Текст книги "Екатерина Великая (Том 2)"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

– А вечер свежий, – спускаясь по лестнице, заметила императрица, запахивая полы дорогого мехового салопа, наброшенного на плечи, – вы не зябнете, генерал? Пожалуйста, не храбритесь. В карете я укутаю вас тоже… Простудиться можно! – с материнской заботливостью обратилась она к фавориту.

В то время, когда Зубов и дежурный офицер помогали ей сесть в карету, Екатерина подняла глаза к небу, поглядела по направлению к крепостному шпицу.[206]206
  Шпиц – то же, что шпиль.


[Закрыть]

Небо было чисто. Луна ещё не всходила, и на тёмном просторе среди бледных, северных звёзд ясно вырисовывались очертания кометы, как раз в это время появившейся на горизонте Европы.

Грузно опустившись на подушки кареты, отставя в сторону свою трость, с которой не разлучалась последнее время, Екатерина подобрала меховую накидку, чтобы дать больше места Зубову, а сама в раздумье медленно покачала головой.

Кони с места плавно пошли вперёд. Карета мягко заколыхалась на своих упругих рессорах, к которым привешен был кузов, словно люлька на ремнях.

Зубов уловил жест императрицы.

– Вас всё беспокоит это небесное явление, государыня, – своим мягким, вкрадчивым голосом заговорил фаворит. – Не понимаю, отчего?

– Нет, я не тревожусь… Только пришло на ум: отчего такое совпадение? Вот перед смертью покойной императрицы тоже явилась комета…

– Немудрено, государыня: эти бродячие тела являются периодически… И уже немало лет…

– Да, не было её двадцать семь лет… Двадцать семь! – в раздумье повторила Екатерина.

– А кроме того, не одни печальные события предвещают эти хвостатые звёзды, даже если верить старым преданиям и народным толкам… Перед рождением великих государей бывают такие предвестия на небе… И вулканические извержения, и многое иное. Я говорю не от себя. Повторяю предания. Да и перед рождением Спасителя людей разве не явилась такая же лучистая звезда? И она стала над колыбелью его… Может быть, и теперь?..

– Ты очень добрый, мой друг. Всегда стараешься повернуть мои мысли на приятное, на весёлое. Я очень тебе признательна. Будем ждать. Может, от задуманного нами брака и родится, на самом деле, новый герой… Нам неопасный, конечно, как рождённый от нашей крови… Посмотрим… Будем верить и ждать… А девочка и на самом деле очаровательна! Напрасно Мари думает, что жена моего Александра может затмить малютку, и отстраняет невестку где можно… Всё-таки Елисавета – женщина… Мила, но слишком по-немецки… Мне Александрина больше нравится… Виновата, – вдруг с весёлой, немного лукавой улыбкой перебила сама себя Екатерина, – я и забыла, что насчёт моей невестки у генерала своё особое мнение…

– Государыня!.. Я полагаю…

– Что? Кто старое помянет, тому глаз вон? Колите, виновата, генерал… Просто весело стало у меня сейчас на душе. Сами вы успокоили меня… Так и пеняйте на себя.

– О, в таком случае извольте говорить, что угодно, государыня.

– Вот это мило. Я так нынче и буду делать: позволение получено… Чур, назад не брать… Не то я начну царапаться и кусаться… Ох, кабы прежние мне коготочки?.. Знаете, генерал, я любила раньше забавляться: если кто идёт мимо, так я руку согну, наершусь кошкой, зафыркаю и начну рукой… словно оцарапать собираюсь… Пугались все, право… Смеётесь?.. Да, прошли мои года… Будем чужою радостью жить… И вашей любовью, заботой обо мне. Не делайте огорчённого лица. Нынче хочу, чтобы все были веселы, радостны… Вот и подъезжаем. Ну, я умолкаю пока. Надо быть величественной. Король и его плут-дядюшка выйдут навстречу… Смотрите, так хорошо? Как я скоро вхожу в свою роль, когда нужно. Веер тут? Возьмите пока его.

* * *

Великолепные экипажи, придворные кареты, коляски стояли против подъезда дома Штединга, Тут выделялась и парадная карета на два места, в которой приехал Безбородко, тоже с гайдуками, с форейторами[207]207
  Форейтор – верховой, сидящий на одной из передних лошадей, запряжённых цугом.


[Закрыть] и скороходами.

Даже фасоном карета напоминала возок государыни, только была поменьше и заложена четвёркой арабских лошадей.

Такие же позолоченные кареты с зеркальными стенками, с богатым конвоем были у многих знатнейших вельмож, приехавших на бал, не считая двух придворных экипажей, в которых прибыла с дочерью Мария Фёдоровна и великий князь Александр со своею женою.

Гусары, мчавшиеся впереди государыни, очистили место. Карета подкатила, дверцы распахнулись. Легко, словно ничего и не болело у неё, вышла императрица из кареты, ступила по ковру, встреченная звуками того самого гимна, который гремел на празднике Потёмкина в Таврическом дворце:

– Славься, о Екатерина! Славься, нежная нам мать!..

Король, регент, Штединг, члены посольства и несколько русских придворных из числа приближённых встретили государыню при её появлении; и в сопровождении блестящей свиты, кончиками пальцев, но сильно опираясь на руку Зубова, императрица стала медленно подниматься по лестнице.

Бал, бывший почти в полном разгаре, остановился, словно зачарованный появлением в зале императрицы, приветствующей всех по пути ласковым наклоном головы.

Заняв приготовленное ей место, она дала знак продолжать прерванные было танцы.

И праздник пошёл своим чередом. Король занял своё место среди танцующих, в то время как регент ещё продолжал расточать приветствия высокой гостье. Морков, сияя всем своим рябым, костлявым лицом, стал что-то шептать Зубову. Тот тоже просиял.

В эту минуту регент обратился к Марии Фёдоровне, которая заняла место недалеко от императрицы.

Пользуясь этим, Зубов также тихо передал новость Екатерине.

– Видите, ваше величество, звезда пророчит радость, как я и говорил.

– Ты правду говоришь? Он так и сказал? Сам вызвал разговор?

– Вот Морков тут. Пусть повторит вам, государыня.

Морков, не ожидая приказания, осторожно заговорил:

– Неожиданно вышло. Я повёл речь о предстоящих назавтра переговорах, а его величество так мне и сказал: «Я удалил все сомнения, возникшие у меня по вопросу о религии великой княжны…» Таковы были слова…

– Удалил все сомнения?.. Да, лучше бы и желать нельзя… Но тут не время… Благодарствуйте… вам обоим. Я тоже постараюсь чем-либо порадовать вас за добрые вести. Идите, веселитесь теперь: вон ко мне уже идут. Дай веер. Иди!..

И, отпустив Зубова с его секретарём, Екатерина, ласково улыбаясь, стала принимать всех, кого сочли нужным представить ей хозяева дома, или кто сам имел право приблизиться к государыне.

Веер, эту непривычную для себя часть дамского туалета, Екатерина держала совсем особым образом в левой руке, словно свой царский скипетр.

Но никому это не бросалось в глаза.

Когда кончились представления, Екатерина ласково поговорила с Елисаветой, нарядной, свежей, сияющей, которая словно и не замечала недружелюбных взглядов, какие кидала в её сторону тёща, великая княгиня.

Разгоревшись от танцев, молодая женщина была прелестна.

– Весело тебе, моё дитя? Ты с кем танцуешь? С Чарторийским, со старшим? Всё с ним, милочка? Смотри, не вскружил бы этот франт твою умную головку. Положим, мой Александр не ревнив. Спокойный муж. Даже, может быть, чересчур… Но всё-таки будь осторожней… Веселись, играй… только не заигрывайся… Ступай, я хочу посмотреть… Люблю видеть тебя в танцах… Вон твоя Варя Головина. Батюшки, совсем присела в реверансе. Я с нею поболтаю. Прямая она, честная душа. Дружи с ней… Я рада вашей близости… Ну, иди…

Отпустив Елисавету, императрица дала знак Варваре Николаевне Голицыной, теперь уже по мужу Головиной, которая только что выпрямилась после глубокого почтительного реверанса.

Девушка быстро подошла, снова делая реверанс.

– Пожалуйте, пожалуйте сюда. Будет вам нырять. Ну, пока меня не усадили за мою партию, рассказывайте, что нового? Вы не удивляетесь, что я стала выезжать в свет? Что делать: внучку пора пристроить. Приходится подумать и об этом…

– О, ваше величество, для такой восхитительной невесты можно будет как-нибудь подыскать жениха, – лукаво, в тон государыне, ответила разбитная, остроумная девушка, часто беседующая с Екатериной и успевшая освоиться с ней.

– Могу поделиться с вами большой тайной. Только, чур, молчать, – весело прошептала государыня. – Я и жениха подыскала. Угадайте, кого? Не знаете? Хочу выдать её… – Екатерина оглядела толпу и остановилась взором на пожилом, некрасивом, но очень богатом вдовце, графе Шереметеве, – вот за Шереметева. Партия, кажется, приличная, как думаете?

– Как же, я слыхала, ваше величество… Но, говорят… родные жениха несогласны! – сразу выпалила проказница, приняв самый наивный вид.

Екатерина громко рассмеялась.

– Это прелестно… «Родные его несогласны!..» Спасибо! Утешила… Как мило! Лев Александрович, послушай, поди-ка сюда! Этого и ты бы не придумал… Слушай, что она говорит, эта резвушка, хохотунья, насмешница!..

И императрица, смеясь, передала Нарышкину шутку девушки. Потом снова поглядела на неё, на себя, опять на неё. И сразу обратилась с вопросом:

– Послушайте, скажите правду Мне кажется, вы сейчас почему-то смеётесь надо мной? Что такое? Говорите прямо. Знаете, я вас люблю и не обижусь. Что случилось? Отчего огонёчки танцуют в этих плутовских, красивых глазах? Ну!

– Простите, ваше величество. Если вы приказываете… Ваш веер…

– Мой веер… Разве его не следовало брать? У всех вон веера. Я и приказала…

– Верно, ваше величество… Вы в первый раз его взяли… он стесняет вас…

– Ах, вот что… Не так держу… Словно салют отдаю… Теперь вижу… Благодарю тебя, дитя моё. Так хорошо?.. Видишь, я понятлива… Ах, милое дитя… Правда, я похожа на простушку, попавшую во дворец… на старую простушку, надо добавить… Всё некогда было учиться манерам… Другие случались дела…

– Выше, славнее, ваше величество, всякой светской науки…

– Лев, убери её, поди танцуй с ней в наказание за такую лесть… А ко мне, я вижу, идут, будут звать к игре… Вот это – моё дело… Чертков ожидает уже свою партнёршу. И граф Александр Сергеевич… Все тут… Вот идут… Иди, стрекоза, танцуй… Только кавалера помоложе найди. А этот со мной играть поплетётся…

Гремят полонезы, контрдансы, плавно несутся звуки экосезов, менуэтов.

И все смотрят с особенным вниманием на одну пару, на юного короля, который чаще всего выбирает своей дамой внучку Екатерины. И глаз не сводит во всё время танца с рдеющего личика своей дамы. Её пальцы едва касаются его твёрдой руки. Изредка только подымает она свои ясные взоры. Но он чувствует, что эти тоненькие, трепетные пальцы, эти ясные, мерцающие глаза излучают какую-то силу, согревающую ему сердце, волнующую обычно холодную кровь, туманящую его рассудительную, упрямую шведскую голову.

* * *

28 августа 1796 года выпал чудесный, ясный день.

Солнце как будто решило обласкать своими лучами на прощанье этот бедный болотистый уголок земли, который на долгие месяцы потом будет окован холодом и тьмою.

Стоит тёплое бабье лето. Природа медленно умирает. Пожелтелые листья шуршат под ногой.

В такую пору у людей ярче просыпается в душе полу забытая любовь, угасающее чувство снова вспыхивает, как огонь в лампаде перед тем, как затухнуть совсем.

А лужайки, аллеи и боскеты Таврического парка, галереи, покои и глубокие оконные амбразуры самого дворца теперь, в пору увядания, замирания природы, в пору последних ясных дней, были свидетелями быстрого зарождения и яркого расцвета любви двух юных прекрасных сердец.

Солнце, лёгкая синева небес, освежённая зелень лугов, пышные цветы на клумбах, развесистые деревья в загадочных аллеях – вся природа словно замерла в одном ясном, тёплом, волнующем созвучии, помогая юной любви.

Ясные дни сменяются тихими, звёздными ночами.

Целые дни, как весенние мотыльки, носятся влюблённые по аллеям и газонам парка. А ночью – разлучаясь до утра – глядят на тёмное небо, на трепещущие, лучистые звёзды…

В воскресенье, после обеда, против обыкновения, только небольшое число самых приближенных людей, было приглашено провести остаток дня с государыней.

Мария Фёдоровна поехала навестить Павла, с которым не видалась дня два, а дочерей оставила у бабушки, под надзором бдительной «генеральши», как звали Шарлотту Карловну Ливен.

Кофе был подан в беседке, густо заросшей вьющимися растениями.

Елена побежала с фрейлинами и камер-пажами к пруду кормить лебедей.

Мужчины гуляли поодаль, чтобы дымом трубки регента не мешать государыне.

Александрина, за обедом сидевшая тихо, печально, была чем-то расстроена. Теперь она сидела с великой княгиней Елисаветой и слушала, как весёлая Варвара Николаевна Головина изображала в лицах разговор между косоглазым регентом, пыхтящим своей любимой трубкой, и изысканным Зубовым, подымающим постоянно к небу красивые тёмные глаза:

– Наш генерал говорит ему: «Этот союз укрепит мир, восстановит европейское равновесие». А швед, не вынимая трубки, бормочет: «Мир? Равновесие? Зачем же тогда нам колотить французов и делать союзы? Союзы, обыкновенно, для драки устраивать надо… И про какой союз вы говорите?..» – «Про политический, относительно коалиции и европейской лиги монархов…» – «А, да… лиги, так, лиги… Только бы без интриги… Я не люблю, когда другие интригуют…»

– Ну, что вы пустое толкуете! – смеясь, перебила её Елисавета.

– Конечно, пустое. Но вот вы смеётесь… А наша милая малютка – грустна и не улыбнётся на мою болтовню…

– Нет, я смеюсь, – улыбаясь ласково и грустно, возразила княжна, – просто нездоровится мне…

– Так, может быть, лучше бы лечь… Скажите, ваше высочество, генеральше или бабушке… Они…

– Нет, нет. Зачем их тревожить! Я знаю, это пройдёт… Вот бабушка зовёт меня… Я сейчас…

Быстро поднявшись, она подошла к государыне.

– Ах, дитя ты моё… Ну, можно ли так грустить из-за собачки… Мне генеральша сказала, что ты весь день проплакала вчера. Себя расстраиваешь, огорчаешь её и других. Ну, околела собачка. Жаль. Да можно ли так грустить? Я тебе другую, самую лучшую из своих молодых леди пришлю. Вот как глазки покраснели… Береги глаза свои молодые. Ещё много в жизни терять и плакать придётся. Вот смотри, как хорошо кругом. Гости у нас чужие. Надо весёлой, ласковой быть. И то на тебя смотрели за столом, что это, с чего печальна наша малютка. Развеселись, знаешь, как любит бабушка… Побегайте, порезвитесь… Такая ли я в ваши годы была?.. Ну, Бог с тобой, – вдруг мягко, ласково улыбнувшись, протянула руку государыня, привлекая к себе внезапно побледневшую внучку, поцеловала и оттолкнула слегка. – Иди…

Девушка почти не слышала последних слов Екатерины.

Ещё раньше, чем её чуткий слух уловил сзади, на широкой аллее шорох решительных, быстрых шагов, княжна всем телом почувствовала, что приближается король.

Заметила это и бабушка, потому и отпустила так неожиданно внучку.

Расчёт оказался верен.

Едва успела княжна повернуться и сделать шаг вперёд, как почти столкнулась с входящим под тень боскета Густавом, и из бледной вся стала пунцовой, даже вскрикнула слегка, словно от неожиданности, хотя прекрасно знала, что он тут, близко…

Оставя регента, Зубова и Штединга, с которыми шагал по аллее, слушая политические разговоры, Густав, давно поглядывавший на группу, сидящую в боскете, направился прямо туда.

Он тоже вспыхнул, когда княжна обернулась и остановилась лицом к нему в двух-трёх шагах.

– Простите, я испугал вас, княжна?..

– Нет, нисколько, сир… Я знала… то есть слышала, что вы идёте… Я хотела сказать, слышала, что кто-то подходит. Это так, случайно.

– Здоровы ли вы? Мне сегодня показалось… Правда, сейчас вы совершенно изменились. Но глаза… Вы плакали? Что случилось?

– О, нет, сир… Нет… ничего…

– Вас обидел кто-нибудь?.. Кто мог? Можно ли решиться, княжна, обидеть…

Он не досказал.

– Право, право, нет! Меня никто не обижал. Меня все любят… то есть наши. Папа и милая мама… и дорогая бабушка… Она добра, как ангел… И другие… Нет, я не от того… Правда, я немного плакала… Но если я скажу, вы будете смеяться…

Она тоже внезапно остановилась, глядя теперь в лицо юноше, чего обычно избегала, боялась.

– Я буду смеяться?! Над вами, княжна?!! Я…

– Нет, нет. Простите. Ну, так вот, я скажу. У меня была собачка. Подарок бабушки. Такая милочка… Я так любила её… Представьте, она была замечательно умная. А уж как привязалась ко мне. Вот, вы давайте ей что хотите на свете: и сахар, и косточки самые вкусные, – не возьмёт. Только от меня. Или если я скажу: «Бери, Эльзи… бери…» И служила так забавно… И пела даже под гитару… Да, Альтести и Санти её научили. Лапку подымет и лает, воет под музыку… Право… Забавная… И…

Слёзы снова блеснули на оживлённых, ясных глазах девушки, голос дрогнул.

– Вчера, представьте, она умерла…

– Как жаль, – грустно, искренно отозвался юноша-король, забывая своё постоянное величавое спокойствие и важность.

– Правда, вы жалеете? Вы добрый. Я так и знала. А вы любите собак?

– Очень. Только у меня, конечно, не такие, не левретки, не болонки… Охотничьи. Борзые, гончие. Лучшие во всём королевстве. А какие у меня доги… а медиоланы! Знаете, я могу без оружия с двумя моими псами выйти на самого злого медведя, на кабана – и останусь нетронутым… Чудные псы!..

Незаметно разговорившись, они без шляп, с открытыми головами пошли по широкой аллее, облитой тёплыми лучами солнца.

Генеральша Ливен, издали не спускавшая глаз с юной парочки, уже сделала было движение, чтобы позвать княжну, вернуть её в боскет или напомнить, что надо покрыть голову, что неловко удаляться вдвоём, с молодым гостем…

Но Екатерина тоже следила за внучкой и королём.

Осторожно, ласково она сделала движение рукой, словно желая остановить строгую воспитательницу.

– Солнце светит так ласково, ясно, но не жжёт. Не правда ли, генеральша?

– Да, верно, ваше величество. Хорошая осень!.. И эта аллея вся на виду… Вы правы, государыня. Пусть погуляют дети…

– Пусть погуляют… «Юность – весна жизни… Весна – юность года…» А если весна миновала, надо ловить последние, ясные, осенние дни…

– Государыня, для великих душ осень жизни – это вершина жизни. Великие души в пору осени живут новой, возрождённой жизнью, окружённые юными существами, которым дают жизнь и радость… Окружённые толпами людей без числа, благословляющими великое имя…

– Знаете, Шарлотта Карловна, всего могла ждать от вас, только не оды! Но тем мне дороже, что я знаю – каждое ваше слово идёт от глубины души… Я рада, если вы так говорите… Но как мила эта пара! Если они будут счастливы, буду счастлива и я… Верно, Шарлотта Карловна? В детях мы возрождаемся, когда проходит наша пора!..

* * *

На другой день состоялся бал у Павла, которым великий князь чествовал регента и его племянника, своего будущего зятя.

Конечно, оранжереи и кладовые Зимнего дворца были использованы в устройстве этого праздника. Но он имел всё-таки совершенно особый вид, носил тот же отпечаток суровой, прямолинейной дисциплины и строгости, какою отличался образ жизни наследника.

Гостей было гораздо меньше, чем на больших вечерах императрицы. Иных не позвал Павел, другие отговорились под благовидными предлогами, избегая привычной скуки и стеснения, царящих на приёмах великого князя.

Но молодёжь живёт своей жизнью, находя радости даже в мрачных стенах Павловского дворца, где плетутся интриги, торгуются люди, расплачиваясь за свои удобства чужой кровью и жизнью, чужим счастием…

А юные пары кружатся в плавном танце, забываются, упоённые музыкой звуков, музыкой первых, едва назревающих в сердце волнений и чувств.

Важный, надутый ходит маленький Павел по залам; смотрит на танцы, беседует с гостями. И не разберёшь: доволен он или раздосадован чем-нибудь?

Только великая княгиня сияет. Она знает мужа, видит, что он ликует, хотя и старается не выдать этого. И вместе с воспитательницей, с заботливой Ливен, издали следит, как порхает по паркету очаровательная малютка Александрина, привлекая все взоры. И почти всегда рядом с ней темнеет стройная, гибкая фигура юноши-короля. Эта пара стала неразлучной в танцах в течение целого вечера.

И странное дело: по мере того как девушка становилась смелее, живее, разговорчивее со своим кавалером, доверчивее опускала свою руку на его во время танца, случайно касаясь атласным плечом его плеча, юноша становился сдержаннее, бледнее, молчаливее. Как будто чувство слишком переполняло его и он боялся дать волю тому, что накоплялось в груди…

А издали смотрел и посмеивался улыбкой сатира краснощёкий регент.

* * *

На другое утро государыня работала с Храповицким, когда вошёл Зубов.

– Останьтесь, вы не помешаете, – обратилась она к своему статс-секретарю, в то же время ласково протягивая руку фавориту для поцелуя. – Я позвала вас, генерал, чтобы показать эту записку и спросить, чем кончились последние переговоры с регентом. Мне сдаётся, дело близко к концу, если не случится чего особливого.

– Чему случиться, ваше величество? Всё идёт прекрасно. Позволите?

Зубов развернул записку, сейчас же узнав мелкий, чёткий почерк Марии Фёдоровны.

Великая княгиня писала по-французски:

«Милая матушка! Считаю своим долгом отдать вашему императорскому величеству точный отчёт о вчерашнем нашем вечере. Как мне кажется, он служит хорошим предзнаменованием, потому что король открыто ухаживал за Александриной. Танцевал он почти исключительно с нею. Даже после полуночи, заметив, что девочка спросила меня, можно ли ей протанцевать ещё одну кадриль, он сейчас же подошёл к регенту, что-то сказал ему на ухо, после чего регент от души рассмеялся. Я спросила о причине такой весёлости. Регент ответил: „Он справляется, позволено ли великим княжнам ещё танцевать…“ Когда я ответила утвердительно, король сказал: „О, в таком случае и мне ещё надо потанцевать!..“ И пошёл пригласить Александрину».

Дальше шло несколько общих, заключительных фраз.

– Ну, что, мой друг? Как скажете, генерал?

– С этой стороны дело идёт скорее, чем я даже ожидал от холодного на вид юного государя. Правда, великая княжна очаровательна и способна увлечь самое спокойное сердце… В ней отразились все качества и очарование вашего величества… Я правду говорю, государыня… Но придётся ещё повозиться с брачным договором. Снова возникли затруднения насчёт секретного союза против Франции и…

– И – всё пустое. Лишь бы главное довести скорее до конца. Я готова на многие уступки, где дело не касается религии.

Зубов на мгновенье смешался. Екатерина продолжала:

– Но вы говорили, генерал, что этот вопрос почти улажен? А более глубоко пока не следует вникать в него. Любовь, я надеюсь, поможет в этом случае вере и мудрости, вопреки старым урокам… Как думаете, генерал?

– Вполне согласен с вами, государыня. Так я и сам полагал. Пусть дело дойдёт до конца. Мы требуем немногого: свободы исповедания для невесты. Неужели же они посмеют отказать? Никогда!

– Аминь. Так и кончайте скорее дело. Набросайте сегодня же проект брачного договора, в зависимости от того, что условлено вами со шведами… И покажите мне. Пусть лежит наготове. Знаете моё правило: всё готовить заранее, чтобы время было обдумать. И ещё прошу: действуйте как можно осторожнее. Тут замешано чувство, а вы знаете, иногда излишняя настойчивость может погубить многое…

– О, знаю, государыня. Я буду действовать по вашим приказаниям. Проект нынче же будет готов. Морков у меня молодец. Он незаменим во всех делах!

– Благодарю. Пока идите с Богом. Мы ещё тут поработаем с моим старым другом.

Когда Зубов ушёл, государыня, довольная, весёлая, обернулась к Храповицкому, приложив палец к губам:

– Тсс-сс!.. Никому про то, что я вам скажу; нынче и вам дома найдётся работа. Составьте два рескрипта. Применяясь к счастливому событию… Бог бы дал нам дождаться обрученья… Вот и напишите, что в воздаяние хлопот, в такую радостную минуту… За все заботы, службы и труды… некий генерал-фельдцехмейстер, князь и прочая и прочая… пожалован… Никому пока о том… смотрите, – серьёзно заметила императрица, – в генерал-фельдмаршалы… Он уже давно спит и видит такую радость… А Моркову – Андреевскую звезду…

– Слушаю, ваше величество… Завтра же прикажете привезти бумаги?

– Да. Можете без очереди. Буду ждать. Ступайте с Богом теперь!.. Впрочем, нет, погодите! Передайте дежурному, что можно выпустить Константина из-под ареста. Говорят, он на самом деле захворал от страха и огорчения. Эта резвушка Анна пришла в слезах просить за мужа. Сущие дети. А поучить надо было. Он не мальчик. И ведёт себя так, что мочи нет. Я даже отцу хотела жаловаться. Но решила, что на первый раз довольно с него. Думаю, присмиреет теперь. И откуда мой внук набрался таких манер? Всех задирает, оскорбляет… Даже на улице не умеет себя прилично вести… Совсем «санкюлот». Его, пожалуй, изобьют где-нибудь. Такой ужас. Посмотрю, что будет после ареста!.. Идите, мой друг!

* * *

С начала сентября погода переменилась, и заморосил дождь. Гулять было почти нельзя. Но влюблённая парочка стояла в глубокой амбразуре окна, провожая печальным взором лето и прислушиваясь к той музыке, которая звенела у них в душе…

А каждый вечер новый бал…

2 сентября, на балу у австрийского посланника Кобенцеля, Густав ходил сумрачный, недовольный, даже не принял участия в танцах, когда загремел широкий полонез и все старые и молодые, парами заскользили по залу.

Регент и Штединг, да и все окружающие поняли, в чём дело: среди гостей король не нашёл великой княжны. Не было и Марии Фёдоровны, и Зубова, который должен был явиться если не с императрицей, то один.

– Что случилось? Почему нет ожидаемых особ? – так спрашивали у хозяина – весёлого жуира,[208]208
  Человек, ищущий в жизни только наслаждений (от фр. jouir – наслаждаться).


[Закрыть] но себе на уме, некрасивого австрийца, графа Кобенцеля.

– Не знаю, с отказом никто не приезжал. Задержало что-нибудь. Я уже послал справиться… Я ещё жду, – отвечал хозяин на все расспросы.

Когда в зале появился князь Эстергази, австриец, сам регент и многие другие окружили его с тем же вопросом:

– Не знаете ли, что случилось?

Даже Густав, по какому-то особому чувству избегавший вопросов, так волнующих его, подошёл и издали старался вслушаться в слова князя.

– Господи, что за напрасная тревога! – своим резким, умышленно грубоватым тоном «старого рубаки» забасил князь, хитрый, скрытный, тонкий дипломат. – Вот я так и сказал генералу: «Там будет кавардак!» И есть кавардак… Самая пустая вещь. У императрицы лёгкий припадок её обычных колик. Думали, что всё сейчас же пройдёт и она сможет приехать на бал. Но после припадка осталась лёгкая слабость… И она не может приехать на бал. Вот и всё. Конечно, и княжна, и генерал, и великая княгиня задержались из-за этого. Самая простая вещь. И сейчас будут.

Невольной радостной улыбкой озарилось сразу лицо короля. Он беспечно отошёл к группе дам и девушек, стоящих недалеко, и стал шутить, расточать любезности и похвалы.

Хитро улыбнувшись, регент обменялся взглядом со Штедингом, который тоже добродушно негромко рассмеялся.

– Ну, вот дурная погода и прошла… Сейчас солнышко наше появится… Ничего, пускай… Он – славный молодец…

Штединг усиленно закивал головой.

– Да, да… И переговоры налаживаются, ваше высочество…

– М-да, налаживаются. Пока всё в порядке… А, вот… пойдём встречать.

Оба они двинулись навстречу Марии Фёдоровне, которая вошла с Зубовым, двумя княгинями и генеральшей Ливен. Но Густав далеко опередил всех и первый встретил запоздалых гостей.

Грустно было личико княжны. Она неподдельно опечалилась болезнью бабушки. Мучил её тайный страх, что придётся остаться при больной, не попасть на бал, не видеть его…

И всё это миновало.

Она здесь. Он встретил её первым, как она и загадывала в душе.

Так почтительно и нежно приветствует её, берёт руку… Они идут танцевать.

– Знаете, если бы вы не приехали, княжна, я бы так и не танцевал. Я решил уехать с бала.

– Почему, сир? Здесь так весело. Столько дам, девиц… Такие красивые… – замирая от радости и страха, пробует наивно лукавить малютка. И ждёт, что он ответит.

– Может быть. Не знаю. Я особенно не интересуюсь девицами… и дамами. Я ждал вас.

Вот, вот, эти слова!

Такие простые и чудные в то же время: «Я ждал вас!»

Боже мой! Отчего это так засверкали ярко огни в люстрах и бра по стенам? Отчего звуки музыки полились упоительно сладким потоком, кружа голову? Отчего сердце замерло в груди, перед этим так громко стучавшее в твёрдый высокий корсаж!..

Почему ноги сами скользят по блестящему паркету словно крылья выросли за плечами у неё, маленькой, глупой девочки?..

Неужели оттого лишь, что юноша, танцующий с нею, бледный и серьёзный, с тёмными горящими глазами, в чёрном наряде, сказал три слова: «Я ждал вас».

Да, только оттого.

И что бы ни случилось потом, ничего не будет лучше этой первой минуты, когда он, желанный, годами ожидаемый, являвшийся ей в чистых девичьих снах, сказал: «Я ждал вас…»

Праздник близок к концу. Чаще и выше вздымаются женские полуобнажённые груди, негой и зноем сверкают лучистые глаза.

Огнями желаний загораются очи мужчин, которые тонут взглядами в пропасти опасных вырезов, отмеченных пеной кружева, изломами тюля, гирляндами невянущих цветов…

Губы тянутся прильнуть к тому, чего не видят, но угадывают жадные глаза… И только цепи приличий и светская выдержка заставляют сдерживать порывы желаний.

Бал удался на славу, потому что цель его достигнута: две-три сотни дам и мужчин испытывают настроение, близкое к экстазу, смесь веселья и страсти… То, чего нет в скучной, обыденной жизни.

Все заняты друг другом… Но невольно следят за одной парочкой.

Они тоже охвачены любовью. Но ещё чистой, невинной пока.

По крайней мере, это можно сказать о девушке.

Уже волнуется у неё кровь, алеют губы, щёки… дышит порывисто полудетская, невысокая, но прелестно обрисованная грудь… Но нет грязи в этом волнении, нет похотливой струи в той волне, которая, по-видимому, подхватила всё существо девушки и мчит её, клонит к нему, к этому желанному, милому… Ей только бы слышать этот голос, видеть эти глаза, опираться на сильную, породистую руку и забыться в упоительном танце, умереть в нём вместе с этим юношей… Больше ничего!

Со временем, конечно, и это девственное тело загорится другим огнём, его коснётся острое жало плотской страсти. И новые муки, новые радости узнаёт девушка. Но ликовать будет только тело. Первая радость души, последняя радость души переживается сейчас, на этом балу, в этом танце, рядом с ним… Когда он так просто сказал ей: «Я ждал вас!»

Сегодня справляет душа юной девушки первый самый прекрасный пир: первого чистого чувства любви…

Не совсем то же чувствует её друг.

Он уже изведал кое-что из мира страстей… Ему мало танца, звука, пожатия руки… Он видит порою, как сон на яву, что берёт малютку, чистую и прелестную, как ландыш, бледную, как этот вешний цветок… И несёт в своих объятьях куда-то далеко и жмёт крепко к груди… сам горит и трепещет. И она, белая, чистая, загорается, начинает алеть от его поцелуев, объятий и ласк…

Вот и сейчас, здесь, на балу, при всех, юноша почувствовал неодолимое желание прильнуть губами к губам, к шейке этой чудной малютки…