Текст книги "Ужасный век. Том I (СИ)"

Автор книги: Андрей Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 56 страниц)

И фигуры этих женщин отличались не скупым лимландским изяществом: сплошь пышные, сочные. Первые красавицы Лимланда напоминали мраморные статуи. Балеарки, напротив, были полны жизни. Бурлящих чувств.

– Конечно, канцлер. Главное, чтобы работа над такими… набросками не пошла во вред созданию вашего портрета.

– И снова: браво! Вы бьёте словом точно в цель, мастер ван Вейт. Будто аркебузир королевской гвардии. Воистину, талантливый человек талантлив во всём. Не только кистью вы меня раз за разом глубоко поражаете! Отрадно видеть человека, всегда отмечающего главное. Знайте, сеньор: Балеария щедра. Она никогда не забывает ни врагов, ни друзей.

Герцог вновь наполнил бокалы: графин почти опустел. Сначала взгляд его нырнул ко дну сосуда, а затем чёрные глаза канцлера поднялись. Посмотрели в зелёные глаза художника.

– Запомните, мастер ван Вейт: все и всегда получают от Балеарии по заслугам.

Глава 3

Франсиску появление больного в доме не обрадовало. Дону Карлосу пришлось вновь объяснять, что цинга – тяжёлая, но не заразная болезнь, так что опасности нет никакой. Что касается детей – их событие, нарушившее привычный уклад жизни, привело в восторг.

Всё это мешало дону Карлосу работать.

Поначалу загадочный человек в основном пребывал без сознания. Сеньор Каронеро знал, что хоть все необходимые действия врача очевидны – благоприятный исход не гарантирован, раз болезнь зашла так далеко. Может выжить, может умереть: от врача это не вполне зависело. Как повезёт.

Ещё после первых процедур, пользуясь беспамятством незнакомца, дон Карлос очень внимательно его осмотрел. Стоило узнать о неожиданном госте побольше, пока тот ещё не оправился. Старый офицер заперся в комнате больного, зажёг побольше свечей.

Пожалуй, возраст он изначально оценил правильно: не больше тридцати лет, не меньше двадцати пяти. Несмотря на природную худощавость и пущее истощение от морских приключений, ясно видно: крепкие мускулы, отличное физическое развитие. Никаких видимых патологий, серьёзных шрамов тоже не видно. А что до прочих особых примет?

Никакого клейма: значит, это не каторжанин и не галерный гребец. А вот обычный заключённый – возможно, это просто так не проверишь. Характерных морских татуировок не обнаружилось. И хотя мужчина был весьма силён, на посвятившего жизнь тяжкому простонародному труду он совсем не походил. Возможно, аристократ. Или просто какой-нибудь купец, священник, служащий – любой, кто не работает руками?

О постоянном пребывании в седле телосложение незнакомца тоже не говорило. Даже если благороден, то не всадник. Что касается внешности – сошёл бы и за балеарца, и за тремонца. Может, даже за самого-самого южного норштатца… случаются среди них довольно смуглые. Поверхностный осмотр больше ничего не дал.

Дон Карлос вздохнул, плеснул себе вина, посмотрел в окно. По лёгкой ряби тянулась дорожка призрачного света луны. Только что замолкли цикады. Заняться бы в такую великолепную ночь чем поприятнее… Однако дело есть дело.

– Ну что ж, продолжим… – пробормотал сеньор Каронеро себе под нос.

Руки. Руки многое говорят о человеке. Да, ладони не были совсем уж стёрты тяжёлым трудом – но осмотрев их более тщательно, судовой врач заметил небольшие мозоли под самыми пальцами. На правой руке они были выражены гораздо сильнее, чем на левой. Чтобы подтвердить догадку, дон Карлос хорошенько присмотрелся к суставам, особенно к большому пальцу.

– Да ты, сынок, не так-то прост…

Это рука фехтовальщика, без сомнений. Очень опытного. Теперь сеньор Каронеро внимательнее отнёсся к мелким рубцам – поначалу не придал им значения, сочтя за обычные бытовые травмы. Ну да: весьма похожи на следы как тренировочных, так и заточенных клинков. Абсолютно характерное расположение по правой стороне тела. На голени, предплечье, рёбрах – значит, этот человек доспехом не пользовался. Оружие он носил с обычной одеждой.

Впервые поговорить удалось только на следующий день.

К тому времени сеньор Каронеро успел порыться в бумагах, разыскивая старые наброски – когда-то он зарисовывал буквально всё подряд. Убил пару часов, однако нашёл требуемое. Находка освежила память: лодка, которую врач видел на берегу, наверняка тремонская. Типичное судно тамошних ловцов креветок и крабов.

Герцогство Тремонское никогда де-юре не являлось частью Балеарии. Но будучи государством не слишком большим, граничащим с могучей Балеарской империей – всегда в известной степени от неё зависело. Обе стороны не испытывали радости от такого положения вещей. Поколениями тремонские герцоги грезили стать королями. А каждый император Балеарии желал когда-нибудь наконец услышать вассальную клятву некрупного, но очень богатого соседа.

Такие же мысли роились в императорских головах и насчёт норштатских государств. Лимланд тоже соблазнял правителей Балеарии. Императоры сменялись – и всё более крепла идея восстановить величие Старой Империи. Хотя бы частично. Балеарцы считали себя законными наследниками великой державы прошлого.

Когда-то, во глубине веков, одно государство занимало весь запад Ульмиса. От Южного океана до северных гор, за которыми лежит мёртвая тундра. От лимландских прибрежных скал до хребтов Ург и Восточного Леса, уходящего за пределы известного мира. Увы: с тех пор, как Старая Империя рухнула под собственной тяжестью, у новых государств Ульмиса не находилось времени и сил на изучение далёких земель. Вдумчивое исследование мира виделось задачей поколений, которым выпадет жизнь поспокойнее.

На руинах Старой Империи сложилось немало государств, но лишь Балеарская империя на юго-западе и королевство Стирлинг на северо-востоке стали по-настоящему могучими. Остальные старались держаться кого-то из доминантов или лавировать между ними.

Рано или поздно большая война обязана была случиться. Вопрос состоял лишь в том, кому достанет смелости или глупости нанести первый удар. Шестьдесят лет назад на балеарский престол взошёл Педро Фелипе – и немедленно начал войну, к которой все давно готовились.

Неудивительно, что едва Балеария сцепилась с равным по силе противником – тремонцы выступили против своего грозного соседа. Герцоги так и не короновались, но послевоенные договоры освободили их от былого влияния Балеарии. Стирлинг подмять Тремону под себя тоже не смог: слишком далеко. Баланс остался шатким.

Все понимали, что Тремона хочет быть настоящим королевством. Более того: недалёк день, когда она сама возжелает начать экспансию. Возможно, станет подчинять небольшие норштатские графства, герцогства и княжества. Возможно – даже начнёт войну с Ургвином. Рано или поздно.

Конечно, многих балеарцев подобное не устраивало. Сдержать усиление Тремоны, в идеале – и вовсе вернуться к прежнему положению вещей… Вот о чём мечтали люди старой закалки. Истинные патриоты.

Но воевать открыто никто уже не собирался. Борьба теперь разворачивалась на бумаге, в переговорных залах да по тёмным углам, где вершились тёмные дела. Это – война уже не для таких людей, как дон Карлос.

Совсем для других.

Например – для тех, которые владеют клинком, но не носят доспеха. Для тех, кто не покрывает тело сталью, а прячет сталь под плащом. Дон Карлос размышлял об этом, глядя на обессиленного незнакомца.

Итак, первая беседа состоялась отнюдь не сразу. Время от времени больной начинал бредить, но затем впервые по-настоящему заговорил.

– Я умираю, да?..

– Пока, сынок, трудно судить.

На лице незнакомца, еле освещаемом свечами, промелькнуло нечто вроде усмешки.

– Не… не жалейте… моих чувств. Если умираю, так и скажите. Смерти я не боюсь, а умереть в постели вовсе не чаял. Пусть даже в чужой.

Сентиментальность в таких вопросах сеньору Каронеро и не была свойственна – как любому врачу. Если слишком сопереживать каждому пациенту, быстро рассудком повредишься. Особенно на войне.

– Я правда не знаю. Известно лечение от твоего недуга, но я не могу уверенно сказать, что оно поможет. Либо умрёшь, либо нет.

– Мне нужно знать точно. А то как же умирать без исповеди? Не годится, сеньор…

– Для исповеди тебе потребен священник, так что это не по адресу. Я спасаю тела, а не души.

– Нет… Моя исповедь не для священника. Падре меня не поймёт. Многовато грехов. Вот знаете, статуя святой Беллы в церкви… будто корит: как ты, грешник, вообще посмел явиться сюда? Жил с Нечистым, так с ним и умирай, почто молитвы вспомнил?..

Дальнейшие слова утратили связность. Дон Карлос надеялся разобрать в этом бормотании нечто важное, но бред и был бредом. Затем мужчина опять пришёл в себя.

– Вы ведь военный, я вижу.

– Военный. Карлос Мигель Каронеро, лейтенант имперского флота. Судовой врач «Белла Светлейшая»… если ты слышал о флагмане адмирала де Сонгре, конечно.

– Как не слышать… Да вы большой человек. Только такому исповедь и доверю… А также доверю последнюю просьбу, коли выйдет, что умираю. Вы же славный воин Балеарии. Вы не откажете.

– Из меня плохой проводник на Небеса.

– Зато вниз… хороший. Как крестили, я с Творцом Небесным мало дел имел… Больше ждал, пока снизу заговорят. Дескать: сменяй душу на удачу, не видала Преисподняя убийцы лучше. Ну нет… При мне душонка-то пока. Да и удача, раз оказался здесь… Не отдал я душу Творцу Небесному, а Нечистому подавно не видать её при моей жизни. Но если подумать… Невелика ценность в моей душе. Её не отмыть. Я не уважал ни мирские, ни высшие законы. Что мне крест да хоругви… хрень собачья. Перекрестие эспады и флаг. Вот в это я верил, сеньор…

– Имей в виду, сынок: я не священник, тайну исповеди соблюдать не стану. Сейчас я исполняю свой долг и только. Мне ни к чему знать, убийца ты или нет. Потом будет иначе, если выживешь.

– Оттого и любопытно, выживу ли. Мне много лет не с кем было о жизни поговорить: такая уж вышла жизнь. Перед смертью должно поделиться с… С тем, кто выслушает самую суть, а не станет призывать покаяться.

– Ты лучше выпей вот это, чем тратить силы на болтовню.

Полубредящий незнакомец пил, сильно морщась. Глотал с большим трудом. Дон Карлос не пожалел на снадобье лимонов – пусть они были значительно дороже, чем лаймы. Морской опыт давно убедил его, что лимон несравнимо эффективнее.

– Я ни о чём не жалею… так и запомните. – пробормотал больной.

И более в тот вечер ничего связного уже не произносил.

Подозрения сеньора Каронеро лишь укрепились. Следующим утром он навестил альгвасила Кристобаля, рассказав обо всём. Альгвасил – типичный полувоенный из числа не нюхавших крови и пороха, отнёсся к донесению с чрезмерным энтузиазмом. Горячо убеждал дона Карлоса немедленно отдать подозрительного человека ему. Врач предложение отверг: ведь для начала незнакомца предстояло спасти.

Однако осторожность не помешает, в этом дон Карлос убедился. Так что под конец недели, когда загадочный мужчина окончательно пришёл в себя, его правая рука была прикована к мощному каркасу кровати. Никакой возможности освободиться. Во-первых, больной был ещё достаточно слаб, а во-вторых – один из сыновей врача нехитрую работу выполнил на совесть.

Он же сторожил пациента большую часть времени, причём отец строго запретил юноше вести с ним какие-либо разговоры. В исполнительности сына дон Карлос не сомневался. Что до лечения, то ничего хитрого в нём по-прежнему не было: давать снадобья против цинги и пищу, когда имелась возможность это делать. И ждать.

Удостоверившись, что пациент уже в ясном сознании, старый моряк решил побеседовать с ним всерьёз.

Больной, похоже, почти не помнил последних дней – и едва ли сейчас твёрдо знал, что говорил хозяину дома накануне. Однако сделался вполне бодрым: в теле стало больше жизни, с лица не сходила кажущаяся немного зловещей улыбка. Из-за отросшей бороды трудно было рассмотреть лицо. Выглядела она ужасно нелепо, совсем мужчине не шла. Наверняка в обычной ситуации он брился начисто.

– Рикардо, оставь-ка нас вдвоём. Займись каким-нибудь делом.

Юноша был рад найти занятие поинтереснее. Сеньор Каронеро запер дверь и присел напротив незнакомца, многозначительно выложив на стол пистолет. Незнакомец следил за врачом с живым интересом. Глаза так и блестели в полумраке.

– Помнишь ты или нет, представлюсь ещё раз: Карлос Мигель Каронеро. Теперь, сынок, самое время тебе назвать своё имя.

Характерное движение глаз в сторону, миг промедления.

– Иньиго.

– Что-то не быстро ты имя вспомнил…

С кровати послышался смех.

– Вы проницательны, сеньор Каронеро. Я его выдумал только что. Обыкновенно продумываю все детали заранее, но нынче немного не в форме.

– Ну… Видимо, настоящего имени ты по доброй воле не скажешь. Не суть важно: пусть и Иньиго. Расскажи-ка, Иньиго, откуда ты пришёл к этому берегу? Как тебя занесло в море?

Иньиго, как бы его ни звали на самом деле, устроился на кровати поудобнее – насколько это позволяла цепь. Теперь дон Карлос понял, что по-балеарски его собеседник говорит абсолютно чисто. Даже без какого-нибудь провинциального, пограничного акцента: как настоящий марисолемец. Но это ещё ничего не значило.

– Я никогда не любил море, вот оно мне и ответило тем же. Думаю, вы уже догадались: я совсем не моряк. Мало имел надежды пройти большой путь по воде в одиночку, без опыта, да ещё на этой жалкой посудине. Но так сложились обстоятельства… Меня долго мотало по морю, по каким-то безжизненным островам. Сам не знаю, сколько: потерял счёт дням после месяца. Едва припасов хватило, да попалось по пути кое-что.

– Увлекательная история, но я знаю морские байки получше. Ты не сказал того, о чём я спрашивал.

– А я на допросе?

– Пока нет, но я рассчитываю на ответы. Хоть бы из благодарности: я спас твою жизнь. В камере ты бы недолго протянул.

– Что скажешь… Я благодарен, конечно. Но как знать: может, вам не стоило меня спасать?

– Позволь-ка, сынок, мне задавать вопросы.

Иньиго кивнул.

– Вот и молодец. Оставим пока вопрос, откуда ты чудесным образом взялся в море: пусть хоть ангелы Творца Небесного спустили тебя на тремонскую лодку. Чем ты занимаешься, Иньиго?

На этот раз ответ прозвучал без малейшего промедления – и чётко. Назвавшийся выдуманным именем явно говорил о том не впервые. Привык к такому вопросу.

– Я, сеньор, занимаюсь делами государственными.

– Это как раз ясно. – врач нахмурился, наклонился вперёд. – Делами какого именно государства?

Теперь Иньиго ответил далеко не сразу. Однако он не отводил глаз. Ничто в позе и взгляде Иньиго не позволяло заподозрить, будто он подбирает слова, пытается что-то разгадать в доне Карлосе, как-то его перехитрить. Пациент просто сознательно держал паузу. Словно был… немного обижен, что ли?

– Вот, выходит, как обстоит дело… Коль скоро я в Балеарии, а вы – офицер имперского флота, то суть подозрений ясна. Вы полагаете, я служу врагам этой благословенной страны? Тремоне, скажем – раз опознали посудину?

– Подозреваю, сынок. Люди вроде тебя не появляются на балеарском берегу просто так. Под чужим именем, на лодке из другой страны, со странной историей без подробностей.

– А вы желаете подробностей? Их много… Устанете слушать. Лодка тремонская, это верно. И я думаю, очевидно: вряд ли на ней оказалось бы довольно припасов на месяцы, кабы снаряжали судно для одного человека. Но… Сами видите, досталось оно одному.

– Ты снова уклоняешься от вопроса. А я ведь хочу говорить по-хорошему.

– Ох, ну только не угрожайте мне, сеньор! – Иньиго саркастически захихикал. – Вот уж правда, пуганого пугаете. Я не ответил на вопрос, потому что вы всё равно не поверите мне на слово. Ну хорошо, скажу так: я служу Балеарии. Вас это в чём-то убедило?

Дона Карлоса это, конечно, не убедило ни в чём. Скорее наоборот: теперь он полностью уверился, что имеет дело с личностью крайне тёмной. Такой омут, где водиться может что угодно. Это явно выходит за пределы долга и компетенций судового врача. Не лыком шит парень – кем бы ни являлся. Опытен не только в обращении с клинком.

Вопрос Иньиго явно был риторическим, впрочем. Дону Карлосу стоило сказать совсем о другом.

– Сынок, я врачебный долг исполню: сделаю всё, чтобы ты выжил. А прочим станут заниматься люди, дававшие иные присяги. Утром же с ними поговорю на эту тему… Пока ограничусь простым предупреждением: если ты думаешь, что набрался сил для какой-нибудь глупости, то напрасно. Прикован ты надёжно. И должен был заметить – в этом доме мужчины начеку.

– Ваш сын упорно неразговорчив. Правда, знаете… временами неосмотрителен.

Сеньора Каронеро эти слова слегка рассердили. Он потянулся к пистолету – однако этот жест не возымел никакого действия на подозрительного человека.

– Имей в виду, сынок: ноги мои шевелятся еле-еле, зато со скоростью и твёрдостью руки полный порядок. Если что – пристрелю тебя без малейших сомнений и горевать не стану! Я твою жизнь спас, я и заберу.

– Да вы, сеньор, прямо Творец Небесный.

– Плохой предмет для иронии, поверь мне.

– Верю-верю. Жаль, вы не согласитесь освободить меня от цепи, чтобы по-дружески помериться быстротой и твёрдостью рук. Я чувствую себя паршиво, но… сильно сомневаюсь, что уступлю вам.

– Именно поэтому ты на цепи.

– Я догадался: похвальная осмотрительность. Вы, сеньор Каронеро, несомненно достойнейший муж Балеарии. Великая страна наша поднялась на плечах таких, как вы. На них всегда и будет опираться. Отрадно, отрадно быть сведённым судьбой именно с вами! Вот что… Вы, так сказать, желаете дать положенный ход ситуации, которая у нас сложилась?

– Верно подмечено.

Иньиго снова поёрзал, пытаясь сесть более прямо. Либо у него имелись самые веские основания для спокойствия, либо хладнокровию этого человека стоило всерьёз позавидовать. Возможно – верно было и то, и другое.

– Надеюсь, вы сочтёте достаточно безопасным дать мне перо и бумагу. Я полагаю, здесь какой-то маленький городок? Значит, прямо на месте вы не передадите мой вопрос человеку, способному взять его на себя. Что тут обыкновенно происходит: пьяные драки? Раз подозреваете во мне тремонского шпиона – дело серьёзное. Такое необходимо донести до… компетентных людей.

Дон Карлос не прерывал Иньиго. Тот развивал интересную мысль.

– Так вот. Я напишу кое-что: буквально пару слов. Небольшого клочка бумаги довольно. Желаете отдать меня в руки властей? Пускай эта бумажка непременно к ним попадёт. Всё одно, к кому именно. Я не прошу нести её по определённому адресу, дабы не вызвать обоснованных подозрений. Главное, чтобы бумагу передали любому, кто в вашей местности занимается делами Тайной королевской канцелярии. Это совершенно естественное действие: кому ещё доносить о тремонском шпионе?..

От бумаги и пера действительно опасности не ожидалось. К тому же поведение Иньиго стало более загадочным – но зато менее подозрительным. Его совсем не страшила перспектива встречи с Тайной канцелярией. А эта организация в Балеарии пугала кого угодно.

Мужчине и правда хватило нескольких слов – накарябанных, из-за цепи и необходимости писать полулёжа, с большим трудом. Лист он сложил вчетверо. Бумага полетела с кровати на стол. Дон Карлос потянулся к ней: Иньиго вновь заговорил именно в этот момент.

– Хочу вас предупредить, сеньор Каронеро… Куда лучше для вас просто убить меня и бросить в море, чем прочитать это. Или, тем паче, поднять вокруг моей скромной персоны какой-нибудь шум… А шум неизбежен, если вы отправите меня в тюрьму. Слишком большое событие: шпионов ловят не каждый день. Передайте бумагу прямо в руки человеку уполномоченному. Любому. Иначе, я боюсь, вся эта история может быть… принудительно предана бесповоротному забвению. Что не в ваших интересах, верно?

Дон Карлос даже утра не стал дожидаться. Сын сторожил Иньиго, пребывавшего в полной расслабленности, пока морской офицер наносил ночной визит сеньору Кристобалю. На не в меру впечатлительного альгвасила рассказ врача возымел действие большее, чем следовало. Он сначала порывался изучить бумагу, затем – бросить её в огонь. Только настойчивость дона Карлоса убедила Кристобаля дать обещание: он завтра же направится в соседний город. И подозрительный вопрос, возникший в Касорло, передаст специалистам по подозрительным вопросам.

Почти неделю после этого не происходило ничего. Иньиго оставался под присмотром, продолжал набираться сил. Ухаживали за больным сыновья сеньора Каронеро, наследующие профессию отца – но теперь уже частенько при его вооружённом присутствии.

К вящему неудовольствию Франсиски, альгвасил Кристобаль навязал пребывание в доме совершенно бестолкового солдата. Тот раздражал чету Каронеро заигрываниями с их старшей дочерью, но едва ли мог принести какую-то пользу.

Иньиго, с которого почти сошла сыпь, убеждал хозяев, что абсолютно не собирается бежать – хотя, якобы, способен сделать это легко. От прочих бесед уклонялся, хотя пару раз хозяин дома пытался выведать у загадочного гостя что-то ещё. Без толку.

За эти недели семейство Каронеро даже успело немного привыкнуть к Иньиго. Размеренная жизнь маленького прибрежного города быстро поглощает всё, что волны выносят на берег. Какое бы изменение ни произошло, оглянуться не успеешь – и оно делается частью обыкновенного течения событий.

За это старый моряк и любил беззаботный Касорло.

В городке не подозревали о тревожных деталях: жители лишь знали, что странного незнакомца выхаживают в доме Каронеро и нет никакого повода для беспокойства. Солдат Кристобаля оказался пускай бестолковым, но не болтливым.

Хватило пары дней, чтобы сплетни перестали вращаться вокруг морского происшествия и вернулись к темам обыденным: вроде морального облика чей-то дочери или мрачных жизненных перспектив чьего-нибудь сына. А также улова креветок, подорожания оливкового масла, планирующейся через месяц свадьбы – и других важнейших для этого крохотного мирка вопросов.

В середине недели отец одной из местных скороспелых девиц накостылял Пепе – тому самому повесе, который обнаружил лодку Иньиго. И тогда фокус общественного внимания сместился окончательно.

А в последний день той недели, едва забрезжил рассвет, в Касорло въехал большой закрытый экипаж.

Дон Карлос заметил его издалека по случайности, потому как в ту ночь ему не спалось. Отличная карета на рессорах, и лошади были запряжены холёные. Ко всему прочему, позади экипажа ехали двое всадников: в гражданском платье, но вооружённые короткими аркебузами.

Ясное дело – прибыл непростой человек. Как и следовало ожидать, экипаж направлялся к дому сеньора Каронеро. Провожатые гостям города не потребовались, альгвасила Кристобаля видно не было.

Всадники перед домом спешиваться не стали. Из кареты вышли двое – но, учитывая солидные размеры экипажа, нельзя было увериться, что внутри нет других людей. Велев Франсиске сидеть наверху вместе с детьми, дон Карлос отправился встречать гостей – долгожданных и неожиданных в равной степени.

Двое мужчин, появившиеся в дверях, производили тяжёлое впечатление.

Один, одновременно изысканно и неброско одетый, мягко улыбался и очень пристально глядел. Говорящий контраст: вот такие и занимаются в Балеарии «делами государственными». Второй же был одет простонародно. Полный, с сальной кожей, залысинами и проседью. На первый взгляд – простой забулдыга, но то на первый. От толстяка веяло могильным холодком.

Да, вот так дон Карлос и сказал бы о гостях: это люди с запахом могилы.

– Лопе де Гамбоа. – представился хорошо одетый незнакомец.

И протянул дону Карлосу несколько бумаг. Документы имели такие подписи и печати, что словно весили не меньше хорошего кирпича. Лопе де Гамбоа приехал не из большого города неподалёку – из самой Марисолемы. Бумаги, которые он привёз, могли открыть любые двери в Балеарии не хуже тарана.

Его спутник не представился.

– Сеньоры, прошу за мной.

Иньиго сначала разворчался: был недоволен, что его разбудили так рано. Однако, едва завидел гостей из столицы – сразу оживился и даже обрадовался. Было легко заметить: больной и неопрятный толстяк узнали друг друга.

– Какая прелесть… – Иньиго сонно потёр глаза. – Едва вернулся в Балеарию, как уже вижу твою толстую рожу. Как же я по ней скучал!

– Это он? – спросил Лопе толстяка.

– Он самый. Оброс только…

– Прекрасно. Сеньор Каронеро! Обладая на то полномочиями, я забираю этого человека с собой. Не беспокойтесь об альгвасиле… Кристобале, верно? Он будет уведомлён надлежащим образом. Этот человек сможет самостоятельно спуститься вниз? Я могу пригласить людей, оставшихся на улице…

– Как только меня избавят от цепи, ещё как смогу! – опередил врача Иньиго.

– Он не вполне здоров, но поездку перенесёт. И ходить может. Должен лишь отметить то, что касается медицинских вопросов: он нуждается в…

Лопе де Гамбоа поднял ладонь, и хозяин дома сразу замолчал.

– Не беспокойтесь, сеньор: о здоровье этого человека есть кому позаботиться. Однако же мы спешим, потому прошу освободить нашего общего друга как можно скорее. А ты… – Гамбоа обратился к толстяку. – …ты больше здесь не нужен. Спускайся, будь добр.

Пока старший сын сеньора Каронеро возился с цепью, создавая тем немало шума, Лопе де Гамбоа кивнул в сторону: дал хозяину понять, что желает поговорить наедине. Дон Карлос провёл его в кабинет.

Общаться с людьми из Тайной канцелярии ему прежде доводилось лишь пару раз – причём то были служащие невысокого чина. Да и сколько лет прошло… Людей вроде Лопе де Гамбоа врач всегда представлял именно такими: неприметными, очень спокойными, абсолютно уверенными в себе. Голос столичного гостя звучал приторно мягко, но за этой сладостью ощущалась и твёрдость. Будто металл мёдом помазали.

– Дон Карлос! В первую очередь я обязан… Ах, даже не просто обязан, но также почту честью и немалым удовольствием поблагодарить вас. За исполнение простого, но такого важного в наше время долга. Долга бдительного гражданина Балеарии и медика королевского флота.

– Имперского флота, сеньор. Я служил империи.

Лопе де Гамбоа не скрыл, что ему очень понравились эти слова.

– Как и все мы, сеньор. Как и все мы… Во всём, от и до, вы поступили верно – полностью подтвердив свою безупречную репутацию.

– Моя репутация так известна в столице?

– Мне, сеньор, по долгу службы известно многое. Я знаю всё важное обо всех людях, которых государству необходимо знать. Однако я здесь не только ради благодарностей. Уполномочен лично передать вам скромную награду за верность короне. Она же – компенсация за все нечаянно возникшие неудобства.

Тяжёлый звук, с которым кожаный мешочек опустился на стол, не оставлял сомнений: наполнен кошель золотом. Даже не серебром. Это огромные деньги… Старый офицер покачал головой.

– Награду я не приму. Речь об исполнении долга верного подданного Балеарии, как вы верно заметили. Таковой долг не требует оплаты.

Гамбоа вздохнул: мягко, но с явным неудовольствием. Так ребёнка уговаривают есть кашу.

– Сеньор Каронеро, я всё-таки вынужден настаивать: примите. Это не только награда и компенсация. Это… своего рода плата за одну простую услугу.

– За какую же?

– Речь об услуге забвения. Вы каждый день забываете какие-то мелочи, правда? Пусть же всё, что случилось здесь, окажется одной из таких мелочей. Понимаете… В бреду болезни люди иногда несут всякую околесицу. Опытный врач, каковым вы являетесь, не придаёт подобным вещам никакого значения, верно? А мудрые люди не склонны совершать глупости.

– И вы, конечно же, ничего мне не объясните.

– Конечно. Вы, дон Карлос, умудрённый жизненным опытом человек. Совершенно очевидно, что вы осознаёте: не следует задавать вопросы, на которые лучше не получать ответов. Поймите правильно! Я не пытаюсь вас купить. Подобное было бы оскорбительно, причём для нас обоих. Эти деньги – прежде всего жест благодарности со стороны королевства. Вроде содержания, которое полагается ветерану за подвиги в Великую войну. Вы, можно сказать, вновь совершили небольшой подвиг.

– О моих прежних подвигах не велели забывать.

– Конечно. В военное время всякий подвиг должен быть воспет! А вот настоящие герои мирного времени – это… скажем так, очень тихие люди.

Спорить было бесполезно. Да и неуместность своего естественного любопытства дон Карлос осознавал прекрасно. Он не столь уж многое понял из путаных слов Иньиго – которого, конечно, в действительности звали иначе. Но даже из того малого можно было сделать серьёзные выводы. Можно было… но явно не стоило. Лопе де Гамбоа был прав: ответы на некоторые вопросы знать ни к чему. Особенно семейному человеку, которому повезло пережить столь много опасностей. Не следует лишний раз искушать судьбу.

Дону Карлосу осталось лишь сопроводить гостей к выходу. Иньиго шагал нетвёрдо, зато выглядел радостным. Во дворе оказался ещё один человек, вышедший из кареты: столь же обыкновенный, как все остальные столичные гости Касорло. Он покрыл плечи освобождённого плащом.

– Всего доброго, сеньор Иньиго! Как знать: может, мы ещё свидимся.

Иньиго, не без труда забирающийся в экипаж, обернулся через плечо.

– Я не из тех людей, с которыми ищут встречи. Будьте счастливы и благоразумны, дон Карлос.