Текст книги "Современный болгарский детектив"

Автор книги: Андрей Гуляшки

Соавторы: Владимир Зарев,Цилия Лачева,Борис Крумов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)

8

Смеркалось, когда я пришел домой. Открывая дверь, подумал, что подполковник прав – скандал неизбежен. Не потому, что я совершил действия, которые осуждает наша семейная мораль, совсем нет. Женским своим чутьем Лена уловила мои настроения и сказала однажды:

– Знаешь, не вертись-ка ты среди этих... зреющих дурочек.

И сейчас она уж не преминет повторить мне эти слова. Я, скажет, тебя предупреждала!..

Наши дочери еще не возвратились из школы. Лена только что выкупала сына и одевала его. Из ванны веяло горячим паром и запахом лаванды. Сын обожал ароматное мыло, а дочери-близнецы – духи.

– Краси вчера умерла, – сказал я. – Отравилась грибами.

Лена посмотрела на меня, словно не сразу поверила тому, что я сказал. Может быть, подумала, что я шучу? Однако мой вид был достаточно унылым, и жена торжествующе прошептала:

– Так я и предполагала!

– Ну и пророчица! Прямо так и предполагала, что она будет отравлена?

– Предполагала, что ты влипнешь в какую-нибудь историю. Чуть завидишь смазливую девчонку, начинаешь смотреть на нее телячьими глазами и совсем теряешь голову.

– Возможно, я недоглядел...

– Ну, что ж теперь будет?

– Прикажут кому-нибудь из моих коллег вести расследование.

– Если расследовать будешь не ты, мне ясно, что́ обо всем этом думает Веселинов.

Получай, сказал я себе. Получай за то, что делишься с женой. То, что ты говоришь ей о своих коллегах и начальниках, она тебе припомнит в самое неудобное время и в самой суровой форме. Точно ударит – «под дых».

Едва ли был смысл возражать ей или оправдываться. Как обычно в таких случаях, права оказывалась она. Мне не сиделось дома, я открыл холодильник, чтобы перехватить чего-нибудь, потому что был голоден, и уйти.

– Куда сейчас?

– Хочу найти вторую манекенщицу.

– Зачем, если ты не будешь заниматься этим случаем?

– Это еще не означает, что мне не надо поговорить с ней.

– Ищешь неприятностей на свою голову? Давай-давай.

Лена была права, но и я считал, что у меня есть основания действовать именно так. Я не веду никакого расследования, просто хочу проверить, где Дашка, и, если можно, поговорить с ней.

Она жила в старом трехэтажном доме с потрескавшейся штукатуркой и проржавевшими водосточными трубами. Окна, выходящие на улицу, светились. Где-то верещал младенец. Откуда-то из другого окна слышалось, как супруги обстреливают друг друга эпитетами типа «бездельник» и «дурочка», не смущаясь, что привлекают внимание всего квартала.

В подъезде меня обдало запахом плесени и сырости. Я бы не удивился, если бы ступил в лужу с лягушками. Дашка жила на последнем этаже. Какой-то предприимчивый хозяин переделал чердак в мансарду и получал за нее половину Дашкиной зарплаты.

Я позвонил, прислушался. Ни голоса, ни шагов. Снова позвонил – тишина. Нажал на ручку – дверь оказалась открытой. Постучав в распахнутую дверь, я шагнул через порог.

– Кто?

– Дашка здесь живет? – спросил я, продвигаясь в полутьме коридора.

– Это я. Кто там?

Голос у нее неузнаваемый – то ли простужена, то ли плачет. Не постучав, я открыл дверь в комнату. Никогда я там прежде не был, но сразу понял, что ни одна вещь не лежит на своем месте. Скатерть валялась на полу, вокруг нее были разбросаны окурки, точно большие белые гусеницы. Перед открытыми дверцами шкафа куча одежды и обуви. Богатый гардероб для недавней студентки, подумал я. Большинство вещей из валютного магазина. Перед пустой этажеркой высилась пачка иностранных журналов мод и каталогов. Такой коллекции позавидовал бы не только софийский Дом моделей, но и любая библиотека.

Дашка лежала в постели. Взглянув на нее, я поначалу усомнился, та ли это блондинка, красотка, словно сошедшая с рекламных фотографий. Нет, никогда не должны они показываться в таком виде, никогда, чтобы сохранились поклонники их искусственно созданной, поддельной, стандартной, но все же – красоты... Бедная Дашка, растрепанная, с опухшими, потрескавшимися губами, со следами пощечин на помятом красном лице, натянув одеяло на голову, крикнула:

– Уйдите! Уйдите, пожалуйста!..

Я сдернул одеяло – Дашка закрыла лицо ладонями. Шея у нее была в синяках.

– Уходите, слышите!

– А если не уйду?

– Я закричу.

– Когда тебя били, ты почему-то не кричала.

– Никто меня не бил.

– А синяки – след материнской ласки?

– Вы слышите, убирайтесь! – Она снова укрылась с головой.

– Послушай, ты ведь понимаешь, я пришел не для того, чтобы забраться к тебе в постель.

– Понимаю. Поэтому я и не кричу. Уходите по-хорошему.

Я постоял, снова посмотрел на беспорядок, царящий в комнате. Перед тем как закрыть за собою дверь, прислушался. Тишина была полная. Спускаясь по грязной лестнице, я думал, может быть, мне вернуться и заставить Дашку заговорить? По всей вероятности, это Тоди ее так разукрасил. Но из-за чего? И почему именно сегодня?..

Нет, нельзя было уходить. Может, я и получу выговор от подполковника Веселинова, но надо заставить эту дурочку заговорить именно сейчас, пока не исчезли следы побоев.

Что-то прошуршало за моей спиной – так, словно крыса пробежала. В подвалах старых домов живет множество крыс, которых не только кошки, но и собаки боятся. Прежде чем я повернулся к входу в подвал, что-то свалилось мне на голову. Погода была тихой, небо ясным, а меня вдруг словно молния ослепила. Дверь закачалась, накренилась, я попытался схватиться за нее, однако не успел: невероятной силы удар сбросил меня в какой-то колодец.

Глава вторая
ЧТОБЫ БРОСИТЬСЯ В МОРЕ

1

Смотрю на себя в зеркало и удивляюсь: это ли в недавнем прошлом заключенный Жора Патлака? Шляпа, скрывая коротко остриженные волосы, придает мне непривычно интеллигентный вид. Новый костюм, новая рубашка. И галстук (он идет мне как корове седло). Ко всему прочему платочек в кармашке пиджака. Все куплено за тюремные башли. На руки там дают столько, чтобы можно было купить кое-какие мелочи в лавке. Почти все доходы таких трудовых элементов, как я, переводят на личный счет, и потому после выхода имеешь чистую деньгу, законно заработанную.

Я вырядился, точно для выпускного бала. Или для того, чтобы сфотографироваться на рекламный плакат («Занимайся спортом, чтобы стать красивым!»). Только моя рожа со шрамом на подбородке не предназначена для фотоснимков, но ее можно и не увидеть в кадре. Меня щелкнут в профиль с левой стороны – противоположной той, что на фотографии, которую три года назад сделали мне в милиции. Там особые приметы должны быть на первом плане.

В этом парадном виде я – никому не ведомый Георгий Спасов Влычков. Это паспортное имя, похоже, знает только моя мать. Сейчас любой прохожий станет мне говорить не «гражданин», а «товарищ». Мое дело, как на это реагировать.

Но самое главное сейчас вот что: устроили меня на работу автослесарем, протянули руку заблудшей овце, чтобы она вышла на правильную дорогу. Покаялся бывший заключенный, становится трудовым элементом, готов позировать перед телевизионными камерами и давать интервью журналистам... Что ж, это тот случай, когда мои личные планы и намерения тех, кто заботился о моем перевоспитании, совпадают.

У меня будет определенная месячная зарплата. Если рассчитывать только на нее, денег не хватит и на неделю. Не потому, что она так мала, а потому, что я не удовлетворяюсь малым. Вот такой я: если скоромная пища, то пускай это будет свинина.

Мне рано вить семейное гнездо. Я еще не износился и не думаю, что это случится так уж скоро. С одной-единственной женщиной не смогу жить вечно. По крайней мере так я думаю сейчас. Ни детей не содержу, ни налогов не плачу – свободен. Однако и у меня есть интересы, и именно они требуют соответствующего денежного обеспечения. Другими словами, мне необходимы солидные авуары. И конечно же, не только в болгарской валюте. А солидные авуары не обеспечиваются зарплатой, которую мне назначат. Ни даже подачками от мамы и папы.

Мой папа ушел из этого мира давно. Он был извозчиком. Однажды вечером ехал домой пьяным, задремал, лошади испугались машины, рванули, он выпал из повозки, точно мешок с зерном, ударился головой о парапет – и всё. Маме с ее зарплатой уборщицы содержать бы только саму себя. И это хорошо, не надо заботиться о ней.

Когда меня судили, один адвокат распинался (как вообще любят они распинаться, эти адвокаты), доказывая, будто я неблагодарный сын. Не стояли бы мы в здании суда, я бы ему заткнул пасть, он мигом съел бы свои искусственные протезы. Я раньше подобные обиды не прощал.

Все что угодно пусть говорят обо мне, только не это.

Итак, солидные авуары обеспечиваются солидными делами. Редкими, но хорошо подготовленными и еще лучше проведенными. Понятно, условия в Болгарии не те, что в Америке или в Италии. Там всякие мафии, гангстерские организации – чего только нет. У нас, чтобы не влипнуть, надо быть волком-одиночкой. На худой конец, если уж не обойтись, с двумя помощниками.

Когда тратишься в вечерних заведениях, не работая, кто-нибудь тебя определенно приметит и накапает в милицию. А начнут приглядываться к тебе и вычислять – уж точно заберут и уведут в наручниках. Это никуда не годится, я себе уже сказал: с меня наручников хватит. Три года в тюряге – достаточный срок, чтобы понять одну простую истину: там место для бунтовщиков, болванов, леваков [12] 12
  Леваки – люди, у которых много левов (денег).


[Закрыть]да всяких новичков, но не для такой личности, как Жора Патлака.

Мир полон леваков. И надо только научиться их распознавать. А распознаешь – станет ясно, как на них нажать, чтобы набить свой бумажник.

И еще одно мне предстоит, для чего помощники совсем не нужны. Жора Патлака ни у кого не остается в долгу, и если я кому-нибудь хочу возвратить долг, то придерживаюсь принципа: два глаза – за глаз, челюсть – за зуб. Таковы правила игры. Обожаю возвращать долги. И с лихвой. Пока не возвращу, мне не спится. А это вредно для моего здоровья.

Первый, кому я возвращу долг, – старший лейтенант Хантов. Сейчас его уже наверняка произвели в майоры. Три года назад он мог бы закрыть глаза на некоторые вещи, а этот наглый тип перестарался, сделал из меня большого преступника, и судьи увеличили мои годочки за решеткой. И пускай не три, а тринадцать лет пройдет, я ему не забуду.

Есть люди, которые заслуживают, чтобы им всего лишь врезали по морде. Этот относится к другим – такому надо нанести удар покрепче. Полежит полгода в гипсовом корыте – может, зарубит себе на носу.

И Тоди я не прощу. Пока я сидел, он меня раз в полгода навещал – видно, хотел порвать со мной. Не будет этого. Нет такого правила в игре – бросать дружка, которому должен, посреди дороги. Три года назад я умолчал о делишках, которые мы обделывали вместе, и он вышел сухим из воды. Не арестовали, ни на суд не вызывали. Тоди и забыл об этом. Такая короткая память? Нет, пожалуй, с него-то я и начну.

Остался я без «пушки» три года назад. При обыске изъяли даже складной перочинный ножичек, который и годился, только чтобы помидоры резать. А ножа при мне не было, и он сохранился. Сейчас он мне как нельзя кстати.

Однако для схватки с таким типом, как Тоди, нужен не только нож в кармане. Надо иметь крепкие нервы, а мои иногда подводят, слишком я быстро закипаю. Что правда, то правда. Валерьянку надо пить, врачи рекомендуют, да я и сам убедился, что надо. Помогает. Голова хорошо работает, и сердце не слишком сильно стучит.

2

В эти утренние часы Тоди, конечно, дома. Может, с какой-нибудь мадам. Впрочем, это неважно. Новый жилой дом, новая квартира, новая табличка на двери: «Тодор Михнев». Всего-навсего? Что ж, «профессия» его – специалист по различным махинациям – обычно не значится ни на табличках, ни на визитных карточках.

Тишина за дверью не означает, что в квартире никого нет. Это первое правило, которое должны помнить новички по чистке квартир. Нажимаю звонок, прикладываю ухо. Слышно шлепанье тапочек. Тоди. Марширует, как офицер. Распахивает дверь, не посмотрев предварительно в глазок. Ишь ты: кто бы ни звонил, его не волнует!

Он в пижаме, но не похоже, что я вытащил его из постели. Подношу два пальца к виску (привычка – перенял ее несколько лет назад, посмотрев какой-то французский фильм).

После моего выхода из тюрьмы мы еще не виделись, только созванивались по телефону. Тоди не удивился ни моему раннему визиту, ни внешнему виду. Если и был чем удивлен, то не показал. Может, стал хорошим покеристом и научился делать хорошую мину при плохой игре? Это я запомню.

Тоди пожал мне руку, осмотрел лестницу и отошел, пропуская меня в квартиру.

– Не беспокойся, я один.

– Осторожность никогда не помешает.

– Похоже, ты стал слишком осторожным.

– Да и ты не такой, как три года назад.

– Верно.

Он шумно втянул носом воздух.

– Ты из поликлиники?

– Почему?

– От тебя больницей пахнет.

Я ответил:

– Был у зубного врача.

– Проходи, садись. Секунду, я только брюки натяну.

– Я не из стеснительных.

– Мне так удобнее. А ты пока открой барчик, налей чего-нибудь.

Я оглядел холл. На полках уйма книг. Вряд ли Тоди их открывает – поставил небось для пижонства. Телевизор, магнитофон, телефон. Новые кресла, новый диван, двойные занавески. Приемная для дюже грамотных посетителей. Интересно, каких гостей он здесь встречает.

Я открыл бар. Импортные плитки шоколада, большие, как книги, целая стопка. Я тут же набрасываюсь на шоколад – благодать!.. Из питья в баре – ни виноградной, ни сливовицы. Нашел среди бутылок с иностранными этикетками «столичную», налил себе. Под шоколад – лучшего питья не придумаешь.

Тоди вышел из спальни, одетый в какую-то царскую хламиду – такую длинную, что видны лишь шлепанцы. Подвязался шнуром с кисточками. Такую одежду я видел в фильмах, не помню только, как она называется.

– Перед кем выделываешься? – рассмеялся я.

– А ты? – Взгляд его остановился на платочке в кармане моего пиджака.

– Мне надо пускать людям пыль в глаза.

– А я следую моде.

– Откуда ж ты узнал об этой моде, не посещая тюрьмы?

– Дело нехитрое. Патлака, ты почему с порога ругаться начинаешь? Давай чокнемся за встречу.

Он и себе налил водки, поставил на стол тарелочки с земляными орешками, сел напротив меня, чокнулись.

– А сейчас я тебе объясню некоторые моменты, чтобы между нами было все ясно. Насколько я понял, ты сердишься, что я редко навещал тебя в тюрьме. Вместо меня ходила на свидания одна девушка. Ты не мог понять, откуда вы знаете друг друга, и подумал, что был пьяным, когда вы познакомились.

Я молча смотрел на него. Действительно, одна милашка время от времени приходила, приносила что-нибудь поесть, спрашивала, не нуждаюсь ли в деньгах. Я думал, и вправду когда-то провел с ней ночь и забыл, кто такая.

Тоди продолжал:

– И еще. Ты, наверное, узнал от своей матери, что какая-то девушка – та же, что навещала тебя в тюрьме, – четыре раза оставляла ей деньги, которые твои приятели якобы были тебе должны. Если ты честный, то признаешься, что никто ничего тебе не должен. По крайней мере таких сумм, которые получала твоя мать.

– Да.

– Если так, какой же благодарности ты ждешь от меня? Пойти сейчас в милицию и заявить, что вместо тебя они должны были вынести приговор мне?

Кажется, я был шокирован. Старался не показать своего удивления, но по глазам он не мог этого не заметить.

– Патлака, – сказал он, – времена меняются. Мы становимся старше и, значит, должны умнеть. Если больше не хочешь попадать в тюрьму, ты должен меня слушаться.

– Хочешь сказать, что будешь командовать парадом, ставить условия?

– Ты меня правильно понял.

– Но ведь ты... Тебе ведь было страшно прикоснуться к ножу...

– Страх и осторожность – разные вещи. У тебя крепкие мускулы, и ты можешь быка убить, а вот умом не дорос, чтобы диктовать условия. Впрочем, ты можешь собрать таких же коновалов, грабить киоски или украсть из корчмы два-три ящика виноградной водки. Подобные мелочи ты можешь организовать. А после первого же ограбления милиция вас сцапает.

Пожалуй, он был прав, только я не понимал – почему, почему?! Я вытащил платочек из кармашка, хотел вытереть нос, да спохватился (ведь люди носят их для украшения и пижонства, а не сморкаются в них) и запихнул его в карман брюк.

– Так что решай, – сказал Тоди. – Согласен ли ты. Без моего ведома – ни шага.

– Ты что, хочешь ввести казарменные порядки?

– Казарменный ли или другой какой, но порядок должен быть. И прежде всего – никаких пушек.

– А в случае самообороны?

– В Италии? Или в Болгарии?

– Хотя бы нож в кармане. Для самоуспокоения.

– И речи быть не может! Более того, забудь свою кличку.

– Это еще зачем?

– Милиционеры как услышат «Патлака» – тут же хватаются за пистолеты... И еще: никаких связей с доброденьковцами.

– Подожди, а это кто такие?

– Ты их знаешь. Просто не слышал, как их называют. Они стучат в дверь: «Добрый день, гражданка. Можно Драмсоюзова?» Если никто не откликается, доброденьковец входит и обворовывает квартиру. Это примитивная работа. Для дураков, не для нас.

– Согласен.

– Так что держись подальше от карманников, ничего общего с доброденьковцами, бьешь промеж глаз каждого, кто тебя назовет Патлакой, – и кличка сама по себе забудется.

Тоди даже рассмешил меня.

– Ну и комедия! Жора Патлака становится Жорой Хризантемой. Или Жорой Гвоздикой!

– Если не хочешь стать продавцом семечек, будешь, кем я скажу.

– А чем займемся?

– Нанесением редких, но сильных ударов.

– Это самое полезное для здоровья. А точнее?

– Не спеши. Делай вид, что с выходом из тюрьмы ты исправился. Кому надо, тот убедится, что ты вполне честный гражданин. Тебе такое впечатление нужно больше, чем тем, которые еще не доставлены в милицию. Профорганизация, комсомол – вникай, как они живут и работают.

– Смотри-ка! Патлака – ударник?

– Это тебе же нужно.

– Лучше все-таки я возвращу кое-какие долги. Знаешь, я не люблю оставаться должником. Прежде всего рассчитаюсь с тем, кто меня поймал.

– Опять спешишь? С Хантовым мы иногда сидим за одним столиком.

– Подожди, подожди... Ты распиваешь напитки с милиционерами?

– Почему бы и нет?

– Ну, чудеса! Вы и меня за свой стол пригласите?

– Докажи, что ты честный гражданин, – и пожалуйста.

Мне стало не по себе от такого совета, но что поделаешь? Может, Тоди и прав...

– А сейчас за работу. Вечером явишься в нашу компанию, я тебя познакомлю со своими приятелями.

– Хантов будет?

– Нет. Важнее сейчас познакомить тебя с одним журналистом.

– Да зачем?

– Поймешь позднее.

– Кажется мне, ты меня в помойное ведро бросаешь.

– Тогда объясню более подробно. Сбреешь усы.

Я подскочил, будто меня шилом укололи, и замер, ухватившись за ручки кресла. Если бы меня увидел кто со стороны, мог бы сказать, что я сейчас брошусь на Тоди. А он сидел себе спокойно, положив ногу на ногу, потягивая «Кент» и демонстрируя мне свои расчудесные зубы.

– Спокойно, Жора. Надо, чтобы все тебя знали без усов. Ты обратил внимание, как много усатых да бородатых развелось? Когда мы будем работать, ты наклеишь усы, бороду, натянешь парик – на выбор. И если тебя кто-нибудь увидит, он направит милицию искать ветра в поле.

– А как я отметину на подбородке прикрою?

– Есть способ временно сделать ее незаметной. Завтра после обеда приходи, я тебя подготовлю, и вечером вылетаем.

– Куда?

– Один эстрадный певец уехал на море вместе со своей женой. Его квартира пустует.

– В это время года – на море?

– Он страстный рыболов. У них много золотых украшений. На время гастролей они их забирают с собой. Но сейчас – не будут же они форсить перед рыбаками.

– Ты знаешь, где они их держат?

– Мы перероем всю квартиру.

– А если кто-нибудь возьмет нас там?

– Раньше ты не задавал таких вопросов.

Я не ответил. Спросил только:

– Ты когда-нибудь бывал в той квартире?

– Нет. Журналистик ходил туда. Он любит похвалиться знакомством с разными знаменитостями. Все, что надо, я узнаю от него.

– Этот писака примет участие?

– Где-то, как-то... Примет участие один золотых дел мастер в размере двадцати процентов, но после того, как продаст украшения.

– Много ты ему наобещал.

– А без такого, как он, что я буду делать? Открою лоток на базаре? Ну, иди, сбрей усы. Пообедаем в кафе, а вечером придешь познакомиться с моими приятелями. Перед ними – тише воды, ниже травы. И не кидайся на моих девочек. Найдешь себе других.

3

День был солнечным, теплым, и мне так не хотелось оставаться одному. Шел по тротуару, наглядеться не мог на красивых женщин, одетых еще по-летнему – с большими декольте и голыми руками, кое-кто даже с обнаженными спинами. Некоторые девушки были без лифчиков – я все видел сквозь прозрачные блузки и от этого чуть с ума не сходил. Был конец лета, но я себя чувствовал как весной, когда после южного ветра женщины высыпают на улицы без пальто и дубленок.

Только тот, кто три года не притрагивался к женщине, может понять мою муку. Я был похож на жаждущего, который в летнюю жару проходит мимо заводей и слышит, как журчит вода, но не может отпить ни глотка.

На углу какая-то бабка продавала цветы. Я купил букет роз, шел и смотрел, какой женщине подарить их. Первая, на ком я остановил взгляд, была моего возраста. На шее черный шарфик, блузка – черная, чулки – тоже черные, а лицо – и говорить не стоит! – будто из могилы вышла. Я и не подумал останавливать ее. Следом волочилась женщина вроде моей матери. Отяжелевшая, угрюмая, тащила две рыночные кошелки, смотрела себе под ноги, точно искала рассыпавшиеся стотинки. Пусть ее остановит какой-нибудь пенсионер, пусть расскажет сказку о благородных принцессах, пусть напомнит о ее девичьих годах. Воспоминания о молодости не всегда навевают тоску. Иногда они радуют гораздо больше, чем букет цветов.

Мои розы – не для такой женщины. Они – для девочки.

Девочек я увидел на перекрестке. Трех. Еще издали можно было понять, что они подруги. Выкурят по сигарете, обменяются сплетнями. Они были так увлечены, что из сумки у каждой можно было вытащить даже перламутровую пуговку, оторвавшуюся от самого красивого платья, что висит на плечиках в шкафу.

Я подошел и с поклоном преподнес им цветы.

– Красивым сударыням – красивые цветы и по целому вагону счастья!

– А по какому случаю? – спросила первая, которой я подал розы.

– Наверное, он выиграл в спортлото, – предположила вторая, пряча в розах лицо.

– Или урвал квартиру по государственной лотерее!

– Не угадали, красавицы.

– Тогда сами скажите, – настаивала первая.

– Я счастлив от мыслей о хорошей перспективе...

Они переглянулись.

– Вы перешли на новое место работы? С высокой зарплатой, служебной машиной и секретаршей?

– Нет. Перспективная трудовая деятельность в среде рабочего класса.

Болтая и задерживая их взгляды на себе, я залез в сумку девушки, которая держала розы перед лицом, и вытащил маленькое портмоне.

– Возьмите, пожалуйста. В следующий раз не бросайте его на улице.

Девушка засуетилась, осмотрела тротуар – испугалась, что выронила еще что-нибудь.

– Но как... ведь оно было в сумке!

Я козырнул двумя пальцами – отмахнул до переносицы, как я умею это делать, – и отошел, представляя себе, как милашки поднимают брови, сжав губки и разводя руками:

– Ну и фокусник! Верно, из цирка.

– Какой еще цирк? Обыкновенный карманник. А ну-ка, проверьте внимательно свои сумки.

– Вы обратили внимание, как смотрит? Сам улыбается, а сам будто раздевает тебя догола.

А почему бы мне вас и не раздеть, милые девушки? Три года раздевал только во сне. Пришло время эти сны забывать.