Текст книги "Врач из будущего. Возвращение к свету (СИ)"

Автор книги: Андрей Корнеев

Соавторы: Федор Серегин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Вопросов не было. Была тяжёлая, ясная решимость. Каждый понимал свою роль. Лев откинулся на спинку кресла.

– Тогда всё, за работу. Иван Семёнович, останьтесь, уточним цифры по складам.

Кабинет опустел, наполняясь тревожной энергией действий. Лев подошёл к карте, висевшей на стене. Он взял красный карандаш и жирно обвёл уже намеченный периметр «Ковчега». Затем провёл стрелки к соседним сёлам, к Волге, к городскому комбинату. Получилась схема обороны и снабжения. Как в сорок первом. Только враг был невидим, абстрактен и оттого ещё страшнее. Его звали Дефицит.

– Победа, – пробормотал он себе под нос с горькой, кривой усмешкой, глядя на золотые звёзды Героя, лежавшие в открытой коробке на столе. – А теперь давайте её закрепим. На пустой желудок.

Он резко развернулся, подошёл к столу, нажал кнопку звонка.

– Мария Семёновна, попросите ко мне товарища Громова. Срочно. И принесите, пожалуйста, чаю. Крепкого, без сахара.

Он сел, закрыл глаза на секунду. За окном цвёл его город, его детище, его Ковчег. И теперь ему предстояло спасать его не от ран и болезней, а от самой примитивной, древней угрозы. И в этом не помогли бы ни скальпель, ни пенициллин, ни генеральские звёзды. Только холодный расчёт, воля и умение заставить работать на спасение каждый квадратный метр земли, каждую человеческую связь, каждый грамм доверия, накопленный за годы войны.

Работа начиналась.

Глава 6
АгроКовчег

Воздух в кабинете на шестнадцатом этаже к полуночи первого июня стал густым, cловно вываренным из смеси табачного дыма и тяжёлого человеческого утомления. Лев Борисов сидел во главе стола, сжав виски большим и указательным пальцами. Перед ним, на полированной поверхности, лежали не отчёты о выздоровлении или чертежи нового аппарата, а зловещие колонки цифр, выведенные дрожащей рукой завхоза Потапова: килограммы, граммы, проценты, сокращающиеся с беспощадной скоростью. Семьдесят процентов поставок. Красный круг на карте, обведённый карандашом, теперь горел в его сознании не абстрактной угрозой, а конкретным, зловещим пульсом – ритмом пустеющих складов.

Он поднял голову, обводя взглядом собравшихся. «Мозговой центр» в сборе. Катя, её лицо под софитами настольной лампы казалось вырезанным из тонкого, упрямого фарфора, с лёгкой тенью под глазами. Сашка, откинувшийся на спинку стула, его обычно подвижные черты застыли в маске усталой ярости. Миша Баженов глядел в пространство расфокусированным взглядом учёного, мысленно перебирая формулы и реакции. Николай Андреевич Крутов, главный инженер, нервно теребил в руках карандаш, уже просчитывая несуществующие конструкции.

Рядом с ними сидели двое новых для таких совещаний людей: заведующий подсобным хозяйством Пётр Игнатьевич, сухонький, как щепка, агроном в стоптанных сапогах, и молодой, лет двадцати пяти, ботаник из ленинградской школы, эвакуированный сюда полгода назад, – Виктор. Его лицо источало не спокойную уверенность, а лихорадочный, нетерпеливый энтузиазм. Завершал круг микробиолог из отдела Ермольевой, Сергей Ильич, человек с умными, усталыми глазами и привычкой всё нюхать, будто воздух всегда полон невидимыми спорами.

– Все ознакомились с цифрами, – начал Лев, и его голос, хрипловатый от усталости, прозвучал тихо, но так, что в комнате замолчал даже лёгкий скрип стульев. – Десять-четырнадцать дней запаса при жёсткой экономии. Потом – системный коллапс. Не из-за бомб, диверсий или эпидемии. Из-за пустых желудков. Вопрос, который я ставлю сегодня, звучит иначе. Не «где найти еду», а «как её создать здесь, внутри нашего периметра, вопреки разрухи, дефициту и законам севооборота».

Он сделал паузу, давая словам осесть.

– У нас нет плодородных чернозёмов, нет времени ждать урожая, нет скота. Но у нас есть мозги, пустующие площади и отчаяние, которое – хороший катализатор. Я предлагаю обсудить три направления. Не как прорывные открытия – их время потом. А как логические гипотезы, основанные на известных науке принципах.

Лев отодвинул от себя сводку и положил на стол три чистых листа, поочерёдно касаясь их кончиком карандаша.

– Первое. «Зелёные цеха». Растениям для роста нужны не гектары земли, а питательные элементы в растворённом виде, вода, свет и углекислый газ. Метод водных культур – гидропоника – известен. В голландских колониях, в Америке, ещё до войны проводили опыты для тропиков. У нас – подвалы, чердаки, пустующие цеха. Солнца нет? Дадим искусственный свет. Лампы накаливания маломощны, но у завода «Светлана» есть опытные образцы газоразрядных ламп высокого давления. Для освещения цехов. Их спектр… – он посмотрел на ботаника Виктора, – подходит для фотосинтеза?

Молодой человек вздрогнул, словно его ударили током.

– Да! То есть, теоретически – да! Люминесценция паров ртути даёт линии в сине-фиолетовой области, критически важной для роста биомассы. Эффективность выше, чем у ламп накаливания, в разы! Но… – его энтузиазм споткнулся о реальность, – такие лампы – штучный товар, опытное производство. Их не достать.

– Достать, – без интонации сказал Крутов, не отрываясь от блокнота, где его рука уже выводила какие-то схемы. – У «Светланы» замдиректора – мой однокурсник. Он нам должен за реконструкцию вентиляции в цехе сборки. Выбьем два-три десятка ламп, пару балластов. Светить будут аки черти. Греть – тоже. Придётся вентиляцию городить. И насосы для раствора… Насосы – проблема.

– Используем автомобильные помпы, – встрял Сашка, наклоняясь вперёд. – С полуторок, которые стоят в депо. Их – штук двадцать невостребованных. Разберём на запчасти, соберём несколько рабочих. Трубы… трубы – да, сложно.

– Водопроводные чугунные есть на складе коммунальщиков, – тихо сказал Пётр Игнатьевич. – Для ремонта сетей в городке завезли. Двести метров. Можно… попросить. Или взять на временное использование.

В его голосе прозвучала та самая крестьянская, отчаянная решимость, когда речь идёт о выживании. Лев кивнул.

– Второе. «Белок из отходов». – Он перевёл взгляд на Мишу Баженова. – Михаил Анатольевич, ты работал с глубинным культивированием грибов для пенициллина, с дрожжами. Есть данные, что в Германии, в Швейцарии, ещё в тридцатые годы пытались наладить производство кормовых дрожжей на основе гидролизованной целлюлозы. Опилки, щепа, отходы лесопилки – у нас их горы за территорией. Это не хлеб. Но это – концентрированный белок, витамины группы B. Основа для бульонов, паштетов, пищевых добавок.

Миша медленно выпрямился. Его глаза, обычно рассеянные, загорелись холодным, аналитическим огнём.

– Технология известна, – заговорил он быстро, отрывисто. – Сернокислый или солянокислый гидролиз древесины до глюкозного сиропа. Потом – сбраживание специальными штаммами дрожжей рода Candida. Выход белка – до пятидесяти процентов от сухой массы. Но, Лев Борисович… – он поморщился. – Побочные продукты. Фурфурол, метанол – яды. Очистка субстрата – отдельная химическая задача. И запах. Будет вонять, как… как самый дьявольский самогонный аппарат, помноженный на бракованную тушёнку.

– Нам нужен белок, а не парфюм, – отрезал Сашка. – Лишь бы не травил.

– Травить может, если не очистить, – парировал Миша. – И штаммы дрожжей… у Ермольевой есть коллекция. Нужно будет провести скрининг на скорость роста и устойчивость к примесям. Месяц работы минимум.

– У нас нет месяца, – напомнил Лев. – Делаем на том, что есть. Грязно, неидеально, но – делаем. Сергей Ильич, – он посмотрел на микробиолога, – вы с Михаилом Анатольевичем сформируете группу. Ищем помещение под цех. Крутов, тебе – гидролизный котёл. Что можно использовать?

Инженер поскрёб щетину на подбородке.

– Автоклав большой, из центральной стерилизационной. Он выдерживает давление, его можно переделать. Но нужен пар и кислотостойкая арматура… Это дефицит стратегический.

– Найдём, – сквозь зубы сказал Лев, и в его тоне прозвучала не просьба, а приказ, отлитый из стали. – Ищем по всем складам, списываем с неходового оборудования. Третье направление. «Семена завтрашнего дня». – Он повернулся к Петру Игнатьевичу и ботанику Виктору. – Мы не можем ждать девяносто дней до урожая картошки или шестьдесят – до капусты. Нужны скороспелые, неприхотливые культуры. Редис, салат, шпинат, листовая горчица. У нас есть семена?

– Есть, но старые, всхожесть под вопросом, – ответил агроном. – Да и сорта… обычные.

– Работы Николая Ивановича Вавилова, – осторожно, словно пробуя на вкус запретное слово, произнёс Виктор. – Его коллекция семян – величайший генофонд. Часть была эвакуирована. Не знаю, где сейчас… Но принципы менделевской генетики никто не отменял. Мы можем попытаться провести ускоренный отбор в условиях гидропоники. Отбирать самые быстрорастущие, самые устойчивые к недостатку света экземпляры. Это не селекция в классическом понимании. Это… интенсификация естественного отбора.

В комнате повисла тяжёлая пауза. Прозвучало имя Вавилова, умершего в саратовской тюрьме год назад. Прозвучало слово «генетика», ставшее почти ругательным после победных рапортов лысенковцев. Пётр Игнатьевич побледнел и откашлялся. Даже Сашка нахмурился.

– Это опасно, – тихо, но чётко сказала Катя, впервые подняв глаза от блокнота. – Такие эксперименты могут быть неправильно истолкованы. Нам и так хватает внимания.

Лев смотрел на стол, на кончики своих пальцев, прижатых к дереву. Внутри всё сжалось в холодный, твёрдый ком. Он снова оказывался на грани, на острие. С одной стороны – лженаука, конъюнктура, страх. С другой – голодные дети и закон природы, который от политических ветров не меняется.

– Мы не в Академии наук и не на идеологическом диспуте, – произнёс он наконец, и каждый звук падал, как капля ледяной воды. – Мы – в осаждённой крепости, где через две недели кончатся сухари. Нам нужно получить максимум съедобной биомассы в минимум времени. Все методы, не противоречащие законам физики, химии и биологии – хороши. Мы не выводим новый сорт пшеницы. Мы пытаемся заставить редис расти быстрее. Это – физиология растений, а не философия. – Он посмотрел на Виктора. – Вы сможете, соблюдая осторожность в терминологии, вести такой отбор?

Молодой ботаник, поймав его взгляд, кивнул с такой решимостью, будто ему предложили штурмовать рейхстаг.

– Смогу. Нужна изолированная комната, стеллажи, лампы. И… помощь с химическими анализами.

– Будет, – коротко сказал Лев. Он обвёл взглядом всех. – Итог обсуждения. Мы создаём внутри «Ковчега» новую структуру. Отдел стратегических продовольственных технологий. ОСПТ. Цель – производство пищи внутри периметра любыми доступными научными и инженерными методами. Руководитель – я. Научный куратор по химико-биологическому направлению – Михаил Анатольевич Баженов. Инженерная часть – Николай Андреевич Крутов. Агрономическая часть и селекционная работа – Пётр Игнатьевич и Виктор. Микробиологическая поддержка – Сергей Ильич. Оперативное руководство и снабжение – Александр Михайлович. Координация нормирования и интеграция продукции в пищеблок – Екатерина Михайловна.

Он сделал паузу, давая приказам уложиться в сознании.

– Работа начинается сейчас. Всем ясно по задачам?

В комнате прозвучали короткие, деловые ответы. Никакого ликования, только сосредоточенная, усталая решимость. Лев почувствовал знакомое, тяжёлое бремя на плечах – бремя ответственности за очередную авантюру. Но другого выхода не было. Наука будущего, обёрнутая в тряпку гипотез и намёков, должна была вступить в бой с самой древней нуждой.

– Тогда по коням, – сказал он просто, но с той же конечной интонацией. – Завтра в восемь – первое рабочее совещание ОСПТ. Место определим.

Люди стали подниматься, шаркая стульями. Сашка хлопнул Мишу по плечу: «Ну что, химик, будем варить суп из опилок?». Миша, уже погружённый в расчёты, буркнул что-то невнятное про выход белка и необходимую концентрацию кислоты.

Катя задержалась, дожидаясь, когда кабинет опустеет.

– Ты уверен в этом генетическом направлении? – спросила она тихо, подходя ближе. – Это… мина медленного действия…

– Всё, что мы делаем последние двенадцать лет – мина, Катя, – устало ответил Лев, потирая переносицу. – Мы ходим по полю, усыпанному ими. Одну зовут «несвоевременное знание», другую – «внимание спецслужб», третью – «этический компромисс». Добавим ещё одну – «ересь в селекции». Либо мы найдём способ быстро растить зелень, либо через месяц будем объяснять Андрею, почему у него кружится голова от слабости. Выбирай.

Она вздохнула, положила руку на его плечо – короткое, твёрдое прикосновение.

– Я выбираю тебя. И «Ковчег». Значит, будем растить ересь. Спокойной ночи, мой генерал. – Катя нежно поцеловала мужа в лоб.

Она вышла, оставив его в почти полной темноте, если не считать узкий луч настольной лампы. Лев откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Перед веками проплывали образы: зелёные ростки под сиреневым светом ртутных ламп, мутные чаны с бурлящей дрожжевой болтушкой, листы с колонками цифр. Он мысленно прикидывал ресурсы, риски, сроки. Голод не ждал. И система, с её бюрократическим аппетитом, тоже.

Интересно, – промелькнула отстранённая, горькая мысль, отголосок давно похороненного Ивана Горькова. – В двадцать первом веке гидропоника и синтез белка из биомассы – это хайп-технологии для стартапов и экоактивистов. А здесь, в сорок четвёртом, это – вопрос выживания. Прогресс по спирали. Только спираль эта – штопор, ввинчивающийся в самое нутро.

Он потушил лампу и вышел в тёмный, пустой коридор. Внизу, за окнами, спал его город, его детище. А он вёл его на новый, странный и отчаянный бой. Бой за зелёный листок салата и ложку дрожжевой пасты. Война, оказывается, действительно, не кончилась. Она просто сменила форму.

Три дня спустя, ранним утром 3 июня, Лев спускался в подвал под пятым лабораторным корпусом. Воздух с каждым шагом по бетонной лестнице менялся: стерильная прохлада клиники сменялась запахом сырого камня, старой известки, ржавчины и – теперь – свежего металла и жжёной изоляции. Гул голосов и стук молотков доносился снизу, эхом раскатываясь под низкими сводами.

Подвал оказался обширным, лабиринтным, полузаброшенным. Раньше здесь хранили реактивы и ненужное оборудование. Сейчас он напоминал странный гибрид слесарной мастерской, лаборатории и футуристического огорода. Под потолком, с которого свисали клочья старой проводки, были наскоро проложены новые толстые кабели. От них, как чёрные лианы, спускались провода к светильникам – громоздким, самодельным, собранным из жестяных кожухов и рефлекторов, позаимствованных, как Лев сразу понял, со списанных рентген-аппаратов. В них были ввёрнуты мощные лампы накаливания, уже сейчас, в утренние часы, пышущие сухим, жалящим жаром.

– Освещение для первой очереди, – раздался рядом хриплый голос Крутова. Инженер, в замасленной робе, с сизыми кругами под глазами, подошёл, вытирая руки об ветошь. – Лампы со «Светланы» ещё не привезли. Гонят какую-то волокиту, пришлось выкручиваться. Эти – съели со всех кабинетов и складов. Потребляют как три трамвая, греют – как печки, но свет дают.

Лев кивнул, его взгляд скользнул по «грядкам». Это были стеллажи, сваренные на скорую руку из угольника и водопроводных труб. На них, в несколько ярусов, стояли десятки жестяных банок из-под консервов, эмалированных мисок, керамических горшков, а кое-где – настоящие, фаянсовые лабораторные ванночки. Вместо почвы – серовато-белая крошка.

– Это что? Гравий?

– Дроблёная пемза, – пояснил Крутов. – С завода теплоизоляционных материалов. Лёгкая, инертная, влагоёмкая. Промыли, прокалили. Лучше, чем ничего.

От стеллажей шли самодельные системы полива: резиновые шланги от противогазов, стеклянные трубки, соединённые медицинскими капельницами, а в центре – главный «узел жизнеобеспечения»: бак на двести литров, к которому были прикручены две автомобильные помпы, тихо посапывающие и подрагивающие. От бака тянулся шланг к столу, где над огромной стеклянной колбой склонился Миша Баженов. Рядом с колбой стояли бутыли с реактивами: белые кристаллы аммиачной селитры, красноватый порошок калийной соли, суперфосфат.

– Питательный раствор №1 по рецепту ботаника Виктора, – не глядя, сообщил Миша, осторожно переливая мутноватую жидкость по мензуркам. – Концентрация солей – минимальная, для старта. Реакция среды – слабокислая. Микроэлементы: бор, марганец, цинк – добавил из запасов лаборатории биохимии. Если что-то пойдёт не так, обвиняйте его, – он кивнул на Виктора, который на другом конце подвала с волнением разглядывал плошки с семенами на влажной марле.

Лев подошёл ближе. В некоторых банках уже виднелись бледные, почти прозрачные ростки, пробившие слой керамзита. Салат, укроп, петрушка. Они были хилыми, вытянувшимися, но это была жизнь. Зелёная, хрупкая, созданная вопреки всему.

– Как скорость?

– Медленнее, чем в природе, – отозвался Виктор, подбегая. Его лицо сияло. – Но они растут! Видите? Фотосинтез идёт! Правда, спектр ламп накаливания смещён в красную область, что стимулирует больше стебель, чем лист… Но когда привезут ртутные лампы…

Внезапно с одного из верхних стеллажей раздалось шипение, и струйка воды брызнула из соединения шланга. Рабочий, монтировавший систему, выругался и начал судорожно подматывать её.

– Течёт, – констатировал Крутов с видом человека, который ожидал именно этого. – Резинка старая, дубеет. Соединений – сотни. Каждое – потенциальная протечка. Я говорил.

– Ищите замену, – спокойно сказал Лев. – Осматривайте все шланги. Вместо резины можно попробовать полихлорвиниловые трубки… если такие найдутся.

– В реанимации есть, – машинально бросил Миша, всё ещё занятый растворами. – Для систем переливания.

– Позаимствуем метр-два для критичных участков, – решил Лев. Его взгляд упал на группу рабочих, которые, прислонившись к стене, скептически наблюдали за суетой. В их глазах читалось непонимание. Один, пожилой, с усами, тихо сказал другому: «Траву какую-то растим. Коз кормить. Людям жрать нечего, а они цветочки тут разводят».

Лев услышал. Он подошёл к рабочим.

– Это не трава, товарищи. Это – салат. Витамины, клетчатка. Через три недели, если повезёт, он попадёт в ваш суп. И даст вам сил не свалитьcя от цинги. Вам это не нужно?

Рабочие заёрзали. Тот, что с усами, смущённо крякнул.

– Нужно, конечно, Лев Борисович. Только… верится с трудом. Из водички да под лампочкой.

– А пенициллин из плесени верился? – резко спросил Лев. – А капельница, которая кровь заменяет? Всё начинается с «не верится». Ваша задача – сделать, чтобы эти банки не текли и не падали. От этого зависит, будет ли у вас через месяц в миске хоть какая-то зелень. Понятно?

Мужики переглянулись, закивали. «Понятно», – пробурчал усатый, и они потянулись к своим инструментам с новым, более осмысленным рвением.

В этот момент в подвал быстро спустилась Катя. Она была без халата, в простом платье, но по собранному выражению лица Лев сразу понял – дело.

– Лев, тебя срочно, – она, переведя дух, понизила голос, хотя гул в подвале и так заглушал бы слова. – Только что из Москвы по ВЧ. Комиссия Наркомздрава по приёмке и внедрению новых медицинских образцов назначена на пятнадцатое июня. Через двенадцать дней. Они будут смотреть эндоскопические комплексы и аппараты ИВЛ. Требуют полный пакет документации: технические описания, чертежи, протоколы клинических испытаний, акты о промышленной пригодности. Всё должно быть оформлено по новому госту, который нам ещё даже не прислали.

Лев почувствовал, как усталость навалилась тяжёлой, свинцовой волной. Двенадцать дней, пятнадцатое июня. Помимо битвы за хлеб, помимо руководства всем институтом, теперь нужно было выдержать этот смотр. От него зависело, пойдут ли их разработки в серию, или останутся диковинкой в стенах «Ковчега».

– Хорошо, – сказал он ровно. – Создаём рабочую группу. Ты, я, Крутов, Неговский по ИВЛ, Углов, Юдин и Бакулев по эндоскопам. Сегодня же вечером – первое совещание.

Крутов, услышав своё имя, подошёл, с мрачным видом вытирая масляные руки.

– Лев Борисович, – начал он сдавленно. – Я могу делать или трубки для этих… гидропонных установок, или чертежи для серийного выпуска гастроскопов. И там, и там нужна точная работа, мои руки и моя голова. Одновременно – физически не успею. Или огурцы, или людские жизни. Выбирайте.

Вопрос повис в воздухе, острый и неудобный. Катя смотрела на Льва, ожидая. Миша оторвался от колбы. Даже рабочие притихли.

Лев посмотрел на хрупкие ростки под жёлтым светом ламп. Потом – на Крутова, в глазах которого читалась не злоба, а предельная усталость и отчаяние инженера, разрывающегося на части.

– Мы сделаем и то, и другое, Николай Андреевич, – сказал Лев тихо, но так, чтобы слышали все. – Передай часть работ по гидропонике своим старшим механикам, Семёнову и Колесникову. Они толковые, могут вести монтаж под твоим общим руководством. Твоя голова, твои руки и твои чертежи сейчас критически нужны для медицинских аппаратов. Комиссия из Москвы – это не просто проверка. Это шанс спасти тысячи жизней на других госпитальных койках. Понимаешь?

Крутов тяжело вздохнул, кивнул. В его взгляде была благодарность за решение, снявшее с него непосильный груз выбора.

– Понял. Сегодня же проведу инструктаж с механиками, сменюсь на чертёжные работы. Но с лампами для «Светланы»… без меня им не справиться.

– Договорись с Сашкой, он подключит свои каналы, чтобы их привезли быстрее. А сейчас – идём со мной. Надо обдумать, какие узлы аппарата ИВЛ самые сложные для тиражирования на заводе.

Лев повернулся к Кате.

– Катя, собери людей к шести вечера в моём кабинете. И попроси Марию Семёновну разыскать этот новый гост. Через Громова, если надо.

Он бросил последний взгляд на подземный сад. Ростки под лампами казались крошечными островками надежды в море бетона, ржавчины и человеческого сомнения. Два фронта, две войны. И на обоих нельзя было отступать.

– Держитесь здесь, – сказал он Виктору и рабочим. – Каждый спасённый от утечки литр воды – это грамм будущего урожая.

Он с Крутовым и Катей поднялся по лестнице, оставляя за собой царство жужжащих ламп, тихого шипения воды и упрямой, бледной зелени, пробивающейся к свету.