Текст книги "Ужасный век. Том I (СИ)"

Автор книги: Андрей Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 56 страниц)

Глава 10

Общество, которому Фелипе де Фанья желал представить Ишмура, приняло старца со смесью любопытства и скептицизма. Тайный союз объединял людей, которые на свои цели смотрели с разных позиций.

Одни привыкли мыслить сугубо практически. Немногословные, но мудрые речи Ишмура о переменах увлекали их – однако такие люди не видели всей значимости фигуры, представшей перед собранием. Для них Ишмур был лишь каким-то диковинным мудрецом – не более.

Но другие были похожи на самого Фелипе, и они поняли куда больше. Хотя о встрече на острове, куда Фелипе попал неведомым образом и откуда не менее удивительным путём вернулся, он никому не рассказал.

Немудрено: прозвучало бы бредом. Их обоих – Фелипе и Ишмура, сочли бы за безумцев.

Но Ишмур объяснил учёному, вновь на примере закрытых повязкой глаз, что дело не в видимом. Важны суть вещей и суть речей: потому старец остался доволен тайным балеарским обществом.

– Те самые люди, которые нужны… Те, кого я так долго ждал.

– Если бы они увидели то, что видел я!

– Им ни к чему.

Фелипе не смел спорить. В конце концов, ему было лестно среди посвящённых являться самым посвящённым. Он заслужил такой статус: многолетним кропотливым трудом, огромным багажом накопленных знаний.

Тайные встречи проходили раз в две недели, и Ишмур успел побывать на них дважды. Остальное время он проводил в доме Фелипе, стоявшем в самом центре Марисолемы. Учёный предложил гостю в распоряжение весь третий этаж: исключительно из вежливости, поскольку понимал, что Ишмур не нуждается ни в чём.

Он ведь не был человеком, это ясно. Кем же был? Этого Фелипе де Фанья пока в полной мере не осознал – а догадками делился лишь с бумагой, в запертом на ключ кабинете. Лишь свечи и луна в такие моменты составляли ему компанию.

Слуги в доме были не из болтливых, что кстати: ведь старец немало их удивлял. Это члены тайного общества видели его недолго. Иное дело в доме: Ишмур не притрагивался к пище и не требовал никакого ухода, хотя определённо был слеп. Он практически не покидал самую маленькую, самую дальнюю комнату третьего этажа – а из-за закрытой двери никогда не доносилось ни звука.

– Я не пробуду у тебя долго. Довольно скоро нам предстоит дальняя дорога.

– Я поеду с вами?

– Конечно. Разве ты не собираешься пройти этот путь до конца?

Фелипе не поинтересовался, куда они отправятся и когда именно.

Ишмур отказался обучать балеарца языку, на котором писал – однако сам фолиант не отобрал. Поначалу де Фанья всё-таки осмелился настаивать. Ответ был простым: он прочитает манускрипт, когда это будет нужно.

За эти недели лишь однажды произошло значительное событие. Оно в какой-то степени запутало Фелипе де Фанью, но многое для него и прояснило.

Ишмур сказал, что желает посетить храм. И сделать это в такое время, когда они с Фелипе никого не побеспокоят, а им никто не станет мешать. В ответ учёный, беспокоящийся насчёт возможного внимания к старцу – что было способно принести лишь вред, поинтересовался: не подойдёт ли иное святое место? Потише, чем храм?

Оказалось, что подходит любое. И тогда, посреди лунной ночи, они направилась в монастырь Сан-Бернардо.

Местный настоятель был связан с доном Фелипе многим. И дальним родством, и совместными научными изысканиями – и даже некоторыми щекотливыми делами, о которых не стоило лишний раз вспоминать. Потому он согласился ненадолго предоставить гостям скромную старую часовню, не задав никаких вопросов.

И славно. Что Фелипе де Фанья сумел бы ему ответить?

Под святыми каменными сводами было абсолютно тихо. Пусть и редко пользуясь часовенкой, монахи ухаживали за ней: внутри оказалось чисто, даже все многочисленные свечи стояли на своих местах. Фелипе осталось их только зажечь. Тусклый свет лёг на святые образа, алтарь и статую Беллы, Благостной Девы. По стенам заплясали тени.

– Ты верующий, Фелипе?

– Был верующим. Сейчас я уже не знаю, во что верить.

– Будто другие знают! Они верят в некий Порядок, который сами же и создают. Вера людям затем и нужна… Равно как и наука. Чтобы упорядочить окружающее. Но потом наука ломает привычные устои, а вера толкает к войнам. Вся суть мира в этом противоречии.

Ишмур неторопливо и почти беззвучно вышагивал по молитвенной зале. Хотя глаза его были закрыты тканью, как и всегда, старик будто осматривал обстановку. Несомненно, он что-то видел, однако что именно и каким образом – Фелипе даже не догадывался.

Наконец Ишмур остановился напротив статуи святой Беллы.

– Эта женщина отдала всё, чтобы изменить мир. Без колебаний отдала свою жизнь. Она сгорела, чтобы народ увидел свет того костра и пошёл к нему из тьмы. Как думаешь, Фелипе: не потому ли ныне, пред устрашающим порогом перемен, человеки вновь стали жечь женщин на кострах? Быть может, они надеются увидеть новый указующий свет?

– Вы говорите об охоте на ведьм? Возможно, Церковь и правда толкает на это страх грядущего, но едва ли речь об осознанном страхе. И ещё замечу: в Балеарии подобного почти не происходит. Колдовство принялись вовсю преследовать на севере – когда стирлингский епископ написал ту книгу. «Пламя очищающее».

– Довольно глупая книга. Её автор кое-что увидел, но почти ничего не понял. А остальное понял неправильно.

– Наше духовенство тоже не согласно с позицией епископа Корнелия. Он полагает, будто смерть, подобная смерти Благостной Девы, очистит души слуг Нечистого. Но это безумная идея. Люди, принявшие святую веру от женщины, теперь в женщинах же углядели врага всему святому! Увы, но в Стирлинге и королевствах, на которые он имеет влияние, учение Корнелия пугающе популярно.

Ишмур покачал головой.

– Ты не смотришь вглубь. Ты должен был понять, что это праздный вопрос – значит, объяснения бессмысленны. Полагаешь, будто рассказал нечто, чего я не знаю? Из истории с этими кострами можно сделать лишь один полезный вывод: человекам необязательно знать, зачем они делают что-то. Важно лишь то, что они делают.

И правда: ведь сам Фелипе понятия не имел, зачем отправлялся в море на том корабле. Важно оказалось лишь то, что учёный предпринял путешествие, изменившее его жизнь. Возможно – изменившее нечто куда большее, чем жизнь одного человека.

– Попытки цепляться за Порядок таким образом, Фелипе, только приближают Хаос. Церковь сама подталкивает перемены, которых не желает.

– Зато перемен желаем мы.

– Это ты их «желаешь»… Для меня слово неподходящее. Я сам – часть этих перемен. Часть силы, которая рано или поздно указывает людям новый путь. Можно даже сказать, что я – самая суть перемен.

Пожалуй, впервые Ишмур заговорил об упорядоченном и хаотичном настолько конкретно. Речи, которые он вёл в тайном обществе, были куда более осторожными. Фелипе уже почти ощущал готовность понять то, что слишком рано объяснять другим. Ну а пока – набрался смелости для вопроса.

– Зачем мы пришли сюда, Ишмур?

– Я хотел поговорить… Но не с кем.

– Мы ведь здесь одни.

– Именно. Я хотел поговорить с тем, к кому приходят в подобные места.

В голове Фелипе мелькнула страшная догадка: пугающая всеобъемностью и безысходностью. Неужели?.. Голос учёного дрожал:

– То есть… вы хотите сказать… что Творца Небесного нет?

– Он безмолвствует.

Это были слова, способные напугать любого. В самые тёмные времена, в разгар войн и эпидемий, некоторые позволяли себе говорить: Творец Небесных отвернулся от людей. Одни тем оправдывали свой отказ от веры – а значит, и от диктуемых ею заповедей. Другие, напротив, подобными речами призывали к истовым молитвам о спасении.

Но так или иначе – это были пустые разговоры. Ни простой человек с крестиком на груди, ни высший церковный иерарх никогда не видели Творца Небесного. И не слышали его голоса. Они были совершенно равны в неспособности судить, присутствует ли Всевышний рядом.

А вот Ишмур судить об этом, вполне вероятно, мог.

– Что это значит?

– Не так уж много. Нам важны человеки.

Фелипе было трудно понять картину, которая вдруг обрела новую линию координат. Он, будучи искушённым в богословии, прекрасно понимал суть Света и Тьмы. Теология этой вечной борьбе и была посвящена: в масштабах от всего мира до конкретной души.

Как пересекалась эта простая картина с двумя ориентирами, лежащими в совсем иной плоскости – с Порядком и Хаосом? Учёный догадывался, где в этой системе стоит Ишмур. Конечно, он не имел отношения ни к Свету, ни к Тьме. И тем более, говоря о переменах, являлся противником Порядку.

Но как Творец Небесный и Нечистый, если в действительности существуют, отнеслись бы к Ишмуру и людям, которые пойдут за ним? С одной стороны, Фелипе де Фанья был готов предположить: Свет и Тьма, привычные каждому категории, составляют собой Порядок. Но обычный богослов, очевидно, сказал бы иначе. Любые перемены в мире он назвал бы или добром, или злом – а потому определил бы в союзники Ишмуру или Творца Небесного, или Нечистого.

Так много вопросов, так мало ответов! Фелипе де Фанья ничего не произнёс вслух, но Ишмуру его мысли всё равно оказались слышны.

– Не забивай себе голову Светом и Тьмой. Для нас между ними почти нет разницы.

– Почти?

– Тот, кто должен быть здесь, молчит. Те, кто призван служить ему, уже давно претворяют только собственную волю. Однако вот Тьме по-настоящему служить не перестали… Встань здесь.

Фелипе повиновался, встав лицом к стене. Из-за спины послышался скрежет: Ишмур передвинул что-то. Тусклый свет пришёл в движение, тени изменили форму. Значит, старец разместил позади учёного тяжёлый напольный канделябр. Осветив стену, свечи ярко очертили на ней тень Фелипе.

И не только его тень.

К своему ужасу, рядом с собственной фигурой Фелипе де Фанья увидел и другие. Женские. Силуэты тех, кого в часовне не было. От неожиданности он закричал: вопль раскатился по залу, наверняка потревожил монахов, однако на это учёному было плевать. Он обернулся, но зажмурившись – и едва заставил себя поднять веки.

Нет, никого больше за спиной не было: только Ишмур. Видение. Наваждение. Что-то подобное. На лбу выступил пот, и напрасно Фелипе старался унять дрожь в пальцах.

– Они, Фелипе, будут цепляться за Порядок изо всех сил. И не только в силу своей естественной природы… Но также потому, что в молчании со стороны Света – шанс Тьмы на полную власть. О, не сомневайся: из их лживых уст польются самые сладкие, самые убедительные речи о том, сколь ценен Порядок и как страшны перемены! Они пойдут на всё, что в их силах… Но мы справимся. Ты не должен бояться этих женщин. Знай: они сами в страхе. О да! Дрожат, словно листья в их мрачном лесу.

Теперь учёный понимал гораздо больше. Конечно, далеко не всё – и может, это к лучшему, потому что таковое понимание совсем не радовало. Не только людям, боящимся перемен, ему предстоит противостоять. Старец сказал «женщины», но Фелипе сразу догадался: он видел не людей. Лишь тех, кто выглядит подобно людям.

И хотя Ишмур велел не бояться, исполнить его наказ было затруднительно.

– Вы спрашивали, во что я верю… Я твёрдо верю в одно, Ишмур: перемены нельзя остановить.

Старец ничего не ответил. И мускулом на лице не повёл: лишь развернулся и направился к выходу. Фелипе остался наедине со своими размышлениями.

А дома, едва запершись в кабинете, учёный бросился записывать. Перо выскальзывало из пальцев, чернила оставляли на бумаге безобразные кляксы, но ему было всё равно. После Фелипе открыл драгоценную книгу. Казалось, будто в убористых строках стало куда больше понятного, чем прежде.

Он уснул прямо за рабочим столом.

Глава 11

Нанятая карета была довольно дешёвой и рессор не имела – а потому неприятно подпрыгивала на булыжной мостовой. Зато вместе с ней подпрыгивала и солидная грудь молодой балеарки, что представляло собой приятное зрелище.

Фидель был пьян, но ровно настолько, чтобы не потерять контроля над собой и ситуацией. Большего он себе обычно не позволял. Весь вечер тайных дел мастер кутил там, куда пускали людей простых, но где имело смысл платить дорого. Иного досуга у Фиделя почти не имелось. Либо упражнения в фехтовании и стрельбе, либо это. Сегодня был такой вечер, когда эспаду в руки брать не хотелось, а вот женские округлости – очень даже.

– И что же я могу сделать для королевства?.. – промурчала девушка, пальцы которой уже совершенно ничего не стеснялись.

Фидель точно помнил, что не сболтнул ей лишнего. Напел про мирную государственную службу.

– Многое, радость моя. Вот приедем – и узнаешь.

День выдался какой-то дурной, и Фидель чуял недобрые предзнаменования. Шутка ли: с утра его потянуло в церковь! К подобному тайных дел мастер был совершенно не склонен.

Под святыми сводами нормальные люди находят сочувствие и утешение. А Фидель, стоя перед святыми образами и статуей Благостной Девы, ощущал только молчаливый укор. Неудивительно – при его ремесле и его истории жизни. Фидель даже примерно не представлял, скольких людей убил: считал когда-то, но в районе полусотни сбился. Одно ясно – такие грехи не замолишь. И пусть! Фидель точно знал, ради чего совершает тот или иной поступок. И ни об одном, пожалуй, не сожалел.

Нечистый ведает, отчего потянуло в церковь. Фидель и молитв толком не знал, а священник будто почуял в нём тьму, хотя нисколько не должен был. Это было тихое, сонное утро. Слова находились с трудом. Мозг будто скрипел, как старые дверные петли.

– Вы, Белла, скрывать не буду – дама мною не очень-то почитаемая. И просить мне особо нечего, скверный я слуга Творцу Небесному. Вот для государства – хороший. Парням вроде меня, знаете, смерть-то нипочём… Но вы б сберегли меня пока что. Авось пригожусь.

Ответа он не ждал. Церковь создана быть приютом заблудшим душам – но душа Фиделя, вероятно, давно зашла слишком далеко. Как и говорил Гамбоа, райских кущ он не заслуживал: только лишь стеречь врата чертогов Творца Небесного. Охранять тех, кто Рая достоин.

Потом тайных дел мастер бесцельно слонялся по городу. Зачем-то купил себе новую шляпу, объелся жареных креветок и долго слушал музыкантов на бульваре, что возле Полуденной площади.

Вечер Фидель встречал, глядя на тёплый свет из окон в центре Марисолемы. Сгущались сумерки, а дом начинал шуметь: съезжались гости. Скоро начнётся званый ужин, а может быть, даже бал – кто их разберёт. Фиделю тот дом был отнюдь не чужим, но увы – его там никто не ждал, и потому на душе становилось погано.

Тогда родилась превосходная идея: нужно напиться и найти себе бабу. Фидель обычно имел массу свободного времени и в деньгах большого стеснения не знал, так что рисковал спиться – кабы не обязательства. Он должен был держать себя в форме, не расслабляться через меру и, что самое важное – не привлекать к себе внимания.

По счастью, кутить в Марисолеме умели лучше, чем где бы то ни было, так что требовалось просто не слишком вызывающе сорить деньгами. И не напиваться до беспамятства. Придерживаться образа человека со средним содержанием, не очень-то обременённого службой. Не более того.

Эта брюнетка была шлюхой, разумеется. Но достаточно хорошей, чтобы о таковом обстоятельстве Фидель мог легко забыть. Направление кареты её несколько разочаровало – если не сказать, что обеспокоило.

– Ты живёшь за каналом?..

Ну да: ночевал Фидель в месте, явно не соответствующем количеству денег в кошеле. Именно из соображений скрытности. Девушке это показалось странным.

– Не живу. Мы просто туда едем, потому как там тише да удобнее. А тебе не всё равно?

– Да кто ж знает, что у тебя на уме?

Сказано было с кокетством, но нотку настороженности девушка скрыть не смогла. Однако денег у Фиделя имелось достаточно, чтобы проститутка была готова рисковать – это главное.

Самая неприятная сторона профессии Фиделя заключалась в том, что он не мог позволить себе сближаться с людьми. Особенно с женщинами. Привязанности сильно мешали бы работе, и риск для секретности недопустимый. Женщинам пристало вращаться в свете, а Фидель был человеком тени.

Иногда от этого становилось обидно.

Иной раз по службе приходилось проводить много времени в свете. Конечно, сидя на тёмном балконе или изображая слугу – к которым, как известно, никто не присматривается. Фидель ловил себя на мысли, что добился бы многих из женщин, которые кружились вокруг. Он был недурен собой, не нищенствовал, да и хорошо говорить умел. Не самым высоким стилем, быть может, но что с того?

А уж узнай великосветские дамы, чем Фидель занимается, что он сделал за эти годы для королевства… Тут уж любая не устояла бы, это точно! Тайных дел мастер подобных даров от родины заслужил. Чем он хуже любого из героев, которым ставят памятники, посвящают пьесы и поэмы? Ничем.

Но довольствоваться оставалось шлюхами. Причём не самыми дорогими, хоть и не грошовыми.

«Балеарию я люблю: у неё здоровенные сиськи и упругий зад» – сказал как-то сослуживец, давно покоящийся в безымянной могиле, и Фидель не сумел бы сказать лучше. Это у законных сыновей любовь к родине высокая, чистая – а у бастардов королевства немного иная.

Ублюдки есть ублюдки.

– Вот что, милая: я буду называть тебя Анхеликой.

– Как нашу королеву?

– Именно!

Ей это, кажется, польстило – и шлюхи не лишены чувств, вкупе с общими женскими слабостями. Фиделю идея называть проститутку Анхеликой спьяну показалась удивительно остроумной. Да и потом – плох тот балеарский мужчина, у которого не бывало пошлых мыслей, связанных с блистательной королевой!

При следующем поцелуе девушка нащупала языком отсутствующий у Фиделя зуб, и это обоим показалось волнующим. Но увы – постепенно тайных дел мастеру лезли в голову совсем не те мысли. Интуицию, настойчиво стучащуюся в висок уже полчаса, становилось невозможно игнорировать.

Люди с большим опытом не всегда могут объяснить, почему они абсолютно уверены в какой-то догадке. Это и называется чутьём – качество не природное, а только лишь приобретаемое с годами. Фидель ни за что не выбрался бы из Тремоны без помощи голоса внутри головы, который несколько раз подсказал единственно верное решение.

Интуиции нужно доверять, если хочешь выжить на тайной службе.

Сейчас он окончательно понял, что скромно одетый всадник давно едет за каретой не просто так. И дистанция, которая Фиделю не позволяла разглядеть мужчину, а карете – скрыться у того из виду, избрана отнюдь не случайно. Тайных дел мастер быстро восстановил в голове подробную картину вечера. Фидель умел в моменте не отвлекаться на детали, выбрасывать их из головы – но при необходимости извлекать из памяти все подробности.

Теперь, вспоминая некоторых людей, весь вечер остававшихся где-то в пределах бокового зрения, оставалось признать: за ним, конечно, следили. Зачем – это вопрос бессмысленный. Важен был совсем другой.

Свои или чужие?

Уверенно ответить Фидель пока не мог – так что оставалось дать событиям идти своим чередом, особенно не отвлекаясь от спутницы. Кто знает: может, Фидель в последний раз имел возможность подержаться за женскую грудь. Предельно глупо не насладиться таким моментом! Тем более что грудь оказалась замечательная. Вряд ли у королевы Анхелики она лучше!

Ещё успокаивала логичная мысль: сразу убивать Фиделя не станут в любом случае. Если это свои и он оказался под подозрением, то оправдаться возможность дадут. Если же чужие – им живой Фидель тем более полезнее мёртвого.

А вдруг это просто негласное наблюдение – и ничего не случится вообще? Нормальная ситуация при его службе. Более того, хороший знак. Дополнительные проверки устраивают людям, которым хотят доверить нечто важное. И которых рассматривают на повышение.

Но увы: интуиция упрямо твердила, что дело вот-вот обернётся плохо. Подтверждений долго ждать не пришлось, потому что экипаж остановился на набережной – совсем не там, где должен был.

– Мы приехали?

– Приехали.

Это, с одной стороны, было неправдой – до дома, где жил Фидель, оставались ещё мост через канал и пара кварталов. Но всё-таки тайный дел мастер не соврал. Как бы ни вышло дальше, они с девушкой уже никуда вместе не поедут.

Приехали.

Он прикрыл плащом эспаду и сменил позу – так, чтобы она казалась естественной, но не мешала завести руку за спину. Туда, где находился кинжал.

Из экипажа ничего было не разглядеть – слишком маленькие окна. А высовываться раньше времени ни к чему. Звуки тоже не сообщали многого: Фидель слышал, как сзади карету нагнал всё тот же всадник. Слышал ещё одного коня, и что какие-то люди говорят с кучером. Разобрать слова не представлялось возможным: мешали шум соседней улицы, плеск воды и стенки кареты.

Наконец мужская фигура оказалась напротив окна – и рядом с этим человеком точно стоял кто-то ещё, это Фидель чувствовал. Темно, лицо не разглядишь. Плащ, шляпа с широкими полями, а более ничего не ясно.

– Сеньор Фадрике де Орхес? – поинтересовался незнакомец.

Что?.. Фадрике де Орхес? Фидель никогда не представлялся подобным именем. И не значился под таким ни в одном документе. Иностранного акцента в речи не слышалось, что радовало. Это ещё не гарантия, что перед Фиделем балеарец, но уже что-то.

– Простите?..

– Сеньор Фадрике де Орхес? Вы служите в Первом Секретариате Тайной королевской канцелярии, это верно?

Разумеется, это было неверно. Первый секретариат занимался вопросами относительно мирными, а Фидель служил в Третьем – том самом, с парнями из которого врагам королевства лучше не встречаться. Никакого Фадрике де Орхеса он не знал.

Однако кем бы ни оказались эти люди – они едва ли могли случайно обознаться. Оставалось подыгрывать, что же ещё?

– Да, я Фадрике де Орхес. А о моей службе не пристало разговаривать с незнакомцами! С кем имею честь? Я, видите ли, немного занят, и мне не хотелось бы…

– Это не займёт много времени! Пустая формальность, сеньор. Сегодня вечером случился один дурной инцидент, и я уполномочен…

– Ещё раз: кто это – вы?

– Алонсо Эччеверия. Третий секретариат.

А вот это звучало неправдоподобно. Третий секретариат редко говорил не на языке стали, свинца или яда – это во-первых, а «во-вторых», «в-третьих» и так далее… У Фиделя возникала ещё масса вопросов. Не было смысла формулировать их даже мысленно: он просто не поверил, вот и всё.

– Рад знакомству, сеньор Эччеверия. И каковы же полномочия, о которых вы говорите? Что вам нужно?

– Прошу вас, выйдите из кареты. Это не займёт много времени.

Иной раз перед человеком встаёт вопрос, от которого зависит вся жизнь. Например, заключать ли брак? Поступать ли на церковную службу? Отправиться ли в далёкое путешествие? Теперь такой вопрос стоял перед Фиделем, только звучал проще.

Выходить ли ему из кареты?

Что снаружи, сколько там людей, как они будут себя вести – оставалось только догадываться. А точнее «гадать» – как на кофейной гуще или козлиных кишках. Хорошо, что шлюхе хватило ума затихнуть, не обращать на себя внимания: важное в этой профессии умение.

Кое-чем шлюхи удивительно похожи на тайных слуг королевы.

– Я предъявлю свои бумаги, чтобы вы были спокойны. – добавил человек, назвавшийся Алонсо Эччеверия.

Ну-ну. Какие же это, любопытно, бумаги? Будь Алонсо из тех сотрудников Третьего секретариата, что вообще имеют документы подобного рода на руках, Фидель знал бы его. Сам тайных дел мастер не владел подтверждающими должность бумагами – от них больше вреда, чем пользы. Случись что, и Балеарскому королевству будет удобнее отрицать с ним всякую связь.

– Бумаги, говорите… Хорошо, сеньор. Начинаю догадываться о сути вашего вопроса… Я так понимаю, вас послал Гаиска Ибарро? Это всё объясняет, если так – никаких проблем.

На миг собеседник Фиделя замялся, но затем ответил:

– Да. Именно сеньор Ибарро.

Большего не требовалось. Гаиска Ибарро скончался буквально на днях: об этом Фидель слышал от Педро, своего постоянного связного. Ничего подозрительного в той смерти – Ибарро был человеком очень преклонных лет.

Разумеется, один из высших чиновников Тайной канцелярии не мог нынче отдать никакого приказа… если только Алонсо Эччеверия не умел общаться с душами мертвецов. Но подобное предложение Фидель благоразумно отбросил.

Всё понятно: Алонсо, кем бы они в действительности ни был, просто не узнал о смерти Ибарро так скоро. Тайная канцелярия – не та организация, о жизни которой говорят на любой площади. Этот человек оперировал устаревшими сведениями, чем окончательно выдал себя.

Кем он мог являться на самом деле?

Возможно, тремонским шпионом, и тогда это как-то связано с недавними событиями. Или любым другим врагом Балеарии: возможно, даже внутренним, а не внешним. Вероятно, Алонсо и правда выслеживал некоего Фадрике де Орхеса из Первого секретариата. Наверняка Фадрике – человек, работающий с бумагами, а потому представляющий для врагов королевства немалый интерес. Но не несущий при том опасности при встрече. Кабинетная, как говорится, крыса.

Но каковы бы ни были причины ошибки, вместо конторского работника самозванцы столкнулись с Фиделем.

А Фидель работал отнюдь не с документами.

Если честно, самозванец повёл себя самонадеянно. Те же наглость с глупостью, каковые Фидель обнаружил недавно в тремонском эмиссаре, пытавшемся завербовать лимландского художника. Эти люди решили изобразить служащих Тайной канцелярии, зная о ней слишком мало.

– Хорошо, сеньор Эччеверия. Давайте поговорим. Один момент.

А ведь неплохой был вечер! И женщина эта, пусть продажная – но до чего хороша… Как здорово было бы провести ночь с ней!

Не судьба. Теперь уж – как сложится.

Фидель отворил дверь кареты, поставил ногу на подножку. Алонсо шагнул назад, позволяя ему выйти – и, высунувшись наружу, тайных дел мастер смог увидеть хотя бы что-то. Ещё двое людей рядом, всадник позади – и, судя по расположению незнакомцев, всего их было довольно много. До десяти человек. Фидель расставлял бы людей так, имея именно десяток.

Нога будто случайно соскользнула с кованой подножки – но, конечно же, это было осмысленное движение. Падая под ноги Алонсо, Фидель успел выхватить кинжал – и не промахнулся. Он был очень опытен в своём деле. Точно почувствовал, под какое ребро и под каким углом вошла сталь: это смертельный удар.

Увы, при падении оружие вывернулось из руки. Неприятно, но не смертельно.

Едва коснувшись мостовой, Фидель ловко перекатился под карету – спустя мгновение уже вскочил на ноги с другой стороны. Трезвым он двигался бы быстрее, но и теперь хватило сноровки, чтобы опередить всех.

Почти всех: следивший за ним всадник оказался непрост. Он уже направил на Фиделя пистолет. Наверное, не собирался убивать, а целился в руку или ногу, ведь раненый ещё может говорить.

Положение вынуждало рассчитывать лишь на милость свыше. И…

Выходит, недаром Фидель с утра ходил в церковь? На пороховой полке полыхнуло, но из дула огонь не вырвался. Осечка. Такое случается. Второго шанса всаднику не представилось: Фидель нырнул под коня, что небольшой рост позволил сделать легко, выскочил с другой стороны. И пронзил противника эспадой – снизу вверх, насквозь.

Идеально было бы тут же вскочить на освободившуюся лошадь, но настолько Фиделю всё же не повезло. Может, он и приглянулся нынче Благостной Деве, но не так же сильно, право слово! Ещё несколько противников – положим, тремонцев, тоже оказались достаточно проворными.

Пришлось отскочить назад. Четверо! Плохие новости, учитывая, что кинжала в левой руке не было.

Один клинок едва не дотянулся до тела Фиделя, но промах на палец – это всё равно промах. Другой удар тайных дел мастер успел отразить эспадой. С трудом, без всякого изящества – но коряво взятая защита остаётся взятой защитой. Не на уроке фехтования дело! Чистоту приёмов тут никто не оценит. Кто останется жив – тот и мастер своего ремесла.

Уходя в сторону, Фидель сорвал с плеч плащ, широко взмахнул им – и сумел запутать оружие врага. Тот освободил меч, но слишком поздно: от удара это тремонца спасти не могло. Остриё клинка влетело ему под кадык.

Теперь появился шанс сбежать. От широкого рубящего удара Фидель не уклонился полностью: спину обожгло болью, однако рана не показалась серьёзной. Он метнулся в одну сторону, но мгновенно сместился в другую, едва противники среагировали. Так Фидель выиграл ещё одно мгновение.

И за это мгновение успел перемахнуть через ограду канала.

Канал под вечер плотно заставили лодками: Фидель не сомневался, что упадёт на палубу. Так и вышло. Пара прыжков – с одной пришвартованной гондолы на другую, и тут пришло время собрать все силы. Предстояло сигануть далеко: к лодке у противоположной набережной.

Прыжок вышел похуже, чем хотелось бы. Фидель сумел только уцепиться руками за борт, а почти всё тело ушло в воду. Но главное – он не потерял эспаду, так что манёвр счёл успешным. Теперь осталось подтянуться, перелезть на соседнюю лодку, а уж с неё выбраться на берег.

Враги не рискнули повторить акробатические упражнения Фиделя. Им предстояло бежать до того самого моста, которого так и не достигла карета балеарца. Хорошая фора, однако её ещё нужно суметь использовать.

Бежать к дому, конечно, никак нельзя. Фиделя вполне могли поджидать там, да и в любом случае – после такого происшествия не стоило показываться на прежнем месте уже никогда. Фидель, к счастью, не хранил в убогой комнатке ничего ценного.

У тайных дел мастера вообще не имелось ценного имущества. А единственный предмет, имевший большое значение, находился нынче при нём.

Скрываться стоило в другом месте, специально для таких случаев предназначенном. Но сначала надо оторваться и запутать след. А эта задача не обещала оказаться простой: Фидель спиной чувствовал, что враги не отстают.

Раздался выстрел, пуля свистнула совсем рядом. Недавно Фидель радовался, что добрые жители столицы плевать хотели на стрельбу, а теперь сожалел о том. Но всё же решил бежать именно к центру: туда, где многолюдно и часто курсируют патрули.

Перед горбатым мостом он едва не попал под копыта лошадей, тянущих дорогую повозку. Потому потерял время, непозволительно много времени. Самый быстроногий преследователь был уже слишком близко.

Прозвучал ещё один выстрел, испугавший коней и милую старушку, случайно оказавшуюся рядом. Пуля пролетела далеко, зато очень вовремя: когда Фидель почти добрался до высокого красного здания на перекрёстке.

Он изобразил, будто ранен, и завалился за угол дома.

Самый прыткий из тремонцев выдавал себя тяжёлым дыханием, так что к его появлению Фидель был готов. Он взялся за эспаду и второй рукой – положив её на клинок, и встретил врага подобием удара копьём. Из рук преследователя выпал пистолет, но Фидель не подобрал его. Даже если оружие заряжено, оно запросто может не выстрелить после падения.

Фидель вообще относился к пороховому оружию скептически. Рука осечек не даёт, да и промахнуться ею труднее. Пуля – дура.