Текст книги "Николай I. Освободитель (СИ)"
Автор книги: Андрей Савинков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– Сколько подъемных будет? – Характерным движением облизав губы, задал самый главный интересующий его вопрос граф. Видимо сама предстоящая ему работа его не смущала.
– На дорогу и первое время вам будет отпущено пять тысяч рублей.
– Маловато будет…
– Я думаю, торг тут не уместен, – я сразу оборвал попытки Толстого меня как-то продавить, – более того, в случае, если мы будем недовольны вашей работой, или еще хуже – окажется, что вы решили, например, сменить покровителя, вот эта бумага будет передана французскому посланнику. Как вы понимаете, после этого жить вам останется ровно столько, сколько потребуется курьеру чтобы покрыть расстояние от Питера до Парижа.
– Это что, мне всю жизнь теперь ходить с удавкой на шее? – Попытался было возразить граф, однако я вновь его перебил.
– А вы взбрыкнуть не пытайтесь, тогда все будет хорошо, – усмехнулся я. – Впрочем есть альтернатива: Нейшлот ближайшие лет десять-пятнадцать, выбор ваш.
– Ну нет, – как-то оскалился Толстой, – давайте ваш договор. Кровью подписывать?
– Чернил будет достаточно, – кот на руках у меня, почувствовав, как я расслабился тихо замурчал. – С вами отправятся мои люди, у них свои задачи. Они могут обратиться к вам за помощью и вам, по возможности, следует им способствовать. Впрочем, это и в обратную сторону действует, если помощь понадобится уже вам – тоже не стесняйтесь обращаться. В целом, я думаю встречу можно закончить, подробные инструкции и деньги вам передадут позже. Всего хорошего.
Хорошо бы и в Лондон такого засланного казачка отправить, но, во-первых, другого такого же штрафника у меня под рукой не оказалось, а, во-вторых, все равно Лондон в ближайшие года четыре-пять на Россию будет оказывать крайне малое влияние, можно с этим и повременить. Нет, в идеале хорошо бы своих агентов иметь во всех странах Европы и не только, но пока я себе это даже в плане финансов позволить не мог, не смотря на все коммерческие успехи.
Конечно, все это было натуральной самодеятельностью, слегка прикрытой торговым интересом – вместе с графом в Париж должен был отправиться приказчик с образцами свечей: не факт, что получится продать сам товар, тем более что его и на внутренний рынок то не хватает, но вот организовать какое-нибудь совместное предприятие и изготавливать их на месте – вполне. И вероятнее всего узнай Александр о такой инициативе, он бы меня не понял, однако императору и без инициативного младшего брата забот хватало, а с Воронцовым у меня уже давно сложились отношения, далеко выходящие за рамки, воспитатель-ученик. Да и политические взгляды Семена Романовича тут играли в пользу моей задумки, вот если бы я Толстого в Лондон надумал отправить, тогда бы Воронцова к этому делу привлекать не стал.
Последнее стоящее упоминания событие произошло уже в канун нового 1808 года. Севергин, жестоко до этого страдающий от того, что свечное производство выдает большое количество отходов, бесполезно сливаемых в канализацию – да-да, тут о природе пока не сильно задумывались – наконец смог найти им применение. Не вдаваясь в подробности, оказалось, что из побочного продукта обработки жира при изготовлении стеарина можно делать мыло. И вот это было самое настоящее «Бинго!», особенно если соединить эту новость с подготовленной нами – вернее Министерством Общественного здоровья при моей небольшой консультации – «памяткой по гигиене для офицеров Русской армии», которую мы напечатали тиражом в десять тысяч штук.
Туда вошли все рекомендации начиная от кипячения воды и заканчивая борьбой со вшами – верными спутниками любой армии в походе. Естественно, памятка содержала рекомендацию мыть руки с мылом, вот только товар этот был достаточно дорогой для повседневного использования, и позволить его могли отнюдь не все в эти времена. И вот возможность производства дешёвого – практически бесплатного – мыла в больших, действительно больших, объемах была тут как нельзя кстати.
Это открытие, о котором мне сообщили в канун Рождества, я посчитал благим знаком. Видимо что-то я все же сумел сделать хорошего в этом мире, может и дальше получится двигаться тем же курсом.
Глава 19
Наступивший 1808 год на события по сравнению с предшественником был откровенно беден. В феврале, подписали мирный договор с персами, которые оставшись после выхода османов из войны на Кавказе с Россией один на один, быстро “сдулись” и пошли на попятную. Впрочем, тут тоже никто не обольщался, это был не полноценный мир – поскольку окончательно не устраивал обе стороны – а скорее перемирие. Было очевидно, что с одной стороны Российская империя, расплевавшись с проблемами в Европе все равно продолжит экспансию в Закавказье, а с другой, при наступлении удачного момента те же персы вновь будут пробовать нас на зуб. Но в любом случае, я таким поворотом был более чем доволен: это позволит сэкономить нам лишний миллион-другой рублей, который явно можно было бы потратить гораздо более эффективно.
Впрочем, и тут все было не слава Богу. На смену войнам на юге пришла война со шведами. Честно говоря, на что рассчитывал Густав IV мне понятно не до конца. Если на помощь англов, то это слишком это уж было оптимистично, тем более что британцам не удалось уничтожить франко-датский флот, и островитяне здесь и сейчас вообще ничего не могли сделать, чтобы помочь последнему союзнику на континенте.
Знаменитому ледовому переходу по замершим водам Ботнического залива в этой истории состояться было не судьба. Война, затянувшаяся в той истории больше чем на год, этот раз протекала гораздо более стремительно. Параллельно русскому наступлению в Финляндии, с юга, пользуясь тем, что в этот раз у них остались плавсредства, в Швецию вторгся франко-датский корпус под командованием Бернадота. К такому не слишком большая армия скандинавской страны была совершенно точно не готова, и уже к маю, после нескольких не слишком громких, но тяжелых в первую очередь в психологическом плане поражений, шведы запросили мира.
Мирный договор в этот раз для шведов стал еще более неприятным чем в прошлый. Кроме Аландов и Финляндии, которые отошли России – я лично предлагал взять деньгами, поскольку ценность этих приобретений мне видалась крайне сомнительной, однако в шведской казне было еще более пусто чем Российской, поэтому с контрибуцией мы пролетели как фанера над Парижем – а датчане получили провинцию Сконе, которая уже не в первый раз в истории датско-шведских взаимоотношений поменяла владельца. Ну и, конечно, Швеция была вынуждена примкнуть к континентальной блокаде.
В начале лета в Испании началось восстание против Франции, впрочем, до Петербурга новости доходили с изрядной задержкой и порой весьма в сомнительной интерпретации, поэтому точных подробностей о происходящем на Пиренейском полуострове я не знал. Было только очевидно, что без англичан там не обошлось, и что война там на юге будет стоить Наполеону не одну тысячу жизней его солдат. В общем, испанцам можно было только пожелать удачи в их нелегкой борьбе за свою свободу.
…Господу помолимся… – поп в дорогой рясе заунывно читал молитву над маленьким гробиком, в котором лежала Елизавета Александровна – дочь императора, прожившая на этом свете всего лишь полтора года. – … прими душу рабы твоей Елизаветы…
Никогда не любил церкви. Запах мира и ладана забивался в нос, проникал в каждую клеточку и вызывал тошноту и головокружение, но как не парадоксально, после попадания сюда пришлось посещать эти религиозные сооружения гораздо чаще. Во-первых, тут от этого просто отвертеться было невозможно, что ни говори, а Россия – страна православная и ее правители должны этому соответствовать. Лично мне же приходилось посещать службы еще чаще, дабы мое странное поведение не вызвало у церковников лишних вопросов. Не то чтобы кастрированная еще Петром, а потом окончательно добитая Екатериной, православная церковь имела в стране реальный политический вес, однако зачем наживать себе лишних врагов.
А во-вторых, – и это уже было действительно похоже на издевку судьбы – службы в церкви стали тем временем, которое можно было использовать для себя. Просто постоять, подумать, не боясь, что кто-нибудь начнет тебя дергать по учебе или по коммерческим делам. А то еще Александр начал меня активно нагружать государственными обязанностями, которые отнимали и так невеликие остатки свободного времени. Брат видимо окончательно смирился с тем, что именно я буду его наследником и стал вовлекать меня в государственное управление. Пока неофициально: мне присылали бумаги, я знакомился с ними и писал докладную записку со своим мнением, после чего все это богатство брату. Иногда писал доклад по своей инициативе, но пока никаких официальных постов у меня не было. И слава Богу – еще и такую нагрузку я бы точно не потянул. Кое-какие мои предложения превращались в итоге в императорские указы, большая же часть тонула в недрах российской бюрократии, не оставляя на поверхности этого болота даже кругов.
…Аминь… – Я машинально, как делал это уже сотни и тысячи раз перекрестился, бросив взгляд на стоящего напротив Александра. Тот, как будто постарел лет на пять за эти несколько дней, осунулся, кожа посерела, а под глазами залегли глубокие тени. Естественно, он винил в смерти дочери себя, хотя с учетом местной медицины, тут мог умереть буквально любой совершенно нелепым образом.
Прошлой зимой я простудился в сыром и холодном питерском климате и две недели провалялся с температурой, кашлем и соплями. Благо без последствий, однако меня время, проведенное под одеялом, натолкнуло на мысли о возможном переносе столицы куда-нибудь южнее. Оно и в двадцать первом веке со всеми этими глобальными потеплениями зимы на севере России были не лишком приятными, а уж сейчас – так и вовсе. Построить город где-нибудь в районе Одессы, а то и на ее месте, благо пока там еще практически пусто. Это перенесет акцент имперской государственности с северного направления на южное, поможет скорее заселить Причерноморье, может поспособствует скорейшему захвату Проливов – в такой ситуации это станет просто жизненно необходимым. Со всех сторон прекрасная идея, осталось только дожить до того времени, когда я смогу ее реализовать. Помнится настоящий Николай тоже от воспаления легких умер, так что стоит, наверное, поберечь себя в этом направлении.
…Прииде, поклонимся и припадем Христу Цареви нашему Богу… – А тут еще и присоединение Финляндии, и вот этот кунштюк с обязательством сохранять местные законы и обычаи. Откуда Александр это взял я даже находясь в этом времени не понял. Видимо, идея заключалась в том, что раз он не может освободить крестьян в России, дать им закон и самоуправление, нужно сделать это в новоприсоединенной губернии. Вернее, Великом княжестве.
Когда я прочитал текст уже опубликованного манифеста, больше всего захотелось кого-нибудь убить. Это была вообще крайне странная традиция сохранявшаяся в течение сначала всего существования Российской империи, а потом парадоксальным образом перекочевавшая в СССР, хоть и в несколько ином виде. Тут все покоренные народы имели больше прав чем непосредственно русские. Например, считаться лютеранином тут было выгоднее чем православным, поскольку обычный русский крестьянин кроме привычных нам светских законов обязан был выполнять еще и церковные, и за их нарушение полагались совсем не иллюзорные наказания. А лютеранин мог делать что угодно – ходить или не ходить в церковь – всем было пофиг. И так во многих сферах жизни, не удивительно что с «ассимиляцией» покоренных народов у нас было, мягко говоря, не шатко не валко, какой смысл признавать себя русским, если это автоматически поражает тебя в правах. Дичь полнейшая!
…Аминь… – Я вновь перекрестился и мысленно скользнул к эпизоду месячной давности, когда я вывалил на брата все что я думаю о такой национальной политике, и к чему это в итоге приведет империю.
– Ваше императорское величество, разрешите мне, вашему неразумному холопу высказать свое ничтожное мнение по поводу опубликованного вами манифеста, – ядом в моем голосе можно было наполнить средних размеров бассейн. Александр, которого я вытащил в парк чтобы пострелять из новых капсюльных ружей и поговорить наедине, посмотрел на меня очень подозрительно, помолчал несколько секунд и, видимо не придумав остроумного ответа, сказал.
– Дозволяю.
– Скажите мне, государь, – не меняя тона начал я, – почему чухонцы, коих мы силой оружия к своей стране примучили, теперь будут иметь в нашем государстве больше прав чем обычный русский мужик, тянущий на своих плечах империю. Сеющий хлеб, платящий не маленькие налоги и умирающий в войнах за свое отечество. За что это отечество его так не любит? И за что чухонцы такие привилегии получили? Свои выборные органы, право служить с полках не покидая Финляндии, делопроизводство на собственном языке?
От такого вопроса Александр дернулся как от пощечины.
– Ты Ники, очень молод, хоть и умен при этом. Гениален, говорят твои преподаватели, однако даже тебе не дано обозревать всю картину со всех сторон. И этот вопрос – лучшее тому подтверждение.
На столе лежало несколько ружей, я подошел к одному из них, вязал, приложился: все-таки они изрядно тяжелые, хотелось примостить длинный ствол на какой-нибудь упор – пощелкал замком, после чего неторопливо принялся заряжать. В свои почти двенадцать лет, ростом я уже догнал среднего жителя империи, поэтом проблем в обращении со штуцером не возникло.
– Я готов выслушать, – признавая слова брата справедливыми, я склонил голову. – И если окажется, что я был не прав, то я извинюсь. Но пока, я не понимаю твоих действий.
– Наше положение в Финляндии весьма неустойчиво, и держится в первую очередь на силе наших штыков. При этом шведское влияние в этой стране велико и буде появится такая возможность… – Александр запнулся, – а она вероятно рано или поздно появится, шведы могут очень просто подбить чухонцев, как ты изволил выразиться, на бунт. Бунт совсем недалеко от нашей столицы. В такой ситуации мы с министрами Румянцевым и Куракиным при полной кстати, отмечу, поддержке твоего учителя права Михаила Михайловича, решили попробовать дать нашим новым подданым определенный пакет прав политических и экономических, дабы они не чувствовали себя угнетенными и не имели резона для бунта.
Закончив зарядку, я положил шомпол на стол, поднял штуцер и, хорошенько прицелившись, выстрелил в установленную метрах в ста пятидесяти мишень. Штуцер чувствительно лягнул в плечо и с хорошим бабахом выпустил облачко белесого порохового дыма. С деревьев в разные стороны разлетелись уже начавшие возвращаться с югов по весеннему времени птицы. Когда дым рассеялся стало очевидно по мишени я не попал: навыков стрельбы из такого оружия у меня не было совершенно, поэтому и в промахе не было ничего удивительного.
– Так может и пусть бунтуют, – высказал я неожиданную мысль. – Пусть бунтуют, мы введем войска и повесим всех бунтовщиков к чертовой бабушке. Ну а если уж ты так за город Петра беспокоишься, так может вообще не стоило Финляндию присоединять? Ну чтобы не вводить никого во искушение? Лучше бы остров Рюген себе забрали, все польза от него больше: оттуда можно всю Балтику контролировать. Давай я просто попробую тебе объяснить, как я вижу проблему, а уж потом ты скажешь прав я или нет.
– Давай попробуем, – кивнул Александр и тоже выстрелил из только что заряженного оружия. У него, надо признать, получилось лучше: даже с такого расстоянии было видно, как в деревянном щите, служащим нам мишенью, появилась немаленькая дыра. Не совсем по центру, но все же. – Вот так.
– Было бы не плохо, если бы на территории Империи жил один народ. Чтобы все молились одному богу, делали это одним способом, разговаривали на одном языке, носили похожую одежду, придерживались сходных обычаев. Еще и выглядели примерно одинаково, если уж мечтать, то мечтать до конца. Чтобы все чувствовали себя единым целым.
– Пожалуй, – согласился Александр.
– Естественно полной унификации добиться невозможно, но кое-что сделать в этом направлении – вполне. Например язык: если учить всех детей в стране читать и писать по одному учебнику, то рано или поздно, они все станут говорить одинаково. Опять же я далек от мысли что это получится сделать быстро – несколько поколений пройдет – и что можно остричь всех под одну гребенку, но если процентов девяносто населения будет говорить совершенно одинаково, то остальными десятью можно будет пренебречь. Согласен?
– Всеобщее начальное образование? – Удивленно вскинул бровь император, – ну может быть в каком-то очень отдаленном будущем.
– Тоже самое с традициями. Государство может и обязано навязывать всем жителям одинаковые традиции. Что бы все праздновали одинаковые праздники, и глобально годичные циклы были схожи. Так проще управлять людьми, возникает меньше конфликтов… Не думаю, что должен это объяснять, это очевидно.
– Пожалуй, – еще раз согласился брат.
– И теперь главная мысль, – я прищурился и посмотрел на собеседника, Александр тут же ответил мне прямым взглядом в глаза в глаза. – Мы же с тобой считаем себя русскими людьми и хотим, чтобы вот эта эталонная точка, к которой хотелось бы привести всех наших подданых она тут? Русский в культурном плане, православный, разговаривающий на русском опять же языке… Мы не собираемся всю империю заставлять принимать лютеранство и учить шведский? Не так ли?
– Не понял сейчас, о чем ты, – император отвел взгляд и принялся заряжать штуцер заново.
– Чтобы все хотели стать русскими ментально, нужно поставить коренной народ империи в привилегированное положение. Так делают все: османы, англичане, австрийцы – все. Ты либо мусульманин, либо платишь дополнительный налог, например. Поэтому на Балканах и на Кавказе – исторически совершенно, напомню, христианских территориях, год от года увеличивается мусульманское население. И так везде. Только в России наоборот – выгоднее не быть русским. Только русских рекрутируют на двадцать лет в армию, только русские могут быть крепостными, только русские не имеют никаких прав. Да, Господи, вон касимовские татары живут под рукой белого царя триста лет уже, так наша церковь даже их не смогла покрестить, о каком увеличении православного населения страны я говорю. Католики за это время вон целый континент окрестили, а наши попы вообще не чешутся!
Насчет недоработок РПЦ у меня тоже была целая куча претензий, – в том числе и касающихся раскольников-старообрядцев, но пока с попами ссориться я не хотел и тему эту решился поднять только один на один с императором, зная, что дальше него это никуда не уйдет.
– Да, уж… – Только и смог вставить в мой монолог Александр. Мы уже вообще перестали обращать внимание на ружья и стояли друг на против друга в весьма напряженных позах.
– И вот я хочу понять, мы – я имею ввиду Романовых, – я продолжил свою мысль, – мы хотим, чтобы в условной Финляндии жили русские люди или, может, наоборот – чтобы в Москве жили чухонцы. Потому что по всему выглядит, как будто к истине ближе второй вариант.
– Ты не понимаешь, – очень медленно подирая слова заговорил брат. – Молодости вообще свойственно возводить все в абсолют. Я так же, как и ты считаю крепостное право злом, а положение крестьянства ужасным, однако и сделать с этим вот так просто что-то очень сложно. Тем более сейчас… Когда такая сложная ситуация в Европе. Я хочу попробовать сделать из Великого княжества образец, к которому впоследствии подтянуть остальную империю. Только и всего. Пусть это будет кусочком настоящей Европы внутри России.
– Понятно, – я горько кивнул, понимая, что меня не услышали. – Ладно, давай заканчивать этот разговор, а то я уже замерз изрядно… Просто хочу сказать тебе заранее, что когда я стану императором, то вот со всеми этими вольностями инородцев будет сразу покончено.
– Хорошо, – спокойно кивнул Александр. – Когда станешь императором, это уже будет только твой груз, а сейчас я буду принимать те решения, которые считаю оптимальными.
А через неделю император ошарашил меня, назначив главой комитета по переселению крестьян из центральных губерний на юг и за Урал.
Глава 20
Как это часто бывает, появление указа о создании комиссии вовсе не означало ее непосредственное создание здесь и сейчас. Ни на работу людей, ни тем более на само переселение крестьян в бюджете этого года денег заложено не было, поэтому начало моей активной чиновничьей карьеры откладывалось как минимум до 1809 года, и не сказать, что я был уж так опечален. Чем больше я сталкивался с Российской бюрократией, тем больше мне хотелось расстреливать людей. В прошлой жизни, работая в большей мере в частном секторе, так глубоко в это болото мне погружаться не приходилось.
Зато определенного успеха я добился на ниве убивания себе подобных. Вернее, на ниве изобретения и изготовления нового не виданного здесь оружия для вышеобозначенных целей. Во-первых, у нас-таки получилось отшлифовать процесс изготовления пироксилина, который теперь горел ровно и предсказуемо, а когда нужно – так же предсказуемо взрывался. После получения на руки такого, не побоюсь этого слова вундерваффе, передо мной во весь рост встал вопрос, как его использовать. Понятное дело, можно закладывать мины на пути движения вражеской армии или еще как его взрывать, однако хотелось все же чего-то более эффективного.
К артиллерии я даже не пытался подступаться: там царствовал Аракчеев, да и денег в государстве на массовую переделку орудий и производство новых снарядов – тем более что ни первого, ни второго еще все равно не было даже в чертежах – не нашлось бы. Нужно было что-то простое и относительно дешёвое, не требующее при этом особо продвинутой технологической базы.
Ракеты! Это, собственно, во-вторых.
Сожжения Копенгагена с помощью ракет в этой истории не произошло, поэтому о ракетах я вспомнил не сразу. Просто в один из вечеров, двигая по заведенной у нас с Семеном Романовичем традиции шахматные фигуры по доске, мы перешли в тяжелофигурный эндшпиль, с парой ладей у каждого, и эти «дальнобойные» фигуры парадоксальным образом натолкнули меня на идею использования ракет в военном деле.
Получаться что-то у нас начало далеко не сразу: какого-то релевантного опыта из прошлой жизни в этой сфере у меня не было, поэтому пришлось продвигаться вперед наощупь.
Сначала попробовали смесь селитры с сахаром, что дало в общем-то неплохой результат: топливо получилось неприхотливым, удобным, и надежным. Из него легко было формировать топливные шашки в виде полых трубок, что обеспечивало стабильное горение. И тем не менее мы быстро пришли к выводу, что при наличии пироксилина, «карамельное топливо» – это вчерашний день. Там и удельный импульс был не слишком высоким и дороговато это топливо обходилось: и селитру и сахар в эти времена в Россию завозили из-за границы, так что особо не постреляешь.
С пироксилином же все было одновременно и сложнее и проще. Он хорошо горел, но вот с формированием топливных шашек все было не слава Богу, ну а использование его в рассыпчатом виде – это был очевидный тупиковый путь. Такие ракеты нельзя было бы долго хранить и перевозить их на дальние расстояния из-за слеживания смеси. А если еще и учитывать крайнюю гигроскопичность пироксилина – то вообще говорить не о чем.
Зато взрыв «боеголовки», начиненной пятью килограммами бездымного пороха и с простеньким капсюльным взрывателем, собранным ребятами Кулибина чуть ли не на коленке, произвел на всех изрядное впечатление. Как говорил инженер Смит во все том же «Таинственном острове», мощность пироксилина выше, чем у черного пороха примерно в четыре раза: оборудования для проведения замеров у меня не было, но чисто визуально я был готов согласиться с этим несуществующим пока литературным персонажем.
Ну и конечно с корпусом ракеты пришлось изрядно помудохаться. Такой науки как аэродинамика в этом времени – и еще лет ближайших пятьдесят наверное – не существовало, поэтому приходилось все делать буквально на глазок.
В итоге только к концу осени – спустя почти год работы и потраченные на это дело пять тысяч рублей – у нас получилось произвести на свет что-то более-менее удобоваримое. Во всяком случае оно уже взлетало и летело куда-то в направлении цели… Ну скажем так, промахивалось не больше чем на 90 градусов по горизонту, что глобально я считал почти успехом. Применять эти снаряды в бою пока еще было нельзя – разве что города обстреливать, – однако у меня в запасе по всем прикидкам было еще три-четыре года, и я был преисполнен уверенности в том, что до вторжения Наполеона в Россию, если оно произойдет в те же сроки – а изменения истории были не настолько значительными чтобы всерьез изменить направление ее течения – к двенадцатому году Бонапарта будет ждать очень неприятный сюрприз. А если еще и трубку-замедлитель придумать, чтобы ракеты подобно шрапнельным снарядам взрывались в воздухе… Но вряд ли, это по нынешним временам было слишком сложно, что, впрочем, не мешало мне мечтать о десятках и сотнях французов выкашиваемых взрывающимися над плотными пехотными колоннами «шрапнельными» ракетами. Красота!
Почему Александр решил поднять этот вопрос именно на мой день рождения я так и не понял. Возможно, дело было в том, что семья наша все реже собиралась вместе, сестры по одной вылетали из гнезда, Константин предпочитал проводить время у себя в Мраморном и в Зимний приезжал неохотно, а МамА вообще практически перестала вылазить из Гатчины. Ну а дело, которое требовало обсуждения было именно семейным.
– У меня на приеме был Коленкур, – когда подали сладкое, как бы между прочим бросил в воздух император.
– И чего еще хочет от нас этот ужасный корсиканец? – Я поморщился, мамА была в своем стиле. Казалось, чем дальше Александр отодвигал ее от влияния на государственные дела, тем сильнее портился ее характер. Ну а последним ударом стало то, что я – при поддержке, надо сказать, Александра и молчаливом одобрении Воронцова – практически перекрыл для нее каналы влияния на Михаила.
С Михаилом, я, конечно, немного дал маху, не сразу включив его в свой круг общения. Здесь понятно: ну, о чем может разговаривать пятидесятилетний человек – пусть даже в детском теле – с пяти– семилетним ребенком? Ни о чем. Тем не менее, около года назад я спохватился и стал привлекать брата к своим делам, таскать его по производствам, обсуждать с ним государственные дела и внешнюю политику. Вести, так сказать, разъяснительную и просветительскую работу. В следующем 1809 году мы с Александром решили отправить его учится в лицей, а пока за оставшееся время требовалось немного подправить его еще не до конца сформировавшееся мировосприятие.
Так вот, на характер мамА такой поворот оказал самое негативное влияние. Видимо Мария Федоровна стала окончательно чувствовать себя брошенной и запертой в золотой клетке. С другой стороны в том, что с ней никто не хотел общаться, и даже дети старались пересекаться как можно реже, виновата была только сама вдовствующая императрица и ее отвратительный характер, который она не могла, а может не считала нужным, держать в узде.
– Наполеон очень прозрачно намекает на возможное предложение породниться, – ответил брат и бросил быстрый взгляд на Екатерину, которая его перехватила и мгновенно покрылась красной краской.
– Я надеюсь, что ты ответил решительным отказом? – Не меняя тона спросила мамА, как будто вопрос не стоил и выеденного яйца.
– Я ответил уклончиво, – пожал плечами император. – Мне кажется, что решать этот вопрос без участия семьи… Как минимум непосредственно заинтересованных особ будет… Неправильно.
– Я не позволю своей дочери выйти замуж за это чудовище, – взвизгнула Мария Федоровна, и с силой бросила десертную ложечку на стол. Та отскочила и, перелетев через розочку с вареньем звякнула о блюдо с пряниками. На несколько секунд в столовой воцарилась полнейшая тишина: старшие дети уже давно привыкли к таким выходкам, а Михаила – последнего из нас остававшегося в относительно нежном возрасте – я успел вовремя схватить за руку и крепко ее сжать.
– А мне кажется, что это был бы отличный вариант, – как ни в чем не бывало бросил я в пространство. Признаюсь, я находил некоторое извращенное удовольствие в легком подначивании мамА, благо та велась на него почти безотказно. Впрочем, думаю меня можно извинить за эту маленькую слабость – как я уже упоминал, с развлечениями в эти времена было весьма туго. – Если, конечно, сама потенциальная невеста будет не против.
– Думаешь? – Не заметив оговорки про желание невесты, переспросил Александр.
– Уверен, – я кивнул.
– Ха! – Рубанул воздух рукой Константин, – ты правда думаешь, что это следующий раз предотвратит войну Франции и России?
– Нет, конечно, – ответил я, – однако после ее окончания – как бы она не закончилась – наши позиции на переговорах, будут несколько сильнее.
– Ты что же свою сестру в качестве разменной монеты рассматриваешь?! – Повернулась ко мне мамА.
– Но даже не это важно, – демонстративно игнорирую вдовствующую императрицу, продолжил я свою мысль. – Наполеону нужны наследники, это очевидно. Как очевидно и то, что Жозефина не может ему их дать. Не знаю всей Версальской кухни, но раз он решил жениться во второй раз, то видимо уверен, что дело в ней, а не в нем. Логично?
– Пока да, – согласился Александр приглашая меня продолжить свою мысль. На тихую истерику матери он тоже внимания не обратил.
– Если Бонапарт в серьез ищет невесту, то он ее так или иначе найдет, вопрос только где. Если не в России, то…
В головах всех присутствующих тут же включились таблицы возможных, подходящих по возрасту и политическому положению невест в Европе. Прусская Шарлотта была еще очевидно слишком маленькая, в Испании и Вестфалии, сидели братья Наполеона, Италия была под самим корсиканцем, в Неаполе – Мюрат, у которого дети тоже слишком малы. У короля Швеции дочери было семь.
– Остается Франц, у которого две дочери подходящего возраста не замужем, – закончил мою мысль Александр.
– Франц не отдаст дочь за корсиканца, – уверенно сказала Мария Федоровна и с вызовом посмотрела мне в глаза. Я только хмыкнул на это.
– Сейчас да, вот только австрияки, подзуживаемые и спонсируемые островитянами, потихоньку собираются с силами, реформируют армию. По французскому, замечу, образцу. Ввели корпусную систему, активно наращивают резервы. Через год они смогут выставить на поле боя триста-четыреста тысяч штыков. Учитывая неурядицы Наполеона в Испании – вполне можно попробовать померяться силами с Францией еще раз.
