Текст книги "Архитектура Петербурга середины XIX века"
Автор книги: Андрей Пунин
Жанры:
Искусство и Дизайн
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Васильевский остров и взморье
Застройка Васильевского острова в середине XIX века представляла собой чередование нескольких зон, заметно отличающихся друг от друга.
В восточной части острова еще в начале XIX века сложился великолепный архитектурный ансамбль Стрелки, со зданием Фондовой биржи и другими сооружениями торгового порта – таможней, пакгаузами и т. д. Вдоль набережной Большой Невы и вдоль первых, восточных линий острова стояли двух-трехэтажные дома, возведенные в XVIII-первой трети XIX века. Их внешний облик менялся сравнительно мало, но зато внутри многие из них постепенно переделывались и превращались в доходные. Более комфортабельные здания на восточных линиях были заселены в основном чиновниками, студентами и людьми «свободных профессий» – например, вблизи здания Академии художеств снимали квартиры многие художники.
На квадратной площади, окружавшей обелиск «Румянцева победам», в 1860-х годах был разбит сквер: он был устроен на деньги, подаренные городу богачом С. Ф. Соловьевым, и назывался Соловьевским. Обширный зеленый массив вдоль Большого проспекта был разделен заборами на участки, принадлежавшие владельцам выходящих на проспект зданий.
Строительство новых доходных домов шло и на Васильевском острове, хотя и не столь интенсивно, как в левобережной части Петербурга. Обозреватель «Художественной газеты» писал в 1840 году: «Дома, которые… мы назвали спекулативными домами, здесь встречаются гораздо реже, нежели на заречной стороне. Один из таких домов вырос недавно на почетном месте, что зовется углом третьей линии и Большого проспекта. Представьте себе, что эта громада в несколько ярусов, с двумя бельэтажами, поддельным и настоящим, с сотнею окошек в лицо и со всею убийственною симметрией новейших каменных домов, явился в течение каких-нибудь двух месяцев…»[295]295
Художественная газета, 1840, № 22, с. 24–25.
[Закрыть]
Наряду с многоэтажными домами в средней части Васильевского острова в середине XIX века оставалось много небольших двухэтажных домов «под жильцов» и частных одноэтажных особнячков – в большинстве своем деревянных, но некоторые были выстроены из кирпича. Эти особнячки принадлежали чиновникам, коммерсантам, преуспевающим ремесленникам – владельцам мастерских, зажиточным представителям «свободных профессий» – адвокатам, архитекторам, ученым. Сравнительно невысокие цены земельных участков на Васильевском острове позволяли тем, кто располагал соответствующими материальными возможностями, отстроить и отделать небольшой хорошенький домик «для собственного обихода», чтобы избавиться «от бедственной необходимости нанимать квартиры»[296]296
Там же, с. 27.
[Закрыть].
Один из таких особняков, принадлежавший академику архитектуры Г. А. Боссе, сохранился до сих пор на 4-й линии, дом № 15 (см. с. 243–246). Другой видный архитектор – А. П. Брюллов в начале 1840-х годов жил в особнячке на Большом проспекте, возле 3-й линии. Этот «небольшой двухэтажный домик… полузакрытый деревьями раскинувшегося перед ним палисадника», давно исчез, но в 1840-х годах он представлял собой «настоящий образчик Большого проспекта»[297]297
Там же, с. 28.
[Закрыть]. Позднее, в середине 1840-х годов, А. П. Брюллов приобрел трехэтажный особняк на Кадетской (ныне Съездовская линия), 21, построенный еще в конце XVIII века; сохранив внешний облик дома, архитектор перепланировал его внутри, а также возвел новый поперечный флигель. Первый внутренний дворик Брюллов, подобно античному атриуму, украсил фонтаном и терракотовой статуей Аполлона-Мусагета.
Многоэтажная каменная застройка, состоящая из доходных домов, постепенно продвигалась в глубь Васильевского острова в западном и в северо-западном направлении. В середине XIX века отдельные четырехэтажные дома появились уже в районе 20-й линии (типичный пример – дом № 17/63 на углу 18-й линии и Большого проспекта, построенный в 1843–1844 годах архитектором Б. Спиндлером). Они чередовались с деревянными домиками в один-два этажа. В одном из таких домов «невзрачной наружности» провел последние годы своей жизни художник П. А. Федотов. Рисунок дома, помещенный в «Иллюстрированной газете» в 1871 году, дает наглядное представление о том, как выглядела в середине XIX века застройка западной части Васильевского острова[298]298
В статье, сопровождавшей рисунок, отмечалось, что квартире П. А. Федотова принадлежали «три первые окна, считая от ворот… Окна эти были постоянно заставлены Федотовым его начатыми и подвигавшимися к окончанию картинами». – Иллюстрированная газета, 1871, № 2, с. 23. Дом, в котором снимал квартиру Федотов, стоял между Невой и Большим проспектом, на 21-й линии.
[Закрыть].
Обширную территорию занимал пустырь Смоленского поля, известный как место казней: 3 сентября 1866 года здесь был повешен Д. В. Каракозов, совершивший покушение на Александра II.
На западной оконечности Васильевского острова, в районе Гавани, стояли кварталы ветхих деревянных домишек. «В этих маленьких сереньких домиках, то прямо смотрящих на улицу тремя-четырьмя окнами в цветах, то кокетливо держащих перед собою пук акаций, яблоню и кустик зари»[299]299
Отечественные записки, 1855, май – июнь, отд. 6, с. 121.
[Закрыть], жили бедные чиновники, отставные моряки, мелкие торговцы, разночинцы. И. Генслер в очерке «Гаваньские чиновники», опубликованном в 1860 году, писал: «Все в Гавани глядит ветхостью, покривилось, пошатнулось трубы, крыши, окна, калитки, ворота и заборы, все скрипит, кряхтит и кашляет, доживая последние минуты своего существования»[300]300
Генслер И. Гаваньские чиновники в домашнем быту, или Галерная гавань во всякое время дня и года. Пейзаж и жанр. – Библиотека для чтения. 1860, ноябрь, с. 4.
[Закрыть]. На фасадах многих домов были сделаны надписи, которыми полиция уведомляла, что «сей дом должен быть сломан», но они продолжали стоять: средств на перестройку у владельцев не было. Здесь, в Гавани, периодически затапливаемой даже при небольших наводнениях, был, по словам И. И. Панаева, «ненадежный приют самого бедного петербургского народонаселения… Глядя на эти домишки и улицы, не веришь, что это частичка великолепного Петербурга»[301]301
Цитируется по книге: Пирогов П. П. Васильевский остров. Л., 1966, с. 26.
[Закрыть].
Дом на углу 18-й линии и Большого проспекта. Архитектор Б. Спиндлер. Проект. 1843 г. ЦГИАЛ. Публикуется впервые.
Дом на 21-й линии Васильевского острова, в котором в 1849–1852 гг. жил художник П. А. Федотов. Гравюра Р. Утгоф по рисунку Маркова, 1871 г.
В середине XIX века на Васильевском острове стали расти промышленные предприятия.
Несколько фабрик появилось в центре острова. Одна из них, табачная фабрика «Лаферм» (ныне Табачная фабрика № 1 объединения имени М. С. Урицкого), основанная в 1852 году, разместилась на углу Среднего проспекта и 9-й линии.
Но главными районами промышленной застройки стали юго-западная оконечность острова (район, называвшийся «Чекуши»), окрестности Кожевенной линии и северо-западная часть – берег Смоленки, а также соседний остров Голодай (ныне остров Декабристов).
Поскольку остров лежит в самом нижнем течении Невы, на его берегах было разрешено строительство промышленных предприятий «третьей категории», дающих вредные выбросы. Например, вдоль Кожевенной линии разместилось около десятка кожевенных заводов, возникли они и на острове Голодай, на берегу Малой Невы.
Во второй половине XIX века в западной части Васильевского острова появилось множество разнообразных заводов, фабрик, мастерских. Среди них одним из наиболее крупных стал Балтийский судостроительный и механический завод, основанный в 1856 году.
Петербург в середине XIX века был важнейшим портом России, вся его жизнь была тесно связана с морем, с флотом. Поэтому вполне закономерно, что техническое развитие морского флота, появление паровых судов с металлическими корпусами, сказалось и на градостроительном развитии Петербурга.
В 1840-х годах прекратила существование кораблестроительная верфь на территории Адмиралтейства. Строительство кораблей было переведено на новую верфь – Новое Адмиралтейство, расположенное ниже по течению на левом берегу Невы, за Ново-Адмиралтейским каналом, на островке, лежащем между каналом, Невой и Мойкой. История ее началась еще в 1710-х годах, когда здесь производилась постройка галер. В начале XIX века здесь появилась верфь для строительства военных кораблей. Верфь построили и на соседнем Галерном островке, образованном двумя рукавами Фонтанки при ее впадении в Неву: к середине XIX века здесь стояли три деревянных эллинга для строительства небольших военных судов.
Эллинги Нового Адмиралтейства. Спуск 84-пушечного корабля «Прохор» 27 апреля 1851 г. Литография 1851 г.
Во второй четверти XIX века Новое Адмиралтейство было усовершенствовано: построили обширные мастерские, лесные хранилища и крытые эллинги. Один из них – деревянный – был построен в 1825 году (он просуществовал до 1892 года). В 1833–1838 годах возвели эллинг новейшей конструкции: с кирпичными стенами и арочным покрытием из железа (см. с. 113). Мощные объемы эллингов Нового Адмиралтейства стали важными архитектурными акцентами панорамы устья Невы, внесли в ее облик новые черты, отражающие ускоряющееся промышленное развитие России.
Старый морской торговый порт, существовавший с XVIII века на Тучковой набережной Малой Невы, в середине XIX века уже не соответствовал ни увеличившемуся грузообороту, ни возросшей грузоподъемности судов: грузы приходилось перегружать в Кронштадте на мелкосидящие лихтеры и уже на них доставлять к причалам Петербурга. В 1860-х годах решено было морской порт перенести в новое место – к взморью, в район, охватывающий устье Екатерингофки и острова Гутуевский, Вольный и Турухтанный. Это было осуществлено позднее – в 70-80-х годах XIX века. Район порта затем сомкнулся с разрастающимися на левом берегу Невы судостроительными заводами, образовав широкую полосу промышленных предприятий, отрезавших Петербург от взморья.
Градостроительные итоги
В середине XIX века Петербург стал все более отчетливо приобретать новые черты, типичные для капиталистической эпохи. Рост города ускорился, темпы строительства возросли, но в то же время в облике города стали отчетливо выявляться социальные контрасты эпохи и присущие ей противоречия. Они проявились в резком различии и благоустройства, и общего характера застройки центра и окраин.
В градостроительном развитии центра в середине XIX века еще сохранялся ансамблевый метод, унаследованный от классицизма зодчими 1840-1850-х годов. Их творчество вызывало у современников сочувственные, а нередко и восторженные оценки. Многие петербургские литераторы конца 1830-1840-х годов искренне восхищались «ненаглядною столицей, столь роскошно цветущею в своей пышной молодости, что каждый день, каждый почти час она перед глазами нашими прихотливо рядится, волшебница, в какую-нибудь нежданную красоту»[302]302
Башуцкий А. Новости в Петербурге. СПб., 1838, с. 1–2.
[Закрыть].
Постройки, возведенные в центре Петербурга А. П. Брюлловым, О. Монферраном, И. Д. Черником, А. И. Штакеншнейдером, Н. Е. Ефимовым и др., тактично дополнили сложившиеся ранее ансамбли и сформировали некоторые новые – например, ансамбль Исаакиевской площади.
В середине XIX века было создано и несколько новых микроансамблей, состоящих из двух-трех зданий, гармонично согласованных друг с другом и с окружающей застройкой. Такие микроансамбли возникли у начала Литейного проспекта (архитектор А. П. Гемилиан), на берегу Мойки вблизи Поцелуева моста (архитекторы И. Д. Черник, К. К. Андерсон и др.), на Зимней канавке (архитекторы Л. Кленце и А. И. Штакеншнейдер), на улице Желябова – вблизи Финской церкви и в некоторых других местах. На таких фешенебельных улицах, как Сергиевская (улица Чайковского) и Гагаринская (улица Фурманова), новые особняки иногда тоже образовывали своеобразные ансамблевые композиции.
Черты архитектурно-художественного единства приобретали и некоторые новые кварталы в центре города, застраивавшиеся многоэтажными жилыми домами. Но это, как правило, не было следствием сознательного, целенаправленного архитектурного замысла: единство застройки было вызвано прежде всего сходством конструкций многоэтажных зданий, разделенных на внутренние ячейки – квартиры, одинаковостью их высоты, лимитированной строительным законодательством, близостью масштабных характеристик их фасадов.
Большая часть улиц Петербурга в середине XIX века имела разнокалиберную, разнохарактерную застройку: рядом с многоэтажными доходными домами еще стояло немало деревянных особнячков. Так выглядело большинство улиц в Литейной части (в том числе и сам Литейный проспект), в Московской части, в восточных кварталах Васильевского острова, на стыке Адмиралтейских частей с Коломной. По мере удаления от центра соотношение многоэтажных и малоэтажных домов менялось: доходные дома в три – пять этажей возвышались как бы островками среди низких домиков провинциального типа. Этот смешанный характер застройки большей территории Петербурга был характерной чертой его архитектурной физиономии в середине XIX века.
Процесс уплотнения застройки городских кварталов, начавшийся в середине XIX века, вызвал справедливые нарекания современников: «Как не пожалеть садов, которые почти совершенно исчезают в городах; как не вздохнуть при виде этих огромных масс из камня и кирпича, в которых мы заключаемся как бы в темницу. Жадные спекулянты стараются подвергать городских жителей различным болезням и преждевременной смерти»[303]303
Фурманн П. Указ. соч., с. 29.
[Закрыть]. Отдельные небольшие скверы и бульвары, которые стали устраиваться городскими властями, не могли ослабить нарастающий дефицит зелени в тех районах, где разворачивалась спекулятивная застройка доходными домами.
О том, каким был в середине XIX века облик Петербурга, наглядно свидетельствуют многочисленные рисунки, акварели и литографии художников тех лет: В. С. Садовникова, И. И. Шарлеманя, Л. О. Премацци, Ф. Ф. Баганца и других, первые фотографические снимки его улиц и площадей, воспоминания старожилов, статьи и заметки современников, публиковавшиеся в журналах и газетах.
Обозреватель «Отечественных записок» – одного из самых популярных журналов тех лет – писал в 1855 году:
«В Петербурге много прекрасных улиц, много больших домов, но вместе с тем эти частные здания столицы отличаются двумя важными особенностями: неудобством квартир и наружным однообразием. Если переделки и перестройки последнего времени не имели значения на улучшение квартир, нельзя не заметить, что вновь возведенные и подновленные здания нарушают прежнее однообразие фасадов. Тому, кто давно не был в Петербурге, эти перемены наверное бросятся в глаза. Он заметит и особенности некоторых украшений, и частью закругленные сверху окна, а главное, изменение цвета зданий. Прежде каменные дома столицы были почти' исключительно белого, желтого и иногда розового цвета. Хотя и теперь первые из этих цветов могут почитаться господствующими, однако в лучших петербургских улицах встречаются часто домы темно– и светло-шоколадного цвета, бледно-зеленого и светло-серого. Цвет светло-шоколадный употребляется особенно часто, и он очень идет к большим зданиям, а особенно украшенным лепною работою. Некоторые домы покрываются этою краскою сплошь, другие красятся так, что стены их светло-шоколадного, а украшения того же, только несколько более темного цвета. Что касается до украшений, то, надо сказать правду, петербургские домы на них очень скупы. Исключение составляют только некоторые домы-особняки, принадлежащие аристократам»[304]304
Отечественные записки, 1855, ноябрь – декабрь, отд. 6, с. 51–52.
[Закрыть].
Сетования на «скупость» украшений были вызваны тем, что тогда, в 50-х годах XIX века, на центральных улицах столицы еще сохранялось много строгих классицистических зданий, фасады которых автор заметки считал «однообразными» и «скучными». Поэтому ему так нравилось, что «вновь возведенные и поновленные здания нарушают прежнее однообразие фасадов»: в этом хроникер «Отечественных записок», выражая мнение многих своих современников, видел один из главных художественных результатов строительной деятельности 1840-1850-х годов.
Итоги градостроительного развития Петербурга в середине XIX века далеко не однозначны, и это в значительной мере осложняет их оценку. Неоднозначность, а во многом и противоречивость градостроительной деятельности 1840-начала 1860-х годов объясняется прежде всего самим переходным характером того исторического периода. С одной стороны, еще сохранялись традиции той градостроительной дисциплины, которая господствовала в архитектуре классицизма. Они поддерживались и профессиональными убеждениями архитекторов середины XIX века, годы учебы которых и начало творческой деятельности пришлись на заключительный этап развития классицизма. Ансамблевость архитектурно-градостроительных решений стимулировалась и официальным правительственным заказом, требованиями государственной администрации, амбициями высшей аристократии.
Определенная преемственность наблюдается и в градообразующей роли культовых зданий. Величественный объем Исаакиевского собора, увенчанный огромным золотым куполом, получил исключительно мощное звучание в панораме Петербурга. Хотя стилистика архитектурных форм этого здания в целом принадлежит классицизму, но его колоссальные размеры явились новым архитектурно-градостроительным качеством: громада собора символизировала союз самодержавия и православия, провозглашенный официальной правительственной доктриной. Привнесение в эту доктрину третьего идеологического компонента – народности, понимаемой и светской, и церковной властью в охранительском аспекте, привело к изменению стилевых характеристик церковных зданий, в которых восторжествовал «русско-византийский стиль» К. А. Тона и его последователей. Традиционные для русского допетровского зодчества пятиглавия, луковичные главки и шатры православных церквей, построенных в Петербурге в середине XIX века, внесли в его «европейский» облик новые черты, ассоциирующиеся со средневековой Русью. Так стала формироваться новая градостроительная тенденция, которая в дальнейшем, в последних десятилетиях XIX века, усилилась и окрепла и привела к появлению целой системы новых церковных зданий «в древнем вкусе», среди которых такие характерные образцы, как церковь Воскресения Христова на канале Грибоедова («Спас на крови») и храм бывшего подворья Киево-Печерской лавры (на набережной Лейтенанта Шмидта, 27), завершенные уже в начале XX века.
С другой стороны, в градостроительстве середины XIX века наметился ряд новых тенденций, отражающих развитие промышленности и транспорта, т. е. именно тех тенденций, которым суждено было восторжествовать в развитии городов в последующие десятилетия.
В 40-50-х годах XIX века начал формироваться качественно новый тип градостроительного образования – привокзальная площадь. Ее архитектурной доминантой стал вокзал – здание нового типа, порожденное появлением и развитием железных дорог. Однако попытка создать целостную архитектурную композицию привокзальной площади у Николаевского (ныне Московский) вокзала не получила полноценного осуществления, а при постройке Варшавского и Балтийского вокзалов такая задача вообще не ставилась: поначалу эти здания одиноко «солировали» в окружающем пространстве левобережья Обводного канала, пока на соседних участках не выросли объемы промышленных зданий.
Формировавшаяся в середине и второй половине века панорама Обводного канала, в которой все более явственно начинали господствовать здания фабрик и заводов, – это итог промышленной революции и порождение наступающей новой эпохи – эпохи капитализма. Аналогичная картина стала складываться и в других районах Петербурга – на Выборгской стороне, за Невской заставой, у взморья. Новые речные и морские фасады Петербурга, формируемые промышленными зданиями, складами, эллингами, прихотливым ритмом высоких кирпичных труб, создавали совершенно иной ландшафт – явную социальную и архитектурную антитезу репрезентативному и импозантному облику центра столицы Российской империи.
Лик города становился все более сложным, многогранным и противоречивым. И это было закономерным отражением того исторического периода, который переживала Россия в середине XIX века.
Эклектика: новый творческий метод и новый стиль
Необходимость осознать место и значение периода эклектики в общей эволюции зодчества ставит вопрос: позволяют ли особенности эклектики считать ее определенным стилем?
Стиль в архитектуре – это относительно устойчивая, исторически сложившаяся общность способов материальной и художественной организации пространства и средств эстетической выразительности. В архитектурном стиле в той или иной форме отражаются особенности социально-экономического строя, свойственное данной эпохе понимание функциональных задач архитектуры, господствующая система идейно-художественных воззрений, уровень развития строительной техники.
Архитектурный стиль – понятие достаточно широкое. В нем сливаются не только многочисленные индивидуальные творческие манеры отдельных архитекторов, но и деятельность нескольких архитектурных школ и направлений. Формируется он на основе определенного творческого метода, господствующего в эстетических воззрениях и в практической деятельности зодчих.
К началу 1840-х годов классицизм как стиль себя исчерпал и вынужден был сойти с исторической арены, ибо лежавший в его основе творческий метод не соответствовал историческим условиям, сложившимся к середине XIX века. Отход архитектуры от классицизма был исторически закономерным. Новые жизненные потребности, смена художественных идеалов и новые возможности, которые давала в руки архитекторов развивающаяся строительная техника, – все это властно требовало отказа от художественной системы классицизма и ставило задачу выработать новый язык архитектурных форм, более богатый, гибкий и многогранный. Он и был создан обращением к архитектурному наследию «всех стилей», и это стало важнейшей особенностью того нового творческого метода, который пришел на смену классицизму.
Обращение к приемам и мотивам исторических стилей корректировалось принципом «умного выбора», декларированным идеологами эклектики. В эти годы появились многочисленные особняки аристократии и богатейших буржуа с фасадами «á la Растрелли» и «á la ренессанс», православные храмы в «русском стиле» и «готические» кирхи, загородные виллы «помпейского стиля» и арсеналы в виде старинных крепостных сооружений. Между функциональным назначением этих построек и их архитектурно-художественными образами во многих случаях прослеживается определенная взаимосвязь. Оформляя фасад постройки в том или ином стиле, архитектор середины XIX века стремился раскрыть функцию здания в его внешнем облике, выбрав тот стилевой прототип, художественные особенности которого соответствовали, в его представлении, функции данного здания и его местоположению.
И все же эту связь стилевого решения фасада с функциональным значением постройки не следует переоценивать. Выбор того или иного стиля для оформления фасада в ряде случаев вообще не мог получить соответствующего объективного функционального обоснования и зависел просто от субъективной воли заказчика или архитектора. Новые типы построек, порожденные эпохой капитализма (вокзалы, пассажи, доходные дома и т. п.), не имели в прошлом никаких архитектурных и тем более стилевых прототипов, и это давало архитекторам определенную свободу в разработке их внешнего облика. Естественно, что в таких случаях связь функции и стилевого решения фасада оказывалась весьма приблизительной и определялась в решающей мере вкусами и художественными пристрастиями заказчика.
Выдвинув в противовес художественной унифицированности классицизма принцип выбора, архитекторы-эклектики разработали более многообразный архитектурный язык, который позволял создавать во многих случаях более непосредственную и очевидную связь между функцией здания и его архитектурным обликом. Вместе с тем многостилье эклектики открывало новые возможности в удовлетворении самых разнообразных художественных требований, выдвигавшихся заказчиками, и это делало эклектику в глазах современников гораздо более привлекательной, чем классицизм. В итоге вытеснения классицизма новым творческим методом не только расширился диапазон архитектурных решений, но и возникла более дифференцированная система архитектурно-художественных образов, отражавшая возросшее многообразие функций зданий.
В период перехода от классицизма к эклектике развитие архитектуры было отмечено не только творческими достижениями, но и определенными утратами, которые тоже явились следствием этого процесса.
Функциональные и конструктивные качества построек несомненно улучшились: большего разнообразия и совершенства достигли приемы планировки, увеличилась освещенность помещений, конструкции зданий стали более экономичными и более долговечными. Труднее однозначно оценить эстетические качества построек середины XIX века, ибо в них отразилось сложное переплетение тех различных, нередко противоположных тенденций, которыми отмечена художественная жизнь России тех лет. «Дух практицизма», поддерживаемый развивающимися капиталистическими отношениями, вел к тому, что архитектура все дальше и дальше отходила от больших идейно-художественных проблем в сторону более частных задач утилитарного характера. Последовательно проводимый принцип раскрытия функции здания в его художественном образе тоже, в свою очередь, способствовал этим тенденциям. Архитектура середины XIX века в значительной мере утратила тот героический пафос, который так ярко воплотился в творчестве зодчих позднего классицизма. В новых исторических условиях архитектура была призвана выразить в своих художественных образах иной круг идей и тем: богатство и знатность заказчика, его вкусы, его жизненный уклад. Все более актуальной становилась проблема национальной самобытности.
Важнейшими творческими задачами архитекторов середины XIX века стали изучение исторических стилевых прототипов, разработка методов их использования в архитектурно-строительной практике, поиск приемов создания архитектурно-художественного образа на основе применения и переработки мотивов исторических архитектурных стилей.
Следует иметь в виду, что понимание самого термина «стиль», сложившееся в архитектурной теории и практике середины XIX века, заметно отличалось от того, которое принято в эстетике и искусствоведении нашего времени. Этим термином определяли не столько основные композиционные закономерности произведений архитектуры того или иного периода, сколько характерную для них орнаментацию. Широкое и емкое понятие «стиль» трактовалось суженно: основным признаком стиля считали не общие принципы композиции, а в первую очередь свойственные ему детали и орнаменты. Такое понимание стиля стало одной из главных особенностей архитектурных воззрений периода эклектики и предопределило многие черты творческого метода архитекторов. Проектируя фасад в том или ином стиле, они свою задачу видели прежде всего в том, чтобы воспроизвести определенные «стильные» орнаменты и детали: оконные наличники, карнизы, тяги, лепной декор и т. д.
Архитектор середины XIX века в своих произведениях использовал то одни, то другие стилистические прототипы – в зависимости от характера здания, местоположения постройки, требований заказчика и своих творческих устремлений. Например, К. А. Тон, главная заслуга которого, по мнению современников, заключалась в том, что он решил «обратиться к разработке отечественных материалов», в то же время создал и характерные образцы неоренессанса – вокзалы в Петербурге и Москве. Н. Л. Бенуа, увлеченный готическим стилем, возвел в Петергофе целый ряд интересных стилизаций на темы готики, однако Фрейлинские корпуса вблизи Большого дворца спроектировал «во вкусе Растрелли». А. И. Штакеншнейдер обращался к готике редко и неохотно, но зато внес большой вклад в развитие многих других стилистических направлений: «второго барокко», неоренессанса, «русского стиля», «стиля Людовика XVI»; в ряде случаев он выступил инициатором их развития и проявил в своих произведениях высокое профессиональное мастерство, блестящую эрудицию и тонкое чувство стиля. Г. А. Боссе проектировал фасады «под барокко» (особняк Бутурлиной), «под ренессанс» (особняки Кочубеев) и в особом компромиссном стиле, переходном от позднего классицизма к неоренессансу (особняки Пашковых, доходный дом на углу Садовой улицы, 47, и Кокушкина переулка и т. д.). П. И. Таманский построил в 1850-1860-х годах на Кронверке Петропавловской крепости монументальное, суровое по внешнему облику здание Арсенала с кирпичными фасадами, напоминающими крепость, а в начале следующего десятилетия переделал фасады двух лицевых флигелей Смольного монастыря, создав удачные стилизации «под Растрелли».
Хорошее знание исторических стилей и умение использовать их мотивы в современных постройках считалось в середине XIX века одним из главных достоинств архитектора. Этими качествами обладали не только крупные, известные мастера, но и многие другие архитекторы, чье творчество еще ждет своих исследователей, – такие, как, например, К. К. Кольман, блестящий акварелист, профессор Академии художеств, который «в ряду своих собратьев пользовался известностью как художник, обладающий тонким вкусом и основательным знанием стилей»[305]305
ЦГИА, ф. 789, оп. 14, д. 64-К, л. 12.
[Закрыть]. Подобные характеристики можно отнести к творчеству многих архитекторов середины XIX века.
Используя в своих постройках широкий диапазон стилистических прототипов, архитекторы середины XIX века в то же время в каждом отдельном, конкретном случае, проектируя фасад или интерьер, обычно ограничивались мотивами какого-то одного определенного стиля. Так возникали фасады «в стиле ренессанс», «в готическом вкусе», «в стиле Растрелли», «в неогреке» и т. п. Во дворцах и особняках появлялись гостиные и залы «в помпейском вкусе», «мавританские» кабинеты и будуары «á la Помпадур», но особенно часто в оформлении интерьеров использовали мотивы «стиля Людовика XIV» (французской дворцовой архитектуры конца XVII – начала XVIII века), «стиля Людовика XV» (рококо 1720 – 1740-х годов) и «стиля Людовика XVI» (ранний классицизм 1750 – 1760-х годов). В своей совокупности эти интерьеры – как и разностильные фасады, стоящие рядом, на одной улице, – образовывали эклектичные конгломераты, но в них каждая отдельная композиция – данный фасад или данный интерьер – была выдержана, как правило, в формах какого-то одного конкретного стиля.
Это говорит о том, что в основе творческого метода архитекторов середины XIX века лежали приемы ретроспективного стилизаторства – подражания тем или иным историческим стилевым прототипам. Но так как одни и те же прототипы служили источником творческого вдохновения для многих архитекторов, то закономерно, что в архитектуре тех лет сформировались определенные стилистические направления: неоготика, неоренессанс, «второе барокко», «стиль Людовика XVI» и ряд других неостилей. Вычленение таких направлений закономерно, ибо отвечает творческому методу архитекторов тех лет: источником заимствований для них служили соответствующие исторические стили. В отдельных, более редких, случаях архитекторы продолжали «цитировать» античную архитектуру (помпейский стиль, неогрек) и архитектуру мусульманского Востока. Национальное направление воплотилось в обращении к наследию русской архитектуры допетровской поры (XVI–XVII веков) и к опыту народного деревянного зодчества.
