Текст книги "Современный болгарский детектив"

Автор книги: Андрей Гуляшки

Соавторы: Владимир Зарев,Цилия Лачева,Борис Крумов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

8

После совещания у подполковника Веселинова, часов в пять вечера, я отправился к Розе Младенчевой. Дверь открыл ее отец. Я назвался.

– Проходите, – пригласил он. – Роза предупреждала, что вы придете.

Он провел меня в спальню, стены которой были оклеены литографиями из зарубежных журналов. Здесь были и чересчур откровенные изображения эстрадных певцов и кинозвезд со всех концов планеты. Махнув рукой на эту выставку, отец Розы сказал:

– Когда ваши дети подрастут, у вас в доме, я думаю, будет не лучше...

Он, конечно, стеснялся увлечений дочери, и тогда я тоже махнул рукой, давая понять, что не придаю им никакого значения. Указав на резную деревянную шкатулку, стоявшую на туалетном столике, Младенчев проговорил, понизив голос:

– Отсюда их украли.

– Еще чего-нибудь не хватает?

– Ничего! – звонко сказал кто-то у нас за спиной.

Мы обернулись. В дверях стояла Роза, а из-за ее плеча кивал мне Тони.

Сдержанно поздоровавшись с обоими, я взял коробку и стал ее разглядывать, хотя и так было ясно, что ничего нового не найду, коллеги из районного управления не обнаружили никаких отпечатков ни на ней, ни на ручке двери. Чего и следовало ожидать. Тодор Михнев не вчера родился, он знает, что подобные визиты надо наносить только в перчатках.

– Мы нашли ваши драгоценности, – сказал я наконец. – Через день-два сообщим, кто совершил кражу.

– Буду вам чрезвычайно благодарен, – ответил Младенчев. – Могу я обменяться с вами несколькими словами?

– Конечно.

Он проводил меня в свой кабинет, пригласил сесть в кресло.

– Хочу поделиться своим беспокойством вот о чем... – сказал он, усаживаясь напротив. – Насколько я понял, вы знакомы с Тони Харлановым. Вчера я получил анонимное письмо, которое касается отношений Тони и моей дочери. Может, вам следует знать о нем.

Младенчев достал конверт из ящика письменного стола, подал его мне.

«Тов. Младенчев!

Задумывались ли вы, зачем Тони Харланов ходит в ваш дом? Он афиширует свои знакомства с большими людьми и начальниками из милиции. Призадумайтесь, а то облысеете в один прекрасный день, когда поймете да будет поздно».

Вероятнее всего, письмо отправила какая-нибудь бывшая знакомая Тони. По особенностям машинки можно будет незамедлительно найти автора.

– Это не первая анонимка, – сказал Младенчев, – но согласитесь, может ли отец спокойно к ним относиться? Кроме того, упоминаются люди из милиции. Возьмите, если письмо может вам пригодиться.

Я положил анонимку в конверт и спрятал во внутренний карман пиджака.

– Хотите еще что-нибудь сказать мне?

– О Тони Харланове, – смущенно пробормотал мой собеседник. – Но лучше бы нам поговорить через день-другой.

– Вы позвоните или я?

– Я вам позвоню.

– Благодарю вас.

Младенчев проводил меня до лестницы, и мы пожелали друг другу успехов.

9

Едва я вышел на улицу, меня нагнал Тони.

– Отец сказал, что вы у нас были?

– Был в ваших краях, от Гриши знал, что вы в деревне. Вот и решил вас навестить.

– Есть новости? Я об ограблении.

Не ответив, я спросил:

– Тони, ты беседовал с Тоди об эстрадном певце? – Я назвал фамилию. – Это было недели две назад.

Он остановился, поморгал, поднял брови.

– Не припомню. А что?

– Несколько дней назад квартиру этого певца обокрали. Унесли драгоценности.

– Думаешь, это Тоди?

– Пока ничего не думаю. Попробуй вспомнить, говорили вы об этом певце или нет.

– Как-то раз зашел разговор, но мы тогда говорили о многих певцах, художниках, писателях... О многих, – повторил Тони.

– А о дне рождения Младенчевой заходила речь?

– В четверг Тоди спросил меня, буду ли я в пятницу в обеденное время в «Балкане». Я ответил, что приглашен на день рождения, на дачу, но не сказал, к кому.

– И полагаешь, что он не догадался, на чей день рождения ты приглашен?

– Да какое значение имеют наши разговоры!

– Самое непосредственное: Тоди узнал, где и когда можно совершить кражу. Ты его навел.

– Ого! Ты полегче со своими выводами.

– Подумай – и сам придешь к таким же.

– В пятницу вечером я был у Тоди. У него дома!

– В какое время?

– Около семи или в семь с чем-то.

– У него ты был после восьми. Так показали и Тоди, и Патлака.

– Я не смотрел на часы. Но, по-моему, я пришел раньше.

– А почему так настаивал, что к Тоди ты пошел около семи?

– Потому, что мне так показалось.

– Кража произошла перед твоим приходом. И то после того, как Михнев уверился, что в квартире Младенчевых нет ни души. Жора говорит, ты там упал в обморок.

– Мне плохо стало. Недосыпаю, питаюсь нерегулярно.

Я перебил его, сказав как бы между прочим:

– Ты был болен.

Как бы он ни владел собой, Тони не смог скрыть смущения.

– Что? Болен?.. Не было ничего такого. Выпил три рюмки, и плохо стало.

Мы молча шли дальше. Потом Тони остановился и спросил:

– Минутку... Ты сейчас куда?

– Я просто гуляю.

Мы были в парке. Совсем близко от зарослей кустарника, где была найдена Дашка. Тони шел, словно наслаждаясь прекрасной весенней погодой, свежим ветерком да птичьим пением. А день был облачным, холодным и едва ли мог вызвать такое настроение.

Я спросил:

– Хочешь посмотреть, где нашли Дашку?

Он остановился, глянул на меня.

– Вот в этих кустах, – показал я.

Тони с выражением ужаса на лице уставился в заросли. Обернувшись к нему, я попытался поймать его взгляд, но мне это не удавалось.

– Тони, – сказал я, – ты ведь хороший грибник, верно? А мне не говорил об этом никогда.

– Просто разговор не заходил.

– Когда мы поехали в тот раз за грибами, ты заявил, что ничего не понимаешь в этом.

– Не помню.

– Жора и Тоди помнят.

– Послушай, ты для того и ездил к моему отцу – чтобы поговорить о грибах?

– Еще один вопрос, Тони. Ты хотел жениться на Краси?

– Ты что, забыл – она просила тебя быть посаженым отцом!

Я не стал оспаривать его ответы, которые звучали чересчур категорично: надо было поскорее прижать его и расспросить, пока он не опомнился и не убежал.

– Ты плохо пришил пуговицу, – сказал я.

Обе пуговицы на его пиджаке были пришиты хорошо, но Тони ухватил первую и дернул ее – показать мне, что она хорошо пришита. Потом ответил, злясь и недоумевая:

– Чего это ты?

– Мне показалось, она плохо пришита.

– Ну и что?

Пока он ждал ответа, я сделал маневр:

– Скажи, отчего у тебя ладони такие крепкие? Каратэ?

Тони сжал кулаки и спрятал их за спину, но вовремя овладел собой.

– А это еще что за намек? – спросил он и, почти непринужденно сунув руки в карманы, засмеялся.

– Когда Краси уговаривала меня стать посаженым, ты уже принимал у себя дома Розу Младенчеву. Твоя хозяйка рассказала.

– Значит, и с хозяйкой успел побеседовать?

– Я говорил со всеми, кто мог рассказать что-нибудь о тебе. В том числе – с твоими приятельницами, которые пока еще живы.

– Послушай, товарищ Хантов, это что – допрос?

– Обычная беседа. Нечто вроде выяснения отношений между людьми, которые не слишком знакомы – так, были раза два в одной компании.

Он стоял передо мной опустив голову и смотрел исподлобья – совсем как на своих детских фотографиях.

– Если это обычная беседа, я не обязан выслушивать твои идиотские намеки. Привет.

Он круто повернулся и пошел от меня в сторону, не разбирая дороги. Сухая листва шуршала под его шагами.

10

Вечером я зашел в редакцию к Грише Вранчеву. Как обычно, он сидел за своим столом, на котором все было в таком беспорядке, что я каждый раз удивлялся, как там вообще можно что-нибудь найти. Гриша читал газету. Не подняв головы, не взглянув, кто вошел, он кивком указал мне на кресло. И, только дочитав что-то (не знаю, статью или только абзац какой-то), проговорил:

– Ах, это ты. А я было подумал, кто-то из коллег.

– Вот, проходил мимо, решил зайти.

Может, он и заметил, что в последнее время наши встречи участились, но ничего по этому поводу не сказал. Верно, был под впечатлением только что прочитанного. Постучав согнутым указательным пальцем по газете, Гриша сообщил:

– Очерк Тони Харланова. Вчера написал. За какой-то час. С утра мне сегодня – звонки. Человек десять. Один важнее другого. Все – по этой проблеме.

– И что за проблема?

– Страх.

Я недоуменно ждал разъяснений.

– Неужто вправду не сечешь?

– Не секу.

– Психологическая проблема, – вздохнул Гриша. – Не будучи специалистом, он поставил такие вопросики, что некоторые знатоки прямо-таки за головы схватились. Короче: в каждом из нас живет страх. Страх за себя. И страх за других. Страх, который парализует личность. И страх, вызывающий ее энергию! Страх за вчера. Страх перед завтрашним днем. Аспекты, аспекты – тут целое море аспектов!

Он прочел бы мне целую лекцию, если бы я его не прервал.

– Я в вашей работе, может, и не секу... – начал я.

– Да не обижайся ты, старик! – прервал он меня в свою очередь. – Сечешь не сечешь – каждому знакомо чувство страха.

– Значит, и Тони его переживал. Потому и написал так.

– Ну, тут есть одна особенность. Писателю не обязательно переживать то, о чем он пишет. Ему важно влезть в шкуру своего героя. Правда, удается это не многим, даже мастерам.

– Может, он потому и стал мастером, что описывал свои собственные переживания?

– Конечно, но это не значит, что он создает автопортрет. Иначе бы получилось, что Достоевский великий писатель потому, что был великим преступником! – Гриша захохотал, закинув голову, а потом вдруг уставился на меня. – Погоди-погоди... Кажется, я начинаю улавливать довольно серьезный подтекст в твоих вопросах.

– Люди моей профессии оперируют не подтекстами, а голыми фактами.

– Только не ты.

– Я дилетант в литературе, дорогой Гриша.

– И все же твои намеки меня смущают. – Он хмыкнул, покрутил головой. – Ходят слухи об ограбленных ювелирных магазинах. Банду поймали. Жители всего квартала вышли посмотреть, как ловили грабителей. Ваши сотрудники взяли их под большой машиной, где они прятались под задним мостом автомобиля.

– Вот-вот, – сказал я, еле сдерживая смех. – Один свернулся клубком под капотом двигателя.

– Да-а? Неужели это неправда – о магазинах?

– Один вор украл драгоценности у Розы Младенчевой, а второй попытался стащить их из его квартиры.

В приоткрытую дверь заглянул лысоватый молодой человек. Гриша спросил его: «Срочно?» Тот отрицательно покачал головой и закрыл дверь.

– Значит, из квартиры товарища Младенчева?

– Да. Вор получил наводку от своего знакомого, когда Младенчевы будут справлять день рождения на даче, и проник в их городскую квартиру...

И тут дверь снова открылась. Держа в руках раскрытую газету и красный карандаш, вошел Тони Харланов. Он увидел меня и споткнулся, будто ему подставили подножку. Не поздоровавшись, он подал газету Грише.

– Товарищ Вранчев, – сказал он, – посмотрите, какие мы гонорары платим...

Гриша посмотрел на Тони, потом на меня, потом снова на Тони.

– Вы что, не знакомы?

– Наоборот, – ответил я. – Мы отлично друг друга знаем.

Гриша ждал. Тони молчал.

– Товарищ Хантов кругом хочет меня опорочить, – как бы в задумчивости произнес он и вдруг повернулся ко мне с истеричным возгласом: – Вы жалкий плагиатор! Понимаете? Жалкий! Однако я не Раскольников, а у вас нет таланта для роли Порфирия Петровича!..

И выбежал из комнаты. Иначе, наверное, расплакался бы или полез бы в драку. Гриша крикнул ему вслед:

– Эй, Тони!

Тот не остановился.

– Ничего не понимаю. Что это значит?

– Я тебе все объясню, – пообещал я, – только скажи, кто такой Порфирий Петрович?

– Полицейский из «Преступления и наказания» Достоевского. Ты не читал романа?

– Нет у меня времени читать толстые книги.

– Жаль, ты многое потерял. Но ты – Порфирий, а он – Раскольников... Нет, я действительно ничего не понимаю.

– Скоро поймешь. В комнате, где работает Тони, есть женщина?

– Да.

– Пожалуйста, позови ее. Надо спросить ее кое о чем.

– Я позову, однако это уже смахивает на...

– Поверь, дело серьезное. Скоро я тебе все расскажу.

– Впутываешь меня в какую-то историю.

Мне хотелось ответить ему, что большей истории, чем та, в которой запутался я сам, не бывает, но промолчал. Покрутив диск телефонного аппарата, Гриша велел зайти какой-то Цанке.

Через несколько минут вошла женщина. Ей было, вероятно, чуть-чуть за тридцать. Печальное лицо старой девы обрамляли седеющие волосы.

– Садись, Цанка. Товарищ Хантов из милиции, хочет задать тебе несколько вопросов.

Я поторопился спросить:

– Вы не помните, кто разыскивал Тони Харланова по телефону в пятницу?

– Обычно ему девушки звонят... Какая-то звонила несколько раз. Тони немного опоздал. Вечером он должен был дежурить, и всем, кто звонил, я отвечала, что Тони будет позднее.

– А девушка эта назвалась?

– Не помню. Пожалуй, Сашка. Или Нешка?..

– Позже Тони разговаривал с ней?

– Да, но я не слышала, о чем. Он попросил меня подменить его на дежурстве, у него было срочное дело.

– Вы не припоминаете, в котором часу он ушел?

– Около шести.

– Как выглядел?

– Последнее время он всегда нервный.

Я попросил никому не говорить о нашем разговоре, поблагодарил и сказал, что она свободна. Женщина вышла.

– В тот вечер задушили одну девушку, манекенщицу, – торопился я объяснить Грише. – Она была подружкой той манекенщицы, что умерла неделю назад, отравившись грибами, которые я сам собирал.

– Что ты плетешь?! – спросил Гриша в ужасе. – Какие манекенщицы? Какие грибы? Когда ты вообще ходил по грибы? И какое отношение имеет Тони ко всей этой истории?

– Я думаю, Тони виновен в смерти обеих девушек. Но у меня не хватает улик, – сказал я упавшим голосом.

– Улик? Чтобы арестовать его?

– Именно так.

– Но это... Эй, приятель, ты на неправильном пути! Тони – на редкость талантливый журналист.

– Вероятно. Но самые большие его таланты ускользнули от твоего взгляда.

– Уж не хочешь ли ты свалить вину и на нас? Не забывай, где работает Тони.

– Не забываю. Ни где, ни с кем.

– А ты не подумал, что у Тони скоро свадьба? Ведь если ты попытаешься нанести ему удар, этот удар рикошетом попадет в отца Розы, а затем – снесет голову тебе самому!

– У меня голова крепкая.

– Послушай, ты что, действительно играешь роль Порфирия?

– Я же сказал тебе, что впервые слышу о таком следователе. И не играю я никакой роли. Просто выполняю свои обязанности.

11

Ваклев сидел напротив меня. Потирая виски, рассказывал, что разузнал в течение вчерашнего дня из разговоров с разными людьми. Получалось, из сведений десяти человек, которых мы наметили, только сведения одной манекенщицы представляли для нас интерес. Она встретилась с Дашкой в пятницу около двух часов дня, и та рассказала, как ее отправили на Солнечный берег, как избавилась от своего телохранителя и вернулась в Софию, чтобы «вывести на чистую воду этого мерзавца, этого подлеца – Тони Харланова». Она точно не объяснила, как именно «выведет» его, но несколько раз повторила, что нашла коса на камень и пускай не думает, будто выйдет сухим из воды.

Около шести часов увиделись снова, и Дашка сказала своей приятельнице, что договорилась встретиться с Тони у входа в Парк свободы – они решили поужинать в отеле «Москва».

Эти показания целиком подтверждали наши предположения.

– Ну что ж, – сказал я, – выпишем ордер на арест Тони Харланова.

– Самое время, – кивнул Ваклев. – Кроме того, брат Красимиры признался, что это он тебя ударил. Тоди ведь сказал ему, что ты отравил грибами его сестру. И молодой человек – неуравновешенный товарищ, известный драчун – решил сам с тобой посчитаться.

Зазвонил телефон. Меня разыскивал дежурный первого районного управления.

– Товарищ капитан, – сказал он, – мне поручено передать: журналист Тони Харланов найден мертвым у себя дома.

Я закричал:

– Что? С меня хватит и двух трупов!

– Вы меня не слышите? – спросил дежурный.

– Слышу. Продолжайте.

Отстранив трубку от уха, я подал знак Ваклеву, чтобы подошел ближе.

– Час тому назад, – сообщал дежурный, – позвонила хозяйка квартиры, где жил журналист, и сообщила, что нашла его мертвым. Мы немедленно отправили туда бригаду. Недавно капитан Христов приказал мне сообщить вам, что случилось, и спросить, какие будут дальнейшие распоряжения.

– Бригаде продолжать осмотр и ждать меня.

Положив трубку, я обернулся к Ваклеву.

– Понял?

– Да.

– Бери свой плащ, поехали.

12

Около входа в квартиру стоял милиционер. Я показал ему удостоверение, он козырнул и отступил в сторону. В квартире нас встретил капитан Христов, небольшого роста плечистый мужчина, мой однокашник. И он, и Саша Ваклев славились в нашей среде как отчаянные «моржи»: зимой смельчаки выезжали в горы, разгуливали в одних плавках и валялись в снегу. Христов показал, куда идти, и подал нам пустые упаковки из-под снотворного.

Тони лежал одетым на неразобранной кровати – так падает человек, если он мертвецки пьян или настолько устал, что у него нет сил раздеться.

– Похоже, он проглотил все таблетки, – сказал капитан Христов. – Вот, оставил письмо. Хозяйка нашла его на столе.

– Да-да, на столе, – послышался женский голос, и я обернулся.

К нам незаметно приблизилась хозяйка. Цветущая вдовушка сегодня выглядела неважно. Рядом с ней стоял Гриша Вранчев – он тоже, казалось, постарел лет на десять.

– А ты что здесь делаешь? – спросил я его.

– Вчера вечером я не успел поговорить с Тони. Ночью глаз не сомкнул от разных мыслей... В шесть тридцать утра я был уже здесь. Хотел поговорить с ним, разобраться кое в чем. Попросил хозяйку разбудить его. Она колебалась.

– Да-да, именно так и было, – вставила хозяйка.

– Я настоял – сказал ей, что я его начальник, и тогда она постучала в дверь несколько раз. Никто не ответил. Хозяйка сказала, что вечером Тони пришел один и ночью она не слышала, чтобы он выходил.

– Именно так! – опять затараторила хозяйка. – Вчера он пришел в семь с чем-то и больше не выходил.

– Тогда она открыла дверь, – продолжал Вранчев, – и вскоре вышла – вконец перепуганная...

– Как не испугаться? Я увидела, что он не дышит!..

Эта женщина, может быть, и потеряв частичку самообладания, оставалась такой же болтливой, какой я видел ее в первый раз.

– Вошел и я, – продолжал Гриша. – Увидел пустые упаковки от снотворного и письмо. Прочитал его, потом положил на место. Велел хозяйке звонить в районное управление.

Выслушав их, я и сам прочитал письмо.

«Товарищ Вранчев,

обращаюсь к Вам потому, что Вы лучше всех оценили мои возможности и вовремя подали мне руку. Но я запутался, «рокировки» с этими девицами лишили меня выхода. Чувствую, что вот-вот капитан Хантов меня арестует. Я не выдержу позора и не могу больше жить в постоянном страхе. Эти две девицы были не только исключительными красавицами, но и исключительными акулами – редко таких и встретишь. Дашка пыталась меня шантажировать. Требовала денег, много денег.

Я не хотел ее задушить, хотел только попугать. Сам не пойму, как это произошло.

Простите за неприятности. Только отца мне и жаль. С матерью – дело другое... Сейчас понимаю, до чего я докатился...»

Письмо было не закончено, без подписи. Может быть, и понял, до чего докатился, а может, даже в такой час он еще рисовался.

Капитан Христов подал мне несколько листков.

– Они были в ящике письменного стола. Его почерк. Я приказал вынести тело и опечатать комнату. Спросил хозяйку, искал ли Харланова кто-нибудь вчера или сегодня утром. Никто.

На улице я спросил Гришу Вранчева:

– Ну, понял ты что-нибудь?

– Жалко, – ответил он. – Талантливый был человек.

– Только это и можешь сказать?

– А что еще?..

Я пошел, не попрощавшись с ним. Едва ли был смысл спорить. Хочет не хочет, а предстоит ему ответить на многие вопросы... Не другим, так себе самому.

Мы с Ваклевым сели в машину. По дороге в управление молчали.

– Пожалуй, влетит нам от начальства, – проговорил наконец Ваклев.

– Почему?

– Может, надо было арестовать его два дня назад?

– Два дня назад мы еще не знали, что он хороший грибник. И допускали, что Краси мог отравить Тодор Михнев.

– И все-таки мне неясно, как именно Тони дал ей ядовитые грибы!

– Дорогой мой Саша, неужели ты не понял до сих пор, не убедился, что абсолютная ясность бывает лишь в романах и кинофильмах? А работяги вроде нас с тобой могут только строить предположения...

Цилия Лачева
ВИНОВАТА ЛЮБОВЬ

© Цилия Лачева, c/o Jusautor, Sofia, 1985

Перевод Александра Рожченко

1

Следователь Климент Петров приехал на джипе, доверху забрызганном жидкой красноватой грязью. Остановился посреди площади и острым взглядом охватил перемены, происшедшие в городке: новые дома с балконами, завешанными свежевыстиранным бельем, ресторан с двойными дверьми и колоннами по обе стороны парадного входа, кинотеатр, выкрашенный в ярко-красный цвет, чтобы бросался в глаза публике, кафе-кондитерская со столиками, расставленными под облетевшей лозой. А чуть ниже по реке все осталось как прежде: старая мельница, излучина, удобная для стирки половиков, широкое поле и холм вдали на горизонте... Город вырос быстро и незаметно, как растут дети. За такой короткий срок, всего за два года, черты его изменились до неузнаваемости – его удлинили новые улицы и площади с домами, выстроившимися в одну линию. Но рядом уцелели полуоткрытые ворота в сад, где летом поют птицы и можно зачерпнуть свежей воды из колодца.

Вокзал был новым, шоссе – старое, в две полосы. До стройки – пятнадцать минут на автобусе, пешком – около часу.

Два года назад Климент Петров посетил этот городок по одному печальному, но, в общем, банальному поводу: пьяная компания, драка в пивной у реки и убийство, совершенное скромным и тихим юношей, защитившим своего приятеля. Дело оказалось легким, и Климент быстро его провел – что ж, обыкновенная история, случившаяся на глазах десятерых юношей и такого же количества зевак... Нынешнее происшествие с самого начала тонуло во мраке неясностей, пахло кровью и злодейством – да, только «пахло», ибо доказательств преступления не было. Один из наиболее заметных молодых мужчин на стройке, тридцатичетырехлетний инженер Стилиян Христов, месяц тому назад исчез, не оставив после себя так называемых вещественных доказательств – ни записки, ни письма, – не поговорив перед этим с кем-либо, даже просто не перекинувшись словом. Абсолютно бесследное исчезновение, а потому тревожное и пугающее. И до сих пор никто не позвонил в милицию, чтобы пролить свет на отдельные моменты этого зловещего исчезновения целого (по крайней мере до недавних пор) и невредимого человека.

Постояв на площади под проливным дождем, следователь велел водителю ехать прямо на стройку.

Шоссе гудело от встречных машин и грохота железа – перевозили продукцию местного завода, покрытую мокрым брезентом. А за шоссе простирались молчаливые нивы – первый снег стаял, и они набирали силы под благодатной влагой. Холм был коричнево-черный, словно подгорелый, но что-то еще зеленело на нем тревожно и бодро, подобно знамени, которое славит жизнь, какой бы скудной она ни была. Небо опускалось все ниже и ниже, по нему тянулись одна за другой волны облаков, точно мутно-белая пена. Показалась стройка. Недавно, видно, законченные здания, тонкий прут с красным знаменем на крыше, тусклый блеск металла, обрамляющего окна. Четыре тысячи мужчин и женщин работают на этом строительстве. Приезжают отовсюду, самые разные, но один из них знает тайну исчезнувшего инженера, и Климент Петров должен найти его в этом людском муравейнике, почуять, как пастушьи собаки чуют падаль среди многочисленного и разнокалиберного стада. Задача почти безнадежная, так как в расчет входит и некто, побывавший здесь мимоходом, появившийся на час, на полчаса, может быть, всего на минуту...

Приняли его, не особенно надеясь на успех, да и он был молчалив и озабочен. Остановился в старом доме, предназначенном на слом, но, когда протопили печь, получился по-настоящему уютный уголок с окном на реку. В тот же день Климент определил круг людей, необходимых ему в первую очередь.

У инженера Христова было человек пять близких ему людей: любовница Мария Димова, верная помощница в работе Драгана Митрова, бригадир Стамен Юруков, электросварщик Евдоким Георгиев, экскаваторщица Цанка Донева. Все – люди с незапятнанной репутацией, простые рабочие, ничем не знаменитые, за исключением Стамена Юрукова, чье личное дело было заполнено благодарностями и грамотами. Эти бегло проверенные люди имели самые близкие контакты с исчезнувшим, потому Петров решил найти их сам. Добавил к списку еще одно имя – Теофаны Доросиевой – и пошел. Погода была тихая, ясная, лазурное небо напоминало тугой шелковый занавес, вся природа, разбросав созревшие семена, готовилась к долгому сну. Тревожаще-зеленый островок на холме оказался буйно разросшейся пшеницей, рядом с ней краснели кленовые кусты, которые тонули и гасли в ржавчине дубовой рощицы. Было прекрасное, праздничное утро самого обычного, будничного дня. Климент Петров, сойдя с дороги, пошел там, где росли длинные полые стебли травы, упругой, словно проволока, если попытаться вырвать ее с корнем. В овражке скопилась грязная вода, ее было вполне достаточно, чтобы поглотить не одно, а пять человеческих тел... Прошел подальше – нежная бледно-зеленая трава росла на клочке земли, точно на свежей безымянной могиле, недавно прихлопнутой лопатой. В огромном пространстве вокруг можно было исчезнуть без следа среди переплетающихся каналов, бурьяна и сухой травы, глубоких рвов и ям, распахнувших свои длинные беззвучные пасти. В отдалении, правда, были люди – они укладывали бетон, – да экскаватор, рокоча, переворачивал веками нетронутые пласты земли, красноватой, ржавой, как давно пролитая кровь... Климент понимал, как невероятно трудно среди тысяч людей, рухнувших построек и сточных вод, ничейной земли и рощиц идти по следу одного-единственного муравья. Он решил свернуть к экскаватору, и, пока шлепал по грязи и тонул в травяных зарослях, ему показалось, что не он осматривает стройку, а стройка пристально за ним наблюдает и оценивает его.

Остановившись, Петров засмотрелся на работу экскаваторщицы. Она усердно копала мокрую землю; комья земли, слежавшиеся обломки карстовой эры тяжело сопротивлялись, когда она подхватывала их, точно куски мяса, железной пастью чудовища. Климент смотрел, как шея животного покорно опускалась на враждебную землю, покорно откусывала от нее куски и выплевывала их в огромный кузов самосвала. Ритмично и точно выполняла машина свою работу, приседая, приподнимаясь и пыхтя от усердия.

Климент подошел к экскаваторщице и спросил – тихо, но очень четко:

– Цанка Донева, не так ли?

Она заглушила мотор и высунулась из окна кабины.

– Она самая, – ответила бойко. – Цанка Донева.

Он попросил ее спуститься, и вскоре она стояла рядом – квадратная из-за толстой шубы и замотанной головы, но ловкая и уверенная, как большинство женщин, работающих физически. Климент предложил ей сигарету, Цанка даже скривилась:

– Не курю. И не пью.

– Молодец, – похвалил он и, закурив, продолжал: – Смотрю на тебя, очень ты прилежно работаешь.

– А как иначе? Одна ведь я...

– Ничего, время идет быстро. Скоро явится твой муж...

Цанка удивленно уставилась на него:

– Ты-то откуда знаешь?

– Есть источники. В общем, его начальник – мой друг. Говорит, что муж твой ведет себя отлично, спокойный и сообразительный, так что через два года...

Женщина погрустнела, вытерла нос платком.

– Скоро, говоришь? Да это ж целая вечность!

– Подождем, – сказал он.

– Смотря кто ждет.

Климент затянулся, бросил сигарету.

– Тоже вот скоро буду некурящим, – засмеялся он. И без всякого перехода попросил: – Слушай, что ты мне можешь рассказать об исчезнувшем инженере Христове?.. По-моему, вы недолюбливали друг друга?

Цанка стояла, ковыряя землю носком неуклюжего ботинка.

– Потому что он был человек вспыльчивый, мог на тебя так наорать, что вмиг забывалось все хорошее. А так-то он мне сделал много хорошего.

– Что именно?

– Да вот – принял на работу, дал мне место хорошее. И сейчас я, как мужик, вкалываю.

Климент Петров посмотрел на поле, которое, словно темная вода, омывало крутые окрестные холмы.

– Цанка, мне очень нужно, чтобы ты помогла мне. Пожалуйста, вспомни тот вечер от начала до конца – может, он был последним для инженера Христова...

– Помню, все помню! – оживилась женщина. – Все у меня перед глазами, как в кино. Была такая ненастная ночь – врагу не пожелаешь. Я была в общежитии, накручивала волосы, когда вдруг явился бригадир, бай Стамен. Цана, говорит, пожалуйста, собирайся. Мол, под фундаментом воду прорвало, нужно сделать дренаж, иначе за ночь все размоет. Не очень мне это понравилось, однако работа есть работа, как говорил мой муж, никому ничего даром не дается... собралась я, пошла: слово бригадира – закон. Воды там было немного, но почва не внушала доверия.

– Кто-нибудь был еще на поле?

– Бригада Михаила. Привезли им бетон с опозданием, и тот сомневался: бросить его нельзя – застынет, ну а с другой стороны, его люди не очень-то любят ночную работу... Да и кто ее любит? Все в тепло попрятались, им и не снится, как мы в дождь и снег работаем.

– Куда клали бетон?

– Куда положено – в фундамент литейного цеха. Здание большое, работы много, потому и торопились, бетон ведь как тесто, прозеваешь – негодным станет.

– Ну, дальше.

– А дальше – то же самое. Копаю я и копаю. И вдруг вижу – идет кто-то ко мне, и не просто идет, а почти бежит. Остановилась, гляжу – инженер Христов. Что-то у меня кольнуло под ложечкой, ведь начальник от нечего делать не побежит бегом через все поле. Слезла с машины, а он, разъяренный, открывает передо мной карту стройки. Говорит мне: «Зря здесь копаешься, Цана. Вместо этого давно бы надо было копать у цеха номер два, где фундамент заливают. Беги туда, вот где ты должна быть! – И пальцем тычет в карту, где мое место. – Роешься тут понапрасну, как жук какой-то!..» Ну, я сказала, что бригадир бай Стамен распорядился здесь копать, я ему и подчиняюсь. А он: «Я начальник этого объекта! И ты и он мне подчиняетесь!..» Хотела сказать, что начальники лезут в дела друг друга и путают людей, но смолчала и подогнала экскаватор.

– Видела ты инженера после этого?

– Нет. Евдокима видела. Половину работы сделала, остановила машину, чтобы хоть голос свой услышать. В такие ночи я иногда разговариваю сама с собой... Откуда-то из темноты возник Евдоким, подошел ко мне, говорит: похоже, мол, что ночи конца не будет. Закурил сигарету. Лоб потный, сам весь дрожит. «Не заболел ли ты, Евдоким? – сказала я. – Что-то тебя трясет...» А он ответил, что здоров и вообще не помнит, чтобы когда-нибудь болел. Смотрел на поле, как во сне, и я ему сказала: иди в тепло и согрей немного ракии, помогает в такие пагубные ночи. Он опустил голову, пошел через поле, как конь стреноженный, один раз даже упал на колени, но сразу же вскочил.

– Слышала ты о ссоре между инженером и этим Евдокимом?