тут делали совершенно походя, не слишком обращая внимания.
Так, например в конце десятого года мы собрали первую примитивную динамо-машину. У меня в детстве была книжка с занимательными опытами и там в разделе опытов с электричеством юным натуралистам предлагалось из пары магнитов, куска провода, шпильки и батареи построить примитивную крутилку. Развернув идею на сто восемьдесят градусов у нас, получилась машина, которая при вращении магнитов вокруг катушки выдавала электрический ток.
Конструкция была примитивная настолько, насколько это вообще возможно, но даже в таком виде уже позволяла изрядно продвинуться в понимании природы электричества. Во всяком случае параллельно с практическими опытами по моему настоянию велась глубокая теоретическая работа. Уже в 1810 году мы ввели в оборот термин электро-магнитная индукция, глядишь и до формулировки основополагающих законов электродинамики – я их естественно не помнил, поэтому подсказать не мог – оставалось не так много времени. Боюсь теперь единицу измерения назовут не «Фарад» а «Петров». Ну как боюсь… Только ради этого стоило перемещаться в это время.
Продолжала работу моя механическая мастерская к началу десятых превратившаяся в уже самый натуральный по местным меркам завод. Полевые кухни кавалеристам, что называется, «зашли» и мы получили заказ на еще сто штук после чего пришлось их производство выделить в отдельный цех. Продолжалась усиленная переделка ружей под капсюль и у меня была надежда на то, что к следующей войне уже все российская армия будет вооружена ружьями условно нового поколения.
А вот с чем вышел натуральный затык, так это с нормальными спичками. Казалось бы, все просто – возьми то, что уже есть и сделай лучше, однако у моих химиков в итоге после почти года экспериментов так ничего и не получилось. Нет, воспроизвести вариант спичек, который для зажигания нужно было макнуть в концентрированную кислоту – легко, но называть это победой я, конечно, же не мог. Это был совсем не тот продукт, который можно было продать. В итоге мы остановились на фосфорном варианте, который был максимально опасен и склонен к самовоспламенению… Но этот вариант хотя бы работал как следует.
Фосфорные спички требовали крайне осторожного обращения, поэтому каждую отдельную палочку пришлось оборачивать в бумагу и расфасовывать в металлические коробки: тут как раз пригодилась гальванизация – упаковка получалась не только удобной, но еще красивой и долговечной. Последнее натолкнуло на мысль организовать производство разного рода хромированной и омеднённой тары, но это было несколько позже.
Что же касается фосфорных спичек, то при таком подходе по-настоящему массовым продуктом стать они, конечно же, не могли, слишком высокой выходила цена изделия, что, впрочем, не помешало им занять свою узкую нишу на рынке приспособ для добычи огня. Особенно спички оценили курящие люди, которым теперь добывать огонь буквально на ходу стало гораздо проще.
Продолжала расширяться наша «канцелярская» номенклатура, был построен здоровенный паровой пресс для вытягивания капсюлей. Для меня стало натуральным открытием то, что паровые машины тут уже потихоньку используются хоть и чаще всего для откачки воды из шахт. Мне понадобилось всего лишь подать идею Кулибину, о том, что силой пара можно делать совершенно разную работу, и тот сделал все практически без моего вмешательства.
Конструкция была, конечно, примитивной донельзя. Очень не хватало привычных резиновых прокладок и нормальных смазочных материалов, а расход угля у этого монстра мог вызвать инфаркт у любого бухгалтера. Честно говоря, сильно сомневаюсь, что, учитывая все вышеперечисленное, а также регулярные поломки паровика, в нем был какой-то реальный экономический смысл, скорее наоборот – сплошное разорение. Однако, я, как уже говорилось, старался работать на будущее, и своя школа производства паровых машин нужна была мне как воздух. В любом случае еще предстояло тысячи верст железных дорог строить, связывать север с югом и восток с западом, не могу же я позволить по отечественным рельсам бегать импортным локомотивам…
– Ники! – Когда мне передали, что император желает видеть меня за завтраком, в душе тревожно екнуло. Александр предпочитал начинать день в тиши и не решать никаких серьезных вопросов по утрам, тем более что утро у него, как и многих других представителей высшего света начиналось гораздо позже, чем у меня. Часов в десять-одиннадцать. Поэтому такое приглашение изрядно выбивалось из привычной картины наших взаимоотношений.
– Доброе утро, – поприветствовал я брата, отдельно кивнул Елизавете Алексеевне после чего сел на учтиво отодвинутый для меня лакеем стул.
На столе визуальной доминантой возвышался самовар, из которого мне тут же организовали поллитровую кружку чая. Кроме того, нехитрый императорский семейный завтрак предлагал на выбор булочки с маслом, нарезанный сыр, ломти буженины и какой-то паштет. Из сладкого присутствовала розочка с вареньем, печенье и что особенно приятно – шоколадные конфеты, до коих императрица по слухам стала большой охотницей.
– Нам срочно нужно поговорить! – Александр был в прекрасном настроении и просто расплывался в улыбке, – ты уже взрослый, как-никак четырнадцать лет…
– И ты хочешь поговорить со мной о том, откуда берутся дети? – Нервно и немного неуклюже от такого захода схохмил я. Судя по тому, как опешил брат, а невестка прыснула в кулачек, шутка удалась.
– Эээ… Нет, – немного растерялся император. – Я совсем не об этом.
На самом деле, половой вопрос к этому времени уже, что называется, встал в полный рост. Если лет примерно до тринадцати о женщинах я тосковал скорее умозрительно, по старой памяти и ничего внутри на эти мысли не отзывалось, то теперь совершенно определенная тягость внизу стала моим постоянным спутником. Страшно даже представить, как я все это терпел в прошлой жизни до семнадцати лет. Осторожные попытки выяснить как обстоят тут дела с легкими ни к чему не обязывающими интрижками результата не дали. Семен Романович только предупредил, чтобы я не вздумал лезть к молодым девицам, если мол скандалы мне лишние не нужны.
– Алекс хочет сказать, – вернув себе невозмутимость, подала голос Елизавета Алексеевна, – что тебе пора выходить в свет. Мы все понимаем, что ты очень занят, и, видимо, намеренно избегаешь этой стороны общественной жизни, однако боюсь без общения со двором, все равно обойтись не получится.
– Да, именно так, – перехватил инициативу Александр. – Тебе пора показать себя людям… Меня уже спрашивали, почему я прячу от «ближайших друзей» своего младшего брата, о котором в столице ходит так много слухов.
– Ну предположим, от ближайших я совершенно не прячусь. С Михаилом Михайловичем мы каждую неделю видимся. С Алексеем Андреевичем тоже… Регулярно.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, – отмахнулся брат. – В общем, вопрос это уже решенный, я хочу тебя видеть на этом рождественском балу. И постарайся не довести никого до удара, я уверен, что у тебя получится сдерживать свои юношеские порывы.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…»
Глава 26
Первый свой бал, честно признаюсь, помню плохо. Никогда не был любителем таких развлечений – хотя танцами как таковым занимался в прошлой жизни достаточно долго, но не полонезом, конечно и не менуэтом – да еще и волновался, откровенно говоря, изрядно. Нет, не того, что сделаю что-то не так или опозорюсь по незнанию: все же меня так или иначе учили эти четырнадцать лет, и теоретическую подготовку я получил самую лучшую. А вот нырять в светскую жизнь, знакомиться с большим количеством новых людей, которым обязательно будет от меня что-то нужно, и которые захотят использовать «молодого, но перспективного» великого князя в своих играх, не хотелось совершенно.
Ситуация осложнялась тем, что поскольку мне было еще только четырнадцать лет, бал это был так называемый «детский», оказывается были тут и такие. То есть с одной стороны я не рисковал слишком сильно засветиться перед всем столичным бомондом, с другой стороны – рисковал стать самым главным свадебным генералом на этом празднике жизни.
Золото и парча убранства колонного зала Зимнего дворца, громкая музыка, жутчайшая смесь запахов, состоящая из десятков видов духов, человеческого пота и еще Бог знает чего, мелькающие адским калейдоскопом детские и уже не очень лица, подходящие для знакомства. Все эти мундиры и фраки, украшенные шитьем, огромные шуршащие по полу платья мерцающие в свечном свете сотнями и сотнями каких-то блестяшек, череда имен и фамилий незнакомых людей, большую часть которых я так или иначе встречал в учебниках истории, но хоть убей не вспомню лиц их обладателей, постоянная нехватка кислорода в душно натопленном помещении и конечно, оттоптанные к концу вечера ноги.
Все это дополнялось тем, что на детский бал, больше, по правде говоря, похожий на утренник в младшей школе, пускали не только подростков тринадцати, четырнадцати, пятнадцати лет, но еще и совсем детей, которые бегали кричали, и больше уделяли время поеданию сладостей чем непосредственно танцам.
Моя попытка улизнуть при этом, предпринятая сразу после осознания всей глубины той задницы, в которую попал, была решительно пресечена Александром, выступающим в качестве хозяина вечера. У брата, у которого со своими детьми все было не слишком радужно, во всяком случае это касалось официальных отпрысков, к этой братии была определенная слабость. И он не слишком стеснялся ее демонстрировать.
– Терпи, – уголком рта прошипел мне император, когда я сумев вырваться из девичьего плена – они меня чуть на сувениры не порвали, во всяком случае треск моего «измайловского» мундира я слышал совершенно четко. – Это чтобы ты представлял, что тебе ждет в будущем. Балы и общение с людьми такая же неотъемлемая часть жизни императора, как и управление чиновниками. Ты же нацелился в будущем трон занять? Терпи.
Как я в итоге понял, все мероприятие было затеяно исключительно ради меня, чтобы мне жизнь медом не казалась. Ни до, ни после ничего подобного в Зимнем дворце не практиковалось, так что у меня было еще года два-три на то, чтобы морально подготовиться к подобным балам только во взрослом исполнении в будущем. Хотя я, конечно же, предпочел бы готовиться лет двести-триста, была б моя на то воля.
Одиннадцатый год особых изменений в европейской политике не принес. Наполеон продолжал воевать с переменным успехом в Испании, теряя солдат и вваливая в это дело кучу средств без какого-то видимого результата. Любой более-менее крупный французский контингент вполне мог пройти Испанию насквозь, беря города и распугивая вооруженные силы местных. Однако никакой пользы это не приносило: едва французы уходили дальше, как за их спиной тут же поднималось восстание, вышвыривающее оставленный гарнизон из города. Эти кошки-мышки в условиях практически отсутствующего снабжения и активного сопротивления простого народа делали саму теоретическую возможность победы весьма призрачной, хотя привыкший к постоянны победам Наполеон в тот момент этого осознать еще был не способен.
В Пруссии меж тем происходили тектонические сдвиги, связанные с очередным поражением от Франции. Вторая за три года громадная контрибуция, потеря территорий и ограничение суверенитета привели к перестановкам при дворе и приходу понимания необходимости реформ. Как в военной, так и в гражданской сфере. Блюхера, считавшегося главным ненавистником Бонапарта – в том числе и за это он в девятом году был назначен командовать прусскими силами в прошедшей войне – тут же отправили в отставку. В начале одиннадцатого года под руководством Шарнхорста и Гнейзенау в Пруссии была запущена военная реформа по образцу Франции и Австрии, дающая возможность сформировать достаточное для длительной войны количество резервов. Я в этом плане мог им только позавидовать, чтобы протолкнуть нечто подобное в Российской империи, видимо, тоже требовалось проиграть две-три войны. Пойти на это я, по понятным причинам, не мог, а значит в ближайшие годы что-то сделать с рекрутчиной не представлялось возможным. В лучшем случае уменьшить срок службы хотя бы лет до десяти-пятнадцати и то вероятнее всего только после победы над Наполеоном.
Впрочем, у пруссаков все было тоже совсем не так благостно: реформы наталкивались одновременно на нехватку средств – контрибуция, разорение и все такое – и на противодействие одновременно со стороны Франции, которой усиление поверженного врага было совсем не в кассу, и со стороны внутренних сил, видящих в этом посягательство на собственную власть. В общем, бардак в прусских вооруженных силах в ближайшее время ожидался более чем порядочный.
Австрия после поражения так же не имеющая особого пространства для маневра на европейской арене согласилась отдать одну из своих принцесс в жены Наполеону. Как же я матерился, когда об этом узнал! Казалось бы, уже предсказал такое развитие событий, разжевал и разложил по полочкам, в том числе и объяснив – впрочем это как раз было очевидно – чем грозит такое сближение непосредственно России. Казалось бы что проще – предложи Бонапарту руку Анны. Не сейчас, пусть подождет пару лет до достижения ею семнадцати, тем более что не так уж много ждать осталось. На этом ведь можно было столько политических вистов «наиграть». Очевидно, что стычка между Францией и Россией случится все равно – Наполеон не простит нам бездействие в последней войне, да и с англичанами мы к этому времени уже торговали чуть ли не в открытую – но лишний год-два на подготовку, когда как раз в это время у нас проходит перевооружение армии… Неужели это не очевидно?!
В общем, вместе с рукой Марии-Луизы Австрийской Бонапарт получил еще и союз с этим государством. Не слишком, вероятно прочный, но крайне опасный для нас.
В тот день я инспектировал свои механические цеха. Ну как инспектировал, для общего понимания ситуации мне чаще всего было вполне достаточно документарных отчетов, благо производство было не настолько сложное, чтобы какие-то злоупотребления или там воровство можно было спрятать на двух листах заполненных цифрами таблиц. Потребленные ресурсы, траты на персонал, процент брака и самое главное – количество готовой продукции – все в целом сходилось. Да и не сказать, что у меня уж очень наметанный глаз, чтобы им осматривать свои владения и сходу находить недостатки, скорее мне было просто интересно лишний раз пообщаться Иваном Петровичем Кулибиным, персонажем полуисторическим-полумифическим, чье имя в будущем стало – или станет – нарицательным.
При живом общении механик производил смешанное впечатление. Было видно, что время не пожалело его тело, изрядно потрепав за долгую по местным меркам семидесятипятилетнюю жизнь. Сгорбленная спина, шаркающая походка, глубокие морщины, прорезавшие лицо… И вместе с этим ум этому выдающемуся человеку удалось удивительным образом сохранить ясным. При разговоре с ним не было и малейшего намека на старческие изменения психики. Можно было только позавидовать.
– Что скажешь, Иван Васильевич? Как тебе такая ложа?
Мы стояли возле стола, на котором лежало десяток переделанных ружей, к которым мастера привинтили ложа разных форм: более изогнутые, менее изогнутые, даже с пистолетной рукоятью. Меня всегда удивлял подход местных к производству оружия, который совершенно не учитывал удобство стрелка, при том, что особой разницы в цене или сложности производства на первый взгляд видно не было. Вообще с деревом в эти времена работать умели, в отличии от того же металла, например.
– Необычно, – Авдеев, выступающий в качестве эксперта для отбора наиболее перспективных образцов, которые мы в последствии собирались отдать на полноценные испытания, взял со стола ружье как раз с пистолетной рукоятью и уверенно вложившись в него «прицелился» в стену. Ну как прицелился, особенных-то как раз прицельных приспособлений на гладкоствольных ружьях никто не делал, смысла не было. – Но скорее удобно, чем нет. Хотя, наверно, для штыкового боя не очень.
– Да и по цене как раз этот вариант изрядно дороже получается, – подал голос Кулибин, тоже подошедший посмотреть на первичный отбор. Энергии в старике хватало на троих молодых, и далеко не всегда удавалось направлять ее в конструктивное русло. Достаточно только глянуть на список его «изобретений» совершенных за длинную-длинную жизнь.
Где-то в дальнем углу помещения что-то грюкнуло и зашипело, там рабочие Ивана Петровича чинили вновь навернувшийся паровик. Лично я считал, что уже пора закончить мучать отработавший свое выкидыш технической мысли и попробовать изготовить новый с учетом наработанного опыта, а этот отправить в технический музей, однако сам глава нашего КБ еще хотел немного повозиться со своей игрушкой, мотивируя свои действия необходимостью обучения молодых криворуких рабочих.
– А по остальным что? Есть вообще смысл заморачиваться?
– Пожалуй, что и есть, – Авдеев отработанным движением поставил ружье вертикально, как будто собирался его заряжать, выдернул шомпол, крутанул его между пальцев, вставил его обратно на место, после чего вновь приложился к оружию. – Я, кстати, давно хотел спросить, Николай Павлович, а почему для обычных ружей не переделать пулелейки под коническую пулю с выемкой? Как на штуцерах. Понятно, что сходной точности и дальности оно не даст, однако хуже уж точно не будет.
От этого вопроса меня как молнией пробило.
«А действительно, почему?», – я заглянул в глубины памяти, пытаясь раздобыть там нужную информацию о подобных пулях для гладкоствольных ружей в нашей истории. – «Было такое или нет. Вроде было. А почему я тогда только в штуцера уперся, которых во всей армии несколько тысяч штук с трудом наберется. Очевидно же, что разницу все равно делает средний «рядовой пехотный Ваня», и именно о его вооружении стоит думать в первую очередь».
Удивительные порой психика выдает коленца. Настоящая техническая дальнозоркость, когда более сложные и затратные решения видишь, а лежащие на поверхности простые – нет.
В итоге в середине одиннадцатого года вместе с переделанными под капсюль ружьями в армию стали поступать и новые пулелейки. Продолговатые пули прекрасно подходили для формирования из них, отмерянной порции пороха и куска пропитанной селитрой бумаги таких себе эрзац патронов, которые при использовании капсюля можно было забрасывать в ствол ружья целиком: силы детонации капли гремучей ртути было достаточно, чтобы поджечь такой патрон без высыпания пороха. Достаточно было только чуть потыкать шомполом, чтобы слегка расплющить пулю, насадить капсюль на брандтрубку и можно было стрелять. Чуть позже – даже не с моей подачи, я этот момент опять же совершенно упустил – армейцы дошли до того, что такое новшество позволяет перезаряжать ружья в лежачем положении, и уже вот это повлияло на тактику ведения боя более чем значительно.
– А вы сами знакомы с Николаем Никитичем? – Под стук колес о брусчатку задал я вопрос Воронцову
– Шапочно, – мотнул головой Семен Романович, – пересекались несколько раз, не более. Демидовы крайне неохотно переезжают куда-нибудь из Москвы, а я так и вовсе немалую часть жизни провел в Лондоне.
– Мне что-то нужно знать помимо, так сказать, его официальной биографии?
Карета качнулась на повороте, за окном мелькнули солнечные зайчики отраженные от вод Фонтанки. В столицу пришло тепло, вытесняя чертову сырость, неизменную спутницу петербуржцев семь месяцев из двенадцати. Или восемь, тут уж как повезет.
– В молодости был жутким транжирой, последние годы радикально поменял свои взгляды на то, как нужно тратить деньги, и считается достаточно прижимистым человеком.
– Жертвовать на благотворительность серьезные суммы ему это, однако, не мешает… Ах, черт побери! – Колесо кареты угодило в выбоину и всю конструкцию изрядно тряхнуло.
– Молодой человек! – Некоторые вещи, к счастью, оставались неизменными. – Следите за языком. Что же касается Николая Никитича, дело не в том, что он уже понемногу «готовится к земле» и озаботился достойным посмертием. Не стоит обманываться его показными широкими жестами, одновременно с этим он остается весьма жестким дельцом, который не поморщившись пообедает конкурентом, и сердце его ничуть не дрогнет.
– Отлично, – я кивнул, вызвав недоумение на лице Семена Романовича. – Именно такой человек мне и нужен.
Карета подъехала к четырехэтажному зданию с богато-украшенным фасадом. Хозяин явно был поклонником классической греческой культуры, во всяком случае атланты, держащие фронтон дома, намекали именно на это.
К карете подскочил лакей в расшитой золотом ливрее и услужливо открыл дверь.
– Ваше императорское высочество, Николай Никитич ждет вас, – с почтительным полупоклоном произнес слуга, когда я спрыгнул на землю.
Сам заводчик встречал нас на пороге: не смотря на свои богатейшие капиталы, Демидовы особых титулов за сто лет служения государству не снискали, и великие князья заезжали к ним в гости не так чтобы уж очень часто.
После короткого приветствия, выразившегося в многословном выражении верноподданнических чувств, хозяин дома пригласил нас в курительную комнату, где на столе уже стоял здоровенный, блестящий медными боками самовар. Ну да – узнать о моих привычках выпивать по несколько чашек китайского чая в день было не так уж сложно. Достаточно иметь уши и глаза, а также некоторое количество мозгов, чтобы знать, куда их направлять.
