Текст книги "Современный болгарский детектив"

Автор книги: Андрей Гуляшки

Соавторы: Владимир Зарев,Цилия Лачева,Борис Крумов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

3

Я остановил машину у железной ограды, покрашенной в коричневый цвет. Двор от улицы отгораживала металлическая сетка. Дом был двухэтажный, построенный десяток лет тому назад. За домом рос виноград, налитые гроздья свешивались над оградой. Под ними вдоль дорожки цвели хризантемы, еще не тронутые заморозками.

Из дома вышел высокий лысоватый человек с офицерской выправкой – должно быть, отец Тони. Но я не заметил между ними никакого сходства, кроме разве одного роста да этой самой выправки. Прежде чем он успел подойти, я поздоровался и спросил:

– Вы, наверное, Денчо Харланов?

– Да. А вы?

Тон был учтивый, дружелюбный.

– Меня зовут Велко Хантов. Я из Софии, работаю в милиции, но приехал не по служебным делам. Вчера Гриша Вранчев сказал, что они с Тони едут к вам, и я думал с ними тут повидаться.

– Они были, но уехали полтора часа назад.

– Мы с Тони путешествовали на пароходе по Средиземному морю, там и познакомились.

– Заходите, пожалуйста, чего ж стоять на улице.

Я не стал мешкать и вошел во двор вслед за ним. Он поискал, где бы нам сесть. Под старой лозой были стол и деревянная лавка, но, пожалуй, холодно было сидеть сейчас на улице. Он повел меня по лестнице на второй этаж. Комната могла сойти за гостиную. Занавески были опущены, и отец Тони включил лампу. В комнате были диван, два кресла, столик, на нем – ваза с искусственными цветами. На полу под окном, на расстеленной газете, лежала куча айвы. В стеклянных дверцах буфета и над диваном развешаны были фотографии. Я присмотрелся. Человеку моей профессии такие экспозиции многое могут подсказать.

– Тут не топится, но мы хотя бы не на ветру.

Я испугался, что он предложит перейти в другую комнату, где нет семейных фотографий, и поспешил уверить хозяина, что здесь очень удобно и даже тепло.

– Чем вас угостить? – спросил отец Тони. – Вы не голодны?

– Спасибо, я сыт.

– А от винограда не откажетесь? Я сейчас...

Когда он вышел, я встал. На стене в рамке висела большая фотография супругов в свадебном наряде. Тони похож на мать. Девушка была капризная, с властным характером. Фотографии Тони младенческих и школьных лет. Он любил фотографироваться. Но всегда нахмуренный. Смотрит исподлобья, точно зверек.

Хозяин вошел, неся блюдо, на котором лежали три грозди винограда – полные, сочные, глянцевито-влажные гроздья.

– Угощайтесь, пожалуйста.

– Не собрали урожай?

– Может постоять еще несколько дней.

– Виноградом в основном занимаетесь?

– И виноградом, и овощами, и пчелами. Тони посмеивается над моими увлечениями, однако от медка не отказывается.

– Он говорил, что и вы, и жена ваша – учителя.

– Всю жизнь учительствуем.

– А почему об этом – иронично?

– Полагаю, Тони мог говорить вам об этом даже со стыдом.

– Нет, не так: просто он считает, что вы растратили способности, работая сельским учителем.

– Что же мне, ради городской жизни стать инспектором? Чиновником в отделе просвещения.

– О матери Тони говорит, что она... как бы сказать... амбициозна.

– Жене моей следовало родиться мужчиной. Если не партийным лидером, то уж председателем профкома. Ну, на худой конец – директором библиотеки. Из-за ее общественной работы дома непорядок. У вас есть дети?

– Девочки-близнецы и сын.

– Браво. Мы с женой не могли найти общего языка в этом вопросе. Одного ребенка, считала она, вполне достаточно. Если детей больше, невозможно, дескать, гарантировать им хорошее будущее. А я думаю, если в семье один ребенок, он привыкает к тому, что безоговорочно удовлетворяются все его капризы.

– Но у Тони действительно хорошее будущее.

– Не хорошее – отличное! Да, всем приятно: и мне, и жене, и всем родным, – когда мы видим его фамилию в газетах. И земляки звонят – мол, прочитали то, что он написал... Все это хорошо, только он в столице, а мы, старики, в одиночестве здесь, в деревне.

– И вы можете поехать в столицу.

– Чтобы скорее отдать концы? – перебил он. – У нас здесь корни, здесь нам жизнь доживать.

– Почему? Тони женится, о вас будет заботиться сноха.

– Где вы таких городских снох видели, чтобы присматривали за деревенскими свекром и свекровью? Я о таких что-то не слыхивал.

– А встречали вы когда-нибудь образованного человека, который живет в городе, а женился на деревенской?

– Может, вы и правы. Что, пришло Тонино время? На свадьбу вас приглашает?

И он туда же... Сегодня никто не спрашивает у своего отца, жениться ему или нет. Никто не спрашивает его мнения о своей избраннице.

Пожалуй, пора было сменить тему, и я спросил:

– А почему Гриша и Тони так рано уехали?

– Не знаю. Спешили в Софию. Такие уж вы, люди большого города. И день и ночь у вас заботы да хлопоты.

Мне давно хотелось задать ему главный вопрос – с той секунды, когда, проходя через террасу, я охватил взглядом длинные нити сушеных грибов. И вот, не дослушав сетований старика, я спросил:

– Вы сушите грибы? Есть они тут в окрестностях?

– Есть, но осень нынче такая засушливая – только две недели назад прошел дождь, нам, грибникам, на радость.

– Вы заядлый грибник?

– И грибник, и рыбак.

– Сына, верно, тоже заразили этими страстями?

– В рыбалке – не преуспел, но в грибах Тони кумекает лучше меня. Знаете, как в той сказке: подросли птенцы... Ну и так далее.

Когда я вернулся домой, дети только что посмотрели «Спокойной ночи...», и Лена укладывала их. Сынишка был уже в постели, но, завидев меня, таинственно приложил палец к губам и тихо позвал:

– Пап! На минуточку!

Я сел рядом, а он бросился на меня, повалил на спину и крикнул:

– Признаешь себя побежденным?

– Нет!

– Тогда защищайся!

Близнецы только того и ждали: через минуту-другую все мои ребятишки сидели на мне верхом, страшно довольные своей победой.

Лена сдержанно улыбалась, наблюдая за нами.

Повелев наконец своим чадам ложиться спать, мы с Леной ушли в кухню.

– Хоть изредка вспоминают, что у них есть отец, – сказала моя жена.

Она уже не злилась, не укоряла меня – так, бормотала привычные слова.

– Сегодня и ты вспомнишь, что я у тебя есть.

– Что за настроение?

– Отличное!

– Слава богу. А то у меня все время сердце сжимается. – Лена села, будто мгновенно лишившись сил, но тут же вскочила и засуетилась: – Ты ужинал? Я сейчас разогрею...

4

В понедельник утром возле бюро пропусков меня ждала Роза Младенчева – «брильянтовая» дама. Туалет ее резко отличался от того, который я видел несколько дней тому назад в редакции, и сейчас я даже заколебался, она ли это. Ни цыганской прически, ни заколок с бриллиантами, ни серег. Волосы гладко зачесаны и собраны в пучок. Лицо посеревшее, неспокойное.

Милиционер в дежурке, приподнявшись из-за стола, высунул голову в окошко:

– Товарищ Хантов, вас ждут! – И показал на нее взглядом.

Я остановился, она подошла ближе. Я соображал: я с ней не знаком. Допустим, она знает меня со слов своего приятеля – только имя, разумеется, а что он мог сказать обо мне, едва ли отгадаешь...

– Вчера в первом районном управлении мне велели обратиться к вам, – сказала посетительница.

Я ничего не поручал районному управлению.

– По какому поводу?

– У меня украли украшения.

Вот это неожиданность, подумал я. И пригласил:

– Проходите.

В кабинете я снял плащ, достал из сейфа драгоценности, обнаруженные в канаве под машиной, и стал раскладывать их на столе. Младенчева облегченно выдохнула:

– Мои!..

– Чего-нибудь не хватает?

– Нет.

– Чем докажете, что они ваши?

– На бо́льшую часть из них моя мать сохранила кассовые чеки.

Только после этого я попросил ее сесть.

Хотелось курить, но мне казалось, что эта женщина курящая, и угощать ее сигаретами не хотелось. Пожалуй, я слишком ощетинился в ее присутствии, только почему? Я и сам не знал.

Из объяснения Розы Младенчевой следовало, что в четверг вечером она надевала кое-какие из этих украшений. В пятницу до обеда была дома, потом поехала на дачу, где отмечали день рождения матери. Домой возвратилась к обеду в субботу, захотела сменить колье и две брошки и заметила отсутствие драгоценностей, которые держала в большой коробке на туалетном столике в своей комнате. Она представления не имеет, кто мог ее ограбить. К ней иногда приходили две студентки – они знают, где лежат драгоценности, но она не допускает мысли, чтобы девушки могли их взять.

– А есть у вас знакомые молодые люди, которые знают, где хранятся ваши ценности?

Она покачала головой.

– Ни одного? – настаивал я.

– Ну... один мой приятель. Приходил ко мне. Но он такой... Вообще не видит, есть на мне украшения или нет.

Похоже, она заметила насмешку в моем взгляде, потому что спросила:

– Вы что, не верите?

Можно было ответить, что не верю, но я лишь спросил:

– Могу я узнать, как зовут вашего приятеля?

– Тони Харланов. Пожалуйста, не думайте, он такой человек, он...

– Я не сомневаюсь ни в нем, ни в ваших подружках. Не исключено, что кража совершена их приятелями, о существовании которых вы даже не подозреваете.

– Да, понимаю.

– Ваш друг или кто-то другой из ваших знакомых был с вами на даче?

– В пятницу приехал Тони – поздравить маму. На обед не остался, сказал, что спешит в редакцию.

– Извините, забыл спросить, как вас зовут.

– Роза Младенчева.

– И вы студентка, насколько я понял?

– Да.

– Где-то я встречал вашу фамилию, но не могу вспомнить.

Она не дала мне времени для отгадывания и поспешила ответить:

– Вероятно, из газет.

По тону было ясно, что ее фамилию можно увидеть, едва развернешь газету.

– Мне надо посмотреть, откуда похитили драгоценности.

– Пожалуйста.

– Удобно прийти к вам сегодня в пять часов?

– Буду вас ждать.

5

Вошел Ваклев, спросил, кто это.

– Новая подружка Тони Харланова. Драгоценности ее. Их украли, по всей вероятности, в пятницу вечером.

– Из прежних подружек Тони я успел кое-кого разыскать. Например, первую школьную любовь. Ты ее выслушаешь? Она здесь.

– Пригласи.

Ваклев впустил худенькую молодую женщину, довольно высокую, с бледным лицом и коротко подстриженными каштановыми волосами. Ее тонкие губы были сжаты, точно у человека, который серьезно чем-то озабочен, прозрачные ноздри трепетали. Женщина не употребляла косметики (может быть, это теперь было модно), но на меня произвело неприятное впечатление ее мучнисто-белое лицо.

Предложив сесть, я сказал, что мы вызвали ее не на допрос – просто хотим знать ее мнение о Тони Харланове. Мы понимаем, что для нее этот разговор может быть неприятным, и поэтому еще раз просим нас извинить.

– Не извиняйтесь, для меня все уже в прошлом, – остановила меня женщина.

Горечь, с которой она произнесла это, не убедила меня в том, что все для нее в прошлом, но я промолчал.

– Мы с Тони вместе закончили школу. И я, и другие девочки... ну, скажем – сохли по нему. Красавец, умница, он был секретарем комсомольской организации в нашем классе. Но потом его сняли – за то, что перестал собирать комитет, все дела решал единолично. После собрания мы пошли ко мне домой. Я сказала, ему надо смириться с тем, что произошло, а он стал обзывать всех в классе простофилями, безмозглыми тупицами, которые не смогли оценить своего руководителя, пусть и самого низкого ранга... Говорил так, будто все эти простофили собрались в моей комнате. Он так разошелся, что стал пинать стулья, разбил графин, а потом – рюмку об пол, вдребезги. В комнате у меня жил попугай хозяйки, он верещал со страху, и Тони погнался за ним. Я бросилась в ужасе на кровать, чтобы не видеть, как беснуется Тони, но, даже зажав уши ладонями, слышала топот его ботинок. Когда топот прекратился, я подняла голову. Ужас!.. Перья, кровь на полу... Возможно, я была чересчур сентиментальна, но я снова расплакалась. Тони подсел ко мне. «Не плачь, – успокаивал он меня. – Я куплю другого попугая. Сам не знаю, как это получилось. Просто я не в себе». Лицо у него было постаревшее, измученное. В тот вечер он остался у меня. После этого я целый месяц ходила со следами его щипков и объятий. Простила ему и это, и мы не расстались. Вместе приехали в Софию. Но здесь он скоро меня бросил... Водил дружбу с «дочками», как их называли тогда и как называют теперь. Тони их часто менял. Сейчас вот снова прилип к дочери какого-то большого начальника...

6

К драгоценностям на столе я положил складной нож, который мы нашли в канаве под машиной. Приказал привести Жору Патлаку.

Он приветствовал меня, точно старого приятеля.

– Добрый день, начальство! Что за выставка?

Ему нельзя было отказать в самообладании. Во всяком случае, он его демонстрировал. В этой комнате, впрочем, мне доводилось видеть и более талантливых артистов. Пригласив его сесть, я положил на стол несколько фотографий.

– Это отпечатки твоих пальцев. Я изъял их из твоего дела. На рукоятке ножа и некоторых украшениях обнаружены точно такие же.

– Ошибочка вышла, начальник. Я эти цацки не трогал – я их вообще не видал.

– Отпечатки доказывают, – твердил я, – что вещи были в твоих руках. В суде придется отвечать, откуда они у тебя. Здесь была владелица драгоценностей. «Цацки», как ты говоришь, украдены в пятницу вечером. Возможно, сделав это, ты пришел к Тоди и попросил их реализовать. Более вероятно, что ты их стащил уже в его квартире... Как бы то ни было, тебе придется объяснить, где ты был в пятницу вечером – между шестью и девятью часами, – я помедлил, – ...это то самое время, когда задушили Дашку.

– В среду! – закричал Патлака. – Я видел ее в последний раз в среду вечером!

– Ты побывал в тюрьме, – гнул я свою линию, – знаешь законы, сам можешь оценить ситуацию. Наказание за кражу – одно, а за убийство – несколько иное, верно?

– Поймите, ни то, ни другое...

– А ты подумай. Если не признаешься в краже, тебя обвинят в убийстве.

Я приказал милиционеру увести его. Жора что-то хотел сказать, лицо его налилось кровью, глаза помутнели – верно, так он выглядит, когда «расправляет мускулы»... Милиционер уже пропустил его в дверь, а я недоумевал, как же это так – он уходит, ушел уже, не признавшись! – когда дверь без стука распахнулась, и Патлака влетел обратно в комнату.

– Хорошо, гражданин Хантов. Ну, из квартиры Тоди я убежал через балкон и спрятался в канаве. Будете писать?

– Нет.

– Прошу вас! – умолял он. – Скажите на суде, что я признался во всем... еще в Тодиной квартире.

– Ого!

– И еще там я поклялся жизнью своей матери и пообещал, что это моя последняя кража!

– Это нарушение инструкции, ясно? Я не пойду на компромисс с моими принципами. Но я подумаю, как тебе помочь. А ты...

– Да знаю, что вы от меня потребуете! Я их украл у Тоди. Нашел в двойном дне помойного ведра, что стоит на балконе. Откуда они у него – убейте, не могу объяснить, не знаю!

– А как ты сообразил, что в ведре двойное дно?

– Я следил за Тоди – он внес ведро с балкона на кухню и вынес обратно, и все быстро, и подозрительно при этом суетился.

– В тот вечер ты вряд ли мог так долго торчать под окнами его квартиры.

– Правда! Я сходил в «Ориент» – посмотреть, работает ли Рени, а после стал Тоди искать по заведениям.

– Откуда у тебя ключ от его квартиры?

– У Рени стащил. Раньше она тоже была Тодиной девчонкой, но в последнее время ничего общего с ним не имела. Я к ней заходил, вот и тогда пришел – а Тоди там. Я подслушал под окном и понял, что Тоди снова склоняет ее... ну, принимать иностранцев. Она ему давно отказала и уж несколько месяцев как держала свое слово. А в тот раз, только Тоди отвалил, я зашел к ней. Ну, подумал и догадался, где она хранит ключ, и, когда она была в ванной, взял его из коробки на кухне.

– Зачем ты поехал с Дашкой на Солнечный берег?

– Тоди меня попросил. Мол, прокатись с ней к морю – после смерти Краси она здорово раскисла, может сболтнуть вам что-нибудь лишнее.

– Что еще Тоди потребовал от тебя?

– Ни-ни, это все, гражданин Хантов, – перебил Патлака. – Не спрашивайте меня больше. Я не хуже вас законы знаю, хоть и без университетских корочек живу.

– Когда вы расстались с Дашкой?

– В среду мы вместе ужинали. Я хотел проводить ее прямо до номера, но она меня отбрила... Ясное дело, мне хотелось остаться у нее – я ведь три года женщины не имел. А она мне – от ворот поворот, а сама среди иностранцев толкается. Если бы не люди в фойе, я б ей все волосы выдрал. Искал ее утром, однако она уехала из гостиницы.

– Ты не ответил мне на вопрос. Допустим, Тоди поручил тебе не только увезти Дашку из Софии, но и ликвидировать ее. Поняв это, она уехала с Солнечного берега. Иди в соседнюю комнату и напиши все, о чем ты мне рассказал.

– В субботу вечером вы случайно пришли к Тоди? – спросил Патлака, глядя мне в глаза.

– Кто тут дает показания? – спросил я, но все же ответил: – Нет. Утром была найдена Дашка, задушенная, и вас с Михневым взяли под наблюдение.

– Он тоже здесь?

– Конечно. Ты подтвердишь в его присутствии то, что рассказал мне?

– А как же. Дадите мне сигарету?

– Пожалуйста. Бери про запас.

Я подал ему пачку и попросил милиционера отвести его в соседнюю комнату.

7

Привели Тодора Михнева – он был хмур, даже мрачен и не поздоровался со мной. Я приступил к допросу.

– Михнев, каким образом в твою квартиру попал женские украшения? Вот эти, погляди.

– У меня в доме никогда не было подобных вещей.

– А как ключ от твоей квартиры оказался у Влычкова?

– Представления не имею.

– Краси, Рени и Дашке ты давал ключи?

– Нет.

– Во время обыска у каждой из них были обнаружены ключи от твоей квартиры.

– Я их не давал.

– Краси приходила к тебе в квартиру с иностранцем. В самый последний свой вечер...

– Это невозможно.

– Вот показания водителя такси – он вез их от «Балкана», а через час вернулся их забрать.

Я положил перед ним листок с показаниями шофера. Михнев даже не взглянул на него.

– В доме живет больше десятка семей, – сказал он. – Откуда таксисту известно, в какую квартиру вошла Краси?

– Он и не пишет, в какую. Наличие у нее твоего ключа разъясняет нам это.

– Вовсе нет!

– Можешь отрицать сколько угодно, суд установит, что ты занимаешься сводничеством.

Тоди не ответил. Сидел, выпрямившись, невозмутимо глядя перед собой.

Я включил магнитофонную запись его разговора с Краси, сделанную в тот день, когда мы ездили за грибами. Тоди слушал, опустив голову, и не похоже было, что он удивлен.

– Что ты хотел рассказать Тони Харланову о Красимире?

– Что шляется с разными иностранцами.

– Так ведь ты сам организовывал эти встречи!

– У вас нет доказательств.

– Когда ты в последний раз видел ее брата?

– После ее смерти.

– Это ты ему подсказал – будто его сестра отравилась грибами, которые я собирал?

– Ничего подобного.

– Где ты был в пятницу между шестью и девятью часами вечера?

– До восьми – в «Балкане».

– И официанты, и те люди, с которыми ты сидел за одним столиком, утверждают, что ты ушел раньше шести. Вот их письменные показания.

Я положил перед Тоди листки с показаниями, дал ему возможность увидеть имена и подписи. Он на них и не взглянул.

– Я поехал домой.

– Влычков утверждает, что возвратился ты к началу второго тайма – то есть после восьми.

– Добирался до дому.

– Мы проверили: дорога до твоего дома занимает двадцать минут.

– Не было трамвая, я пошел пешком.

– Михнев, как бы ты ни выкручивался, у тебя нет алиби на полтора часа. В это время погибла Дашка.

– Это не я!

– Именно ты был заинтересован в ее ликвидации.

– Поймите, это не я!

– Зачем ты поручил Патлаке увезти ее на Солнечный берег?

– Ничего я ему не поручал.

– Он рассказал мне: ты заставил его увезти Дашку из Софии, потому что после смерти Краси она раскисла и могла разговориться. Я покажу тебе письменные показания Жоры, организую вам очную ставку.

– Я уже заявил, что не имею никакого отношения к смерти этих девушек. И не клейте мне никаких обвинений.

– Докажи, где ты был, и обвинения отпадут.

– Я уже сказал.

Вошел Ваклев и поставил на пол обычное оцинкованное ведро, не новое, поцарапанное с внешней стороны.

– Твое? – спросил я Михнева.

– У меня пластмассовое.

Достав из внутреннего кармана пиджака лист бумаги, Ваклев прочел три фамилии: женщина и двое мужчин, члены того же кооператива, в котором жил Тодор, присутствовали при акте изъятия ведра с его балкона, в чем и расписались.

Я спросил:

– Сейчас что скажешь?

– Это подстроено!

Я приказал Ваклеву унести ведро, а акт оставить у меня на столе.

– Михнев, – сказал я, когда Ваклев вышел, – всех этих свидетельских показаний и вещественных доказательств вполне достаточно, чтобы осудить тебя. Не дашь объяснений, где ты был в пятницу вечером, будешь обвинен в убийстве Дашки.

– А Жора может дать такие объяснения?

– Он их дал, и мы их проверим. К тому же он-то ведь не был заинтересован в ликвидации манекенщицы.

– А Тони? Он что, тоже не был заинтересован?

– Не вижу причин.

– Покопайтесь – увидите.

– Только этим мы сейчас и занимаемся.

Он замолчал. Сидел, неподвижно уставившись на полки с книгами, но вряд ли что-нибудь видел.

– В камеру, – приказал я. – У тебя там будет достаточно времени подумать.