Текст книги "Столовая Гора"

Автор книги: Андрей Хуснутдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Кому вы отдали диск – того вы и убили.

– Да с какой стати?

– Вы знаете, что такое случай крови?

– Что?..

Даниил, не ответив, прервал связь. Аякс трижды пробовал дозвониться ему, потом набрал номер Бунзена, однако в том и в другом случае автоматический оператор сообщил, что абонент недоступен. Вне себя от злости и отчаяния Аякс метался по дому, пока не сообразил бежать домой к Бунзену.

* * *

Пустынные ночные улицы заносило снегом, который, казалось, не шел с неба, а вместе с фиолетовым светом материализовался под слепящими луковицами фонарей.

Свернув в переулок, где жил следователь, Аякс еще издали увидел, как от ворот дома Бунзена отъехал большой джип. При этом в окрестных жилищах не горело ни одного окна, фонари были погашены по всему кварталу.

Поравнявшись с бунзеновским забором и чувствуя сильный пороховой чад, Аякс заметил многочисленные пулевые отверстия в штакетнике. Калитка в воротах оказалась распахнута. Снег во внутреннем дворе был вытоптан и местами сошел до травы. Всюду валялись стреляные гильзы, на ступеньках крыльца чернели смазанные пятна грязных ног. Аякс понял, что безнадежно опоздал, и все-таки вошел в прихожую, держа пистолет наизготовку.

Комнаты были посечены автоматными очередями, кое-где еще дымилась раскроенная пулями мебель и дверные косяки. Под разбитыми окнами обоих этажей Аякс нашел те самые карабины и дробовики, что были свалены на задних сиденьях в патрульной машине Бунзена, и понял, что тот пытался создать видимость групповой обороны. Первое серьезное ранение, судя по следам брызнувшей крови на перилах и по кровавой кашице на ступеньках, следователь получил у окошка над лестничным маршем второго этажа. Тут же, на лестнице, валялись его раздавленные очки. Дорожки кровяных капель, то едва заметные, то образующие лужицы, вели змейкой через все помещения первого этажа в подвал. Изрытое пулями, скорчившееся тело Бунзена лежало у стены под рухнувшими полками с садовым инвентарем. Аякс присел у стены против трупа. Откуда-то тянуло едкой гарью, но ему казалось, что это тлеет что-то внутри него самого. Он смотрел невидящим взглядом перед собой, как в полузабытьи.

В себя он пришел от удара открывшейся входной двери и звука приближавшихся шагов. С улицы доносился слабый шум автомобильного двигателя. Аякс было привстал, но тотчас снова привалился к стене – он не искал убежища, даже не поднял оружия, потому что услышал бубнящий голос Арона. В подвал Арон спустился, держа на перевязи целую гроздь прозрачных медицинских контейнеров с кровью. На его голове красовалась спецназовская каска, на груди болтался незакрепленный бронежилет. Обойдя Аякса, Арон принялся орошать кровью из контейнеров раны Бунзена и пол под телом. Аякс закурил и, дождавшись, пока Арон опорожнит последний контейнер, негромко спросил:

– Так кто убивает бычка, Арон?

Ответа не последовало. Скомкав пустые контейнеры, Арон спрятал их куда-то под бронежилет, костяшками пальцев постучал себя по каске, ни с того ни с сего отдал честь мертвому телу: «Орешек знанья тверд…», – и начал маршировать на месте, широко отмахивая кулаками. В Аякса полетели капельки крови. Под ботинками Арона трещала бетонная крошка и глиняные черепки. Прикрывшись рукой, Аякс отсел подальше от прибывающей под трупом лужи. Арон развернулся и, продолжая топать, поднялся обратно по лестнице. Его громыхающие шаги стихли на крыльце дома, а после того как хлопнула автомобильная дверца, вскоре слился с тишиной и шум двигателя. Аякс бросил последний взгляд на залитое кровью тело Бунзена, затушил сигарету о стену и тоже поднялся из подвала. В столовой его внимание привлек кактус в расколотом горшке на столе – цветок, что Бунзен держал в своем участковом кабинете и о который постоянно ранился. Кактус был раскроен пополам всаженным в него шприц-пистолетом с «сывороткой правды». Под горшком на мраморной столешнице мерцали размашистые буквы. Аякс осторожно сдвинул горшок и смел ладонью рассыпавшуюся землю. «Ма(рк) и (Э)стер ле Шателье = Ма(й)стер ле Шателье =?» – значилось несмываемым маркером на мраморе. Равенство это – очевидно, чтобы оно не сильно выдавалось за границы донной части цветочного горшка – было выведено столбиком, в три убывавших к основанию строки. По всей видимости, и горшок Бунзену пришлось разбить для вящей маскировки своего откровения. Аякс, посасывая прокушенную губу, попробовал стереть надпись пальцем, с сомнением осмотрелся, потом перетащил цветок на прежнее место и пошел прочь из дома.

На заснеженной дороге у ворот хорошо просматривались колеи от протекторов машины, на которой только что уехал Арон. Колеи эти, наслаиваясь, пересекали припорошенный след большого автомобиля, круто, юзом повернувшего в обратную сторону, на встречную полосу движения. Аякс понял, что это след того джипа, что он успел заметить, пока бежал к дому. Он решил отправиться по следу, куда бы тот его ни привел. По дороге, подбадривая себя, он зачем-то повторял вслух трехстрочную формулу Бунзена и, стараясь приглушить опьянение, время от времени зачерпывал пригоршнями снег, растирал лоб и здоровую щеку.

Снегопад помалу стихал. Во дворах были слышны возбужденные голоса игравших детей и такие же беззаботные возгласы взрослых. Над верхней частью города ходили мерцающие желтые зарева от проблесковых маячков снегоуборщиков, скребущий гул плугов и щеток разносился по пустым улицам.

* * *

Следы джипа вели из города к железнодорожной станции.

Когда Аякс подошел к машине на привокзальной площади, он успел не только протрезветь, но и порядком выдохнуться. Джип был незаперт и пуст. Салон пропах порохом и подгоревшей оружейной смазкой. На поручнях, на боковинах кресел, на оплетке руля и даже на потолке остались кровяные отметины рук. В бардачке под ворохом обычного для автомобиля хлама Аякс, к немалому своему удивлению, нашел тот самый видеодиск, что накануне отдал Бунзену у библиотеки. Диск выглядел неповрежденным, даже незахватанным. Аякс повертел его в пальцах, свыкаясь с простой и в то же время невероятной мыслью, что этот ничтожный предмет послужил причиной расстрела следователя. По отпечаткам ног в снегу было видно, что из джипа вышли двое. Следы, сходясь, вели к зданию вокзала и пропадали недалеко от входа, там, где снег уже успели расчистить.

В парадных дверях Аякс столкнулся с Зелинским. Поверх мундира на начальнике вокзала был дворницкий фартук, в руке мокрая деревянная лопата, на ногах галоши. Аякс не успел сказать ни слова – бегло поздоровавшись, Зелинский поспешил продолжить расчистку. На лопату он налегал с таким задором и нетерпением, будто надеялся обнаружить под снегом клад.

В небольшом безлюдном зале ожидания Аякс сразу заметил Эстер. Устроившись в одном из пластиковых кресел против выхода на перрон, она говорила по мобильному телефону. Аякс сел через кресло от нее и положил на пустое сиденье диск. Эстер убрала телефон в карман, оглянулась на Аякса, потом на диск. Под ее ботинками искрились лужицы талого снега. На отвороте рукава пуловера темнело маленькое, как от прижженной сигареты, отверстие с опаленными краями.

– И?.. – сказала Эстер.

Аякс кивнул на диск:

– За это меня тоже полагается казнить?

– За что?

– За второй слой?

– Ты в своем уме? – прищурилась Эстер.

– Покойному, помнится, тоже не давал покоя этот вопрос.

– И ты всерьез считаешь, что его казнили?

– А он мог сам себя так изрешетить?

– Тогда скажи вот что: если он захватил с собой в дом такой арсенал, то он давал отчет в своих действиях, или нет?

– Так все-таки за второй слой полагается пуля? – сказал Аякс.

– Господи… – Эстер бросила диск ему на колени и постучала себя ладонью по лбу. – Вот он где, твой второй слой. Ты смотрел то же самое, что и Бунзен – то же самое, но с одной большой разницей.

– С какой еще разницей?

– С той, что смотреть и видеть – это не одно и то же. С той, что видеть в книге фигу, хлопать глазами на буквы и читать то, что за ними – большая разница.

– Так что увидел Бунзен?

– Беда не в том, что он увидел, а в том, что он перехитрил самого себя. И, что бы он там ни увидел, это остается на диске.

– Перехитрил себя – каким образом?

– Посчитал, что ты перебил всех легатов. Понадеялся, что по его душу явятся сопляки с рогатками. Вот и все. Но это то же самое, что ложиться на рельсы и думать, что вместо поезда к тебе приедет дед Мороз.

Аякс устало облокотился на колени:

– Ты говоришь о нем сейчас, как о каком-нибудь уголовнике.

– А ты не догадываешься, почему подвал полицейского участка залит бетоном? – Эстер пересела на край кресла. – Как теперь и ход под полом у Мариотта?

– Что такое случай крови? – спросил Аякс. Эстер хотела что-то сказать, но он перебил ее: – Предателя приговаривают к казни за попытку разглашения государственных тайн кому – шпиону, контрразведке, прокуратуре?

– Предатель, – ответила Эстер, – расстается с жизнью намного раньше.

– Руки на себя, что ли, накладывает?

– Самоубийца перестает жить задолго до того, как делает шаг из окна. Шаг из окна – это не конец жизни, а конец смерти.

– То есть как?

– То есть так. Когда ты получаешь пулю, еще не значит, что именно это убивает тебя. – Эстер побарабанила кончиками ногтей по диску в руках Аякса. – Хорошее зрение и мозги требуют такого же обращения, как заряженный пистолет. Тут никакая прокуратура, никакая контрразведка не спасут. Пуля – это всего лишь точка после смерти. Мотай на ус, агент.

– Умей зажмуриваться, – подытожил Аякс. – Живой – это тот, кто умеет не видеть всего. – Он достал из кармана шприц-пистолет и покачал им на ладони. – Бунзен пытался расширить свой кругозор с помощью этого?

Эстер, пряча невольную улыбку, поджала губы.

– С помощью этого можно увидеть все воинство господне.

– По-твоему, значит… – сказал Аякс и смолк на полуслове, так как в приоткрывшихся подпружиненных дверях, ведущих на перрон, появился капрал Вернер. Сейчас, правда, на нем была не полицейская форма, а теплый, искрящийся от тающих снежинок, спортивный костюм с капюшоном.

Встретившись взглядом с Эстер, Вернер молча кивнул в сторону станции, откуда тотчас донесся свисток тепловоза. Эстер кивнула в ответ и, после того как дверь за Вернером снова закрылась, обратилась к Аяксу:

– Самое время проявить свое уменье, агент.

– Какое уменье? – Аякс посмотрел на электронное табло с расписанием, сверился с часами и понял, что пришла автомотриса, ночной рейс.

– Зажмуриваться.

Грохнула внутренняя дверь, и через зал ожидания, срывая с себя фартук и сбивая с чертыханьями галоши, к выходу на перрон устремился распаренный Зелинский. Аякс убрал шприц-пистолет.

– О чем ты?

– В общем, так… – Эстер подсела к нему. – Если хочешь, конечно, не зажмуривайся, но тогда хотя бы постарайся не таращиться.

– Можешь ты говорить по-человечески? – спросил Аякс.

Эстер прижала его руку к подлокотнику и, делая вид, что отряхивает что-то с колен, шепнула сквозь зубы: «Молчи, ради бога».

Двери на перрон снова открылись, на этот раз Вернер не задержался в них, а энергично переступил порог, встряхнул небольшим желтым чемоданом и, придерживая тяжелую створку коленом, свободной рукой подал кому-то в тамбуре знак заходить. В зал зашла молоденькая девушка среднего роста в болоньевой куртке и в джинсах. На ее коротко стриженной голове была сбившаяся желтая бандана, а на лице явные признаки недавнего пробуждения. Она еще щурилась на свету и, борясь с зевотой, потирала кулаком скулу. Аякс продолжал вглядываться в темный тамбур, потому что Вернер все еще придерживал дверь. Но вслед за девушкой, бормоча извинения, в зал протиснулся Зелинский. С прямой спиной, стараясь не уронить достоинства, начальник вокзала протрусил к брошенному фартуку и галошам, сгреб их в охапку и скрылся на служебных задворках.

Аякс вопросительно обернулся к Эстер, которая, в свою очередь, не сводила с него глаз. В этот момент девушка с желтой банданой о чем-то негромко спросила своего проводника. Аякс не слышал самого вопроса, зато голос девушки ему был хорошо знаком. Когда он во второй раз посмотрел на нее, ему показалось, что потолок и стены вокзала начали стремительно удаляться друг от друга – это была Эдит. Он задержал дыхание. Эстер с силой сжала его пальцы… Аякс не знал, таращился он сейчас или нет, но пока он был не в силах даже моргнуть. Направляясь к выходу в город, Эдит и Вернер прошли в двух шагах от них с Эстер, и если Вернер смотрел себе под ноги, то Эдит, все еще позевывая, скользнула взглядом по их лицам, как по пустой стене. Когда позади грохнула дверь, и в зале воцарилась тишина, Аякс продолжал смотреть перед собой с таким видом, словно еще вглядывался в лицо девушки. Оставшийся после нее смешанный запах снега и лимонной конфеты не улетучивался, но как будто даже сгущался вокруг него. И, капля за каплей, эта густеющая аура – точно она была способна обращаться мыслью – сначала приглушила, а затем напрочь опрокинула всякое сходство между девушкой с повязкой и Эдит. С зябким чувством приподнявшейся, невесомой кожи на темени Аякс понял, что только что принял за Эдит совершенно незнакомого человека. Он столкнул со своей руки ладонь Эстер и нащупал в кармане сигареты. С привокзальной площади донесся шум отъезжающей машины.

– Отпустило? – поинтересовалась Эстер.

Аякс, не ответив, катал сигарету в пальцах – пока не начал сыпаться табак, – и бросил ее.

– Ее похоронили? – спросил он.

– Кого? – удивилась Эстер.

– Эдит – похоронили?

– Ты имеешь в виду гроб, могилу, справку о смерти – это?

– Да, это.

– Нет тогда. Не похоронили.

Аякс подул на ладонь.

– А ты что имеешь в виду?

Эстер надула щеки:

– Даже не знаю… Человек получает смертельное ранение – в сердце, в голову, не важно куда, – а через несколько дней объявляется как ни в чем не бывало. Возможно такое? Нет. Тогда, наверное, стоит внести поправки в исходные условия. Что, если такого воскресшего назвать не человеком, а как-нибудь иначе – не важно как, – задача перестает казаться неразрешимой?

– Точно. Назвать его змеем.

– Хороший пример. Все, что творится в городе Икс, списать на поиски храма со змеем. Это вообще хорошая традиция – ставить вместо ответов образ?. Только если змею нужно сбрасывать старую кожу и кусать хвост, то человеку – сбрасывать прошлое. Память. Что говорят о таком роде склероза? Человека как подменили. Нимало не задумываясь, что все, может быть, так и есть. Что имеют перед собой не ту же самую человеческую оболочку с обнулившейся личностью, а совершенно другую личность с обнулившейся оболочкой. Что человек, переставший в один прекрасный день узнавать своих близких – это не сумма инсульта, а результат физической подмены и есть.

– И поэтому, – Аякс достал новую сигарету и снова принялся валять ее, – некоторые из жителей города Икс так бесятся, когда за чудесные костюмчики их называют красавицами.

Эстер неторопливо, со вздохом поднялась из кресла и встала перед Аяксом, сцепив опущенные руки:

– Почему – поэтому, не пойму?

– Потому что… – Аякс, не поднимая на нее глаз, продолжал меланхолично мять сигарету. – Потому что под их чудесными костюмчиками оказывается то, что и в самом деле больше подходит змеям. И не каким-то мифическим, а самым обычным. Подколодным.

Эстер дала ему пощечину, от которой у него вспыхнуло в глазах, он опять уронил сигарету. Несмотря на то, что удар пришелся по здоровой щеке, пластырь на больной отстал одним концом от раны. Аякс, отдуваясь, потряс головой. Струйка крови со щеки скользнула ему за воротник. Эстер заботливо пристроила пластырь на место, вытерла кровь, взяла Аякса обеими руками под затылок и поцеловала в губы. Они смотрели в упор друг на друга.

– Когда ты закрываешь на миг глаза, – прошептала она, – откуда тебе знать, что это и не есть конец света?

Аякс молча сморгнул слезы.

– …Откуда тебе знать, – продолжала Эстер, – что потом открываешь глаза не ты – кто-то другой?.. Какая разница, скажи: перестаешь ты существовать для кого-то или перестаешь существовать вообще?

Еще недолго, как будто раздумывая, целовать снова или нет, она крепко держала и жадно рассматривала его, затем отстранила с легким толчком и пошла прочь из зала. Дверь в город, на мгновенье впустив близкий гремящий гул снегоуборщиков, открылась и закрылась.

Аякс машинально подобрал сигарету и взглянул на светодиодное табло с обратной индикацией времени, остававшегося до отправления поезда. Помалу – с этим уходящим, как будто догорающим временем – его внимание привлекло какое-то желтоватое пятно справа от выхода на перрон, в углу за декоративной колонной. Подойдя, Аякс понял, что у колонны лежит мертвый кот, тот самый рыжий кот, которого Зелинский тискал во время их чаепития на перроне. Посмертная поза несчастного животного выглядела тем не менее напряженной, даже агрессивной – передние лапы вскинуты, как накануне броска, шерсть встала дыбом, зубы ощерились… Закурив, Аякс вышел на платформу и прошелся возле автомотрисы. Дизель чуть слышно погромыхивал на холостом ходу.

В окна вагона было видно, как машинист метет щеткой проход между пустыми рядами пассажирских кресел. В темной дали на путях, отражаясь изумрудными росчерками в рельсах, сиял зеленый глаз светофора. Налетавший порывами ветер бросал под перронный навес редкие снежные горсти. Закончив уборку, машинист сел против перегородки со встроенным телевизором. Аякс недолго смотрел на кувыркавшихся поверх песчаного дна дельфинов, потом бросил окурок и, заглянув в салон, поинтересовался, телевизионная передача это или воспроизведение с диска. Машинист ответил, что это диск.

– А я могу посмотреть свою запись? – спросил Аякс.

– При одном условии, – улыбнулся машинист.

– При каком?

– Вы едете хотя бы до следующей станции.

Аякс купил у него полный билет и тоже присел против телевизора.

– Проигрыватель у меня, – сообщил машинист. – Аптечка тоже.

Аякс придержал сползающий пластырь на щеке:

– Кстати, ваш проигрыватель читает двухслойные диски?

– Читает, наверное… Кто их сейчас не читает?

После того как по станции разнеслось неразборчивое предупреждение из громкоговорителей, машинист пожелал Аяксу приятного пути и ушел в кабину.

Аякс, подождав еще с минуту, закрылся в туалете. Выложив на полочку умывальника диск и шприц-пистолет, он ополоснул лицо и выпил воды. Люминесцентная лампа над зеркалом помаргивала. Отражение слоилось едва заметной вертикальной рябью.

– Ты закрываешь на миг глаза… – прошептал он и приставил шприц-пистолет к шее под ухом.

Инъекция была безболезненна и больше напоминала щелчок пальцем, нежели укол. На коже осталось лишь крохотное красное пятно. Аякс бросил шприц-пистолет в мусорный бачок, однако шприц отскочил от кромки бачка и упал в унитаз. Когда пластырь снова отвалился от щеки, Аякс сорвал его окончательно. Смыв загустевшую кровь, он с удивлением ощупал на месте зашитого рассечения здоровую кожу, даже потер ее, надеясь обнаружить рану, но, впрочем, быстро забыл о ране за свежим, невероятно отчетливым воспоминанием о замотанной в мантию фигуре на лестнице в спальню. Замерев, он продолжал смотреть не столько в зеркало, сколько куда-то внутрь себя, наблюдая, как бесшумно и медленно приближается к нему эта фигура в мантии – подступает почти вплотную, так что, казалось бы, в щель между краями наброшенного капюшона можно разглядеть в мельчайших чертах лицо, однако ж, когда щель расширяется, в нее становится видна только обильно струящаяся кровь…

Где-то неподалеку прозвучал свисток, затем Аякс почувствовал, как пол мягко подался под ногами.

* * *

Бежавшая за окнами тьма казалась полированной. Аякс смотрел на свое отражение в стекле, отвлекаясь от телевизионного экрана, но видел вместо собственного лица несущееся сквозь ночь слепое квадратное пятно.

Достигнув кадра со смазанным, напоминавшим руку в перчатке объектом на переднем плане, запись происшествия в морге застыла лишь на миг, и тотчас стало ясно, что никакая это не рука в перчатке, а толстый подрубленный конец чешуйчатого хвоста. У дверей морга возились два черных, масляно отливающих существа. Одно существо было мертво, пускало черные пузыри и обильно сорило черными масляными каплями, другое пыталось ему помогать. Аякс не имел ни малейшего представления о том, кто такие были эти маслянистые существа. Единственное, что приходило ему на ум – очевидная и, что ли, подчеркнутая, кричащая нечеловечность существ. В то же время они были настолько чудовища, насколько и люди. То есть чудовищность существ заключалась не в их нечеловечности, а в том, что нечеловечность их как раз и проявлялась наличием человеческого, – «самые страшные вещи не есть чудовищные, пока не начинают напоминать тебя самого…»

Эпизод в морге обрывался монтажной склейкой, состоявшей из горизонтальных полос телевизионного шума. Сквозь полосы пробивалось смазанное изображение пятиконечной звезды с римской «двойкой» над верхним лучом. За склейкой следовала черно-белая – по всей видимости, обесцвеченная при копировании – сцена судебной аутопсии. Судя по интерьеру и размерам прозекторской, местом съемки служил федеральный морг. Смонтированная запись представляла собой комбинированный сигнал с двух видеокамер. Одна камера была закреплена на потолке, со второй управлялся помощник патологоанатома. Большую часть материала занимал сигнал с камеры на потолке, так как изображение с мобильного аппарата было неустойчиво – у оператора дрожали руки. На широком металлическом столе лежали два обнаженных мужских трупа. У того, что слева, лицо было раздроблено пулевыми ранениями глаза и подбородка. Тело с другой половины стола видимых огнестрельных повреждений – по крайней мере способных послужить причиной смерти, – не имело, пулевая ссадина щеки была не в счет. В этом трупе Аякс без труда – и без какого-либо волнения, будто смотрел знакомую фотографию – признал самого себя. Однако, если родимое пятно в форме колоса на груди первого трупа не было фальшивым, то и тело с обезображенным лицом также принадлежало ему, Аяксу… Незадолго до того, как запись прекратилась, закрепленная на потолке камера успела запечатлеть помощника прозектора – держась за торец стола, несчастный обморочно оседал на пол.

* * *

Во время остановки машинист подсел к Аяксу, мельком взглянул на экран, где запись возобновлялась уже в третий или четвертый раз, поинтересовался: «Криминальная хроника?» – и развернул газету.

Аякс украдкой посмотрел на него, затем перевел взгляд на окно с противоположной стороны салона. В полированном зазеркалье над человеком с газетой в руках нависало черное маслянистое существо. Чудовище намного превосходило человека размерами, так что даже было странно, как оно могло поместиться на сиденье. В остекленной ненастной мгле черты существа змеились и туманились, рассмотреть его было нельзя. Ни с того ни с сего Аякс подумал, что в отсутствие человека чудовищность существа вряд ли бы бросалась в глаза. Наверное, и сам человек не видел сейчас чудовища, потому что не видел себя со стороны. Даже ходивший у него перед носом конец маслянистого хвоста – не то с остатком гребня, не то с обломанным шипом – человек принимал, по всей видимости, за назойливую муху, которую пытался отгонять встряхиванием газеты.

– Это не криминальная хроника, – сказал со вздохом Аякс, расстегнув куртку на груди.

– Что, простите? – отвлекся от газеты машинист.

– Это не криминальная хроника, – повторил Аякс.

Машинист озадаченно посмотрел на телевизионный экран.

– А что?

Аякс приставил к его голове пистолет и, прежде чем спустить курок, сообщил тоном хорошего известия:

– Случай крови.