Текст книги "КОРМУШКА(СИ)"

Автор книги: Андрей Саргаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

На траву опускается увесистая сумка.

– Сколько?

– Две с половиной сотни.

Так… ещё наш неприкосновенный запас посчитать, и осталось ещё… В крайнем случае, если покажется мало, у дяди Вани перехвачу. В конце-то концов, мы не собираемся вести в Ворсме полноценные боевые действия. Всего нужно – пошарить в стоящей как раз на окраине больнице на предмет лекарств и пройти чуть дальше за речку. Так когда-то были две аптеки и магазин "Удачный". Хм… название по нынешним временам звучит чуть ли не насмешкой. Но это – основная цель рейда.

Да, никакой романтики, одни меркантильные интересы – идём за обычными семенами. Теми самыми, что продавались в прямоугольных красочных пакетиках. Правда большинство из них были гибридами с маркировкой F1,через что и страдаем. Дело в том, что потомство этих мутантов не имеет родительских свойств. А ещё через год можно вообще остаться без урожая. Вот и стараемся отыскать в обломках старой жизни стратегические запасы.

А рыцари без страха и упрёка, объявившие тварёнышей сосредоточием мирового зла, как-то быстро заканчиваются. Не нужно делать из войны культа – посвятив себя борьбе с тем самым злом, ты просто рискуешь потерять немногое оставшееся добро. Нет, с большой буквы – Добро.

Философствую, мать… Сорок шесть лет – не старость, но последние три года можно считать один к десяти. Имею право поворчать

Рыбаки уже закончили проверку сетей и упаковали сдутые лодки в «Уазик». Рядом лежит мешок с сегодняшним уловом. Килограммов сорок – для восьмидесяти с лишним человек не бог весть что, но всё-таки… Мелочь засолим на зиму – тузлук с прошлых посолов хоть и вонюч неимоверно, да какой уж есть, запасы соли не безграничны. Хорошо ещё, что удалось поживиться на складе магазина в Солонском, обезлюдевшей деревне это всё равно не пригодится.

– Папа…

Поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с дочерью.

– Да?

– Ты не забыл?

– Помню, душа моя.

В глазах у Лены зажглись огоньки – так я называл её в раннем-раннем детстве, когда перед сном желал спокойной ночи. Завтра день рождения, тринадцать лет. "Сайга" была подарком в прошлом году, сегодня ждёт чего-то большего. Не буду разочаровывать ребёнка.

– Если не успеем вернуться, загляни в кузницу. За горном на полке свёрток.

– Та самая сабля? – дочь радостно взвизгнула и захлопала в ладоши.

– Шашка.

Андрей отвернулся, пряча улыбку. Наверное, с его лёгкой руки среди детей в поселении поползли удивительные слухи о волшебном клинке, который безлунными ночами куют два Чертобоя. Пусть их… Не будешь же объяснять малышне, что времени катастрофически не хватает даже на самое необходимое, и если заниматься игрушками, то только за счёт сна. Пусть верят в сказку.

А волшебный клинок… не им говорить, что без тяжёлых и упорных тренировок волшебство просто не работает. Халява кончилась, когда началось Нашествие. Пусть хоть детство останется.

Глава 2

Мы проводили взглядами «Уазик», увозивший рыбаков с их добычей, кучей трофейных голов, и только тогда чуть-чуть расслабились. Я не просто сел – рухнул в траву, не удержавшись на резко ослабевших ногах. По-хорошему, нам бы сейчас завалиться часа на четыре в баню, исхлестать друг о друга несколько веников, а потом употребить стакан-другой настоянной на травах самогонки, и провести вечер у самовара под неспешные разговоры. Тогда бы попустило. В принципе, так бы и сделали, но нужно проверить возникшую мысль.

– Андрей, как рука?

– Ерунда, – отмахнулся сын. Вскользь когтями задело. Да я обработал…

– Таблетку съел?

– Угу.

Таблетками мы называли круто просоленные кусочки сырой печени тварёнышей, запаянные утюгом в полиэтилен. Они могли храниться неделю и использовались для профилактики заражений. Уж не знаю, что там содержится, но действует лучше всякой противостолбнячной сыворотки и прочих… Если нет солёной – едим и свежую, ещё тёплую. С пятой-шестой попытки, когда блевать становится нечем, получается. Дело привычки.

Андрей лежит не снимая бронежилета на чистой куртке, экспроприированной у тревожной группы, и блаженно щурится на солнце, шевеля пальцами босых ног. Портянки предусмотрительно повесил на воткнутые с подветренной стороны палки. Армейские берцы у нас тоже не прижились. То ли дело яловые сапоги – хоть и потяжелее кирзачей, но крепче и надёжнее. А эти шнурки, носки… только понты перед девками колотить. На плечи привычно давит кольчужный воротник, собранный их мелких шайб Гровера. Такой в совсем древние времена смог бы выдержать и удар меча. Что ещё в нашей экипировке? Пластины, прикрывающие сокровенное… Бывало и выручали.

– Ну что, пошли?

– Пошли.

Дальше отправились привычным порядком, внимательно глядя под ноги. Обычно тварёныши не оставляют следов – зверь чуть побольше кошки, с мощными задними лапами, хотя передвигаться предпочитает на четырёх, идёт легко и бесшумно, практически не оставляя следов. Но сегодня собралась громадная стая, так что можно рассчитывать на успех.

– Стой! – мы уже приближались к северной оконечности озера, небольшим заливчиком уходившего в крутой берег, когда я увидел просвет в зарослях.

Её трудно было не заметить – широкая тропа, а на истоптанных камышах с заплывающими вмятинами от чьего-то бега, то, что ещё недавно было человеком. Тройка тварёнышей обглодала бы дочиста, но большая стая просто разорвала жертву в клочья, растащив кости.

– Женщина? – предположил Андрей. – Размер ноги маловат.

– Может быть, сейчас уже не определишь.

– А это? – почти у самой воды валялся изящный никелированный револьвер.

Я наклонился и поднял игрушку – блестящую безделушку с перламутровыми накладками рукояти.

– Газовый, все заряды потрачены, – озеро плеснуло, принимая бесполезную и опасную исключительно чувством ложной безопасности железяку. – Идиоты…

Да, женщина. Была. Чуть дальше повис, зацепившись за куст, чёрный беретик с нашитым красным треугольным флажком и прилипшими внутри длинными волосами. Милитари-стиль. Они что, уроды, на сафари решили скататься? Они, потому что где-то должны быть ещё кости – в одиночку эта дура сюда просто бы не добралась.

Очередная находка. АКСУ – полицейская плевалка с пустым магазином. Заберу и дома повешу, как напоминание. Дохлый тварёныш и пятна крови. Кого-то зацепила ещё. Россыпь гильз в траве. Надеялась уйти к озеру и отсидеться в воде? Вполне.

След уводил всё ближе к Фроловскому. Если бы мы вышли на час раньше, то вполне услышали бы стрельбу.

– Пап, впереди!

– Вижу.

Это мужик. Тоже был. Уцелевшая высокая берца большого размера, второй нет. Шнуровка погрызена – зверьё добиралось до того, что оставалось внутри. Отстреливался лёжа? Все гильзы справа. Тут же помповое ружьё, не знаю какой марки, слишком всё запачкано кровью. На вид не определю – до Нашествия оружием не очень-то интересовался, хватало старой, доставшейся по наследству тулки. Она и сейчас в железном шкафу. Там, далеко, в старом доме, в котором не был уже три года. Дальше ничего не нужно было искать – всё читалось как на странице раскрытой книги, к сожалению, трагической. Здесь беглецы останавливались, сделав несколько выстрелов, нут для чего-то возвращались назад. Совсем чуть-чуть, всего на пять-шесть шагов, но зачем? Вот небольшая лунка от разорвавшейся гранаты и три дохлых тварёныша. Ещё один, убитый из ружья.

– Чертобои, базе! – опять вызывает Сотский.

– Младший слушает, – ответил Андрей.

– Машина добралась, у нас норма.

– Добро. Мы в порядке, выходим к Фроловскому.

– Хорошо, отбой. Гусева я предупредил.

Сын недовольно чертыхнулся и сунул рацию в грудной карман. Давно хочу купить у шумиловцев гарнитуры. Такие как в старых фильмах, когда можно переговариваться, не занимая рук. Но дерут безбожно – любая радиостанция даже не на вес золота, потерявшего ценность, она идёт по цене жизни. То китайское барахло, которым были завалены магазины перед Нашествием, за редким исключением давно вышло из строя, не выдержав нагрузок, и новую, нормальную, можно только выменять у военных или найти случайно.

Впереди показались крыши. В отличие от нашего Дуброво, эта деревня раньше была вполне населённой, сюда даже ходил рейсовый автобус из Павлова. Дорога, конечно, и тогда оставляла желать лучшего, но, во всяком случае, выбоины в асфальте иногда заделывали. Через Фроловское мы ездили в плохую погоду – короткий путь заканчивался шестью километрами грунтовки, а тут хотя и дальше, но зато твердым покрытием. Люди в деревне продержались достаточно долго после начала Нашествия – четыре месяца, и ушли в Грудцино только осенью, пустив впереди себя чудом уцелевших коров. Ушли все пятеро.

Последнюю жертву тварёнышей нашли у ручья – видимо человек провалился, когда под ногой сломалась гнилая доска мостка, и упал. Ни гильз, ни оружия рядом не было.

Следы вели дальше, мимо сгоревших когда-то домов к полуразрушенной церкви, восстанавливать которую совсем было, собрались три года назад. Успели поставить леса и завезти кое-какие стройматериалы. Пачки красного кирпича и сейчас стояли, шелестя обрывками упаковочной плёнки. А за ними…

– Бля-а-а! – не сдержался Андрей, увидев "Тойоту-ландкрузер" с тонированными наглухо стёклами, повёрнутую к нам чёрным блестящим боком.

Дверки закрыты, а по обеим сторонам от машины несколько застреленных в упор тварёнышей. Видимо, водитель и пассажиры выскочили одновременно, открыв огонь, а затем бросились прочь. И зачем было убегать? Внутри безопаснее. Относительно безопаснее – звери не смогут забраться внутрь, но и не выпустят наружу. Сиди, пока не кончатся продукты.

Ответ нашёлся почти сразу же, как я осторожно приоткрыл водительскую дверку – тварёныши попали в салон через выбитый выстрелом люк. Кажется, они запрыгнули на крышу остановившегося автомобиля, а водитель или пассажир саданул прямо сквозь стекло. С испуга или от неожиданности? Какая теперь разница… Ещё одному зверю свернули голову голыми руками – валяется, закрывая рычаг скоростей. На лобовике кровь… Человеческая?

На заднем сиденье что-то шевельнулось, и я резко отшатнулся, захлопнул дверь. Андрей шагнул ближе и направил ружьё на "Тойоту".

– Там?

– Ага, сзади…

– Откроешь? А я…

– Погоди, сам… У меня кучнее бьет.

– Хорошо.

Сын тихонько, кончиками пальцев вытянутой руки, потянул ручку на себя. Тишина… Только дрогнуло свёрнутое одеяло и послышался еле-еле слышный, на грани восприятия, писк. Я ещё толком ничего не понял, а Андрей уже забросил двустволку за спину и потянулся внутрь.

– Здесь ребёнок, пап. Маленький совсем.

Теперь понятно, зачем люди уводили стаю от машины. Пусть им хорошо там, на небесах. Не знаю как жили раньше, но умерли достойно, в бою. Спасая вот этого крохотного малыша. Там же на сиденье пузырёк с соской. В нём тёмно-желтоватая жидкость. Чай? Попробовал на язык и сплюнул – маковый отвар. Напоили заранее, ещё во время погони, чтобы уснул и не выдал себя плачем или движением. Господи, ну для чего нужно было тащить ребёнка в гарантированно самоубийственную поездку?

Тем временем Андрей откинул уголок одеяла, закрывающий лицо найдёныша. Малыш не открывая глаз заворочался и открыл рот, смешно захлопав губами. Орать не стал.

– Правильно, – одобрил сын. – Мужчины не плачут!

– Ты в его возрасте тоже не плакал – пароходной сиреной вопил. В багажнике вещи глянь – может быть перепеленать нужно?

– Сейчас, – Андрей передал свёрток мне. – Только я пелёнки менять не умею. Поможешь?

– Учись сам. Считай, что экзамен на звание молодого отца сдаёшь.

– Я?

– А чего такого? Когда-то надо. Почему не сейчас? От тебя внуков хрен дождёшься, а тут раз… и готово.

– Да, но… – по-моему, он не уловил иронии.

– Чай не девка, в подоле притащившая. Одинокий мужчина с дитём всегда вызывает уважение у женщин. Правда, пополам с жалостью.

– Нафиг надо, – Андрей был прикрыт дверкой багажника, потому его возражения звучали как-то неразборчиво и неубедительно. – О, смотри, целая сумка с молочными смесями! И даже памперсы!

Смотреть не стал – кто-то должен присматривать за местностью. Хотя разум и утверждал, что все тварёныши ушли за беглецами и потом остались валяться без голов на берегу озера, но жизненный опыт, основанный на воспоминаниях седалищного нерва, спорил с ним. Устраиваю малыша поудобнее на сгибе левой руки, прижимая тихонько к бронежилету. Симпатичная мордашка – на вид месяцев шесть. Плюс-минус недели две. Слава богу, в возрасте детей немного разбираюсь.

– А чего дальше делать? – Андрей захлопнул багажник и с любопытством естествоиспытателя разглядывал упаковку подгузников. – Может, ты?

– Нет уж… тренируйся.

– А-а-а… а давай!

Я положил ребёнка на капот и отошёл в сторону, продолжая наблюдать за улицей. Через пару минут, не меньше, за спиной раздался удивлённый возглас.

– Пап, так это же девчонка!

– Тем более.

– Что, тем более?

– А всё! Пошевеливайся, давай… папаша.

Андрей запыхтел, но воспитание не позволило высказать вслух всю полноту чувств. Справился довольно быстро.

– Дальше что? Грудью кормить не буду, нету её у меня…

– Поговори ещё! – и не оборачиваюсь. Пряча улыбку.

Девчонка. Девчонка – это хорошо. Это наше будущее. Если оно есть. Ладно, не отвлекаемся на лирику. Открываю дверку и лезу на водительское сиденье. Ключ в замке зажигания.

– Ну что стоишь? Залезай.

Сын смотрит непонимающе – за три года опасность езды на машине осознана настолько, что "Тойота" уже не воспринимается как средство передвижения. Добыча, трофей, с которого можно снять очень много полезного в хозяйстве – да. Но ездить – нет. Но придётся.

Чуть сдвинул кресло назад – покойный водила был меньше ростом. Поворот ключа – зажужжал бензонасос, стрелка топливного датчика показывает больше половины бака. Это хорошо. Чёрт, а где педаль сцепления? Ах да, коробка автомат… Заводим… надо же, заработала… мощно и почти бесшумно.

– Садишься или нет?

– Нахрена? – Андрей, не выпуская ребёнка из рук, садится сзади, кладёт свёрток рядом и опускает стекло.

– Застудишь девчонку.

– А стрелять как? Да я её ещё курткой прикрою.

– Как знаешь, – включаю заднюю передачу и "Ландкрузер" пятится, выбираясь на более-менее приличный кусок улицы. – Поехали!

Разворачиваюсь, въехав кормой в одичавшие смородиновые кусты, и выруливаю на асфальт. Левая рука привычно толкает вперёд рычажок поворотника. Надо же, столько времени прошло, как в последний раз сидел за рулём, а всё делаю на автомате. Взял левее – упавший забор, конечно, не ахти какая помеха такому танку, но поймать колесом ржавый гвоздь сотку – немного не то, что нужно именно сейчас. И резко вправо, под горку, где после двойного поворота начинается прямая дорога на Грудцино. Андрей молчал, но в зеркале заднего вида отражалось его лицо с нервно прикушенной нижней губой. И тревожные взгляды на малышку.

Ехать всего шесть километров. С одной стороны тянутся зарастающие березняком поля. Никогда раньше не понимал поэтов и ностальгирующих по берёзкам эмигрантов. Сейчас не понимаю тем более. Красиво. Да… белые стволы… шелест листьев под лёгким ветерком. Но они же – знак беды, знак брошенных полей и обезлюдевших деревень. Наверное, так же было почти сто лет назад, после гражданской войны.

С другой стороны – болотистая низина с разлившимся ручьём. Сразу за ним уходят вверх лесистые холмы. До Дуброво по-прямой – рукой подать, но нам в обратную сторону. А впереди, справа, кладбище синеет оградами. Старое кладбище, на нём уже не хоронят. Пробовали один раз, но тварёныши атаковали процессию, и хоронить пришлось та трёх человек больше. А ночью звери раскопали свежие могилы. Теперь кладут внутри деревенской территории, рядом с северной сторожевой башней. У нас тоже самое – жить хреново, а помереть – ещё хуже.

Да что всё о грустном? Тут же магнитола есть, сейчас музыку поставлю. Проигрыватель подмигнул синим огоньком и включился со средины песни, недослушанной прежними хозяевами "Тойоты". Я вздрогнул, услышав знакомые переливы гармони в проигрыше. Мистика… таких совпадений просто не бывает… не может быть. Но оно было. Из многочисленных динамиков – голос:

Где тёплый ветерок

Смотрит изумлённо,

Синие кресты

Помня поимённо…

Руки стискивают руль. Но песня звучит…

И все слова бесполезны,

И ничего не исправить.

Придётся в банке железной

Букет ромашек поставить.

Пускай стоит себе просто,

Пусть будет самым красивым,

На деревенском погосте

Страны с названьем Россия. ***

(*** Игорь Растеряев «Ромашки»)

Ну что же мне так хреново? Настолько, что нажимаю на тормоза и лезу в боковой карман куртки, где лежит плоская фляжка с самогоном. Рука, откручивающая пробку, дрожит. Глоток… ещё один… Обжигающая жидкость прокатилась по пищеводу, оставив привкус дубовой коры и липового цвета. Не ожидал, что прошлое догонит и ударит так безжалостно. Именно эту песню я слушал дома в последний день. Слушал, а потом выключил комп и уехал на дачу. И больше не было ничего… Не стало прежней жизни, в один момент рухнувшей под ударом Нашествия.

Оно началось не сразу, но об этом никто не догадывался. Просто весной, когда сошёл снег, люди стали находить на земле маленькие перламутровые шарики, светившиеся изнутри в темноте. Даже искать не нужно было, ими усеяло всё, начиная от газонов в городе до полян в лесу. В лесу меньше – казалось, что "ледяной жемчуг", так его назвали, притягивался к большим скоплениям людей, потихоньку перемещаясь самостоятельно. В тех краях, где зимы не было, они появились тоже и в тот же день. Вечером нет, а утром…

Поднятая было, шумиха быстро утихла, когда учёные, исследовавшие необычный феномен, бессильно и недоумённо развели руками, не в силах внятно объяснить его происхождение. Говорили что-то о неспособности современной аппаратуры, сверхпрочности объекта, непроницаемости для рентгеновского и прочих излучений… Точку в спорах поставили американцы из Массачусетса, заявив, что феномен безвреден, следовательно не стоит выеденного яйца.

Новый виток истерии начался чуть позже, когда военные обнаружили какое-то излучение от больших скоплений "ледяного жемчуга", мешающее наведению ракетных боеголовок и работе спутников связи. Даже предприняли попытку скупки, а потом и конфискации шариков. Но излучение пропало сразу же после увеличений ассигнований на исследование в несколько раз. Вояк обвинили в мошенничестве – российским сурово погрозили пальцем, у американцев отправили в отставку целого полковника, в Китае же это стало прекрасным поводом устроить чистки генералитета. Чем закончилось в других странах, СМИ не сообщали – как раз грянула очередная свадьба британского принца, потом его же не менее громкий скандал и драка с любовником… Не до того было.

А "ледяной жемчуг" стал обычным курьёзом природы и последним писком моды. Выяснилось, что под действием тепла человеческого тела он не только светится в темноте, но и растёт в размерах – шарики величиной с вишню за две недели успевали вымахать до габаритов футбольного мяча. Освещение из больших шаров получило популярность не только в спальнях. В ночных клубах развешивали целые гирлянды, приспособив волейбольные сетки – мягкое свечение успокаивало агрессивных, подбадривало робких, отрезвляло пьяных и кружило головы трезвым. А причудливая игра света притягивала, заставляла прижать ладони, согревая прохладную, чуть шершавую на ощупь поверхность "жемчужины".

Опять начался шум в газетах и интернете – на этот раз врачи выступили с утверждением, что неизученный феномен является каким-то там гипноглифом и вызывает болезненную привязанность. Не знаю, может быть, так оно и было. Нас самих спасло маниакальное пристрастие моей жены к чистоте – всё найденное дочерью на улице тщательно осматривалось и незамедлительно выбрасывалось на помойку. Светящийся феномен не стал исключением.

Всё случилось одновременно во всём мире одиннадцатого, а где-то ещё десятого июня – твареныши вылупились из "жемчужин" как цыплята из яиц, что, впрочем, не помешало им оказаться хищниками. Теплокровными, зубастыми, ядовитыми, с короткой серой шерстью, и невероятно прожорливыми. Не знаю… наверное, мало кто пережил первую ночь Нашествия – говорят, что к утру города напоминали Дрезден сорок пятого года из-за вспыхнувших многочисленных пожаров. Горели квартиры, дома, горели автозаправочные станции, столкнувшиеся на улицах автомобили… Тушить уже было некому.

Нас это всё миновало – мы выехали на дачу в пятницу сразу после обеда, чтобы успеть проскочить выезд из города до пробок, и к тому времени уже спали. Я только засиделся на кухне с ноутбуком и кружкой чая, зависнув на одном из форумов. А около полуночи перестал работать USB-модем, и без того в наших местах жутко тормозящий. Так и пришлось выключаться и ложиться. Всё равно собрался подняться пораньше и сбегать по прохладе в ближайший лесок за лисичками.

Сходил, бля, за грибочками… Утром проснулись от отчаянного визга Бобика, мелкой дворняги, которого в дом ночевать не пускали. Как был, в трусах и босиком, я выскочил на улицу с прихваченным по пути топором – пёс катался по земле, сцепившись с чем-то серым и зубастым. И вылетел из свалки с разорванным горлом. В следующий момент неизвестный зверь бросился на меня, оскалив пасть. В неё и вбил с размаху топор. Так и оставил, убегая на ставших вдруг ватными ногах. Подобрал только потом, когда после недельного добровольного заключения осмелился выбраться и дойти до машины, где в багажнике лежал пакет с макаронами.

А интернет не работал. Через три дня отключилось электричество. Радиоприёмник в мобильном телефоне ловил панические крики испуганных людей. Станции прекратили работу раньше, чем сел аккумулятор. Мы ничего не понимали, только разглядывали в окна изредка пробегающих по улице тварёнышей. И просыпались по ночам, когда они начинали царапаться в железную дверь.

Вторая неделя оказалась самой тяжёлой – продуктов привезли с собой только на выходные, рассчитывая в воскресенье вечером вернуться домой, и они закончились. Мои молчали, но я видел, какими глазами смотрела дочь на последний кусок чёрствого хлеба, разломленный пополам. Ей и матери. Деваться было некуда – нашли две старых косы, обмотали нижние части изолентой поверх тряпок, и с таким оружием отправились в огород. Ведро спелой клубники стало праздником, а охапка зелёного лука – основным блюдом. Приносили молодую свекольную ботву, из которой варили суп с четвертинкой бульонного кубика, и мелкий, ещё не вызревший крыжовник, сводивший скулы лучше лимона. Двух зарубленных тваренышей выкинули. Да… поначалу выкидывали…

Следующую вылазку сделали на фермерское поле, начинающееся сразу за огородом. Там выкапывали посаженную по весне картошку – некоторые клубни можно было есть. Набирали и новый урожай – размером с горошину или чуть крупнее, но хоть что-то… Выжили, только отражение в зеркале вымученно улыбалось воспалёнными глазами и качало седой головой.

К августу стало легче, значительно легче. Удалось насолить грибов, в саду на срубленных старых вишнях дружно пошли опята, и огурцов, горьких из-за плохого полива. Картошку уже не делили по две-три штуки каждому, ели каждый день, запекая в печке. Сделали запасы, даже добрались до колхозной пшеницы, перестоявшей и почти осыпавшейся. Но, тем не менее, варили и её, пропустив через мясорубку. И намолотили вручную шесть полных мешков.

В сентябре, воспользовавшись тёплым и сухим бабьим летом, закончили строительство высокого, в два с половиной метра, забора, разбирая на доски старые сараи. Так уж получилось, что в своё время я купил сразу четыре участка подряд в улице, на двух из них оставались вполне нормальные бревенчатые домики с хозпостройками. Для себя построил новый, в полтора этажа, считая с мансардой, а эти планировал разобрать и пустить на переделку под баню. В кредит, который так и остался не выплаченным. Да и чёрт с ним, честно говоря. Не думаю, что есть кому возвращать.

Стало безопаснее. Первый раз за последние месяцы увидел улыбку дочери, когда она вышла и подставила бледное лицо под осеннее солнышко. Андрей тогда ушёл в сад и долго не возвращался. Я не стал окликать, лишь смотрел издали, как он сидит под яблоней, глядя в одну точку, и как бежит струйка крови из прокушенной губы. В тот же день, ближе к вечеру, завели мотоблок и распахали целину под будущий огород, перемолотив безжалостно все клумбы – стало ясно, что домой больше не вернёмся. Мы здесь навсегда.

По первому снегу, ориентируясь на дымок из печной трубы, пришли люди из располагающегося неподалёку экологического поселения. Знаете таких, что начитавшись тонких зелёных книжек, продавали квартиры и "уходили на гору спасаться"? Впрочем, спаслись на самом деле. Из четырёхсот с лишним человек выжило девяносто восемь. Те, что зашли к нам, добывали так и не убранную с полей картошку, благо земля ещё не успела промёрзнуть. Копали, ежедневно теряя кого-то в своих вылазках. На следующий день появился из командир, Валера Рябинин – это уже потом он стал Сотским, сменив фамилию на заработанный потом и кровью позывной. Как и мы…

Пришёл с просьбой переселиться поближе к нам, в деревню. Без запасов и дров, на голых участках, где кроме бурьяна и тонких берёзок не росло ни чего, поселенцы не имели шансов пережить наступившую зиму. А тут сразу за огородами – сорок гектаров неубранной картошки. Перебирались неделю, занимая несколькими семьями брошенные дома с заколоченными окнами, затягивали пустые проёмы плёнкой, ремонтировали печки, кое-где попросту рухнувшие. Хватило не всем – у кого не было детей, тем копали землянки, вычерпывая посменно жидкую грязь пластмассовыми ведёрками. Лепили временные печурки из глины, почти везде по-чёрному. Пережили и это, потеряв шесть человек.

К новому году обустроились. И сразу после него пришла беда. Хотя… может быть с точки зрения прошлого, мирного времени, это было бедой. В новых обстоятельствах – недоразумение. Страшное и дикое, но недоразумение. Помню недоумевающие глаза людей, когда из трубы одной из землянок потянуло жареным мясом. И их же испуганные, раскрывшиеся от ужаса при виде отрубленной женской головы. Людоедство… Может быть и правда жена Артура Вилковского умерла от цинги – слабая и болезненная, она ходила бледной тенью, с трудом передвигая опухшие ноги. Или он её убил… Неважно.

Тогда мы с Андреем и начали зарабатывать свою мрачную репутацию безжалостных отморозков. Пинками выгоняли людей на улицу, где на старом тополе приготовили проволочную петлю. Смотреть на повешение собрали всех, в том числе и детей. Оглашения приговора не было, как и последнего слова приговорённого – просто выбил ногой табуретку. Труп провисел до весны, только тогда его сняли и выбросили в овраг.

А я занялся оружием, соорудив импровизированную наковальню из обрезка рельса. Грел поковки в обычной печке и за неимением подходящей кувалды работал обухом тяжёлого колуна. К тому моменту, когда стало совсем голодно, были готовы две уродливые сабли, и мы с Андреем ушли на охоту.

– Пап, ты чего? – голос Андрея пробился через воспоминания.

Бросил взгляд на панель, где светятся цифры электронных часов. Две минуты, всего две минуты… А показалось – прошла вечность. Так и сижу, нажав на тормоз, а в правой руке до сих пор фляжка. И проигрыватель молчит, наверное это была последняя песня на диске.

– Не обращай внимания, так, нахлынуло что-то. Поехали дальше.

В зеркале вижу, как сын понимающе кивает. Встречный ветерок играет его давно не стриженными волосами, в которых блестит на солнце ранняя седина. Вот уже и седой. А вроде бы недавно носил на руках, катал в коляске, потом водил в детский сад и музыкальную школу, где преподаватель игры на гитаре вечно возмущался сбитыми на тренировках костяшками пальцев. Когда это было? Недавно. И давно.

– Андрюш, вызови Грудцино, они уже в прямой видимости.

– Угу, – через пару секунд послышалось тихое: – Птицефабрика, ответь Чертобоям.

Откликнулись не сразу, пришлось повторять ещё и ещё. Наконец динамик захрипел, коротко бросив:

– Курятник, тьфу, Птицефабрика слушает!

– Димка, ты?

– Ага, Гусь-двенадцатый у аппарата.

У Грудцино был общий на всех позывной, полученный в честь самого старшего жителя и основателя нынешнего поселения, дяди Вани Гусева. Его многочисленные потомки. Включая правнуков, уже именовались "номерными гусями". Этот, двенадцатый, если не ошибаюсь, один из внуков.

– Чертобои, вы где? Будьте осторожны, со стороны Фроловского какой-то ублюдок прёт на джипе, может тащить за собой стаю.

– Дим, это мы едем.

– Ой, – поперхнулся невидимый собеседник. – Извини…

– Ничего. Но запальники на огнемётах всё равно не тушите.

– Добро, ждём. Деда сейчас предупрежу.

Глава 3

Деревянный забор, потемневший под дождями, кое-где бетонные плиты с квадратиками в шахматном порядке, по верху – колючая проволока. У нас так же – зимой. Когда надувает сугробы выше человеческого роста, она спасает от попыток тварёнышей перепрыгнуть. Если кому-то и удастся, то внизу, по всему периметру стены, перевёрнутые зубьями вверх бороны. Ещё ни разу ловушка не пригодилась, но для успокоения души острия затачивали ежемесячно.

Вся деревня сгруппировалась вокруг нескольких пятиэтажек, водонапорной башни, по совместительству сторожевой, и сельсовета. В последнем больница, или амбулатория, как её тут называют. Огороды в стороне, обнесены частоколом и высоким плетнём с всё той же колючкой. Здесь народу значительно больше, чем у нас, так что есть кому присматривать за оградой, поддерживая и ремонтируя.

А вот и ворота. Притормаживаю и жду когда откроют створки, возмущённо визжащие проржавевшими петлями. Не смазывали никогда, не было случая. Обычно пользуются калиткой, а тут машина. Здоровый мужик, толкающий воротину, смотрит хмуро и блестит золотым зубом. Понимаю, что их когда-то было три, но и ты пойми, мужик, – не стоила твоя наковальня запрошенного центнера мороженной рыбы, ну никак не стоила. Из приспособленного под КПП магазинчика, в былые времена стоявшего как раз на повороте к пятиэтажкам, выглядывало ещё несколько недовольных физиономий. Да, не любят нас здесь. И в карты больше не хотят играть – дикие люди, дети полей.

Официальные лица встретили более благожелательно. Имея свой интерес, они не могли себе позволить отрицательные эмоции по отношению к основным поставщикам голов тварёнышей. Особенно местный врач, он же Гусь-восемнадцатый, лучший, можно сказать, мой клиент.

– Николай Михалыч, какими судьбами?! – дядя Ваня полез обниматься едва я вышел из машины.

Вот уж кому абсолютно наплевать на любое мнение, общественное оно или личное. Отпраздновав девятнадцатилетие в Праге сорок пятого года, в свои восемьдесят девять он оставался крепким стариком с ясным умом и до сих пор не упускал случая хлопнуть рюмочку-другую. Деревню же держал жёстко, в корне пресекая робкие ростки демократии. Тиран и диктатор, что, в принципе, и привлекало. Я тоже довольно старомодный человек и либеральных ценностей нажрался ещё до Нашествия. Хватило до сблёва… Особенно в конце восьмидесятых – начале девяностых, когда на крики "мы тебя туда не посылали!" отвечал ударами в орущую пасть. За что и получил три года условно. Падлы…