Текст книги "Врач из будущего. Возвращение к свету (СИ)"

Автор книги: Андрей Корнеев

Соавторы: Федор Серегин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Телефон снова зазвонил. Лев вздохнул и взял трубку.

– Да.

– Лев Борисович, это Потапов из ОСПТ. Тут у нас небольшая проблема с семенами для гидропоники…

Лев выслушал, отдал короткие распоряжения и положил трубку. Он встал, подошёл к окну. Вечернее солнце окрашивало корпуса «Ковчега» в багровые тона. Крепость. Она требовала защиты на всех стенах сразу. И он, её комендант, не имел права уставать.

– Николай Андреевич, – сказал он, поворачиваясь к инженеру. – Я спущусь в подвал. Как закончишь эскизы – принеси мне туда. Мария Семёновна, вы свободны. Отдыхайте. Завтра будет ещё тяжелее.

Он накинул китель, но не застёгивал его, и вышел из кабинета. Война с дефицитом и война с бюрократией шли параллельно. И на обоих фронтах часы тикали безжалостно быстро.

Двадцать пятое июня. Подвал, который три недели назад был царством сырости, скепсиса и импровизации, теперь напоминал странный, сюрреалистичный сад. Воздух по-прежнему пах влажным камнем и металлом, но его перебивал свежий, острый запах зелени – укропа, петрушки, листовой горчицы. Под сводами горели уже не только жёлтые лампы накаливания, но и несколько синевато-белых, мерцающих газоразрядных шаров, наконец-то доставленных со «Светланы». Их холодный свет придавал бледным листьям салата призрачный, неземной вид.

На центральном столе лежал первый, по-настоящему ощутимый урожай. Несколько килограммов. Листья салата были нежными, почти прозрачными, стебли укропа – тонкими, но ароматными. Это была не еда в полном смысле, но уже и не эксперимент. Это был факт возможности самого процесса. Биомасса, созданная из воды, света и химических солей.

Виктор, ботаник, с благоговением, как священник, срезал последние ростки ножницами. Его руки дрожали.

– Вот, Лев Борисович, – его голос сорвался. – Первая партия. Скороспелый салат «Московский парниковый», но в наших условиях… он дал лист на восемнадцатый день. Это быстрее, чем в природе, при идеальной погоде.

Лев взял в руки хрупкий, волнистый лист. Он был прохладным, чуть влажным. Внутри что-то сжалось – не от голода, а от странного, почти мистического чувства победы над безжизненностью. Они заставили бетон рождать зелень.

– Какова урожайность с квадратного метра? – спросил он деловым тоном, гася в себе эту слабость.

– Пока скромная, триста граммов за цикл. Но мы уже отбираем самые сильные экземпляры для семян. Второй цикл будет лучше. И с новыми лампами… – Виктор указал на синеватый свет. – Фотосинтез идёт интенсивнее. Лист должен быть темнее, плотнее.

В дверях показалась Катя, а за ней – Сашка, несущий большой алюминиевый бидон.

– Принесли ингредиенты для пробы, – сказала Катя. В её глазах тоже светилась усталая гордость. – Из дрожжевого цеха передали пасту. И бульонный концентрат.

Сашка поставил бидон на стол, открутил крышку. Оттуда поплыл тяжёлый, мучнисто-дрожжевой запах, смешанный с ароматом лаврового листа и лука. Внутри булькала густая, серо-коричневая масса.

– «Паштет стратегический», версия два, – с гордостью доложил Сашка. – Миша с химиками поколдовали. Говорят, убрали большую часть фурфурола. Пробовал – на вкус как очень крепкий, слегка подгорелый грибной бульон. Но уже не вызывает желания выплюнуть немедленно.

Лев кивнул. Он отнёс зелень и бидон в небольшую подсобку пищеблока, где под наблюдением повара, уже не Агафьи, а сурового, молчаливого инвалида мужика-фронтовика, началось приготовление. В огромный котёл вылили дрожжевую пасту, развели водой, добавили соли и глутамата, горсть перловой крупы, нарезанный мелкими кубиками вяленый лук и, в самом конце, – всю зелень, мелко порубленную.

Через полчаса по пищеблоку поплыл странный, ни на что не похожий аромат. Что-то среднее между грибным супом, хлебным квасом и свежескошенной травой. Не аппетитный, но и не отталкивающий. Любопытный.

На пробу собрали небольшую группу: Лев, Катя, Сашка, Крутов, Миша (прибежавший из лаборатории), Виктор и несколько рабочих из подвала. Повар разлил суп по эмалированным мискам.

Наступила пауза. Все смотрели на мутноватую жидкость с тёмными крупинками и зелёными вкраплениями.

– Ну, как говорится, за Родину, за Сталина… – пробормотал Сашка и, перекрестившись на всякий случай, отхлебнул первую ложку.

Он замер, его лицо стало непроницаемой маской. Все затаили дыхание. Потом Сашка медленно проглотил, поставил миску, облизал губы.

– Ну… – начал он. – На помойке, честно говоря, пахнет аппетитнее.

Вокруг прокатился сдержанный смешок.

– Но… – Сашка взял ещё одну ложку, уже увереннее. – Чёрт возьми сытно. Оставляет ощущение… еды. Не воды с запахом, а прямо еды. Горьковато, да. Но после второго глотка – вроде ничего. Даже… привыкаешь.

Это была высшая похвала. Один за другим остальные начали пробовать. Миша ел с видом дегустатора, аналитически хмурясь: «Соль нужно добавить. И больше лука. Лук перебивает послевкусие». Катя съела всю миску молча, а потом сказала: «На обед в стационаре – сойдёт. Даст ощущение тепла в желудке». Крутов просто хлебал, не выражая эмоций, но и не останавливаясь.

Глава 9
АгроКовчег ч. 4

Лев чувствовал, как тёплая, странная жидкость разливается по пустому желудку, наполняя его непривычной тяжестью. Это не было вкусно, но это было питательно. Это было топливо. И оно было создано ими из ничего. Из опилок, света и солей.

– Психологическая победа, – тихо сказал он, глядя на пустую миску. – Мы доказали себе, что можем.

– Да, только вот масштабы, – Сашка махнул рукой. – Этого супа хватит, чтобы двадцать человек один раз поели. А нас десять тысяч. Но начало положено.

Именно в этот момент, когда в подсобке царила атмосфера осторожного, усталого триумфа, в дверь ворвался запыхавшийся лаборант Сергей из дрожжевого цеха. Его лицо было белым как мел, в глазах – паника.

– Товарищ Баженов! Лев Борисович! В цеху… на втором чане… хлопок! Ёмкость разорвало! Постарались не отравиться, но… там весь потолок в гидролизате!

Ледяная тишина сменила шум голосов. Миша, не сказав ни слова, бросился к выходу. Лев – за ним. Катя крикнула вслед: «Берегите дыхательные пути!»

Бежали через всю территорию, к зловонной котельной. Уже издали был слышен гул голосов и виден пар, валящий из распахнутых дверей. Внутри царил хаос. Один из больших баллонов-чанов лопнул, как перезрелый плод. Липкая, коричневая масса гидролизата и дрожжевой биомассы забрызгала стены, оборудование, пол. В воздухе висела едкая взвесь, пахнущая теперь ещё и горелой резиной и металлом. Двое рабочих в противогазах пытались совками сгребать основную массу. Миша, на ходу надевая респиратор, подбежал к остаткам чана.

– Что случилось? Отчёт! – его голос был резок, без тени обычной рассеянности.

– Не знаем, Михаил Анатольевич! – кричал один из рабочих. – Всё шло как обычно! Давление в норме, температура стабильная. И вдруг – бах! Крышку сорвало, сам чан по шву лопнул!

Лев осмотрел место. Разрыв был неровным, по сварному шву. Но шов выглядел… слишком чистым, как будто его предварительно подточили. Рядом, на полу, он заметил то, чего здесь быть не должно – крупные кристаллы сахара, не до конца растворившихся в липкой жиже. Сахар в дрожжевое производство не входил. Его добавляли для ускорения брожения, что при существующей технологии вело к резкому скачку давления.

– Миша, – тихо сказал Лев, указывая на кристаллы. – Это что?

Химик наклонился, поднял один кристалл, растёр в перчатках, понюхал.

– Сахар. Кто-то его подсыпал, и видимо много. Это диверсия, несчастный случай так не выглядит.

Слово повисло в воздухе. «Диверсия». Не авария из-за кустарщины, не ошибка. Целенаправленное вредительство.

В дверях снова возникла знакомая плотная тень. Громов. Он, казалось, появлялся всегда вовремя, словно чувствовал нарушения в магнитном поле «Ковчега». Он бегло окинул взглядом разруху, подошёл.

– Сообщили о взрыве. Что имеем?

Лев показал на кристаллы, на характер разрыва.

– Кто-то, имеющий доступ к цеху, подсыпал в чан сахар, чтобы вызвать бурное брожение и разрыв. Остановка производства, риск пожара, травмы. Диверсия, одним словом.

Громов в лице не изменился. Он лишь медленно обвёл взглядом рабочих, лаборантов, застывших в ожидании.

– Круг своих, – констатировал он без эмоций. – Или недовольные жёсткими нормами. Или… внешние. Ваш «Ковчег» – лакомый кусок. Остановка производства белка ослабит вас, создаст панику. – Он повернулся к Льву. – Я забираю образцы, осмотрю место. Мои люди опросят всех, кто имел доступ. Но, Лев Борисович, – его взгляд стал острым, – это было предупреждение. Голод – лучшая почва для паники и вредительства. Усилю охрану всех критичных объектов: подвала, котельной, складов. И… будьте осторожней вы лично. Если это враждебная рука, а не просто обиженный дурак, следующая цель может быть персональной.

Лев кивнул. Усталость вдруг накатила снова, но теперь она была другого свойства – тяжёлая, свинцовая, отравленная горечью предательства. Врага можно было понять – это голод, разруха, законы физики. А вот подлая, скрытая гадина среди своих…

Миша, тем временем, уже отдавал распоряжения по очистке и оценке ущерба.

– Потеряли один чан, двадцать литров готового продукта. Оборудование ремонт пригодно. Но доверие… – Он посмотрел на своих лаборантов. В их глазах читался уже не энтузиазм, а страх и подозрительность.

Лев вышел из котельной на свежий воздух. Сашка последовал за ним.

– Ну что, командир? – спросил он, доставая самокрутку. – Победа так победа. С одной стороны – зелень выросла, суп сварили. С другой – гады по тылам шныряют. Как в сорок первом.

Лев принял от него прикуренную самокрутку, затянулся. Горький дым ударил в лёгкие, прочищая их от запаха гари и гидролизата.

– Это был урок, Саша, – тихо сказал он, выпуская дым. – Наш «Ковчег» теперь воюет на два фронта. С природой – за урожай, с законами химии – за белок. И с человеческой глупостью, жадностью и злобой – за саму возможность всё это делать. И на этом втором фронте – правила ещё грязнее.

Сашка хмыкнул.

– Ничего, справимся. Я этих гадов, как крыс, выкурю. Ввели пропускной режим на продовольственные объекты, будем сверять всех. А насчёт супа… – он обернулся к зданию пищеблока. – Знаешь, а ведь и правда – из дерьма конфетку сделаем. Или, на худой конец, съедобный паёк. Лишь бы своих крыс вовремя давить.

Лев бросил окурок, растоптал его каблуком. Солнце клонилось к закату, окрашивая дым из котельной в кроваво-багровые тона. Первая, крошечная победа. И первое, уже не абстрактное, а вполне конкретное поражение – от руки невидимого врага внутри стен. Цена прогресса в условиях осады включала в себя не только физический труд и научный поиск, но и необходимость смотреть в лицо каждому сотруднику, задаваясь вопросом: друг или враг? Союзник или диверсант?

Он повернулся и пошёл обратно к главному корпусу. Ему нужно было провести экстренное совещание по безопасности. И снова сесть за документы для Москвы. Война продолжалась. И фронт её только множился.

Тридцатое июня выдалось на редкость душным. Воздух в кабинете Льва, несмотря на открытые окна, стоял тяжёлый, неподвижный, пропитанный запахом перегретого металла от ламп, пыли от бумаг и того особого, нервного запаха бесконечного напряжения, которое уже стало фоновым состоянием. Лев сидел за столом, не в силах заставить себя подвести итоги месяца. Перед ним лежали разрозненные записи: прирост биомассы в подвале (скудный, но стабильный), отчёт Миши по дрожжевому цеху (производство восстановлено после диверсии, выход белка стабилизирован на уровне 35%), сводка от Кати по нормам (срывов больше не было, но моральный климат напряжённый). Рядом – толстая папка с документами, ушедшими в Москву. И пустой блокнот, в который нужно было занести стратегические выводы.

Выводы были просты и безрадостны: они выиграли первый раунд, не умерли с голоду, но и не решили проблему. ОСПТ работал, но как капля в море потребностей. Комиссия перенесла свой визит, Громов постарался. Диверсант не найден. Леша вернётся только к концу осени. Лев чувствовал не усталость даже, а какое-то глубинное, костное изнеможение, когда каждое движение мысли требовало усилия, как подъём тяжести.

Дверь в кабинет открылась без стука. Вошёл Артемьев, Алексей Алексеевич, уже повышенный до полковника. Высокий, сухопарый, с бесстрастным, как у изваяния, лицом и глазами, которые всегда казались смотрящими куда-то сквозь тебя, на что-то более важное. Он закрыл дверь за собой, и лёгкий щелчок замка прозвучал в тишине кабинета особенно громко.

– Товарищ Борисов, – голос у него был ровный, без интонаций, как диктор, зачитывающий сводку погоды. – Не помешал?

– Входите, Алексей Алексеевич, – Лев не стал вставать, лишь откинулся в кресле, давая понять, что силы на церемонии у него нет. – Садитесь. Отчет о диверсии готов? Нашли того, кто подсыпал сахар?

Артемьев сел напротив, положил портфель на колени, но не открывал его.

– Расследование ведётся. Пока – безрезультатно. Следы чистые. Либо профессионал, либо очень испуганный любитель, который тщательно замел за собой. Но это не главное. Я по двум вопросам.

Он выждал паузу, будто давая Льву подготовиться.

– Первый. «Дело о лесных заготовках». Ваша инициатива. Докладываю: операция завершена успешно. Все целевые лица, документация и материалы эвакуированы. Ваш человек, Алексей Васильевич Морозов, проявил, как и следовало ожидать, высочайшую компетентность и преданность. Он завершает задачи по обеспечению безопасности процесса на месте и, согласно последнему шифру, вернётся к вам ориентировочно в конце ноября – начале декабря текущего года.

Лев медленно выдохнул, конкретные сроки. Это было больше, чем просто «жив». Это был план. Твёрдая почва под ногами.

– Это отличные новости. Спасибо.

– Не за что. Он сам этого заслужил, – Артемьев отмахнулся, как от незначащей детали. – Второй вопрос. Ваши… агрономические и биотехнологические эксперименты.

Лев насторожился. Голос особиста стал ещё более бесцветным, что всегда было плохим признаком.

– Они привлекли внимание. Не только моё. Производство пищевого белка из непищевого сырья в условиях автономного существования объекта имеет очевидное стратегическое значение. В том числе – оборонное.

– Мы боремся с голодом в своём городке, – сухо парировал Лев. – Ничего более.

– Я это понимаю, и наверху скоро решат вашу проблему. Но другие могут понять иначе. Как утечку стратегических технологий или, наоборот, как прорыв, который нужно взять под особый контроль. Поэтому, – Артемьев наклонился вперёд чуть-чуть, и его взгляд наконец-то сфокусировался на Льве, – рекомендую вам режим полной секретности вокруг ОСПТ. Никаких записей в открытых журналах. Никаких разговоров за пределами узкого круга посвящённых. Доступ к объектам – по моим спискам. Ваши биотехнологи и агрономы должны понимать, что работают не просто на капусту, а на обороноспособность страны. Это их защитит от излишнего внимания. И от… повторения инцидента с сахаром.

Лев почувствовал, как по спине пробежал холодок. Артемьев предлагал не просто охрану, а полное засекречивание. Превращение отчаянной борьбы за еду в очередной закрытый проект. Это лишало бы его гибкости, привлекало бы ещё больше внимания спецслужб, но… давало защиту. Железный, пусть и душный, колпак.

– Вы предлагаете превратить теплицы и бродильные чаны в объект, равный по статусу лаборатории антибиотиков?

– Предлагаю обеспечить их безопасность и вашу безопасность максимально эффективными методами, – поправил его Артемьев. – Выбор за вами. Но учтите: голод – не единственный враг, который бродит вокруг. Есть конкуренция. Есть зависть. Есть просто глупость. Секретность – это броня. Неудобная, но надёжная.

Лев молча кивнул. Выбора, по сути, и не было. Он уже был в этой системе по уши.

– Хорошо. Составляйте списки, утверждайте пропускной режим. Но я оставляю за собой право принимать в работу людей по своему усмотрению.

– Естественно. Мы лишь фильтруем, – согласился Артемьев. Он открыл портфель, достал оттуда лист бумаги без каких-либо штампов, с несколькими строчками машинного текста. – И последнее на сегодня. По линии ваших медицинских разработок. Из того же источника, что и по «лесным заготовкам», поступило негласное одобрение на ускоренное рассмотрение и внедрение аппаратов ИВЛ и эндоскопических комплексов. Высший приоритет.

Это была победа. Та самая, за которую он бился с чиновником Извольским. Но в устах Артемьева она звучала не как триумф, а как констатация нового уровня ответственности.

– Однако, – он сложил листок обратно, – это одобрение носит предварительный характер. Окончательное решение будет принято после личного отчёта и демонстрации технологий во время визита высшего руководства. О котором вас извещали в Москве. Сроки этого визита… – он чуть заметно поморщился, – сдвигаются. Не из-за вас. Идут согласования графиков. Но он состоится точно до конца июля. Вам нужно быть готовым показать не только больницу и лаборатории. Но и то, как вы решаете проблему выживания в условиях кризиса. Ваш «Ковчег» будут смотреть как на модель. Модель устойчивости. Понимаете?

Лев понял. Понял прекрасно, их экзаменуют. Не на знание медицины, а на способность создавать и поддерживать жизнь в условиях тотального дефицита. «Ковчег» должен был стать не просто госпиталем, а прообразом чего-то большего. И это «большее» интересовало людей на самом верху.

– Понимаю, – сказал он. – Будем готовы.

Артемьев встал, поправил фуражку.

– Тогда всё. Не провожай. И, Лев Борисович… – он на мгновение задержался в дверях. – Не перегорите. Вы нам ещё нужны в достаточно хорошей форме.

Он вышел, оставив после себя не запах, не звук, но ощущение тяжеленной, невидимой двери, которая только что захлопнулась, окончательно отрезав путь к простому существованию. Теперь они были не просто выживающими. Они были «моделью», образцом. И это было в тысячу раз опаснее.

Лев долго сидел в полной тишине. Потом встал, подошёл к окну. Ночь давно опустилась на городок. Огни «Ковчега» горели ровно, как и всегда. Но теперь он видел за ними не просто корпуса, а сложнейший организм, который он должен был не только лечить и кормить, но и предъявить на строгий, высочайший смотр. И этот организм атаковали со всех сторон: изнутри – диверсант, извне – дефицит, сверху – чудовищные ожидания.

Он вернулся к столу, взял блокнот, открыл на чистой странице. Взял карандаш. Рука сама вывела дату: «1 июля». А ниже – пункты, холодные и жёсткие, как приказ по войскам.

Безопасность ОСПТ. Полное засекречивание по схеме Артемьева. Отбор кадров.

Подготовка к визиту. Демонстрационные образцы: гидропонная установка (доработать), линия получения дрожжевого белка (стабилизировать), аппарат ИВЛ «Волна-Э1» (8 шт., идеальное состояние), эндоскопический набор (3 комплекта). Клинические случаи для показа.

Леша. Сообщить Кате и ребятам о сроке. Готовить его возвращение, психологически и организационно.

Продолжить давление на Горсовет. Требовать выделения дополнительных квот на муку и крупу через Громова. Не сбавлять натиск.

Он отложил карандаш. План был. Ясный, невыполнимый и единственно возможный. Он почувствовал странное, ледяное спокойствие. Такое же, как перед сложнейшей операцией, когда все риски просчитаны, все варианты отброшены, и остаётся только делать.

Он потушил свет в кабинете и вышел в тёмный коридор. Тишина шестнадцатого этажа была абсолютной. И тут он увидел его. Андрей, его семилетний сын, сидел на стуле у двери в приёмную, поджав под себя ноги и обхватив колени. Мальчик дремал, но услышав шаги, тут же открыл глаза.

– Пап? – голос был сонный, но полным доверия.

– Андрюша, что ты тут делаешь? Почему не дома, с мамой?

– Ждал тебя. Мама сказала, что ты опять очень занят. Но ты обещал сегодня сказку про… про то, как побеждают дракона.

Лев почувствовал, как что-то острое и тёплое кольнуло его где-то под рёбрами. Он наклонился, подхватил сына на руки. Мальчик обвил его шею, прижался горячей щекой к щетине на щеке отца.

– Дракона, говоришь? – тихо сказал Лев, неся его к лифту. – Ну что ж. История долгая. И дракон там… не один.

– А мы победим? – прошептал Андрей, уже почти засыпая у него на плече.

Лев вошёл в лифт, нажал кнопку. В полутьме кабины его лицо было невидимо.

– Обязательно, сынок, – очень тихо ответил он. – Иначе зачем всё это?

Он вышел в тёмный двор, понёс сына к их дому, где в одном из окон светился тусклый, но такой важный огонёк. Он нёс свой самый главный, самый уязвимый груз. И ради этого одного мальчика на его руках он был готов вести свою войну. «Ковчег» пробьется сквозь дефицит, бюрократию, диверсии и высочайшие смотры. Чтобы в конце этого пути, какой бы страшной он ни был, был простой вечер, сказка и уверенность в том, что дракон – обязательно будет побеждён.