Текст книги "Первая Галактическая (сборник)"

Автор книги: Андрей Ливадный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 63 страниц)

– Это я понимаю. Но, оповестив иные колонии, мы разве не спровоцируем новый, еще более жестокий виток уже развязанной войны?

– Да… – скупо согласился Андрей. – Это будет война. Страшная… Жестокая… Борьба за выживание… – немного подумав, добавил он. – Но иначе корабли Альянса просто сотрут колонии поодиночке, сколько бы их ни было, а на уцелевших в этой бойне планетах насадят свою, весьма сомнительную культуру земных муравейников, возможно, возродят рабство, что неизбежно приведет к новой войне… Потому что после ковровых бомбардировок пригодных жизненных пространств останется слишком мало для полноценного расселения… Этот порочный круг может быть бесконечен и приведет к гибели всех нас. Если Земля не получит отпор, то правительство Джона Хаммера создаст на костях колоний серую, унылую империю урбанизированных центров, где будет задушена всякая свобода. Людям нужно дать шанс выбирать самим, во имя чего им жить и за кого отдавать эту самую жизнь. Если внеземные миры объединятся и дадут отпор агрессии, то правительство Хаммера падет, потому что ситуация на Земле давно близка к взрыву и их спасает только бескровная, победоносная война… Земля сегодняшняя – это колосс на глиняных ногах, и если он рухнет, то тогда уже на совести колоний будет вопрос об открытии свободной эмиграции. Другого пути я не вижу…

Николай во время этой речи смотрел на Андрея и не уставал поражаться: кто перед ним – признанный полководец, стратег или же действительно изгой, дезертир по убеждениям?

Заметив его взгляд, Рощин кивнул в сторону Ольги:

– Это она подсказала мне… – признался он. – Я только взглянул на ситуацию с точки зрения рядового человека с Земли…

– Не слишком ли глубоко мы копаем? – высказал свое сомнение Лозин.

– Нет, Вадим Петрович… Нет! – Полвин встал, прихлопнув ладонью по столешнице. – Мы сами творим свою судьбу, не более… Так оно и должно быть… Кто–то сидит, забившись в нору, а мы… Если и проиграем, то умрем с честью… – произнес он. – Я не буду сидеть и ждать, пока меня сгонят с земли и пошлют работать на подземный завод во благо порабощения чужих миров. Нет…

– Но семьи, Кассия…

– Кассии ничто не угрожает, Вадим! – резко оборвал его Лисецкий, поддержав тем самым Полвина. – Капитуляция – это уже свершившийся факт. Мы оккупированы. А семьи… Семьи мы заберем с собой, чтобы не на ком было отыграться… Пусть оставшиеся валят все на нас, пусть наши имения сожгут, разорят… Я чувствую – это произойдет так или иначе… Ты как хочешь, Вадим, а я поддержу Николая!..

Лозин покачал головой, вскинул взгляд на Марию и, заметив, как та едва заметно кивнула мужу, понял: она тоже пойдет до конца. На лице Ольги было написано смятение, но Лозин не сомневался – младшая Полвина не отступится ни от своих внутренних убеждений, ни от отца…

– Я с вами… – решился он наконец.

– Тогда дело за малым… – Глаза Николая Андреевича вдруг блеснули непонятной, почти безумной радостью. – Осталось выработать план, учитывающий спасение Игоря Рокотова, и осуществить его, пока оккупанты не блокировали столицу…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ

Глава 17

В двухстах километрах

севернее Александрийска.

Раннее утро

«Беркут» шел по равнине. За срезами опущенного бронестекла кабины текли вдаль туманные перелески, ровно зеленели поля, изредка, выхватывая солнечный луч, проблескивала в зарослях плакучих ив петляющая Вереженка…

Ольга уже успела свыкнуться с легким покалыванием в запястьях рук, затылке и пояснице.

Она находила странным этот синтез.

Изуродованная фигура Степа была похожа на гротескный барельеф, будто невидимая человеческому глазу сущность машинного разума «Беркута» проросла в этом месте сквозь пластик облицовки стен.

Голова андроида со вскрытой черепной коробкой напоминала голову мифической Горгоны из–за змеящихся во все стороны компьютерных шлейфов.

«Беркут» больше не качало, он шел уверенной энергичной походкой, глубоко вдавливая трехпалые ступоходы в податливую почву Кассии…

«Хоплит» Рощина старался не отставать, хотя временами скрывался из вида, оставляя от себя лишь алую точку на срезе радара. Третья машина – «Фалангер» капрала Делакруа, которым теперь управлял автопилот, двигалась вслед за «Беркутом», словно привязанная незримым буксировочным фалом.

До Александрийска, который они огибали по широкой дуге, оставалось около ста восьмидесяти километров. Где–то там, за туманной дымкой благодатных заливных лугов, в небесах Кассии полыхал злой, нестерпимый для глаз огонь, который изрыгали опускающиеся с орбиты челноки. Там пахло перегретым металлом, слышались хриплые, отрывистые фразы команд, царила суета, а тут терпкий запах цветущих лугов врывался в кабину «Беркута» даже через систему вентиляции. Он дразнил в равной степени и обоняние и воображение Ольги.

Она не понимала, что на самом деле происходит с ней.

Как она оказалась в этой кабине чудовищной машины, один вид которой накануне внушал ей и трепет и отвращение? Почему ее тянуло в усеянное нейросенсорными шипами кресло, будто она подпала под виртуальную зависимость?

Нет… Дело было не в виртуальной зависимости.

Она хлебнула другого наркотика… Она побывала на Дабоге, она воочию видела красную пыльную луну, обращающуюся вокруг обезображенной ядерным огнем планеты.

Эта незримая связь, возникшая в минуту отчаянья, оказалась прочнее стального троса. Ее уже невозможно, казалось, порвать, да и Ольга бы не согласилась. «Беркут», впитавший сознание Степана, был теперь ее машиной.

Она закрывала глаза, доверяясь тяжкому ритму его поступи, и чувствовала, принимала в себя чужую, но ставшую уже родной душу.

Ольга не могла ответить на вопрос, чья это душа. Игоря Рокотова? Незнакомого внешне, но слишком хорошо познанного изнутри тридцатисемилетнего старика? Или это была душа Степа – верного старого дройда, механического слуги семьи, за металлопластиковой оболочкой которого никто не разглядел зачатков индивидуального интеллекта? Или то уже превратилось в закономерность? «Беркут», который пил сознание Игоря, сам исподволь обретая душу в чудовищные мгновенья полного слияния двух систем – биологической и кибернетической, – был ли он чудом, или же так станет с каждой из машин рано или поздно?

Ольга не знала точного ответа. Она лишь ощущала, как параллельно ее чувствам, мыслям, сомнениям рядом протекает еще что–то, такое же живое, но неуловимое.

– Андрей, ты меня слышишь? – В голосе Ольги внезапно прорвалась хрипотца, сделавшая его почти неузнаваемым.

– Да. Я тут, на месте.

– О чем ты думаешь? – спросила она, не открывая глаз.

– Любуюсь… – внезапно признался он. – Никогда не видел такой красоты…

– Там, где ты жил, ее не было?

– Нет… Там был космос, камень, немного сухого льда…

– Скажи, а ты чувствуешь свой «Хоплит»?.. – осторожно спросила она, с чисто женской непосредственностью перескочив с одной темы на другую.

В этот раз Рощин ответил не сразу.

– Чувствую? Не знаю… Не больше, чем иную машину, – признался он после короткой паузы.

– А я чувствую «Беркут»… Мне кажется, он живой… Мыслит со мной в унисон.

– У тебя богатое воображение…

– Нет, не то, Андрей. Я связана с ним, понимаешь? Мы – что–то большее, чем машина и человек. Мне кажется, что вместе мы составляем какую–то иную сущность… понимаешь?

– Смутно, – признался Рощин. – Это из–за нейросенсоров, верно? – предположил он.

– Да… Это страшно… и ошеломляюще. Я иду по Кассии – и вижу Дабог. Это иллюзия, ведь так?

Андрей что–то ответил, но она едва восприняла его слова.

Она действительно видела Дабог. Словно кибернетический мозг «Беркута», дополненный теперь сознанием намертво сросшегося с ним искалеченного Степа, пытался рассказать о себе новому существу, добровольно соединившему свою нервную систему с его процессором…

Смело, самонадеянно для машины?

Нет… В сознании Ольги уже начала стираться эта грань.

Степ, как она убедилась, на секунду коснувшись разума дройда, имел тот же самый страх, инстинкт самосохранения, что и люди, только выражен он был немного в ином эквиваленте. То есть ему тоже, как и любому человеку, требовалось сделать шаг навстречу опасности и смерти. Он сделал его в попытке спасти свою хозяйку, а вот Сергей не смог…

В чем была между ними разница? Иной фыркнет, пожмет плечами, скажет: сравнила тоже – жестянка и человек…

Я мыслю – следовательно, существую?

Сколько раз на протяжении всей истории человеческого рода этот вопрос задавали самим себе, обсуждали в жаркой философской полемике, решали или объявляли неразрешимым, а на самом деле все

оказалось очень просто: разум, жизнь – эти понятия определялись не телом. Не формой рук, ног, строением черепа и исходными материалами оболочек… Нет. Основу жизни действительно составляло нечто хорошо знакомое, но по–прежнему неуловимое.

Душа. Самосознание. Способность генерировать собственную волю, сделать этот пресловутый шаг, уводящий за черту самосохранения, ради кого–то…

Ольге казалось, что мир вокруг раздвинулся и она тонет в нем, не ведая дна той пучины, куда погружался ее разум…

***

Игорь проснулся этим утром от двух странных обстоятельств – во–первых, ему сквозь сон показалось, что он слышит приглушенный расстоянием грохот, а во–вторых, открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что чувствует себя вполне сносно.

Последнее обстоятельство нашло свое объяснение достаточно быстро – автомат круглосуточной терапии, обычно подключенный к Рокотову несколькими капельницами и тонкими проводками от датчиков, которые фиксировали все его биоритмы, на этот раз оказался не у дел. Пока он спал, кто–то отключил прибор и даже свернул все провода, обмотав их вокруг черного глянцевитого корпуса с двумя окошками–экранами.

Значит, дело на поправку… – без особого восторга подумал Игорь, глядя в белый потолок госпитальной палаты, на котором ему уже были знакомы все трещинки и пятнышки.

Откровенно говоря, радоваться было нечему.

Падая в изуродованном штурмовике по самоубийственной траектории, Игорь окончательно распрощался с жизнью. Война выжгла его дотла, оставив лишь бесконечную, ноющую, неуемную боль в груди… Боль, которую он уже не в силах был терпеть… Ему казалось, что у него есть право на смерть, на избавление от бесконечного кошмара, но, видно, он поспешил ставить крест на своей судьбе… Игорю не нужно было напрягаться, чтобы понять, кто выволок его из самоубийственного пике. Рокотову и раньше казалось, что кибернетический мозг «Беркута» обладает своим сознанием, – теперь же он не сомневался в этом.

Игорь лежал, вслушиваясь в самого себя…

Ощущение жизни вернулось к нему, но что делать дальше? Он не знал тех людей, в чье общество занесла его злая воля гиперсферы, но даже если учесть, что к нему отнеслись вполне по–человечески, – что дальше? Штурмовик разбит – это ему без обиняков сообщили те несколько человек, что беседовали с ним в момент просветления, когда Игорю, еще заключенному тогда под колпак реанимационной камеры, стало немногим лучше. У них же, как он понял, космическая техника не развита вообще… Значит, он будет вынужден остаться тут, в этой затерянной в космосе, полностью изолированной колонии, и до конца дней гореть в аду личных воспоминаний?..

Думать о невозможности возвращения было невыносимо.

Уж лучше бы они не выключали свой чертов аппарат… – подумал он, повернувшись на бок и прикрыв глаза в тщетной надежде уснуть. Думать, переваривать в голове сложившуюся ситуацию было тошно… Игорю как никогда хотелось сейчас забыться, но не все оказалось в его власти…

За окном, вдалеке, опять раздался протяжный, вибрирующий грохот…

Это было похоже на звук снижающихся орбитальных челноков. Рокотов даже вздрогнул под укрывавшей его простыней – слишком мало хороших ассоциаций было у него связано с подобным звуком.

Через несколько минут, вконец измаявшись, он не выдержал и сел, спустив из–под скомканной простыни похудевшие ноги.

Никакой одежды в палате он не заметил, и потому пришлось закутаться в простыню. Первый шаг, после нескольких недель неподвижности, дался ему с трудом, но потом пошло легче. Кое–как доковыляв до окна, Игорь толкнул раму, и та легко поддалась его слабому усилию, послушно повернувшись на петлях.

Прохладный, сладкий воздух утра оглушил обилием незнакомых, дразнящих обоняние запахов. Игорь вдруг болезненно подумал о том, что успел забыть, как пахнет настоящий воздух. То, чем приходилось ему дышать на протяжении последних восьми месяцев, было тщательно отфильтровано, и оттого воздух в стылых бункерах всегда имел специфический медикаментозный запах химического эрзаца…

Вдалеке опять послышался гул. Утро еще только занималось, небо серело рассветными сумерками, и на этом фоне Игорь отчетливо различил прочертивший горизонт пологий росчерк падучей звезды…

Пальцы Рокотова побелели, судорожно вцепившись в пластиковый подоконник.

Не может быть… – говорили его глаза, а сердце уже стукнуло, глухо, нервно, привычно…

Мгновенный выброс адреналина на миг помутил разум.

Одно из двух… либо меня обманывали, либо…

У горизонта вновь вспыхнул и погас ослепительный росчерк. За ним еще… И еще один…

Десант!..

Двух мнений тут быть не могло. Рокотов знал, ЧТО на самом деле означают эти безобидные росчерки падучих звезд. Его никто не обманывал. Просто война добралась и сюда, до этой сонной райской планетки…

Тысячи мыслей пронеслись в эти минуты у него в голове. В душе Игоря отчаяние смешивалось с безумной надеждой… и снова он ощутил себя точно так, как сотни раз бывало на Дабоге, когда после боя ложился, падал лицом в закопченный снег и думал: все, предел, больше не смогу, не встану… Но вставал.

Он еще смотрел в окно, когда на обширную, пустую в этот час площадку перед госпиталем влетела одинокая машина и остановилась, взвизгнув тормозами у самых ступеней парадного крыльца. Из нее вылез пожилой, лет пятидесяти, мужчина и тут же задрал голову, обшаривая взглядом окна госпиталя. Увидев Рокотова, он вздрогнул, а затем энергично замахал обеими руками, так что было непонятно – зовет он Игоря спуститься к себе или же, наоборот, просит оставаться на месте, в палате.

Рокотов не узнал Вадима Петровича Лозина, который уже был у него вместе с президентом Кассии, но, так или иначе, Игорь понял – визит по его Душу.

Отойдя от окна, он огляделся, несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь унять распоясавшееся сердцебиение, потом размотал заботливо скрученный вокруг прибора жгут проводов, подергал его, пробуя на прочность, вытащил из гнезда и встал за дверью в ожидании гостя.

Если они пронюхали, что я здесь, то не прислали бы старика… – подумалось ему, но Игорь не выпустил из рук приготовленную импровизированную удавку.

Дабог научил его не верить никому, кроме себя и своей машины…

***

Адмирал Надыров в этот час расхаживал по мягкому толстому ворсу огромного ковра, которым был застелен пол в кабинете президента Кассии.

Напротив него у входа стояли, переминаясь с ноги на ногу, два водителя боевых серв–машин.

– Как это могло случиться? Как?! – Адмирал резко остановился, окатив подчиненных тяжелым, не предвещающим ничего доброго взглядом. Его азиатские скулы двигались под желтоватой кожей сухого лица, катая желваки.

– Сэр, это был «Беркут»… – попытался оправдаться Подаровский. – Лейтенант Сейч завалил его, опрокинул на землю, но тот встал, хотя наши сканеры показывали, что вся его автоматика отключилась. Когда он вышел на нас, в его рубке не было пилота…

– Да, но кто–то поднял его с земли, напугав вас до полусмерти! – рявкнул адмирал, с трудом сдерживая душивший его гнев. Больше всего на свете Надыров ненавидел трусов.

– Там была какая–то женщина из местных, – хмуро ответил Зингер. – Она и робот–андроид. Им удалось вползти в люк, прежде чем «Беркут» начал подниматься.

– И это еще раз доказывает, насколько нам нужна эта машина! Если ею может управлять женщина–абориген, значит, он СОВЕРШЕНЕН, ПОНЯТНО?!. – едва сдерживая гнев, процедил сквозь зубы Надыров. – Мы охотимся за ним по всему Дабогу, теряем корабли и людей, а вы упускаете его из–под самого своего носа!..

– Сэр, у нас был четкий приказ… – осмелился произнести Подаровский. – Лейтенант Сейч погиб, было потеряно две трети подразделения, и в этих условиях мы были обязаны отступить… Вы ведь сами подписывали инструкции для механизированных групп!..

– Все верно… Две трети машин оказались уничтожены в результате предательства, трусости и некомпетентности! – резко уточнил адмирал.

Подчиненные стояли бледные как смерть. Глядя на них, Надыров испытывал отвращение, не понимая того, что он в очередной раз повторяет роковую ошибку своего негласного соперника, адмирала Нагумо, – он относился к ним как к солдатикам, гневно досадуя на то, что те не умерли, а ведь он рассчитывал именно на это!..

Надырову еще предстояло осознать, что у этих людей не было идеи, за которую, по личному убеждению, стоило умирать. Они работали, и где высокооплачиваемый труд вплотную граничил с понятием смерть, справедливо тушевались, позволяя инстинкту самосохранения возобладать над некоторыми параграфами подписанных контрактов…

Надыров с высоты своего положения не совсем понимал, да и не считал нужным вникать в такие тонкости. Однако во всем остальном он смотрел на вещи трезво и сейчас успокаивал себя тем, что «Беркуту», равно как и его легендарному пилоту, никуда не деться, не ускользнуть с этой планеты, которая не имела собственного космического флота, – только пару орбитальных спутников, которые уже сгорели в атмосфере Кассии, сбитые штурмовыми модулями Альянса…

Минутой раньше ему доложили, что орбитальная разведка обнаружила место падения транспортного корабля, на котором Рокотов сумел ускользнуть из системы Дабога. Сейчас туда уже двигался механизированный батальон.

Информация по роботу пока отсутствовала.

«Беркут» и еще две машины, плененные или же преданные своими пилотами, исчезли в неизвестном направлении. Сеть сканеров еще не была развернута над Кассией в полном объеме, и потому ее населенный материк представлял сейчас собой сплошное белое пятно, лишь кое–где перекрытое приборами «Тени Земли»…

– Город оцепить… – приказал адмирал, обернувшись к офицеру связи. – И передайте Касымову мой приказ: пусть возьмет этого так называемого президента и выколотит из него информацию о всех АХУМах, а заодно о том, где они прячут Рокотова. Думаю, что он знает и первое и второе.

В принципе Надыров мог быть доволен, – несмотря на мелкие, раздражающие неурядицы, захват планеты проходил гладко… Очень гладко.

Это будет показательная акция… – подумал он. – Пусть Нагумо полюбуется, как на самом деле надо работать…

Обернувшись, он поманил к себе второго офицера:

– Свяжись с «Тенью Земли». Мне нужно три звена атмосферных истребителей для патрулирования над материком.

***

На взгляд непосвященного этот затерявшийся в диких скалах бункер выглядел как самый заурядный древний АХУМ.

Только несколько человек на планете знали, что на самом деле содержит в себе огромная естественная полость, образовавшаяся в складках горных пород за несколько миллионов лет до появления на Кассии первых людей.

В пещере, которую основательно укрепили и снабдили новым, теперь уже рукотворным сводом, на протяжении трехсот с лишним лет покоился основной модуль колониального транспорта «Кассиопея», стартовавшего из Солнечной системы четырнадцатого сентября 2269 года.

По сути, это был автономный космический корабль, снабженный собственным гипердрайвом. На нем после разгрузки колониальной сферы должен был вернуться на Землю штатный экипаж «Кассиопеи», который в ту пору формировался из сотрудников еще не почившей в бозе ООН.

Не нужно иметь богатой фантазии, чтобы понять: их обманывали так же, как и колонистов. Затерявшись в неизведанных глубинах гиперсферы, ни один экипаж из сотен покинувших тогда Землю так и не нашел дороги назад.

Большинство из них даже не пытались предпринимать подобные самоубийственные попытки. Осознав, что пути назад нет, а координаты Земли не поддаются приемлемому вычислению, экипажи, как правило, предпочитали остаться на найденных планетах и разделить участь колонистов, чем вновь стартовать неведомо куда без особых шансов на успех.

Именно так произошло и с людьми, которые привели в эту систему колониальный транспорт

«Кассиопея». Они законсервировали корабль и влились в состав колонии в надежде, что, может быть, со временем им удастся решить проблему навигации в непонятной человеческому разуму аномалии космоса и тогда они смогут вновь использовать корабль по его прямому предназначению.

Прах этих отважных людей уже давно приняла земля Кассии, но знания, бережно хранимые в АХУМах, традиционно передавались из поколения в поколение. Несколько человек, обычно из тех семей, чьи предки являлись офицерами штатного экипажа «Кассиопеи», обязательно знали местоположение корабля и умели управлять им, хотя бы в теории.

На сегодняшний день такими людьми являлись Полвин, Лисецкий и еще трое потомственных офицеров, которые проживали в разных частях освоенного материка Кассии.

…Николай Андреевич был тут последний раз лет десять назад.

Машина Полвиных пропылила по каменистому дну ущелья и остановилась перед мшистой вертикальной стеной, которая казалась совершенно неотличима от остальных скал.

«Слава богу, Кирилл оказался с нами…» – подумал Николай Андреевич, шагая по узкой, вьющейся меж осыпей камней тропке.

Чтобы открыть хранилище и попасть к законсервированному модулю «Кассиопеи», требовалось как минимум двое посвященных, иначе бортовой компьютер корабля просто не откроет вход в убежище, – так его запрограммировали еще в те времена, когда экипаж разделился на несколько групп, присоединившихся к разным национальным анклавам Кассии. Столетия колонизации стерли расовые различия, но по–прежнему старые программы требовали полномочия доступа от двоих членов номинального экипажа…

Подойдя к знакомому выступу, Николай Андреевич достал из кармана носовой платок и тщательно стер пыль с декорированного под фон скал пластикового кожуха. Затем, осторожно сняв его и аккуратно отложив в сторону, Полвин поманил Лисецкого, который нервно курил поодаль.

Кирилл выкинул окурок и подошел.

Под снятым кожухом на оправленной в камень контрольной панели имелось два углубления в форме растопыренной человеческой пятерни. Над ними моргал миниатюрный красный индикатор и темнел крохотный контрольный дисплей.

– Ну давай, Кирилл, с богом…

Полвин положил ладонь своей правой руки в одно из углублений. В недрах контрольной панели что–то щелкнуло, зашелестело.

Лисецкий зачем–то отер ладонь о свитер и повторил его жест.

Дисплей, размером со спичечный коробок, внезапно осветился, и по нему поползла бегущая строка:

«Процесс: Сканирование… Определение полномочий доступа… Инициализация…

ЖДИТЕ…»

Затем безо всяких предупреждений дисплей погас, а огонек на панели с красного сменился на изумрудный.

Где–то высоко раздался треск, поскрипывание, скрежет…

С ближайшего выступа скал сорвались несколько камней и, подпрыгивая, покатились вниз по склону ущелья, увлекая за собой шлейфы песка и пыли…

Ворота, которые спустя несколько секунд начали открываться в отвесной стене, никак не могли пропустить в себя огромный космический корабль, – для этого предназначались плотно сомкнутые створы, образующие свод хранилища. Сейчас заработал только первичный привод, медленно отодвинувший плиту размером пять на десять метров. Это был так называемый «грузовой портал», вспомогательный вход, за которым через завесу белесой потревоженной пыли в глуби исполинского хранилища было видно, как таинственно поблескивал, отражая попавший в пещеру уличный свет, глянцевитый, изгибающийся кверху борт основного модуля колониального транспорта «Кассиопея».

– Пошли, – хмыкнул Полвин. – Нам с тобой еще дел по горло. Скажи женщинам, пусть быстро разгружают вещи и прикроют чем–нибудь машину – нечего ей тут маячить на самом–то виду…

***

Их расчет был прост и строился на весьма бесхитростном плане.

За темное время суток, до наступления рассвета, три шагающие машины преодолели открытое пространство возделанных полей и углубились под надежную защиту лесных массивов. Рощин, посовещавшись с Полвиным, проложил свой курс так, что они выходили к месту сбора за несколько минут до назначенного старта.

Николай Андреевич предупредил, что топливо для планетарных двигателей «Кассиопеи» хранится в специальных подземных емкостях. Им с Кириллом Александровичем требовалось время для его закачки в баки и тестирования всех систем старого корабля.

Учитывая это, планировалось провести машины по длинной дуге, не привлекая внимания к истинной цели марша и по возможности не покидая защиты лесных массивов. В том же графике должен был действовать Лозин, который вызвался доставить к месту старта Игоря Рокотова, забрав того из госпиталя на окраине Александрийска.

***

Время приближалось к полудню, когда механизированный батальон Альянса завершил свой марш–бросок от столицы Кассии к одинокой ферме, затерявшейся в трехстах километрах от Александрийска среди бескрайних полей и дремучих лесов.

На изуродованной опушке перед домом по–прежнему возвышался выгоревший дотла и искореженный взрывом боекомплекта остов «Фалангера», которым управлял Петч.

Чуть поодаль, под сенью крайних сосен, уткнувшись в землю выступом рубки, лежала машина лейтенанта.

Командир батальона, полковник Шерман окинул взглядом это удручающее место, свидетельствующее о первом ощутимом поражении недавно сформированных серв–соединений, и сделал знак пехотинцам, сидящим в открытом вездеходе.

Жест был вполне однозначным, и те попрыгали с бортов, растянувшись цепью. Несколько человек по приказу командира двинулись к пустому дому, который скалился пустыми, иззубренными рамами выбитых окон, а остальные пошли к лесу, на краю которого лежал изуродованный «Фалангер» Сейча.

– Ну, что там? – нетерпеливо осведомился по рации Шерман, когда передовая двойка достигла машины и один из пехотинцев заглянул через уродливую дыру внутрь.

– Ничего, сэр… – ответил солдат. – Мясо… – брезгливо пояснил он, с содроганием разглядывая кровавые ошметья человека, перепутанные взрывом с осколками приборов.

– Ясно… Двигаемся дальше. Три километра к северу должен находиться корабль. Смотреть в оба!

***

Машина, которой управлял Вадим Петрович Лозин, съехала с асфальтированного шоссе, свернув на проселок.

День выдался солнечный, жаркий, хотя ночью и утром было пасмурно.

Где–то далеко, у самого горизонта, послышался странный звук. Сидящий на заднем сиденье Рокотов встрепенулся. Несколько секунд он напряженно вслушивался, пытаясь отчленить новый звук от бормотания работающего на низких оборотах двигателя машины, потом тронул Вадима за плечо и тихо сказал:

– Сворачивай с дороги, срочно!

Лозин посмотрел в зеркало заднего вида. Его брови удивленно приподнялись.

– Зачем?

– Сворачивай! Вон под те деревья, быстрее!..

Рокотов не просил, он приказывал, и Вадим Петрович машинально подчинился. Машина неуклюже соскочила с пыльного проселка, подскакивая на ухабах, проехала краем поля и вползла под сень высаженной между полями неширокой лесополосы Лозин заглушил мотор и обернулся:

– Что это значит, Игорь Владимирович? – резко спросил он. – Мы не можем останавливаться, если хотим…

– Можно просто – Игорь… – оборвал его Рокотов, напряженно глядя, как медленно, слишком медленно оседает на проселке потревоженная колесами пыль…

Звено атмосферных истребителей шло со стороны солнца.

Неудивительно, что Лозин не заметил их приближения до того самого момента, пока стремительные, остроносые тени не пронеслись прямо над ними, сверкнув плоскостями коротких крыльев в лучах жаркого полуденного солнца. Машины шли на небольшой высоте, словно безмолвные призраки, – их скорость превышала звуковой барьер, и надсадный, оглушительный рев безнадежно запаздывал – он накатился несколькими секундами позже…

Очередное замечание застряло в горле у Вадима Петровича…

Адский грохот звуковой волны пригнул ветви деревьев, встряхнув их листву. Медленно оседающую над проселком пыль вбило назад в землю, молодая рожь на полях пошла волнами, будто превратилась в воду, по которой ударил порыв шквального ветра…

Это оглушающее действо длилось не более десяти секунд, но Лозину казалось, что грохот бесконечен, он рушится отовсюду…

Рокотов придерживался иного мнения. Пока Вадим Петрович сидел, широко раскрыв рот и выпучив глаза от болезненного звона в барабанных перепонках, Игорь внезапно выскочил из машины, распахнул водительскую дверь и рывком вытащил Вадима наружу.

– Я сяду за руль! На пассажирское место, живо! Лозин был слишком ошарашен, чтобы спорить.

Обежав машину, он плюхнулся рядом с водителем. Игорь уже сдавал назад, юзом выскакивая из–под спасительной сени деревьев.

– Что случилось? – выпучив глаза, проорал Лозин, хотя кричать уже не было необходимости, – оглушительный рев иссяк, ушел к горизонту вслед за остроносыми машинами.

– Нас засекли! Пристегнись!..

Пока Вадим Петрович судорожно тянул ремень безопасности, Игорь уже вывел машину назад на проселок. Резкое ускорение выметнуло пригоршни гравия из–под ведущих колес, и старенький, но крепкий «Волмар» Лозина рванулся вперед, набирая скорость.

– Что ты делаешь, Игорь! Нас же заметят!

– Нас уже обнаружили… – Куда подевалась апатичность Игоря? Минуту назад он сидел на заднем сиденье машины и, казалось, дремал, и вдруг все изменилось, так резко, ненормально… – Их термальные датчики зафиксировали машину под фоном деревьев… Мотор слишком горячий… – с досадой констатировал Игорь, продолжая втапливать в пол педаль акселератора, хотя у Лозина уже неприятно заложило уши от непривычного ускорения. Взглянув на спидометр, он предпочел отвернуться… Сто семьдесят миль в час… Это по такой–то дороге!.. Да и что он придумал, – истребители уже давно ушли к горизонту, до них теперь, наверное, километров двести, не меньше…

То, что случилось в следующий миг, выглядело как злая, страшная насмешка над его мыслями…

Внезапно в том месте, где они только что прятались в тени деревьев, земля встала на дыбы, поднявшись сплошной стеной черно–оранжевых султанов.

Игорь метнул взгляд в зеркало заднего вида и страшно, зло усмехнулся. Этого человека будто подменили…

– Отсекающий удар… – процедил он сквозь зубы, заметив, что взрывы описали широкое кольцо, очертив сплошной круг воронок… – Им приказано брать нас живыми… Вот хрен вам, ребята…

В его словах не было злобы. В них звучало страшное спокойствие, показавшееся Лозину ненатуральным, мистическим… Неужели этот самый человек лежал несколько дней назад в реанимационной камере госпиталя? Откуда в нем такое нечеловеческое равнодушие к смерти?