Текст книги "Современный болгарский детектив"

Автор книги: Андрей Гуляшки

Соавторы: Владимир Зарев,Цилия Лачева,Борис Крумов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

10

Возвращаясь домой, я снова отметил, что не глазею на встречных женщин, как это было два-три дня назад. Я думал о деньгах, ощущал их всей своей кожей сквозь рубашку, точно это были не бумажки, а тяжелые слитки.

Что ж, куча левов – для начала прекрасно. Это, конечно, не валюта, но и ее я найду. Любой ценой! Какие-то молокососы будут ходить в импортном, а я оденусь в отечественный ширпотреб?

Я не совсем ясно представлял, что делать с деньгами. Если взять их с собой на море, то через две-три гулянки уж точно окажусь без гроша. Если положить на сберкнижку, во время первой же проверки спросят, откуда они у меня. Не станешь же доказывать, что заработал их в автосервисе – ведь только еще собираюсь устроиться туда.

Набить ими матрас, что ли? Или спрятать в горшок? Так дело не пойдет, я не сельский скряга, деньги у меня рекой текут – и всё меж пальцев. Бесполезно прятать – вмиг спустишь, а после опять сядешь на мель и кумекаешь, где бы перехватить хоть бы несколько стотинок. А пока кумекаешь, начинают тебе мерещиться решетки всяческие и наручники, и голос слышится строгий: «Фамилия, имя, год рождения...» В общем, какой-то заколдованный круг, из которого не выберешься.

Отдам-ка деньги матери. У нее надежнее всего. Даже если в милиции начнут расспрашивать, откуда столько денег, ответ будет убедительный: она давно заметила, что у покойного мужа деньги текут сквозь пальцы (нет и речи, что я на него похож!), и втайне от него она откладывала белые деньги на черный день. Годами копила лев к леву. На себя не тратит ничего. Как умер муж, нога ее не ступала в кабак. Убирается в домах зажиточных людей, зарабатывает лев-другой помимо зарплаты, дают ей и старую одежду, которую она перекраивает для себя...

Я застал мать на кухне – носки вязала. Вытащил пачку двадцаток, точно подарок ко дню рождения. (Кстати, когда у нее день рождения?..)

– Возьми-ка, мамуля. Положи на сберкнижку. На старость.

Она прекратила вязать. Смотрела на меня и долго молчала, так долго, что я стал переминаться с ноги на ногу.

– Откуда они?

– Друзья возвращают старые долги.

– Нет конца этим твоим... старым долгам. Пока тебя не было, кое-кто долги возвращал, сейчас – опять...

– Когда были, раздавал, сейчас получаю.

– Жора, сын мой, ты ведь у меня единственный. Посадят тебя снова в тюрьму, только уж не на три года. В одиночестве буду дома куковать и раньше времени богу душу отдам...

– Какая еще тюрьма?! За что?

– Я хорошо тебя знаю, не притворяйся, что ничего не понимаешь.

Продолжая вязать, сказала:

– Не нужны мне твои деньги. И чтобы не смел держать их дома. Если увижу, что замышляете что-то с Тоди, пойду в милицию и заявлю.

Много раз ругала она меня раньше. Много раз заклинала, пугала, но никогда тон ее не казался мне таким резким. Как нож в спину. И от кого – от матери. Пожалуй, это не просто угроза. Чего доброго, пойдет в милицию, чтобы предотвратить большую беду. По ее разумению – во имя добра для единственного сына. Чего только не придумают родители «во имя добра», только каждый видит добро своими глазами, и что для одного хорошо, для другого – хуже некуда.

Подняв брови, я небрежно пробормотал:

– Как хочешь.

И, разозлясь неизвестно на кого – то ли на себя, то ли на маму, – ушел к себе в комнату, повторяя: «Как хочешь». Захотелось сжать кулаки и дать кому-нибудь по морде. И, поскольку не на кого было опустить кулак, выходило, что надо направить его в собственную свою физиономию.

Да, монет скопилось у меня – и тех, которые получил после выхода из тюрьмы, и тех, которые Тоди дал. Нельзя же все спустить на побережье. Заранее знаю: уже на десятый день может случиться, что стану охотиться в троллейбусах и автобусах за бумажниками.

Наконец я нашел целлофановый пакет и уложил в него три пачки. У меня в комнате пол деревянный. Легко приподняв одну доску, положил пакет под нее. Здесь он в безопасности. И ничего, что мама не взяла деньги. Теперь даже она не догадается, куда я их спрятал. Она никому не разрешает заходить в комнату в мое отсутствие. Да и милиции незачем меня искать: кража в доме певца прошла чисто. Так-то вот, таким-то вот образом. И денежки мои никто не тронет.

11

Как мы летели самолетом и добрались до Солнечного берега, как молчали все время и как потом размещались в гостиницах, рассказывать ни к чему. Настроение у Дашки было траурное, да и у меня не лучше. Я был обескуражен и жалел, что поехал с ней. Клоуном мне никогда быть не хотелось, да она меня и не воспринимала как кавалера, я для нее – всего-навсего охранник. Выполняя наказ Тоди не досаждать, я понимал, что только это меня и сдерживает, чтобы не нагрубить ей. Сдерживало и другое. По себе знаю, что, когда у меня плохое настроение, лучше меня не трожь.

А главное – не хотелось портить отношения с Дашкой. Почему бы, думал я, нам не провести вдвоем отпущенную нам неделю так, чтобы остались хорошие воспоминания? Ведь после тюрьмы именно такую милашку я и искал.

Она не пожелала обедать. Хотела полежать и выйти только вечером. Хорошо, а что делать, если мне и запираться в гостиничном номере не хочется, и сидеть на месте неохота.

Пошатался по пустынным аллеям. Выйдя из курортного комплекса, побрел по берегу на север, осматривая окрестности. Искал высокие скалы. Все бывает – может, еще и прогуляемся к ним, к скалам-то...

Вечером явился к Дашке в гостиницу на пятнадцать минут раньше. В этой гостинице туристские группы не останавливаются, только гости с толстыми бумажниками и солидными чековыми книжками. Сел в холле, положил ногу на ногу, закурил, точно бизнесмен, за чьей спиной стоит мощный экспортно-импортный центр. Однако портье не придерживался такого же мнения. Похоже, не внушал я ему доверия. Не поздоровался со мной, только косил взглядом. А сам отворял двери всяким-разным иностранцам, кланялся им, в три погибели согнувшись. А выпрямится – осанка просто-таки генеральская. Давай-давай, генерал, вон еще клиент с Запада, растягивай-ка рот пошире да кланяйся им, бейся головой о ковер! Уж эти типы не боятся, что их заставят написать: «Имя, фамилия, год рождения...»

Сомнения у портье, конечно, вызывал мой шрам. Пожалуй, придется лечь в больницу да отремонтировать хорошенько свою физиономию. Пусть станет чуток интеллигентней, и тогда никто не посмеет смотреть на меня подозрительно.

Дашка вышла из лифта точно в назначенное время. Сперва я подумал, что обознался: женщин с такой осанкой я видел только в западных фильмах. Самое меньшее – дочь богатого папочки, от слова которого зависят судьбы огромного количества людей. Она вышла в закрытой блузке (на шее по-прежнему голубел шарфик), без жакета, без плаща. Как будто прямо из дверей гостиницы пройдет к лимузину. Только у меня его не было. По крайней мере сейчас.

Погасив сигарету, я встал.

В ресторане снова пошли уговоры. Дашка взяла только кислое молоко, пить ничего не захотела. Кажется, начала разыгрывать роль няни. Посмотрим, насколько ее хватит.

Я читал меню.

– Так... Язык оленя с... черт знает с чем... Куропатки по-египетски... по-сицилиански... Свиная вырезка с грибами...

– Грибы-ы-ы? – Ее высокий голос не подходил ни для ранга заведения, ни для ранга самой Дашки, изображавшей высокопоставленную даму. – Никаких грибов!

Эта кукла, у которой несколько минут назад был вид счастливейшей кинозвезды, сейчас была в панике, будто ей угрожали хулиганы.

– Понял меня? Никаких грибов!

Она начала копаться в своей сумке – искала сигареты, хотя пачка лежала поверх всякой женской чепухи. Я поднес ей зажигалку. Затянувшись, Дашка наконец взглянула мне в глаза.

– Прости. Когда я слышу о грибах, на меня накатывает ужас.

– Я только читаю тебе, что написано в меню, а ты...

– Мне вырезку из телятины и бокал белого сухого. Я сделал заказ.

– Ты прости, но уж коли зашла речь о грибах... – заговорил я. – Думаешь, кто-то отравил Краси?

– Это наиболее вероятно.

Я смотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше, но она молчала и часто, без нужды тыкала сигаретой в пепельницу.

– Кто же хотел избавиться от нее?

– Тот же, кто хочет избавиться от меня.

– Не верится.

– Ответишь откровенно на один вопрос?

– Я всегда откровенный. Тем более с тобой.

Она не обратила внимания на эти слова.

– Почему Тоди тебя ко мне приставил?

– Он вчера тебе это объяснил.

– Да-а, глупо было ожидать от тебя откровенного ответа... Тогда расскажи о себе. Как ты попал в тюрьму?

– Старые истории, зачем ворошить?

– Как там было?

– Тюрьма есть тюрьма...

– Какие там люди?

– Жуть какие толковые! Настоящие профессора.

– Как же они попадают туда?

– Из-за допущенных профессиональных ошибок.

Она не поняла, пришлось объяснять.

– Ошибки точно такие же, как у авиаконструкторов. Самая мизерная ошибочка – и теряешь высоту. И падаешь. Куда еще можно упасть ниже тюрьмы? Впрочем, от этого умнеешь. Учишься на собственных падениях, чтобы не натворить новых ошибок, и таким образом становишься мастером своего дела.

– Я тебя спрашиваю серьезно, а ты шутишь.

– Какие шутки! Чем чаще попадаешь в тюрьму, тем большим мастером становишься в своем ремесле.

– Это я поняла, а кроме этих твоих «толковых» людей и великих профессоров, нет ли других?

– Ну да, есть различные мелкие воришки и бунтари, которые предают ремесло. Этим ничего другого не остается, кроме как выйти из цеха и стать примерными трудовыми элементами.

Официант принес заказ. Мы замолчали. Дашка ела и рассматривала мое лицо, одежду, руки. Я не понимал, смеется она над чем-то или жалеет меня. Не люблю лежать под микроскопом чужих взглядов.

– Кстати, – сказал я, – из какого цеха ты?

– Странно, что Тоди не дал тебе полной информации и соответствующих инструкций.

– Он сказал, что ты его приятельница, а инструкции ты и сама слышала.

Она впервые рассмеялась и потянулась к бокалу.

– Твое здоровье, Жора. И не надо тебе хитрить.

Я подумал, что и она не умеет хитрить, но вслух ничего не сказал. Очень быстро у нее менялось настроение. Казалось, будто перед тобой не двадцатипятилетняя женщина, а девчонка-школьница, непосредственная и доверчивая. У нее были русые волосы, но похоже, мать родила ее черноволосой. Глаза у нее темно-карие, а брови и зрачки – совсем черные.

Она почему-то предполагала, что я знаю все о ее жизни. А я понятия не имел, числится ли она хоть где-нибудь на работе. И откуда берет деньги на дорогие наряды? Ее серебряным украшениям завидовали многие женщины. Если бы она таскала их из чужих сумок или грабила витрины магазинов, вряд ли бы она тогда носила свои браслеты и кольца.

И уж совсем не верилось, что большие доходы может принести такое хрупкое, тщедушное тело. Во всяком случае, я не хотел этому верить.

12

В огромном ресторане почти не было публики, оркестр заиграл ровно в восемь. На танцплощадку никто не вышел. Я спросил:

– Сбацаем? Ты как?

– Не заставляй меня отказывать тебе.

– А ты не отказывай.

– Ох, какой ты...

Как обычно, сперва играли танго. Не модно, но приятно. Чувствуешь рядом женщину, с которой танцуешь. Кайф.

– Ты случайно не балерина? – спросил я.

– Ты и вправду ничего обо мне не знаешь?

– Ничего! Клянусь своим честным именем.

– Нашел чем клясться...

И рассказала мне, что на первых курсах университета была в танцевальном кружке, а сейчас работает манекенщицей в Доме моделей. После смерти Красимиры ей все опротивело, хочется уехать в родные края, работать, пусть даже продавщицей в магазине «Овощи-фрукты», лишь бы не в Софии.

Мы вернулись за столик, и я поднял бокал.

– За твои успехи – но не как продавщицы в овощном магазине. Эти руки не для того, чтобы перебирать гнилые помидоры.

Она кивнула и вдруг выпила свое вино залпом. Я ей налил опять и сказал:

– Какой пластилиновый цвет у твоей юбки!

Дашка наклонила голову, сощурила глаза и сжала губы, чтобы не расхохотаться.

– Почему? – спросил я. – Что-нибудь не так сказал?

– Он называется пастельным.

– Ну, все равно. И блузка подходит!..

Она снова посмотрела на меня сбоку, одним глазом, точно птица.

– Короче. Тебе нравится не блузка, а то, что под ней.

– Неужто этому и порадоваться нельзя?

– Надоело радовать всяких типов. Понимаешь, во как надоело. Да к тому же чтобы кто-то другой получал за это деньги!

Глаза ее сверкали, пальцы ощупью стали искать на столе сигареты.

Ну вот, кажется, я понял, как она добывает деньги и кому их отдает... Этот приятель, похоже, возглавил довольно большой концерн. Чистая работа, никаких соблазнов, сам не попадал в милицию и в тюрьму и неприятностей не имел из-за этого. Пригласил меня, конечно, не в качестве сопровождающего, а в качестве вооруженного телохранителя. Этого не будет! Не будет и по другой причине: пачки в черном чемоданчике надо поделить на двоих!..

Дашка несколько раз затянулась сигаретой, вытерла влажные глаза, уже не стесняясь меня.

– Прости, Жора. Ты, похоже, человек неплохой. Но сейчас настроение у меня не то...

– Чем тебя утешить? – перебил я.

– Не сможешь.

– Кто, я?!

– Не горячись. И не пытайся соблазнить меня, как солдат кухарку.

Наверное, я нахмурился. Она подняла бокал, глядя мне в глаза, и я не устоял перед этим прекрасным улыбающимся женским лицом. Не бокал – бутылку бы выпил залпом.

Тем временем мимо нашего столика промелькнул какой-то иностранец. Он сбавил шаг – может, хотел остановиться, – но потом поклонился и отошел. Дашка едва заметно ему кивнула. Верно, ее сдержанность остановила его, иначе он бы наверняка изъявил желание сесть за наш стол.

Я посмотрел ему вслед: широкая спина, представительная фигура, походка человека, который в любой иностранной гостинице – как дома. Для такого самообладания нужна и солидная подоплека.

Он сел так, чтобы нас видеть.

– Не смотри на него зверским взглядом! – сказала Дашка. – Это старый знакомый.

– И его слюни ты терпела?

– Ну зачем ты?.. Каждый зарабатывает, как может.

– Кажется, ты не голодала.

– А ты что, с голодухи грабежами занимаешься?

– Сказки! Выдумываешь какие-то грабежи, да еще голос повышаешь. Услышит кто-нибудь – и поверит, чего доброго.

– Послушай-ка, Жора. Не колышут меня ни твои запугивания, ни приказ твоего приятеля задушить меня...

– Тогда иди в милицию!

– Почему бы и нет?

Дашка дерзко смотрела на меня широко открытыми глазами. В Софии она выглядела такой невинной девчонкой, такой пацанкой. А оказалось – оса, и глаза у нее – как осиные жала. Терпеть не могу, когда такие глаза целятся в меня, словно дула охотничьего ружья. Нервы барахлят. Она действительно может пойти в милицию. Проблема в том, докуда после сеть раскинут. Так и до меня доберутся. Сколько ни хитри, следователи поймут, зачем я сюда с этой девицей приехал. Нет, пора вылезать из чужой истории, пора действовать. Завтра пройдемся по бережку моря...

Мы закончили ужин. Не о чем было говорить. Не на что было смотреть в этом пустом ресторанном зале.

Я оплатил счет, и мы пошли к лифту. Дашка остановилась.

– Ты куда?

– Проводить тебя.

– Я не заблужусь. Найду дорогу.

Голос у нее был таким, что спорить не стоило.

Я пожелал ей спокойной ночи и не стал ждать, пока она войдет в лифт. Черт с тобой, думаю. Катись к своему белобрысому иностранцу, мне все едино. Получи свой доллар и успокой свои нервишки.

У выхода я обратил внимание, что на смену заступил другой портье. Он так и впился в меня взглядом, а потом засмеялся, и только тогда я его узнал – Зануда. Мой ровесник. Вышел из тюрьмы полгода назад.

– Жора, друг! Что ты здесь делаешь-то?

– Трачу деньги, заработанные там.

– Ты с женщиной?

– Знакомая. Как видишь, оставила меня на мели. А ты?

– Вкалываю вот. Не могу пока вернуться на свою работу. Год не имею права быть подотчетным лицом.

– Ну и как тут?

– Иногда дают чаевые. Стотинками.

– А презренные доллары?

– Не беру. Очень строго.

– Выпьем по рюмке?

– Я на работе.

– Никого нет поблизости.

– Нельзя, Жора.

– Ты, пожалуй, станешь ударником.

– Не до того. Хочу быть чистым перед самим собой.

Что ж, если его устраивают стотинки, пусть сидит. Подняв два пальца к виску, я пожелал ему спокойной ночи. Его ночь, наверное, будет легкой, моя – едва ли.

Что ж с ней делать-то, со шлюхой этой, думал я, возвращаясь домой.

Глава третья
БРИЛЛИАНТОВАЯ ДАМА

1

Ударные загрохотали у меня над головой, но тем не менее я не мог открыть глаза. Потом чуть приоткрыл – и замелькало что-то вроде белой птицы, машущей вдали крыльями. Возникло женское лицо. Не Лена. Поморгав, я попытался приподняться.

– Не поднимайтесь.

Голос был не слишком ласковый – замечание учительницы непослушному ученику.

– Где...

Больше ничего не смог выговорить, даже не был уверен, что это мой голос. В ушах ревели самолетные турбины, мешок с цементом или огромный камень давил на темя.

– Молчите, – снова услышал я строгий голос. – Не будьте ребенком, не могу же я все время стоять над вами.

– А вы не давите мне на темечко.

Лицо прояснилось, я стал различать его черты. Большие глаза – зеленые, как листья груши, тонкие губы, волосы, зачесанные назад, открытый, блестящий, точно фаянсовое блюдце, лоб. Но женщина не выглядела такой строгой, как мне показалось из-за ее голоса.

– Попробуйте заснуть, и боль утихнет.

– Неужели я до этого не спал?

– Не напрягайтесь. Вам все объяснят.

– Какой холодный голос. Вы, что, старшая сестра?

– Ваш лечащий врач.

– Извините, но мне срочно надо...

– Ага, сейчас же встать и выяснить, кто вас ударил по голове.

– Потому что...

– Да, потому что, если останетесь здесь хоть на день, работа там без вас остановится.

Иронический тон обидел меня, и я сказал то, чего в иных обстоятельствах не сказал бы:

– Зубастая вы.

Видно, она привыкла и к более острой реакции.

– На моем месте вы тоже бы зубастым стали, – ответила она спокойно.

– Скажите, – спросил я, – сильно меня? Похоже, еще десяток-другой минут – и улетел бы я к святому Петру?

– Откуда такой вывод?

– Боль. И вы у меня двоитесь. Моя жена...

– Мы ей позвонили. Она требовала пустить ее к вам, но мы настояли, чтобы пришла не раньше завтрашнего утра.

– А сейчас?

– За полночь. В коридоре сидит какой-то мужчина. Просит, чтобы его немедленно к вам пустили.

– Кто он?

– Представляется вашим коллегой.

– Удостоверение предъявил?

– Да. Совал его мне в глаза.

– Кто же это?

– Ваклинов, что ли.

– Ваклев. Может он войти?

– На две минуты.

– А, двадцати минут мне вполне достаточно.

– Ко всему прочему вы еще и хитрите. Надо будет скорее вас выписать, и без вас все палаты битком набиты.

– А почему я здесь один?

– В палатах места не хватило, вот и положили в моем кабинете.

– Вот из-за чего вы раздражены, – сказал я, но докторша уже была за дверью.

Вошел Ваклев в наброшенном на плечи белом халате, держа шляпу в руке. Он и так смуглый, точно цыган, а сейчас лицо и вовсе потемнело и постарело – наверное, от усталости и бессонницы. Волосы у него черные, а виски уже побелели, хоть он на два года моложе меня – ему всего тридцать шесть. Надо же, подумал я, только здесь, сейчас и заметил я, как Ваклев поседел. А ведь я сам много этому способствовал, что греха таить. В совместной работе неизбежны огорчения, как бы хорошо мы друг к другу ни относились.

– А если б ты попал на кладбище? – сказал Ваклев, пожимая мне руку.

Из-за дверей послышался окрик:

– Пожалуйста, выбирайте выражения!

Ваклев обернулся. Я не слышал, чтобы он извинился – похоже, пока он сидел в коридоре, у него сложились с врачом свои отношения.

– Такая жена, – сказал я, – укорачивает жизнь наполовину.

– Дома она, наверное, другая. Как ты?

– Как муха в паутине.

– Тебя какая-то женщина нашла – ты лежал около самого входа, и она закричала.

– Я ничего не видел и даже не почувствовал присутствия человека.

– Кто-то тебя стукнул.

– Наверное.

– Что ты там делал?

– Ходил к одной девушке.

– Слушай, начальство, а не запутался ты в какой-нибудь истории с женщиной?

– И ты туда же?

Наверное, я поморщился, потому что Ваклев перешел на официальный тон:

– Слушаю, товарищ капитан.

– Соберите все сведения, какие можно, о Тодоре Михневе.

– Кто такой?

– Я вчера о нем расспрашивал. Соберите сведения об отравленной манекенщице, о ее приятеле Тони Харланове. И вообще обо всей этой шайке.

– Посмотреть за входом, возле которого тебя нашли?

– Встану – пойдем вместе. А сейчас сходите на квартиру манекенщицы и поищите там кое-что.

– Что именно?

– Там должны быть ключи от квартиры Тоди – Тодора Михнева.

Я показал ему взглядом на дверь, где стояла докторша. Может, мой подчиненный и решился бы задержаться подольше, однако у цербера в белом халате был непреклонный вид. Пришлось Ваклеву ретироваться.