Текст книги "Столовая Гора"

Автор книги: Андрей Хуснутдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Аякс обернулся к ней.

– Почему ты так уверена?

Эстер торжественно встряхнула разведенными кулаками:

– Потому что известие о гибели Рихтера – такое желанное, такое очевидное… – изображая не то избыток чувств, не то нехватку слов, она звучно прихлопнула себя по бедрам, – …что опередило самую гибель Рихтера. Вот незадача.

– Думаешь, так уж сложно ликвидировать этот отрыв?

– Если ты будешь держаться подальше от Рихтера, то – невозможно.

– Как, кстати, твоя рука? – спросил Аякс. Он только сейчас заметил, что на правой кисти Эстер больше нет фиксирующей повязки.

Вопрос застал Эстер врасплох. С улыбкой повертев перед глазами растопыренной пятерней, она, видимо, собиралась отшутиться, и уже открыла было рот, как ее осек хлесткий, утробный, похожий на многократно усиленное поскрипыванье снега, треск. Это был звук автоматной очереди, разрезавшей наискось дверь магазина. Пули вспороли деревянную обшивку стены в нескольких дюймах над головой Аякса. Осколок стекла глубоко ранил его в лицо. Давясь табачным дымом, он отполз из прихожей обратно в торговый зал. Вторая очередь пробила витрину и опрокинула стеллаж с фруктами. Эстер увлекла Аякса в подсобное помещение и почему-то крикнула ему, чтобы сейчас он ни о чем ее не спрашивал и не мешал ей. Аякс, продолжая откашливаться, только потряс головой. У него сильно кровоточила щека и был шок. Эстер на секунду забежала в подвал и вернулась оттуда с кочаном капусты, которым вышибла окошко приоткрытой двери черного входа. После этого, встряхнув пальцами и даже подув на них, тщательно вытерла пригоршнями лицо и шею Аякса и сбрызнула кровью порог и крыльцо. Аякс следил за ней с отстранением случайного наблюдателя. Разбитое кочаном капусты окошко двери черного входа заставило его вспомнить разбитое сковородой окно кухни в своей служебной квартире. Со стороны главного входа уже слышались возня и голоса атакующих. Кто-то громким шепотом скомандовал приготовиться.

– Уходим! – также, шепотом, скомандовала Эстер Аяксу.

К тому времени, когда в магазине разорвалась шумовая граната, они скрылись в примыкающей к подвалу секретной штольне.

* * *

В кромешной, насыщенной сероводородом темноте они плутали, казалось Аяксу, целую вечность. Извилистый ход то обрывался крутыми ступенями, то также резко забирал в гору. Под ногами трещал щебень. Аякс, которого Эстер крепко держала за руку и вела за собой, будто ребенка, только диву давался, как она могла ориентироваться в таких условиях.

Из подземного лабиринта они поднялись в подвал водолечебницы. Это была та самая комната, куда однажды Аякс так и не решился войти.

Эстер оставила Аякса у ржавого операционного стола-«качалки» и постучала куском железа по водопроводной трубе:

– Гесс!

Не прошло и минуты, как в комнату ввалился главный врач санатория.

– Гесс, – повторила Эстер недоуменно.

Лазоревый халат на вошедшем был заляпан кровью, под мокрым от пота воротником болталась марлевая маска. Тяжело дыша, отец Арона пытался снять застрявший на пальцах правой руки хирургический зажим. Эстер взялась помочь ему. Из их короткого разговора Аяксу стало ясно, что где-то наверху, в инкубаторе, находился раненный сержантом Клапротом спецназовец.

– Выживет? – спросила Эстер.

– Пустяки, – отмахнулся главврач и вдруг начал хохотать. – Сквозное левой задницы и слепое – правой!

– Это как?

– Так. С фланга подхватил.

– А что Клапрот?

– Не в курсе.

Зажим наконец был снят. Бубня песенку, Гесс подступил к Аяксу, взял его двумя пальцами за подбородок и, бегло осматривая, заставил повернуть голову из стороны в сторону.

– Выживет? – улыбнулась Эстер.

Главврач молча направился к дверям и дал отмашку следовать за ним.

В ординаторской на втором этаже лечебницы он быстро обработал и зашил рану Аякса. На полу в углу комнаты была свалена грязная амуниция спецназовца. Из окна открывался вид на пустой заснеженный двор со статуями. Из сухой чаши фонтана вырывались облачка пара. Аякс, осторожно притрагиваясь к замороженной щеке с пластырем, смотрел на свое отражение в стекле. В кармане у Эстер зазвонил телефон. Она достала трубку только затем, чтобы отменить звонок. Гесс долго и шумно мыл руки в чугунном умывальнике. Допотопный латунный кран, снабженный такими же ископаемыми вентилями из фаянса, тарахтел и кашлял. Неожиданно в ординаторскую вошла пожилая медсестра. У нее на руках была кожаная портупея с подсумком и большая кобура с автоматическим пистолетом. Не обращая ни на кого внимания, так, будто оказалась в безлюдном помещении, старуха с проклятиями свалила свою ношу поверх амуниции спецназовца и, продолжая чертыхаться, удалилась прочь.

– Отключился, – сообщил Гесс Эстер, сел за стол и, посвистывая, принялся заполнять какие-то бумаги.

У Эстер снова затрезвонил мобильный. Не отвечая на звонок, она попросила Аякса дожидаться ее в лечебнице, ни в коем случае не показываться на улице, кивнула Гессу и ушла. Аякс достал из принесенного медсестрой подсумка обойму, вытолкнул пару патронов себе на ладонь. Это были «матрешки». В кобуре находился Colt Double Eagle Commander – пистолет той же марки, что у самого Аякса, только с укороченным стволом и затвором. Поясная аптечка спецназовца была раскрыта, к чехлу бронежилета пристал обрывок наклейки с изображением сломанного шприца.

Главврач позвал Аякса к столу и попросил подписаться в листке амбулаторного учета. Аякс заинтересованно осмотрел листок, который оказался бланком строгой отчетности – с нумерацией, водяными знаками и даже с защитной голограммой. В самом подвале, под описанием ранения и клинических мероприятий, помещалась выделенная жирной рамкой графа: «Общий объем геморрагии».

– Аккуратней, – сказал Гесс.

– Сто пятьдесят миллилитров… – Аякс подписал бумагу. – Не много для одного пореза?

– В самый раз. – Главврач спрятал листок в стол. – В самый раз.

Аякс вернулся к окну.

– И что вы с этого имеете?

– С чего? – не понял Гесс.

– По какой цене идет миллилитр?

Главврач засмеялся.

– Вопрос не ко мне. Что вы с этого имеете, молодой человек – вот от чего надо прыгать.

Привалившись к подоконнику, Аякс, потер грязные руки.

– А как вам удалось выходить Рихтера?

– Кого?

– Моего бывшего начальника. Которого час тому назад ваш сын доставил в полицейский участок.

– Опять же – вопрос не по адресу.

– У вас, что ни спросишь, все не по адресу. К забору крови у трупов и к составлению списков своих безнадежных пациентов, надо думать, вы также не имеете никакого отношения… Зачем вам трупная кровь?

– А зачем вообще нужно заготавливать донорскую кровь? – огорошенно поднял брови Гесс.

– Хотите сказать, что можно переливать кровь от трупов к живым?

– Если имеется чистый труп – почему нет?

– Что значит – чистый труп?

– Чистый труп – значит свежий труп. Не утопленник и не желтушник. Без проникающих ранений и без заразы. Зачем вам-то это, скажите?

– Так… – Кончиками пальцев Аякс коснулся заклеенной щеки. – Я вас правильно понимаю: если у покойника имеется огнестрельная или ножевая рана, то переливание крови от такого донора к живому человеку противопоказано?

– Совершенно верно.

– А подливание крови – под другого свежего покойника?

Гесс не ответил на вопрос и, скорей всего, сейчас вообще перестал замечать Аякса. Склонив голову к плечу, он прислушался к шуму и возбужденным голосам, доносившимся издали по коридору. На столе задребезжал стационарный телефон с дисковым номеронабирателем. Выглянув в окно, Аякс увидел за воротами санатория военный джип. Двигатель машины работал на холостом ходу. Снег валил крупными хлопьями. Гесс взял трубку, поднес ее к уху и опустил обратно на рычаг.

– Опять вопрос не по адресу? – сказал Аякс.

Гесс молча вышел из-за стола и встал у двери. Продолжая вслушиваться в отдаленный шум и голоса, он словно не мог решить, как лучше поступить – пойти узнать, в чем причина переполоха, или вернуться за стол.

– Простите? – спросил он Аякса вполоборота.

Аякс не отозвался, понимая, что главврачу сейчас не до него.

– Не по адресу… – рассеянно бормотал Гесс.

На его шее блестела испарина, по лазоревому халату на круглой спине змеилась дорожка заштопанного разрыва. В конце концов – очевидно, приняв для себя какое-то решение – он махнул авторучкой на дверь и повернулся к Аяксу:

– Подкрашивание покойничков, говорите?.. А в наших палестинах еще не приходилось слыхивать о философском камне? Знаете, какого он цвета?

Аякс, вздохнув, переступил с ноги на ногу.

– Уже догадываюсь.

– Именно! – довольно засмеялся Гесс и, гримасничая, со страшным видом выпучил глаза. – Кровавого!.. Тут только имеется одна неувязка. Философский камень этот – или, точнее говоря, порошок. Этот… хлор… Нет, минутку… – Главврач сосредоточенно поджал губы и, хмурясь, перебирал пальцами в воздухе. – Хлор-а-у-рат серебра. Так, дай бог памяти… Так вот этот самый чертов аурат, по существу, золотом и является.

– То есть как это?

– Да очень просто. Содержание золота в нем может достигать сорока с лишним процентов. Засыпьте такой волшебной пудрой чан с расплавленным свинцом, плюньте туда, скажите заклинание, потом отгоните свинец – фокус готов. Опля.

– А при чем тут, простите, подкрашивание покойничков? Ведь не из крови же вы этот порошок добываете?

– А в нашей прокуратуре, – Гесс подался к Аяксу и понизил голос, – не доводилось, часом, заглядывать в протоколы осмотра трупов?

– Нет. – Аякс тоже снизил тон. – А что?

– А вы загляните.

– Зачем? – А потому что кровопотерю там тоже необходимо вносить. Спросите – зачем? Вопрос не по адресу… – Гесс хитро улыбнулся. – …ну, в смысле – не к прокуратуре. Спросите – к кому? В муниципалитет. В службу регистрации актов гражданского состояния. К ним.

– А им-то это к чему? – удивился Аякс.

– Да ни к чему, в том-то и дело. Положено, и все тут. – Гесс, покусывая губу, пощелкал затвором авторучки. – Скажите, вы вот, например, верите в Бога?

Аяксу показалось, что он ослышался.

– Что, простите?

– Так – верите? – настаивал Гесс.

Аякс не ответил.

– …а наши арбитры – верят.

– Поздравляю вас.

– …верят в учет.

– Это что ж – секта?

– Нет, это система. Набожные старушки ставят свечки в церквях, наши арбитры – галочки в ведомостях.

– И кто же потом смотрит эти… ведомости?

Гесс ернически перекрестился:

– А вы кого имеете в виду?

Аякс не успел ничего сказать – открылась дверь, и на пороге ординаторской, шумно дыша и озираясь, встал спецназовец. Лицо солдата было распарено, с сетчатой каски капала вода, на выпяченной от бронежилета груди трещала рация. Главврач обернулся к вошедшему с расставленными руками, точно собирался ловить его. Продолжая осматриваться, спецназовец хотел что-то сказать, однако Гесс не дал ему раскрыть рта, ткнул, как несмышленого щенка, в сваленные в углу вещи раненого: «Во-от!» Спецназовец перебросил за спину короткоствольный автомат, взял в охапку амуницию товарища, и уже разворачивался к двери, как встретился глазами с Аяксом. На секунду-другую, пока Гесс, спохватившись, не принялся выталкивать солдата за порог, в ординаторской воцарилась тишина. Этого времени Аяксу было достаточно, чтобы понять, что солдат не просто знал его в лицо, но не на шутку испуган встречей. Гесс, придерживая солдата под локти со спины и что-то смешливо втолковывая на ходу, провожал его до самой лестницы. В потеках грязной воды в углу остался лежать вскрытый комплект «сыворотки правды». Аякс подобрал аптечку. Точно такая была у застреленного им в библиотеке агента. И точно так же, как у застреленного агента, один из двух шприц-пистолетов в комплекте оказался использован. Где-то на первом этаже раздался громкий покатистый смех Арона.

В кармане Аякса ожил сотовый телефон. Это была Эстер. Она сказала, что Аякс должен немедленно прибыть для дачи свидетельских показаний в похоронное бюро – контора настаивает на этом.

– На чем настаивает контора, – уточнил Аякс, – на смерти моей?

– Инцидент с Рихтером исчерпан, – пояснила Эстер. – Он им все рассказал. Поезжай, тебе ничего не грозит. При одном условии…

– При каком условии?

– Не говори ничего про тайный ход Мариотта и про Эдит.

– Почему?

– Потому что заканчивается на «у». Не говори, и все.

* * *

В похоронном бюро Аякса ждали лейтенант Бунзен и дознаватель из главного Управления безопасности. Здание, в котором со времени перестрелки до сих пор не были вставлены окна, продувалось насквозь. На полу в холле ошметья лент полицейского заграждения валялись вперемешку с обрывками лент траурных. Под ногами хрустело битое стекло. Тем более странным Аяксу показалось сверкающее чистотой помещение морга. Догадаться о том, что место это было когда-то разгромлено и, по сути, оказалось в эпицентре боя, можно было лишь по чуть уловимому, задушенному лимонным дезодорантом запаху гари. Кафельные стены и пол как будто источали собственный свет. В стальные стенки холодильного шкафа можно было глядеться. Поверхность прозекторского стола покрылась защитной пленкой с узором в форме дымящихся кофейных зерен.

Дознаватель, потрясенный видом комнаты не меньше Аякса, обошел ее с разведенными руками.

– Как это понимать? – спросил он Бунзена.

Вместо ответа следователь попросил кого-то из спецназовцев позвать младшего сына Мариотта, Даниила, который ждал в предбаннике.

Даниилу было не больше двадцати лет, хотя, если не слишком всматриваться в его влажные, по-детски раскрытые глаза, по густой щетине и бритой голове можно было дать все сорок. Он утерся вязаной шапкой и сказал – не столько Бунзену, сколько контрразведчику, – что с тех пор как «бюро подверглось вооруженному налету», здание находилось под охраной полиции, хода сюда не было никому. Дознаватель сказал ему открыть холодильный шкаф.

– Какой вход? – с деланным безучастием спросил Даниил.

– Вход? – непонимающе переспросил офицер.

– Номер какой? – уточнил Даниил.

Дознаватель указал фонариком на крайнюю слева ячейку.

Когда Даниил отпер дверцу, офицер сам вытащил салазочный полок и взялся что-то внимательно рассматривать в нижней части шкафа.

– Скажи мне, что ты ищешь, – сказал вполголоса Даниил, обращаясь ни к кому, – и я скажу, что ты найдешь.

Дознаватель, копаясь в шкафу, не слышал его.

Аякс поймал на себе пристальный взгляд Бунзена, однако сделал вид, что занят осмотром входной двери. Дознаватель с грохотом закатил полок обратно в шкаф, резко выпрямился и одернул пальто.

– У вас, надо думать, по поводу всего этого… также – без комментариев?

Аякс не сразу понял, что вопрос был обращен к нему. На дознавателя он оглянулся лишь после того, как встретился глазами с Бунзеном.

– А вы чего хотите – комментариев или показаний? – спросил Аякс.

– Все ясно. – Дознаватель кивнул спецназовцам на выход, пошел следом и, задерживаясь на пороге, обернулся с усмешкой к Аяксу. – Знаете, почему человек не живет на Луне?

– Почему?

– Что, нет никаких версий?

– Нет никаких.

– Потому что не может.

– Это что – куплет?

– Нет. – Прежде чем закрыть за собой дверь, дознаватель пристукнул кулаком по косяку. – Это – Луна.

Аякс тоже собрался идти из морга, но Бунзен окликнул его:

– Минуту, Марк…

Собственное имя из уст постороннего прозвучало для Аякса подобно шлепку. Так к нему не обращалась даже Эстер.

– Что? – замер он.

Улыбаясь с напускным благодушием, следователь подошел к двери – встал так, чтобы заслонить Аякса от Даниила – и сказал полушепотом:

– Дело, которое я посылал вам по почте – вы внимательно смотрели его?

– Да, – невольно понизил голос Аякс. – А что?

– Внимательно? – повторил Бунзен.

Аякс недоуменно молчал. Следователь, пожав плечами и слегка потеснив его, вышел из морга. Аякс остался в помещении наедине с Даниилом. Сын Мариотта подождал, пока в вестибюле стихнут голоса, и позвал Аякса пройти с ним в бухгалтерию, где вручил ему оптический диск.

В разбитое окно Аяксу было видно, как микроавтобус со спецназовцами вырулил с заснеженной парковки на проезжую часть. Бунзен стоял у полицейской машины и, прикрываясь от снега папкой, говорил по мобильному телефону.

– Что это? – Аякс покачал диском в пальцах.

Даниил закрыл перекошенные жалюзи.

– Запись с камеры наблюдения в морге.

– Что?

– Сделана во время известных событий.

Аякс бросил диск на стол.

– Почему ты не покажешь ее полиции?

– А как я объясню им все остальное? К тому же, это не мое решение.

– А чье?

Даниил ответил не сразу.

– Отца.

– А где сейчас твой отец?

– В морге.

– Где? – спросил Аякс, будто не расслышав.

– Да не здесь, – вздохнул Даниил. – У них, в городском.

– Каким образом тогда он сообщил тебе о своем решении?

– Он успел это сделать перед тем, как… В общем, был телефонный звонок. И кое-что еще он просил передать на словах.

– Что?

– Что так называемое «змеиное клеймо», «Soma-sema» – родовая метка с секретом. Если вы ее видели, то вы должны понять, о чем речь.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты.

– Если клеймение делается в младенческом возрасте, то, как правило, к совершеннолетию такая татуировка расползается до неузнавания.

– Ладно, бог с ними, с татуировками… – Аякс подтолкнул пальцем диск на столе. – А ты хотя бы знаешь, что в ходе известных событий отец застрелил твоего старшего брата?

– Он был не брат мне и не сын ему.

– А кто же?

– Наследник… – вздохнул Даниил. – Это, опять же, наши семейные дела. Я не хочу и не могу говорить об этом.

Аякс с согласным видом пожал плечами.

– Где можно посмотреть диск?

Даниил выглянул через брешь в жалюзи на улицу и, подобрав со стола диск, открыл стенную нишу с видеосистемой:

– Пожалуйста.

* * *

Агенты вводят в морг под руки Эстер и привязывают ее к стулу. Затем стул передвигают к холодильному шкафу – туда, где больше света, так что Эстер оказывается в мертвой зоне, вне поля зрения камеры, установленной не то на крыше холодильного шкафа, не то на потолке. В дверях появляется Мариотт. Он раздает агентам по шприц-пистолету. Агенты делают инъекции «сыворотки правды» не Эстер, а самим себе, в область шеи под ухом. Дальше следуют несколько секунд рябящей тьмы и помех. Запись сигнала – судя по экранной индикации хронометража – возобновляется через пять с лишним минут. В мертвой зоне в течение этого перерыва, по-видимому, происходит нечто странное. Пускай судить об этом странном можно лишь по реакции агентов и Мариотта. Замешательство, с которым они смотрят на Эстер – либо на что-то позади нее, у холодильного шкафа или даже внутри него, – быстро сменяется ужасом. Поначалу агенты ошалело пятятся к порогу, потом бегут из морга, как от раскрытой клетки со львами. Мариотт с пистолетом наизготовку забивается в ближний от двери угол. Он целится куда-то под камеру, три раза безуспешно спускает курок, когда же наконец соображает передернуть затвор, то открывает стрельбу не в направлении холодильного шкафа, а по вбегающим в комнату Аяксу и Эдит. После того как воспроизведение, достигая конца записи, застывает на последнем кадре, в нижней части экрана остается рябить смазанный по ходу движения продолговатый объект, напоминающий сложенную щепотью руку в кожаной перчатке…

* * *

Аякс выключил проигрыватель и закурил.

– Что скажешь? – сказал он Даниилу, глядя в пустой экран.

Даниил попросил у него сигарету.

– О чем?

– Зачем мне было нужно показывать это?

– Не знаю. Вы мне скажите.

– Хорошо… – Аякс огладил себя по карманам, достал шприц-пистолет и встряхнул им, точно уликой. – Я не спрашиваю, кто и зачем вычистил морг. Это тебе приходилось видеть?

Даниил хотел взять шприц-пистолет, но Аякс снова спрятал аптечку в карман.

– Приходилось, – сообщил Даниил, закурив.

– Где?

– Пару раз в процедурной, в холодильнике.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил Аякс.

– Вы называете это «сывороткой правды», наркоконтроль – составом преступления, отец – «коктейлем Молотова». Какая разница?

– Почему – «коктейлем Молотова»?

– А почему – «сывороткой правды»?

– Так это, значит, наркотик?

– Послушайте… – Даниил, усмехнувшись, стряхнул пепел сигареты себе под ноги. – Мы так далеко можем зайти, ей-богу.

– То есть? – поджал губы Аякс.

– Человеческий организм сам вырабатывает наркотические вещества. – Пуская кольца дыма, Даниил мечтательно таращился на стену. – Наркотиком может быть все, что угодно. От героина до птичьего молока. От власти до ношеных трусов. Название владеет вещью, но не исчерпывает ее.

– Твой отец не занимался наркотиками, – сказал Аякс. – Даже, по-моему, не баловался.

– Вы не слушаете меня.

– Я очень внимательно тебя слушаю.

Даниил бросил сигарету и прошелся от стены к стене.

– Вы считаете любого человека в очках наркоманом? – бросил он на ходу.

– Нет, конечно, – ответил Аякс.

Даниил встал в дверях.

– А почему?

– Что – почему?

– Почему, когда мы поправляем наше зрение с помощью оптического стекла, это не считается преступлением, а когда посредством химической реакции – мы уголовные преступники?

– Наверное, потому что химическая формула героина и оптического стекла – это не одно и то же, – предположил Аякс. – Нет?

– Смотрите… – Привалившись спиной к дверному косяку, Даниил развел руками. – Все это – все, что мы видим, трогаем, нюхаем, имеем – все это лишь совокупность электрохимических реакций. Все это одна сплошная чертова химия, ничего больше.

– И что с того?

– А то, что и мы сами – лишь совокупность электрохимических реакций.

Аякс выдохнул дым себе в ноги.

– А что там насчет души?

– Это в каком смысле?

– Ее химическую формулу не подскажешь?

Даниил встряхнул головой:

– Я не верю в Бога. Но в то же время я не настолько глуп, чтобы думать, что наше поганое восприятие мира совпадает хотя бы с нашим поганым миром. Думать так – все равно что верить, что одна химическая реакция может наблюдать другую только потому, что сложней организована. За одним исключением…

– За каким?

– Когда мы вскрываем труп и не находим внутри ни души, ни Бога, ни черта, нам остается только уверенность в нашей более сложной организации.

– А что же, – Аякс постучал пальцем по стене, – все остальное тогда? Или география – тоже химия?

– А нет ничего остального. Нет. Когда мы надеваем очки и радуемся, что таким образом исправляем свои дефекты восприятия, то это ошибка одного порядка с нашей верой в сугубо психическую природу видений. Человека, который в зеркале видит вместо себя чудовище, мы почему-то называем шизофреником. Галлюцинации – обманом чувств. Влюбленного – слепым. Но даже самые страшные вещи не называются чудовищными до той поры, пока они не начинают напоминать человека. И как, скажите, пожалуйста, можно видеть то, чего нет?.. Зрение – это участие. Сознание – это участие. И когда мы поправляем нашу близорукость, то поправляем окружающий мир. И когда химической коррекцией – да той же самой «сывороткой правды» – срываем со своих глаз положенные природой лошадиные шоры, то срываем ложные покровы реальности.

– Я гляжу, ты большой дока по этой части. – Аякс наступил на окурок Даниила, все еще тлевший на полу. – Какую тогда, по-твоему, дозу «сыворотки правды» надо взять на грудь, чтобы сорвать все ложные покровы реальности?

Своими влажными, по-детски раскрытыми глазами Даниил смотрел в глаза Аяксу, но, кажется, сейчас совершенно не видел его.

– Смертельную.

– Ничего себе. Почему?

– Потому что живой – это тот, кто умеет не видеть всего.

– Слепой, что ли? – спросил Аякс.

– …Потому что, – продолжал Даниил, – когда человеку открывается вся правда мира, он перестает быть человеком. Перестает, по крайней мере, жить. Трупу закрывают глаза, потому что прозрение мертвого и так чрезмерно. «Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Вот почему мертвому не просто закрывают глаза, но и прячут с глаз долой. Покойник может быть предъявлен публике лишь после того, как маскируется под спящего, становится как живой. Бездна должна быть напудрена, убрана цветами и надушена. А еще лучше – сразу оцинкована. Жизнь – это надгробие правды. Вот оно что.

– А тот, кто добивается правды, добивается своего места на кладбище, – заключил Аякс, посмотрел на часы и, присвистнув, направился к двери.

– Минутку. – Даниил сорвался с места, достал из проигрывателя диск и подал его Аяксу. – Вы забыли…

– Да не за чем, – отмахнулся Аякс. – Оставь.

Застегнув куртку, он заметил следы крови на отвороте, попытался стереть их и поправил пластырь на щеке.

Даниил, покачав головой, опустил диск ему в боковой карман.

– Не могу. К тому же, у нас старая система, а это лучше смотреть на новой.

– Не могу – чего?

– Это… ну что-то вроде последней воли отца.

– Ага. – Аякс накрыл ладонью карман. – Его завещание мне?

– Считайте, что так.

* * *

У парадного входа Аякса поджидал лейтенант Бунзен. Аякс остановился под козырьком, чтобы прикурить новую сигарету, и не видел следователя, пока тот не окликнул его.

– Черт, – вздрогнул Аякс. – Вы еще здесь.

– Как вам кино? – сказал Бунзен.

Аякс посмотрел на припаркованную за живой изгородью полицейскую машину, потом на вытоптанный снег под освещенным окном бухгалтерии.

– Так вы же все видели.

– К сожалению, не все… – Бунзен шмыгнул носом и чихнул в приподнятый воротник. – Агент, я был бы весьма признателен вам, если бы мы продолжили наш разговор в более теплой обстановке. В машине, например.

– Марк, – звучно произнес свое имя Аякс и хитро прищурился от дыма. – Сегодня, помнится, вы обращались ко мне по имени.

– Марк, – улыбнулся следователь, – вы не будете так любезны пройти в машину? Холодно.

– Как скажете.

В автомобиле Бунзен сел на водительское место, Аякс расположился справа от него. Пока следователь заводил двигатель, возился с регулятором отопления и стирал талые снежинки с очков, Аякс рассматривал сваленные на задних сиденьях карабины, помповые ружья и упаковки с патронами.

– На войну собрались? – спросил Аякс.

– Да какое там.

– А куда с таким арсеналом?

Бунзен сокрушенно оглянулся.

– Эти кретины разнесли сегодня весь участок.

– В участке что – нет оружейной комнаты?

– Нет даже подвала.

– Почему?

Следователь, не отвечая, что-то читал на дисплее своего мобильника, – жал на клавишу прокрутки до тех пор, пока из трубки не раздался прерывистый писк.

– Итак. – Аякс стряхнул пепел сигареты в щель над приспущенным стеклом дверцы. – Что у вас ко мне?

Следователь бросил телефон в бардачок.

– Выгодное предложение. Вы мне диск. Я вам – патентованное средство для прочищения мозгов.

– Так, – вскинул брови Аякс, – опять что-то химическое?

– Если химическое, то ровно в той степени, в какой химия относится к галогеносеребряной фотографии. Так что?

– Я пока не слышал вашего предложения.

Бунзен протер запотевшее ветровое стекло, включил передачу и осторожно вырулил на дорогу. По заснеженной, идущей под уклон мостовой он двигался на пониженной передаче, все время притормаживая, но и на такой черепашьей скорости передние колеса то и дело оскальзывались на камнях, машину заносило.

– Полагаю, в архиве муниципалитета вы уже пытались разжиться документами по истории рудника? – спросил следователь.

– Пытался, – Аякс пристегнул ремень безопасности, – не раз.

– Как думаете, почему у вас ничего не вышло?

– Потому что старый архив сгорел двадцать лет назад.

– Двадцать лет назад сгорел не старый архив. Старый архив сгорел намного раньше. А почему сгорели оба, не догадываетесь?

– Значит, было чему гореть, – предположил Аякс.

– Сказочно неверный ответ. Фантастически. Вы стоите спиной к мишени.

– Ну, вам видней.

– Думаю, у вас еще до сих пор чешется череп после того удара, возле собственной калитки. Помните подношение вдовы архивариуса?

– Как такое забыть…

– Патруль тогда фактически стал свидетелем нападения. Злодея, правда, задержать не удалось, однако спугнули его прежде, чем он даже успел коснуться вдовьего сюрприза, коробки из-под сигар. И что тогда оказалось внутри, помните?

– План-схема рудника.

– Бросьте. Вы, когда пришли в себя, первый и заглянули в коробку.

– Стоп. – Аякс уперся кулаком в окно. – А кто тогда был в патруле?

– Капрал Вернер. – Бунзен потеребил бровь. – Да, Вернер.

– И он так удачно – и в то же время незаметно – проезжал мимо, что злодей, не замечая полиции, – Аякс нажал на приборной панели кнопку сирены, – или не обращая на нее никакого внимания – решился напасть на меня?

– Если даже ваша замечательная версия верна, Марк, – Бунзен выключил сирену, – я понимаю, куда вы клоните… – так вот, даже если ваша чудесная версия верна, все равно ни у вас, ни у меня нет ни единого доказательства, чтобы обсуждать ее иначе, как шепотом.

Аякс выбросил окурок в окно.

– В коробке из-под сигар ничего не было.

– Вот именно, – поддакнул следователь.

– Что – именно?

– Что именно это и являлось смыслом тайной передачи.

– О, но зато сейчас с этими тайными доктринами я знаком. – Аякс вытянул ноги. – С жемчужинами, у которых внутри нет ничего, кроме схем освоения праха, со святыми святых, которые есть только огражденная пустота, и с храмами, которые есть только сотрясение воздуха.

– А вы не знакомы с доктриной, что рудник в Столовой Горе вообще никогда не давал золота – никогда и ни единого грамма?

– Нет, таких глубин тайного знания я еще не достиг.

– В таком случае озадачьтесь хотя бы простейшими несообразностями – теми, что способны набить мозоли на глазах даже профану.

– Какими несообразностями?

– Да чем угодно. Откройте любое справочное пособие по руднику… – Бунзен, перейдя на методичный лекторский тон, стал отбивать такт ребром ладони по рулю: – Базовый ствол рудника окончательно сформирован к двадцатым годам двадцатого столетия в ходе последовательных взрывов перекрытий между карстовыми полостями, так называемыми этажами, располагавшимися один над другим и уходившими чуть ли не в тартарары. Так?

– Да, я читал об этом, – сказал Аякс. – Всего пробили девять этажей.

– Прекрасно. А теперь объясните, как подобный репортаж о достижении адовых врат смотрится на той же самой странице – с допотопной старательской картой, на которой этот самый чертов базовый ствол изображен чуть ли не во весь рост? Каким образом первые старатели могли прозреть рудник на все три километра вниз, если тогда его не было даже в проекте, а все, что имелось – если верить тем же справочникам – зачуханная верхняя пещера пятнадцати метров в глубину? Если вам мало этой глупости, то позовите человека, более-менее сведущего в геологии. Позовите и спросите, можно ли было во второй половине девятнадцатого века разрабатывать рудные тела со скоростью прохода несколько десятков метров в сутки? И, самое главное, зачем это было делать, когда золота в местной породе содержалось не больше, чем в воздухе?

– А что содержалось в местной породе? – спросил Аякс.

– Понятия не имею.

– Что, в Столовой Горе нет геологов?

– Чего-чего, а этого добра, – нервно хохотнул следователь, – со всеми прочими звездочетами – в Столовой Горе хоть отбавляй. Одна беда: геологи – я уж не говорю о доблестных мужах контрразведки, – стоит им тут прижиться, в мгновение ока утрачивают былую категоричность суждений. Если же им удается и вовсе обосноваться здесь, расположиться со всеми удобствами, то все остальное происходит само собой – обнаруживается не просто порода, а золотые бездны, сады Гесперид. – Бунзен, усмехнувшись, поправил очки. – Вас, полагаю, не только ознакомили с веселыми картинками рудника, но и указали на его разительную схожесть с перевернутым деревом. Однако какой же вы к черту сыщик, если до сих пор не разнюхали этой пошлятины, если до сих пор не знаете, что перевернутое дерево есть растущее из неба, из середины рая, древо цефиротов, символ божественных эманаций, в том числе солнца, а солнце – алхимический символ золота?