Текст книги "КОРМУШКА(СИ)"

Автор книги: Андрей Саргаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Что же такого придумать метательного? Лук со стрелами? Во-первых, нет тетивы, а во-вторых… Что там в Программе об использовании оружия? Погодите, какая Программа, если самой Старшей Матери грозит опасность? А не пошли бы все программисты…

В голове громко щёлкнуло, и перед внутренним взором появилась скалящаяся в улыбке зубастая морда:

"Посылай в собачью задницу, сынок".

Кто такие собаки зверь конечно же знал, и на вкус всегда мог отличить от зайца или кошки, но неужели их нужно было использовать как-то иначе?

"Великий?"

"Не льсти мне, юный падаван. Всего лишь заместитель по воспитательной и политической части. Чувствуешь разницу?"

"Стоящий Рядом, это ты?"

"Должность немного по-другому называется, но суть угадал. Возьми с полки пирожок".

"Что?"

"Не обращай внимания. Какие проблемы, эйнеро?"

У зверя дыхание перехватило от почтения и благоговения – его заметили и о нём беспокоятся! И даже хотят помочь. Он сосредоточился, стараясь не упустить в передаваемой картинке ни одной мелочи – для него это может быть мелочью, но тот, кто Стоит Рядом, наверняка имеет своё, единственно правильное мнение.

"Хренассе, герой отыскался".

"Я?"

"Ты герой, да. Лев комнатный. Погоди, сейчас переключу на высокое начальство."

"Саму..?"

"Ясен пень – орлы мух не ловят".

В мозгах опять щёлкнуло, засвистело так, что болезненно заныли клыки, промелькнула морда одноухого собрата с выпученными глазами, и появилось лицо. Лицо, при виде которого захотелось застыть, и больше никогда не двигаться. Можно даже не жить – всё, что будет дальше, лишь мгновение по сравнению с сегодняшней краткой, но вечностью.

"Останавливаешь прекрасное мгновение, Фауст?"

"Великая?"

"Давай без чинов, боец. Читать-писать умеешь?"

Зверь тоскливо завыл и несколько раз с силой ударился головой об землю, проклиная неведомых составителей Программы за врождённую неграмотность. Это из-за их подлого коварства он не сумеет стать полезным воплощению самой Старшей Матери.

"Не умею. Прикажи умереть".

"Ещё один самурай. Отставить харакири и сеппуку! Слушай сюда… пройдёшь вперёд, встретишь этого мужика на берегу и скажешь… А, ну да… Потом Василий возьмёт управление на себя, он и решит, что нужно сделать.

"Василий?"

"Тоже хочешь собственное имя?"

"Разве можно?"

"Мне можно всё. С этого момента будешь Пафнутием. Сокращённо – Пафик. Вперёд, боец, и не вздумай по дороге сдохнуть!

А над рекой неслась песня:

Раскинулось море широко,

И волны бушуют вдали.

Товарищ, мы едем далёко,

Подальше от этой земли.

Никитин напевал, одновременно пытаясь разобрать текст по методу Чертобоя-старшего. Получалось нечто… нечто… да, нечто и получалось! Во-первых, по морю ходят, а не плавают. Тем более не ездят, как написал неизвестный автор. А во-вторых, чувствуется в последней строчке какой-то привкус либерализма. Что значит "эта земля"? Все помнят – вначале было слово. И слово было – "эта страна". За ним последовали остальные прелести разгула демократии. Нет уж, хватит, наелись досыта. Надо поосторожнее с песнями… Лучше стихи читать, только не лирические, а что-нибудь вроде "Левого марша", идеально подходящего под темп гребли.

Нет, это тоже не пойдёт – строчки воспринимаются как команды и лодка начинает вертеться на месте против часовой стрелки. Левой… левой… Чёрт, как раз в раненое плечо отдаёт… а никто не писал "Правый марш?" Стоп, а там что такое?

Когда Владимира Ивановича в очередной раз развернуло лицом к берегу, он разглядел сделанную на мокром песке надпись:

"Мужик, тебе здесь чего надо?"

– Люди! Это же люди! Товарищи, меня кто слышит?

Ответа нет, только ниже по течению следующая строчка:

"И незачем так орать! В город не ходи – снег башка попадёт".

– Ты кто?

Крик Никитина отразился от береговой кручи и вернулся эхом. Неразборчивым. Но третья фраза перевела:

"Конь в пальто. Не рыпайся и сиди смирно, за тобой скоро придут".

– Чертовщина и мистика! – Иваныч плюнул в воду, распугав стайку уклеек, и решил не спорить с невидимым собеседником. – Хорошо, жду!

Выглядывающий из кустов зверь довольно оскалился, когда человек бросил за борт якорь. Вот он поёрзал, устраиваясь поудобнее, достал из-под одежды большую ёмкость из прозрачного материала, раскрутил… Ритуальное возлияние? Скорее всего, оно и есть – только в качестве подготовки к Последнему Подвигу можно добровольно подвергаться воздействию жидкости, заставляющей содрогнуться весь организм. Вон как лицо-то перекосилось! А зачем нюхает ткань, прикрывающую верхнюю конечность?

Хищник поднял правую переднюю лапу, поднёс к носу и шумно втянул воздух – никакого эффекта. Пахнет только землёй, съеденной недавно птицей и… и опасностью! Он повернулся, готовый к броску и бою – поздно, слишком поздно… Выстрел почти в упор превратил грудь и голову зверя в месиво из шерсти, костей и крови.

– Твари позорные! – бородатый человек сначала перезарядил дымящееся ружьё, и лишь потом подошёл и пнул маленькое тельце. – К хозяйке торопился, урод? Ничего, и до неё ещё доберусь.

– Эй, ты за мной? – крик задремавшего было, но разбуженного близкой стрельбой Никитина заставил вздрогнуть. – Эй, на берегу!

Владимир Иванович нетерпеливо приплясывал в лодке, отчего та едва не черпала бортами, и махал руками, стараясь привлечь внимание.

– Греби сюда! – бородач в ответ поднял над головой двустволку. – Тут уже безопасно.

– Я мигом!

Миг растянулся на долгие двадцать минут – зацепившийся за какую-то корягу якорь не хотел подниматься, и после нескольких безуспешных попыток пришлось обрезать мокрую верёвку. "Чертобой будет ругаться", – промелькнула мысль. – "Ну и пусть. Сделаю ему другой, или вообще штук тридцать – хоть обожрись этими якорями!" Но вот, наконец, последний резкий гребок, и надувнушка зашуршала носом по песку.

– Тебя Михалыч прислал?

– Ага, и он тоже, – усмехнулся незнакомец. – И привет просил передать. Нужен?

– Привет-то? Давай сюда! – Никитин улыбнулся удачной шутке. – А то всё письма мелким почерком…

– Какие ещё письма?

– Не понял… разве это не ты на берегу писал?

– Ах эти…

– Ну! – обрадовался Иваныч и полез за пазуху. – Выпить хочешь?

– Да как-то…

– На задании нельзя? Служба, понимаю.

– Да вроде того.

– А я всё таки причащусь за знакомство. Стакана вот только нет, но и так сойдёт.

Он отмерил пальцем половину из оставшегося в бутылке и, привычным жестом поднеся к губам, изобразил статую юного пионера-горниста из парка культуры и отдыха.

– Приятного аппетита! – нож полоснул по открытому горлу и бородач сделал шаг в сторону, чтобы не запачкаться брызнувшей кровью. – Пить вредно, мужик.

Никитин упал на спину и быстро затих, а ленивые волны накатывались на берег, слизывая большое бурое пятно, расползающееся на мокром песке. Незнакомец заглянул в лодку, довольно рассмеялся, и, обернувшись, бросил:

– Запасливый ты дяденька был. Извини, мы не представлены… зови меня просто Петровичем.

Глава 20

– Эти? – Петрович показал на вколоченный в дверной косяк гвоздь с висящей на нём связкой. – Только там уже нет никого.

– Не понял, – Андрей ухватил пулемётчика за грудки и рывком приподнял над полом. – Что значит, никого? Куда детей подевали, уроды?

– Отпусти его.

Сын отшвырнул начинающуюся задыхаться жертву на диван, где уже сидела зарёванная Марина. Правильно, зачем портить внешний вид человека, который может ещё пригодиться? Если будет молчать, тогда, конечно, чуток подрихтуем – конвенции нас, увы, не сдерживают, всё исключительно на нашей порядочности. Предполагаемой порядочности.

– Где, кто и когда?

Внимательно смотрю на Петровича. Он потирает рукой шею, но держится невозмутимо – не чувствует за собой никакой вины?

– Сбежали мальчишки сегодня ночью, Николай Михайлович.

– Я слышал только про одного.

Собеседник усмехнулся:

– Этого оказалось достаточно. Потом он вернулся…

– И?

– Через подвальное окошко залез внутрь, в подъезд, спёр ключи… не забыл вернуть на место, кстати… А на обратном пути ребятишки хорошо прибарахлились в оружейной комнате. Естественно, об этом молчали и не докладывали наверх. Кому охота признаваться?

– Думали, само рассосётся?

– Да ничего не думали, просто отложили проблему на потом, и оказались, как видите, правы. По методу Ходжи Насреддина – или ишак сдохнет, или султан.

Информация, мля… И где теперь искать этих маленьких варваров, вооружённых, но опасных, в первую очередь, для самих себя? Были бы в городе только люди – и горе побеждённым! Но тут ещё неизвестно откуда взявшиеся тварёныши… пипец. Ружья в руках дадут чувство защищённости и всемогущества, в этом возрасте быстро переходящие в наглость. Проблема, да, и как решать, не знаю. И кто бы подсказал?

Андрей молчит и уходит к окошку, где в задумчивости начинает постукивать кулаком по деревянному подоконнику. Широкая доска не выдерживает насилия и трескается вдоль.

– Чёрт!

– Переломаешь тут всё.

– Я не про это. Твари уходят!

Не может быть, такое не в их привычках – если почуяли и взяли след, то будут идти до последнего. Последнего хищника или последней жертвы.

– Врёшь?!

– Смотри сам.

Да, действительно уходят. Отступают организованно, только у открытого канализационного колодца на самом краешке площади толпится десятка два зверьков. Арьергард? Бред, для этого нужно иметь хоть какой-то разум, а пока за тварями подобного не замечено – одни инстинкты, при полном подчинении мозгов желудку и хватательному рефлексу. Только жрать, жрать и жрать…

– Сейчас я их достану, – Петрович уже у пулемёта.

Когда успел? На полу россыпь стрелянных гильз, тем не менее подошёл неслышно, как осторожный и опытный хищник. Да он такой и есть – не хотелось бы повстречаться на узкой тропинке. То, что купился на наш дешёвый спектакль с перемазанными рожами и замотанной в портянку рукой, случайность, обусловленная усталостью после ночного дежурства. Не верю в обычного пулемётчика. Роль, маска, из-под которой то и дело проглядывает настоящее лицо.

Вот только куды же ты супротив лома, болезный? Ну, не лом, конечно… тот у Андрея в руках пострашнее будет, но прикладом по затылку тоже хорошо бывает. И надёжно.

– Вязать его, пап?

– А ты как думаешь?

– Минут тридцать и так полежит.

– Чёрт с ним, пусть валяется.

Половины часа хватит на то, чтобы спокойно свалить отсюда, не опасаясь очереди в спину. Пулемёт, конечно, вывели из строя – палку, забитую молотком в ствол, зае… хм, ну да… замучаются выковыривать, но в "Доме правительства" и без него оружие по всем углам валяется. Бери, не хочу.

– С этой матрёшкой что делать будем? Эй, красавица, ты предпочитаешь ужасный конец или ужас без конца?

Марина уловила знакомое слово. Как показалось – только его. Вымученно улыбнулась, но пухлые губы дрожали:

– Как хотите…

– Да никак не надо. У тебя одеться есть во что?

– Там, наверху.

Андрей снял с гвоздя связку ключей, подбросил в ладони, протянул:

– Одевайся, и дуй на самый верх. Там запрись и сиди тихо, а то звери и сюда могут добраться.

– А они? Их же съедят?

– Заботливая, блин! – ключи упали на пол. – Да делай что угодно, хоть на горбу их туда перетаскивай.

Идём, огибая площадь по широкой дуге, и тихо недоумеваем. Чёртов город, всё у них не как у людей, и даже тварёныши, попав сюда, ведут себя неправильно. Не должны хищники маршировать неким подобием строя, и тем более не должны собирать лежащих на улицах людей. Но, тем не менее, делают это – затаскивают в дома и складывают в комнаты. Делают запасы на зиму? Нет, не похоже – не дотянут запасы до зимы без соли и холодильников.

Шучу – никто никого не ест, что самое удивительное. Вот просто берут, хватаясь за одежду зубами, и несут, ничего не отгрызая по пути. Разве что иногда головой жертвы об угол или стену заденут… Мистика! Или галлюцинация, причём общая с Андреем – он видит то же самое. Бред! Уже говорил это? Ничего, повторюсь.

– Пап, слева!

– Угу, уходим.

Прячемся за невысокий бетонный заборчик, ограждающий газон. Крапива, мать её, лезет в лицо и незащищённые руки. Ну почему у всех трава как трава, а мне обязательно достанется единственный на весь город клочок со жгучими зарослями? А то ещё в куст шиповника, с муравейником под ним, залезу. Одно утешает – никому и в голову не придёт сюда заглянуть. И обзор хороший. Хотя что я, тварей ни разу не видел?

– Смотри, – шепчет Андрей.

Да, таких действительно ещё не видел – два зверя, идущие в центре колонны, крупнее остальных по меньшей мере вдвое, и шкура не серая, уже ближе к серебристой. Рожи отъевшиеся, аж лоснятся, поперёк себя шире и просят хорошего кирпича. Не бедствуют, однако, и не перебиваются с редьки на квас. Чем же питаются, уроды? Людьми? Это вряд ли, не думаю, что их осталось столько. Лишь бы детей не нашли – сожрут.

Кажется, сына одолевают похожие мысли – медленно и осторожно поднимает ружьё. Нижняя губа прикушена.

– Опусти.

– Да я их… – возражает, но кладёт двустволку на землю.

– Стрельнуть недолго. А потом что?

Не отвечает. Чего тут гадать? Этих подстрелим, а остальные набросятся. Ну, успеем по паре дуплетов дать перед героической гибелью, хрена ли толку? Были бы шансы потом удрать – другое дело, но добровольно соглашаться на роль главного блюда торжественного ужина? Увольте.

– Сзади.

Что там ещё Андрей разглядел? Медленно оборачиваюсь. Въевшаяся намертво привычка не делать резких движений помогла и на этот раз – появившееся новое действующее лицо нас не замечает. Ну, как сказать новое… с Петровичем расстались всего полчаса назад, и соскучиться не успели. Уж он-то по нам всяко.

– Берём?

– Зачем?

Действительно – зачем? Мужик вроде нормальный, тем более причитающуюся порцию трындюлей получил дважды. Догнать и добавить просто из любви к искусству? Это не наш метод – сначала отпустить, а потом снова поймать и навалять. Ну, допустим, не мы отпускали, сам оклемался после удара прикладом по затылку, но всё равно… Шлёпает себе и шлёпает, никому не мешает, ружьишко вот где-то раздобыл. Если уцелеет в сегодняшней заварухе, приятно будет посидеть с человеком за парой-тройкой рюмочек коньяка. Вспоминая былые передряги. Или у костра, ковшами, как гусары Дениса Давыдова.

Петрович крадётся с профессионализмом хорошего охотника, ни один камешек из-под ноги не вылетит, ни одна веточка не треснет. Их, правда, и нет на чистом асфальте, но всё равно молодец. Судя по направлению, держит путь к Оке. Оно и правильно, сам бы с удовольствием последовал его примеру, на воде гораздо спокойнее и безопаснее.

– Уйдёт ведь, – Андрей смотрит вслед.

– Тебе-то что?

– Не знаю, но на душе как-то погано… Будто кошки нагадили, а теперь скребут, закапывают.

– Это рецидивы интеллигентности, они тоже все кровожадные были.

– Наверное, – согласился сын и кивнул в сторону улицы. – А это их на правозащитную демонстрацию вывели?

Заглядываю поверх его плеча и чувствую, как медленно-медленно встают дыбом волосы и по спине начинают бегать даже не мурашки – боевые слоны Ганнибала.

– Ой, папа… – Лена смотрела на меня растерянно и смущённо, а Санёк вообще делал вид, что его здесь нет, и не было никогда. – Андрюша… А вы как сюда попали?

– На мётлах, блин, прилетели, – Андрей со злостью пнул очередного почитателя, пытавшегося облизать его сапоги. – Признавайся, ты главная на этом шабаше?

Мог бы и не спрашивать, и так видно, с каким почтением к ней относятся тварёныши. Ловят на лету любую команду, заглядывают в глаза в ожидании похвалы или хотя бы одобрения, даже комаров плевками сшибают, не разрешая садиться на объект обожания. Вот что теперь делать? Отшлёпать бы по заднице за самодеятельность, так ведь поймут неправильно. И сожрут. Или залижут до смерти, союзники хреновы.

Но до чего же дико и неуютно ходить среди тех, кого привык видеть живыми исключительно в прицеле. Умом вроде понимаю, но внутри всё протестует, заставляя держать руки поближе к оружию.

– Пап, а мы тут это…

Стараюсь, чтобы в голосе звучал металл, а во взгляде чувствовалась ледяная строгость:

– Я надеюсь, дорогая моя, ты сможешь объяснить, что здесь вообще происходит. И кто такие вот эти вот… э-э-э… существа?

Одноухий зверёк у ног дочери сжался в комок и закатил глаза, явно собираясь падать в обморок. Я настолько грозен? Радует. Отцовскую любовь и прочие эмоции оставим на потом, пока – дисциплина, дисциплина, и ещё раз дисциплина. Распустились, нельзя из дома отлучиться, как детишки почувствовали свободу и дружно бросились заботиться о беспризорной живности. Ладно бы котёнка какого, или там щенка… нет же, умудрились приручить несколько сотен хищных, злобных, ядовитых и прожорливых тварей. Не понимаю, совершенно не понимаю нынешнюю молодёжь.

– Я всё объясню, пап, – Лена виновато и чуточку жалобно улыбнулась. – Только давай сначала Мишку вытащим, а? А то он у нас в канализации сидит.

– Зачем? – удивился Андрей.

– Не знаю.

– Как это, сама засунула, а теперь не знаешь?

– Он сам залез!

– Хм… показывай.

Сашка наконец-то набрался храбрости (или убедился в отсутствии репрессий), и вылез из-за спины старшей сестры:

– Да вот же этот люк! – тыкает пальцем, потом вспоминает, что так показывать неприлично, краснеет и засовывает его в нос.

Дружной толпой идём. Зверьё выстраивает оцепление в несколько рядов – такое ощущение, будто ими кто-то командует. Самый крупный, непривычного белого цвета, неожиданно подмигивает. Мысли читает, сволочь?

Остановились. Санёк опускается на четвереньки и кричит вниз, в тёмную глубину:

– Мишка, вылезай, придурок, я тебе уши надеру!

– Как с детьми разговариваешь? – Лена отвесила брату подзатыльник и наклонилась сама. – Миша, ты живой?

Андрей хотел вмешаться, но я остановил:

– Пусть. Разберутся, чай не маленькие.

Из люка послышался неразборчивый возглас, лязг чего-то железного, и вот после небольшой паузы показалась чумазая детская рожица. И тоже смущается.

– Ой… папа…

– Иди сюда, герой!

– И они, и они тоже!

– Они – это кто?

– Мы!

Видели когда-нибудь чёртика, выскакивающего из табакерки? Так вот он по сравнению с мальчишками – писаный красавец и образец чистоты. Эта троица умудрилась перемазаться всем, начиная с обычной глины и заканчивая смесью солидола с гудроном. Средний, Серёга, перехватив мой взгляд, гордо поднял подбородок:

– А мы напалм сварили! Настоящий! Только он не горит, а сразу взрывается! – чуть помолчал, и добавил. – Наверное, взрывается. Не испытывали ещё.

Паразиты, как есть паразиты. Слёзы наворачиваются на глаза, а горячий комок подкатывает к горлу, не разрешая ругаться. Потом обязательно в угол поставлю… потом, но пока крепко-крепко обниму.

– Засранцы, – бормочет Андрей и отворачивается, сделав вид, что его больше всего на свете интересует большой белый зверь по имени Василий.

Через минуту площадь напоминает цыганский табор, приглашённый на похороны циркового клоуна – кто-то ревёт в три ручья, кто-то пляшет… Не хватает только скрипок и дрессированного медведя на цепи. Впрочем, орущие на разные голоса тварёныши с успехом заменяют и первое и второе. Дети, облепившие меня со всех сторон, косятся на опасное соседство, отшвыривают самых надоедливых, и наперебой рассказывают о своих подвигах.

– Представляешь, пап, я его раз… а он – бац, и туда! А Витька как взял, да как шарахнул! А этот – бздынь, и всё! Я и говорю – какого ху… в смысле, чего сидеть-то? И пошли, чо! Ага, с двух стволов сразу… Вот, в канистре же бензин, ну и… Прыг-прыг… представляешь, пап, как лягушка скачет! И вкусная!

Последнее слово прозвучало в общем гомоне неожиданно громко.

– Что, вы и лягушек ели?

– Когда? – хором удивились мальчишки.

– Они же голодные! – ахнула Лена. – Вася, организуй покушать.

Белый зверь будто и вправду понимал человеческую речь – коротко кивнул, дёрнул правым ухом и грозно рыкнул.

– И хлеба пусть найдут! – Санёк крикнул вдогонку разбегающимся по сторонам тварёнышам, и вздохнул. – Хотя бы кусочек. Маленький.

Город как вымер – часть населения ещё не оклемалась от действия звериного яда, а другие попрятались по всем щелям, пережидая нашествие, сравнимое с татаро-монгольским. Увлечённые поисками съестного хищники слишком буквально восприняли команду, и тащили всё, что попадалось под загребущую лапу. Через полчаса вокруг нас громоздились сложенные в аккуратные штабели и кучи запасы, которыми можно было прокормить даже Первую Конную вместе с лошадьми. Особенно с лошадьми – мешки с овсом составляли примерно девяносто процентов добычи. Приносили огурцы с огородов, сломанные ветки с неспелыми вишнями, просроченные ещё лет пять назад рыбные консервы… старались.

Особенно отличился одноухий, самого бандитского вида зверь, он приволок большую чугунную сковороду прямо с шипящей на ней яичницей. Редчайший деликатес по нынешним временам, но как же он умудрился дотащить раскалённую, да ещё и без ручки? Определённо Лена действует благотворно даже на безмозглых тварей.

– Обзови как-нибудь героя, – я уже знал, что собственные имена даются только за исключительные подвиги и заслуги. Как раз яичница подходила под определение – её единственную можно было съесть сразу и быстро, без долгого приготовления.

– Назвать? – дочь забавно сморщила нос. – Джон Сильвер не подойдёт?

– Тот одноногий, – возразил Андрей. – А этот кривой и корноухий. Пусть будет Моше Даяном.

– Слишком длинно.

Мы переглянулись, одновременно рассмеялись, и выдохнули:

– Мойша!

– Почему Мойша?

– Потому что в профиль похож на Шарля де Голля.

Всё равно смотрят с непониманием. Так и пришлось прочитать целую лекцию по истории какой-то там по счёту французской республики, о "странной войне" и позорном её окончании, о якобы "сопротивлении". О королях и капусте не говорил – перешёл к событиям более поздним, коснулся темы парижских нравов (не углубляясь, понятно, в подробности), и закончил описанием тамошней кухни, с которой имел несчастье познакомиться лично. Гнусные, кстати, впечатления.

Санёк с сожалением посмотрел на опустевшую сковородку и опять вздохнул:

– Если с хлебом, я бы и лягушку съел.

Андрей скрипнул зубами, напугав до полусмерти забравшегося на колени тварёныша, но потом вдруг резко просветлел лицом:

– Он есть, хлеб-то! Пап, вызови Иваныча, пусть тесто замесит.

И на самом деле, что-то мы забыли про запас муки и зерна на толкаче. Да не только на нём – целая баржа загружена так, что ватерлиния сантиметров на тридцать под водой.

Достаю старенькую заслуженную "моторолу".

– Иваныч, ответь Чертобоям! Иваныч, Чертобои на связи! Иваныч, мать твою так, опять спишь?

В эфире молчание, даже помех почти не слышно. Вот ведь старый чёрт, наверняка увлёкся ремонтом компьютера и забыл включить рацию. В прошлый раз еле-еле дозвались, и опять…

– Пап, – это Лена. – Мы тут с Васей на берегу одного дяденьку видели… Не сами, конечно, а зверёк подсказал… Длинный, худой, седой, и всё время левое плечо потирает, будто оно болит. Не он? Да, небритый ещё.

Опаньки, а словесный портрет совпадает! Неужели этот паразит решил придти на выручку? Как там говорится… спаси меня, господи, от помощников, а от вредителей я сам избавлюсь? Ведь чётко и ясно предупреждал – никакой самодеятельности.

– А где он сейчас?

– По последним данным – сидит в лодке на середине Оки.

– Далеко?

– Да нет, километра три будет, не больше.

– Покажешь?

– Пошли.

Я поднялся с твёрдым намереньем вбить Иваныча в землю по самые уши, потом вытащить, перевернуть, и вколотить уже по пятки, но вниз головой. Кузькина мать любимой тёщей покажется, обещаю! Инициативу, значит, решил проявить? Ну-ну… и за неё тоже отгребёт.

– И где же он? – я повертел головой, осматривая пустынный берег и не менее пустынную реку.

– Не знаю, – дочь оглянулась на сидящего сзади белого зверя и недоумённо пожала плечами. – Вася говорит, что Пафнутий тоже не отзывается.

– Какой Пафнутий?

– Пафик, – Лена решила, что этим всё объяснила. Но добавила. – Который за вашим Иванычем следил.

– Наверное сбежал.

– Такого не может быть, для них выполнение приказа важнее жизни. Надо ещё поискать.

Ага, куда уж больше-то? И так бродим целый час, и хоть бы какой толк. Ни следов, ни хрена… рация тоже молчит.

Бабах!!! Выстрелы где-то выше по течению.

– Это он! – кричит Андрей, срываясь с места в карьер.

– Погоди!

Не успеваю – этот лось ломится вперёд сквозь кусты, а дети дружной толпой устремляются за ним по проложенной просеке. Им, молодым, хорошо – включил моторчик в заднице, да и поскакал. А тут годы берут своё, на пятом десятке и дыхалка сдавать начинает, и общее состояние скоростям не способствует. Не то, чтобы совсем укатали сивку крутые горки и пора отправлять на махан, побегаю ещё. Но не с резвостью напуганного сайгака. Куда торопиться?

Оказалось – есть куда. Выстрел за кустами… ещё один… Вылетаю на открытое пространство забыв про одышку и хрипы в груди. Бля-а-а, знакомые всё лица!

– Не ждал? – Петрович отступает спиной к резиновой лодке, прижимая пистолет к голове самого младшего, Мишки. Тот из вредности полностью расслабился и обмяк, бородачу приходится тащить его почти волоком. – Бросай оружие, Чертобой!

Как в голливудском боевике. Там тоже плохие парни всегда берут заложников и заставляют хороших копов положить пистолеты на землю. Только лежащий с перерезанным горлом Никитин не похож на декорацию, слишком натуральная и не картинная поза.

– Сдавайся, и я гарантирую тебе жизнь.

– Спасибо, конечно, – этот хмырь откровенно смеётся. – Уж как-нибудь без гарантии обойдусь.

– Урою падлу, – Андрей сидит на песке, зажав руками кровоточащее колено. – Сейчас встану и урою.

– Заткнись уж, урывальщик, – Петрович ногой столкнул надувнушку в воду. – Все отойти! Отойти, я сказал! И тварей уведите!

Делаю шаг назад.

– Ещё!

Второй шаг.

– Не злите меня! – он садится в лодку, продолжая удерживать Мишку. – И давайте без глупостей – высажу мальчишку на той стороне Оки, потом заберёте.

Рядом стало как-то непривычно пусто, пропали вечно суетящиеся звери. Струсили и разбежались?

– Гады!

Вопль раздаётся одновременно со свистом воздуха, выходящего из порванных баллонов. Вода у берега вскипела от выныривающих зубастых морд. Остальное тоже выныривало. Но именно морды с зубастыми пастями были заметны больше всего. Щёлкнул вхолостую боёк пистолета… Ну да, у нас же оставалось всего два патрона к ПМ.

– Гады! – повторяется Петрович, пытаясь отбиться от рванувших в атаку хищников. Поздно – кто-то уже прыгнул на спину и вцепился в шею. Нелепый взмах рукой, и в нашу сторону летит что-то круглое. – С-с-суки!

Отчётливо слышу хлопок взрывателя. Граната падает точно между Леной и младшими… Сейчас…

Господи, никогда и ничего не просил! Сегодня прошу – дай успеть!

И уже падая, почувствовав даже сквозь бронежилет рубчатый кругляш под животом, шепчу:

– Спасибо… я успел.

Эпилог.

Тёплый ветерок играл букетом полевых ромашек, стоящим в обыкновенной железной банке. Всё так, как в песне, слышанной когда-то – простые железные кресты с овальными фотографиями, невысокая синяя ограда…

Совсем юная, но уже с проблесками седины в толстой косе, девушка сидит молча, лишь рука незаметно для самой себя поглаживает зверя, положившего голову ей на колени.

"Вот мы и одни остались, Вася".

"Все когда-нибудь умирают".

"Я знаю".

"Но сделать это так, как сделал твой отец, дано не всем".

"Я знаю. Но мама…"

"Они жили долго и умерли в один день. Это плохо?"

"Могли бы жить".

"А сейчас?"

"Что?"

"Они живут в вас. А твоя мама слишком любила отца, чтобы оставаться одной".

"Обычный инфаркт".

"Обычная любовь".

"А мы?"

Зверь надолго задумался, не находя нужных слов. Потом улыбнулся:

"А вы должны жить. Обязаны. Понимаешь?" – И без всякой связи с предыдущей фразой добавил тревожными интонациями. – "Они летят".

"Кто?"

"С-с-с-уки…" – Василий оскалился. – "За нами выслали флот. Только что. Я чувствую".

"Когда?"

"Три года".

Девушка тряхнула головой и сжала рукоять лежащей у ног шашки в простых ножнах:

"Они хотят войны? Они её получат!"

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

05.03.2012