Текст книги "Современный болгарский детектив"

Автор книги: Андрей Гуляшки

Соавторы: Владимир Зарев,Цилия Лачева,Борис Крумов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 45 страниц)

Глава вторая

РАССКАЗ СЛЕДОВАТЕЛЯ МИЛИЦИИ МАЙОРА ЛАМБИ КАНДЕЛАРОВА

1

В ночь с седьмого на восьмое января празднуют свои именины Иваны. Иванов много, и они самые разные, а потому и в праздник их может происходить многое – все что угодно. Должен признаться, я жду, что в конце концов из этого «всего» вынырнет и мой успех. В только что закончившемся году я дежурил в разные праздничные дни, провел на дежурстве и Николин день, и Васильев день, но без пользы. Как назло, даже в эти дни (дни ракии и вина) не случилось ни одного происшествия. Никакого интересного убийства, ни попытки покушения, ни крупной кражи, ни даже мелкой. На дне, в преступном мире, не произошло ничегошеньки, и я, как говорится, остался на бобах.

Слушая мои сетования, читатель подумает, что я готов предать мир дьяволу, лишь бы у меня была работа. Если кто-нибудь так подумает, он будет прав – но лишь отчасти. Во-первых, я бы предал мир этому самому, но всего только на одну минуту. Во-вторых, условившись с ним заранее, что в течение этой минуты он не зажжет огонь мировой войны, не вызовет стихийное бедствие и не спровоцирует попытку более чем одного убийства на пять миллионов жителей. И переговоры с дьяволом я вел бы не для того, чтобы создать ему работу, а чтобы он создал работу мне, следователю. Ну а найдя преступника и передав его прокурору, я свел бы на нет всю дьявольскую работу, и таким образом он бы проиграл, а я проявил себя.

Но мои разговоры о дьяволе, разумеется, пустая болтовня, свидетельство плохого настроения, вдруг охватившего меня буквально за считанные минуты до того, как я получил сообщение об убийстве, происшедшем на улице Чехова. Мне действительно надоело ждать своего часа, который французы встречают и провожают очаровательным выражением «bonne chance» [3] 3
  Удача (франц.).


[Закрыть].

И все же я чувствую себя обязанным добавить несколько слов о своей особе. Так, например, я рано понял, что судьба слепа и глуха и раздает удачу и блага кому попало и как придется. И поскольку я не угодил в число счастливчиков, то пришлось мне опираться на мудрую, испытанную временем святую «троицу»: учение, труд, постоянство. Закончив с отличием школу, я блестяще выдержал конкурсные экзамены на факультет права, стал лучшим студентом на курсе, а позже специализировался по криминалистике. Почему по криминалистике? Потому, что кандидатов на эту специальность было меньше всего, а кроме того, это область, где много «кустов», и «заяц» непременно выскочит из-под какой-нибудь ветки (обстоятельство, имеющее значение для честолюбивого человека).

После завершения специализации меня назначили в школу по подготовке инспекторов милиции. Я читал лекции, всячески стараясь вдолбить в курсантские головы благоговейное отношение к теоретическим знаниям. Я и сам уверен, что знания непременно переходят в качество, и это   п р и о б р е т е н н о е   качество становится однажды равноценным врожденному таланту (то есть дару, преподнесенному слепой Судьбой).

Но с годами два обстоятельства начали привлекать мое внимание. С одной стороны, я видел людей, которые, не будучи особенно подготовленными по теоретическим дисциплинам, добивались успехов на практике и поднимались все выше по служебной иерархической лестнице. С другой, я, специалист по теоретическим дисциплинам, продолжал топтаться на месте и (что, в сущности, больше всего меня трогало) не видел обнадеживающих признаков для быстрых перемен к лучшему. Пока достигнешь профессорского звания – наивысшей иерархической ступеньки в области теоретических дисциплин, – придет старость... Поэтому я решил перейти на оперативную работу. Начальство одобрило это решение, и вот уже год, как я следователь милиции. Прошедший год оказался бесплодным, а вот новый, едва успев начаться, преподнес мне интересное убийство. Убитый – профессор, причем начальник, и какой: начальник специальной службы в Эпидемиологическом институте! «Bonne chance», товарищ Канделаров, «bonne chance».

2

Квартира профессора Астарджиева находится на втором этаже четырехэтажного здания стандартного типа без балконов и эркеров, с «однотонным» фасадом. Позади здания есть небольшой хозяйственный двор, голый, как лысина. С севера его теснит тыльная сторона жилого блока, парадный фасад которого выходит на параллельную улицу Феликса Дзержинского. Это здание на улице Феликса Дзержинского и дом № 80 на улице Чехова похожи друг на друга как две капли воды. Вход «Б» на улице Дзержинского ничем не отличается от парадного входа дома № 80 на улице Чехова.

Одностворчатая дверь в доме № 80 на улице Чехова, ведущая в разделенный дворик, не закрывается, потому что ее замок давно выломан. По необъяснимым причинам даже двери окрашены в один цвет – коричневый, а ручки сделаны в виде бронзовых шаров. Наверное, люди, живущие в двух расположенных друг против друга жилых блоках, путают иногда входы, а может быть, и свои квартиры. И даже больше: лестничные клетки домов так похожи, словно были отлиты с одной и той же матрицы. Представляю себе, какие недоразумения могут происходить благодаря такому удивительному совпадению. Спутает человек вход, поднимается по лестнице и, лишь подняв руку, чтобы нажать на звонок (или напрасно пытаясь вставить ключ в замок), замечает, что ошибся.

Конечно, недоразумения могут иметь неприятные последствия – но это уж совсем другая тема.

Закончу описание местоположения дома еще одной деталью. Она касается здания, которое находится против дома № 80. В криминалистике нельзя пренебрегать так называемым «зданием напротив»: оно ведь может скрывать потенциального свидетеля! Представьте себе: десятки его окон смотрят на улицу и на здание, расположенное напротив. Часто случается, что кто-то из живущих в упомянутом здании смотрит на улицу (или   н а   п р о т и в о п о л о ж н у ю   с т о р о н у!) и вдруг заметит ЧТО-ТО, представляющее интерес (или даже   о с о б ы й   интерес) для следователя. Короче говоря, «здание напротив» может стать источником информации, которая перевернет дело с ног на голову или наоборот – поставит с головы на ноги.

К сожалению, именно напротив моего дома (№ 80) улица Чехова осталась такой же, какой была она и двадцать лет тому назад – во времена двухскатных домишек, окруженных густыми фруктовыми садами. Этот анахронизм отделен от улицы старым деревянным забором. Без сомнения, там тоже скоро поднимется современное здание, но пока стоит низкий домик, отодвинутый в глубь участка. Вход в здание и окна второго этажа недоступны для наблюдения, даже если бы кто-нибудь из живущих в домике и захотел туда заглянуть.

И последнее замечание – относительно уличного освещения (чтобы закончить о внешней обстановке вокруг дома № 80). В целом освещение хорошее, соответствующее кварталу, который расположен не в центре города, а на обычной окраинной улице. Везде достаточно светло – чтобы человек, удалившийся от фонаря, через десять шагов не потонул в полной темноте. Но и не так уж светло, чтобы, читая номер дома, не всматриваться. А № 80 находится между двумя фонарями. Около двух блоков-близнецов полутемно, и я не очень уверен, что человек, занятый своими мыслями, не спутает жилище, войдя в соседний вход, расположенный всего лишь в 10—15 шагах в глубине улицы.

Ну, хватит о внешней обстановке.

Настал черед получить представление о   в н у т р е н н е й, то есть о квартире, в которой был убит профессор Астарджиев. Не представив себе ясно квартиру, мы не смогли бы в строгой последовательности увязать две части преступного деяния: 1. Подготовку убийства, 2. Убийство. В криминалистике эти две части называют:   з а м ы с е л   и   и с п о л н е н и е.

Квартира профессора Астарджиева состоит из четырех комнат, столовой, кухни с кладовой, прихожей и коридора. Квартире принадлежит подвал – сухое, довольно просторное помещение четыре на пять метров, окно которого выходит во двор.

Итак, поднявшись на лестничную площадку второго этажа (под ним находятся первый этаж и бельэтаж), вы видите две двери. Одну большую и массивную, с прибитой на ней бронзовой пластинкой, на которой написано:

ПРОФ. ИВАН АСТАРДЖИЕВ БАКТЕРИОЛОГ

Буквы написаны каллиграфическим почерком, по старой моде, слегка вдавленные в уже потемневший желтый металл.

Другая дверь узкая, плоская, выкрашенная серой краской, на которой годы оставили свои темные и грязные отпечатки.

Первая дверь парадная, она ведет в прихожую. Вторая, узкая, для хозяйственных нужд – чтобы вносить продукты и выносить мусор; через нее входят в кухню.

Прихожая – это, по существу, небольшой холл. Справа расположены вешалка и зеркало, слева – низкий столик с телефоном, в глубине – двухстворчатая «разлетающаяся» дверь. Пройдя через эту дверь, человек ожидает, что он очутится непременно в какой-то гостиной, но вдруг замечает, что находится в начале длинного коридора. По обе стороны его – полки с книгами, а между полками расположены двери – три слева и столько же справа. Первая слева ведет в кабинет профессора, вторая – в спальню, третья – в гостиную. Если пойти в обратную сторону, то есть из глубины коридора к прихожей, то комнаты по правую сторону коридора идут в следующем порядке: вторая спальня, столовая, кухня с кладовой. Узкая дверь, о которой мы упоминали в начале нашего описания, принадлежит кухне и ведет непосредственно на лестничную площадку. Кабинет, гостиная, так же как и две спальни, не сообщаются с соседними комнатами, в них входят прямо из коридора. Кухня и столовая тоже имеют двери из коридора, но в отличие от других помещений соединены между собой проемом, искусно сделанным в разделяющей их стене. Через него подается еда из кухни в столовую. Обычно проем закрыт металлической створкой.

У меня такое чувство, что читающий это описание испытывает некоторую раздвоенность: с одной стороны, обстановка указывает на склонность интеллигентного человека к строгому порядку (полки с книгами, отделенные друг от друга комнаты, чтобы никто никому не мешал), а с другой – на тягу к кулинарии и ресторанным удобствам. Считаю целесообразным уже сейчас дать объяснение этому двоякому впечатлению. В свое время профессор Астарджиев высказал своему архитектору пожелание создать в квартире обстановку, которая отвечала бы характеру и образу жизни одинокого человека, любящего тихий, уединенный образ жизни. Но появился зять Краси с прямо противоположными наклонностями. Он вел совершенно иной образ жизни, перевернувший установленный порядок с ног на голову. В коридоре до поздней ночи болтались гости, и для педантичного профессора наступили дни вавилонского столпотворения. Ему пришла в голову идея пробить дверь на кухню, соединив кухню со столовой, чтобы по крайней мере наполовину уменьшить столпотворение в коридоре. Когда же и это не помогло, Астарджиев купил виллу в Бояне и переехал туда. Через два года молодая семья обзавелась собственным жильем, и профессор вернулся в свою прежнюю квартиру. Дверь, соединявшая кухню с внешним миром, и проем с металлической створкой между столовой и кухней остались как воспоминание о светской суете, пронесшейся, точно циклон, по его тихой и замкнутой жизни.

Я не был знаком с этим человеком, но на основании убранства его жилья и рассказов о его жизни, которые пришлось услышать, когда я вел расследование, у меня создалось впечатление, что он был из тех ученых, которых в простонародье называют «книжными крысами», то есть эгоистами, сухарями, необщительными людьми. Эти черты (даже если профессор Астарджиев и имел их при жизни) ни в коем случае не умаляют, естественно, его значения как ученого и гражданина.

Вот почему, вскочив в служебную машину, я понесся на улицу Антона Павловича Чехова с обнадеживающими мыслями в голове и с хорошими предчувствиями в сердце. Профессор Иван Астарджиев был важной птицей, и, если бы я сумел быстро найти его убийцу, меня бы ждала слава... А слава, как известно, приводит за руку то повышеньице, то награду. Слава могла бы улучшить – как двойная доза витамина C – самочувствие моего сына, которому предстоят конкурсные экзамены в языковую школу, и пощекотать, как крылышком горлицы, честолюбие моей жены, которая уже давно, еще с моих преподавательских времен, мечтала проводить лето в обществе жен видных «начальников» в нашем черноморском санатории и обедать с ними на равных в начальнической столовой...

Короче говоря, дело было ответственное, убийство на улице Чехова открывало передо мной перспективы. Поэтому я, не будь дурак, выбрал себе помощников, которые неоднократно доказывали свои способности, – лейтенантов Данчева и Манчева. Их фамилии звучат похоже, однако характеры совершенно разные. И каждый, действуя по-своему, не сидел сложа руки, когда надо было обезвредить общественно опасного типа.

3

Хорошо, что на этой вечерней пирушке присутствовал «наш» парень – ответственный за противопожарную охрану в Эпидемиологическом институте, лаборант Веселин Любенов. Доктор Петр Беровский, сомнительная личность (в связи с убийством профессора), попытался ускользнуть, но наш человек его задержал. «Останешься здесь! – сказал он ему. – И не высунешь носа наружу, пока не прибудут ответственные люди!»

Браво лаборанту!

Вот каких граждан с кристально чистой душой рождает наша действительность. Ему нипочем, что тот – его шеф. Имей мы побольше таких сотрудников-добровольцев, работа следователей стала бы проще по крайней мере раз во сто. Я взял адрес этого парня – буду рекомендовать его бригадиром группы противопожарной охраны.

4

Войдя в квартиру, перешагнув через труп профессора и остановившись напротив пяти присутствующих (женщины и четырех мужчин, один из которых был более чем достаточно окровавлен, чтобы немедленно схватить его за шиворот), я учтиво снял шляпу и проговорил:

– Тот из вас, кто убил профессора, может не подавать мне руки!

Подал было руку женщине (чрезвычайно, между прочим, красивой!), но ее побледневшее лицо вдруг исказил гнев.

– Как вы смеете? – крикнула она возмущенно. – Не грешно вам? Я его дочь!

– Извините. – Я отступил. – А в мировой криминалистике известны случаи, когда дочь убивает отца...

– Вы отдаете себе отчет в том, что болтаете?!

– Товарищ, вы в самом деле перебарщиваете, – обратился ко мне пожилой мужчина, стоявший слева от красавицы (он словно извинялся за нее). – Ветеринарный врач Анастасий Буков, – представился он.

Лицо этого человека выражало доброту и открытый характер, но я предпочитаю в начале следствия остерегаться поспешных впечатлений (люди с лицами святых угодников совершали, бывало, такие преступления, что волосы дыбом встают!).

– Вы получите слово – в свой черед, – сказал я строго.

И прекратил провокацию, предпринятую специально, чтобы смутить возможного убийцу; но определенный эффект был очевиден: лица присутствующих помрачнели. Приказав своим людям начать работу (паспорта, фотографирование следов возле тела убитого, осмотр квартиры и т. п.), я спросил врача:

– Когда наступила смерть?

– Он еще не остыл. Прошло самое большее сорок минут. Смерть наступила мгновенно.

– Удар ножом в область сердца?

– Прямо в сердце. Со спины.

Сотрудники оперативной группы продолжали работу – снимали отпечатки пальцев, следы обуви, брали пробы на алкоголь. Я приказал немедленно отправить в дежурную лабораторию управления нож, пробы крови убитого, крови у входа в квартиру и, разумеется, крови, пропитавшей рукава и пиджак одного из присутствующих. Затем велел лейтенанту Манчеву внимательно осмотреть всю квартиру, сфотографировать следы, оставленные на ручках входных дверей, проверить замки; осмотреть кладовую при кухне, которая, не знаю почему, показалась мне с первого взгляда весьма подозрительной. Лейтенант Данчев тем временем знакомился с обстановкой вокруг здания – осмотрел двор и принадлежащие квартире профессора подвальные и чердачные помещения.

У меня было чувство, что начало предварительного следствия складывается хорошо. Когда тело профессора увезли в морг, я вежливо, но официальным тоном попросил присутствующих собраться в гостиной для   б е с е д ы. Начинался второй час ночи.

Я считаю, для следователя первая беседа с непосредственными свидетелями убийства напоминает свет, который распространяется вокруг уличного фонаря в туманный вечер. Этот свет, не так уж и проясняя обстановку, дает все же путнику возможность понять, где он находится в данный момент и что находится в непосредственной близости от него. Следователь не знает, есть ли среди свидетелей убийца, но, если он опытен и чуток, он может сразу же (по отношению некоторых свидетелей к убитому) заметить тот «хлеб», который в дальнейшем станет питать одно разоблачение за другим.

По-моему, криминалисту свойственно рассматривать отношения между людьми как своего рода рудники: копаешь, копаешь их – и наконец натыкаешься на золотоносную жилу... Хорошие отношения не приводят к происшествию, плохие – служат поводом для самых разных преступлений! И если я считаю себя хорошим криминалистом, то благодаря лишь тому обстоятельству, что давно уже постиг эту житейскую философию.

Разумеется, недостаточно знать, что, вскрывая отношения, обязательно «высчитаешь» убийцу. Криминалист должен обладать искусством прокладывать «штреки». В рудниках прокладывают штреки, не правда ли? Ну, и в отношениях между людьми не следует забывать о штреках. Но прокладывать их надо умело – условие, без которого следователь похож на пловца, не научившегося плавать...

– Итак, – сказал я свидетелям, когда все они расселись в гостиной, – вы можете быть весьма полезными следствию в раскрытии преступления. Но при одном условии: если будете говорить правду, и только правду.

– Что вы хотите этим сказать? – Надя Кодова-Астарджиева посмотрела на меня злыми глазами.

От Данчева, с которым я побеседовал отдельно, я узнал, что она работает директором магазина меховой одежды.

– Я сказал, что надо строго придерживаться правды! – спокойно ответил я.

– Прошу иметь в виду, – продолжала Надя возбужденно, – что здесь присутствуют самые близкие друзья моего отца! Они будут говорить вам правду и без всяких ваших рекомендаций и напутствий. Это разумеется само собой. Все мы в равной мере заинтересованы в том, чтобы правда всплыла наружу!

– Товарищ Кодова, – сказал я, – в чем заинтересованы все и каждый из вас в отдельности, лично мне не известно. – И я сразу же, молниеносно, сделал следующее «сальто»: – В котором часу в этот вечер вы видели своего отца в последний раз?

– Я?

Наверное, она хотела возмутиться – почему, мол, я начал допрос с нее, с дочери? – но, помолчав, благоразумно решила не обращать внимания на это обстоятельство.

– Когда пробило одиннадцать, папа был в прихожей, разговаривал с кем-то по телефону. Вот этот зуммер, – указала она, – который отец установил, чтобы слышать телефон, позвонил за две-три минуты до одиннадцати.

– Две или три минуты – не одно и то же! – сказал я.

– Две минуты! – вмешался доктор Беровский. – Телефон зазвонил ровно за две минуты перед боем часов.

– Ты-то как услышал бой часов? – удивленно повернулась к нему Надя. – Ты же в то время был на кухне. Оттуда невозможно услышать бой!

Беседа становилась любопытной уже с самого начала! Мне хотелось воскликнуть: «Ну же, милые, ругайтесь, хватайте друг друга за волосы, это принесет следствию только пользу!» Я потер бы руки от удовольствия, но сдержался, и, когда Надя бросилась на доктора в наступление, я даже глазом не моргнул.

– Я имею в виду не бой часов! – снисходительно улыбнулся Беровский. – Чтобы я мог услышать его из кухни, он должен быть таким же громким, как колокола собора Александра Невского. Но когда звонит телефон в прихожей, в кухне его слышно. Я взглянул на часы в тот момент, когда зазвонил телефон.

– А почему вы посмотрели на часы именно в тот момент? – вмешался я.

– У меня привычка часто смотреть на свои часы! – невозмутимо ответил доктор Беровский.

Я прикинулся наивным:

– Эта привычка, вероятно, связана с вашей профессией?

Доктор только пожал плечами.

– Еще бы! – ответил вместо него окровавленный Кодов. – Доктор следит по часам, через сколько минут забеременевшая бацилла освобождается от бремени! – И улыбнулся иронически.

– Если тебе весело, выйди-ка отсюда! – шикнула на него Надя.

– Зачем? – спросил Кодов, закуривая. – Когда мне особенно тяжело, меня так и тянет на шутки... Кто же их оценит там, за дверью?

– Остряк! – презрительно бросила Надя.

– Уж какой есть, – парировал ее муж.

– Супруги из-за меня поссорятся! – обратился ко мне доктор Беровский. Лицо его было насмешливо, но взгляд – тревожный, озабоченный – так и впился в меня. – При чем тут эти часы?

– Просто так, пришло в голову – и все, – сказал я (поскольку знал от Данчева, кто из гостей находился в гостиной, когда был убит профессор) и сделал новое «сальто»: – В момент убийства здесь сидели все, за исключением доктора Беровского. Вы были на кухне, не так ли?

– Да, но я хочу уточнить! – сказал доктор Беровский. – Я был действительно на кухне, а Кодова   в о о б щ е   не было в квартире – в это время он был в подвале.

– В подвале? – удивился я.

– Вот именно! – Кодов попытался улыбнуться, но, натолкнувшись взглядом на потемневшее от гнева лицо жены, нахмурился. – Имеющие самое низкое образование спускаются в самый низ, в подвал. Таков закон в этом профессорском доме. У моей жены – высшее, у ее брата – два высших. Беровский и Буков закончили докторантуру, Любенов – кандидат наук. А у меня всего лишь незаконченное высшее, вот я и спускаюсь в подвал. Мой тесть, вечная ему память, сказал: «Краси, возьми-ка кувшин и нож, налей вина и отрежь окорока!» И я спустился в подвал, ибо дамаджана с вином и копченый окорок внизу, в подвале, а чтобы спуститься туда, надо ведь   с п у с к а т ь с я, а не   п о д н и м а т ь с я. Никто не видел, чтобы человек   с п у с к а л с я   в подвал,   п о д н и м а я с ь   при этом, не так ли?

– В котором часу вы спустились? – спросил я Кодова.

– Видите ли, у меня нет привычки ежеминутно смотреть на часы, как это делает уважаемый доктор Беровский. Не знаю, в котором часу я спустился в подвал.

– А в котором часу вышли из квартиры?

– Этого я уж совершенно не знаю. Внизу, в подвале, я потерял представление о времени.

– Почему же?

– А потому. Глотнул там вина из дамаджаны, и на мое сознание начала действовать теория относительности Эйнштейна.

Я посмотрел на Беровского.

– Доктор Беровский, – спросил я, – вы были здесь, когда профессор Астарджиев попросил своего зятя Кодова спуститься в подвал?

– Да.

– Сколько было на ваших часах?

– Без десяти одиннадцать.

– Уверены?

– Плюс-минус полминуты.

– В котором часу товарищ Кодов вернулся из подвала?

– Не могу сказать абсолютно точно, товарищ следователь. В тот момент, когда я возвратился из кухни и вошел сюда, он уже стоял на пороге.

– И когда он уже стоял на пороге – сколько показывали ваши часы?

– Около трех минут двенадцатого.

– Товарищ Кодов, вы вернулись сюда в три минуты двенадцатого. Ветчина и вино были у вас в руках или же вы оставили их на кухне?

– Ничего он не оставлял на кухне! – сказал Беровский и подчеркнул: – Ни-че-го!

– Ах, да! – сказал я, словно только что вспомнив. – Вы, доктор, были в то время на кухне. Извините.

– Пожалуйста.

– Товарищ Кодов, где вы оставили ветчину и вино? Или вы держали их в руках?

– В правой руке, товарищ следователь, я нес нож и кувшин с вином, а в левой – миску с несколькими кусками ветчины.

– А потом? – Я старался помочь ему вспомнить. – Где вы оставили нож, кувшин с вином, миску с ветчиной?

– Нигде я их не оставил. Я их выронил. И вы бы выронили, если б увидели такую картину...

– Что же вы увидели?

– Мой тесть лежал на полу, на правом боку, между телефонным столиком и дверью, ведущей в коридор. На линолеуме темнела лужа крови. Увидев такое, я просто, как говорится, ошалел! И кто не ошалел бы на моем месте, спрошу я вас?

– Да, разумеется, – сказал я. – А что же было с ножом, ветчиной и вином?

– Выронил я их. Я сперва подумал, что у профессора кровоизлияние в мозг или нечто подобное. Он в последнее время себя плохо чувствовал. Это может подтвердить уважаемая моя супруга, его доченька. Верно, Надя? Он чувствовал себя плохо.

– Ну и дальше? – прервал я зловещее молчание, которое вдруг воцарилось в гостиной. – Вы выронили нож, ветчину и вино?

– Мать их!.. Простите! Прости, Надя! – Красимир Кодов бросил на меня тяжелый, полный ненависти взгляд. – Если будете продолжать, – сказал он и потряс головой, – об этом ноже, о кувшине с вином, об этой ветчине – я и вам скажу то же самое. Черт возьми, не придет же вам в голову спросить о другом! Почему все время об этом?!

– Да, да! – сказал я. – Значит, вы их выронили. Когда? В ту же секунду, как вошли, или...

– В моем недоученном мозгу, – продолжал Красимир, не обращая внимания на мой вопрос, – представление о кровоизлиянии всегда связывалось с представлением о крови. Изо рта, из носа, из ушей – не знаю, но непременно течет кровь, понимаете? «Инсульт!» – сказал я себе и, встав на колени, попытался поднять его голову – вообще как-то поднять его, чтобы увидеть, жив ли он... Не знаю! Я просто хотел, наверное, понять, в чем дело, помочь... И тогда заметил, что кровь течет не изо рта. И не из носа. Из спины, из-под левого плеча... Мне стало ясно как дважды два: кто-то ударил его ножом!.. Я вбежал сюда и кричу: «Профессор убит!» И только потом увидел, что весь в крови.

Снова воцарилось молчание. Затем я спросил доктора Беровского:

– Где именно вы были, когда гражданин Кодов крикнул с порога: «Профессор убит!»?

– В полушаге от него, – с готовностью ответил доктор. – Когда он произнес эти ужасные слова, я был в коридоре, между кухней и гостиной, так что хорошо его слышал. Когда вошел в гостиную, он все еще стоял на пороге – просто не мог сдвинуться с места.

– Это так и было? – обратился я к лаборанту Веселину Любенову.

– Да... почти, – ответил тот уклончиво.

– Объясните, – попросил я. – Почему «почти»?

– Доктор Беровский хочет сказать, что был на расстоянии одной-двух секунд от Красимира Кодова, когда Красимир Кодов произносил свою фразу «Профессор убит». И поэтому он слышал его. А по-моему – во всяком случае, так мне кажется, – доктор Беровский вошел в гостиную спустя семь-восемь секунд после того, как Кодов произнес свою фразу.

– Твои секунды, паренек, слишком уж длинны! – улыбнулся Беровский снисходительно, а может, и презрительно.

– Хотите сказать, товарищ Любенов, что доктор вряд ли мог слышать товарища Кодова? – спросил я как можно более спокойно, хотя в ушах у меня звучали гимны в исполнении ста оркестров по сто человек в каждом. – Подумайте, – сказал я. – Ваше «почти» может бросить тень на доктора Беровского...

– Какую тень? – поднялся доктор Беровский. Лицо у него вытянулось и стало напряженным, даже злым. – Какую тень могут бросить на меня россказни этого парня?

– Давай лучше я тебе объясню! – Красимир Кодов встал между ним и мной. – Если ты пришел спустя семь или восемь секунд после того, как я сообщил страшную новость, ты, естественно, не мог слышать меня. Вопрос в следующем: если ты   н е   с л ы ш а л   меня, то   к т о   сообщил тебе об убийстве?   К а к   ты вообще узнал, что мой тесть убит?

– Если у тебя заскок, – сказал Беровский, сев в кресло и закинув ногу на ногу, – то это меня нимало не удивляет: ты достаточно выпил вечером. Но меня поражает этот парень – Любенов! В его возрасте не иметь чувства времени... И ведь он –   л а б о р а н т, который должен ощущать даже   д о л и   секунды, не говоря уже о самой секунде как единице времени. Протекание бактериологических процессов... – Он развел руками, изображая бесконечное, горчайшее недоумение.

– Я высказал свое   в п е ч а т л е н и е! – перебил Любенов. – Почему, интересно, доктор Беровский принимает мои слова так близко к сердцу?

– Вот-вот, почему? – поддакнул Кодов с мрачной иронией.

– Что вы думаете по этому поводу? – обратился я к доктору Анастасию Букову. – Есть у вас мнение по поводу секунд?

– Я считаю, что вопрос этот трудноразрешим, – ответил тихо доктор Буков. – А может быть, и вообще   н е р а з р е ш и м!

Ликующий гул ста оркестров в моей душе начал, кажется, стихать. Из ста человек в каждом оркестре остались играть, верно, только десять. «Лиха беда начало, – сказал я себе. – Но вокруг Кодова и Беровского все же закручивается нечто такое, что мне опять запахло хлебом».

– Благодарю, – сказал я доктору Букову. – Вы, конечно, имеете право на свое мнение. Но следствие решит, что трудно установимо, а что неустановимо вообще.

Надя Кодова-Астарджиева сидела, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Что думала она о своем муже? «Что бы ты ни думала о нем, – думал я, – не хотел бы я оказаться на твоем месте!»

– Пятнадцать минут отдыха! – сказал я, вставая. – Выкурите по сигарете, разомнитесь. А потом продолжим разговор, но   с   к а ж д ы м   в   о т д е л ь н о с т и.

Мы с Данчевым вышли на улицу подышать свежим воздухом. На потонувших во мраке фасадах окрестных зданий не светилось ни одно окно. Улица Чехова была пуста, словно вымерла.

Шел мелкий снег.

5

– Товарищ Кодова, кто, кроме вашего отца, жил в этой квартире?

– Никого с ним не было. С тех пор как мы с мужем переехали в собственную квартиру, он остался здесь один.

– Но ведь у вас есть брат, который работает в Ливии. Может быть, приезжая в Софию, он останавливался у отца?

– Останавливался, но я бы сказала – формально. Большую часть отпуска он проводит... – И Надя передернула плечами.

– Понятно, – сказал я. – Ваш отец жил один. Но жилище его никоим образом не похоже на   х о л о с т я ц к о е, правда?

Было заметно, что эта тема ей неприятна, однако, поскольку я ждал, вопросительно глядя на нее, Надя ответила подчеркнуто сухо:

– Отец договорился с женщиной, чтобы она была у него экономкой. В тот же день, как мы выехали.

– До этого он не был знаком с этой женщиной?

– Отец мой был вдовцом двадцать лет!

– Я имею в виду экономку, – настаивал я.

– Она – вдова его бывшего коллеги.

– Значит, это пожилая женщина?

– Я бы не сказала. Дора моих лет.

– Квартира содержится в хорошем состоянии. Но что касается следов присутствия женщины – мне кажется, я их не обнаружил...

– Мой отец дорожил своей репутацией. Он не допускал, чтобы Дора жила у него. – Вдруг ее рот искривился, и она сказала со злостью: – И не будем больше говорить на эту тему!

– Хорошо, – согласился я. – Не буду о Доре. Но я хотел бы знать, есть ли у вашего отца наследники, которые предъявят права на квартиру?

– Кроме меня и моего брата?

– Да.

– Дора. Она не упустит своего!

– На каком основании? Ведь она не была его законной женой?