Текст книги "Екатерина Великая (Том 2)"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 45 страниц)

4
ПОТЁМКИН НАХОДИТ ФИГУРУ

Григорий Александрович Потёмкин, угрюмый, небритый, в халате, открывавшем волосатую грудь, смотрел через заплаканные стёкла большого окна на умирающий сад. Седой свет луны освещал голые мокрые деревья.

В огромном конногвардейском дворце стояла тишина, как на кладбище. Всё живое попряталось и замолкло. Ещё вчера во всех комнатах сновали адъютанты, сенаторы, министры. Иностранные послы приезжали на приём или по вызову. Секретари, бледные от бессонницы, не выходили из канцелярии, разыскивая нужные бумаги или составляя справки; с заднего крыльца тайными переходами водили к князю разных подозрительных восточных людей с чёрными бегающими глазами и носами удивительной формы. Ещё вчера все знали: светлейший занимается «греческим прожектом». Сегодня только одна собака с мокрыми усами и опущенным хвостом уныло металась по аллеям парка, осыпанным перепрелыми листьями.

Утром Григорий Александрович поехал во дворец. Вернулся – бросил венецианской работы голубую вазу в голову адъютанта, разорвал на себе камзол так, что бриллиантовые пуговицы посыпались на ковёр, и запил. Никто к нему не входил. Князь сидел в тёмной комнате один.

К вечеру дворецкий решил принести настольный канделябр.

Князь поднял брови.

У дворецкого задрожали руки, он уронил подсвечник на пол и, пятясь, еле живой от страха, ушёл.

Теперь Потёмкин смотрел в окно и думал о том, что все его дела и дни пролетели как сон. Проснулся – остались воспоминания и впереди – могила.

Двадцать пять лет назад, в ночь, когда Пётр Третий пил пиво и зубоскалил с Минихом в Ораниенбаумском дворце, а Екатерина Алексеевна скакала с Екатериной Ивановной Шаргородской и Григорием Орловым[9]9
  Документы того времени называют Алексея Орлова.


[Закрыть] в карете в Измайловские казармы, он играл у «Амбадерши» на бильярде с графом Собаньским – ему тогда чертовски везло, потом пошёл ночевать в казармы. Когда к утру Конногвардейский полк уже стоял выстроенным на площади перед Зимним дворцом, он увидел, как на крыльце, выходившем на Морскую, появились два гвардейских офицера в лентах – один полный, среднего роста, другой повыше, изящный и стройный. Это были императрица Екатерина, одетая в кафтан капитана Петра Фёдоровича Талызина, и Екатерина Романовна Дашкова в мундире лейтенанта Андрея Фёдоровича Пушкина. Екатерина взглянула на площадь и положила руку на эфес шпаги. Императрица была в андреевской голубой ленте, светло-русые косы падали густыми прядями на зелёный с красным воротом кафтан.

Войска замерли. Раздалась команда:

– Слушай, на кра-ул!!

Екатерина сошла с крыльца – придворные рейтары[10]10
  Рейтар – конный воин.


[Закрыть] подвели ей белоснежную породистую кобылу. Она вскочила на лошадь, выхватила из ножен шпагу и растерялась – на шпаге не было темляка.

– Темляк, темляк! – крикнул в пространство подъехавший гетман Разумовский.

Тогда из передней шеренги конногвардейцев на огромном золотистом жеребце вылетел он – гвардейский вахмистр Потёмкин. Он поднял коня на дыбы, одним движением сорвал темляк со своего палаша и вручил императрице.

– Благодарю! – сказала Екатерина, бросив на него ласковый взгляд.

Он отдал честь, пришпорил коня. Но золотой жеребец не хотел уходить от белой кобылы, он замотал мордой, осел на задние ноги и заржал.

Императрица улыбнулась и сказала через плечо вахмистру:

– Видно, не судьба, сударь, вашему жеребцу расставаться с моей кобылой. Как ваша фамилия?

– Потёмкин, ваше величество, – отвечал он, гарцуя на непокорном жеребце.

Екатерина взмахнула шпагой – раздалась команда:

– Смирно! Фронт готовьсь! Скорым шагом прямо! Марш!..

Запели флейты, рассыпалась барабанная дробь, заиграла музыка. Войска двинулись за императрицей.

И новое царствование началось…

Действительность стала походить на сон, когда она сумела взрастить в его душе честолюбие и гордость. «Надо учиться», – говорила императрица. И Потёмкин дни и ночи проводил за книгами. Исключённый из университета «за нехождение», хотя он и был одним из лучших студентов, он теперь поражал окружающих своими знаниями. «Надо доказать, что ты храбр», – сказала она как-то после вечернего кушания, играя с собачкой Фифи и кидая ей бисквиты. Потёмкин бросился «волонтиром» в Турецкую кампанию и под Хотином простоял на вершине холма под неприятельскими пулями до тех пор, пока адъютанты, решив, что он повредился в уме, насильно не стащили его вниз.

«Храбрости одной мало, – писал бес в юбке, – воинские подвиги гистория ценит лишь по урону, неприятелю нанесённому».

Он отличился при Фокшанах, Ларге, Кагуле, Ольте, сжёг Цыбры.

Но бесу этого было мало. Она знала, что у неё есть Румянцев, Суворов, Кутузов, Михельсон.

«Нет великих, громких дел – нет мужей государственных», – нежным голосом вздыхала она, беря тонкими пальцами щепотку бобкового[11]11
  Т.е. из бобков – плодов лаврового дерева.


[Закрыть] табаку из крошечной бриллиантовой с финифтью табакерки. Он стал работать так, что секретари падали в обморок от переутомления, лошади валились под фельдъегерями и адъютантами, губернаторы не спали неделями, сотни тысяч людей переселялись с одного места на другое. В безводных степях возникали города, появлялись гавани на морях, родился Черноморский флот. И возник «греческий прожект». Для его осуществления нужно было овладеть Крымом, истребить кочевые племена на юге, ликвидировать Запорожскую Сечь, проникнуть на Балканы, уничтожить Турцию и возложить корону нового византийского императора на голову одного из внуков Екатерины. Регентом при юном византийском императоре должен был быть он – Потёмкин.

Князь провёл рукой по лицу. Редкие капли уныло падали в лужу перед окном. Осыпавшиеся, сморщенные, пожелтевшие цветы на клумбах печально склонили головы.

Чувство невозвратимой потери и страшной внутренней пустоты охватило его. Он стукнул ногой два раза.

В дверях показалось чьё-то испуганное лицо.

– Вина, свечей…

И вот теперь, когда он был на пороге осуществления своей мечты, оборвалась та тонкая нить, которая соединяет одного человека с сердцем другого.

Однажды это уже было, когда Румянцев привёз из Киевской духовной академии Завадовского, этого жалкого бурсака. Она приблизила его к себе, сделала богатейшим человеком, но приехал он, Потёмкин, и всё кончилось. Она даже дала князю возможность посмеяться над Завадовским: его назначили председателем комиссии по сокращению канцелярского делопроизводства, а потом поручили наблюдать за постройкой Исаакиевского собора.

Но теперь…

Князь пил бокал за бокалом и трезвел всё больше. Мысли становились ясными, он начинал понимать причину, и в голове его смутно нарождалось решение.

Екатерина не могла жить одна, а к нему она охладела. Он добился своего – она сделала его, Потёмкина, великим, «князем тьмы», как писали за границей, и он стал ей неудобен…

Итак, нужен был подставной человек – «фигура». Князь зашагал из угла в угол по огромному кабинету, в котором всё было вверх дном.

В тишине очень чётко английские часы пробили пять певучих ударов. Наступило сменное время для адъютантов.

Дверь полуоткрылась. В неё просунулась красивая голова поручика Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова.

Князь уставил на него мутные глаза, приподнял брови – поручик был очень хорош: голубые глаза, розовое «фарфоровое лицо», соколиные брови, фигура рослая, сильная.

– Поди сюда, – хрипло сказал Потёмкин.

Поручик подошёл, ступая мягко, и вежливо поклонился. Это был не офицерский поклон с топотом, а куртизанский[12]12
  Куртизанский – придворный.


[Закрыть] – грациозный и обаятельный.

Потёмкин пошарил в карманах халата, вытащил лорнет, вскинул и внимательно осмотрел поручика.

– Завтра к вечеру поедешь со мной во дворец!

Заря рассыпалась по всему небу. В комнате стало совсем светло.

Поручик был хороших кровей. Дядя его Иван Ильич Дмитриев-Мамонов состоял при царе Петре стольником,[13]13
  Стольник – низший придворный чин.


[Закрыть] служил в Преображенском полку, весьма отличился в Шведской войне и произведён в майоры гвардии. В 1719 году Пётр Великий определил его в Военную коллегию советником и поручил под своим наблюдением составлять «Воинский регламент». В Персидском походе он уже командовал отрядом гвардии, «во всех повелениях поступал с крайней ревностью и во многих случаях своим фрунтом был в употреблении». Посему Великий Пётр, не знавший, куда девать и за кого выдать замуж третью дочь царя Ивана Алексеевича – царевну Прасковью Ивановну, женил на ней бравого майора.

Приобщившись к царской фамилии, Иван Ильич быстро пошёл в гору – получил в числе первых девятнадцати кавалеров орден Александра Невского, чин сенатора и умер генерал-аншефом.

Сын Ивана Ильича, Фёдор Иванович, двоюродный брат поручика, известен был под прозвищем «дворянин-философ», ибо, дослужившись до бригадирского чина, вдруг стал задумываться над устройством Вселенной и пришёл к убеждению, что Коперник был не прав. «Земля, как и другие планеты, – заявил бригадир, – вовсе вокруг Солнца не вращается, а токмо приближается или удаляется от оного, вследствие чего и бывают перемены в погоде, году, а также и в дню, и ночь день сменяет». Так как его собственная система устройства Вселенной требовала подробного изложения, то он ушёл в отставку и удалился в своё имение, где построил обсерваторию. Первые годы ушли на критику систем Птоломея, Тихо Браге, Декарта и Коперника. Теперь, приступая к доказательствам правильности своей системы, бригадир решил построить в грандиозных масштабах плоскостную модель Вселенной.

Дом, совершенно круглой формы, около 30 сажён в диаметре, представлял Солнце. В 12 саженях от дома была устроена круглая площадка, которая изображала Меркурий; в 21 сажени от дома находилась Венера, в 30 саженях – Земля, обе по одному аршину в диаметре. Таким же манером была сооружена модель Юпитера – в две сажени в диаметре и, наконец, в 285 саженях от дома Сатурн – в две с небольшим сажени в диаметре.

Но бригадир не был богом, и устройство Вселенной даже в ограниченных размерах, но в точном соответствии с тогдашними астрономическими представлениями требовало больших расходов, к тому же как Солнце, так и планеты должны были освещаться изнутри, вращаться и двигаться по разным направлениям.

С раннего утра до поздней ночи бригадир метался в халате по имению, окружённый строителями и подрядчиками, а по ночам вместе с главным приказчиком составлял сметы. Расходы были огромные – создание одного Солнца потребовало более 1 000 душ мужского и женского пола, а приходу от планет не предвиделось никакого. Обременённый этими заботам, Фёдор Иванович Дмитриев-Мамонов забыл про своего двоюродного брата Александра Матвеевича, и поручик был предоставлен воле «случая». «Случай» этот привёл к тому, что сегодня он ехал в карете, рядом со светлейшим, во дворец, тщательно одетый, завитой и напудренный, а для чего – и сам не знал.

Светлейший, высокий, плечистый, с худым и высокомерным лицом, которое освещалось умными серыми глазами – один глаз постоянно менял своё выражение, – брезгливо поглядывал в окно кареты, которую окружали скачущие адъютанты, ординарцы и рейтары.

Это был целый поезд, и когда он остановился перед парадным подъездом Зимнего дворца, у которого стоял преображенец на часах – глаза неподвижные, усы торчком, ружьё у ноги, то часовой, увидев карету светлейшего, левой рукой, не сходя с места, ударил в колокол. И сразу во всём огромном здании все, начиная от дежурного офицера и кончая личным камердинером и доверенным императрицы Захаром Константиновичем Зотовым, узнали: светлейший следует к императрице.

В шесть часов «бриллиантовая комната» и соседние с нею залы осветились тысячами свечей, чтобы принять всего несколько десятков придворных. Был «малый съезд».

Императрица, теперь превратившаяся в любезную хозяйку, появилась в введённом ею в моду разрезном, свободном «русском платье» с двойными рукавами, из которых нижние из лёгкой материи, собранные до кисти, а верхние очень длинные, без украшений, обошла гостей и села за карточный стол играть в рокамболь по десять рублей роббер.[14]14
  Роббер – некоторых карточных играх круг игры, состоящий из трёх партий.


[Закрыть] Партнёрами были граф Александр Сергеевич Строганов, красивый, весёлый, представительный, «самый щедрый человек в империи», про которого Екатерина говорила иностранным послам: «Вот человек, который всю жизнь хочет разориться и не может», генерал-поручик граф Михаил Федотович Каменский, маленький, подвижный старичок, очень раздражительный, с резким голосом, и генерал-поручик Николай Петрович Архаров; о нём как-то Потёмкин писал, что «он самою природою предназначен был в обер-полицеймейстеры». Это был цветущий мужчина гигантского роста, расторопности необыкновенной, до того привыкший распоряжаться на площадях и вахтпарадах, что, будучи во дворце, он из осторожности всегда говорил шёпотом, чтобы не шуметь. Все знали, что Екатерина очень не любила проигрывать в карты, и поэтому, садясь за стол, шли на верный проигрыш. Первый роббер прошёл удачно – выиграла императрица. После второго генерал-поручик Каменский стал покусывать губы. После третьего, забыв всякое приличие, он вскочил и, бросив карты, стал расхаживать по залу большими шагами. Императрица, довольная выигрышем, повернулась к нему с удивлением:

– Вы что же, Михаил Федотович, ушли?

Каменский остановился – лицо у него было красное:

– Вам, матушка моя, ничего не стоит проигрывать, а у меня все деньги уйдут таким образом, я человек семейный.

Архаров, потеряв свою осторожность, рявкнул так, что заколебались свечи на столе:

– А коли боитесь проиграться, так и не садитесь за стол…

– Оставьте его, – сказала Екатерина, – он постоянно такой… Мы найдём другого партнёра.

В это время в залах началось движение. Между двумя рядами склонившихся придворных шёл ленивой походкой, поглядывая в лорнет, светлейший князь Потёмкин-Таврический. За ним следовал молодой, сияющий здоровьем офицер. Дамы невольно засматривались на молодого человека.

– Ах, ужасть до чего хорош!

Мужчины пожимали плечами:

– Приятность натуры, и больше ничего…

Светлейший с грациозной небрежностью поцеловал руку императрицы.

– Разрешите, ваше величество, представить вам главного адъютанта моего, Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова.

Поручик склонился глубочайше, поцеловал руку.

Екатерина метнула на него быстрый и опытный женский взгляд – поручик был приятен на вид и имел хорошие манеры.

– Вот славно, что ты приехал, Григорий Александрович, у нас как раз одного партнёра не хватает. Граф Михаил Федотович выбыл из баталии…

Светлейший стал извиняться:

– Увольте, ваше величество, весь день нервические головные боли, игрок сегодня из меня плохой. Извольте пожаловать поручика к столу – лучшего партнёра не найти…

Императрица улыбнулась:

– Ну что же, садитесь, поручик. Будем продолжать, господа.

Поручик играл весело. Его быстрые, ловкие руки с розовыми ногтями метали карты так удачно, что все козыри как заколдованные оказывались у императрицы. От него самого исходил запах здоровья, голубые глаза блестели, румянец горел на свежем лице.

Екатерина смотрела на него с явным удовольствием.

Когда камердинер Захар Константинович Зотов подал ей на золотом подносе стакан воды и все встали, она вновь взглянула на поручика весьма благосклонно.

5
ВЕЛИКАЯ ИМПРОВИЗАЦИЯ

Граф Александр Андреевич Безбородко был хитёр, настойчив, умён и очень ленив. Французский посол Сегюр говорил про него: «В теле толстом он скрывает тончайший ум». Теперь Безбородко сидел против императрицы, положив своё огромное брюхо на маленький золочёный столик, и, прищурив небольшие карие глазки, следил за её движениями.

Екатерина разобрала, сложила в три аккуратные пачки бумаги, лежавшие на столе, и задумалась.

– Хотела я вам сказать, Александр Андреевич, что наступают времена затруднительные и для нас, и для Европы, и следовало бы нам начать негоциацию с дворами французским и датским о союзе.

Безбородко пожевал губами.

– Времена, государыня матушка, конечно, сумнительные. Прусский двор вперяет королю шведскому мысли, что, в случае возобновления у нас войны с турками, он легко может забрать назад то, что при Петре Великом Швеция потеряла. В сём помогает прусскому королю Англия. Французский король, имея затруднительные внутренние обстоятельства и противу себя Англию, охотно пойдёт на медиацию,[15]15
  Медиация – посредничество.


[Закрыть] однако едва ли сие много нам даст! Следует учесть, что Англия при этом ещё более противу нас ожесточится. Посему разумным полагаю заключить скорейший союз с Австрией и Польшей противу турок и с Данией противу короля шведского, хотя сия последняя выступит с оружием лишь в крайнем случае. Дабы сей союз заключить быстро и выгодно, не показывая нашей в нём крайней нужды, приняли мы со светлейшим за надобность совершить вашему величеству путешествие по вновь присоединённым землям. Сие путешествие, в сопровождении послов иностранных, показать должно, что Россия столь великие имеет богатства и людские силы, что война с нею, окромя несчастья, ничего дать её врагам не может В сей вояж совместно с вашим величеством следует пригласить также императора австрийского и короля польского, дабы вперить в них дух бодрости и ускорить негоциацию…

Екатерина поискала табакерку, понюхала, чихнула.

– Предотвратит ли сие войну?

Безбородко засопел, сказал задумчиво:

– Едва ли, однако, до начала оной обеспечит нам нужную антанту[16]16
  Антанта – союз отдельных государств.


[Закрыть] и второй фронт противу турок…

Екатерина посмотрела не на него, а куда-то вдаль.

– А ведомо ли вам, что денег в казне нет, хлеба мало, крестьяне токмо и ждут удачного случая, чтобы снова восстать, кругом нерадение и мздоимство, войска обучены плохо, рекрутов воруют, они разбегаются…

– Ведомо.

– И вы полагаете, что иностранные резиденты сего не знают?

– Знают…

– Какой же в вашей пропозиции[17]17
  Пропозиция – предложение.


[Закрыть] смысл?..

– Смысл, матушка государыня, заключается в том, что бы их в оном переубедить…

Екатерина Алексеевна задумалась, и раскосые синие глаза её загорелись.

– Удастся?

Безбородко немного поёрзал в золочёном креслице. Сидеть было неудобно… Высокий золотой воротник мешал шее, брюхо стягивали ленты, золотой ключ постукивал при каждом движении…

– Я так думаю, щё удастся, коли Григорий Александрович захочет.

Екатерина встала, подошла к секретеру, нажала на пружину, открыла крышку, вынула из ящика карту России.

– По ведомости о числе войск, в империи находящихся, надобно заранее наметить, куда мы главные свои удары направим. Противу турок или шведов? Была ли о сём консилия[18]18
  Консилия – совещание.


[Закрыть] в Совете?

Безбородко утвердительно кивнул головой:

– Була. Противу турок две армии намечены: Украинская, в ней главный начальник граф Пётр Александрович Румянцев-Задунайский, и Екатеринославская под командою светлейшего князя Потёмкина-Таврического. Противу шведов малой армией командовать будет генерал-поручик Иван Иванович Михельсон.

Екатерина отметила что-то на карте, спросила не отрываясь:

– Что с финцами?

Безбородко вздохнул – докладу не предвиделось конца.

– Делегаты ихние – барон Спренгпортен и Егергорн – клятвенно мною уверены, что буде от шведского короля отложатся и противу него восстанут, то полностью независимость получат с утверждением границ по Нейштадтскому трактату.[19]19
  Русско-шведская война 1700–1721 гг. (Северная война) закончилась подписанием Ништадтского мирного договора (трактата) 30 августа (10 сентября) 1721 г., по которому к России отошли Лифляндия, Эстляндия, Ингерманландия, часть Карелии и Моонзундские острова.


[Закрыть]

Екатерина усмехнулась, понюхала табаку.

– Для сего помимо клятв требуются деньги, оружие, офицеры толковые из гвардейских, кои и раньше по тайным делам в употреблении были… – Она схватила перо, записала что-то себе. – Да надобно плакаты и листы печатные к финцам составить, только поумнее. Барона Спренгпортена и Егергорна вызовите и ко мне доставьте порознь. Всё сие дело должно быть в непроницаемой тайне.

Безбородко развёл руками.

– Дела коллегии иностранной столь сокровенно содержатся, что, окромя вашего величества, меня и секретаря кабинетского, Храповицкого, оных никто знать не может.

Императрица посмотрела на великого канцлера пристально, открыла ящик стола, вынула листок.

– Вы думаете? Полномочный министр наш в Париже Иван Матвеевич Симолин купил ведомость секретную из иностранного французского департамента. По оной ведомости посол французский при нашем дворе граф Сегюр имеет в канцелярии нашей Коллегии иностранных дел подкупленного им человека, коему он заплатил три года назад шестьдесят тысяч ливров да в три последующих по шести тысяч в каждый год. Далее, в отчёте секретаря австрийского посольства при нашем дворе барона Рата значится, что истрачено им за дачу сведений одному из секретарей коллегии вашей пятьсот рублей в прошлом месяце…

Великий канцлер удивился, даже открыл рот.

– Кто же сии люди?

Екатерина почесала нос кончиком пера.

– Первый записан у них под именем Скрыпа, второй под номером двадцать два. Если взять сие число за букву в латинском алфавите, то оно будет обозначать В. Впрочем, я решила открыть тех людей, чего бы мне сие ни стоило. Я же вас, Александр Андреевич, предупредить должна, что нельзя великие государственные дела вести токмо за утренним туалетом или сидя у себя на даче…

Безбородко почувствовал, что в комнате жарко.

Екатерина встала, прошлась по комнате, подошла к окну. Оно выходило на дворцовый плац. Сменялся караул. Доносились слова команды, рассыпалась барабанная дробь, отрывисто проиграла труба. Ранний закат осветил красноватыми лучами волосы императрицы, стянутые в большой пучок, сверкавшие в гребне бриллианты, фигуру, руки, лежавшие на подоконнике.

Вдруг она повернулась к канцлеру, сказала резко:

– Впрочем, это не главная опасность для империи. Известно ли вам что-нибудь, господин канцлер, о масонах?

Безбородко недовольно крякнул, – сегодня решительно был неудачный, беспокойный день. Экая, в самом деле, досада! И чего цепляется она бог весть за что?..

– Ежели вы, ваше величество, о наших масонах спрашиваете, то их у нас имеется четыре вида: аглицкие под правлением секретаря Ивана Перфильевича Елагина – друга короля польского, шведские под правлением князя Александра Борисовича Куракина – канцлера российских орденов, а потом князя Гавриила Петровича Гагарина, рейхельские под правлением барона Рейхеля, а по соединении с Иваном Перфильевичем Елагиным под его правлением и, наконец, московские розенкрейцеровские под наблюдением профессора Шварца.

– Что же у них общего?

Канцлер задумался.

– Общего то, что ставят они целью приближение человека к некоему образу совершенства. Впрочем, вхождение в ложи сии стало модным – любой дворянин либо масон, либо вольтерьянец…

Императрица злобно добавила:

– А любой масон либо жулик, либо дурак. Однако масоны бывают разные. Когда к Ивану Перфильевичу Елагину, можно сказать – первостатейному масону, якобы верующему, что все люди равны и братья, два повара-француза, служащие у него, явились и предъявили форменные масонские грамоты на вступление в его ложу, что они рыцари высоких масонских степеней, то Иван Перфильевич страшно разозлился, затопал ногами и закричал: «Пошли вон, дураки, на кухню, нашли меня равнять с собой». Или когда граф Александр Сергеевич Строганов пригласил Калиостро добывать философический камень, то я над ним посмеялась. Впрочем, Калиостро хотел женою своею светлейшего опутать – так я его выслала, но есть и такие масоны, которые токмо масонством прикрываются, а делают иное дело.

Безбородко кивнул головой:

– Известно, карьер свой строят.

Екатерина покачала головой:

– Я не о них. Речь идёт о московских мартинистах. Люди сии – фанатики – ставят целью своей через приобщение подлого народа к наукам и просвещению низвергнуть строй государственный. Сообщество это охватило в Москве всех, начиная с главнокомандующего графа Захара Чернышёва, правителя его канцелярии Семёна Гамалеи, его адъютантов Тургенева и Ртищева и кончая Татищевым, Лопухиным, Трубецкими, Черкасскими, Херасковым, Вяземским и многими другими. Распространяя во множестве книги, открывая типографии, всякого рода семинарии для молодых людей, издавая газеты и журналы, участники сего комплота[20]20
  Комплот – заговор.


[Закрыть] хотят подготовить мнение общества ко главному – освобождению крестьян от крепостной зависимости.

Безбородко покачал головой:

– Извините, ваше величество, но по слабости ума моего всё слышанное для меня крайне сумнительно. Мыслимо ли, чтобы дворяне лучших родов пошли на такое дело и при попустительстве главнокомандующего. Но если и сие откинуть, то где взять средства для столь огромных предприятий и где найти сему руководителя?

Императрица взяла из секретера пачку бумаг, перевязанную красной ленточкой.

– Есть и деньги и руководитель у этой группы, мартинистами именуемой, но ничего общего с Сен-Мартеном не имеющей, ибо Сен-Мартен был мистик и теозоф, а эти люди суть практические организаторы политической пропаганды против правительства. Душа всего дела – Новиков, отставной поручик Измайловского полка. О том, какие средства у них, можете судить по тому, что один надворный советник, Походяшин, дал оному Новикову миллион рублей, а Трубецкие, а Черкасские, а Татищев с его богатством…

– Это Пётр Алексеевич…

– Вот именно… Это, кажется, ваш друг? Что же касаемо Новикова, то мы его не трогали, хотя, издавая «Трутень», «Живописец» и «Кошелёк», он уже тогда с толикой яростью осуждал власти предержащие, отрицая право помещиков на владение своими крестьянами и нападая на французское засилье в России, что нам пришлось издания сии закрыть. Правда, потом Новиков выпустил «Древнюю Российскую Вифлиофику» и «Опыт исторического словаря о российских писателях», как бы отойдя от политики. Но, переехав в Москву, он возымел снова свои намерения и создал там столь сильную организацию противу правительства, что долее сего терпеть невозможно… Возьмите бумаги, ознакомьтесь с ними, верните их мне. После сего поезжайте в Москву, изучите дело и дайте мне о том подробный отчёт…

Великий канцлер встал, поклонился, принял бумаги, поцеловал руку императрицы, попятился к двери.

Екатерина взяла золотой колокольчик, позвонила два раза. Вошёл тихими шагами камердинер Захар Константинович Зотов, седой бритый человек, умевший всё видеть и слышать и ничего не выражать на своём лице. Императрица что-то написала на листке бумажки.

– Отдадите Александру Васильевичу.

В дверь царапались, и она приоткрылась. В комнату, переваливаясь на кривых лапах, вошёл сэр Томас Андерсен, прыгнул на диван, свернулся на подушке, стал смотреть на хозяйку.

Постучали. Задыхаясь от поспешной ходьбы, Храповицкий с поклоном вручил исписанный лист.

Екатерина поискала очки, надела их.

– Так это и есть список чиновников иностранной коллегии?.. В… В… Вот оно – Вальц Иван Иванович, надворный советник, секретарь государственной Коллегии иностранных дел…

Взяла лист бумаги, стала что-то быстро писать.

Храповицкий ждал, почтительно склонив голову. Наконец она кончила, подписалась, отдала ему бумагу.

– Прочтите у себя, действуйте немедля, сегодня же ночью…

Когда Храповицкий спустился к себе в кабинет и взглянул на бумагу, пот с него полился градом. Указ гласил:

«Действительному Статскому Советнику, Обер-секретарю Тайной Экспедиции Сената С. И. Шешковскому, Действительному Статскому Советнику, нашему кабинет-секретарю А. В. Храповицкому.

…Повелеваем вам, взяв помянутого Вальца без огласки под арест в крепость, допросить его во всех обстоятельствах открывающегося его деяния, равно как и в том, не имел ли он и с другими иностранными министрами, поверенными в делах и их канцелярскими служителями каких-либо по делам сношений, с кем именно, когда, что точно сообщал и открывал и по каким причинам или побуждениям, но понеже[21]21
  Понеже – потому что, так как.


[Закрыть] не довольно, чтоб собственные его деяния открыты были, а надлежит для пресечения зла для службы нашей, чтоб и другие подобные тому, ежели они есть паче чаяния, найдены были, для того вы не оставьте верным и ясным образом его спросить, кого он знает в тесном сношении с министрами иностранными, поверенными в делах и канцелярскими их служителями, какие известны ему касательно того подробности, доказательства или признаки и где подобные сношения, свидания или переговоры производятся. Допрос его нам представьте, произведя дело сие с крайнею и непроницаемою тайной, да отнюдь не забирая и не требуя ни оговоренных, ниже каких-либо от кого бы то ни было справок без точного нам доклада и нашего повеления».

В это время в кабинете императрицы часы пробили пять ударов. До окончания её рабочего дня и выхода на «малый приём» оставался час. Екатерина была трудолюбива по природе. Поэтому, выбрав новое перо и подвинув ближе пачку голубоватой, вержированной,[22]22
  Особый сорт бумаги (верже) с узором в виде крупной сетки, подобно водяным знакам.


[Закрыть] с золотым обрезом бумаги, она надела очки и взялась за следующую работу. Это были дополнения к ранее изданному её сочинению, под названием «Антидот», выпущенному в ответ на книгу аббата Шаппа о бедственном положении крестьян в России. Императрица писала быстро, без помарок:

«Русский крестьянин во сто раз счастливее и зажиточнее, чем ваши французские крестьяне, – ему известно, сколько он должен платить. В России назначают повинности лишь в той мере, в какой крестьянин может их выполнить. Кроме этого, благодаря тому, что в России каждый гражданин Согласно указу может иметь свою типографию и издавать книги, всегда находится много людей, которые, пользуясь этим правом, защищают интересы крестьян…»

Когда она закончила эти строки, раздался сердитый собачий лай: сэру Томасу Андерсену надоело ждать – он хотел есть и, видимо, считал, что хозяйка его занимается бесполезным делом.