Текст книги "КОРМУШКА(СИ)"

Автор книги: Андрей Саргаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Я взял бутылку и сделал несколько глотков. Хотя, казалось, литься уже и некуда – водка и так плескалась в организме чуть ли не на уровне глаз. Только никак не брала, сжигаемая до сих пор бушующим в крови адреналином. Славным сегодняшний денёк выдался. И хреновым одновременно. Славным от того, что умудрились выжить, а хреновым… Что-то слишком часто нам стала выпадать возможность расстаться с такой прекрасной штукой, как жизнь. Особенно в последние, то есть, крайние, два дня.

Сын потрогал рассечённую и зашитую щёку, поморщился одной стороной лица:

– Дай и мне.

Тоже колбасит человека. Такими темпами сопьёмся к чертям собачьим. Но лучшего лекарства от депрессии ещё не придумали.

Нас прищучили, когда мы перетаскивали «Казанку» с привязанной к ней резиновой лодкой к толкачу, собираясь не разгружая вытащить на борт шлюпочной балкой. Сначала появились мирные жители, привлечённые устроенной в такую рань канонадой, а уже потом… Потом полтора десятка вооружённых людей устроили такое представление, что до сих пор не хочется вспоминать.

Не меньше десяти стволов палили одновременно, не давая высунуть носа из дюралевой лодки, а под их прикрытием пять человек полезли на штурм дебаркадера. И ещё повезло, что первый же, выбравшийся из воды на понтон, сразу решил перебросить на берег сходни. Сработала растяжка, дав Андрею пару секунд на то, чтобы выбраться наверх. Посечённый осколками штурмовик упал вниз, в заминированный катер, и от удара приготовленный подарок выкатился на настил… Второй взрыв позволил вскарабкаться и мне. Вот тут и схлопотал заряд дроби от подобравшегося метров на двадцать стрелка. Впрочем, его радость оказалась недолгой – очередь из РПК может здорово испортить настроение, чаще всего насмерть.

– Ты как там?

– Нормально, – я перевалился через перила, тяжело упав на гладкий бетон палубы, и не вставая, на четвереньках, пополз из-под обстрела.

Как оказалось – вовремя. Вылетевшая из-за угла граната взорвались там, откуда только что смылся. Хорошо ещё, что мою долю осколков принял на себя набитый песком пожарный ящик. Появившемуся следом бородачу повезло меньше – на пяти метрах против "Калашникова" не пляшет никакой бронежилет. Тем более если позабыть его надеть. Или снял перед тем, как лезть в воду – этот, вроде, из штурмовой пятёрки. Где ещё трое?

Грохот ружей с берега стал ещё чаще, а пулемёт наоборот, замолчал. Высовываю голову – мать… Андрей катается по палубе в луже крови, неизвестно чьей, пытаясь увернуться от ударов здоровенного детины с пехотной лопаткой в руках. Даже отсюда видно, как поблёскивают остро заточенные кромки. Н-н-а тебе, гнида! Мужик сползает по стене, оставляя на ней тёмные потёки.

– Живой?

– Да хуле мне…

Бабах! Это сработала ещё одна растяжка, на этот раз наверху. Минус четыре, наверное… Но не проверять же? Где последний? Где эта скотина? Честно говоря, после увиденного в кают-компании, пропали и остатки какой-либо жалости – перед нами невинных овечек нет.

Последний штурмовик так и не появился. Мы его нашли уже потом, после отбитой атаки, лежащего со сломанным позвоночником у трапа второго этажа, с тоской глядящего на густо смазанные солидолом ступеньки. Это потом, а пока…

А пока было хреново – стрелки, прикрываясь согнанными в кучу мирными жителями, подошли к самой кромке воды и лупили почти что в упор. Автоматов у них не было, хоть в этом нам повезло – скорее всего, нарезное оружие и хранилось здесь, на дебаркадере. Но если ещё немного протянем, то станет совсем кисло – подойдут нехорошие ребята с крупнокалиберными пулемётами с городских стен, и принесут с собой медный таз, которым и накроемся нафиг. М-да… как-то не хочется брать грех на душу. Но нужно…

Переворачиваюсь на спину и вытаскиваю последнюю гранату. Прости, господи! "Эфка" летит на берег, до которого не больше десяти метров, и падает в гуще толпы. Извините, ребята, ничего личного. Несколько коротких очередей сразу после взрыва заставили всех ещё стоящих упасть на песок, и я метнулся к Андрею.

– Дай сюда! – пулемёт бьёт по видимым как на ладони людям. Уже не разбираю, вооружен кто-нибудь или безоружен. – Ещё магазин!

Сын толкает ко мне два автоматных рожка, смотанных между собой изолентой. Ладно ещё, что это не семьдесят четвёртый, пришлось бы хуже.

– Всё… – и тут же исчезает, рыбкой нырнув в ближайшее выбитое окно.

Шесть очередей… у меня шесть очередей. Потом перевернуть магазин и ещё шесть… мало. Где-то наверху зазвенело и осыпалось стекло.

– Ложись!

Давно уже лежу, вдавившись мордой в мокрый от утренней росы чугун кнехта. Вслед за криком на берег подряд летят три гранаты. И заработал второй пулемёт. Живём… да, мы ещё поживём!

А сейчас наш толкач, уже наш, стоял на якоре чуть выше Дзержинска. Сначала похоронили девчушку, найденную мёртвой, – похоронили на берегу, попеременно копая могилу лопатой с пожарного щита. И поставили крест, безымянный крест из срубленной тут же берёзки. Негодина со свитой просто выбросили за борт – собаке не только собачья смерть, но и посмертие.

В кают-компанию заходить не хотелось, потому расположились на камбузе, приводя себя в порядок. Это означало, что попытались напиться, чтоб хоть так забыть расстрелянных в Павлово людей. Не получилось. Потом зашил Андрею щёку, благо кое-какой опыт имелся. Не совсем криво, и ладно, а шрамы украшают мужчину. Я со своей рожей чуть-чуть не дотягиваю до эталона красоты. И сегодня добавили прямо поверх старых.

– Вроде всё, – сын бросил пинцет в банку. – Ну как?

Покрутил головой. Вроде бы ничего, большинство дробинок задержал воротник, остальные, пролетевшие сквозь колечки и пробившие подкладку, ослабли настолько, что едва вошли под кожу. С рукой хуже – от локтя и выше она представляла сплошную рану, свинцовые шарики из которой пришлось вырезать ножом. "Ничо, чо!", как говорил когда-то знакомый журналист из славного города Кирова. Ерунда, до свадьбы заживёт, не до моей, естественно.

Со стороны, если бы кто смог посмотреть, картина выглядела живописной – два здоровенных мужика, перепачканных кровью, сидят обложившись со всех сторон оружием и пьют водку из горлышка. Феерично, как штаб-квартира русской мафии из старых американских фильмов.

– Андрюш, а закусить тут чего-нибудь найдётся?

Сын сделал последний виток бинта и затянул кокетливый бантик чуть выше бицепса.

– Представления не имею. Посмотрим?

Сам камбуз ничем особенным не удивил, тем более после виденных на дебаркадере запасов тушёнки. К большому сожалению, их так и не удалось перегрузить на судно, слишком уж торопились смыться подобру-поздорову. Единственное, что успели сделать – бросить факел на кучу промасленной ветоши в одной из подсобок. Чёрный дым пожара долго ещё был виден из рубки. Фигушки им, а не тушёнка. Если война, так воюем, как умеем. Тотально.

А здесь запасов нет, только приятно удивил забитый под завязку шкаф с макаронами в пакетах. Даже если просрочены, ерунда. Тому, кто питался в солдатских столовых, на подобные мелочи, право слово, внимания обращать не стоит. А уж если сравнивать со следственным изолятором… Дальше ничего съестного. Не считать же закуской двухсотлитровую бочку подсолнечного масла?

А в животе уже требовательно урчало. Или мы попали в обитель аскетов? Судя по раскормленным рожам покойных охранников – не похоже.

– В трюме нужно поглядеть, – решил Андрей. – В трюме всегда прячут самое вкусное.

– Так пойдем, поищем, – согласился я. – Добыча, взятая на шпагу, это святое, и требует строгого учёта.

– На шашку.

– Ну да, на неё…

В голове шумело. Выпитая водка, несмотря на иммунитет к ядам и увеличившийся КПД печени, брала своё. Как и усталость, помноженная на мощнейшее нервное напряжение. Но собрали кое-как силы в кулак, и вышли из камбуза.

– Красота, – сын улыбнулся вечернему солнцу, падающему куда-то в сторону Владимирской области, и погрозил кулаком кому-то неведомому. – Такой мир испоганили, сволочи!

Будто испугавшись, небо ответило несколькими метеорными блёстками, перечеркнувшими тёмную его часть. Да, красиво, и ветерок притих, разгладив морщинки волн на ровной глади Оки. Ещё одна сорвалась, и ещё… звездопад.

– Желание загадал?

– Ага! Чтоб все тварёныши сквозь землю провалились! – Андрей снял с плеча автомат и прицелился в наливающийся краснотой солнечный диск. – И те, кто их сюда притащил, пусть тоже провалятся!

Да уж, точнее и не скажешь, я сам не раз загадывал подобное. И на самом деле, найти бы тех ублюдков, засеявших Землю "ледяным жемчугом", да загнать осиновый кол во все отверстия. В том, что тварёныши появились не сами по себе, подобно рождающимся из гнилой соломы средневековым мышам, уже давно никто не сомневался. Это или работа умников в белых халатах, вечно изобретающих то СПИД, то свиной и птичий триппер, или… или инопланетные "братья по разуму" подсуропили. Второй вариант хоть и фантастический, но более предпочтительный – очень уж не хочется верить в ублюдочность человеческой натуры.

Но зачем и с какими целями? Непонятно… Если нужна свободная от населения планета, то не проще было бы распылить какой-нибудь фосген или иной космический дуст? Хотя нет, несколько миллиардов одновременно разлагающихся трупов будут не слишком приятным зрелищем для любого инопланетного разума. И, соответственно, источником заразы.

Зверьё – это чистильщики? Ну, как один из вариантов… Но, в таком случае, они давно должны были передохнуть с голодухи. Так нет же, живут и процветают! Насолили впрок китайцев с индусами и сейчас их потихоньку кушают? Бред… Пусть в Индии, Китае, Бангладеш и прочих Юго-Восточных Азиях и проживала большая половина человечества, плюс многочисленные и вкусные африканские негры, но этих запасов хватило бы на месяц. Ну, полтора, максимум. Потом люди отощают и сами помрут. Значит… значит до сих пор ни хрена не ясно.

Несколько раз пробовали проводить эксперименты, отлавливая тварёнышей живьём проволочными петлями. А толку? Ловушки работали исправно, более-менее защищая поля и огороды, но взятые в плен экземпляры умирали в течении двух-трёх минут, их даже не успевали донести до приготовленных клеток. Складывалось впечатление, что зверьки кончают жизнь самоубийством. Или кто-то выключает тумблер, выводя из игры ставшей ненужной пешку. Вскрытие ничего не показывало, да и что оно может показать, если не знаешь, что нужно искать? Бомбу в голове? Капсулу с ядом? Зашитый в кишки кусунгобу?

Да ну их к чёрту! Я плюнул за борт, не попал, и решительно направился к двери надстройки – у камбуза была отдельная, с палубы, наверное, для того, чтобы запахи стряпни не сбивали рулевого с курса. И меня не собьёшь!

– Идём?

Узкий и крутой трап к трюмным каютам, расположенным в носовой части, освещался тусклыми лампочками в пыльных плафонах – генератор выключать не стали, чтобы хоть тут вспомнить прелести цивилизации. Экономия экономией, но не с факелом же бродить? Ступеньки под сапогами отдавались металлическим гулом. По уму – так бросить бы сюда гранату, а потом уже лезть самому. Но лень. И жаба душит – своё, честно отнятое в честном бою.

Внизу тишина, только негромкий шум из машинного отделения сквозь переборку. Тяну на себя дверь первой каюты слева – там пусто. Две заправленные койки, столик между ними как в купе, на нём незаконченная партия в шахматы. Андрей сгребает фигурки – всё, наигрались.

– А ведь как у людей было, – замечает сын.

– И что? Не все звери – свиньи.

– Так, к слову пришлось.

Я же заглянул в привинченный к стене шкаф. Шикарно – на плечиках висит белый китель с золотыми нашивками и на полке парадная фуражка, сделавшая бы честь любому африканскому генералу. А ведь пижоном был покойный капитан. Наш, насколько помню события тридцатилетней давности, ходил в промасленных джинсах и тельняшке, дополнив туалет сандалиями на босу ногу. Этот же наверняка из яхтсменов нового поколения.

– Охота копаться в чужом белье?

– Где ты видишь чужое? Всё наше, народное. Народ – это мы.

– А толку-то? Всё равно бросим потом.

А вот тут он не угадал! Я такое богатство добровольно ни за что не брошу. Тем более в машинном отделении видел замечательный токарный станочек, маленький, как раз, чтобы вдвоём дотащить на тележке до дома. Лучше, конечно, вместе со всем толкачом, потому что остальное тоже очень жалко, особенно дизель-генератор. А то дырчик в Дуброво заводится исключительно по великим праздникам и для зарядки аккумуляторов раций – бережём моторесурс и невеликие запасы бензина, с каждым днём становящегося всё хуже и хуже. Этот же зверь сожрёт всё, включая слегка разбавленную самогоном олифу. Ну… не совсем так, но по неприхотливости можно сравнить с угольным утюгом – лишь бы горело.

Да много чего хорошего может здесь найти понимающий человек. К таким я себя относил без ложной скромности. Не универсал, конечно, но кое-что могу, руки не из жопы растут.

– Опа, а это чего? – Андрей вытащил из-под койки тяжёлую картонную коробку и тут же сунул в неё нос. – Глянь, шпроты!

– Брось гадость.

– Почему гадость?

– По определению! Лучше еду поищи.

Следующей добычей стал коньяк, бутылки которого, любовно переложенные поролоновыми обрезками, лежали в ящике под всё той же кроватью. Кучеряво жили, однако. Но недолго. И мы барствовать не будем – сейчас пачка засохшего печенья гораздо важнее любых драгоценных напитков, тем более они никуда не убегут, подождут до завтра. Разве что… ну да, одну в карман. Пусть будет.

Во второй каюте, тоже оказавшейся капитанской (вот куркуль, а?), ждал сюрприз. Честный, потом и кровью заработанный сюрприз в виде старенького, но вполне работающего холодильника. Это удачно мы сюда заглянули!

– Андрюха, гуляем!

Ассортимент внутри не радовал разнообразием, но утешал добротностью и основательностью. Даже беглый взгляд на содержимое мог сказать об экономике Павлова не меньше, чем работа десятка шпионов, если бы они были. Хм, определённо после экспедиции нужно навестить эти места ещё раз и поговорить с новым руководством. Надеюсь, это будут более адекватные люди и предпочтут торговать, а не воевать. Правда… правда предложить им вряд ли чего сможем – здесь тот самый калашный ряд.

Вот сало на полочке, настоящее сало с тонкими прослойками мяса. И оно обозначает выжившее животноводство. Ёкарный бабай, неужели ещё не всё потеряно? Ниже – завёрнутый в целлофан бесформенный комок. Сливочное масло? Оно… И коровы есть? Точно, рядом в глубокой тарелке творог, уже перемешанный со сметаной и приготовленный к завтраку, с торчащей из него ложкой.

– Да тут… – дверка резко захлопывается, едва не прищемив пальцы.

Оглядываю на Андрея – он стоит, прикусив губу, а по щекам из немигающих глаз бежит мокрая дорожка.

Чёрт побери, я ведь тоже не смогу проглотить и кусочка. Потому что помню, как смотрят на разрезаемый по праздникам хлеб мои дети. Не пряники или печенье, обычный хлеб из ржаной и пшеничной муки, смолотой на уцелевшей в Грудцино колхозной мельнице.

– Макароны сварим?

– Угу, – соглашается сын и отворачивается, стыдясь минутной слабости. – Пошли отсюда.

«Утро, хмурое утро, кто же тебя выдумал?» – так говаривал один мой хороший знакомый, разглядывая своё отражение в зеркале после возвращения домой с рыбалки или охоты. Да, действительно, какая же мерзость – проснуться, и пытаться вспомнить все произнесённые вечером речи. Вчера они казались такими умными и многозначительными, а сегодня…

Похмелья не было. Не было и чувства потери памяти – хотя спали всего по половине ночи, проведя вторую её половину в карауле. Но организм вполне справился с некоторыми… пусть будет, питейными излишествами. Но оставалось чувство вины за задержку в пути. Вины перед теми, кто любит, ждёт и надеется. Кто наверняка тайком молится без слов у потемневшей от времени иконы. Перед всеми, и перед самим собой.

Я проснулся от тихих шагов Андрея. Ему выпала "собачья вахта", и сейчас он по праву решил занять моё нагретое место в капитанской каюте и добрать пару часиков сна.

– Ну как?

– Да нормально, рассвело уже. Ты стуки на носу под палубой не слышал?

– Вроде нет, а что?

– Показалось, значит.

– Это не якорная цепь брякала?

– Так она, вроде, натянута.

– Ладно, время будет, посмотрю.

Потянулся сладко спросонья, и тут же зашипел от боли в перебинтованном плече. Поворочал им, прислушиваясь к ощущениям. Ерунда, бывало и хуже. Оделся неторопливо и снял с крючка автомат.

– У тебя два часа. Будем подходить к Нижнему – разбужу.

– Угу, – ответил Андрей и ткнулся носом в подушку. Лентяй.

А на палубе хорошо. Ветерок с берега наносит горьковато-сладкий запах цветущего донника и сдувает надоедливых оводов со слепнями. В старые времена сейчас как раз пора второго сенокоса. Вот только где они, старые времена? Уже не пробежишься босиком по росе… Правда, и раньше-то никогда не бегал. Но такова традиция – ностальгировать по тому, чего никогда не делал. Так когда-то сбежавшие с тонущего корабля крысы, пардон, уехавшие из страны интеллигенты, с тоской в глазах вспоминали раздолье хлебных полей. Тех самых, на которых работали "быдло" и "совки".

Эх, закурить бы… Откинуться бы в кресле, подставив лицо утреннему солнышку, закрыть глаза, и блаженствовать, небрежно стряхивая в хрустальную пепельницу столбики пепла с толстой сигары, найденной в капитанской каюте. И кофе, чашечку, а лучше кружку, крепчайшего чёрного кофе. Так можно просидеть весь день, слушая в мягкой полудрёме, как набегающая волна настойчиво стучится в борт.

Кто, волна? Разве это она колотится с упорством пьяного мужика, которого не пускает домой жена после недельного загула? Тем более, волны не знают азбуку Морзе. Три коротких, три длинных, три коротких – сигнал SOS. И доносится чётко с носовой части толкача, прямо из "Казанки", вчера впопыхах брошенной прямо на палубу. Это что, мы ещё кого-то с собой прихватили? Не может быть, обе лодки точно были пустые. Тогда что это?

Подхожу ближе, готовый поливать очередью от пуза.

– А ну вылезай!

В ответ молчание. Нет, не молчание, удары – три коротких, три длинных, три коротких. Уж не бросить ли туда гранату, как Василий Иваныч с Петькой в том анекдоте? Жалко… и гранату жалко, и добычу из оружейки дебаркадера – её так и не разгрузили. Опять стучат.

– И какого хрена? – резким рывком сдвигаю дюралевую лодку в сторону. – Ах, вот ты где!

Ну да, как же я раньше не вспомнил? Квадратный люк открывается прямо в носовую каюту, в которую мы вечером так и не заглянули. Хорошо ещё, что снаружи заперт был, а то могли бы проснуться с головой в тумбочке. Хотя, помнится, на двери висел амбарный замок. Точно, потому и не стали открывать – лень было искать ключ. Что, заглянем?

– Кого ловим? – Андрей выскочил в одних трусах, но с автоматом в руке. – Это чего гремело?

– Вот, – вместо ответа я показал пальцем на люк, изнутри по которому снова стукнуло. Три коротких, три длинных, три коротких…

– Ух ты, – восхитился сын. – Челюскинцы тонут, помощи просят!

С этими словами он открутил задрайку и откинул крышку. Ба, знакомые всё лица! Из открывшегося проёма высунулась голова павловского "участкового" с заклеенным скотчем поверх бороды ртом. Глаза, и без того вытаращенные от натуги, вылезли ещё больше – бедолага увидел нас. Интересно, а кого же ещё ожидал встретить после вчерашней стрельбы? Омоновцев с дубинками или санитаров с букетом ромашек и смирительной рубашкой?

Я ухватил бородача за куртку с одной стороны, Андрей с другой, и попытались вытащить его наверх. Не тут-то было, вылезает только по плечи и, состроив жалобную гримасу, мычит чего-то заклеенным ртом. Чего там, задница застряла? А если посильнее дёрнуть?

– Давай на счёт "три"! Раз, два, три… взяли!

"Участковый" протяжно взвыл и обмяк у нас в руках, потеряв сознание.

– Надо посмотреть, – решил Андрей и выпустил пленника. – Я вниз, хорошо?

– Может, ключ поищем?

– Да ладно, пролезу, – сын столкнул бородатую голову обратно в люк и для верности притоптал ногой. А через минуту послышался его голос. – Пап, спускайся!

В каюте светло. Заглядывающего в круглые иллюминаторы солнца хватало, чтобы разглядеть кровь на трапе, к поручням которого и был прикован наручниками "участковый". Практически распят – вытянув шею, он мог ещё достать макушкой до крышки люка, но не больше. Мы же умудрились вытащить его гораздо дальше. Ничего не оторвали?

Неожиданно ловлю себя на мысли, что рассматриваю бородача с одним только любопытством, никакой злости или, что ещё хуже, жалости. И даже если оторвали, но это вряд ли, то мне это глубоко безразлично.

– Кто с ним в железную маску решил поиграть?

– Так спроси.

Андрей хмыкает и, взяв у меня нож, разрезает скотч. От рывка, выдёргивающего волосы из усов и бороды, пленник очнулся.

– Ну здравствуй, Евграфий! Или Граф?

– Евгений я, – "участковый" решительно отказался от дворянского титула. – Меня вот тут…

– Да по мне хоть Евлампий, – перебил Андрей, с глубокомысленным видом поигрывая финкой. – Пой, птичка, с самого начала.

– Что, простите?

– А не прощу! – удар в печень заставляет пленника повиснуть на наручниках, поджав ноги к животу. – Это тебе аванс. За то, что удавить нас предлагал. Рассказывать будешь?

– О чём?

– Да обо всём.

– Спрашивайте.

– Зачем? – сын изобразил удивление. – По-моему, это тебе необходимо выговориться и облегчить душу. Не так ли? Начни с самого начала. Автобиографию, впрочем, можешь опустить.

Я тем временем размотал с запястья струну и сделал из неё петлю.

– Да чего с ним цацкаться? Сейчас наковальню к яйцам подвесим, и запоёт как миленький.

– Без наковальни обойдёмся, правильно? – Андрей пробил ещё раз, включаясь в игру в двух следователей. Только не в злого и доброго, а в просто злого, и в злого запредельно.

Нетрудно догадаться, кому досталась вторая роль. Даже в недолгие годы увлечения КВН строительного института, в команду которого заочники попадали только по великому блату в виде постели главной комсомольской вожачки факультета, мне лучше всего удавались образы мерзавцев и подонков. Харизма что ли такая?

Помощь не понадобилась – Граф поплыл. Наверное неясные перспективы нашего общества показались более привлекательным вариантом. Впрочем, других и не было, только если отправиться за борт со скованными руками. Но это даже не пришлось озвучивать – клиент заливался соловьём, вываливая кучу в основном ненужной информации. Ну какое, скажите, мне дело до того, с кем спал покойный ныне сотник? Но приходилось делать скучающее лицо и выслушивать с невозмутимым видом, вылавливая в мутном потоке на самом деле интересные сведения.

Как и предполагалось, Михаил Сергеевич Негодин был лишь ширмой для Игоря, который и являлся настоящим хозяином так называемого "Павловского княжества". Надо же – умнейший человек, хоть и сволочь, а умер как обычный баран с перехваченным во сне горлом. Жалко… я бы его ещё раз убил, более болезненным способом. Именно сотнику и принадлежала идея средневекового государства, удачно наложившаяся на комплексы и мании кинорежиссёра. Идея, подкреплённая пятью килограммами кокаина.

Откуда взялись наркотики, Евграфий не знал. Знал только точный вес – именно за попытку отсыпать себе малую толику из стратегических запасов, он и был наказан. Обычно подобные проделки оставались незамеченными, благо в охране резиденции все свои, но позавчера ночью не повезло. Бородач приехал на моторке как раз тогда, когда "князю" понадобился допинг перед встречей с новой рабыней.

С-с-сука… Девчонки поставлялись Негодину каждую неделю, и всегда с одинаковым результатом. С тем, что мы вчера похоронили на берегу. М-да… и этот урод слишком легко ушёл из жизни.

Андрей, выслушивая пленника, мрачнел всё больше и больше. Я даже начал опасаться, что прирежет его, не дослушав до конца. Нет, взял себя в руки, даже нож убрал от греха подальше. И правильно, гуманизм – нахер!

В Павлово на самом деле жили довольно богато. В самом городе уцелела птицефабрика – пока не прекратилась подача электричества, охрана с дробовиками смогла отбить первую волну тварёнышей. А потом забаррикадировались наглухо, продержавшись до прихода подмоги. Вернее, беженцев с ближайших домов. Так и выжили за высоким забором, время от времени увеличивая территорию за счёт перегораживаемых станами соседних улиц.

А два года назад пришёл он, Барин. Именно так, с большой буквы. Пришёл не один и не с пустыми руками – в Щукарихе сохранили свиную и молочную фермы. Правда их хозяева буквально на днях утонули в Оке, по неизвестной причине решив покататься на лодке всеми семьями во время грозы, но разве это интересно? Ведь появился человек, олицетворяющий остатки былой власти, и сам в какой-то мере этой властью являвшийся. И на всеобщем сходе Негодина избрали главой города.

Месяцем позже – термидор. Так, кажется, французы называли одно из своих кровожадных развлечений? Обошлось без гильотины, но за одну ночь было арестовано семьдесят четыре человека, обвинённых в подготовке покушения на Михаила Сергеевича и попытке переворота. Никто из них не дожил до следующего вечера. Децимация, а в городе оставалось не больше семи сотен жителей, подвела черту – жизнь чётко делилась на ДО и ПОСЛЕ.

– Сейчас сколько народу? – уточнил Андрей.

– Тысячи три.

– Откуда столько?

– Из близлежащих деревень уцелевших приводим, – пленник испуганно втянул голову в плечи и поправился: – приводили.

– Добровольно?

– Ну-у-у… Не всегда. Изредка приходилось убеждать силой.

– Ага, а Грудцино, значит, как раз тот редкий случай?

– Мы не хотели. Нас заставили.

Тьфу, бля… завелась старая шарманка. Духи в Афгане и то были разнообразнее в своих отговорках. Или от недостатка образования они не читали мемуаров немецких солдат?

Я не стал дожидаться конца допроса, вылез на палубу и с удовольствием глотнул свежего воздуха. Всё же провисевший прикованным больше суток Евграфий не являлся образцом идеального аромата. Говённый человечишка!

Глава 8

Мерно тарахтят дизеля, еле слышные в противном крике чаек. Такое ощущение, что они собрались сюда не только со всей Оки, но и с большей половины Волги. Во всяком случае – от Рыбинска и до Саратова. Визжащая, галдящая, вопящая на все лады стая кружилась за кормой толкача, и только приличная скорость избавляла нас от падающих сверху шлепков. Андрей несколько раз выходил с двустволкой и бил дуплетом. Бесполезно. Не зря же этих птиц когда-то звали мартышками – такие же жадные и наглые, они на пару минут отставали, теряя сородичей, но снова и снова возвращались. И пикировали вниз, целясь клювом в выныривающую время от времени из воды голову привязанного на длинной верёвке человека.

– Андрюш, обрежь ты его нафиг.

– Жалко стало?

– Твари эти летающие надоели, сил нету слушать. А так, может быть, и отвяжутся.

– Как скажешь, – сын пожал плечами и вышел из рубки. Вскоре с кормы бабахнул ещё один дуплет.

Я оглянулся и посмотрел – нет, не в чаек, стрелял в Графа. Видимо, всё же пожалел. Правильно сделал, что уж теперь… И так в последние минуты "участковый" напоминал шелудивого барбоса, пытавшегося задрать лапу на кактус, а потом с визгом зализывающего собственное израненное хозяйство. Только мы не кактусы, мы люди… и можем чувствовать жалость. Но оставить жить нельзя. Не месть и даже не самосохранение – долг. Долг перед теми парнями из Грудцино, погибшими во время набега, перед девчонками, каждую неделю умиравшими от рук Барина… перед всеми. И перед самим собой. Да ладно, проехали…

Вернувшийся Андрей молча сел на диванчик, поставив ружьё рядом. Переживает. Это хорошо, не стоит превращаться в железного дровосека с маслёнкой вместо сердца. А от грустных мыслей можно и отвлечь.

– Не хочешь порулить?

– Давай. Вот только как с помощью этой кривулины управлять?

Не знаю как на других современных судах, а РТ-300 к современным можно было отнести с большой натяжкой, но здесь нет привычного по фильмам штурвала. Помните такой? Деревянное колесо с торчащими во все стороны рукоятками. Рукоятка есть одна, похожая на автомобильный баллонный ключ с эбонитовым шариком на конце. Просто толкаешь вправо-влево, а внутри серого ящика что-то щёлкает, и поворачивается сама собой круглая шкала с делениями. На велосипеде ездить сложнее, там равновесие держать нужно, а тут…

Я передал управление и вышел на мостик. На полноценный мостик он не тянет, так, балкончик, но ведь и у нас не морские просторы. Речные… А мне нравится.

– Пап, это что за тумблеры? – Андрей уже освоился и теперь изучал рабочее место. – Можно попробовать?

Выбитые пулемётными очередями боковые стёкла рубки позволяли разговаривать не повышая голоса.

– Попробуй. Только осторожнее, там где-то аварийная катапульта.

– А… – сын резко убрал руки от пульта. Потом рассмеялся. – Серьёзно же спрашиваю.

– Да это отмашка. Показывает встречным. Каким бортом расходиться собираешься.

– Вроде поворотников?

– Ага, только наоборот.

– А это рация?

– Там только УКВ на фиксированных диапазонах, можно даже не включать.

– Да вдруг… – Андрей всё же щёлкнул переключателем. – Может кто-то в Нижнем остался.

– Сомневаюсь. Чем больше город, тем меньше шансов выжить.

– Но Павлово выжило.

– И что? Это та же деревня.

– Я всё равно послушаю.

– Как хочешь. На тебя макароны отваривать?

– Угу…

И на самом деле нужно немного подкрепиться. Когда ещё придётся поесть в следующий раз? Скоро Нижний, мимо Дзержинска прошли минут двадцать назад, а там будет уже некогда. Гипотетическая возможность к вечеру оказаться в желудке у тварёнышей, это не повод оставаться голодным. Или, как вариант, они окажутся в моей кастрюле. А что? Человек зверюга хищная, организм мяса требует, и пустые макароны жрать отказывается, принимая за издевательство.

Не совсем пустые – есть лук, бочка подсолнечного масла, большой пакет с лавровым листом, ведро соли. Да, и шесть коробок водки по двенадцать бутылок в каждой. Зачем столько? Или это был неприкосновенный запас княжества?

С завтраком ничего не получилось – только успел поставить сковородку на разогревшуюся плиту, как сверху раздался торжествующий крик:

– Есть! Поймал!

Я выскочил из камбуза и задрал голову:

– Кого ты там поймал?

– Ещё не знаю, вроде из Дзержинска кто-то. И ругается!

Надо же, нашёл чем удивить. Да раньше в этом городе только грудные младенцы не разговаривали матерно. И то оттого, что вообще не умели говорить. Сказывалось соседство с крупнейшими химическими предприятиями, на которых большинство жителей и работали. Ходили анекдоты, что песня "Сиреневый туман" написана именно про эти места, и что белый снег тут бывает только случайно. Представляю что было, когда вдруг разом обесточились все производства… Хиросима, Фукусима и Чернобыль вместе взятые, в меньших, правда, масштабах.